Текст книги "Бардин"

Автор книги: Владимир Мезенцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

СНОВА ЗА РУБЕЖОМ

Времена «путешествий с приключениями», столь нередких в огненные годы революции, остались позади. Оформление заграничных документов и весь путь до границы не оставили каких-либо неприятных воспоминаний. 7 сентября 1923 года Бардин пересек советско-латвийскую границу. Запомнилось, что в вагоне Рига – Берлин ехала семья Шаляпина. Один из сыновей был очень похож на своего знаменитого отца. Они покидали Россию навсегда.

Итак, впереди – знакомство с европейской промышленностью. В советском торгпредстве в Берлине Бардину посоветовали осмотреть ряд машиностроительных и металлургических заводов. Большинство из них бездействовало в связи с оккупацией союзниками Рейнского промышленного района.

В германской столице свирепствовала инфляция. В течение дня курс марки менялся по нескольку раз. Утром за доллар платили миллион марок, вечером он стоил уже полтора. Все, что появлялось в продаже, немедленно раскупалось.

Через несколько дней было получено разрешение на осмотр заводов, и Иван Павлович выехал из Берлина.

Два первых завода – концерна «Май» в Баварии – не представляли особого интереса: на одном из них производились газовые машины, на другом – двигатели внутреннего сгорания и дизели большой мощности, предназначенные, в частности, для подводных лодок. Осмотр других доставил специалисту-металлургу немало фактов для сравнений, для будущего использования у себя на Родине.

На металлургическом заводе близ Дуйсбурга Иван Павлович познакомился с оригинальной механизацией загрузки доменных печей – с общим мостом, идущим ко всем колошникам четырех печей, и вертикальными подъемниками, подающими материалы на любую из печей. Особенностью завода «Пфениг» были водотрубные котлы, работающие на отходящих газах мартеновских печей. В то время в России как раз шла дискуссия о необходимости использования тепла отходящих газов мартеновских печей для производства пара. Многие были против, ссылаясь на американский опыт.

С большим интересом знакомился И. П. Бардин с заводами немецкого пушечного короля Круппа. В Эссене ему прежде всего показали музей фирмы, в котором без «ложной скромности» демонстрировались те орудия убийства, которые производились концерном.

На одном из заводов Круппа Бардин как специалист по достоинству оценил планировку производственного процесса. У берега реки находились краны, позволявшие прямо с барж выгружать руду на рудный двор. Загрузка всех одиннадцати доменных печей очень удобна. Доменный цех связан с мартеновским цехом, отвалами, коксовым и томасовским цехами, а последние с прокаткой.

Побывал Иван Павлович и в угольной шахте. Она принадлежала фирме «Якоби». Вот где сравнение оказалось далеко не в пользу России! «После наших енакиевских шахт, грязных, затопленных водой, захламленных, полностью не электрифицированных, не имеющих никаких хороших поверхностных сооружений и приличного подземного транспорта – повсюду работали на лошадях, по грязным мокрым путям, – шахта произвела на меня потрясающее впечатление. Ослепительно белые рудничные дворы, чистые пути, механизация выработок, прекрасная сортировка угля на поверхности, бункера для погрузки в вагоны, канатные дороги для передачи коксового угля к коксовым печам – все это было далека от того, что имелось у нас. Сильные водоотливные средства и большой запас их, хорошая вентиляция, большие турбокомпрессоры на поверхности, электрифицированные подъемные машины – для нас в то время были мечтой».

Но отметил советский металлург и другое: далеко не во всем германская металлургия шла впереди. Вот что записал он о заводе в Обергаузене: «Своей сложностью и громоздкостью завод олицетворял устарелый немецкий дух. Даже такие приемы работ, которые практиковались на некоторых заводах у нас в России еще до революции, как-то: забивка летки пушкой, охлаждение горна, подача на колошник материалов скипами, полное отсутствие людей на колошнике – у немцев не применялись. Единственно, что можно было поставить им в заслугу, это прекрасно организованное теплотехническое хозяйство завода».

В перерывах между посещениями заводов Иван Павлович спешил побольше увидеть чужую жизнь, природу страны. Запомнилось путешествие по Рейну, его живописные берега. «Остатки причудливых башен полуразвалившихся замков, среди которых был известный замок епископа Гатона, по преданию, съеденного мышами, – все было красиво и величественно».

