Текст книги "Фама и ангел (СИ)"

Автор книги: Владимир Борода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

–Это мой школьный дневник, я сюда записывая разное – когда надо в школу, какие будут уроки и многое другое, -

пояснила мне Роса, с понтом я ни разу в школу не ходил.

–Вот видишь, – Росин палец указал мне на какую-то страницу в ее дневнике. Я тупо взглянул – эта дата мне ни чего совершенно не говорила.

–В этот день у меня были экзамены, я отнесла фотографии в школу, потом печатала допоздна в лаборатории и только вернулась, как сразу и нагрянули полисы... Ну проверка документов, сообщили нам что почту будут ломать и все... Ну прошли по комнатам, заглянули в твою, а тебя и не было... Ты пришел только на следующий день вечером...

Я внимательно вгляделся в лица сидящих за столом – Вилли, Инесс, Росы, Хуана, Евы, Алис и Дани, все были серьезны и ни кто ни только не смеялся, но даже и не улыбался...

Порыв ветра распахнул окно, глухо ударив рамой об стену, собаки лежащие у нас в ногах вскочили как по команде по полу балкона изо всех сил забарабанил дождь. Неужели началось...

Сильный дождь монетками звенит по плиткам двора и террасы, я вглядываюсь в распахнутый проем окна в темное небо – Гомеры не видно...

Sucedio gue un Fama bailaba tregua y bailaba catala delante de un almacen lleno de cronopis y esperanzas. Эта фраза мне сверлит мозг, не дает ни как покою, мешает жить и спать. Да – Фама не живая, это я отчетливо вижу, но почему сранный cronopis с маленькой буквы – ума не приложу...

12.

Свет фонарей, вечерний сумрак, мелкий дождь, зачем я здесь, зачем?.. Бреду, стуча костылем в плитки вечернего города по каким-то пустынным улицам, где-то слышен гомон прогуливающихся людей, убыстряя шаг...Бреду, почти бегу, быстро как только позволяет проклятая нога и костыль, шарахаюсь с одной улицы на другую, неизвестно – то ли что-то ищу, то ли с чем-то прощаюсь... Из темноты ко мне выходят на свет странные фигуры – бомж в купальном халате с полотенцем на шеи, какой-то дилер в алой блестящей курточке и черных штанах в обтяжку, наркоманка лет двадцати, босиком, в перевязанных грязным бинтом руках сжимает разовый шприц и посасывает иглу... Фигуры выходят и исчезают в темноте переулков, освещенных светом луны и фонарей...

Наверное я потерял самого себя, наверное я ищу свою молодость, когда все было по барабану, на все было наплевать и все было ништяк. Но войти в одну и туже лужу портвейна действительно невозможно и мне сверля в душу своими пустыми глазницами многочисленные манекены, блестя своими лысыми башками в свете фонарей и луны... Стук костыля разносится по темным пустынным переулкам, освещенным светом луны и фонарей...

Пустынные улицы, куда подевались все люди, черт их всех побери, я вспоминаю вчерашний разговор с неизвестным мне туристом, отставшим от основной массы, которая с окончанием сезона откочевала скорей всего на Канарские острова. Турист мне пожаловался на одиночество и предложил за его счет выпить... Или это было не вчера? может быть это было позавчера или поза позавчера, но я точно помню – это было уже по такому внезапному переезду в новый сквот..

И вижу в конце улицы какой-то странный освещенный круг, в нем под зонтиками с рекламой пива «Хейнекен» за столиками в плетеных креслах сидят какие-то незнакомые мне люди и молча пьют... Я подхожу ближе, еще ближе, почти к самой границе резко очерченного светового круга, лица незнакомцев как то странно напоминают мне когда-то знакомых мне и близких людей... Вот если этому прилепить бородку, то он будет напоминать моего приятеля Гарри, а вот эта дама в длинном платье была бы похожа, если бы ей сменить прическу, на мою, когда это было! подругу, с которой так связано много хорошего и разного...

