Текст книги "Бардин"

Автор книги: Владимир Мезенцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

ЧТО СТОИТ ЗАОКЕАНСКИЙ ХЛЕБ

И снова в жизни Ивана Павловича Бардина резкая перемена. Пытаясь определиться на Брянском заводе, он повстречался со своим знакомцем – агрономом В. В. Талановым, будущим известным ученым-селекционером. Может быть, товарищ поможет в устройстве на завод?

– С заводом я вам помочь не могу. Но дам другой совет. Сейчас в Екатеринославе открыта выставка. На ней демонстрируется американское сельское хозяйство, и там нужен русский интеллигентный человек, который мог бы давать квалифицированные объяснения посетителям. Для вас эта работа не покажется сложной, тем более что там есть представители из Соединенных Штатов. А платить будут хорошо 125 рублей в месяц.

Итак, жизнь снова толкала Ивана Павловича на прежнюю дорожку. Экскурсоводу по выставке требовались познания специалиста по сельскому хозяйству. Но выбора не было.

Потекли дни, наполненные одной и той же обязанностью – давать пояснения скучающим посетителям выставки. Надолго ли? Впрочем, ответ на этот вопрос не представлял секрета. Осенью выставка должна была закрыться. И тут совершенно неожиданно Иван Павлович Бардин получил манящее предложение. Как-то к нему подошел представитель американской фирмы русский эмигрант Розен и спросил, чем он займется, когда выставка закроется. Что мог ответить русский инженер? Будущее, как и раньше, не сулило радости. И тогда Розен вдруг предложил свою помощь. Он поможет найти ему работу, но только за океаном – в Америке.

«Америка! Далекая заокеанская страна, о которой так много говорят и пишут… И я могу туда поехать… Нет, зачем же отказываться? Ведь здесь, на родине, во мне не нуждаются. Мне как инженеру нет работы. Еду!» Эти мысли вихрем пронеслись в голове Бардина.

– Я дам вам письмо на завод Дир, – продолжал Розен. – Вас примут, и вы будете работать. На проезд нужно собрать 250–300 рублей.

…Неизбежные хлопоты перед отъездом. Киев. Встреча и прощание с друзьями и знакомыми, и вот он уже в купе поезда Брест – Варшава – Александров.

С интересом, без всякого беспокойства ожидал молодой русский инженер границы. Что он увидит дальше? По таможенным правилам почему-то запрещалось провозить лишь табак и духи. Это в корзинке (единственно, что было у транзитного пассажира) отсутствовало.

Состояние радостного ожидания быстро исчезло, как только поезд проследовал на германскую сторону. В вагон вошел немецкий жандарм и, тыкая увесистой палкой в чемоданы, велел их раскрыть, а также предъявить паспорта. На запись в паспорте Бардина, что он инженер, чин даже не взглянул. Зато обратил внимание на неказистую корзинку: «Не велика птица!» И, не задерживаясь, скомандовал:

– А ну-ка, пане, вышпентовывайтесь!

Удивленный и расстроенный «господин инженер», как его еще полчаса назад именовал вагонный проводник, вышел из вагона, взяв свою корзинку. За ним были выставлены еще несколько человек, и поезд укатил.

Погоняемые двумя жандармами, люди двинулись к станции. Оглядев своих спутников, Бардин понял: все они бедные люди. А потому подозрительные, подлежащие карантину. Ведь с ними можно не церемониться.

Так и было. Всех бедных эмигрантов пригнали в грязное пристанционное помещение за высоким забором, отделили женщин и детей от мужчин.

Людей волновал один вопрос: что с нами будет? А среди эмигрантов уже шныряли какие-то личности и предлагали купить у них билеты на проезд в Америку.

– Не думайте отказываться! – на ломаном русско-польском убеждал Бардина один из них. – Если вы хотите уехать сегодня и сегодня же быть в Берлине, купите «шифскарту» у меня. Это вам будет стоить не больше, чем в Берлине, зато здесь вас не задержат. Будете спать в хорошей гостинице.