Сильное впечатление оставил знаменитый Кельнский собор. Памятник архитектуры средних веков, он поражает грандиозностью, строгой красотой форм. Монах, сопровождавший Ивана Павловича по притворам этого величественного здания, со скорбным видом рассказывал о том, что больше всего зла причинил собору Наполеон: он вывез во Францию почти все драгоценности и самые ценные произведения искусства.

Да, так было. Впрочем, теперь к этому можно добавить, что гитлеровские головорезы оказались столь же бесцеремонными грабителями, когда их сапоги топтали Европу.

Ну и, конечно, не обошлось без разговоров о «мрачной будущем России». Один из таких разговоров произошел в Обергаузене. Накануне посещения завода Бардин встретил на улице профессора Винблата, с которым был знаком в России. Этот господин не собирался возвращаться обратно и не преминул высказать самое мрачное пророчество в адрес «несчастной русской промышленности».

– Что вы такое говорите?! Народная власть, возрождение завода, энтузиазм рабочих… Чепуха все это! Запомните, если в ближайшее время совдепия не передаст свои заводы в руки настоящих хозяев, русская промышленность погибнет окончательно.

Сколько их было, «дальнозорких», «ясновидящих», пророчествовавших о «скорой и неминуемой» гибели своей бывшей родины!

Германия больше не интересовала Бардина-инженера. Но были еще металлургические заводы Бельгии и Англии. Поездка туда была оформлена не без помощи того же советского торгпредства. Инженер Бардин ехал в Великобританию с заданием принять подвесные шахтные насосы, заказанные фирме «Вартингтон». А по пути можно было побывать и на бельгийских заводах.

В Льеже Иван Павлович разыскал своих старых знакомых по Енакиеву и Юзовке – бельгийских подданных, уехавших после революции восвояси. С их помощью Бардин без особых трудностей осмотрел все, что его могло здесь интересовать. Заехал он и в Люксембург. Там находились заводы, принадлежащие тому же обществу, что и бельгийские.

Директором одного из них был инженер Толли. Он работал вместе с Бардиным в Енакиеве и был с ним в очень близких отношениях. Тоща он был живым, остроумным человеком и хорошим инженером. Вместе они мечтали о металлургии будущего. Много говорили о технической отсталости своей родины. Теперь бывший приятель выбрал себе другую родину. Служит своим старым хозяевам. Ему очень повезло. Многие русские, оказавшиеся здесь после революции – грамотные инженеры и мастера, – работают на бельгийских заводах рабочими.

«Как-то он меня примет?» – думал Иван Павлович, подъезжая к заводу. Приятели встретились сдержанно. Толли не торопился расспрашивать, не интересовался подробностями поездки Бардина по Германии.

Только за обедом, выпив несколько рюмок коньяка, Толли оживился, начал расспрашивать об общих знакомых, о положении в России. А затем вдруг задал неожиданный вопрос:

– Скажите правду, Бардин, зачем вы сюда приехали?

Лишь в конце беседы Иван Павлович понял, почему хозяина так беспокоил этот вопрос. Толли боялся Бардина как конкурента. Человек одной специальности и одной квалификации, он мог отбить хлеб у своего бывшего приятеля.

Иван Павлович от души рассмеялся:

– Уверяю вас, я нисколько не нуждаюсь в Люксембурге. Я не думаю о том, чтобы остаться у вас здесь!

Толли смотрел на Бардина со смешанным чувством облегчения и зависти – у него, как видно, нет страха за свою работу, за место, которое он сейчас занимает и будет занимать в России…

В Лондон Иван Павлович прибыл вечером того же дня. Снял очень дешевую комнатку недалеко от железнодорожной станции Виктория. Несмотря на ее невзрачный вид, хозяин взимал за сутки по десять шиллингов, что было значительно дороже, чем в Германии и Бельгии.

Но дела инженера пошли здесь сразу же удачно. Через работников «Аркоса» – торгового общества, созданного в 1920 году советской торговой делегацией в Лондоне для развития торговли с Англией, – Иван Павлович быстро получил разрешение на посещение нужных заводов.

На одном из них (фирмы «Темпель-Бороу») он впервые увидел прокатный цех, оснащенный по последнему слову техники. Это было куда лучше, чем у Гэри в США.

