Текст книги "Бардин"

Автор книги: Владимир Мезенцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Выход был только один: рабочие должны взять управление заводом в свои руки.

О свершившейся в Петрограде пролетарской революции енакиевцы узнали на второй день. Все труженики города вышли на улицу. Цвели радостью лица. Вспыхивали митинги. Рабочий класс праздновал свою великую победу.

В декабре 1917-го руководитель енакиевских большевиков Яков Друян привез из Петрограда давно ожидаемое Постановление Совета Народных Комиссаров, в котором говорилось о конфискации шахт, заводов, рудников, всего живого и мертвого инвентаря как на территории Петровского металлургического завода, Софиевского, Веровского, Бунговских, Нарьевских рудников, так и в Петрограде и вообще всего имущества, в чем бы оно ни состояло и где бы оно ни находилось, в России или за границей, принадлежащего Русско-бельгийскому металлургическому обществу.

Весь служебный и технический персонал был обязан оставаться на местах и исполнять свои обязанности.

За самовольное оставление занимаемой должности или саботаж виновные будут предаваться революционному суду.

Енакиевский завод был первым национализированным заводом в Донбассе.

Постановление СНК зачитали на общезаводском митинге. Тут же приступили к выборам рабочего правления. В результате бурных споров правление во главе с рабочим доменного цеха Еременко было утверждено общим голосованием.

«Помнится эпизод, разыгравшийся при выборах Элинсона, – вспоминал И. П. Бардин. – Будущий член правления Остров, выступая по кандидатуре Элинсона, по-видимому, музыканта по специальности, сказал: «Вот мы выбираем товарища Элинсона, а не сыграет ли он нам «Дунайские волны»? По-моему, это у него лучше получится, чем управление заводом».

На результатах голосования такая реплика нисколько не отразилась.

Затем было решено таким же порядком выбрать главного инженера завода – человека, которому могли бы доверять рабочие. Здесь мнение всех было единодушным: главным должен быть начальник доменного цеха Бардин.

– Согласны ли вы на предложение рабочих?

В своей книге «Жизнь инженера» И. П. Бардин откровенно признается, о чем он тогда думал:

«Все это было так необычно и неожиданно, так стремительно и ново, что я был сбит с толку.

В рабочее правление я войти отказался. Кто знает, надолго ли все это?.. Ведь Потье мне этого не простит, и я буду вынужден оставить завод.

Я заявил, что работать согласен, что буду во всем помогать, но в правление войти не могу. Меня избрали главным инженером завода и рудников».

С трудом, медленно налаживалась работа завода.

В феврале восемнадцатого делегация енакиевских металлургов выехала в Петроград за помощью. Поездка, пишет Иван Павлович, была в духе того времени: переполненные вагоны, выбитые стекла, постоянная проверка документов, долгие стоянки на каждой станции. Повсюду множество эшелонов с лошадьми, различным вооружением, военным скарбом и отступавшими войсками. Это было время немецкого наступления на Псков.

В Петрограде немецкое наступление чувствовалось во – всем. «Почти каждое утро я видел отправлявшиеся на фронт первые батальоны Красной гвардии. Плохо вооруженные, в штатской одежде солдаты с музыкой и красными флагами, ведомые командирами, шествовали по улицам Петрограда. За ними тянулись толпы провожавших матерей, детей, друзей. Зрелище было и величественным и грустным».

Делегацию енакиевских металлургов принял ответственный работник правительства Ларин. Он внимательно выслушал ходоков и подписал распоряжение комиссару, ведающему государственным банком, выдать заводу деньги, необходимые для расплаты с рабочими и организации дальнейшей работы. В обратный путь их сопровождали красноармейцы. Ехали в отдельной теплушке.