Наверное, это было так. Не споря, Иван Павлович купил билет второго класса на пароход Гамбургской линии, и не прошло полчаса, как его вызвали к доктору. Тот закапал в глаза лекарство и направил в душ. Все здесь было грязно, антисанитария лезла в глаза. Но спорить не приходилось.

Ночью он был уже в Берлине.

Огромный океанский пароход, швартовавшийся в Гамбурге, производил очень сильное впечатление. Масса движущихся людей и грузов, сцены расставания… На всю жизнь запомнил Иван Павлович лица отъезжающих, в особенности семейных, может быть, навсегда покидавших свои страны. Тоска, грусть, страх перед неизвестностью – все это застыло на их печальных лицах.

Для человека, впервые очутившегося в море, все на пароходе было необычным. Переезд через океан длился шесть суток, и все это время Атлантика хмурилась, холодные свинцовые валы не переставали атаковать судно.

Здесь, как и на суше, располагались два мира: мир людей, продающих свою рабочую силу, и мир господ. Первые располагались внизу, рядом с грохочущими машинами, рядом с трюмом. Вторым за соответствующую плату предоставлялись светлые каюты, ближе к солнцу и свежему морскому воздуху.

Те и другие плыли в страну надежд, но надежды эти были различны. Найти работу, обрести наконец человеческое существование, поймать, удержать в своих руках, не боящихся труда, хотя бы маленькое, но свое счастье. И надежды, витающие в сфере бизнеса – коммерческих операций, сделок, афер… Да нет, не надежды, а расчеты. Расчеты и связанные с ними надежды на счастье, которое в мире всех этих людей оценивается только в валюте.

Встреча с Новым Светом была именно такой, как ее описали уже множество раз. Ho для Бардина она была единственной и неповторимой. Вечером он торопливо записывал свой впечатления:

«Ранним утром, в густом тумане мы подплыли к Нью-Йорку. Подошел маленький пароходик. Выскочивший из него санитарный инспектор поинтересовался, нет ли больных, проверил документы…

Прошло немного времени, и началась высадка пассажиров. Сначала разрешили выходить пассажирам первого и второго классов, на которых правила о карантине не распространялись. Пассажиров третьего класса выпустили лишь после того, как пароход подплыл к острову, где находился карантин.

Характерна процедура проверки прибывающих в Нью-Йорк. Как только пароход причаливает, пассажиров приглашают в кают-компанию. Здесь американский чиновник задает каждому из них следующие вопросы: есть ли паспорт, откуда и зачем приехал, как и на какие средства собирается жить в Америке? Затем предлагает показать 20 долларов – тот минимум денег, которым должен обладать каждый прибывший.

Заранее зная этот порядок, я быстро отделался и вышел на дебаркадер пристани. Здесь ко мне сразу же подбежали два человека, одинаково плохо говорившие на всех языках, и стали предлагать помощь в устройстве с комнатой, обедами, покупкой билетов для дальнейшего следования.

Не предвидя ничего лучшего, я решил воспользоваться услугами одного из них. Тот сейчас же повез меня в дешевый отель, где внизу была пивная, а наверху несколько комнат, где сдавались кровати. Заняв одну из них и уплатив за это доллар, я спустился вниз и снова подвергся атаке сопровождавшего, который, узнав, что я еду в Мулен, где находился завод «Дир-Компани», настаивал на покупке у него билета. Оказывается, в Америке железнодорожные билеты продаются даже в пивных, что меня очень поразило».

Несколько дней он бродил по городу. А когда осталось денег на билет до Мулена и два доллара, на завтрак и обед, искатель американского счастья выехал из Нью-Йорка.

В Мулен, небольшой городок в глубине континента, в штате Иллинойс, он приехал ночью, а утром уже работал на заводе «Дир-Компани».

