Текст книги "Бардин"

Автор книги: Владимир Мезенцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Благодаря самоотверженности, опыту и знаниям главного инженера техническое руководство строительством велось значительно лучше, чем на многих других стройках. Кузнецкстрой прежде всего отличало то, что техническая документация давалась вовремя. И по ней велись не только строительные работы, но и снабжение материалами, оборудованием. Да и вспомогательная база для строительства была создана своевременно, со знанием дела. Не было перебоев со многими материалами, особенно с дефицитным тогда металлом.

Еще в 1929–1930 годах по настоянию Бардина был составлен подробный план ведения строительства. Он предусматривал, что в течение трех лет будут сооружены две доменные печи, рельсопрокатный стан, блюминг, две батареи коксовых печей, вспомогательные цехи. Весь завод намечалось построить за пять лет. На этой основе составлялись годовые, квартальные, месячные планы. Главный инженер регулярно каждую неделю проводил совещания по выполнению месячных планов, скрупулезно следил за каждым, даже самым, казалось, незначительным делом.

Во второй половине 1930 года Иван Павлович начал обращать большое внимание на расширение и строительство рудников – Тельбеса и Темиртау. Ведь новый завод надо было обеспечить местными рудами. Рудники потребовали от главного инженера немало внимания и сил, тем более что находились они хотя и недалеко, но в глухих местах, без хорошего транспорта.

Одновременно Бардин стремился тщательно подготовиться и к осуществлению металлургического цикла на Кузнецком заводе. Он заранее организовал опытные плавки тельбесской и темиртауской руд на доменной печи Гурьевского завода и широко оповестил научно-техническую общественность о результатах этих экспериментов в бюллетене, который по его инициативе начали здесь издавать.

Вообще Бардин считал, что опыт строительства и освоения нового металлургического гиганта надо сразу же обобщать и публиковать в печати. Вот почему, несмотря на огромные трудности, технический отдел под руководством и при самом активном участии главного инженера ухитрялся в то время еще готовить и выпускать монографии: по коксованию, по грунтам площадки и т. п. Причем Иван Павлович скромно твердил всем, что это не научная работа, а просто их опыт. Но эти труды имели огромное значение для дальнейшего строительства и развития металлургии в нашей стране.

Бардин доказывал важность ускорения строительства, высокую экономичность крупных предприятий, мощных домен, мартенов, прокатных станов. Одной из важнейших проблем он считал подготовку сырьевой базы и топлива для металлургического производства, при этом основное внимание обращал на подготовку железных руд (их усреднение, дробление, сортировку) и обогащение углей для коксования. Особое внимание Иван Павлович уже тогда уделял механизации всех процессов. Он видел в этом наряду с увеличением мощности агрегатов главное условие быстрого роста производительности труда и твердо верил уже тогда, что наша страна догонит и перегонит США по производству металла.

Жизнь показала правильность его научного предвидения, основанного на глубоких технических знаниях, на огромном опыте, на умении анализировать и обобщать, на таланте крупного ученого и организатора.

Зима 1930/31 года была по-сибирски суровой. Но стройка встречала ее развернутым фронтом работ. Несмотря на лютые морозы и снежные заносы, в каждом уголке ее кипела жизнь: тут закладывались фундаменты прокатного цеха и здания колодцев, там шло бетонирование, кладка стен, изготовление и монтаж железных конструкций. На площадке трудились уже до 12 тысяч человек, и каждый день прибывали все новые строители. Страна не жалела сил на сооружение сибирского металлургического комбината. Стройка все время была в центре внимания партийных и советских организаций. Сюда непрерывным потоком посылались кадры, шли материалы и оборудование.

И всюду, на всех ее участках ежедневно можно было увидеть бессменного технического руководителя грандиозных работ, главного инженера Ивана Павловича Бардина. Каждый рабочий знал его лично, видел его умение руководить, оперативно решать вопросы, преданность делу. Для него в стройке сосредоточивалась вся жизнь, все помыслы.

Благодаря самоотверженности строителей, их трудовому энтузиазму площадка преображалась буквально на глазах. Казалось, еще только вчера здесь завывал ветер, бросая в лицо колючие щепоти снега, а сегодня уже светят ярко прожекторы, высятся колонны, вырастают ажурные переплетения ферм.

