Текст книги "Чужое"
Автор книги: Владимир Данихнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
Факелы чадили. Было трудно дышать из-за дыма. Уши болели, терзаемые стонами умирающих. Однако ближе к последнему купе стало спокойнее, дым и стоны остались позади. Шилов остановился у кабинки проводника и зачем-то открыл ее. Внутри было светло, перед ним маячила чья-то тень. Шилов, пока не привык к ярком свету, не мог понять – кто это.
– Дух? – спросил он.
Глаза чуть привыкли, и он увидел, что перед ним не Дух, да и вообще не человек. Перед ним пыхтел, выпуская пар сквозь прорехи между халтурно склепанными листами меди, агрегат, делающий фей. Шланг, ранее выведенный в окно, теперь валялся на полу и методично отхаркивал фей в душное пространство комнатушки. Феи озирались и молча усаживались на полку, на раму, на шкаф. Сложив руки на коленях, они смотрели на Шилова с тихой надеждой.
– Что вам надо? – хрипло спросил Шилов. – Что вам всем, черт возьми, надо? Ненавижу такие приключения, ненавижу сраных программистов…
Он отбросил лопату, уперся кулаками в бока и случайно наткнулся на книгу, что торчала из кармана брюк, взял ее в руки – это был тот самый экземпляр, который он захватил в купе. Шилов открыл книгу наугад и прочел:
«Нет никаких доказательств, что в двадцать первом веке на планете Земля существовала еще одна разумная раса, представителей которой называли „феями“ (FAIRY), но мы вообще мало знаем о тех далеких временах, а то, что знаем, вполне может оказаться выдумкой журналистов, падких на сенсации.
Внешностью феи напоминали людей, но имели длинные заостренные уши, растущие перпендикулярно вискам и странные ломкие отростки на спине, которые наши предки звали «крыльями». Все феи были женского пола. Однако есть предположение, что мужская особь все же существовала, и была чем-то вроде матки у некоторых видов насекомых, только звали ее не «матка», а «батька». Батька восседал на специально сооруженном бочонке с медом; был он толст и могуч, много крупнее любой из фей, единственным его занятием было распитие алкогольных напитков и, собственно, меда. Ну и… хм… функция размножения. Ты не знаешь, что это за функция, Жорж? Я тебе расскажу. Как-нибудь потом.
Как бы то ни было, феи если и существовали, то давно вымерли, но мы смогли кое-что выяснить об их повадках. Например, можно утверждать, что феи питались минералами; предпочитали золото, причем в виде круглых золотых монет с дырочкой посередине; впрочем, дырочка необязательна. Скажи мне, Жорж, ты бы смог разгрызть такую монету? А феи могли, хотя ростом были с полугодовалого ребенка или даже меньше. Впрочем, чему ты удивляешься? Звери из тех же времен, ныне полностью вымершие, муравьи могли поднимать на своих горбах вес в десятки раз превышающий их собственный. Нам стало известно, что муравьев в свое время называли «кораблями пустыни». Караванщики вбивали в нечувствительную верхнюю часть муравьиного туловища мачты с парусами и путешествовали таким образом по безводным пустыням, которые, слава Богам, не вымерли, дожили до нашего времени…»
Шилов захлопнул книгу, посмотрел на обложку. Автором значился некий Дж. Дж. Доджсон, книга называлась «Разговоры с Жоржем, который держит раскрытый исторический атлас на коленях, употребляя вместе с тем отвар из мухоморов, налитый в дурацкую алюминиевую кружку».
Он поднял глава на фей. Те смотрели на него, предвкушая скорое избавление.
– И что? – спросил Шилов. – Где бы я взял эти дурацкие монеты? Зачем мне вообще было их доставать? Для одного морока, который решил заботиться о другом мороке, так что ли? Гномы эти, они ненастоящие! И вы тоже.