Я бреду дальше, дождь то усиливается, то утихает, но мне все равно, я почему-то пьян, я где-то выпил и прилично, наверное меня напоил тот турист, которому так одиноко в пустынном городе, что он согласен напоить длинного хипаря неизвестной национальности и гражданства, ноги и костыль разъезжаются, еще не хватало брякнуться в лужу, тогда точно будешь как свинья, Майкл, Майкл, ты совсем охренел старый, ты совсем охренел... Надо немедленно выпить кофе, обязательно выпить кофе, где я, надо сориентироваться, помнишь – в Москве, в жопу ушедших сранных семидесятых, которые тем не менее вспоминаешь с тоской и слезой, будь они прокляты, помнишь как с Томми ориентировался на месте в незнакомом районе, очнувшись неизвестно от чего?...

Итак, смотрим на угол здания и ни чего не видим, надо переться на начало или конец улицы, слава богу это не далеко, не сильно далеко, насквозь промокшие шузняки из неплохой рыжей кожи издают насосные звуки, обходить лужи нет сил да и ни к чему уже, так, и что тут написано? Уставившись на надпись выложенную красивыми плитками, я читаю, и читаю, и читаю, и ни как не могу понять – где это... Название улицы – Сан Данус – мне совершенно ни чего не говорило... И надпись на балконе третьего этажа – СЕ ВЕНДЕ – меня так же оставила равнодушным... Ну продают флет и пусть продают, все равно у меня таких прайсов скорей всего ни когда не будет, но мне на это плевать, хипарю ништяк и в сквоте... И все же, где эта сранная Сан Данус, и кто это был?..

Бреду спотыкаясь, шлепая по лужам и скользя костылем по мокрым плиткам улиц, бреду в неизвестном направлении, пытаясь сориентироваться хотя бы по фонарям, бреду мелко дрожа, по спине сбегают холодные струйки дождя, чувствую. что замерзаю, наверно это будет сенсация – на Маллорке замерз хипарь! уссатся можно, кстати... Останавливаюсь над решеткой ливневой что ли канализации, куда с шумом и водоворотами грязная вода уносит различнейший мусор, ширкаю зипером и начинаю отливать. Немного мочи в общем количестве грязной воды ни чего не изменит и не добавит... Застегиваясь, чувствую чей-то взгляд, явно укоризненный, поворачиваю башку – за стеклом магазина пара манекенов в мужских костюмах и не спускают с меня глаз...Гады. А на соседнем здании вижу знакомое уже название улицы – Кордерия – так вот я где, сейчас за углом будет знакомый бар...

И действительно – за углом плаза Куартера со странной скульптурой увенчанной бронзовой летучей мышью, чуть в стороне груда столиков под зонтиками с рекламой «Кока-колы», в плетеных креслах из пластика сидит группка странных на первый взгляд людей... Сеньора в короткой юбке, шея укутана мехом, в длинном мундштуке длинная сигарета, рядом высокий джентльмен в белом пиджаке и черной рубашке, на голове соломенная шляпа с черной лентой, следующий в круге Ричи-клоун, в черных линялых шмотках и черной же линялой бейсболке, и еще пара разномастно одетых сеньоров, то ли бомжей, то ли плейбоев в загуле... И пустое кресло, видимо оставленное специально для меня.

Плюхаюсь в плетенный пластик, джинсы издают хлюпающий звук, все сидящие за столиком поворачивают ко мне головы с улыбками на синеватых фейсах, я вижу мелкие детали и подробности... У сеньоры на чулке или колготках огромная дыра, мех явно при жизни мяукал и было это скорей всего очень и очень давно, джентльмен в белом пиджаке, который ближе оказался и не такой уж белый, а больше желтоватый в пятнах различного оттенка серого, был небрит и скорей всего и не мыт, так как от него несло, плейбои в загуле оказались действительно бомжами, не просыхающими лет так несколько, и только Ричи был тем, кто он есть – дилер по профессии, клоун по жизни и яркий представитель местного современного андеграунда, аполитичного направления. И я, неизвестно кто, неизвестно откуда и неизвестно куда идущий...

–Ола Майкл. -

улыбается мне Ричи. Еще бы ему не улыбаться, хоть и изредка, но «пластилин» я покупаю у него, правда сказать честно – у арабов получше, помаслянистей, суховат он у Ричи, суховат.