Казалось, дела поворачиваются к лучшему. Но в Енакиеве они увидели еще более грустную картину, чем до своего отъезда. Среди рабочих разнесся слух о том, что в деревнях делят землю, – если вовремя не приедешь, останешься без надела. Можно ли было удержать людей? Вековая мечта хлеборобов стала прекрасной явью. Советская власть дает землю тому, кто ее обрабатывает, на ней трудится. Как же можно оставаться на заводе тому, кто пришел сюда из деревни, кто в душе остался крестьянином!

В короткий срок численность заводских рабочих сократилась втрое. В шахтах почти не добывали уголь. Дезорганизовывали работу и банды, появившиеся в эти тяжелые дни в Донбассе. Бардин рассказывает в своих воспоминаниях, как однажды в его кабинете раздался резкий звонок.

– Ты хозяин завода?

– Не хозяин, а главный инженер.

– А мне на…! Моим хлопцам нужны лошади, мука и деньги.

Хриплый голос назвал количество требуемого и приказал:

– Через пятнадцать минут все это доставить к разъезду. В случае невыполнения, – он еще раз грязно выругался, – расстреляю тебя и твой завод!

– Черт знает что! – Иван Павлович бросил телефонную трубку. – Ничего себе, расстреляю завод.

Через полчаса по заводу был открыт артиллерийский огонь, к счастью не причинивший особого вреда. Обстрел продолжался около 10 минут, затем атаман убрался из города.

А потом пришла еще большая беда, и не на один день. Енакиево оккупировали немцы. Вооруженные с ног до головы, они промаршировали по заводскому поселку. Тут же, за солдатами, на завод прибыли немецкие инженеры; среди них Бардин без труда узнал тех, кто работал в царской России.

Немцы интересовались только одним – готовой продукцией завода, чтобы немедленно начать ее вывоз в Германию. Как платить рабочим, как провести необходимые работы по ремонту и восстановлению отдельных участков завода – это, конечно, оккупантов не интересовало.

А вскоре на Украине появился бывший бухгалтер завода как доверенное лицо старых хозяев. Он встретился в Харькове с Бардиным и предъявил постановление «украинского правительства»: завод возвращается «законным владельцам».

Главный инженер рассказал представителю «хозяев» об очень тяжелом положении завода – нет денег, рабочие голодают; если не будет помощи, производство будет остановлено, – но тот коротко ответил: «Потье приказал не давать ни копейки!» й пригрозил: «Добывайте деньги сами, покуда хозяин не приедет наводить порядок!»

Когда Иван Павлович вернулся домой, завод уже не работал. Рабочие волновались. Где взять деньги? Помощь пришла от… Советского правительства. Инициаторами были сами рабочие. Никого не спрашивая, они выбрали ходоков и отправили их в Москву, через фронт.

«Каковы же были наши радость и удивление, – писал И. П. Бардин, – когда через месяц делегаты приехали на завод и привезли с собой одиннадцать миллионов рублей!

С величайшим риском для жизни и неимоверными трудностями делегаты пробрались обратно через фронт и сохранили все деньги до одной копейки…

А нам, инженерам, тем, кто в душе таил недоверие к большевикам, нам, привязанным к телеге российских хозяев, оставалось удивляться этому невероятному явлению…»

А жизнь не радовала. Все познается в сравнении. Эта древняя истина еще раз подтвердилась, когда после немцев и австрийцев в город пришли марковцы. Они хватали людей по любым доносам. «Суд был скорый и неправый, – вспоминал Иван Павлович. – Приведу один эпизод. Однажды вечером, часов около девяти, в мою квартиру постучали. Я открыл дверь. У порога стояли плачущие мальчик и девочка лет десяти., «Нашего папу сейчас будут вешать», – сквозь слезы выкрикнули они. Спрашиваю – кто их родители. Оказалось, что мальчик – сын десятника по шлаку Тихона Пшеничного, девочка – дочь старшей» газовщика Шилько.

Быстро одевшись, я направился в комендатуру Марковского полка. Она находилась поблизости. Меня с трудом пропустили. Поднявшись на второй этаж, я увидел командира полка.

Представившись ему, стал рассказывать о происшедшем, пытаясь узнать причины ареста рабочих, которых охарактеризовал с самой лучшей стороны.

