Текст книги "Правила игры (фрагмент)"

Автор книги: Владимир Аренев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Пообедаем, – поправил его кто-то.

– Я не обмолвился, – покачал головой Мугид. – Поужинаете. Повествования отнимают огромное количество времени. Сейчас уже вечер, господа. Прошу вас проследовать в Большой зал. Думаю, стол уже накрыт.

Мы стали подниматься и, не прекращая обсуждать пережитое, направились к выходу из комнатки. Я чуть подзадержался, пропуская впереди себя дам, а потом неожиданно почувствовал чью-то крепкую ладонь на своем плече. Обернулся.

– Господин Нулкэр, – проговорил Мугид, глядя мне прямо в глаза, словно хотел просверлить во мне две сквозные дыры. – Господин Нулкэр, я повествователь со стажем. Поэтому мне доступны многие вещи, о которых иные люди могли бы лишь догадываться. Будьте поосторожнее, господин Нулкэр, не вглядывайтесь чересчур пристально и не пытайтесь запомнить.

– О чем вы, господин Мугид? – недоумевающе спросил я. – Что вы имеете в виду.

– Вы знаете, что я имею в виду, – с нажимом произнес старик. – Повторяю, не вглядывайтесь чересчур пристально и не пытайтесь запомнить. Бесполезное занятие. Я бы даже сказал, вредное.

С этими словами он легонько подтолкнул меня к выходу и, словно в насмешку, произнес:

– Приятного аппетита, господин Нулкэр.

– И вам того же, – сказал я, не поворачивая головы. – Но я не понимаю...

Сзади заскрипела дверь, и твердые шаги застучали по камням, удаляясь прочь.

Я оглянулся. Повествователь не шел вместе со всеми к лестнице, он приблизился к одному из гобеленов, откинул матерчатый прямоугольник и исчез в проеме за ним.

Ч т о о н и м е л в в и д у ?

– Вы идете, Нулкэр? – это была Карна.

– Разумеется, иду, – я помахал ей рукой и стал подниматься на второй этаж, к нашему ужину. Пока поднялся, понял, что зверски голоден, и поэтому не сразу обратил внимание на то, что Мугид уже сидел во главе стола. Н о о н ж е о с т а л с я в н и з у ! Н а в е р н о е , к а к о й – т о с к р ы т ы й л и ф т .

Конечно, это была полнейшая ерунда – насчет лифта, но ничего более разумного на тот момент в голову мне не пришло. Я откинул все загадки этой проклятой "Башни" и вплотную приступил к еде. О б о с т а л ь н о м у м е н я б у д е т в р е м я п о д у м а т ь и п о с л е .

Когда все поужинали и сидели, медленно расправляясь со сладким и делясь впечатлениями, повествователь встал, сообщил нам, что завтрашний сеанс начнется примерно тогда же, когда и сегодняшний, после чего пожелал всем спокойной ночи и удалился. Я проводил его пристальным взглядом, но старик так и не обернулся. " Н е в г л я д ы в а й т е с ь ч е р е с ч у р п р и с т а л ь н о ". Д а п о ш е л о н !..

Он-то пошел, но я остался – и снова угодил в лапы к журналисту. Этот хлыщ прикоснулся к моему рукаву, желая обратить на себя внимание, и заговорил:

– Знаете, мне кажется, вы все еще сердитесь на меня. Наверное, я не имел права задавать вам те вопросы и так настырно требовать на них ответа, но...

Я едва удержался от того, чтобы не прокомментировать. В к о н ц е к о н ц о в , ч е л о в е к п ы т а е т с я и з в и н и т ь с я .

– Эта дурацкая обстановка, – он обвел вилкой зал и растерянно покачал головой, – эти псевдофакелы, псевдогобелены и псевдобашня – они произвели на меня странное впечатление. Вот и цеплялся вчера, как репей. Мне показалось, вы тоже почувствовали... Простите, – снова возвращаюсь ко вчерашней теме. Да, кстати, я ведь до сих пор не преставился. Ваше-то имя я знаю – поделилась Карна, – а вы мое – нет. Данкэн, журналист, пишу для нескольких столичных изданий, в том числе и для...

– Прошу прощения, что перебиваю вас, – вмешалась подошедшая Карна. – Просто хотела пожелать вам спокойной ночи и приятного времяпровождения.