Феи молчали. Потом одна, самая маленькая и худенькая фея в белом платьице, с трудом державшемся на узеньких плечиках, полетела к нему. Зачем-то протянула к нему руки, и Шилов хотел взять ее на руки, но неожиданно тело ее забилось в конвульсиях, она хрипя упала на пол, ее волшебная палочка улетела к стене, ударилась об нее, и стена превратилась в огромную плитку шоколада. Поезд, который проезжал сквозь космический тоннель, изрядно качало, палочка то немного откатывалась от стены, то вновь подкатывалась и стукалась, и стена превращалась во всякие забавные штуки, например в большие электронные часы, время на которых шло странно, шиворот-навыворот: «00:03, 00:02, 00:01…». Последняя цифра почти уже сменилась на ноль, и вагон почти уже взорвался, но цифра все-таки не успела смениться, потому что палочка ударила о часы, и те превратились в черную дыру. Феи вдруг оживились и с немой покорностью стали подлетать к черной дыре и исчезать в ней, а палочка снова покатилась к стене, но Шилов не увидел, что произошло дальше. Он вышел и захлопнул дверь.
– Чертовщина, – сказал Шилов.
Занимался трехзвездный рассвет, начали мигать и потрескивать лампы дневного света на потолке, на полу тлела рваная гномовская одежда, сами карлики куда-то запропастились. Шилов вернулся к своему купе, стараясь не смотреть на пустые детские кроватки в соседних отсеках, на уныло скрипящие кресла-качалки, на раскиданные повсюду детские игрушки: оловянных солдатиков и деревянных лошадок. Он пришел в купе, чтобы снова убедиться, что кровать, где лежал брат, пуста. Стоял, растерянный, посреди коридора и не знал, что делать. Ему пришло в голову, что следует посмотреть в книге. Раз она уже дала ему пару подсказок, почему бы не поделиться еще одной? Он раскрыл книгу наугад. Страница была почти пуста, если не считать заглавия очередной главы, которая называлась так: «Жорж и зеленая муха, дневник наблюдений». Шилов не нашел смысла в этой фразе, по крайней мере, смысла полезного для него, открыл книгу на другой странице и прочел:
«Есть что-то героическое в том, чтобы продолжать идти вперед, даже если ты уперся носом в стену. А теперь, Жорж, продолжай внимательно наблюдать за вонючей зеленой мухой и аккуратным, то есть каллиграфическим почерком записывай все, что увидишь в дневник наблюдений…»
Глава пятая, или Шилов из параллельной вселенной
Забудьте обо всем, что происходило раньше, прошу вас. Шилов на самом деле спустился на планету Цапля. Он был обязан выполнить служебный долг.
Шилов поплотнее запахнул полы пальто и крепко обнял себя руками, но пуговицы не застегивал, потому что здесь было так принято. Вокруг него стояли такие же люди в таких же пальто, только других расцветок, и они также обнимали себя, и смотрели, не мигая, в одну сторону. Если кто-то кашлял, люди вздрагивали, а женщины украдкой смахивали слезинки, но никто не смотрел на кашляющего, кроме Шилова, который все же старался украдкой глянуть, кто тот смельчак, что решился кашлянуть. Определить это на взгляд было невозможно, потому что лица людей выглядели одинаково непроницаемыми, потому что и женщины, и мужчины имели одинаково бледный вид и казались в красном свете заходящего солнца близнецами. Толстяки и худые, блондины и брюнеты, мужчины и женщины, молодые и старые – все стояли под козырьком автобусной остановки, укутанной снегом, и с надеждой смотрели на дорогу, забитую ледяным крошевом у обочины и темную, влажную посередине. Они мрачно глядели на голые деревья с другой стороны дороги, на багровое солнце, залившее светом, словно томатным соком, полнеба.
Зафырчало, громыхнуло за поворотом, и люди разом повернули головы в ту сторону. Шилов повернул тоже. К остановке, наворачивая снежную кашу на колеса, ехал пузатый ярко-красный автобус с плотно закрытыми окнами и квадратными желтыми фарами, с номером, который был нарисован фломастером на картонке, скотчем прилепленной к самому верху лобового стекла. Номер «три». Кто-то вздохнул облегченно, и Шилов тоже вздохнул, потому что и его коснулась всеобщая паранойя, и он обрадовался, что подъехал нужный автобус. Некоторые наоборот как-то осели. Старушка по правую руку шептала под нос: «Как же так, третий, третий, третий, не первый, а третий…» Шилов оглянулся на старушку, а потом посмотрел на солнце, которое скользило по небу все ближе и ближе к горизонту, и благодаря прямым как стрела деревьям, что росли с той стороны, казалось, что оно опускается в клетку. Старушка смотрела только на солнце. Слезы катились из ее желтых глаз, мочили бледную кожу на щеках, а кожа выглядела такой тонкой, что Шилову нечаянно подумалось, что совсем несложно будет проткнуть ее пальцем.