Командир ответил, что рабочие арестованы за ограбление швейцарского подданного, мастера брикетной фабрики Таннера, который якобы опознал их.

Я начал убеждать командира, что этого не может быть, тем более что ограбление произошло полгода назад и что сыновья Таннера могут подтвердить свойственную старику забывчивость.

Командир обещал разобраться, и я был уверен в благоприятном исходе.

Каково же было мое удивление и негодование, когда, выходя из дома комендатуры, я услышал страшный крик… У меня не хватило сил смотреть на происходившее. Это была жуткая картина!

А утром я увидел, как мимо моего дома на дрогах, сопровождаемых женщинами и детьми, провезли два трупа».

Рассказывая об этом мне уже много лет спустя, Иван Павлович, очень спокойный, выдержанный человек, волновался, словно тут в чем-то была его вина…

Части Красной Армии освободили Енакиево в конце 1919 года. На следующий же день, как в городе установилась Советская власть, Бардина вызвали в ревком.

«В этом маленьком городке меня все знали и все на меня смотрели как на обреченного – ведь я был сначала у красных, затем у белых, затем опять у красных. Не скрою, я рисовал себе невеселые картины». Председатель ревкома, рабочий рельсопрокатки Рыжов, в довольно резкой форме предложил «господину главному инженеру» объяснить, почему он остался с белыми и на них работал.

Бардин ответил, что считал своей главной задачей сохранить завод и рабочий коллектив. Эту задачу он, полагает, выполнил. Завод может продолжать работать.

– А скажите, Иван Павлович, – вспоминает этот малоприятный разговор Бардин в своей книге «Жизнь инженера», – как относятся заводские инженеры к нашей рабочей власти?

Главный инженер ответил, что всех инженеров валить в одну кучу не следует. Есть, конечно, среди них такие, которые не очень расположены к большевикам, но в большинстве – это, пожалуй, люди аполитичные, которым все равно, с кем работать. Кроме того, люди растеряны и не знают, как к ним отнесутся большевики.

– Очень просто отнесутся: будут работать на нас – братскую руку протянем, окружим почетом, пролетарское спасибо скажем, а нет – так будем рассматривать как врагов. А с врагами, как вы знаете, воюют.

Я к чему это говорю, – продолжал Рыжов, – без инженеров мы не обойдемся. Но инженер инженеру рознь. Ну, взять хотя бы вас, Иван Павлович, можно сказать, что вы будете с нами, на нас работать? Вы не обижайтесь, что я так прямо вас спрашиваю.

– Что же, обижаться тут нечего. Все понятно. Я для того и остался, чтобы работать.

Члены ревкома пристально смотрели на инженера. Рыжов сказал:

– Тогда давайте вашу руку, товарищ Бардин, и начнем работать на новых хозяев, на нас самих!

Рыжов крепко пожал руку инженера, и куда-то сразу исчезла суровость его лица, растаяла атмосфера отчуждения, стало легко, просто от этого доверчивого обращения: «товарищ Бардин».

Между тем на заводе по-прежнему очень остро стоял тот же вопрос: где достать хлеб и деньги рабочим? Снова за это тяжелое дело взялся И. П. Бардин. «До нас дошли слухи, что по железным дорогам Донбасса разъезжает какая-то комиссия товарища Владимирского, которая снабжает предприятия деньгами и нарядами на хлеб. Разыскать эту комиссию послали меня и кого-то из членов рабочего правления. Нам предоставили паровоз и два вагона.

На одной из станций, не помню сейчас какой, мы нашли специальный поезд комиссии. Без особых расспросов и колебаний Владимирский дал нам суммы, необходимые для оплаты рабочих, и наряды на хлеб».

Вскоре новых руководителей завода вызвали в Харьков. Там находился Совет народного хозяйства Украины. Дом, где разместились работники СНХ, не отапливался, не было угля. Люди сидели одетые, в валенках, укутанные в платки, пледы, всякого рода телогрейки. Председатель Совета В. Я. Чубарь сидел в полушубке.