Она очаровательно улыбнулась и ушла, сопровождаемая слугой. Я мысленно выругался. Опять Данкэн лез со своей беседой в самый неподходящий момент. Он, кажется, почувствовал перемену в моем настроении, потому что прервал себя на полуслове и сокрушенно покачал головой.

– Знаете, Нулкэр, иногда мне кажется, что я зря ввязался во все это.

– Во что "это"? – похоже, в моем голосе все-таки проскользнула нотка раздражения. – И почему вы считаете своим долгом признаться во всем "этом" именно мне?

– А кому еще? – чуть вызывающе спросил он и снова обвел вилкой зал, указывая на расходящихся потихоньку гостей. – Кому? Той толстухе, что тряслась после первого же сеанса взбесившимся студнем? Или во-он тому очкарику, который только и делает, что нервно поправляет свои нелепые стекляшки и пялится на все, словно рыба из аквариума? Или, может, этому старичку, напоминающему генерала в отставке? Уверен, после второго-третьего сеанса половина из них умчится отсюда, даже не взяв компенсационных денег. А половина оставшихся начнет тихо сходить с ума.

– Тогда расскажи те Карне, – посоветовал я. – Или ее вы тоже относите к людям "второго сорта"?

Данкэн покачал головой:

– Во-первых, я не говорил, что считаю их людьми второго сорта. Просто у каждого своя нервная система, и у некоторых она послабее, чем нужно для всех этих повествований. А во-вторых, я уже рассказал Карне.

– И?..

– И она поняла меня. И даже сказала, демон меня забери! что она почувствовала нечто подобное, когда поднималась вчера по лестнице – и потом, позже.

Я вдохнул побольше воздуха и стал медленно выдыхать его, надеясь таким образом хоть немного успокоиться. Разговор приобретал несколько абсурдную окраску.

– Подождите. Что "нечто подобное" ей привиделось? И почему вы рассказываете обо всем этом м н е ?! Почему?! демон вас забери!

– Потому что я не могу держать все это в себе! – отчаянно прошептал, наклонившись почти к самому моему лицу, Данкэн. – Вот почему! Потому что я боюсь – и сам не знаю, чего именно.

Неожиданно он откинулся на спинку стула и покачал головой:

– Что же касается "нечто подобного", то, думаю, вы сами прекрасно понимаете, что я имел в виду.

– Нет! – прорычал я, взбешенный. – Я не какой-нибудь растреклятый Пресветлый с даром чтения мыслей, и я не понимаю того, о чем не говорят в открытую и даже думать боятся! Вы псих, Данкэн, просто молодой человек с расшалившейся фантазией, навыдумывавший демоны знает какой чуши и пытающийся теперь спастись от нее, рассказывая о ней другим! Боги, вам что, мало повествований?! Зачем еще нагнетать и без того тяжелую атмосферу, скажите на милость?! Неужели только за тем, чтобы можно было написать крутой "репортаж из проклятой башни"?

– Вот! – сказал он внезапно, тыкая вилкой в опасной близости от моих глаз. – Вот! Вы только что сами признались.

– В чем? Ну в чем я признался, скажите на милость?!

– В том, что здесь тяжелая атмосфера, – заявил он, невозмутимо уставясь на меня своим блестящим черным взглядом. – И теперь вам не отвертеться.

И здесь я сделал, наверное, единственное, что могло обескуражить его. Я рассмеялся. Я смеялся долго и со смаком, не обращая внимания ни на его удивленную физиономию, ни на осторожные взгляды слуг. Отсмеявшись, похлопал его по плечу и встал:

– Мне не от чего "отворачиваться". Если желаете, – если вам будет от этого легче, – я готов тысячу раз повторить: "здесь тяжелая атмосфера". Вы довольны, дружище? Надеюсь, что да, потому что больше мне нечем вам помочь. Приятного времяпрепровождения. Надеюсь, за завтраком мы с вами не увидимся.

С этими словами я развернулся и вышел прочь из зала. С у м а с ш е д ш и й д е н ь и д о с т о й н о е е г о з а в е р ш е н и е .

В комнате было невыносимо холодно. Когда я уходил, забыл закрыть окно заглушкой, и теперь ночной воздух пробирался внутрь, остужая простыни и одеяла. Выругавшись, я поднял прислоненную к стене заглушку и плотно притиснул ее к окну. Ужасно хотелось спать, и веки не желали слушаться моих команд. Но спать еще было рано.