Автобус подъехал и остановился. Водитель потянул за рычаг, двери со скрежетом распахнулись. В салон хлынули люди. Шилов – вместе со всеми. Он не стал садиться на неудобное пластмассовое сиденье, а ухватился за поручень и стал у заледененного окна, свободной рукой придерживая полы пальто. В салоне пахло чесноком и бензином. Двери закрылись, как будто с воплем. Шилов вздрогнул. Автобус тронулся с места. Шилов вздохнул свободнее. Он посмотрел на сидящих впереди людей и увидел, что они все читают одну и ту же книгу в серой обложке. Автобус свернул, и люди одновременно взялись за уголок страницы и перевернули ее. У Шилова глаза чуть на лоб не полезли, потому что среди пассажиров он увидел двоих детей школьного возраста, и они тоже читали книгу, и тоже перевернули страницу одновременно с остальными. Шилов, стараясь не выделяться, сделал два шага вперед, и увидел, что люди на самом деле не читают, а украдкой поглядывают друг на друга и ждут, когда кто-нибудь перевернет страницу, а когда кто-то решался и переворачивал, облегченно вздыхали и следовали его примеру. Шилов увидел, что лица людей напряжены, капельки пота стекают с висков, пальцы трясутся, а нижние губы закушены. Он заметил, как один мальчик отвлекся и не перевернул страницу вовремя, и его отец отвесил ему подзатыльник, а потом склонил голову, подставляясь под удар, и мальчик ударил его кулаком по затылку в ответ, а остальные пассажиры переглянулись и в унисон наградили друг друга затрещинами.
«Сумасшествие», – подумал Шилов и отвернулся к окну. Он глядел на проносящиеся мимо однообразные деревья и рекламные щиты, которые рекламировали самый сахарный сахар в мире, самое масляное масло и самые машинные машины.
«Спокойно, Шилов, спокойно, – говорил себе Шилов. – Они не люди, ты должен помнить это». Но так сложно было поверить, что перед ним не люди, потому что обитатели планеты со странным названием Цапля выглядели как люди и манерами своими напоминали людей, и даже автобус, на котором ехал Шилов, походил на тот, стилизованный под старину мобиль, в котором он в юном возрасте ездил в детский лагерь на берегу Черного моря. Всем напоминали чужаки людей, кроме глаз, необычных желтых глаз, шафрановых, оранжевых, соломенных и канареечных, и любых других оттенков желтого.
Впрочем, у Шилова сейчас были точно такие же. Сейко, агент с орбитальной станции, постарался.
Минут через пятнадцать они въехали в пригород. Деревья сменились дешевыми двух– и трехэтажными каменными домами, заметенными снегом. В редких окнах горел свет. Людей на улицах Шилов почти не видел. Пару раз мелькнули бредущие по узким тротуарам бледные тени, закутанные с ног до головы в шубы или пальто. Они не держали полы распахнутыми, и кто-то из пассажиров возмущенно поцокал языком, а его примеру последовали остальные.
Шилов проклял тот день, когда шеф позвонил ему и дал это задание.
Он вышел на остановке, что располагалась в квартале от гостиницы. Прыгнул со ступеньки прямо в неубранный снег, провалился чуть не по колено и увидел патлатого юнца-дворника, который стоял, прислонившись к телеграфному столбу, и покуривал папиросу. От папиросы воняло не табаком, но местным его заменителем из окрошки наркотических трав. В руках дворник сжимал заступ, заледеневший от ковша до ручки.
– Извините, – не стерпел Шилов, в сапоги которого забилось порядочное количество снежной каши, – а почему вы не убираете снег?
Дворник неспешно повернулся, и пока он оборачивался, Шилов готов был поклясться, что слышит металлический скрежет, как от несмазанных шестеренок. Дворник не посмотрел на него, а уставился на отъезжающий автобус и пробасил, приподнимая лопату за черенок:
– Не положено.
– А разве это не ваша работа?