«Завод был передельный, выплавка стали производилась в 14 мартеновских основных печах, расположенных в одну линию, по немецкому типу. Чугун давался в завалку исключительно в твердом виде, подача материалов производилась поточно. Скрапный двор был расположен тут же, за завалочной стороной мартеновского цеха. На завалочной площадке работали напольные вращающиеся завалочные машины. Разливка стали производилась не в канавы, а на тележках, что облегчало работу. Поблизости от мартеновского цеха были расположены: колодцы, блюминг, непрерывный и заготовочный станы и далее целый ряд сортовых станов (обручных, проволочных и т. п.).

Прокатный цех представлял собой единую стройную систему. Я почти весь день любовался работой этого прекрасного цеха».

Любовался работой этого прекрасного цеха… В этой короткой фразе виден весь Бардин как инженер, как человек, влюбленный в свою нелегкую профессию!

Нетрудно представить, какие сложные чувства волновали в те часы его как металлурга и как гражданина другой страны, где еще не было таких «прекрасных цехов».

После осмотра завода русского инженера пригласили на обед, на котором присутствовали несколько довольно пожилых дам и мужчин. Обед, как говорят, проходил в дружественной атмосфере, с достаточно большими «возлияниями», в которых не отказывали себе и дамы. «Как правило, – записал себе в дневник Иван Павлович, – все английские дамы, в особенности пожилого возраста, неравнодушны к сода-виски и бренди».

Трудно сказать, насколько было обосновано такое утверждение Ивана Павловича Бардина, Скорее всего оно явилось следствием его, как говорят, «недостаточной информированности». А впрочем…

Ту же тему Иван Павлович поднимает днем позднее – при посещении заводов Маргейм: «Здесь меня принял очень пожилой, но еще крепкий старик – директор и главный владелец этих заводов. Главной его специальностью было строительство подъемных машин для шахт.

Оригинальный прием знакомства, который практикуется у англичан и описан в воспоминаниях Алексея Николаевича Крылова, повторился со мной. Мистер Маргейм начал свое знакомство с того, что вытащил из письменного стола бутылку смирновской водки и предложил выпить вместе с ним по-английски, т. е. не закусывая. Как это ни было мне неприятно, пришлось выпить. После этого мы приступили к осмотру машиностроительного завода».

Поскольку официальной целью поездки инженера Бардина в Англию считалась приемка насосов, заказанных фирме «Вартингтон», он побывал на заводе этой фирмы. Иван Павлович ожидал, что увидит очень крупное предприятие. В действительности это оказался небольшой завод, не представлявший ничего интересного. Заказанные насосы находились в стадии изготовления.

Просьба заказчика познакомиться с работой аналогичных насосов в рудниках была удовлетворена. И тут Бардин снова увидел то, что следовало бы нам перенять. В своем отчете он отметил: «Надо сказать, устройство для откачки подвесного насоса было очень оригинально и хорошо продумано. Так как оно описано в литературе, то останавливаться на этом я не стану, но добавлю одну деталь. При большом притоке воды в ствол шахты опускали четыре или даже пять насосов. Нормально же работало два насоса. Для подъема и опускания насосов имелась лебедка с большим барабаном, приводимая в движение червяком от небольшой паровой машины. Сам насос был электрический.

На мой вопрос – почему устроен такой несовершенный двигатель, последовал ответ, что это сделано сознательно, исходя из таких соображений: 1) червячная передача к барабану лебедки одновременно служила и самотормозом, в случае отсутствия пара на паровой машине, 2) паровая машина для лебедки вместо мотора гарантировала работу при всех обстоятельствах, так как электроэнергии в некоторых случаях могло и не быть, пар же в котлах всегда есть».

Такая предусмотрительность имеет свой смысл; по возвращении домой подъемную лебедку на паровом приводе Бардин рекомендовал применить на наших заводах, но безуспешно.

Много позднее он писал: «Весьма возможно, что в условиях централизованного снабжения электроэнергией такое устройство не является необходимым. Но во всяком случае электромотор может подвести скорее, а при большом потоке воды выход из строя важного насоса является делом серьезным. Поэтому я и сейчас придерживаюсь того мнения, что в подобных случаях нужно следовать примеру англичан».