Оформление заняло пустячное время. Табельщик вручил № 603 и направил в цех сборки культиваторов. Здесь производилась немудреная сельскохозяйственная техника – культиваторы, плуги, бороны. В этом деле завод был самым большим в мире.

Работа была несложной, но тяжелой. Смена длилась десять часов. Если рабочий не выполнял заданную норму, его увольняли, перевыполнял – получал незначительную премию. Все было ясно и просто. И очень нелегко.

Так началась американская одиссея русского металлурга Бардина.

А собственно, металлургии пока он и не видел. Через некоторое время, чтобы хоть как-то поближе быть к «огненному производству», он попросил перевести его в кузницу – на ковку деталей сельскохозяйственных машин. В кузнице появился новый помощник. Работать стало еще труднее, правда, заработок повысился.

Прошло несколько месяцев. Помощник кузнеца, русский инженер Бардин, понемногу осваивался с американской жизнью; учил язык, завелись друзья из среды русских эмигрантов. Но господин американский Бизнес не церемонился с людьми, приехавшими сюда на поиски удачи. Уже через несколько месяцев помощнику кузнеца на заводе «Дир-Компани» предложили взять расчет. Почему? Да просто менялись производственные планы, и компаний не было никакого дела до людей, рабочая сила которых больше не требовалась.

Устроиться снова помог Розен. Он дал Бардину рекомендательное письмо на завод, производивший тракторы. Там его могли взять слесарем на сборку машин.

Это небольшое предприятие в штате Айова выпускало за день три-четыре трактора. Они были совершенно непохожи на современные. Двигатель работал на керосине. Вместо радиатора – довольно примитивное устройство, нечто вроде передвижной градирни. Пуск трактора требовал немало усилий. Однако по тому времени тракторы завода «Гард-Пар» считались очень хорошими.

Но мысли о чем-то более близком и интересном для металлурга тревожили все больше. «Чему же я научусь в Америке как инженер?! Скорее забуду и то, что знаю».

Летом 1911 года Иван Павлович расстался с тракторами и выехал в Чикаго. Теплилась надежда устроиться наконец на металлургическом заводе. Но прежде всего надо было найти пристанище. И главное – самое дешевое. Заработанные деньги были совсем невелики. «После долгих поисков мне удалось снять угол у одного галицийского еврея. Это был грязный чулан, где, кроме меня, нашли себе приют полчища голодных и злых клопов. Но этот чулан принадлежал мне. Я жил в нем один и мог, растянувшись на топчане во весь свой длинный рост, часами лежать на спине и, закинув руки за голову, размышлять о незавидной участи бедняков на этой прекрасной земле…»

Потянулись дни бесплодных поисков работы. Поначалу Иван Павлович не терял надежды получить должность инженера по своей специальности. Друг и учитель В. П. Ижевский прислал ему документ, в котором говорилось, что Бардин, русский инженер, приехал знакомиться с американской техникой. Может быть, это поможет? Но надежда таяла с каждым днем. Всюду Иван Павлович встречал грубый отказ. Слова «просьба оказать содействие инженеру Бардину» не стоили здесь ничего.

Оставалось одно: забыть о том, что ты инженер, и искать любую работу. Нет, не любую. Пусть не инженером, а рабочим, но на металлургический завод!

И мысли Бардина устремляются к только что выстроенному металлургическому гиганту – заводу «Гэри», близ Чикаго.

Но не так-то просто попасть туда. Безработных более чем достаточно. Причем таких, с которыми можно не церемониться – русских и поляков, итальянцев и болгар, китайцев и негров. Эти люди согласны на любые условия.

Два раза в неделю у ворот завода вербовщики отбирали тех, кто выглядел здоровее других. Рабочих покупали, как скот, только что не осматривали зубы. «Проходи! Негоден», – то и дело кричал вербовщик подходящим безработным. Иным помогала взятка в несколько долларов: «Годен! Иди туда». «Туда» означало еще один осмотр, врачебный. Но и тут успех решали скорее долларовые бумажки, чем здоровье рабочего.