Срок пуска первой сибирской домны был установлен 7 ноября 1931 года. И чем меньше оставалось времени до этого дня, тем все более напряженно трудились строители. Кругом только и слышно было, что к годовщине Великого Октября пойдет первый сибирский чугун. На производственных совещаниях беспрерывно обсуждались вопросы, как ускорить строительство, меры по обеспечению своевременного пуска домны.

Когда этот срок был еще далеко, Ивану Павловичу он казался вполне выполним. Но по мере приближения к заветной дате он все яснее видел его нереальность. Для окончания монтажа печи и всех вспомогательных устройств требовалось минимум два месяца. К тому же не было разливочной машины, и пустить без нее домну было бы преступлением.

Главного инженера теребили со всех сторон. Из Москвы шли телеграфные запросы, на него наседали бесчисленные представители, его осаждали корреспонденты газет. Всех интересовало одно: когда будет пущена домна? А он твердо отвечал: «Печь еще не готова. Согласиться на ее пуск никак не могу. Это будет нечестно».

Вот как рассказывал об этом сам Иван Павлович: «Вспоминается, что когда я беседовал с секретарем райкома партии Р. М. Хитаровым, то на его вопрос: «Почему не пускаете завод?» – ответил описанием сцены перед началом сражения из «Войны и мира». Когда Александр I обратился к Кутузову: «Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Илларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки», – Кутузов ответил: «Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде, не на Царицыном лугу».

«Начинать, может быть, пора, но это не Царицын луг, – сказал я Хитарову. – Тут надо начать и не кончать, а все время вводить и вводить одно за другим. Поэтому я и беру на себя смелость не пускать сейчас одну доменную печь, а выждать до тех пор, пока не подгонят остальные цехи».

Нужно было отлично владеть твердым инженерным расчетом, обладать глубокой убежденностью в своей правоте, чтобы устоять перед нажимом и добиться правильного решения.

Американцы тоже были против пуска домны. Но их мнение основывалось совсем на другом: они не верили в силы и возможности русских рабочих и инженеров и просто не желали брать на себя ответственность за последствия такого шага.

Наконец 30 марта 1932 года на совещании в конторке доменного цеха было твердо решено домну пустить. На этом настояли, несмотря на протесты американцев, советские инженеры И. П. Бардин и Г. Е. Казарновский, обер-мастер Л. К. Ровенский, управление завода во главе с директором С. М. Франкфуртом.

1 апреля в 3 часа 55 минут первая кузнецкая домна была задута. Все напряженно ждали металла – ждали землекопы, монтажники, электрики – делегаты от всех строящихся цехов.

Прошло около полутора суток. Когда среди напряженной тишины пошел чугун, на глазах у многих из этих закаленных, крепких людей показались слезы. Счастливые, возбужденные строители и металлурги обнимались, кричали «ура!». Сбылись мечты лучших людей нашей Родины, осуществилось предначертание Коммунистической партии: Сибирь, далекая, глухая Сибирь, бывшее место ссылки, дала металл, становилась индустриальным краем!

Осуществилась и мечта инженера Ивана Павловича Бардина: под его техническим руководством сибирский гигант был построен и начал давать металл. Это был тогда один из самых совершенных и больших заводов в мире.

Металл, выданный первой домной, разлили разливочной машиной и отправили в Москву. Участники торжества получили по плитке первого сибирского чугуна.

Газета кузнецкой стройки тогда писала: «Слушай, великая пролетарская страна: есть кузнецкий чугун!»

Вслед за первой печью через месяц пошла вторая. А вскоре выдал сталь мартен, затем загремела, загрохотала прокатка – вошли в строй действующих блюминг и рельсопрокатный стан. И каждый такой пуск был овеществленным трудом, подвигом коллектива строителей, в нем была неустанная деятельность главного инженера.

В дни, когда готовился пуск первой печи, в жизни Ивана Павловича произошло весьма знаменательное событие – его в числе других выдающихся инженеров, активных строителей индустрии страны, выдвинули кандидатом в члены Академии наук СССР.

В апреле 1932 года Бардин стал академиком.

