Текст книги "Не родись красивой..."

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

ПОДАРОК

Я вернулась с полпути. Тоже, как и Митя, отправилась платить по квитанциям. И вот что удивительно: лифт спустил меня на площадку первого этажа, откуда была прекрасно видна дверь сорок первой квартиры, потом я вышла из подъезда, миновала наш длинный дом, и лишь на углу вдруг подумала о дедушке Леонтии. Как же могла забыть? Вот тебе и чуткая, хорошая! Если уж взялась помогать, то помни. И не хвастайся. Я, конечно, тут же вернулась.

Дедушка Леонтий совсем растрогался. А когда я сняла показания электросчётчика и заполнила квитанцию, он положил передо мной старый альбом в матерчатом переплёте. Раскрыл его и стал показывать карточки. Некоторые из них уже были совсем жёлтого цвета.

– Это отец после гражданской войны. Матушка на тридцать лет пережила его. А вот – брат Яков. В сорок первом погиб. Старший брат Сергей в танке сгорел под Курском. Это – жена Мария. Хорошая была женщина, шесть лет назад похоронил... На этой карточке – сын Алёша. Водка проклятая сгубила. А это—дочь Лариса. Видишь: с сыном и дочкой своей. В Николаеве живут. Украина. А сейчас и двое внуков народилось. Правнуками, значит, мне приходятся. Родня вроде имеется, а вот четыре года никого уже не видел. Последнее письмо перед Рождеством прислали. Вот как! Были вместе, в одной стране, а теперь словно чужие.

Слушать дедушку было горько. Я и о своём отце могла бы сказать: тоже очень давно не видела его.

–    Ладно, хватит об этом.– Хозяин закрыл альбом и спрятал в ящик буфета. – А вот на тебя, рыбка золотая, – проговорил он ласково, – ну никак не налюбуюсь. Откуда только взялась, светлячок хороший? Поверишь... это по секрету тебе: через день бриться начал.

–    Ой, дедушка, – засмеялась я, – то-то смотрю на вас – будто моложе стали.

–    Не говори, прямо жених!.. Ты в кассе там заплатишь, что положено, а после купи себе в ларьке жвачки. Я знаю: жвачка для вас – первое угощение.

Первое не первое, а жвачка – вещь отличная. Всю обратную дорогу я усердно трудилась языком и зубами, не раз выдувала пузырики, которые тут же лопались, и снова работала челюстями. Может быть, занятая ароматной жвачкой, я и не заметила странного предмета, повисшего над моим балконом.

Лишь дома обнаружила. И то не увидела, а услышала. Едва успела открыть шкатулку, где у нас хранятся квитанции и счета, как тут же и донёсся какой-то писк. Нет, не какой-то, я сразу подумала: кошка. Только откуда она? Однако ведь пропищала. И где-то рядом. У соседки тёти Нины на балконе? Но она кошку не держит. И тут снова – писк, да такой жалобный. Я вышла на балкон. Тогда и увидела «странный» предмет. Он оказался обыкновенной корзинкой, с какой ходят по грибы. Закрыта марлей. И вдруг прямо на моих глазах марля в одном месте приподнимается, и сквозь неё тонкий ус вылез. Кошка. На нашем балконе. Я осторожно потянула за верёвку; Не поддаётся, видно, где-то привязана. Определить точку, откуда спускалась верёвка, труда не составило. Выгнула шею, подняла голову. К верхнему балкону тянется. На девятый этаж.

Это как же понять?.. Вероятно, и сама усатая пленница в корзине мало что понимала – в третий раз жалобно и длинно мяукнула, словно что-то спрашивая у меня. Может быть, посмотреть? Я сняла корзину с проволочного крюка. Потом развязала толстую нитку, отвернула край марли. На меня глядели два круглых, блестящих глаза. Глядели, казалось, с интересом. И доверием. Мордочка рыжая, симпатичная, носик розовый. Котёнок. Чуть побольше моей ладони. Видно, я понравилась ему: поднялся на задние лапки, точно потянулся ко мне.

Я взяла котёнка на руки, а на дне корзины увидела листок бумаги. На нём было написано: «Анюта, салют! Меня зовут Рубик. Я хочу жить у тебя».

На балконе у нас стоит скамеечка. Отец когда-то сделал. Я на неё становлюсь, когда развешиваю бельё. Сейчас, с котёнком в руках, я опустилась на скамейку и задумалась. Не случайно Гриш-ка тогда сказал, чтобы завела кошку или собаку. Мой характер ему не нравится! Потому что не дрожу перед ним, как остальные. Привык командовать. Повелитель!