– Не положено, – повторил дворник, ударил лопатой оземь и продолжил с кисломолочной миной раскуривать папиросу. Шилов выругался и перебежал дорогу. До желто-синего светофора идти было лень, да и движения в округе не наблюдалось. Он пошел по пешеходной дорожке к гостинице. Чуть не столкнулся с зеленоволосой девчонкой-подростком, которая глянула на него с испугом, пискнула, извиняясь, и побежала дальше, смешно прижимая тощие руки к груди. Шилов посмотрел ей вслед. Самая обычная девчонка, худенькая и стройная, в коротком пальто с застегнутыми пуговками. Пожалуй, красивая – для подростка, конечно. Она таранила и выворачивала снег точеными сапожками, как маленький танк. Она свернула у перекрестка и пошла к двухэтажному белокаменному зданию с колоннами и высокими мозаичными окнами. Пятачок у здания был очищен от снега. Возле высоких дверей курили юноши развязного вида, из-за приоткрытой двери доносилась аритмичная музыка. Девчонка исчезла за дверью, мальчишки поглядели ей вслед и облизнулись – к удивлению Шилова не в одно и то же время и даже по-разному. Обычные ребята, не то что остальные, подумал Шилов. Он решил запомнить это место.
Шилов пошел дальше и совсем скоро оказался на небольшой круглой площади, выложенной брусчаткой. Посреди площади на высоком пьедестале стоял мраморный памятник бабочке. Бабочка залезала обратно в куколку, чтобы превратиться в гусеницу. Шилов не имел представления, что этот чудесный символ может означать, и не спешил выяснить. Все, что он сейчас хотел – это чашку горячего кофе с коньяком, или что там на этой дурацкой планете заменяет коньяк.
Он подошел к дверям своей гостиницы – серокаменному трехэтажному дому с балюстрадой и стеклянной мансардой. Под тяжестью льда стекло в мансарде лопнуло, и внутренности ее завалило снегом. Чинить мансарду, похоже, не собирались. Гостиница, тем не менее, была в пригороде самая дорогая, хотя, если сравнивать с ценами в центре, все-таки дешевая. Как раз такую выбрал бы житель столицы, стесненный в средствах, но привыкший к удобствам. По легенде Шилов был как раз не очень богатый житель этой самой столицы, приехавший сюда с торговой миссией.
Его встретил швейцар в белой ливрее с серебряными позументами. У швейцара было изможденное лицо, дрожащие губы и круги под глазами. Он открыл Шилову двери и поклонился. Шилов, шепотом матерясь на каком-то из местных диалектов, поклонился в ответ. Вошел в вестибюль, подошел к стойке портье. Портье резался в игру, похожую на домино, с конопатым мальчиком на побегушках, которого Шилов, любитель всего французского, нарек гарсоном. Про себя, естественно.
Шилов с размаху ударил ладонью по звонку, но звонок не сработал и раздосадованный Шилов вмазал по стойке кулаком. Стойка противно задребезжала и зашаталась. Портье оторвался от игры, метнулся к крючкам на стене, на которых висели ключи, снял нужный, протянул Шилову, одновременно придерживая свободной рукой хлипкую стойку. Сказал, заискивающе улыбаясь:
– Вот ваш ключ, господин Шилафф! Как прошла поездка?
– Утомительно, но удачно, – буркнул Шилов, оборачиваясь. Он с надеждой поглядел на круглые деревянные столики и на шеф-повара, а по совместительству официанта. На поваре была зеленая форма и изумрудно-зеленый колпак, наползающий на глаза. Повар время от времени нырял в неприметную дверцу в дальнем углу и выбегал оттуда с деревянными подносами, набитыми съестным. Повар обслуживал зажиточную эксцентричную парочку среднего возраста. Парочка требовала новых блюд, вкушала от каждого понемногу, а иногда и вовсе не вкушала, приказывала немедля унести. Из-за этой парочки две пожилые женщины, которые сидели в темном углу, остались без внимания, но их, кажется, это совсем не огорчило. Они увидели Шилова и стали шептаться:
– Из столицы! – сказала первая, в шляпе с гусиным пером.
– Плюет на условности! – сказала вторая, в синем берете.
– Плюет на условности! – помолчав, сказала первая.
– Из столицы… – обреченно добавила вторая и высморкалась в салфетку. Вслед за ней прилежно высморкалась первая.