В первую неделю января 1924 года Иван Павлович Бардин отправился в родные края. Пора! Родина, как и двенадцать лет назад, звала к себе каким-то необъяснимым до конца чувством, от которого нельзя было отмахнуться. А почему так? Ведь сейчас это была совсем иная поездка. Он возвращался домой не опустошенным искателем, а уже признанным специалистом своего любимого дела, человеком, которого ждут на родной земле. Но если не считать того, что в голове не стучала мысль о своем банкротстве за рубежом, другое, гораздо более сильное чувство «необходимости Родины» было тем же, что и тогда, в 1911 году.

В Москву И. П. Бардин приехал в день, который занесен в историю человечества: 21 января 1924 года. «…Бесконечная вереница людей с застывшей на лицах скорбью потянулась в Дом союзов, чтобы последний раз взглянуть на дорогого вождя. Тяжесть утраты сковала сердца всех, и людской поток в Дом союзов, несмотря на необыкновенно сильный мороз, был нескончаем. Народ жег костры, чтобы хоть немного обогреться, и все шел и шел к Ильичу. Вся страна была объята скорбью и горем. Люди плакали и не скрывали своих слез».

…Иван Павлович получил назначение на новое производство – главным инженером Макеевского металлургического завода. На плечи нового главного инженера легла основная тяжесть восстановительных работ. Нужно было пустить в ход все основные цехи, что и было осуществлено в короткие сроки.

Но Макеевка по ряду причин не нравилась Ивану Павловичу. Среди них было и то, что называют «личными мотивами». Но, пожалуй, главное было в другом: хотелось нового, большего размаха в работе.

«УНИВЕРСИТЕТ» ИМЕНИ ДЗЕРЖИНСКОГО

Наступало время, когда Советская страна выходила на широкую дорогу социалистической индустриализации. А для Ивана Павловича Бардина завод имени Дзержинского стал еще одним жизненным университетом до того, как к нему пришло всенародное признание.

Металлургический завод имени Дзержинского в Днепродзержинске хозяева-капиталисты строили когда-то по частям, о едином плане никто не думал. Низкие закопченные здания с бесконечными пристройками, запущенные доменные печи… К тому же завод сильно пострадал в годы гражданской войны и разрухи. К 1925 году тут еще мечтали о довоенном уровне производства. В прокатном цехе действовал только один стан, остальные цехи – бессемеровский, большой мартеновский, бандажный, осевой, вагонный, проволочный – стояли.

В царской России завод находился в руках польских предпринимателей. Они создали неплохие бестемеровский и прокатный цехи, но доменный цех не имел даже признака механизации. Да и зачем она была нужна, эта механизация, если на Руси море дешевой рабочей силы!

Предприниматели нашли хороший способ жестоко эксплуатировать рабочих. Владельцы завода построили бараки и молельню специально для татар, содержали на свои средства муллу и снабжали рабочих-татар кониной. На эту приманку потянулись голодные, нищие люди из Уфимской и Казанской губерний. Безграмотные, забитые нуждой, они были готовы на любую работу на любых условиях. Почти не зная русского языка, они слушали только своих религиозных проповедников, сторонились революционно настроенных русских и украинских рабочих.

А для инженерно-технического персонала здесь были отличные условия – хорошие квартиры, рядом Днепр, близко большой город Екатеринослав. Когда после Октября иностранцы уехали, на завод перешло немало старых специалистов с Брянского завода.

Работа на Макеевском заводе выдвинула Ивана Павловича Бардина в первые ряды организаторов рождающейся советской металлургии. Его инженерные знания, способности руководителя, энергия и преданность делу были уже хорошо известны. С другой стороны, его деятельность по восстановлению Макеевского завода подходила к концу, и ему, человеку постоянно ищущему, хотелось пойти работать на такой завод, где можно было бы создать что-то новое и новому поучиться.

Таким предприятием на Юге и был в то время завод имени Ф. Э. Дзержинского. Особенно интересовала Ивана Павловича работа в большом масштабе бессемеровского и мартеновского цехов.

Неприветливо встретила «пришельца» устоявшаяся, крепко спаянная инженерская среда – выходцы с Брянского завода.

– Как у него хватило совести приехать на «живое место»? Есть у нас главный инженер, чего же еще? Этот Бардин – человек, который не считается ни с кем.