Я раскрыл сумку, достал оттуда диктофон и принялся за работу. Кроме того, нужно было сделать хотя бы пару эскизов, пока изображения свежи в памяти. Почему-то казалось, что впереди меня поджидают тяжелые деньки с минимумом свободного времени, а при таком раскладе, как правило, то, что не фиксируешь сразу, потом очень быстро и безвозвратно забывается.

Закончил я только через пару часов, забрался под одеяла и наощупь потушил свет. Конечно, нужно было еще обдумать все, случившееся сегодня после повествования, и обдумать серьезно, – но сил на это уже не было. Сон проникал в меня, и оставалось только надеяться, что в нем не будет никаких черных лепестков и сумасшедших журналистов. Впрочем, если бы нужно было выбирать между тем и другим, я бы, наверное, выбрал лепестки.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Меня разбудили еще раньше, чем вчера. Слуга бесстрастным голосом сообщил, что пора завтракать, и что сразу после завтрака начнется повествование, так что если я не хочу его пропустить, лучше поторопиться. Я не стал уточнять, что именно "если я не хочу пропустить" – завтрак или повествование, – просто сполз с кровати и начал одеваться. Я не желал пропускать ни того, ни другого.

Спустившись в Большой зал, с некоторым удовольствием заметил, что за столом собрались не все. Вот Данкэна, например, нет. Мелочь, а приятно. Небось спит без задних ног после вчерашних откровений. Наверное, и напился еще, как сапожник.

Я опустился на стул с львиными лапами вместо ножек и улыбнулся Карне:

– Привет! Как спалось?

Она мило сморщила носик:

– Спасибо, не очень. В этих комнатах или слишком жарко, или слишком холодно. Вчера мерзла всю ночь под одеялами, а сегодня – наоборот. Почему-то кажется, что отчасти в этом виновато давешнее повествование.

– Не исключено, – согласился я, накладывая себе салат. – Помните, как вчера сразу после него всем захотелось пить?

– Точно. Я тогда еще удивилась, а потом забыла – столько было впечатлений.

– Да, – кивнул я, – впечатлений предостаточно.

Д а ж е б о л ь ш е , ч е м х о т е л о с ь б ы .

– Кстати, вы не видели Данкэна?

Я покачал головой:

– Нет. Мы расстались с ним вчера, и с тех пор – не имел чести. А что?

– Да ничего, в общем-то. Просто я подумала, что он – единственный, кого сегодня нет за столом. Странно, не так ли?

– Ну, эта странность – ничто по сравнению с ним самим, – ответил я, немного злорадствуя. – Он ведь сам – одна большая ходячая странность.

– Он не понравился вам, – констатировала Карна. – Почему?

При этом она пытливо посмотрела на меня, словно желала видеть, когда я скажу неправду.

– Данкэн говорит странные вещи, – осторожно произнес я. – Неприятные и непонятные вещи. Вчера мне показалось, что он немного не в себе. Психически неустойчивый человек.

– Может быть, – задумчиво прошептала девушка. – Может быть, вы и правы. Но все-таки, почему его нету с нами? Странно.

Мы завершили завтрак в молчании, и я готов был побиться об заклад, что Карна все время думала об этом проклятом писаке. Подобные мысли раздражали, но я напомнил себе, что нахожусь здесь не за тем, чтобы ухлестывать за молоденькими девушками. Д а ж е е с л и о н и д е м о н и ч е с к и х о р о ш и . В к о н ц е к о н ц о в , с т о и т м н е з а к о н ч и т ь э т о д е л о , к а к о т б о ю о т н и х н е б у д е т . Т о г д а н и ч т о н е п о м е ш а е т д а ж е о т ы с к а т ь К а р н у и п о п р о б о в а т ь п р о д о л ж и т ь в с е в с о в е р ш е н н о д р у г о й о б с т а н о в к е .