Наконец «счастье» улыбнулось и Бардину – его приняли рабочим в прокатный цех. Наконец-то он попал в свою стихию! Тут было что посмотреть человеку, посвятившему свою жизнь огненной профессии.

Но при всем том русский инженер был здесь простым рабочим. Работать приходилась по десять-двенадцать часов в день, и с таким напряжением, что вечером человек чувствовал себя совершенно обессиленным. Капиталистический Молох был безжалостен!

А скоро стало еще хуже. Рабочий Бардин получил повышение. Его перевели на сборку и наладку валков по прокатке рельсов. Новая работа оказалась еще более изнурительной и опасной. А платить стали больше на двадцать центов в час.

Уже через две недели появились признаки сильнейшего расстройства сердечной деятельности. Ежедневно на работе бывали мгновения, когда Иван Павлович чувствовал, что теряет последние силы. Волей-неволей пришлось обратиться к врачу. А врач в Америке стоит человеку многих денег.

Бардин пошел к одному из русских. Позднее он записал в дневник не лишенные интереса наблюдения о русских в Америке:

«Надо сказать, что в Америке русские делятся на две категории. Одни – это люди, не забывающие свой родной язык. Люди другой категории, а их большинство, стараются показать, что они уже настолько освоились в Америке и изучили английский язык, что забыли русский. К таким принадлежал врач, у которого я начал лечиться. Он прожил в Америке всего два-три года, но старался показать, что совершенно забыл русский язык. Я ходил к нему неохотно. Неприятно было говорить с ним».

Однажды доктор сказал, что на такой работе Бардин долго не протянет.

Что делать? Решила попытать счастья: попроситься о переводе на более легкую работу в цехе. Ответ начальника цеха был жестоким: «Усталые, больные люди нам не нужны».

В тот же день русского инженера и американского рабочего уволили с завода.

Опустошенным и морально и физически уходил с завода Иван Павлович Бардин. Итак, вот конечный итог пребывания в «земле обетованной»: как инженер он здесь не нужен, как рабочий – оказался слабым и выброшен за ворота. Нет, не здесь, на далекой от родины жестокой земле, совершенствовать ему свое призвание, надо, необходимо искать эту работу у себя, в России!

Ранним зимним утром, на исходе 1911 года Бардин садился на английский пароход «Мавритания».

Ливерпуль, Лондон, Дувр, Берлин, Киев – дома!

ОГНЕННЫЕ ГОДЫ

Бардин сидел у своего учителя со смешанным чувством удовлетворения, что снова в родной alma mater, и настроением игрока, спустившего все, что имел.

За окном завывал ветер. На столе стоял давно остывший чай. А «американец», опустив голову, рассказывал о том, что ему пришлось увидеть и перенести за океаном…

– Да, нехорошо с вами получилось. Нехорошо! – вздыхал старик. – А я, знаете, думал, что вы, Иван Павлович, вернетесь в Россию в другом виде. Ну, как бы это сказать, более уверенным в себе инженером, что ли…

Бардин молчал.

Позднее, работая уже инженером на металлургических заводах в России, он не раз вспоминал этот разговор. И уже иначе оценивал свою заокеанскую поездку. Верно, что Америка не приняла его как инженера. Верно, что он испытал на собственной шкуре беззастенчивую эксплуатацию рабочего люда. Верно, что эта страна была и осталась миром, где почти все измеряется только на доллары.

Но было и другое. То, что накапливалось малыми долями, оседало в голове инженера и человека, привыкшего ко всему относиться внимательно, даже скрупулезно, всему учиться. Посещая в свободное время металлургические заводы близ Чикаго и Нью-Йорка, Иван Павлович вынес оттуда много наблюдений, которые оказались весьма полезными позднее. Очень хорошей школой организации производства была его работа на металлургическим гиганте «Гэри».