Енакиевцы подробно рассказали о состоянии дел на заводе, получили необходимые средства, а также наряды на продовольствие и материалы. Голодающие рабочие снова получили хлеб. Был утвержден план работы завода на ближайшие три месяца.

А перед самым отъездом из Харькова они вдруг узнали: в городском театре на митинге будет выступать Дзержинский.

Отъезд был отложен. С большим трудом пробились в здание театра. Большой, слабо освещенный зал был заполнен до отказа.

Председатель ВЧК, высокий, худой, говорил так, что никто из слушающих не мог остаться равнодушным. Правда жизни, неотразимость фактов, сила убеждения – все было в его выступлении. Он нервно ходил по сцене и бросал в зал слова, зажигавшие людей, передавал им свою убежденность в великом деле, которому посвятил всю жизнь.

Дзержинский говорил о том, что такое Советская власть и что нужно для того, чтобы сохранить, отстоять ее от врагов.

– Для чего мы воюем, для чего мы боремся на фронтах?.. Для того чтобы отстоять нашу свободу, наше право на жизнь, на труд, на счастье для всех. Для того чтобы завоевать свободу и счастье нашим детям и внукам! Мы сами должны ковать наше счастье! Уже сегодня мы должны начать борьбу с разрухой, восстановить разрушенный транспорт, оживить фабрики и заводы, озеленить пашни, накормить и одеть наших детей, сделать цветущим, радостным, могучим наше Советское государство! И не забывайте о том, что у нас много врагов. Держите винтовку на боевом взводе!

Сдавленный со всех сторон, Бардин неотрывно смотрел на Дзержинского. Такого пламенного оратора он слушал и видел впервые в жизни. Неотразимая убежденность захватила его так же, как и всех других в этом зале.

Дзержинский закончил свою речь.

Все, как один, стоя, люди пели «Интернационал».

ЖИЗНЬ НАЧИНАЕТСЯ СНАЧАЛА

Война ушла от порога завода. Мирная жизнь входила в свои права. Надо было как можно быстрее наладить нормальную, бесперебойную работу.

Иван Павлович был полон замыслов. Мечтал о том, как можно сейчас, при народной власти, развернуть любимое дело. Но вмешался еще один, довольно частый по тому времени «гость» – тиф. Болезнь протекала в тяжелой форме и продолжалась около двух месяцев.

Но вот и это последнее испытание той тяжелой поры позади. Надо работать! Работать засучив рукава. А заводское хозяйство в очень тяжелом состояний.

В это время Ивана Павловича утверждают главным инженером завода и рудников. Он должен был заботиться и о них.

Рудники были затоплены. Работали только верхние горизонты. Первая, самая неотложная задача – привести в порядок водоотливные средства. А техника на рудниках в ужасном состоянии.

Немногим лучше было положение на заводе. Особенно тревожила энергетика. Основными производителями электрической энергии были газовые машины, работали они плохо. Работа на распределительном щите заводской газовой станции являлась, по словам Бардина, верхом эквилибристики. «Надо было одновременно прислушиваться к выхлопам газомоторов, следить, насколько синхронно они работают, следить за вольтметрами, амперметрами, фазометрами и прочими приборами и при малейших признаках ненормальности в работе сбрасывать нагрузку с одних агрегатов и переводить на другие. Это делалось непрерывно. Мы все, даже не энергетики, знали состояние каждого газомотора и его отдельных частей, знали, откуда и какой дается свет, и по нему могли судить о работе газомоторов. Если к этому еще прибавить, что сальники, сальниковые кольца, штоки и поршневые кольца были очень сильно изношены, а газопроводы худые, то можно себе представить, чем являлась электростанция для обслуживающего персонала. Считалось нормальным, что двери электростанции и в холод и в непогоду были открыты, а обслуживающий персонал станции находился не там, где нужно было, а в зависимости от направления ветра, большей частью ближе к воротам».

