Текст книги "Не родись красивой..."

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ

Будильник с вечера я не заводила и, тем не менее, проснулась рано. Конечно, первое, что увидела, – солнечное пятно на стене. До него можно было дотянуться, погладить рукой, даже почувствовать тепло. Митя, верный друг, спасибо! И, пожалуйста, не переживай – я не забыла о тебе. А сейчас, прости, надо позаботиться о Рубике...

Позади пёстрого киоска, того самого, где с веткой пиона ещё недавно поджидал меня щедрый Серёжа, я разыскала картонную коробку из-под каких-то ароматных сладостей. Возвращаясь домой, раздумывала – что лучше: обрезать высокую коробку или оставить как есть? Но сумеет ли Рубик запрыгивать в неё? И лишь когда зашла в кабину лифта, вдруг сообразила: зачем же обрезать, надо просто сделать для него дверь.

Мама была ещё дома. Она удивилась и красивой коробке, и моему энтузиазму:

–    Теперь я спокойна – у Рубика будет заботливая хозяйка.

–    А ты всё-таки сомневалась?

–    Не так, чтобы очень, но ведь иногда ты давала повод для сомнений.

–    Ах, мамочка... Ну, так не хотела об этом говорить, но... Ладно, признаюсь. Помнишь, под моей кроватью недавно нашла банку с мелом?

–    Ты сказала, что босоножки подмазывала.

Я поскребла под распущенными волосами затылок и огорчённо сказала:

–    Никакие, мамуля, не босоножки. Если хочешь знать правду, то я забеливала в подъезде пятна. Да, не удивляйся. Вставала по будильнику в четыре утра и шла белить.

–    Неужели – ты? Одна, ночью?! – совершенно поражённая, спросила мама.

–    Как видишь. Выходит, не так уж хорошо и знаешь меня. Чего ж тогда говорить о Прошкине! Гришу, может быть, вообще никто не понимает.

–    Ладно, беру слова обратно. Не будем о Прошкине. Но ты-то как решилась?

–    Да просто. Элементарно. И чего такого особенного? Взяла банку с мелом, кисточку ватную на палке – одна минута, и нет пятен. Больше разговоров. Любой бы мог. Только странно: никого почему-то не нашлось. Гриша правильно говорит: равнодушные все и ленивые. Лишь бы у телека сидеть. Да чтобы коврик у своих дверей был чистый.

–    Дочка, всё справедливо говоришь, но до сих пор не верится: одна, ночью! И хоть бы намёк дала.

–    В том-то и дело, интересно же, когда тайна. Никто-никто не догадывается... И разве ты пустила бы меня?

–    Ни за что!

–    Вот видишь! Я так и думала... Мам, а на работу ты не опаздываешь?

–    Ох, работа, работа. Нет времени оглянуться, собственную дочку понять. Кажется, и не заметила, когда ты выросла? И почему такая вот стала?

–    Не нравлюсь?

–    Не говори глупости. Вся жизнь моя в тебе. А видишь, что получается – не знаю по-настоящему, какая ты. Как и Павла... не знала.

Я не дала ей расстроиться.

–    Так, может, и министром меня не назначишь? Ведь свои кадры надо знать хорошо. Мамусь! – Я поцеловала её в одну щеку, в другую.

 – А какая на самом деле я? Мне и самой интересно. Может быть, в прапрабабушку. Далёкую-далёкую. При Иване Грозном жила. Или даже при князе Владимире. Ты ничего о ней не слышала?

–    Господи! – засмеялась мама. – Да отпусти же меня! И правда, с тобой на работу опоздаешь!..

А мне тоже предстояла работа. Большими портновскими ножницами я кое-как прорезала в твёрдом картонном ящике дверь, отогнула её и красным карандашом нарисовала два нуля. Настоящий вход в туалет. Отлично! Всем буду говорить, что Рубик у меня грамотный, умеет читать и... писать. Я радостно засмеялась: да, писать. А ударение в этом слове изменять не обязательно. Кто догадливый, тот поймёт.

Спуститься вниз и набрать песку было делом пяти минут. Вот и готово всё: дверь с нулями открыта, на дне маленькой железной сковородки – жёлтый песочек. И в холодильнике молоко поджидает. Вечером я могла бы всё выпить, но помнила о Рубике и немножко оставила в кружке...