Ола Ричи, ола люди, мир вашему дому, -

здороваюсь и я. До меня доходит джойнт, я его беру и даже ни каких мыслей о СПИДе или ЭЙЦЕ у меня не возникает. Затягиваюсь пару раз, затем еще пару и передаю джойнт дальше. Хо-ро-шо – выпускаю дым струйкой в сырость ночи, сверху по зонтику капает, через плечо ставит передо мною неизвестная мне рука в полосатом рукаве рубашки неизвестно когда заказанное мною кофе и незнакомый мне голос грубовато сообщает:

–Полтора эуро, сеньор.

Конечно это был официант, конечно я расплачиваюсь и конечно покупаю у Ричи его сухой пластилин, немного, но все же... Изготовив джойнт (трава и плавленый пластилин), взрываю его и запускаю по кругу. И залпом выпиваю давно остывший кофе, над домами встает серый рассвет, бар давно закрыт, мы что? просидели здесь всю ночь? удивляюсь я вслух и ночные воспоминания волнами приходят ко мне...

Вот сеньора в мехах увидев какого-то позднего, загулявшего и явно отставшего от туристического сезона туриста встает с кресла и степенно направляется к нему, несколько слов произнесенных в полголоса, смысла не уловить, но турист сражен наповал и взяв сеньору под руку, спешно удаляется с нею в неизвестном направлении... Через некоторое количество джойнтов сеньора возвращается и занимает ожидавшее ее кресло. Усевшись, сеньора вновь с интересом, как мне кажется, начинает бросать на меня взгляды, полные таинства, но я сдержан и холоден. И я не поддаюсь ее чарам.

Сеньоры изредка отходят к непонятному мне памятнику с бронзовой летучей мышью на самом верху его, то ли более внимательно ознакомиться с творчеством неизвестного мне скульптора, то ли с еще какими-то непонятными целями, по крайней мере оттуда доносится журчание и иногда запах мочи... И только джентльмен в соломенной шляпе с двумя дырами только на стороне обращенной ко мне сидит истуканом, не шевелится и лишь иногда бурчит себе под нос что-то по-английски, что-то непонятное...

Утро серым рассветом разогнало ночную сырость дождя и потому перестало капать. Несколько заспанных местных аборигенов одетых в оранжевые жилеты, заинтересовались мусором, подготавливая его к транспортировке, дискотечные блики их него автомобиля и рев мотора уже выглядывали-слышались из-за угла... Я встаю, церемонно прощаюсь с сеньорой – только что не целую ей руку с облезшим лаком на ногтях, кланяюсь сеньорам и джентльмену, сообщаю Ричи об своем решении насчет уехать. Ричи со своей постоянной улыбкой клоуна лениво интересуется:

–Когда?

Ему даже не интересно – куда. Когда? Если бы я знал, этот остров меня крепко держит в своих объятиях, но я их разорву, вот увидите – разорву... Не выдав тайны насчет даты своего предположительного отъезда, я бреду-ковыляю по утреннему городу. Серое небо, серый рассвет, изо рта валит пар, на углах домов блестят лужи, то ли дождь, то ли насали неизвестно кто, я бреду по улицам города неизвестно куда. С неизвестно какой целью и как долго это продлится – хрен его знает.

Стук костыля разносится по серым пустынным переулкам, серый свет с серого неба освещает их вместе с погасшими фонарями... Из серости переулков выступают странные фигуры – двадцатилетняя на вид наркоманка босиком, в перевязанных грязным бинтом руках сжимает разовый шприц и посасывает иглу... Интересно – шприц все тот же или уже другой?... Дилер в алой блестящей курточке и черных штанах в обтяжку, на смуглом старом лице резко очерчены морщины... Бомж в купальном халате и полотенцем на шеи, а на голове оранжево сияет строительная пластмассовая каска...

Ноги и костыль привели меня, кто бы мог подумать! к темно-синему дому с узкой дверью на замке, как все двери в этом сранном городе, как будто вышедшем из моих торчковых снов в семидесятых. Узкие окна за решетчатыми деревянными жалюзи покрашены голубым, темно-красная черепица крыши, позеленевшая медь водосточной трубы... На балконе третьего этажа слегка приоткрыта дверь. Там-то я и провел две ночи и один день, но остался жив, как ни странно.