Все это принесло недурную пользу позднее. А пока… Пока надо было снова думать о том, где работать.

Бардина тянуло производство. Это было необоримое!

С письмом Василия Петровича он поехал на Юзовский металлургический завод. Один из крупнейших в России, этот завод принадлежал иностранцам. Здесь было два директора, русский и английский. Юридически главой считался русский директор, но фактическими хозяевами на заводе были англичане.

И. П. Бардин получил назначение конструктором в прокатную группу. Это было еще далеко не то, о чем мечтал молодой металлург (доменное дело тянуло к себе!), но это была уже инженерная работа.

Если вспомнить слова Гёте, который говорил, что в жизни сознательного человека имеется три периода: учение, затем путешествие и, наконец, творчество, – то Бардин стоял на пороге главного, третьего периода своей жизни – того, который составляет смысл существования, для которого мы живем, учимся.

И в этот поистине переломный период, когда определяется, будет ли инженер творцом или же только исполнителем, Иван Павлович встретил еще одного человека, которого он потом с гордостью называл своим учителем.

Это был Михаил Константинович Курако.

Замечательный мастер доменного дела, он оставил большой и светлый след в истории отечественной металлургии.

Не получив специального образования, М. К. Курако был одним из тех редких всесторонне одаренных людей, которые умели не только наилучшим образом организовать труд, но и увлечь широтой и смелостью замыслов, собирать вокруг себя таланты, быть их вдохновителем.

Нельзя не вспомнить, что писал о Михаиле Константиновиче И. П. Бардин:

«Формирование молодого инженера, специалиста той или иной области, начинается в учебном заведении, когда переходят к изучению специальных предметов, и на заводе, когда молодой инженер делает первые шаги к практической деятельности.

В этом отношении мне повезло. В институте и на заводе у меня были два прекрасных учителя, о которых я сохраняю самые лучшие воспоминания.

Люди, совершенно не похожие друг на друга по внешности, они имели очень много совершенно одинаковых черт.

Первый из них – профессор металлургии Василий Петрович Ижевский, один из тех работников науки, которые ищут возможно большей связи с практикой…

Другой… не был инженером, не имел никакого диплома. Но, большой мастер-практик, он обладал знаниями и широким житейским опытом…

По внешнему виду Курако являлся прямой противоположностью Ижевскому. По внутреннему же подходу к работе, к своим ученикам оба они были совершенно схожи. Они никогда не теряли своих учеников из виду. Василий Петрович следил за инженером все время, пока инженер оставался инженером. Он всегда все знал об ученике, всегда интересовался им, незаметно помогал, направлял его работу.

О людях оба они судили не по одному какому-нибудь качеству, а по всей совокупности качеств. Это был подход своеобразной психотехники, разумной, правильной, доступной только крупным и умным учителям, к каким, несмотря на свою скромность и незаметность, принадлежал Василий Петрович.

То же и с Константинычем, как мы называли Курако. Его школу прошло множество инженеров, доменщиков, мастеров, горновых, молодых директоров…

Обычный мастер старого времени был самым противным существом. Это был человек, который знал дело детально, но не способен был к глубокому анализу – почему и отчего все происходит. Он знал, что работу нужно делать именно так, а не иначе. В лучшем случае он сообщал лишь кое-кому секреты своего умения, обычно же он никому ничего не говорил, считая их своим капиталом.

Такими мастерами был забит весь Донбасс, весь Урал. Эти люди никаких усовершенствований в металлургию внести не могли. Не могли они также принести никакой пользы и являлись объектом длительной эксплуатации со стороны иностранцев.

Очень редко встречались такие мастера, которые передавали свои знания, которые сами учились и учили других.

К такого рода людям относился Курако. Он любил учить и любил учиться у тех, кого учит, потому что мы ему давали теорию, а сам он давал нам практику жизни, практику дела.