–    Ничего у вас, Рубик, не выйдет! – Я погрозила котёнку пальцем. А он, глупый, замахал хвостом и коготки острые выпустил. – Всё равно не боюсь вас. И хозяину твоему вредить не позволю. Это ведь он, конечно, стрелял спичками? Ну, Рубик, признайся, – сказала я. – Ты-то должен знать.

Рубик промолчал, но понял, что шутить я не собираюсь, коготки спрятал и опустил голову мне на ладонь. Ишь, подлиза. Хочет жить у меня!.. Вообще-то я бы не против: забавный. Я почесала его возле ушка. Рубик мурлыкнул и сладко зевнул, показав розовый язычок и острые зубки. Блаженно вытянулся. Будто и впрямь уже чувствовал себя законным жильцом. А мама? Позволит ли? Обрадуется ли такому подарку? В самом деле, свалился, как снег на голову. Я посмотрела на железный крюк с заострённым концом, затем перевела взгляд на видневшуюся на перилах царапину. Может, и здесь Грила постарался?..

–    Эй, Рубик! – Я шевельнула коленями. – Удобно устроился! Давай, дружок, лезь в свою комнату.

Мне было жалко засовывать его в корзинку, тем более, он не хотел залезать обратно, упирался всеми лапками, но что я могла поделать? Ещё и крюк этот противный висит, глаза мозолит! Пусть скорей поднимает. Я покрепче завязала марлю, чтобы котёнок не вылез, и пошла к двери.

Так высоко, на девятый этаж, в лифте я не поднималась. И снова перед лицом – уродливые, вспоровшие гладкий пластик, буквы: «Грила». А надо ли заходить к нему? Не лучше ли просто поставить корзину у двери? Сам догадается. Да, так проще. И чего там увижу? Квартира, должно быть, как у нас—две комнаты, балкон, окна во двор выходят. Только вот видно дальше. Живут тоже с матерью вдвоём. Мать у него какая-то перепуганная, не здоровается. Лицо всегда нахмурено. Отец у них куда-то подевался. То ли за что посадили, то ли по какой-то причине сбежал. От такого сыночка сбежишь! Я вспомнила о своём отце и горько подумала: как всё, однако, похоже. Хотя... Нет, мой отец совсем не такой и ни от кого не бегал. Просто они с мамой оказались совсем рядом.

Я вышла из лифта. Вот и дверь его. Белая кнопка звонка. Невольно прислушалась. Тишина. Словно за всеми коричневыми дверями лестничной площадки – ни единого человека. Я поставила корзину у порога. «До свидания, Рубик»... А правда, дома ли Гришка? Если где-то бродит, вредительскими делами занимается, тогда сидеть рыжику до вечера. И тот железный крюк на балконе. Так и будет висеть?.. Я сделала строгое лицо и решительно нажала белую кнопку.

АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ

Если честно – услышать шаги я не хотела. И боялась. А когда за дверью шаги всё же раздались, возникло желание кинуться прочь. Скорее, на лестницу... Но лишь твёрже сжала губы.

Прошкин, как и тёти Клавин Юрка, широко распахнул дверь. И так же широко улыбнулся, обнажив два ряда крепких зубов:

–    Кто пришёл! Анютины глазки!

Увидев у порога завязанную марлей корзинку, он поднял её и по весу определил – не пустая. Спросил, заметно нахмурив прямые, тёмные брови:

–    Что, подарок не понравился?

–    Ты, Прошкин, не понравился.

–    Это почему же?

–    Много всего.

–  Много?.. А ну, заходи! – Он схватил меня за руку, втащил в переднюю и захлопнул дверь.

–    Отпусти! Я вырвала руку и уставилась в его колючие, округлившиеся глаза. – Спрашиваешь, почему? Хочешь знать?.. Ну, ладно, скажу. Пожалуйста! Ты очень, ну очень вредный человек, Прошкин. Ты ужасный. Ты ненавидишь людей. Тебя все боятся.

–    А ты? – к моему удивлению, ничуть не осердившись, спросил Гришка. – Ты же не боишься.

–    Я?.. Да, не боюсь! – И, желая показать, что мне действительно не страшно, из полутёмной передней я прошла в комнату. Даже не спросила, можно ли войти. Взяла и толкнула дверь. Первое, что бросилось в глаза, – аквариум. Огромный, зелёный, освещённый солнцем, он стоял немного в удалении от окна. Может быть, оттого, что рыбки никогда не видели меня, они пёстрым, живым веером метнулись по сторонам, будто спасаясь в зелёных водорослях. Это было интересно и неожиданно. Я замерла посреди комнаты... Но тотчас вспомнила, почему я здесь и что собиралась сказать. – Рыбок ты держишь. Ухаживаешь и, может, даже любишь. Отчего же так ненавидишь людей? Ты всем враг. И просто ужасный вредитель!