На последнем этаже я вышла из кабины лифта, и тотчас где-то по радио пропикали сигналы времени – 8 часов. Не спит ли?.. Ничего, усмехнулась я, может и открыть министру экономики.

Точно: засоня. Дверь открыл лишь после третьего звонка. Однако я ошиблась. На самом деле «засоня» отмывал в ванне руки. И было, от чего отмывать. Такой сочной, жирной грязи я никогда не видела. Чёрная, даже с каким-то фиолетовым оттенком, грязь широким блином лежала на сетке неглубокого деревянного ящика, который стоял на краях таза с водой.

Я-то думала: Прошкин спит, а он ещё два часа назад поехал на окраину города, где какой-то ручей протекает, в котором и водится лакомый для рыбок червячок под названием «трубочник», длинный и тонкий, как ниточка. Эту информацию мне Гриша выдал. Он как раз и занимался тем, что в холодную, чистую воду выманивал червячков из грязи.

–    Давайте, шустрики, вылезайте. Рыбки давно ждут вас.

И котёнок Рубик тут же сидел, наблюдал. Но запах грязи ему не очень нравился, брезгливо подёргивал иголочками усов.

Червяков, сбившихся в живой розовый комочек, Гриша подцепил ложкой и бросил в аквариум. Какой там начался праздник, какой пир! Я вспомнила о молоке в холодильнике и взяла котёнка на руки.

–    Ну, Рубик, прощайся с хозяином. Пора и нам завтракать. Свой новый дом осмотришь.

–    Уже уходишь? – с сожалением спросил Прошкин. – Может, ещё побудешь?

–    Хотела молока ему дать, – уклончиво сказала я. – Он ведь любит молоко?

–    И я могу налить. Просто не успел из-за этих червяков. Да вот сейчас налью в блюдечко.

–    Если молоко в холодильнике, то надо согреть.

–    Рубик у меня закалённый.

–    Нет, Гриша, он теперь мой. Не хочу, чтобы простудился.

–    Чего же проще, можно и согреть.

–    Тогда помогу тебе, – решительно сказала я.

Он только сидел на табурете и смотрел на меня. Молоко в чашке я поставила в кастрюлю с водой и зажгла горелку. Отрегулировала огонь с синими язычками пламени. Осталось обождать, когда нагреется вода.

–    Вот мне бы такую сестру, – мечтательно сказал Гриша. – А то мать всё время ворчит: это не так, это плохо, не засти свет. Я и в кухню не захожу, когда она здесь.

–    А сейчас сидишь.

–    Ты же не гонишь.

Я потрогала пальцем молоко и налила в блюдце. Через минуту, глядя, с какой быстротой Рубик работает длинным язычком, Гриша улыбнулся:

–    А правда, тёплое ему больше нравится.

–    Гриша, – затаённо спросила я, – ты почему вчера сказал, что снова оборвёшь жилку к балкону Звонарёва?

–    Почему?.. – Он пошевелил губами, поднял плечо. – Почему? Наверно, со зла.

–    С какого зла?

–    Обыкновенного. Разве не ясно? Натянули леску, вам интересно, радуетесь, что-то пересылаете друг дружке. Обидно всё-таки.

–    Но мы дружим с Митей.

–    Знаю.

–    Тогда и обижаться нечего.

–    Ага, нечего! А мне как на это смотреть? Не хочу, чтобы ты с ним дружила.

–    Гриша, но так ведь нельзя.

–    Может, и нельзя. А что могу поделать? Я сам хочу дружить. Да, с тобой дружить. Понимаешь?

Я длинно вздохнула, даже волосики на спине Рубика шевельнулись. Просто не знала, что и сказать.

–    Расстроилась? – спросил Гриша.

–    А ты как думал! Митя очень хороший парнишка. Добрый. Отросток лимона в горшке подарил. Спектакль для всего двора с ним готовили. Мастерили канатоходца.

–    Я могу рыбок тебе подарить. Меченосцев, данио. У меня в другой комнате ещё два аквариума стоят. Отдам маленький, на четырнадцать литров. С растениями. И сачок есть.

–    Гриша, спасибо. Мне Рубика достаточно.

–    Понятно: дружить не хочешь, – мрачно произнёс Прошкин. – Эх, а я думал, будешь моей гирлой.