Так думали и говорили не только те, кто боялся, что с приездом нового технического руководителя кончится их спокойная, безмятежная жизнь. Так считал и сам директор завода, «добрейший и слабовольный человек», как характеризует его Иван Павлович.

Очень нелегко пришлось на первых порах здесь новому главному инженеру.

Опытнейший специалист по доменному производству, Иван Павлович сразу же крепко взялся за этот ключевой участок металлургического завода. Пригласил из Енакиева работать обер-мастера Л. К. Ровенского и несколько горновых.

Короткое время спустя дело здесь пошло хорошо. А вот в прокатном и мартеновском все никак не ладилось. Пришлось ввязаться в большой бой – просить заменить директора, а затем перевести с завода и бывшего главного инженера. Работать стало легче, но этим дело не ограничилось. Многие другие руководящие работники завода никак, не могли примириться с тем, что Бардин очень жестко требовал высоких темпов работы, и всячески тормозили дело. Тогда Иван Павлович решительно расстался со всеми, кто не хотел или не умел работать, сменил начальников прокатного и мартеновского цехов. А взамен пригласил молодых инженеров и нескольких мастеров с Енакиевского и Макеевского заводов.

Таким образом, проблема кадров, казалось, была решена. Но некоторые из освобожденных решили дать бой. Они обратились в профсоюзную организацию. Была создана специальная комиссия.

И вот Бардин стоит в заводской конторе перед большим собранием – идет публичное заседание комиссии. Спокойно, не торопясь главный инженер рассказывает присутствующим, какие задачи сейчас должен выполнить завод и как их решали уволенные. Кстати, большая часть из них была не уволена, а просто переведена на более подходящие для них должности.

«Обвиняемый» отстоял свою позицию: комиссия согласилась с ним. Но сколько сил и энергии пришлось затратить, чтобы провести эту ломку! А то, что она была совершенно необходима, ярко подтверждает пример, который И. П. Бардин приводит в своих воспоминаниях: «По тому времени завод имени Ф. Э. Дзержинского имел самый лучший у нас в стране, а возможно даже в Европе, проволочный цех. Но цех этот требовал большого количества квалифицированных вальцовщиков, которые в дореволюционное время зарабатывали очень большие деньги. Например, вальцовщик на чистовой линии, где нужно особое искусство, зарабатывал в 1910 году 250 рублей в месяц, в то время как средняя ставка чиновника акцизного или другого ведомства была не более 50 рублей в месяц, земский врач получал 100 рублей в месяц. Эти квалифицированные рабочие, чтобы повысить свой заработок, обычно «выбивали» норму, делая вид, что никак не могут наладить работу. А поскольку система расценок была не прогрессивной, а поразрядной, то все они работали не спеша. Когда же норму устанавливали, они начинали работать с большим превышением ее.

При всем желании я не мог улучшить работу при помощи только местных сил, хотя и знающих дело, и вынужден был вызвать из Енакиева мастера проволочного цеха, который прекрасно работал на чистовых линиях. Все сразу выправилось, цех начал работать хорошо.

То же самое было и в других цехах».

Но кадры еще не решали все. Иван Павлович это хорошо видел. Главная задача, которая стояла перед коллективом завода, была достигнуть довоенной производительности предприятия. А добиться ее без коренной реконструкции старых цехов было невозможно.

И главный инженер принялся за такую реконструкцию. В этом деле он опирался уже на дружную поддержку рабочих завода. Все хорошо понимали – стране нужен металл. Особенно много делали работники большой механической мастерской и хорошо слаженный коллектив котельно-мостового цеха. Благодаря их усилиям реконструкция была значительно ускорена.

Как всегда, Иван Павлович начал с доменного цеха, как основного фундамента металлургического комплекса. Старые, запущенные печи нуждались в капитальном ремонте – с них начинался весь технологический процесс.

Под руководством Бардина был составлен проект и реконструирована нижняя часть горна, установлены пушки для забивки летки и корыта-перевалы.

С пуском обновленных домен много сил и энергии потребовалось для того, чтобы обеспечить их коксом и рудой. В то время это было довольно обычным явлением на металлургических заводах экономисты из центра утверждали, что работа с малыми запасами сырья (малыми оборотными средствами) якобы дает в металлургическом производстве лучший эффект. Иван Павлович вместе с другими руководящими работниками звонил, ездил, доказывал, что недостаток сырья и топлива, а также неравномерный их состав – главная причина неустойчивой работы завода. Но заметных сдвигов не было.