–Кармен! Кармен! -

ору я на всю улицу, не беспокоясь ни о местной морали, ни о чести девушки, ни покое мирных граждан. Может быть я хочу сказать дредастой деве свое последнее прощай? Кто знает...

–Кармен! Кармен! – ору изо всех сил, но что приятно – ни одна сволочь из пенсионеров не высунула своей башки с нравоучениями, это демократия, хочешь ори, хочешь молча стой. В полуоткрытую балконную дверь на вожделенном мною этаже выглянула незнакомая длинная тонкая фигура в белом до пят, привидение что ли?

–Кармен нет дома, Майкл! -

сообщило мне привидение звонким голосом на всю улицу, пусть все знают, что дредастая девушка не ночевала дома, интересно, а где она шляется, в чьей постели виртуозничает. А?.. И привидение я вспомнил – в те редкие моменты покидания комнаты Кармен, ну отлить, попить или просто перевести дух, я все время сталкивался с загадочной улыбкой на смуглом лице длинной герлы, тоже будущей юристки, совместно с Кармен арендующей это гнездышко... Судя по улыбке – ей все слышно...

–Если хочешь, Майкл, можешь подняться, -

вот именно – если хочешь... Мол Кармен нет, но есть я, теплая со сна, со своей загадочной улыбкой... Дьявольское искушение и хоть мои тридцать три все равно давно в жопе. И я вовсе не Христос, но меня так же искушают с балкона, мол поднимайся и будет все ништяк...

С большим трудом, не прощаясь – я думаю простит, не простит – так поймет, быстро как могу, ковыляю прочь, в серое утро, серый рассвет, ну ее, длинную герлу, мне и Кармен за глаза было, сплошные искушения...

13.

Проспав весь день как убитый – сказалась бессонная ночь в окружении странных людей, я проснулся в пятом часу... Сквозь чисто вымытое неизвестно кем стекло струился холодный осенний свет ленивого солнца, по просторной комнате гулял сквозняк от неплотно прикрытой двери до щелястой от старости рамы окна этого когда-то престижного особняка. Или виллы... Комната моя была пустынна, кроме матраса брошенного прямо посередине на рассохшийся паркет и двух коробок с моими шмотками-вещами, в ней ни чего не было. Голый человек на голой земле, это видимо на меня андеграундно-анархистическое окружение сказывается, скоро выряжусь в черные шмотки, из хайров сделаю ссученный валенок и вперед, на баррикады, бить стекла в богатых магазинах и офисах, бороться с глобализацией... Валить пора, валить, валить – пока совсем крышу мне не сорвало, всякое говно в голову лезет, валить... На Гомеру, да здравствует Гомера, последний рай хиппов! Последнее я проорал в полный голос на русском языке и естественно, неплотно прикрытая дверь слегка приоткрылась и заглянувшая одним глазом Роса поинтересовалась у кричащего лозунги ошизевшего хипа. То есть у меня:

–Ты уже проснулся, Пирато? Мы собираемся готовить ужин, если хочешь, я принесу тебе кофе...– ласково интересуется Роса, иногда я думаю, что она ко мне не равнодушна, а иногда я просто уверен – мой возраст, примерно в два раза старше их всех плюс костыль-нога, вот отсюда и доброжелательность... Ну и просто Роса человек хороший.

Конечно я соглашаюсь и на кофе, и на ужин, встаю еле-еле, с матраца с ногою и костылем вертикальное положение попробуй прими, одеваюсь и разыскав зубную щетку, устремляюсь на поиски дабла. Я конечно там уже был несколько раз после переезда, но все равно еще не могу запомнить правильный маршрут, хоть план рисуй и на стенку вывешивай... В коридоре по очереди встречаюсь сначала с Вилли, Затем Инесс, затем Ева и наконец с Хуаном, все мне рады, что я жив-здоров и уже проснулся, так как сказал Вилли – они уже на благоприятный исход и не надеялись. Погрозив Вилли кулаком и поинтересовавшись дорогой, я продолжил свой путь и не прошло и десяти минут, как доразил до цели.