–    Вот это да! – усмехнулся Прошкин. – Таких стрелять надо. – Он сел к столу, закинул ногу на ногу. – Даже вредитель? Ещё и ужасный!

–    Именно! – Я тоже села на стул, но так же закинуть ногу всё-таки постеснялась, платье было короткое. – Хочешь откровенно? Всё как есть?

–    Давай, выкладывай, – кивнул он.

–    Мне, например, известно, кто безобразничает в подъездах, коптит спичками потолки.

–    И кто же это? – Глаза у Прошкина снова округлились. Ишь, удивился, словно ничего и не знает!

–    Юрка из соседнего подъезда. Да, Юрка, твой новый дружок. Но придумал не он. Ты его заставляешь!

Перед этим нога у Гришки покачивалась. А тут застыла.

–    Он сам тебе рассказал?

–    Как же, от него добьёшься! Он кто у тебя? Шестёрка. Калёным железом пытай – не признается. Опять же от страха. Но зачем пытать, мне и так известно: это дело ваших рук.

–    И всё? – Прошкин снова качнул ногой.

–    Разве мало? Ты только представь: маляры потолок чисто побелили, старались сделать как лучше, а вам на это наплевать. Безобразные пятна наставили. Как варвары! Да ещё на свастику похожие. Это зачем? Все жильцы возмущаются, ломают головы, пакостников вычисляют, а вы тоже вроде удивляетесь. И посмеиваетесь ехидно. Герои! Партизаны! Потом кто-то забелил потолки, спасибо ему, а вы – опять. Всем назло. Да потихоньку, ночами, тайно, чтобы никто не увидел. Ну, ответь, как это называется? И к чему здесь свастика? Вы что – фашисты?

Моя обличительная речь особого впечатления на Прошкина не произвела. Более того, он чуть улыбнулся:

–    Фашистами не называй. Нет тут у нас никаких фашистов. Придумала ужастики! А вот тот, кто забеливал, он тоже пробирался по ночам, тайно. Так ведь?

–    Ну... – Я пожала плечами. – Это значения не имеет. И вообще, как можно сравнивать?

–    А ведь, поди, страшно было – в такую рань выходить на лестницу...

По его хитроватой улыбке и голосу я угадала вопрос. Ко мне вопрос? Но почему?..

–    Неужели не страшно было? – уже совсем определённо спросил хозяин квартиры.

Я растерялась:

–    Не понимаю...

–    Все ты понимаешь. – Из ящика стола Гришка достал оборванный клочок газеты. —Тут цифры написаны. Шариковой ручкой. «5» и «1». Не знаешь, что за цифры?

Не догадаться было невозможно. Я невольно покраснела, словно уличённая в чём-то постыдном. Ах, как всё, однако, перевернул! Я прихлопнула ладонью по столу:

–    Не отказываюсь: газета моя. А что из этого выходит? Только одно: Юрка – твой сообщник! Потому и газету поскорей тебе доставил, которую нашёл за батареей. Да разве одни потолки! Стенку в лифте исцарапал? Исцарапал! Её не забелишь. Сто лет будет прославлять твоё знаменитое имя.

Такая сомнительная «слава» Гришку вполне устраивала.

–    Класс! – сказал он. – Никого из жильцов уже не останется, все поумирают, а надпись – вот она: читайте, помните Прошкина! Молодец, кто догадался нацарапать!

–    Опять, выходит, не ты? Рассказывай сказочки. Может, станешь отнекиваться, что и перила на моём балконе поцарапал не ты, а Папа Римский?

–    Как же это я мог?

– А достань с балкона свою верёвку с крюком. Острющий. Таким акулу только ловить. Ты и жилку тогда оборвал. Будто мешала тебе. Чем она мешала?

–    Нечего было к Митьке тянуть её, – хмуро произнёс Прошкин.

–    Твоё какое дело? Захотели, и протянули. Можем снова...

–    Снова оборву.

–    Видишь, какой ты! Вредитель и есть. Да что там вредитель, ещё хуже...

Гришка неожиданно взорвался. Сжал кулаки:

–    Давай уж, говори: подонок, негодяй, чмырь болотный, козёл!

С каждым этим словом я могла бы согласиться. Но не я же сказала. Чего взбеленился? И нечего мне приписывать. Я взглянула на корзину:

–    Котёнка вот на верёвке спустил. Распорядился! А меня ты спросил, узнал, согласна ли?

–    Обожди про котёнка. – Прошкин поднялся со стула и скрылся на балконе.