Инструкция разрешала рабочим спускаться в машинное отделение только целой бригадой, так как опасность угара и отравления газом была очень велика. За короткое время здесь погибло несколько человек.

В один из дней спасал рабочих главный инженер Бардин. Два мастера, работавшие на газомоторной станции, заметив, что давление в газгольдере сильно упало, спустились в колодец проверить газопровод. Обнаружив причину аварии – разошлись фланцы газопровода, – они решили тут же, не останавливая газомотора, привести в порядок газопровод.

Иван Павлович находился неподалеку, когда рабочие станции закричали:

– Журавлев с напарником угорели! Без памяти.

Раздумывать было некогда. Бардин обвязался веревкой и, задержав дыхание, спустился в колодец. Помощь успела вовремя, оба мастера были еще живы.

Надо заметить, что это не был какой-то безрассудный шаг. Иван Павлович хорошо знал первые признаки отравления газом. «Я знал, что это чувство меня не обманет и я вовремя сумею выбраться из колодца».

Потянулись месяцы кропотливой и тяжелой работы над улучшением заводской техники. Некоторую помощь оказало разрешение взять оборудование с других, законсервированных металлургических заводов. В частности, на Дружковском заводе енакиевцы взяли турбину, которая подходила к рельсовому стану. Постепенно улучшалась работа рудников.

Отвоеванные у воды, вступали в строй все новые горизонты.

Но многое еще нарушало трудовой ритм производства. Были тут и причины, связанные с положением в стране. Хотя фронт уже не; угрожал непосредственно городу и заводу, обстановка в Донбассе была все еще напряженная, а это неизбежно в большей или меньшей мере сказывалось на работе.

В своем дневнике И. П. Бардин записал:

«Приехал на побывку в Енакиево и зашел ко мне один бывший рабочий доменного цеха, служивший в то время в Первой Конной армии Буденного. На нем была форменная одежда, нашивки с синими петлицами, шашка и прочие атрибуты военного обмундирования. Мы с ним поговорили немного, и он отправился дальше, к родственникам, проживавшим в одном из сел неподалеку от Енакиева. А через некоторое время его привезли мертвым – он был зарублен бандой махновцев из 5–6 человек.

Аналогичный случай произошел во время поездки начальника цеха Кащенко в Мариуполь. Поезд был остановлен на станции Еленовка, всем пассажирам приказано выйти из вагонов, и махновцы стали рубить головы тем, кто не мог выговорить слова «кукуруза». На глазах у всех было зарублено человек двадцать».

Тяжелая работа по восстановлению завода, общая нервная обстановка не способствовали добрым взаимоотношениям людей на заводе. Запомнился Бардину неприятный инцидент с главным механиком Свидерским, человеком довольно неуживчивым.

В один из больших авралов, объявленных в связи с аварией на электростанции, главный инженер завода распорядился о том, что нужно немедленно делать. Свидерский не послушался и даже огрызнулся. Реакция Ивана Павловича была столь же быстрой, сколь и не заслуживающей одобрения: он взял за шиворот маленького главного механика и выбросил из здания электростанции. Свидерский ругался и плакал.

На следующий день «приступили к оргвыводам». «Надо мной, как главным инженером, недостойно поступившим с коллегой, был назначен первый в то время товарищеский суд. В конторе мартеновского цеха, под председательством начальника цеха Феленковского, суд заслушал показания пострадавшего и обвиняемого. Дело свелось к извинениям и мировой. В дальнейшем отношения у нас наладились».

К этому времени относится больно ранившая енакиевских металлургов история с комиссией из Москвы. Она была направлена Троцким с заданием посмотреть на месте, есть ли смысл продолжать работу завода.