– Мы, господин Шилафф, – сказал портье, видя, что он не спешит уходить, – восхищаемся нравами, царящими у вас в столице. Мы – это я, и вся моя семья. У нас, как видите, образ жизни патриархальный. Все из-за того, что люди боятся однажды не вернуться домой, и я их, как продвинутый человек, понимаю, все боятся смерти, но сам ее не страшусь! Я не следую традициям, потому что знаю, что и те, кто следует им, иногда пропадают. Значит, они, традиции то бишь, есть чистейшей воды вздор, и средства массовой информации мелют всякую чушь лишь потому, что им выгоден строй, когда люди не думают, а…
– Помолчите! – прервал его Шилов с мнимым негодованием, хотя и не факт, что негодование было мнимым. На самом деле он, конечно, хотел послать подлизу-портье куда подальше, например, если б это не было так невежливо, на хер. Ну или хотя бы в жопу.
«Не хватало еще связываться с местными революционерами», – подумал Шилов и сказал вслух: – Я сейчас поднимусь к себе и приму душ, а вы пока закажите для меня тихий столик, и чтоб на нем были ужин и свежие газеты.
– Какие, господин?
– О, любые, какие придут вам на ум. «Питкаффский вестник», «Глобальные новости Питкафф», «Утро Питкаффа» и иные, главное для меня – самые различные новости, объявления и так далее. В общем, как обычно.
Шилов повертел на пальце ключ и двинулся к мраморной лестнице, застеленной дорожкой болотного цвета. Дорожка выглядела тошнотворно, а еще более гадко смотрелась на ней вульгарная синеволосая девица с разрисованным тушью лицом, в черно-белом платье с глубоким декольте. Она выплыла навстречу Шилову, окутанная ароматным облаком, приветливо улыбнулась. Шилов улыбнулся в ответ, раздвинув полы пальто, а она схватилась за лямки платья и растянула их в стороны, обнажив бледные плечи, сплошь покрытые прыщами. Шилов поспешно взбежал по лестнице на родной третий этаж. Насколько он знал, сейчас все комнаты на этаже пусты, и это немного мирило Шилова с планетой Цапля. Он вставил ключ в замочную скважину, отворил дверь и нырнул в блаженное тепло. Стянул пальто и повесил его на вешалку в узкий и высокий шкаф, что торчал посреди комнаты как телеграфный столб. Подошел к тумбочке возле кровати и проверил автоответчик. Новых сообщений не пришло. Шилов снял с себя всю одежду и вошел в маленькую душевую кабинку, где долго и с наслаждением мылся.
Спустившись в вестибюль, он подошел к своему столику, на котором стояла тарелка с яичницей-глазуньей, два отрубных хлебца в плетеной корзинке и чашка дымящегося ароматного напитка, который Шилов по привычке называл кофе. Шилов уселся за столик. Рядом тут же появился повар, который склонился перед «столичным» гостем и поинтересовался, не хочет ли он чего еще. Шилов ответил, что не хочет. Повар громко предложил восхитительные кнедлики с пудликаффским вареньем, а шепотом – щепотку дурной травы и прекрасного белокурого мальчика. Шилова маленькие мальчики, как, впрочем, и маленькие девочки, не привлекали, он относился к педофилии крайне негативно, но виду не подал, а вежливо отказался. Шеф-повар отвесил поклон и басовито поинтересовался, не хочет ли столичный господин живых крудликов под свежим верчешиффским соусом, а потом тенорком осведомился, что господин Шилафф может сказать насчет желтобреев.
О желтобреях Шилов слышал впервые, хотя и отлично подготовился к этой экспедиции, изучив повадки населения и историю всей планеты и этого городишки в частности при помощи мнемона мистера Сейко. Он с интересом посмотрел на разгоряченное лицо шеф-повара и спросил:
– А что?
– Мне кажется, господин зря просматривает газеты, – сказал шеф-повар тихо. – Я думаю, ему надо побольше узнать о желтобреях и это будет выгодно для его бизнеса, потому что желтобреи помогут ему отыскать нужного человека.
Шилов открыл рот, чтобы задать пару наводящих вопросов, но шеф-повар развернулся и, вежливо раздвигая полы желтого халата, ушел. Шилов огляделся. Богатая и привередливая парочка уже исчезла. Разговор могли слышать только две старушки в темном углу. Они принялись за еду и делали это с чрезвычайно серьезным и сосредоточенным видом. Женщины совсем не походили на шпионок, хотя сразу отбросить этот вариант Шилов не мог. Приходилось быть подозрительным.