От этих мыслей меня оторвал чей-то ощутимый толчок. Я обернулся, почти на сто процентов уверенный, что это появилась наконец наша пропажа – растреклятый Данкэн. Но это был не он. Это была та самая толстуха с крашеными завитыми волосами – та, которую успокаивала вчера Карна. Видимо, дама чересчур увлеченно орудовала вилкой с ножом и не рассчитала силу замаха на тот искромсанный кусок мяса, что лежал в ее тарелке. Теперь женщина приложила к своей необъятной груди ладонь и стала извиняться. Я уверил ее, что все это сущие пустяки и поспешил отвернуться. П а р ш и в о е н а с т р о е н и е . С е г о д н я , п о х о ж е , р е ш а ю щ и й д е н ь . Н у ж н о б ы т ь в н и м а т е л ь н ы м и с о б р а н н ы м , и н е о т в л е к а т ь с я н а м е л о ч и ... Г д е ж е э т о т Д а н к э н ?

Толстуха что-то лепетала у меня под ухом. Кое-кто стал даже оборачиваться, чтобы посмотреть, что происходит.

Я взглянул на Мугида. Тот сидел, прямой, словно наглотался шпаг, и бесстрастный, как скала. Он и не думал вести нас в ту комнатку. А толстуха все не переставала болтать.

Когда терпение уже готово было покинуть меня, старик поднялся со стула и попросил всех следовать за ним. Я вздохнул с заметным облегчением и чуть ли не бегом покинул зал. Карна, как это ни удивительно, осталась позади и даже поддержала беседу с той надоедливой теткой. Я велел себе не обращать внимания е с т ь ц е л ь п о в а ж н е е .

Внизу у гобеленов нас поджидал Данкэн – эту долговязую подвижную фигуру было трудно не узнать. Он выглядел так, словно его шарахнули по голове чем-то тяжелым. Другими словами, начал наконец-то соответствовать своему поведению.

Стоило ему заметить нас, журналист нервно дернулся, замер в нерешительности, а потом шагнул навстречу всей честной компании.

– Доброе утро, господин Данкэн, – поприветствовал его Мугид. – Вы решили сегодня не завтракать?

– Да, – пробормотал тот, краснея. – Решил.

Никогда бы не подумал, что этот хлыщ умеет краснеть, но не верить собственным глазам не было никакой причины.

Все вошли в комнатку и разместились там же, где и вчера. Данкэн при этом сидел, отодвинувшись от меня настолько далеко, насколько смог, и бросая время от времени в мою сторону настороженные взгляды. Кажется, он окончательно сошел с ума.

– Начнем, господа, – проговорил Мугид, усаживаясь в каменное кресло. – Все ли чувствуют себя в состоянии внимать?

Мы закивали, и он...

ПОВЕСТВОВАНИЕ ВТОРОЕ

– Он пришел уже давно, Пресветлый. Просто никто не решался вас будить.

Талигхилл нетерпеливо вздохнул и покачал головой. Р а з у м е е т с я , о н и н е р е ш а л и с ь е г о б у д и т ь ! Р а ф – а л ь – М о н у ж е д а в н ы м – д а в н о ж д е т е г о , а о н и н е р е ш а л и с ь е г о б у д и т ь ! Принц энергично откинул край одеяла и начал одеваться. Слуги сунулись было помочь ему, но Пресветлый свирепо глянул, и те отошли в сторонку, больше на подобное не претендуя. В этой скучной жизни хотя бы привилегию одеваться самостоятельно Талигхилл оставлял за собой. Отец ворчал, что это блажь, но ему-то легко говорить. Руални ру было чем заняться, все-таки он – правитель. Конечно, это означало прежде всего колоссальные заботы, но лучше заботы правителя, чем ничегонеделание наследного принца. По крайней мере, Талигхилл считал именно так. И поэтому, даже торопясь, он одевался самостоятельно. Да и кто сказал, что слуги оденут вас быстрее?

– Велите, чтобы накрывали на стол и пригласили господина Раф-аль-Мона позавтракать вместе со мной.

Один из слуг низко поклонился и исчез за тихонько скрипнувшей дверью. Принц, щурясь от яркого света, залившего всю спальню, разбирался с шелковыми штанами. Черное пятнышко на них вызвало очередную волну раздражения, но менять одежду уже не было никаких сил. Талигхилл наконец попал ногами в штанины и прорычал:

– Да задерните же хоть немного шторы, вы, изверги!

Слуги бросились исполнять приказ и перестали наконец на него пялится так, словно за последние несколько лет одевающийся принц был для них самым впечатляющим зрелищем.