«Когда мне сообщили об этом, – пишет он в своей книге «Жизнь инженера», – я опешил. Никаких значительных научных трудов я в своей жизни не написал. Я был инженером-практиком, хорошо знал американскую технику металлургической промышленности и все свои знания использовал для того, чтобы построить в Сибири самый усовершенствованный, американского типа металлургический завод. Но, по моим представлениям, академик должен был сидеть где-то в тиши кабинета, в лаборатории, я же постоянно находился на заводе, у домен, у мартенов, у горячего металла. Какой из меня академик?

Я поделился своими сомнениями с партийными товарищами. Они показали мне на площадку. Отчетливо на фоне синего мартовского неба вырисовывались кауперы, домна. Правей виднелись фермы мартеновского цеха, на площадке уже раскинулся большой действующий завод.

– Это не только написано, но и построено, и это стоит многих научных трудов, – ответили они мне».

Да, это действительно был огромный, многосторонний научный труд, осуществленный на практике. Его результаты изучались следующими поколениями металлургов, причем не только нашей страны; его итоги легли в основу всего дальнейшего развития советской металлургии.

Нет нужды перечислять все то новое, что в то время внес Иван Павлович в создание крупного металлургического предприятия. Мы уже говорили, как под его руководством, нередко по его инициативе, при его активном участии было сделано немало такого, что тогда считалось делом сугубо практическим, а через несколько лет послужило источником возникновения и роста целых отраслей технических наук.

Многое Бардину приходилось решать заново, самому, вопреки установившемуся в науке мнению. Вот, к примеру, применение электросварки при строительстве водо– и газопроводов. Она тогда считалась делом совершенно новым, слабо изученным, относились к ней недоверчиво. Американские консультанты вообще категорически ее отвергали. Один из них с издевкой заявил:

– Если бы я стал пробовать сварку, то только на своей собаке. Применять такой способ для ответственных сооружении не рекомендую.

Многие инженеры в таких условиях не решились бы применить электросварку. И их совесть была бы чиста – ведь они шли бы по испытанному пути. Но не таков был характер Ивана Павловича. Он видел: сварка даст возможность значительно ускорить строительство, значит, это прогрессивный способ. Со свойственной ему основательностью он проконсультировался со специалистами. А затем, подкрепив свое мнение, смело пошел на внедрение новой технологии при строительстве трубопроводов. Больше того, инженеры Кузнецкстроя построили в 1932 году цельносварный металлический мост через реку Абу.

Избрание в Академию наук показало Ивану Павловичу значение его труда. Он почувствовал еще большую ответственность перед страной за порученное ему дело. Но по-прежнему он был строг к себе, сдержан и требователен к подчиненным, по-прежнему был ровен со всеми, никогда не позволял себе давать указания через чью-то голову. По-прежнему внимательно слушал и учитывал мнения других. Наконец, по-прежнему еще затемно, с раннего утра, можно было увидеть его в неизменном полушубке на самых трудных, самых ответственных участках огромной стройки. Рабочие так и прозвали любовно своего главного инженера – «академик в полушубке».

А между тем пуск первых агрегатов значительно затруднил и усложнил деятельность Ивана Павловича. Ему надо было успеть всюду: и при подготовке технической документации, и при решении сложных вопросов строительства, и при освоении уже действующего оборудования. Это последнее шло тем более трудно, что квалифицированных кадров металлургов было очень мало. Многие рабочие впервые столкнулись со сложнейшими агрегатами. Это были вчерашние землекопы, бетонщики, каменщики…

Да и старые металлурги не всегда ясно представляли себе, как справиться с печью, которая одна дает чугуна столько, сколько в старой Юзовке четыре домны. Кроме того, давали себя знать упущения строителей. Так что выдача первого чугуна, выпуск стали и проката еще вовсе не означали, что все пошло благополучно.

Начался долгий период освоения, наладки, причем сложнее всего этот процесс протекал в доменном цехе. То и дело главному инженеру приходилось спешить сюда, чтобы ликвидировать очередную аварию или срочно решить на месте какой-то каверзный вопрос.

Вскоре после пуска первой домны последовал и первый «сюрприз»: прорвало трубу, и вода хлынула с такой силой, что в несколько минут залила все колодцы с вентилями. Так что включить запасной резервуар было уже невозможно.

Когда произошла первая авария, стояли морозы. Что делать? Надо было решать немедленно, в считанные минуты. Один из рабочих, Новиков, тут же молча снял рубашку и полез в ледяную воду. Ощупью нашел вентили и открыл их.