Шилов взял вилку (два зубчика и длинная деревянная ручка), подцепил зажаренный краешек белка. Яйца в яичнице были не совсем что бы обычные. Желтки были вовсе не желтки, а, условно говоря, краски, красного то есть цвета. По вкусу яйца мало отличались от куриных, но Шилов все равно жмурил глаза, когда отправлял очередной красок в рот. Он не мог избавиться от ощущения, что стал вампиром и пожирает теперь свернувшуюся кровь.
Когда дошла очередь до кофе, прибежал юркий гарсон и принес газеты, свернутые в рулон, туго перевязанный шелковой лентой. Шилов оценил жест и поблагодарил мальчишку легким поклоном и звонкой монетой. Вернулся к газетам. В газетах как обычно сообщалось о пропавших людях и автобусах, о выборах мэра и небывалом количестве снега, выпавшего этой зимой. Почти в каждой газете, причем часто на первой странице, давался прогноз астролога. Некоторые астрологи предсказывали судьбы простых горожан, другие замахивались на глобальные проблемы и предвещали скорый апокалипсис или перенос столицы Великой Броффии в тихий Питкафф. Шилов просмотрел объявления, надеясь отыскать намек на то, куда мог деться курьер с Земли, и обвел несколько объявлений карандашом, чтобы проверить позже, но, как он чувствовал, это было пустой тратой времени. Уже неделю провел Шилов на Цапле, но ни на йоту не продвинулся в деле. Оставалось еще семь дней.
Шилов попытался найти что-нибудь о желтобреях, но о них не было ни словечка. Шилов злился. Он проглядывал газеты по второму разу, решив, что мог случайно пропустить упоминание о загадочных желтобреях, но результат опять оказался нулевым, а потом на газету легла чья-то тень.
– Господин Шилафф, здравствуйте… можно к вам подсесть?
Шилов поднял глаза и увидел то самое тошнотворное создание, которое повстречал на лестнице. Создание стояло, потупившись, и немилосердно растягивало лямки своего плотного белого платья, обнажая плечи и грудь; слава Богу, не полностью.
– Присаживайтесь, – промямлил Шилов, собирая газеты в ворох, подставляя к себе поближе чашку с остывшим кофе. Он не отрывал взгляда от столешницы.
– Присаживаюсь, – кивнула женщина и замолчала, выжидая. Шилов пробормотал скованно:
– Господин Шилафф, здравствуйте… можно ко мне подсесть.
Она села, оправив платье, и сложила руки на коленях, а Шилов попросил:
– Любезная… не будете ли так любезны, давайте обойдемся без традиционных повторов. Мы в столице редко придерживаемся… хм… традиций. Они не помогают выжить.
– Хорошо, я постараюсь, – едва слышно ответила она и поправила синюю свою прическу, а Шилов механически повторил ее движение, пригладив волосы, и тут же обругал себя за это. В зеркале, что висело на стене против него, он увидел отражение себя: выкрашенная в апельсиновый цвет шевелюра и глаза с желтыми контактными линзами – отвратительное зрелище.
– Любезная… эээ…
– Госпожа Ики.
– Госпожа Ики. Что вам от меня нужно?
Вышло грубовато. Она помялась, достала из нагрудного кармашка (какой дурак пришил к платью этот уродливый кармашек?) надушенный платочек и тоненько высморкалась, а потом подняла глаза, и Шилов увидел, что в них замерли слезы, готовые пролиться в любой момент.
– Господин Шилафф, вы должны мне помочь! – прошептала она. – Я знаю, что вы тайный детектив, но не волнуйтесь – я никому не скажу!
Шилов выругался. Легенда летела к чертям. Наверняка, и повар что-то заподозрил, раз заговорил с ним об этих его желтобреях, и портье, который раньше молчал о своих модернистских наклонностях. Да чего там – все в гостинице знают, что с ним дело нечисто, раз уже в курсе случайная соседка, которая подселилась вчера вечером.
– О чем вы? – натянуто улыбнулся Шилов и отпил кофию. Кофий был ничего себе, пить можно, хотя на вкус напоминал не кофе, а банановый сок.
– Пожалуйста, не переживайте, я все знаю, но никому не скажу!
– Я уже понял.
– Пожалуйста, я…
Шилов с опаской посмотрел на старушек.
– Госпожа Ики, давайте лучше поднимемся ко мне и спокойно поговорим. Вот только кофе допью.
Она тут же вскочила на ноги. Стояла у стола и не двигалась, неотрывно глядя на Шилова, пока тот допивал кофе.