Наконец он справился с проклятой одеждой и сбежал вниз по лестнице, на ходу запахивая халат и чувствуя, как под ложечкой посасывает от нетерпения. Махтас уже был где-то здесь, и принцу больше всего на свете хотелось сейчас же приступить к игре. Но, к сожалению, существовали еще такие условности, как необходимость позавтракать. В животе капризно заурчало, подтверждая то, что да, позавтракать было бы неплохо.

Спускаясь, принц скользнул взглядом по фигурке Оаль-Зиира и недовольно скривился. " Б о г и "! Ч т о Д о м а б п о н и м а е т о Б о г а х ? Ч т о в о о б щ е к т о – л и б о и з н и х , " в е р у ю щ и х ", н а с а м о м д е л е з н а е т о п р е д м е т е с в о е й в е р ы ?

Эти мысли настолько не соответствовали радостному и солнечному утру, что принц отпихнул их подальше и благополучно обо всем забыл. До урочного часа.

В столовой – огромном гулком зале, как и гостиная, украшенном богато и со вкусом – на столе уже дымились различные блюда. На месте Талигхилла сидел Раф-аль-Мон и заинтересованно принюхивался к тому, что стояло прямо перед ним: супница была неплотно накрыта крышкой, и из-под нее наружу проникал завораживающий запах. Перед тем, как войти, Пресветлый замедлил шаг и придал лицу соответствующее выражение. После – вошел и не спеша приблизился к столу, лениво раздумывая, согнать ли торговца со своего места или же приберечь сей сюрприз до конца завтрака и сообщить уже потом, когда менять что-либо будет поздно. Т о т о с т а р и к с к о н ф у з и т с я .

Решив, что все-таки подобный поступок был бы не к лицу Пресветлому, Талигхилл сел в кресло рядом с Раф-аль-Моном и знаком приказал слугам начинать. Те стали поднимать крышки с блюд, и букет аппетитных запахов наполнил всю столовую. Желудок принца заурчал – совсем не величественно. Раф-аль-Мон сделал вид, что ничего не заметил, и слабо улыбнулся.

– Доброе утро, – сказал принц. – Надеюсь, вы приятно провели время, дожидаясь меня?

– Разумеется, – кивнул торговец. – Просто чудесно. Ваши слуги столь же обходительны сколь и гостеприимны.

– Да, – согласился Талигхилл. – Этого у них не отнимешь, – д а ж е е с л и о ч е н ь п о с т а р а т ь с я . – Ну что, приступим к трапезе?

Раф-аль-Мон недоумевающе посмотрел на Пресветлого, и тот сообразил, что старик, как и каждый истинно верующий, перед тем, как принять пищу, возносит молитву Богам.

– О, – усмехнулся принц. – Простите, не обращайте внимания. У меня свое отношение к тому, что называется религией. Молитесь, если вам так угодно – меня это не смутит.

Старик выглядел растерянным.

– Но... Это не мне угодно, Пресветлый. Это угодно моим Богам.

– Разумеется, – кивнул Талигхилл. – Разумеется, вашим Богам. Так молитесь им. Повторяю, меня вы этим не заденете.

Раф-аль-Мон снова покосился на принца, но встал со стула, вытянувшись в струнку и воздевши глаза к потолку. Принц негромко постукивал ложкой, выбирая из своей тарелки куски получше и вполуха слушая ту чепуху, которую бормотал торговец. Он не понимал, как можно верить в подобную чушь – "Боги".

Сейчас Раф-аль-Мон очень напоминал ему того священника, что читал погребальную молитву над гробом матери – точно так же свисала к земле и судорожно подергивалась при каждом слове белесая борода, точно так же подобострастно глядели в небо широко раскрытые глаза. И все вокруг маленького Талигхилла тоже смотрели в небо, а он – он один – смотрел на лицо мамы. Ее укусила – подумать только! – ее укусила бешеная собака, неизвестно каким образом пробравшаяся в усадебный парк. Какая нелепая смерть! С тех пор, разумеется, ни одна тварь не могла приблизиться к усадьбе ближе чем на сотню шагов, не рискуя быть подстреленной из лука охранниками или же изрубленной ими в капусту. Н о м а м у – т о э т о н е с п а с л о . Не оживило. И о каких Богах всемогущих и справедливых – могла идти речь в таком случае? Они не уберегли самую светлую и невинную душу во всем мире – его мать. У нее был удивительный для Пресветлых дар – она лечила болезни. Смертельные болезни. А вот себя вылечить не смогла. Отец, дар которого заключался в способности выигрывать в азартных играх, только кусал себе губы от бессилия, а Талигхилл... У Талигхилла как раз накануне ее смерти впервые был вещий сон. Но он не верил в Богов. Несмотря на сны, несмотря на все прочее, он все равно не верил в Богов. Нету их – всемогущих и справедливых, нету и не было. И уже никогда не будет. И поэтому когда он видел молящихся, принц чувствовал страшное раздражение на людей, таких слепых и ничего не понимающих в окружающей действительности. Им х о т е л о с ь верить, и поэтому они верили. А на самом-то деле Богов, конечно, не существует.