Была и другая авария с водой – когда она затопила галерею водоводов. Положение спасла быстрота решения главного инженера. Он вспомнил о старинных приемах уральских гидротехников, и тут же мешками, набитыми глиной и отрубями, удалось закрыть отверстие и прекратить течь.

Но особенно плохо в период освоения работали домны из-за того, что металлурги, как оказалось, недостаточно были знакомы с качествами местных руд, углей, известняка. Большинство лабораторных исследований были весьма неточны.

Пришлось Ивану Павловичу заняться длительными и кропотливыми исследованиями материалов, разных режимов дутья и температуры, чтобы выяснить, в каких условиях домны смогут работать спокойно.

В общем первое время завод работал плохо. В зиму 1932/33 года замерзали водопроводы, смерзалась в камень руда в бункерах, льдом покрывались пути. Американцы даже предложили остановить на зимние месяцы завод.

Почти каждую ночь Иван Павлович докладывал по телефону Серго Орджоникидзе о состоянии дел, о тяжелом положении на предприятии.

«Серго говорил, не повышая голоса, не выходя из себя, – вспоминал впоследствии Бардин. – Чувствовалось, что ему это очень тяжело и неприятно, но тем не менее, зная, что люди работают, он сдержанно ободрял нас.

– Смотрите только, – твердил он, – чтобы не были погублены печи. Надейтесь на молодежь, на энтузиазм советских людей, сделайте еще несколько усилий – и все пойдет хорошо, благополучно».

И самоотверженность, энтузиазм советских людей сделали то, что зарубежным специалистам казалось неисполнимым. Завод начал набирать темпы, давать стране все больше и больше металла.

В заключение рассказа о героической эпопее Кузнецкстроя хочется вспомнить ответ И. П. Бардина на письмо «треугольника» Кузнецкого металлургического комбината, присланное незадолго до его смерти, в 1959 году:

«Дорогие товарищи! – писал Иван Павлович. – Дело, затеянное Вами по созданию истории Кузнецкого металлургического комбината и его перспектив, стоит того, чтобы им заняться всерьез и написать книгу хорошо…

У Кузнецкого комбината есть предыстория, которой вы касаетесь мало. Например, на Тельбесе была когда-то так называемая царская штольня, или, как ее называли, екатерининская штольня. Руда из нее перевозилась по речной системе Кондома – Тельбес – Чулым на Томский завод, кстати, не имеющий ничего общего с городом Томском. Завод находился в 60 километрах юго-восточнее Кузнецка. Работа этого завода была основана на труде ссыльнопоселенцев, бывших участников Пугачевского восстания. Их жизнь показана в фильме «Золотой клюв», сценарий которого был написан Анной Караваевой. Я этот фильм сам видел еще до поездки в Сибирь. Он мне понравился.

Нельзя забывать о более давних временах жизни кочевников и их следах в виде остатков металла на холмах Бунгура времен кочевой жизни шорцев.

Богатства Сибири привлекали к себе внимание многих капиталистов. В книге надо указать, например, на Абаканский завод русского купца Ратькова-Рожнова и причины преждевременного прекращения существования этого завода. Будучи в прошлом году в Минусинском музее, я нашел много интересного из истории металлургии этого края – нашего соседа. Возраст металлургии Красноярского края насчитывает более 2000 лет!

Следует также показать и близкие времена… довольно кратковременный, но тем не менее симптоматичный период, т. н. период Американской индустриальной колонии – АПК, состоявшей частично из друзей, так сказать, «общества доброй воли», и частично из авантюристов, пытавшихся, как синица море, зажечь Сибирь, Но это им не удалось. Сибиряк, называемый ранее пренебрежительной кличкой «чалдон», с его единственным инструментом – топором оказался сильнее приезжих американцев с их «образцовой организацией». Он победил. Еще в мое время я видел «обломки» крушения американской техники – одного из инженеров на коксовом заводе в Кольчугине, оставшегося работать у нас. Правда, по происхождению он был болгарин.

Собрав все это и литературно обработав, можно получить прекрасный пролог к книге по истории металлургии Сибири и Кузнецкого комбината. Как образец такого вступления, по-моему, удовлетворительно написанного, я посылаю Вам историю Енакиевского завода – сборник «Славный путь».