–    Какой такой гирлой?

–    Ну, по-нашему, девчонкой. Девочкой.

–    Девочка по-английски: гёрл.

– Да это я знаю. Просто ребята так говорят.

–    Значит, стать твоей девчонкой, гирлой?.. – протянула я. – Любопытно. Очень.

–    Чего любопытного? У каждого парня есть своя девчонка.

–    Своя девчонка. Это как? Собственность, рабыня?

–    Рабыня какая-то. Во, придумала! Говорю же: моя девчонка. Разве не понятно?

–    Твоя?! – Кажется, я не на шутку рассердилась.

–    Ладно, отъехали! Остынь. – Лицо у Прошкина затвердело, брови сошлись в прямую линию. – Если не нравлюсь, если считаешь за придурка, урода, чокнутого...

Именно таким его и считала. Но это было вчера...

–    Предлагаешь дружить? – подумав, спросила я.

Он не ответил. Однако голову чуть повернул в мою сторону.

–    Надо подумать, —добавила я. – Только как-то... рабыня, вещь, собственность...

–    Ну сказал, – потупился Гриша. – Можно и забыть.

–    Что ж, поглядим... Рубик, – я погладила котёнка, – ты тоже так считаешь?.. Посмотрим, как он будет себя вести. Учти, Прошкин, я, между прочим, весьма важная государственная персона – министр экономики.

–    Ух, ты! – словно бы поверив и сразу повеселев, восхитился Прошкин. – Вот это да! Министр. Тогда личная охрана тебе требуется.

–    Я думаю обойтись без охраны.

–    Как же так, обязательно нужна. Вдруг какой-то злоумышленник что-то нехорошее задумает. Смотришь же телек: там взрыв, там кого-то в подъезде грохнули, да еще с контрольным выстрелом в голову. Если желаешь, могу стать твоим телохранителем. Ни один волос с головы не упадёт.

–    Нет, благодарю. За охрану надо платить. А денег в государственной казне мало. Ведь не станешь охранять за красивые глаза.

–    Я?.. – переспросил Гриша. – А почему? За Анютины глазки я соглашусь без всяких денег.

В этом нелёгком разговоре я чувствовала себя, в общем, довольно свободно, а тут смутилась, подняла пустое блюдечко, обмыла его под краном и села на свободный табурет.

–  Гриша, – переменила я разговор, недавно мне пришла хорошая идея. Интересно, как ты оценишь? Что, если во дворе нам открыть ярмарку? Всякие вещи продавать. Ну, и покупать, кому нужно. К примеру, я могу пошить тапочки. Комнатные. Или ожерелье на шею изготовить. Из бисера. Я в тетрадке у себя рисовала. Всякие... А вот эта браслетка нравится?

Хозяин квартиры с большим интересом осмотрел на моей, уже загоревшей от солнца руке разноцветное украшение из блестевших бусинок и поцокал языком:

–    Клёвая... Позавчера один пацан – Сенятка, шустрый парнишка, весёлый, помыл джип у одного американца. Капот, стекла. А потом положил букет васильков. Так американец десять долларов отвалил ему... А за такую штукенцию... – Гришка прищурился, – может, и полета не пожалел бы.

–    Долларов? За браслетку?

–    Натурально. Американцы же. Есть, конечно, и жадные.

–    Ничего себе, – сказала я.– А могу и медвежонка сшить. Или зайца с ушами. Могу продать свои сапоги. Они ещё очень даже хорошие, только тесны стали. А на эти деньги купила бы себе чьи-нибудь другие, размером побольше. А вот ты можешь продать своих лишних рыбок, не нужно и на птичий рынок отвозить. У каждого найдётся, что продать и купить. Ну, как моя идея? Специальный стол поставим. Повесим плакат. Я смешной придумала: «У НАС ДЕШЕВЛЕ, ЧЕМ У ЛЕ МОНТИ!» Что скажешь?

Я ожидала, что Гриша сразу ответит. Нет, задумался. Погладил своё твёрдое, как железо, ребро ладони. Наконец вымолвил:

–    Тут охрана нужна. Обязательно.

–    Опять ты с охраной!

–    Не понимаешь. Ребята с других дворов узнают и придут. Да этот стол твой кверху ногами перевернут. Или налогом обложат. Знаю: есть такие крутые, стороной не обойдут.