Наверное, Раф-аль-Мон почувствовал на себе тяжелый взгляд Талигхилла. А может, он уже дочитал свою молитву. Как бы там ни было, торговец тяжело опустился в свое кресло (если быть точным, то в кресло принца) и принялся за еду. На лице старика можно было прочесть замешательство и непонимание. В стране мало афишировали неверие наследного принца в Богов. Да и никого это особенно не волновало, по крайней мере, до тех пор, пока Талигхилл оставался наследным принцем.

– Вы привезли игру? – спросил Пресветлый, когда с первой и второй переменой блюд было покончено, и завтракающие перенесли свое внимание на сладости.

– Вне всякого сомнения, – невпопад ответил Раф-аль-Мон. Видимо, недавнее недоразумение все еще занимало его мысли. – Привез, Пресветлый, и готов преподать несколько уроков. Надеюсь, они пригодятся вам.

– Я тоже на это надеюсь, – сказал принц. – Ну так что же, перейдем непосредственно к нашим занятиям?

– Где прикажете установить игральное поле? – вежливо поинтересовался торговец, попутно выбирая кусок пирога побольше. Он явно не рассчитывал на столь быстрое завершение пиршества, тем более, что сладкое подали совсем недавно.

– Наверное, в парке, – проговорил принц, задумчиво теребя кончик усов. Думаю, в беседке или на веранде. Что посоветуете, почтенный?

– На веранде, – Раф-аль-Мон покосился на дальнюю чашу с фруктами. – Вне всякого сомнения на веранде.

– Тогда пойдемте, я отведу вас туда, – принц встал и подал слугам знак убирать со стола. – А где же игра?

– Запакована. Носильщики, что прибыли со мной, сейчас, наверное, сидят в людской. Прикажите, чтобы их вместе с грузом проводили к веранде.

Талигхилл повернулся к ближайшему слуге:

– Выполняй.

– Пойдемте, почтенный, – он взял Раф-аль-Мона за локоть и повел к выходу.

Они перешли на веранду и удобно разместились в легких плетеных креслах. Вскоре появились носильщики с пакетами. Торговец попросил, чтобы ему выделили широкий устойчивый стол.

Когда внесли стол, Раф-аль-Мон поднялся и стал самостоятельно распаковывать свертки, заявив, что не доверяет носильщикам – те могут случайно что-нибудь сломать.

Появилась знакомая уже Талигхиллу игровая доска, расчерченная на правильные восьмиугольники, а на ней начали выстраиваться фигурки воинов, башен, боевых зверей и прочее. Принц завороженно следил за процессом и с нетерпением ожидал, когда же наконец начнется сама игра.

Наконец все было расставлено, оберточную бумагу и шерсть унесли расторопные слуги, а Раф-аль-Мон достал трубчатый футляр из мягкой кожи и принялся извлекать оттуда толстенный свиток – "Свод правил для игры в махтас". Талигхилла буквально переполняло желание поскорее приступить. Он поплотнее запахнул халат на груди и в который уже раз поменял свое положение в кресле: пошевелился и закинул ногу за ногу.

Раф-аль-Мон неторопливо опустился на свое место, перелистнул несколько страниц, пожевал губами и поднял свой задумчивый взгляд на Пресветлого:

– Ну что же, начнем?

Талигхилл кивнул – как он надеялся, не слишком порывисто.

– Вне всякого сомнения, – сказал торговец, – наилучший способ обучения немного понаблюдать за тем, как буду играть я.

– Один?

– Я же говорил, что в махтас можно играть и в одиночку, – ответил старик. Итак, приступим.

/небольшое смещение во времени – словно перед глазами провели разноцветным пером; на мгновение на сетчатке (или что это там?) остается яркий след/

– Не изволят ли Пресветлый и его гость пообедать?