Теперь самое главное – мое участие в труде. Я по равным обстоятельствам не могу принять в книге какого-либо ведущего участия. Сейчас, по договору с Госполитиздатом, нишу воспоминания. Там значительную часть будет занимать Кузнецкий комбинат. Разумеется, я постараюсь, в процессе работы над воспоминаниями, подготовить статью и для Вас. Восемь с половиной лет, проведенные мною в Сибири, я попытаюсь описать так, как это было в моем представлении. В последние годы мне приходилось бывать в Кузнецке эпизодически. В самый интересный и напряженный период жизни комбината – период Великой Отечественной войны – я ни разу там не был, так как работал главным образом на Урале.

В Вашем проспекте книги очень часто употребляется слово «борьба». Мне кажется, сейчас, в свете современных представлений о силах, мешавших правильно вести созидание урало-кузнецкой металлургии, надо пересмотреть целесообразность частого употребления этого слова. Подумайте над этим.

В дальнейшем в меру своих сил и знаний буду рад помочь Вам в создании истории Кузнецкого комбината».

БОЛЬШАЯ МЕТАЛЛУРГИЯ

Декабрьской ночью 1934 года Ивана Павловича разбудил телефонный звонок. Его, беспартийного специалиста, приглашали в Москву на заседание Политбюро Центрального Комитета партии, посвященное встрече с металлургами. Он выехал в столицу в то же утро.

Снова, как и пять лет назад, когда он ехал впервые в Кузнецк, мелькали в вагонном окне заснеженные сибирские пейзажи. И вспомнилось академику, как тогда он размечтался о будущем этого края и доказывал своему спутнику:

«Наступление на этот занесенный снегом край мы начнем с запада. Кузнецкий промышленный комплекс явится главнейшим опорным пунктом Урало-Кузнецкого комбината. Одновременно он будет центром тяжелой промышленности в южной части Западной Сибири. Это не прожектерство. Доказательства следующие: Кузнецк – это величайшая в СССР каменноугольная база, железная руда находится здесь на расстоянии ста-трехсот километров. В самом ближайшем будущем надо ожидать открытия новых железорудных месторождений.

На Алтае, в Хакасии и в Горной Шории есть золото, серебро, медь, цинк, свинец; в южной части Западной Сибири есть все необходимое для металлургии, машиностроения и промышленности строительных материалов. Все эти богатства царское правительство, как гоголевский Плюшкин, держало в ледяных подвалах Сибири, обрекая на голод и холод миллионы людей. Теперь все это уже в прошлом. В Сибирь идут большевики. Мощные водяные артерии превратятся в неисчерпаемые источники электроэнергии; лесные массивы вдоль сплавных рек дадут древесину для топлива и лесохимической промышленности.

Сибирский край будет исчерчен стальными линиями железнодорожных путей. Будущий Кузнецкий металлургический завод даст стране столько металла, сколько давали все заводы царской России. В тайге вырастут города. Уголь, металл и вода дадут жизнь краю. К услугам людей появятся новые средства сообщения. В городе заговорит радио, световые рекламы сообщат о театральных постановках и новых фильмах. Металлургический завод, рассчитанный на пятьдесят лет работы, потребует школ и университетов для детей рабочих; здесь будут больницы и дома отдыха, фабрики, здесь расцветет мощный индустриальный край…»

Так писал Бардин в книге «Жизнь инженера».

Да, все, о чем тогда мечтал «академик в полушубке», сбылось! Наша современная действительность уже опередила его мечты. А тогда, в вагоне, Иван Павлович думал еще о том, как быстро изменяется жизнь в стране освобожденного труда. Перед его взором проходили год за годом все семнадцать лет Советской власти. Его, инженера-практика, всегда убеждали факты. А факты жизни были поразительны. Вот они, годы его работы: восстановление разрушенных войной заводов, их реконструкция, затем – пятилетка, строительство Кузнецка – как все преобразилось вокруг!

Летом 1934 года газета «Правда» писала:

«Новокузнецк… – город, фантастически созданный за четыре каких-нибудь года на безотрадном пустыре, где торчали одинокие чахлые кустики. Это город, один из самых младших «октябренков» нашей революции, творение энтузиазма народных масс, создающих свое богатство, свою несокрушимую мощь…»

И в создание всего этого, в сооружение огромного металлургического завода и города в бывшей сибирской глуши вложена доля энтузиазма и труда, частица души и разума академика Ивана Павловича Бардина, бессменного главного инженера Кузнецкстроя.