Несмотря на совершенно разные силы Василия Петровича Ижевского и Курако, можно сказать, что лозунг у них был один и тот же: ближе к жизни! У профессора Ижевского, например, было выражение, что учиться надо всю жизнь, учеником же надо быть возможно меньше. Курако говорил: «Тот не инженер, кто через полтора года не может быть начальником цеха. Это – не сменный инженер, это – просто бессменный инженер».

«Оба они, таким образом, совершенно одинаково определяли пригодность человека к той или иной работе. Оба они строго относились к делу, каждый по-своему, несмотря на то, что одного из них – Ижевского, скромнейшего из всех профессоров, – никто, кроме его служителя Данилы, не боялся, перед Курако же, якобы страшным, когда он гневался, трепетали не только его подчиненные, но и кое-кто повыше.

Формула жизни была у них одна и та же. Оба они любили повторять, что инженеру нужна не только голова, но и руки».

Во время революционных событий 1905 года Курако в Краматорске возглавил выступление рабочих своего цеха, за что поплатился ссылкой в Олонецкую губернию на три года.

Большой знаток своего нелегкого, капризного дела, М. К. Курако был талантливым рационализатором и изобретателем. Из конструкций, разработанных под его руководством и вошедших в жизнь, отмечает И. П. Бардин, следует прежде всего указать самую главную – горн доменной печи, который принят у нас в настоящее время и резко отличается от американского.

Под руководством Курако на Краматорском заводе впервые в нашей стране были построены русский наклонный мост, фурменный прибор, пушка, а американские конструкции этих устройств были усовершенствованы на наших заводах при его же участии.

Курако впервые в России прикрепил болтами колошник доменных печей к кожуху, что предохраняло работающих от опасности взрыва при осадках печи. Он также впервые закрыл предохранительные клапаны на газопроводах – при этом прекратились случаи смертельных угаров.

В результате доменные цехи, которыми руководил М. К. Курако, были самыми безопасными в старой России.

Эпиграфом к этой книге стоят слова Ивана Павловича Бардина о мечте, о ее осуществлении. Они взяты из его статьи, которая так и называется: «Мечта и ее осуществление». Вслед за этими словами И. П. Бардин замечает: «Свойство мечтать – участь молодых и нестареющих умов… Михаил Константинович Курако был одним из таких нестареющих умов».

Вместе с Курако Иван Павлович мечтал о металлургии будущего. «Мы рисовали себе необычайные заводы на русской земле, – вспоминает он. – Взволнованная, разгоряченная фантазия уносила нас в сказочную страну технических чудес, где все механизировано, где процесс у домен точен как часы, а люди у горнов могут не бояться никаких неожиданностей».

Так мечта молодого инженера, обгоняя действительность, побуждала его стремиться вперед, по пути к техническому прогрессу.

Вместе с М. К. Курако Бардин перешел на Петровский (Енакиевский) завод, где позднее, после ухода своего учителя, был назначен начальником доменного цеха. Это был цех второго по величине металлургического завода в России. Курако был приглашен обратно на Юзовский завод.

Мечта о большой работе, на которой можно наконец развернуться, проверить свои силы, свои возможности, осуществилась!

Рождение инженера… Когда это происходит? Тогда ли, когда он получает диплом в высшей школе? Или же в первые годы своей самостоятельной работы? А может быть, значительно позднее и только тогда, когда человек становится руководителем ответственного участка работы.

Вряд ли ответ на этот вопрос однозначен. В жизни бывает всякое. Бесспорно другое: чем больше производственных ступеней проходит будущий инженер, тем более подготовленным, зрелым и уверенным специалистом своего дела он становится.

Именно такую школу прошел Иван Бардин к тому времени, как встал во главе большого сложного производства. Позади были тяжелые годы случайной работы, бесправное положение, поиски своего места в жизни. Но это были и годы накопления знаний. Они помогли ему стать настоящим, без скидок, инженером-производственником.