Кое-где отбитые плитки, потемневшая растрескавшаяся эмаль ванны, относительно чистый унитаз и раковина, в кране воды естественно нет, пятилитровая пластиковая канистра из-под питьевой воды наполнена во дворе, там хоть течет, на стене темное зеркало в массивной деревянной раме. Темное гладкое дерево, темная гладкая поверхность, видевшая хрен знает что за свою долгую жизнь и мой длинный фейс в обрамлении белобрысых патлов, грязный блондин, подбородок обметало редкой щетиной длинных волос такого же цвета, гордо называемые мною борода, усы, такие же редкие и грязно-белые, многочисленные морщины вокруг глаз цвета вылинявшей джинсы... Впалые щеки, прямой нос, белесые брови, неужели этот неулыбчивый урод я?.. Молча чищу зубы, не спуская с него глаз, он кривляется и повторяет все мои движения, боже, ну и урод, а морщины на лбу, как грядки, какие у тебя заботы, сука! ну что тебя в этой жизни гнетет, ну чего тебе еще надо, ну что тебе еще не хватает?! В третьих странах люди не доедают и не допивают, в России кризис, в том числе и национальной идеи, в Африке дети игрушек не имеют – хохочу я себе в лицо и смываю выступившие от смеха, конечно же смеха, от чего же еще, если не от смеха, слезы... Да же сам с собою, гад, серьезный не можешь быть, шут он и в Африке клоун, ради красного словца, сплевываю я в раковину, сливаю я воду в унитаз и натягиваю джинсы. Пора мой друг пора, зовет тебя труба, валить Майкл надо, на Гомеру, прощаться со всеми и валить. Здесь не Париж с поганой работой и гнусными совками, но и своих не видать... Тут конечно ништяк, но там хорошо, где нас нету...

Выпуливаюсь в коридор, щетка в нажопном кармане, костыль подмышкой, ногою собак распихиваю, прибавилось их что ли за эти дни или делением размножаются, кто их знает, устремляюсь на запах. И почти сразу нахожу кухню. А там все...

–Всем еще раз ола, Вилли – ты знаешь на кого похож? Инесс, у тебя клевые новые батикованные штанцы, просто прелесть! Роса, как твои дела в школе, чего нафотографировала? Хуан, Ева, я давно хотел вам сказать – мне с вами такой...так хорошо, -

на испанском с такой экспрессией я еще не могу сказать, как на русском или к примеру французском, но стараюсь. По крайней мере вот уже месяца три как не переспрашивают и не поправляют, только изредка смеются... Все присутствующие на кухне открыли рты от моего монолога одного артиста, переглянулись и пожали плечами. Первый конечно заорал Вилли:

–Ты русо локо или переспал или вчера ночью перекурил? Ты сам знаешь на кого похож? А?! Ты похож не на ангела, Майкл, ты похож на усталую лошадь, ты об этом знаешь?! На уставшую лошадь! Инесс и Роса смеясь пытались утихомирить разошедшегося аргентинца, я же уселся на скрипнувший стул и с улыбкой оглядев просторную кухню, и конечно присутствующих здесь сквотеров-френдов, ошизевше разглядывавших меня после моего выступления, негромко сказал:

–Люди, Вилли, Инесс, Роса, Хуан и Ева, с вами было так ништяк...

–Что такое «нистяк»? -

сразу спросила Роса, феноменальные способности в повторении на слух.

–Мне с вами было очень и очень хорошо... Но я хочу вам всем сказать... Я решил уехать на Гомеру... Это на Канарских островах, -

зачем-то нашел я нужным пояснить. Присутствующие переглянулись, то ли не понимая меня, то ли не понимая какого хрена мне здесь на хватает, то ли не понимая еще чего-то... Роса улыбнулась и пододвинув ко мне чашку с кофе, ласково сказала:

–Если тебе надо – поезжай. А как захочешь вернуться, то мы тебе будем рады.

Так ведь Инесс, Вилли, Ева, Хуан?... Будем же рады Майклу?..