Даже не осмотрев толком производства, а лишь поговорив с членами рабочего правления и с Бардиным, комиссия отбыла обратно, и вскоре после этого в одной из центральных газет появилась статья, автор которой – член комиссии – высмеял енакиевских металлургов, пытавшихся, по его мнению, представить свой завод настоящим металлургическим предприятием, работающим полным циклом. Он назвал работающую на заводе домну самоваром, сказав, что 200 пудов чугуна, которые она выдает, это ничтожно мало и что такая работа завода – мистификация, а не работа. «Никаких конкретных мер он не рекомендовал, а лишь в весьма резком тоне констатировал скверное состояние металлургической промышленности Юга, не понимая того, что в то время надо было хвататься за всякий признак жизни в промышленности и развивать его, а не заглушать такими выступлениями».

1921 год принес изменения в администрации: на завод был назначен директор Иван Иванович Межлаук, впоследствии известный советский хозяйственник.

По характеру это был властный человек, вспоминает Иван Павлович Бардин. Вникал он во все дела. Говорил только в тех случаях, когда знал дело и не стыдился учиться всему, чего не знал. «Металлургию он начал изучать у меня: днем – в процессе работы на заводе и вечером, часов в одиннадцать, на своей квартире, во время бесед, когда я приходил к нему с отчетами».

Запомнился любопытный эпизод с… орфографией. Читая и подписывая различные бумаги, Межлаук обнаружил, что они пишутся по-прежнему – с твердым знаком, ижицей и фитой.

Директор пригласил к себе в кабинет всех, имеющих отношение к документации завода, и, добродушно негодуя, высказал свое осуждение:

– Советская власть покончила с этими буквами! А вы продолжаете их употреблять. Почему? Приказываю: всем и немедленно перейти на новую орфографию.

…Конец 1921 года, очень тяжелого для страны, в Енакиеве был отмечен доброй производственной победой металлургов. На заводе пустили в ход вторую доменную печь. Поначалу все было хорошо, но затем доменщики пережили немало тревог. Наконец, после двух недель мучений с печью ее удалось наладить.

В эти же дни в город начали прибывать эшелоны из голодающих районов Поволжья. Многие стали работать на заводе. А с продовольствием было тяжело. Пришлось уменьшить хлебные пайки рабочим. И тут нашлись такие, кто стал разжигать недовольство людей. Вероятно, среди «агитаторов» были и сознательно вредящие Советской власти. На одном из собраний, созванных для разъяснения необходимости такого шага, как уменьшение пайков, обстановка особенно накалилась. Возмущенный Иван Павлович поднялся и произнес гневную речь. Говорил он резко и грубо.

– Разве можно так относиться к голодающим?! Стыдитесь!

Настроение массы резко изменилось. Межлаук заметил:

– Вы умеете убеждать людей. Это хорошо. И резкость иной раз нужна!

В том же году Енакиевский завод вошел в состав вновь созданного треста «Югосталь». Кроме того, тресту подчинили Макеевский и Юзовский металлургические заводы. Но работал пока один Енакиевский.

Председателем правления этого треста был назначен И. И. Межлаук, а Бардина он оставил директором Енакиевского завода и рудников с одновременным исполнением обязанностей главного инженера завода.

Завод все еще не мог выбраться из тяжелого состояния. Производство металла росло медленно. Очень много сил отнимал ремонт оборудования.

Снова возобновились разговоры о том, что Енакиевский завод и его рудники надо остановить, а силы направить на Юзовский завод, который может быть пущен в ход, так как располагает хотя и старым, но более простым хозяйством. В этих условиях некоторые из старых работников завода «сочли за благо» подыскивать себе новую работу, хотя бы в той же Юзовке. Это создавало дополнительные трудности.

Ушли с завода главный механик Свидерский и начальник доменного цеха Кащенко.

…Между тем разговоры о консервации завода не прекращались. Время от времени наезжали комиссии все с тем же вопросом: работать Енакиевскому заводу или не работать? Вопрос был решен весной 1923 года. В Енакиево приехала специальная делегация от профсоюзов и предложила подготовить рабочих к печальному факту.