…К 1936 году Кузнецкий металлургический завод был уже на полном ходу. Были освоены и местные угли, и местные руды. Домны – главная забота Бардина – работали спокойно. Расширялись рудники, продолжал строиться и завод.

Иван Павлович получил высшую награду – увидел воочию результаты своего труда, дело своих рук и разума. На сибирской земле поднялись могучие доменные печи, встали стройные шеренги кауперов, как бы возглавляя цехи – мартеновский, прокатный, коксовый… И все это жило полной жизнью, дышало воздухом, крепко настоянным на сибирском морозе, двигалось, гудело – и давало металл стране, много металла, столь нужного для мирных строек пятилетки и обороны. На Западе и на Дальнем Востоке сгущались тучи новой мировой бойни.

Бардин хорошо ощущал это нарастающее напряжение. И он с еще большей энергией окунался в работу. Быстрее, лучше развивать металлургию, больше дать Родине металла!

В феврале 1936 года он участвовал в конференции металлургов. На ней шел горячий разговор, как улучшить работу домен. Участники конференции говорили о том, что надо уменьшить количество пыли, добиться более ровного хода печей.

Бардин и раньше считал, что подготовка сырья в металлургии – одна из важнейших ее проблем. А теперь он все более и более убеждается, что невозможно успешно развивать производство черных металлов без подготовки сырьевых баз и топлива. Причем особое внимание, считал он, надо обращать на усреднение, дробление, сортировку и окускование железных руд и на обогащение углей для коксования. Но при этом не забывал и о другом: а как развивается металлургия за границей, каких рубежей достигла, что еще можно сделать для повышения производительности наших заводов?

Деятельному и пытливому специалисту недостаточно напечатанных монографий и технических журналов – ему необходимо все увидеть самому, собственными глазами, пощупать руками. И он просит командировать его в США для ознакомления с металлургическими заводами.

Пассажирский лайнер «Бенгалия» доставил Ивана Павловича к тому же берегу, на который он уже высаживался двадцать шесть лет тому назад. Тогда это был бедный искатель счастья. Теперь сюда приехал крупнейший советский металлург, действительный член Академии наук СССР. Приехал знакомиться с передовым техническим опытом, чтобы лучше осуществить свою заветную мечту: советские производственные показатели должны стать значительно выше, чем на заводах Европы и США.

Американские консультанты из «Фрейна», когда уезжали из Советского Союза, обещали Бардину многое. Но теперь они всячески увиливали, и лишь Кениг, бывший когда-то наименее любезным и симпатичным, вдруг помог ему посетить ряд заводов.

В Буффало Иван Павлович познакомился с только что пущенным непрерывным тонколистовым станом и прокаткой жести, а также с другим интересным заводом, на котором в доменном процессе применялась тщательная подготовка и сортировка руд.

Затем он отправился в большую поездку по Штатам. В Чикаго ему удалось посмотреть завод, на котором он когда-то работал. Внешне предприятие мало изменилось, но мощность его значительно возросла, Затем как в калейдоскопе замелькали дорожные впечатления: строительство грандиозной плотины в Колорадо, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, с Технологическим институтом неподалеку. Миннесота, где находилась очень интересная лаборатория по изучению металлургических процессов и обогащению руд. Снова Чикаго, завод «Гэри». А потом – металлургический Питтсбург и юг страны.

В августе 1936 года Бардин возвращался домой на гигантском лайнере – знаменитой «Куин Мери». И первый визит в Москве – к командарму тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. Нарком долго беседовал с Бардиным у себя в кабинете, детально расспрашивал об американских заводах, о работе отдельных цехов и агрегатов. Больше всего его интересовали вопросы производительности труда: почему американцы ухитряются работать с меньшим количеством людей и какие мероприятия нужно провести, чтобы наши заводы укладывались в такие же нормативы. А потом Серго пригласил Ивана Павловича к себе на дачу.