Между тем постоянная погоня за коксом и рудой отнимала время, столь необходимое для руководства сложнейшим производством.

Мысль, что сделано еще далеко не все, что завод может дать значительно больше металла, не покидала Бардина ни на минуту. В этом его убеждало, например, воздуходувное хозяйство. Оно здесь было значительно лучше, чем в Енакиеве, и давало все основания подумать об увеличении объема домен.

Серьезную реконструкцию начали с шестой доменной печи в 1926 году. Перестроенная перед самым концом империалистической войны, она имела открытую шахту по немецкому образцу. Иван Павлович решил, что домну надо сломать, сделать ее с закрытой шахтой и наклонным подъемником с затвором. Все это должно значительно сократить число рабочих.

Печь начали ломать. А по заводу пополз слушок: «Бардин-то как хозяйничает. Домну ломает! Не жалеет государственные денежки». Были и такие, что во всеуслышание говорили: «Это диверсия! Надо разобраться с этим Бардиным». И хотя весь ценный огнеупорный кирпич от разрушенной печи был полностью использован на новой, Ивану Павловичу пришлось без конца отвечать на всякого рода нападки и жалобы «доброжелателей», объясняться в различных инстанциях, убеждать, доказывать.

В начале мая 1929 года новая домна дала металл. Это был большой успех для того времени. Страна была уже в лесах строек первой пятилетки, металл ей был нужен как воздух. К тому же наклонный подъемник, электрическая лебедка, некоторая автоматика – все это делало реконструированную печь одной из лучших в стране. Общее мнение о деятельности главного инженера резко изменилось в его пользу.

К сожалению, вскоре домна стала работать хуже и хуже. Бардин ходил мрачный, с неотвязной мыслью: «Почему печь так работает, в чем дело?» Наконец он решил сам обследовать домну. В своих воспоминаниях Иван Павлович пишет об этом очень скупо, одной строкой в скобках: «Пришлось слазить под колошник, не разбирая колошникового прибора, а лишь при открытых люках». Это был подвиг – пролезть под колошник горячей, работающей печи-домны. На это мог решиться только очень смелый человек, крепко влюбленный в свое дело, болеющий за него душой.

Обследование показало, что нужно сделать.

Печь наконец-то, через восемь месяцев после официального пуска, заработала нормально, вместо 280 тонн чугуна стала выдавать 400. По тому времени это была очень высокая производительность.

Но неуемному главному инженеру все было мало. Перед его взором стояли виденные когда-то американские заводы. «Неужели мы не можем делать так же? А может быть, и лучше?» И он отдавал этой идее все свое время, все помыслы.

За шестой печью последовала третья. Здесь переделок было не меньше. Потом пришла очередь мартеновских печей. Емкость двух из них Бардин решил увеличить с 70 до 105–110 тонн с разливкой стали на два ковша. Чтобы нагляднее представить себе всю сложность этой, столь обычной в наши дни, операции, надо обратиться к взглядам крупнейших авторитетов металлургии того времени. Многие из них, даже такой очень уважаемый Бардиным специалист, как профессор Грум-Гржимайло, один из наставников Ивана Павловича, считали, что ни в коем случае нельзя увеличивать емкость мартенов и вести разливку на два ковша. Для увеличения производства металла они предлагали идти по пути ускорения процесса плавки.

Немало препятствий пришлось преодолеть Бардину, чтобы доказать: взгляд этот ошибочен, он ограничивает возможности сталеварения. Нужно идти двумя путями: и увеличивать садку и интенсифицировать процесс. Некоторым особенно упрямым оппонентам Бардину пришлось это доказывать довольно долго, даже после Великой Отечественной войны, когда он был уже признанным авторитетом в организации металлургии.

Реконструкция двух мартенов дала отличные результаты: каждый из них начал давать свыше двух миллионов пудов стали в год вместо прежних миллиона двухсот тысяч пудов. Опыт этот Бардин сразу же использовал при проектировании уже 150-тонных печей для нового сталелитейного цеха.