Сейчас, когда Иван Павлович «вступил во владение» доменным цехом, в котором трудилось почти две тысячи рабочих, весь его прошлый опыт был попросту необходим.

А Михаилу Константиновичу в день отъезда четыреста человек – рабочих и инженеров доменщиков преподнесли адрес со словами, идущими от сердца:

«С необыкновенной быстротой, в течение одного года Вы перестроили четыре доменные печи, руководствуясь мыслью облегчить нам труд, помочь нам работать… Взрывы на печах и в газопроводах, уборка канав, ремонт леток, смена фурм, расстройство хода печей – все невзгоды нашей прежней жизни, особенно нас изнурявшие, теперь совсем забыты.

Земно кланяемся Вам, дорогой учитель! Печали и радости почти каждого из рабочих Вас интересовали не менее собственных».

Ради такого признания, такой любви стоило трудиться так, как это умел делать знаменитый доменщик Курако! Учитель давал прекрасный пример своему ученику.

А во внешнем мире происходили грозные события – предвестники новой эры на планете Земля. Бушевала невиданная война.

Ее смертоносное дыхание чувствуется и здесь, на заводе. На месте мобилизованных в цехах работают подростки и женщины. Все увеличивается выпуск металла. Растет число травм на производстве. В одном 1915-м на заводе зарегистрировано почти 73 тысячи несчастных случаев! Администрация – директор бельгиец Потье и главный инженер, его зять немец Шлюпп, – совсем не думает о технике безопасности. Самое главное – это выполнить военные заказы и тем приумножить прибыли компании.

С «рабочим скотом» можно не церемониться. Идет война, и завод, работающий на нее, всегда получит столько рабочих рук, сколько потребуется. Все поступающие на завод теперь дают такую подписку:

«Я, нижеподписавшийся, настоящим подтверждаю, что при поступлении моем на Петровский завод мне объявлено, что я не имею права ни в настоящее время, ни впоследствии требовать от общества ни квартиры, ни угля, ни воды и вообще ничего, за исключением определенной мне заработной платы. В случае нарушения одного условия заводоуправление имеет право меня рассчитать…»

И рассчитывало. Малейшее проявление недовольства наказывалось отправкой на фронт.

Наступил 1916 год. На заводе росло недовольство непосильной работой. Голодали семьи рабочих. Молчать больше нельзя. Надо бастовать!

Авторы сборника «Светлый путь», повествующего об истории Енакиевского завода, Б. Боровик и И. Арутюнов рассказывают, как в один из апрельских дней к начальнику доменного цеха Курако зашли несколько человек. Первым заговорил Дмитрий Неугодов, машинист подъема доменных печей:

– Сил больше нет, Михаил Константинович. Есть нечего. Работаем сами знаете сколько. Что-то надо делать.

Курако посмотрел на рабочих и, помолчав, резко сказал:

– Бастовать надо! Бастовать всем.

Он еще раз испытующе взглянул на своих подчиненных и спросил:

– А вы-то как думаете?

Михаил Константинович прекрасно понимал, что рабочие пришли не только от себя лично.

– Мы думаем так же, – твердо сказал Неугодов. – Хотели знать, как вы.

– Вот и хорошо! Я сказал свое мнение. Передайте его кому надо.

Все присутствующие понимали, о ком идет речь. Организацию забастовки взяли в свои руки большевики.

Шестнадцатого апреля над городом завыл тревожный заводской гудок. Рабочие, оставляя работу, собирались в прокатном цехе. Выступавшие бросали в толпу гневные, зажигающие слова:

– Наши семьи голодают, а хозяева получили только за последний год 16 миллионов прибыли…

– Мастера издеваются. Замучили штрафами… Мы требуем сюда хозяина. Не будем работать, пока наши требования не будут удовлетворены.

Перепуганный Потье отказался показаться перед рабочими. Началась забастовка. А ночью завод заняли казаки. Пошли аресты. Девять человек сослали в Сибирь. Многих отправили на фронт.