– Потом, Домаб, потом. Чуть позже. Так что же делать, если тебя окружили, а подмога находится на расстоянии шести клеточек?..

/снова смещение, такое же неожиданное и яркоцветное/

Громкий стрекот цикад. Многочисленные свечи рассеивают тьму вокруг игрового поля и двух склонившихся над ним людей. Глаза у принца азартно сверкают, он что-то говорит, и старик кивает в ответ, передвигая какую-то фигурку. У входа на веранду стоит Домаб и сокрушенно качает головой.

– Уже скоро полночь, принц. Вы же не ели с самого утра.

Талигхилл рассеянно поднимает голову:

– Что? Ты прав, Домаб, не ел... Чуть позже, хорошо?

Раф-аль-Мон мягко накрывает руку принца своей:

– Вам нужно поесть, Пресветлый. И мне тоже.

– Х-хорошо, – протягивает тот. – Хорошо, идем есть. Но мы ведь не закончили партию.

– Закончим, – обещает Раф-аль-Мон. – Только чуть позже. Например, завтра утром.

– Почему же завтра утром? – недовольно спрашивает Талигхилл. – Можно ведь и после ужина.

– Вне всякого сомнения, – кланяется торговец, настойчиво подталкивая принца к выходу. – Вне всякого сомнения. Но, Пресветлый, я немного устал.

– Устал? – поднимает кверху брови Талигхилл. – Что же, вот за ужином и отдохнешь.

Раф-аль-Мон переглядывается с Домабом и за спиной принца беспомощно разводит руками. Управитель хмурится, но молчит.

/перо перед глазами/

После ужина принц был вынужден поддаться на уговоры и позволить Раф-аль-Мону отправиться спать. Старику постелили в гостевой спальне, а слуг разместили в людской. Всем этим занимался Домаб, а Талигхилл, холодно пожелав торговцу спокойной ночи, вернулся на веранду и снова сел рядом с игральным полем. Кое-какие тонкости в правилах ускользнули от него, и Пресветлый желал уточнить некоторые детали.

Он взял в руки свиток с правилами и начал читать, но света от свечей было недостаточно. Тогда Талигхилл отложил "Свод" в сторону и просто стал смотреть на фигурки махтаса. Ему казалось, что стоит только отвернуться, и они оживут: зазвенят маленькие клинки, вознесутся к небесам крики раненых и яростные вопли одерживающих победу, заревут боевые слоны и зарычат псы.

– Завтра уезжает твой отец.

Талигхилл обернулся. У входа на веранду стоял Домаб. Управитель был в своем любимом халате с дикими вепрями: стоял в дверном проеме и разглядывал игральное поле.

– Да, – кивнул принц. – Хорошо, Домаб. Спасибо, что сказал.

– Ты не поедешь в Гардгэн, чтобы проститься с родителем? – в голосе управителя проскользнула еле заметная нотка удивления.

– Нет, разумеется, – чуть раздраженно ответил принц. – У меня же гость.

О п р а в д ы в а е ш ь с я . З н а ч и т ч у в с т в у е ш ь з а с о б о й в и н у .

– Но...

– Домаб, отец ведь едет не на войну, – покачал головой Талигхилл. – Он просто отправляется в Хуминдар, потому что там поменялась власть. Так сказать, дипломатический визит – не опаснее, чем лесная прогулка на добром коне. А у меня гость.

– И махтас, – еле слышно добавил управитель.

– И махтас, – согласился принц. – Ты видишь в этом нечто позорное для меня?

Сам он мысленно поморщился – слишком уж вызывающе прозвучал вопрос. Но отступать Талигхилл не привык. Я у ж е в з р о с л ы й ч е л о в е к , а э т о т м у ж ч и н а г о в о р и т с о м н о й т а к , с л о в н о я н а ш а л и в ш и й с о р в а н е ц . П о р а п е р е с м о т р е т ь с в о е о т н о ш е н и е к н е м у . В е д ь я р е ш и л т а к е щ е в ч е р а , в е р н о ?..

– Нет, – прошептал Домаб. – Я не вижу. Моя беда как раз в том, что я н е в и ж у , но ч у в с т в у ю . Этот холод. Он не к добру.

– Какой еще холод? – удивился Талигхилл. – Мухи вязнут в воздухе от жары. Какой холод, Домаб?