И конечно первый заорал снова Вилли:

–Конечно будем рады, ты что – помирать уезжаешь? Приедешь когда захочешь, здесь все равно лучше всего, русо локо, держи джойнт, Майкл, что за грусть!..

–А зачем тебе на Гомеру? Или ты просто хочешь попутешествовать, Майкл? – поинтересовалась Инесс. Я пожал плечами:

–Там тепло... Ну и может хиппи встречу...

Почему-то я чувствовал себя как будто предаю френдов, хотя это было вовсе не так, совсем не так!

–Может с волосатыми встречусь...

Роса положила свою маленькую руку мне на кисть и с улыбкой произнесла:

–Конечно встретишь. На Гомере есть пещеры, где еще живут хиппи, а потом, если захочешь, приезжай. Мы все тебе будем рады, Пирато...

Ужин, а для меня завтрак прошел в теплой дружеской обстановке, как писали газеты в совке в семидесятых, темы отъезда больше ни кто не касался и вообще, мне показалось, что я как всегда по своей хиппово-псевдоинтеллегентной привычке чего-то накрутил... Хочешь уезжать – уезжай, а зачем из этого делать трагедию Шекспира – совсем непонятно... Не насовсем же вроде бы уезжаешь, хотя бы чисто теоретически...

После ужина, выкурив по традиционному уже вечернему джойнту, мы разделились. Роса отправилась к себе в комнату учиться, Вилли с Инесс на курсы игры на гитаре от муниципалитета, демократия! Ева с Хуаном по каким-то своим делишкам, а я снова в город... Прощаться с кем еще не успел, с тем курнуть, с тем выпить, с той обняться... Это только панки уезжают в Голландию наверное не попрощавшись ни с кем, я же по своей российской привычке того и гляди – слезу пущу... Хорошо хоть здесь проводы не принято устраивать, либертуха пипл, собрался на трассу – и вперед.

А кроме всего прочего я решил заскочить в интернет-кафе и отправить действительно последнее письмо в адрес издательства. Тот узкий конверт, что я выгреб из-под кучи рекламы на последок, все еще был у меня в кармане и все еще не распечатанный. Попросив на секунду у Росы книгу, я переписал электронный адрес, поблагодарил Росу и отправился в город. Собаки и пальмы махали приветливо мне листьями и хвостами, какой-то прохожий из местных туземцев неодобрительно покосился на меня, выходящего с его точки зрения чужого дома. Ну и фак с ним, с туземцем, наверное завтра я отчалю от этой пристани...

В письме издательство слезно просило прислать еще кусок и очень и очень намекало, что присланное столь интересно и занимательно, что очень и очень даже возможно, в случае если и вся книга окажется на уровне присланного, то и договоришко. Перечитав еще раз, я скомкал письмо, сунул его в карман куртки, придвинул к себе клавиши и не глядя на экран монитора, застучал двумя пальцами по пластику букв. Вокруг негромко шумели клиенты интернет-кафе, дымились сигареты и пар над чашками с кофе, за соседним столиком какой-то толстяк лет пятидесяти с лишним с сопением проглядывал порнографические страницы...

...Майкл ни как не решался спросить – перевезли из его комнаты и большую дорожную сумку синего цвета, спрятанную им под кроватью или не догадались заглянуть под матрац. Он не решался спросить по нескольким причинам, но осознавал, что все эти причины не стоят и одного эуро, так как он сам их выдумал то ли от несвойственной ему тактичности – в случае если оставили не хотел ставить френдов в неудобное положение, в случае если перевезли – избежать объяснений...Которые скорей всего ни кто с него и не потребует, но все же... То ли страха от вопросов в случае если они все же не смотря ни на что заглянули в сумку и тогда возникнет огромный ряд нежелательных вопросов, хотя скорей всего в сумку ни кто не заглядывал, и даже скорей всего она осталась под грудой кирпичей сломанной почты или как говорят местные – демолированной... Майкл запутался в лабиринте собственных мыслей, он давно уже потерял нить и ни как не мог понять только одного – нужна ему эта сумка или нет, ведь он же решил твердо и бесповоротно – уничтожить содержимое сумки. Так какого хрена все эти переживания и размышления – он ни как не мог понять.