С тяжелым сердцем металлурги приступали к работе. Но забастовка не прошла даром: люди поняли, что их сила в единении. Енакиевцы начали готовиться к новой забастовке. Было решено начать ее 25 августа. За три дня до назначенного срока Потье были предъявлены требования рабочих: 8-часовой рабочий день, повышение зарплаты, свобода собраний, свободная деятельность профсоюзов.

Директор не ответил. Забастовка началась.

Снова администрацией завода были вызваны войска. Когда бастующие шли к доменщикам, которые еще работали, их встретили солдаты и жандармы.

– Разойдись! – закричал офицер.

Люди замедлили ход, сгрудились, медленно подвигаясь вперед.

– Предупреждаю – буду стрелять! – охрипшим голосом заорал офицер.

Он выхватил шашку и скомандовал:

– Ружья на руку!.. Огонь!

В грозной тишине, нависшей над заводом, было слышно лишь тяжелое дыхание людей…

Солдаты отказались стрелять! Взбешенный, напуганный командир поспешил увести их в казармы. Радостные, взбудораженные забастовщики бежали к доменщикам.

А навстречу им первыми вышли руководители цеха М. К. Курако и И. П. Бардин!

Забастовщики не знали, что еще накануне Потье вызвал к себе начальника доменного цеха и просил уговорить рабочих выйти на работу:

– Вас любят рабочие. Забастовка срывает военные заказы.

Михаил Константинович улыбнулся в усы и, поднявшись с кресла, сказал:

– Именно потому, что рабочие любят меня, я не буду их уговаривать прекратить борьбу за лучшую долю…

Августовскую забастовку енакиевских металлургов подавили теми же средствами – всех, кто не захотел выйти работать, отправили в действующую армию. Многие поплатились тюрьмой. Но часы истории неумолимо, логикой развития общественных событий уже пророчили великую революцию. По заводу и городу распространялись всевозможные слухи – о немцах-шпионах, обстоятельствах убийства Распутина, о подпольной деятельности революционеров.

Вскоре поступили первые сообщения о свержении самодержавия. Тысячи возбужденных людей собрались у ворот завода. На кумачовый полотнищах над морем голов будоражили умы слова: «Да здравствует революция!», «Долой войну!» На бугре, у каланчи, начался митинг. Выступали ораторы с красными бантами на пиджаках. Пели «Марсельезу».

…Прошли выборы в Советы рабочих депутатов. Меньшевики получили большинство. Большевикам Енакиева, ряды которых сильно поредели за годы войны, предстояли серьезные бои. Постепенно в город возвращались арестованные и высланные большевики. В апреле большевистская организация города Енакиева насчитывала уже 240 членов. На митингах, в Советах шла ожесточенная борьба с меньшевиками.

Запомнили енакиевцы приезд Григория Ивановича Петровского. По поручению ЦК он объезжал промышленные города Донбасса. Он деловито, не торопясь, ознакомился с положением в городе. Беседовал с рабочими, – расспрашивал о делах на заводе, знакомился с работой партийной организации, выступал на митингах.

С этих июньских дней енакиевские большевики окрепли, почувствовали массовую поддержку рабочих. В августе состоялись перевыборы в Енакиевский Совет, в него вошли 31 большевик и только 9 меньшевиков и эсеров.

27 сентября общее собрание организации РСДРП(б) города Енакиева приняло постановление:

«Учитывая безвыходное положение, которое создалось благодаря тактике мелкобуржуазных социалистов и «социалистов-патриотов», мы считаем единственным выходом – переход всей власти Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».

А на заводе дела шли неважно. Потье «руководил», сидя в Петрограде, где находилось правление Русско-бельгийского металлургического общества. Всю документацию и деньги он забрал с собой, уезжая из Енакиева. По существу, завод был без хозяев. Запасы сырья иссякали. Рабочим не выплачивали заработную плату. Почти прекратился выпуск металла.