Усилия коллектива завода имени Дзержинского не пропали даром: к 1928 году завод полностью – по всем цехам и разделам – достиг довоенного уровня. И в этом была заслуга его беспокойного технического руководителя Ивана Павловича Бардина.

Параллельно с реконструкцией металлургического производства была пущена и другая его часть – вагонный завод, который до революции принадлежал все той же Русско-бельгийской компании.

Казалось бы, есть основания успокоиться и начать, наконец, работать спокойно, без перестроек. Но в голове главного инженера уже бродили новые проекты дальнейшего расширения завода. Иван Павлович отправился в различные инстанции – доказывать, хлопотать. Завод имеет все основания для расширения, утверждал он, рядом огромная сырьевая база, Кривой Рог, рабочей силы достаточно. К тому же расположен завод на большой реке – Днепре, что для металлургического предприятия очень важно.

С доводами согласились. Однако наиболее трудной задачей оказалось найти свободную площадь для строительства. Завод, как уже говорилось, строился без всякого плана, без учета его развития.

В первую очередь надо было подыскать свободную площадку для строительства коксового цеха. Предложения тут были самые разные, но Иван Павлович решил: коксовый цех должен быть подальше; он требует немало места.

За территорией вагонного завода, вплотную примыкавшего к металлургическому, была площадка, заливаемая Днепром, – плавни. Бардин сам тщательно обследовал их и решил, что они вполне пригодны для строительства. Сюда намыли из реки песок и приступили к сооружению коксовых печей.

Одновременно под руководством главного инженера шла дальнейшая реконструкция металлургического производства.

Так Иван Павлович постепенно приобретал богатейший опыт технического проектирования и строительства в сложных условиях самых разнообразных металлургических производств.

В то же время на заводе имени Дзержинского создавали фасонно-литейную мастерскую – для обеспечения вагонного цеха собственным стальным литьем, сооружали здание для новых газомоторов, приобретенных в Германии, велись другие работы.

Не обходилось без неприятностей. Но техническая смелость Бардина, его выдержка и умение отлично организовать работу спасали дело. Вот, например, что произошло со зданием для газомоторов. Его строили «по-своему», оригинально. Разместили на довольно близком расстоянии от бессемеровского цеха, а грунт в котловане под фундамент сняли до самых твердых пород. При сооружении фундамента применяли слабый раствор цемента, а вместо гравия и дробленого гранита использовали по предложению Бардина гранулированный мартеновский шлак. Перед этим провели несколько опытов, чтобы убедиться, полноценный ли заменитель шлак.

«И вот в одно прекрасное утро, – вспоминает Бардин, – когда фундаменты колонн под здание уже были выведены достаточно высоко и мы приступили к кладке стен и кирпичных колонн в верхней части здания, – пришел ко мне начальник технического отдела Казарновский. «Иван Павлович, беда стряслась! На некоторых из фундаментов появились трещины! Что будем делать? – сказал он и добавил: – В чем дело – понять трудно». «Ну что же, – не без тревоги в голосе произнес я. – Надо действовать. Только сначала давайте выясним, в чем же все-таки дело». С этими словами мы немедленно отправились к месту происшествия.

При исследовании появившихся трещин обнаружили в них… негашеную известь. На минуту это повергло нас в уныние, так как совершенно очевидно было, что все наши фундаменты в один прекрасный день могли полететь…

Не говоря пока никому ни слова, мы принялись за исследование причин, приведших к этому. Оказалось, что в части шлака имелась известь в свободном состоянии, которая была погашена уже при закладке ее в бетон. Делать было нечего. Надо было ждать, что произойдет дальше, или сразу же ломать все фундаменты. А это, само собой разумеется, угрожало большими потерями времени и, кроме того, большим скандалом.

Решили все-таки ждать, полагая, что не весь шлак такой и что здесь имеет место случайность. Дальнейшее наблюдение за поведением фундаментов подтвердило наши предположения, и, к счастью, все ограничилось ложной тревогой. Не скрою, мы с Григорием Ефимовичем Казарновским испугались не на шутку.

В общем здание газомоторов с архитектурной и инженерной стороны получилось очень хорошим».

Были у главного инженера неожиданные заботы и совершенно другого плана, так сказать, эксплуатационные. Однажды ранним утром в его квартире раздался телефонный звонок: «Беда-то какая, Иван Павлович, случилась! Весь завод остановился, нет воды!»