«Приветливо улыбаясь, широко и гостеприимно протягивая обе руки, он встретил меня у себя на даче, – вспоминал впоследствии Бардин. – Он требовал от меня подробного отчета о работе всех заводов, на которых мне удалось побывать в Америке. «Лучше или хуже, чем наши, оборудованы американские заводы, – спрашивал Серго, – чище ли эти заводы, какое количество людей работает на том или ином предприятии, как расставлены люди у агрегатов, какова организация труда, каково качество металла?» Его интересовало все. При упоминании о том, что наши заводы оборудованы не хуже американских, по блеску его глаз было видно, что это ему приятно. Но те же глаза выражали неудовольствие, загорались гневом, когда он узнавал, что некоторые наши заводы грязнее американских, завалены ненужным хламом, загромождены, что очень часто материалы валяются no,v ногами, а в Америке все то, что не относится к работе – весь хлам, мусор, скрап, – убрано в нужное место.

У Серго было горячее желание, чтобы советские заводы были во всех отношениях не только не хуже, а лучше заграничных, чтобы все, что мы строим, было построено красивей, изящней, лучше. Он не мог допустить, чтобы советские заводы были построены хуже заграничных».

С этим был целиком согласен Иван Павлович. И не только согласен – он был горячим поборником и пропагандистом технического прогресса в нашей стране, активным борцом за его осуществление. После встречи с Орджоникидзе он отправился в Днепропетровск и Днепродзержинск, где сделал доклады о своих заграничных впечатлениях. Затем такой же доклад – в Кузнецке и статьи по этому вопросу. Металлурги страны должны знать все лучшее из зарубежного опыта и быстрее внедрять его у себя!

В то время Иван Павлович начинает чувствовать, что рамки главного инженера Кузнецкого завода становятся ему уже тесноваты. Его опыт, знания, его организаторские способности могут принести значительно больше пользы стране, если будут использованы в более широких масштабах. Но он продолжает трудиться на Кузнецком заводе, мечтает о его расширении и совершенствовании. К этому периоду относятся и его первые наметки об интенсификации металлургических процессов, об их ускорении.

В 1937 году Бардина вызывают в Москву и назначают главным инженером ГУМПа (Главного управления металлургической промышленности) Наркомтяжпрома. Иван Павлович с удовлетворением принял новое назначение. Оно открывало перед ним заманчивую перспективу – применить свои технические идеи в масштабе всей страны.

С первых же шагов он активно принимается за решение сложных вопросов, например, участвует в заседаниях по проблеме изготовления специальных сталей и лучшего использования ванадиевых и титано-магнетитовых руд. Многое здесь Иван Павлович почерпнул из знакомства с научно-исследовательскими работами, которые велись по этим процессам. Уже тогда он почувствовал и понял, как необходимы нашей металлургий крупные научно-исследовательские центры. Без серьезных, хорошо спланированных и организованных исследовательских работ двигаться дальше нельзя.

Это было тем более необходимо, что, по мнению Бардина, наша металлургия в то время несколько замедлила темпы своего развития, особенно до наращиванию мощностей и по обеспечению производства сырьем и топливом. Особое внимание главному инженеру главка приходилось уделять рудникам – тут было еще много незавершенных работ, реконструкция и расширение велись медленно. Вот почему в конце 1937 года Иван Павлович решил съездить в Кривой Рог, чтобы самому познакомиться с положением дел.

Последний раз в Кривом Роге Иван Павлович был чуть ли не в 1910 году, еще в студенческие годы. Сейчас ян увидел вполне современный рудничный район с крупными механизированными шахтами, оборудованными сортировочными устройствами и бункерами. Но тут же его опытный глаз отметил, что склады руды очень небольшие, достаточных запасов нет, а добыча ведется в обрез. Все, как говорится, бралось с колес. Вот, значит, почему постоянно лихорадит заводы – нехватка запасов сырья! К тому же руды бедны и неоднородны из-за того, что нет запасов и нет времени подбирать и складывать их по сортам. Да, думал Иван Павлович, надо решительно кончать с этой старой привычкой работать «с колес».

Тут же, в Кривом Роге, Бардин отметил очень интересное начинание, которое должно было помочь наладить работу рудников, – организацию института по обогащению бедных кварцитов. Иван Павлович одобрил это нужное дело и в дальнейшем всемерно поддерживал его. К сожалению, война помешала завершить исследования.