–    Рекетиры? – нахмурилась я.

–    Как везде, – кивнул Прошкин.

–    И ты что же, станешь спокойно на это смотреть?.. А-а, – протянула я, – дошло: тебе надо будет за это платить. За охрану. И сколько же процентов? Пять, десять, пятнадцать? Сколько отстёгивают рекетирам?

–    Чтобы полный порядок был?

–    Конечно! Кому нужны перевёрнутые столы. Ну, ты-то должен знать. Давно имеешь дело с бизнесом.

–    А вот за него, – Гришка показал на Рубика, прикорнувшего у меня на коленях, – я деньги просил, требовал?

–    Ха! Ещё и за котёнка! Ну, даешь!

–    А ты, Анюта, клуб весёлых и находчивых не устраивай. Я что, хоть слово сказал, чтобы платили? Не слышала. И не услышишь. Это говорю твёрдо. Как отрезал! А порядок обеспечу. Можешь не волноваться, никто не тронет.

–    За это, Гриша... не знаю, какое тебе спасибо, – благодарно сказала я.

–    Но отстёгивать, – подумав, проговорил Прошкин, – всё равно придётся.

Я выжидательно посмотрела на него. Вот это да! На что же, интересно, намекает?

–    Не думай, я не дурак. Эту ярмарку для чего придумала? Таким, как бабушка Марья, помогать. Верно?

Что угодно он скажи – я бы так не поразилась. Гришка даже опередил мою мысль. Я до конца ещё не всё обдумала. А он помог. Конечно, это главное. Мне вдруг захотелось обнять Грилу... Но удержалась. Лишь сказала:

–    О Лариных ты знаешь? Из девяносто второй квартиры. Трое детей у них. Иринку недавно видела, она во второй класс перешла. Представляешь: стоит у киоска и такими глазами смотрит на мороженое... Может, никогда ещё не пробовала?..

Прошкин сказал:

–   А порядок, вот увидишь, будет железный.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ. ПОХОЖА НА СКАЗКУ.

НО ВЕДЬ ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ

День был удивительный. Можно сказать, необыкновенный. Я прожила его совсем по-новому. В иные минуты просто не узнавала себя. Словно бы рядом ходила и советовалась со мной ещё одна девочка. По внешности – мой двойник. Только она была невидимка. Ту, другую девочку, никто не видел, но я-то чувствовала, понимала: она здесь, рядом. Она думает вместе со мной, решает, советует. А ещё я не могла не ощутить какого-то нового отношения к себе. Красотка Юлечка прямо сказала:

–    Анют, да ты ли это? Не узнаю.

Мне оставалось лишь улыбнуться:

–    Не сомневайтесь: точно – я. Я самая. И платье, видишь, то же. И ключ на шее от квартиры, вот, взгляни – номер 51.

–    Ну, чудеса какие-то! – снова удивилась Юлечка и показала свои сахарные, рекламные зубы. – Ты и не ты. Кажется, по-настоящему не знали тебя. И не понятно было, как к тебе относиться. Сначала подумали с Наташей, что – хитрая. Ты ловко тогда Серёжу... будто, в самом деле, нитками пришила к себе.

–    Пришила?.. Вот это да! Бред! Да просто жалко стало: только надел новую майку, хорошую, дорогую, и – хрясть, порвал у ворота. И родители могли заругать. Ну, сбегала за нитками... В чём моя вина-то? Даже смешно... пришила. И мне ли тягаться? Вы с Наташей такие обе красавицы. Не мне чета. С отцами. Машины у вас... Нет-нет, в чём другом, а в хитрости обвинять... такого на меня не вешайте.

–    Сейчас-то сами видим. А тогда... как было не злиться? Мальчишки с ума посходили. Циркач Звонарёв к тебе прилип, кругами ходит. Сам знаменитый Прошкин клинья подбивает. А Серёжа, говорят, цветы тебе подарил.