Его новая комната была в два раза больше, чем тот кабинет в почте, стены были оштукатурены и так же побелены белым, двери имели такие же то ли латунные, то ли бронзовые ручки, и только пол отличался от пола на почте – там была общепринятая в этих краях плитка, здесь же рассохшийся паркет в два цвета, сложенный в замысловатый узор... Комната была пустынна, как пустыня, кроме матраца, лежавшего посередине комнаты на рассохшемся паркете и двух коробок с вещами, в ней ни чего не было. Коридор на втором этаже виллы был длинней, чем на старой почте, комнат было еще больше, сквотеры могли при желании играть в прятки или догонялки. Все те же собаки, все те же лица, но Майкл знал – пришло время для прощания.

На работу ни Майкл, ни Вилли в последние дни не ходили, на плазе Майор почти постоянно то лил дождь, то хотя бы капал, к тому же редкие туристы сидели по многочисленным барам и не высовывали нос на сырые слякотные улицы. Но запас денег, сделанный еще в туристами пресыщенное лето позволял Майклу и всем, всем, всем вести в общем-то неплохой образ жизни, ни уступив ни на десять сантиметров от привычного. Джойнты, пиво, хлеб, сыр, овощи, рыба, изредка мясо – от мясо говорят стареют, иногда походы в клубы или в бар социального центра. Но Майкл прекрасно понимал – во-первых так не может продолжаться вечно, во-вторых куда все же подевалась сумка, и наконец самое главное – здесь наступает дождливая сырая зима, а на Гомере еще живут хиппи...

Но больше всего Майкла интересовало все же осталась сумка под развалинами почты или перевезена в новый сквот с пальмами...

14.

Sucedio gue un Fama bailaba tregua y bailaba catala delante de un almacen lleno de cronopis y esperanzas. Эта фраза не давала мне покоя. С тех самых пор, как я взял эту книгу в руки и случайно открыл именно на этой, 113 странице...

Эта и другие мысли – погода, работа, секс, прайса, грас, лениво переваливались с боку на бок в голове, а пальцы привычно и знакомо разминали «бошки», плавили на пламени зажигалки и растирали «пластилин», уминая все перечисленное в длинную бумаженцию из черной пачечки с золотом букв «Кинг». Но главная мысль растягивала рот в улыбку, заставляла веселей смотреть на серый день с мелким дождиком за окном – завтра на Канары!.. Завтра на Канары...

Взорвав первый утренний джойнт, я сел на постели и подобрал лежащий рядом костыль. Без него ни куда, ни туда – ни сюда... Массаж, гимнастика и плавание... Лучше на ногу не смотреть, глядишь со временем и начнет походить на нормальную... За жалюзи моросил осенний дождь, на полу рядом с матрасом стояла вчерашняя не допитая чашка кофе. Электричества тут тоже нет, светим свечами, воду носим в пятилитровых канистрах со двора виллы, но кофе сварить на газовой печке с баллоном – нет проблем... Дымок тонкой струйкой поднимался к давно не беленному потолку в густой паутине трещин, почти как на почте, но с другим рисунком...

–Пирато, ты спишь?

Сплю ли я? вот вопрос. В Париже спал днями, ходя по улицам, работая на ненавидимой работе, посещая сквот бывших, но оставшихся «совками»... Здесь только иногда у меня ощущение, что я сплю, но чаще я бодрствую, весел и энергичен, машу крюком, пыхаю грас, балдею с юными амигос... Сделав затяжку и выдохнув отработанный дым в простор огромной комнаты, я встал на четвереньки и отклячив ногу, опираясь на костыль, стал выпрямляться. Со стороны эта гимнастика конечно выглядела смешно, но по другому здесь не встанешь... На почте хоть полметра от пола было, плюс ящик-столик, здесь же распластанный матрас на рассохшемся паркете и больше ни чего... Плевать, завтра вечерней лошадью из Парижа в Мелитополь, с заездом на Гран-Канария и Гомеру, только одно представление, весь вечер на манеже... Клоун... И это я...

–Пирато, вставай, мы сделал вкусный завтрак, вставай!...