– Мой, – ответил тот. – Мой, личный холод. Он предвещает что-то – что-то нехорошее. Но я не знаю, что. Скажи, Талигхилл, тебе не снилось чего-нибудь... такого?

– Не нужно начинать все сызнова, – в голосе принца зазвенела сталь... или лед. – Я думал, мы вчера обо всем договорились. М н е – н е – с н и т с я н и ч е г о -" т а к о г о ".

– Да, – медленно кивнул управитель. – Прости. Как же я запамятовал? Пресветлому постелить прямо на веранде?

– Не стоит, – ответил Талигхилл. – Я предпочитаю ночевать в собственной спальне.

Домаб снова кивнул и ушел.

Принц проводил его взглядом, в котором посторонний наблюдатель не заметил бы и капли какого-либо чувства. Бесстрастность статуи – вот, что было в его глазах.

В о т и х о р о ш о . В к о н ц е к о н ц о в , я в е д ь н е м а л е н ь к и й м а л ь ч и к . И у м е н я е с т ь с в о я с о б с т в е н н а я г о л о в а н а п л е ч а х .

/ т о л ь к о д о с т а т о ч н о л и е е т е б е ?/

Последняя мысль была чужой, словно кто-то невидимый сидел внутри и ехидно нашептывал Талигхиллу всякие гадости. Он криво усмехнулся. П у с к а й . П у с к а й ш е п ч е т , ч т о е м у у г о д н о . А я в с е р а в н о н е п о з в о л ю ч е м у б ы т о н и б ы л о в м е ш и в а т ь с я в с в о ю ж и з н ь !

Эта мысль тоже не совсем понравилась ему. Было в ней что-то отступническое, словно он ею признавал существование своих пророческих снов или даже Богов. Но, разумеется, все это чепуха.

/ Л е п е с т к и . Т е б е в е д ь с е г о д н я н о ч ь ю о п я т ь с н и л и с ь ч е р н ы е л е п е с т к и п о д н о г а м и . И м е н н о п о э т о м у т ы т а к у в л е ч е н м а х т а с о м . И г р а п о з в о л я е т т е б е з а б ы т ь о б о к р у ж а ю щ е м . И и м е н н о п о э т о м у т ы с и д и ш ь з д е с ь и н е р е ш а е ш ь с я п о д н я т ь с я в с п а л ь н ю . П о т о м у ч т о з н а е ш ь : т а м т е б я ж д у т с н ы с ч е р н ы м и л е п е с т к а м и /.

Ч т о з а б р е д ?!

Талигхилл встал и сделал шаг к двери. Он ничего не боится и докажет это. Самому себе докажет. А завтра выиграет у проклятого старика, обязательно выиграет!

Принц вошел в дом, но прежде, чем идти спать, заглянул в столовую и взял со стола несколько печеньев. Он проголодался за день – в этом можно было признаться, хотя бы самому себе.

Перекусив, Талигхилл вышел в гостиную и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Уже почти без раздражения взглянул на фигурку Оаль-Зиира и подумал, что в конце концов пусть Домаб ставит ее, куда угодно – это его дело. Но вывести Талигхилла из себя отныне будет не так просто. Еще подумал, что нужно обязательно приказать, чтобы привели наложницу – попышнее да поопытней. Но это завтра, потому что сегодня он чересчур устал и больше всего на свете хочет

/спать без снов/

просто поспать.

Проходя мимо комнаты матери, остановился. К а к м о г у т л ю д и б ы т ь н а с т о л ь к о г л у п ы м и , ч т о б ы в е р и т ь в Б о г о в ? Вспомнился Раф-аль-Мон за завтраком, его молитва. Е с т ь в с е т а к и ч т о – т о н е п р и я т н о е в э т о м с т а р и к е . Н о о н у ч и т м е н я и г р е – и д о т е х п о р п о л е з е н . П о к р а й н е й м е р е , б о л ь ш е , ч е м п о с т о я н н о п ы т а ю щ и й с я м н о ю у п р а в л я т ь Д о м а б .

Зашел к себе, закрыл дверь и плотно задернул шторы, наученный горьким опытом. Потом опустился на кровать и взглядом скользнул по туфлям.

Снова!

Принц со смешанным чувством гадливости и ужаса отлепил от матерчатой туфли черный листок и отшвырнул прочь, как ядовитую гадину.