–    Цветы? – Я постаралась усмехнуться: – Ещё скажете – букет! В целлофане! Ой, не надо. То был бутончик пиона... Ещё и распуститься не успел. Юлечка, ты пойми: возможно, за что-то меня уважают. Может быть. Когда что-то обидное вижу, несправедливое, мне ужасно хочется вмешаться и помочь. Жизнь у всех разная. И старые, и больные. Про бабушку Марью сами знаете. А дочка её и на похороны не пришла. Обидно же. Вот и надо друг другу помогать.. Мы-то здоровые, молодые. По-моему, ведь хорошо придумали – ярмарка. Интересно. И польза какая-то будет. Кому плохо, поможем. Ты согласна со мной? Будешь участвовать?

–    И спрашивать не надо: конечно! Уже определила, что вынесу на продажу. Дядя подарил Барби. И у меня их было целых три – Марианна, Ненси и Катрин. Зачем столько? Две продам.

–    Но помнишь условие: в фонд поддержки отчисляем двадцать процентов?

–    А мне, Анюточка, нисколько не жалко. Могу и тридцать отдать. Благотворительность в России всегда была в моде.

–    Юль, а не могла бы уточнить, кто в вашем подъезде особенно нуждается в помощи?

–    Хорошо, подумаем с Наташей.

С самой Наташей я разговаривала час назад. Она и доказала мне, что лучшая доля отчисления – двадцать процентов.

–    Больше нельзя, – уверяла она. – Кто станет торговать себе в убыток?

–    Но это же не просто торговля...

–    Всё равно, есть законы рынка...

С Наташей спорить трудно – министр финансов! К тому же обещала вести бухгалтерию. Вести бесплатно. Объяснила так: –  Мой вклад в благотворительность.

Гриша Прошкин считал (да и я была почти такого же мнения), что люди эгоисты, ни о чём, кроме своих удобств и выгоды, не желают думать. А на самом деле людей надо просто растормошить, завести, как пружину в часах, попросить.

На что уж дедушка Леонтий – инвалид войны, без глаза (в моем списке нуждающихся числился первым), и то, когда услышал о ярмарке, сразу заявил: дело стоящее, и лично он с большой охотой избавится от многих вещей, которые скопились за долгую жизнь и теперь лишь мешают ему. Среди вещей на продажу назвал велосипед, пресс для отжима сока, складное кресло, зонт, лыжи, набор инструментов для переплётного дела. А ещё стенные часы с боем, вот только подремонтирует малость.

–    Раньше внукам бы оставил, а теперь – куда?

Я на всякий случай записала вещи, которые он собирался продать. Может, на дереве список повесить? Удобно. Только от одних его вещей сколько можно в фонд выделить!

 Фонд! Скорей бы! Той же Маринке и её братикам мороженого купить. Штук пять, а то и десять.

С Митей разговаривала по телефону. Он со всеми моими предложениями был согласен, вызвался написать плакаты, вывесить на дверях подъездов.

–    А снова протянуть жилку не хочешь? – спросила я.

–    Давай! – охотно согласился он. – Жилку возьму потолще. Хоть пять ворон выдержит.

–    А мне кажется, ее больше никто не тронет, – сказала я с некоторым намёком.

Но Митя намёка не понял. Радостно сообщил о чёрной смородине:

–    Урожай в это лето будет отменный. Скажи, на ярмарке могу продать её?

–    Да пожалуйста! Мы первые с мамой купим.

–    Тебе-то не продам!

–    Ой, чем же провинилась?

–    По воздушной почте получишь.

–    Я смотрю, наша почта в одну сторону будет работать.

–    Ты блинчики забыла?

–    Митя, это были оладушки... Но заказ на блинчики я запомнила. Итак, натягиваем жилки...

Дома я заглянула в коробку Рубика. Песок был сухим. Разыскав на кровати дремавшего котёнка, строго сказала ему:

–    Не вздумай на одеяло налить! Идём, будешь снова учиться читать. – Я отнесла его к ящику, показала красные нули и потребовала, чтобы хорошенько их запомнил. Потом провела нового жильца через кошачью дверь, посадила на песок. Рубик принялся всё обнюхивать, мяукнул, словно о чем-то спросил. Я не стала мешать. Кажется, понял. Вот что значит толково объяснить. Это для всех полезно. Включая и самых крутых.

  Наезженной дорогой я вновь отправилась на девятый этаж. Гриша, к моему удовольствию, оказался дома – всё возился со своими рыбками. И на его лице я прочитала удовольствие, оттого что увидел меня. Сразу поинтересовался:

–    Как там Рубик, освоился?