Член делегации Н. М. Шверник объяснил, почему так решено:

– Рудники сильно изношены, а для их восстановления пришлось бы мобилизовать все силы механических мастерских и литейных завода. Это нецелесообразно. Завод, за исключением вспомогательных цехов и электростанции, должен быть остановлен, а весь имеющийся на заводе уголь передан Юзовскому заводу.

«И вот пришла печальная пора. Приступили к остановке завода. Морально я был не в состоянии осуществить такую операцию, внутренне все еще сопротивлялся…

В это время Межлаук прислал мне письмо, в котором советовал не унывать, рекомендовал съездить за границу, посмотреть, что там нового в области металлургии, и по возвращении приняться за работу на одном из металлургических заводов».

Памятным для енакиевцев событием тех лет была поездка их делегатов на Всероссийский съезд металлургов. Делегатами избраны коммунисты Я. Марков и К. Сафатинов. «Я тогда работал, – вспоминает К. Сафатинов, – на шахте «Софиевка». Наша профсоюзная организация входила в единый Петровский куст № 8, объединяясь вокруг Енакиевского (тогда Петровского) металлургического завода…

Под руководством партийной организации шахтеры, члены их семей, старики и женщины трудились, не жалея сил, не считаясь со временем. И вот в 1921 году шахта стала давать уголь, добыча стала расти».

В те дни на шахте был поставлен первый трудовой рекорд. Забойщик Нилов вырубил за смену больше угля, чем это удавалось кому-либо до революции. А вскоре разнеслась весть: из Москвы пришло письмо от самого Владимира Ильича Ленина! «Он поздравлял товарища Нилова с достигнутой высокой производительностью труда и призывал всех горняков Петровского куста работать так же хорошо, чтобы быстрее преодолеть трудности и электрифицировать Донбасс», – вспоминает К. Сафатинов.

Письмо вождя вызвало небывалый трудовой подъем. Все хотели работать, как их товарищ, поставивший рекорд в труде.

А через полгода Сафатинов и Марков – делегаты съезда металлургов – стали участниками незабываемой встречи. В Колонном зале Дома союзов было созвано заседание большевистской фракции съезда, в котором принял участие В. И. Ленин.

«Когда овация смолкла, – вспоминает Сафатинов, – Владимир Ильич снял пальто, сел в стороне от президиума, вынул из бокового кармана блокнот и стал делать в нем записи, внимательно слушая выступающих. Через некоторое время председательствующий сообщил:

– Владимир Ильич дал согласие доложить фракции большевиков Всероссийского съезда рабочих-металлистов о международном положении, главным образом – о предстоящей Генуэзской конференции.

Гром аплодисментов, буря оваций вновь потрясли стены Колонного зала. Затем установилась мертвая тишина. Каждый из нас стремился не проронить ни единого слова, сказанного гением человечества, создателем Коммунистической партии и Советского государства.

Приступая к докладу, Владимир Ильич вынул из кармана жилета открытые часы с черным шнурочком, который намотал на указательный палец левой руки. Часы он держал на ладони. Делая доклад, Ленин все время ходил по сцене и не забывал время от времени посматривать на часы. Говорил Владимир Ильич ровно час, как и просил, но нам казалось, что прошло 10–15 минут. Речь его дошла до сердца каждого делегата, была ясна и понятна всем…

На другой день, 8 марта, мы работали по секциям. Неожиданно в комнату, где находились донбассовцы, вошел Владимир Ильич. Он просто беседовал с нами, а затем спросил, есть ли среди нас товарищи из Петровского куста № 8. Мы назвали свои фамилии. Тогда Владимир Ильич, обращаясь ко всем присутствующим, сказал, чтобы мы, донбассовцы, брали пример с забойщика шахты «Софиевка» товарища Нилова, который побеждает наших врагов и укрепляет власть Советов своим самоотверженным трудом».

Возвратившись домой, делегаты съезда долго отчитывались перед пославшими их рабочими: все хотели услышать со всеми подробностями, как они встречались с Ильичем.