И я встал. Как это не было тяжело после вчерашнего. А вчера были проводы... Не зимы, как когда-то в мартовской Москве, с сугробами, солнцем и пьяными жлобами, а мои. Пипл со сквота совместно со мною вечером выпал в город и подверг его ... почти разбою... Отдали мы город на растерзание, хотя все было прилично, только Терри стало плохо и пришлось вызывать «скорую», а он был как всегда в своем прикиде... С хвостом и рогами, зеленый... Ну и морды были у санитаров с доктором во главе, когда с воем подлетели к тротуару, Вилли махал гитарой, навигируя их, и они в белых халатах высыпали втроем спасать Терри... Доктор сделал укол, сказал надо меньше курить и пить, еще раз покачал головой, зачем-то потрогал кисточку хвоста, фыркнул чему-то своему и «скорая укатила». Ангел, герла Терри, положила его руку себе на плечо, и зеленый дьявол исчез в темноте света фонарей, кивнув на прощание...Хвост волочился по лужам...А мы продолжили веселье, нам еще надо было посетить много мест, где меня знают, нам еще нужно было встретить много приятелей и знакомых, что бы им сказать свое «салют амигос, гуд бай френд, ола!»...

Выйдя в коридор виллы, стуча костылем. я отправился по своим утренним делам – дабл, собаки были во дворе и не путались под ногами, снизу из кухни действительно неслись еще те запахи! И дождик перестал моросить, и где-то далеко солнце пытается выглянуть, и от недалекого моря сквозь распахнутое окно в пустой комнате без двери веет бризом что ли... И вообще...

В туалете все без изменений, кое-где отбитые кафельные плитки, потемневшая растрескавшаяся голубая эмаль ванны, относительно чистый унитаз и раковина, пятилитровая пластиковая канистра наполнена во дворе, хоть там течет, на стене в массивной деревянной раме темное зеркало. Темное гладкое дерево, темная зеркальная гладкая поверхность, видевшая хрен знает что за свою долгую жизнь, и мой длинный фейс в обрамлении длинных белобрысых волос, грязный блондин, подбородок обметало редкой щетиной такого же цвета, усы такие же редкие и грязно-белые, многочисленные морщины вокруг глаз цвета вылинявшей джинсы... Впалые щеки, прямой нос, белесые брови, только от обычного вида выражением глаз отличаюсь да и рот непроизвольно норовит до ушей растянуться... Завтра улетаю... А на Гомере говорят в пещерах еще хиппи живут... И мы, старик, поживем, среди морд волосатых – подмигиваю сам себе и вытершись серым полотенцем, одеваю куртку в зеленых пятнах, затягиваю ремень на впалом брюхе, поправляю портупею...

Коменданте Че, коменданте Че,

Коменданте Че лайк дринк мате.

Коменданте Че, коменданте Че...

Напевая такую псевдо английскую бессмыслицу, я спускался по лестнице естественно ведущей вниз навстречу запахам с кухни и голосу Росы.

–Пирато, мы тебя ждем, уже все собрались! -

летит мне навстречу ласковый голос Росы. Иногда я действительно все же думаю – может она ко мне не равнодушна? Но трезвое и критическое осмысление ситуации наталкивает меня постоянно на одно и тоже – просто Роса хороший человек...

Спустившись с горем пополам на первый этаж, сразу возле самой кухни сталкиваюсь с Вилли.

–Салют русо локо, пардон – я же обещал, привет Майкл, -

приветствует меня Вилли с улыбкой на смуглом лице.

–Салют, салют, Вилли, а ты чего вырядился в зелень, мы же не идем на работу?

–А сам?

–Слушай Вилли, и все же – ты почему так похож на Че Гевару? -

выпаливаю неожиданно даже для самого себя. Вилли смеется и становится еще больше похожим на коменданте Че с плаката:

–Не знаю. Может потому что и он и я – аргентинцы. Знаешь Майкл, есть такая страна, Аргентина?

–Это где сейчас кризис и все оттуда бегут?

–Точно!.. – обрадовался Вилли моей эрудиции, но не успел развить тему, как нас позвали к столу.