–    Он молодец, учит грамматику. А я всё хлопочу. С ярмаркой должно получиться. Митя Звонарёв уже плакаты пишет... Гриш, а ты всё-таки не прав. Нельзя думать только о себе. У нас не рабовладельческий строй. Мы свободные люди.

Прошкин, будто обессилев, сложил руки на груди.

–    Ты – о жилке?

–    Правильно, догадался.

Он сморщил лицо, сдавил пальцами скулы, будто собирался смять их.

–    Ну, балда, дурак, ну не подумал: подцепил её крючком и рванул. Что теперь...

–    Знаешь, что предлагаю? – таинственно сказала я. – Мы с тобой тоже можем устроить почту. С твоего девятого протянем жилку на мой четвёртый. Проще простого: свесишь двойную леску, а я прибью к перилам гвоздик. Надумаешь прислать телеграмму, скрепкой её прижмёшь – раз, и через секунду у меня!

–    Космическая связь, – улыбнулся Гришка. – А«тебе как? Поработать придётся. Пока-то на пять этажей поднимешь.

–    Не беда, была бы весть хорошая.

–    А ты плохих не посылай.

–    Жизнь, Гриша, как арбуз, в полоску, – вспомнила я дедушку Леонтия. – Да, хочу предупредить: почтовую связь со Звонарёвым я собираюсь восстановить. Что скажешь?

Потускнел Прошкин, задышал носом.

–    Ну-у, опять, – с укором протянула я.

–    Что ну?.. Хочешь, так хочешь. Не против.

Я сильно обрадовалась:

–    Гриша! Ты мне объясни, вот убей, не могу понять – как же это получается? Ужас, до чего плохо думала о тебе, а ты... ну, какой ты, прямо не знаю... – Других слов я не нашла и поспешно сказала: – Мне надо бежать. К концу недели открыть бы ярмарку...

Бежать! Мчаться! Это меня подгоняла та девочка, мой двойник. В первый подъезд, в шестой, снова – к Наташе. А кроме того, решила позвонить Серёже. Для чего? Диапозитивы меня не волнуют. Даже цветные. Даже на всю стенку. Даже на фоне белых лебедей. Это потом, когда-нибудь. А вот что скажет о ярмарке? Рассуждал тогда толково, как политик: разруха, голод, беженцы, о бабушке Марье сожалел.

Итак, позвонить Серёже? Но оказалось, что сегодня я была способна на большее. Не остановила меня и металлическая дверь, затянутая коричневой кожей, с красивой ручкой и золотистым глазком. И позвонила не робко, секунды три держала палец на кнопке. А увидев высокого Серёжиного отца, отворившего дверь, всё же немножко смутилась. Однако девочка-невидимка и тут нашлась. Бодрым голосом я сказала:

–    Здравствуйте, Павел Николаевич!

–    Анечка! Милости прошу. Ты – к Серёже?

–    Он дома?

–    Скоро выйдет. Моется. Подождёшь?

–    Если не долго.

Павел Николаевич усадил меня в мягкое кресло, налил из высокой бутылки розовой шипучки, поинтересовался новостями.

Пожалуйста! За этим и шла. Я с удовольствием рассказала о задумке с дворовой ярмаркой, о будущем фонде поддержки тех, кто болен, стар или сильно нуждается. Разве не любопытно было узнать мнение работника банка, тем более о процентных отчислениях. Не ошиблась ли Наташа?.. Молодец, не ошиблась...

И Серёжа наконец появился. В мохнатом халате, с влажными волосами. Пришлось кое-что повторить. Но говорила уже не я, а его отец. И хвалил меня, даже заставил покраснеть.

–    Анечка, добрые дела куда труднее делать, чем злые, плохие. Ты сама-то понимаешь, как прекрасно ваше начинание? Сегодня общество униженное, несчастное. Надежда на молодые силы. И вы доказываете: есть такие силы...

Минут пятнадцать ещё сидела я в мягком кресле. Говорила, слушала, сама себе удивлялась. Потом финансист оставил нас вдвоём, и Серёжа объяснил, почему так долго не давал о себе знать: снова несколько дней провёл на даче, а самое главное – сломался затвор фотоаппарата. Отнёс аппарат в ремонт, и, когда его починят, они обязательно отправятся в парк. «К лебедям на свидание», – улыбнулся Серёжа.

–    Ты очень красивая стала, – сказал он. – Будто месяц не видел тебя. Волосы так блестят. Каким шампунем пользуешься?

–    Ну, Серёжа, о чём ты? Кругом столько бедных и немощных. Ты сам-то как относишься, поддерживаешь нашу идею?

–    Согласен с отцом. Благотворительность всегда в почете. И в России были знаменитые меценаты. Жёны императоров занимались этим, жёны президентов в Америке. Между прочим, это и выгодно. Компании, фирмы, которые жертвуют деньги бедным, часто освобождаются от налогов. Так что я, Анечка, – за! Горячо и полностью...

–    Ну, и сам можешь какую-нибудь вещь купить или продать? – спросила я.

–    Почему ж, естественно. Надо подумать... Что-то, может быть, найду. Но.. – Серёжа покачал перед своим лицом пальцем, – ту памятную, синюю майку, заштопанную твоими смуглыми ручками... на самом дорогом аукционе не продал бы!

Вроде и приятно это было услышать, только я отчего-то заспешила домой.

Из богатой квартиры банковского работника я ушла в седьмом часу. Мама давно была дома, успела познакомиться с Рубиком, посмеялась над его туалетной комнатой, где к тому времени уже имелись вещественные доказательства моих строгих дневных наставлений.

  О будущей дворовой ярмарке мама слышала.

–    Ну, дочка, заварила кашу! просто и не знаю, ругать или радоваться?

–    Лучше порадуйся. Постучим по дереву. Мне и самой страшно.

–    А знаешь, –  раздумчиво сказала мама, – не случись такой страшной смерти бабушки Марьи, может, и не встрепенулись бы. Я с работы сейчас шла – Клава остановила, доложила о вашей ярмарке. Дед Леонтий десять минут держал на лавочке. Уж столько о тебе наговорил!.. А я только теперь поняла, в кого ты у меня такая... фантазерка.

Мы долго сидели с мамой в тот вечер. Хороший вечер. Пили чай и о многом-многом успели сказать. А перед тем, как ложиться спать, меня будто что подтолкнуло – вышла на балкон. Свисавшую сверху жилку с гайкой-грузиком я не увидела, а белевший листок сразу бросился в глаза. Я отцепила листок и в комнате прочитала: «Анюта, салют! Это я. Тебе и Рубику – спокойной ночи».

Рубик пытался разбудить меня в половине седьмого. Это мама сама наблюдала. А рассказала почти в девять, после того, как я положила телефонную трубку.

–    Шустёр твой питомец. Одеяло свесилось – по нему и забрался. Крепко спала. Возле пальцев руку тебе полизал. Не услышала, даже не шевельнулась... А чего Митя спозаранку звонил?

Я подняла над головой рыженького шустрика и засмеялась:

–    Вчера, говорит, отец с фазенды вернулся, сумку гороха привёз. Митя сам его сажал. Горох, говорит, слаще мёда. Представляешь!

–    У твоего изобретателя всё возможно.

–    Посмотрим! Обещал угостить. – Я закружилась вместе с Рубиком. – А как ты, усатик, насчёт горошка?

Котёнок мяукнул.

–    Видишь, мам, он сказал, что с удовольствием. И правильно, шустрик. С Митей мы не пропадём.

КОНЕЦ

«Воронежские писатели – детям»

Добряков Владимир Андреевич

НЕ РОДИСЬ КРАСИВОЙ...

Редактор Т.Т. Давыденко

Оформление обложки А.П. Ходюка

Иллюстрации С.В. Калачева

Технический редактор Е.А. Парамонова

Корректор В.И. Рубанова

Компьютерная верстка С.А. Филипского

Сдано в набор 14.08.03. Подписано в печать 05.12.03. Бумага типографская № 2. Гарнитура «Таймс». Печать офсетная. Усл. кр.-отт. 16,4. Уч.-изд. л. 17,4. Тираж 2000 экз. Заказ № 4394. С «50».

ОАО «Центрально-Черноземное книжное издательство» 394077, г.Воронеж, ул. Лизюкова, 2.

ФГУП «Издательско-полиграфическая фирма»

394000, г. Воронеж, проспект Революции, 39

Во всех случаях полиграфического брака обращаться в ФГУП «Издательско-полиграфическая фирма»