Ждать чего-то ещё! Бедняга, сидит, как в тюрьме. Я развязала марлю, вытащила Рубика из корзины. Сказала ему:

–    Ну и хозяин тебе достался! Может, и правда, будешь жить у меня. Мама поворчит, а потом согласится. Ты ей, рыженький, тоже понравишься. – Я погладила котёнка по гладкой спинке. – Ящик с песком принесу. Молочком стану кормить. Много ведь не выпьешь...

Пока я разговаривала с Рубиком, хозяин его вернулся с балкона, положил на стол две деревянные чурки, а между ними– знакомый мне крюк, только что висевший внизу на верёвке.

–    Смотри! – зловеще сказал Гришка.

Я не успела ужаснуться, поднятая рука Прошкина с силой обрушилась на крюк. От удара ребром ладони железная проволока согнулась.

Несколько секунд я молчала. Потом без жалости, без насмешки спросила:

–    И что хочешь доказать?

–    Что?.. Я думал, поняла. А то: в этой жизни без таких кулаков делать нечего.

–    Станешь убивать?

–    Ну вот, поняла, называется! Защищаться буду. А кого нужно, и защитить могу...

–    Смотрите – спаситель-защитник!

–    Эх, Анютка, то ли умная ты, то ли тупая. Ничего, ничего не знаешь... – Гришка убрал со стола чурки, странно выгнутый крюк и положил на подоконник. – Были бы у меня семь лет назад такие кулаки, он бы живым не ушёл, достал бы его... Не видела, как ногой по животу бьют? Он (я – об отце), как свинья, напивался. Выгонит мать ночью, не смотрел —дождь там или мороз. И меня с ней. Бывало, приезжала милиция. Да толку-то! Никакого. Один раз на пятнадцать суток забрали. Так он потом ещё больше озверел. А ведь соседи на площадке знали. Знали, да молчали. Как рыбы. Всего и храбрости – сообщить по телефону в милицию... Соседи. Жильцы. Ненавижу! Трусы, тараканы!

–    Но они хоть не вредят, потолки не пачкают, – мрачно напомнила я.

–    Я, что ли, вредил? – Гришка резанул меня взглядом. – Просто злился. Чтобы от ящиков своих отлипли. А-а, без пользы. Чихали на пятна, на потолки. Если бы телеки у них разбить или под дверь – тротиловую шашку, вот тогда бы...

–    Ну, ты уж придумал – шашку! Террорист.

– А им всё другое до лампочки. Одно на уме: колбаса, шмотки, цены. Бабка Марья померла. Никто будто не знал, что голодала, есть было нечего. Померла, и ладно. Поохали, разошлись. Кто там следующий помирать собрался?

Как ни странно, мысленно я соглашалась с ним. А Прошкин продолжал:

–    Всего один человек в подъезде нашёлся...

–    Какой человек? – спросила я.

–    Который разозлился. Не понимаешь, что ли? Про тебя говорю. За это и уважаю.

Чудеса! Шла к Прошкину ругаться, стыдить, доказывать, а получается – почти одинаково думаем. Конечно, приукрашивает, чтобы героем показаться, защитником. Но всё же... И сказал, что уважает меня. А я?.. Вообще-то, невероятно, что такое говорит. Как поверить?

–    Цены, шмотки ругаешь... – Я посмотрела на его голубые, с кармашками и молниями джинсы. – А у самого прикидик... всё фирмовое.

–    На свои покупаю, – заметил Гришка.

–    Вместе с Юркой моешь машины?

–    Что ж отказываться от такой работы – бабки платят клёвые. Бывает, и доллары.

–    Да работа ведь грязная, – вспомнились Юркины слова.

–    Зато бабки чистые. Недавно Юрку пристроил. Доволен. Теперь он и матери помогает.

–    А что это значит: пристроил? – тотчас спросила я с любопытством.

–    Не мечтай, – усмехнулся Гришка. – Это не для тебя. И мальчишка не любой сможет. Думаешь, как – взял ведро, тряпку и пошёл мыть? Не получится, быстро отошьют. Ещё и морду начистят.

–    Нас тобой не начистят, – сказала я. – Правильно?

Прошкин ощупал твердый край ладони.

–    Пока никто не возражал... Ещё и с них вот кое-какие бабки имею.– Он подошел к аквариуму, достал из баночки сухого корма и, сдвинув наверху стекло, насыпал его в плавучий квадрат. Красные, чёрные, полосатые рыбки тотчас устремились туда и, отталкивая друг друга, стали жадно хватать корм. – Проголодались, – сказал рыбий хозяин. – Надо будет за трубочником сходить. Без живого корма мальков не жди.

–    А этот малёк у тебя тоже голодный. – Я показала на Рубика, который сидел на полу и не спускал круглых, любопытных глаз с аквариума.

–    Утром молока давал... А от меченосцев и петушков он бы не отказался.

–    Гриша, – сказала я, – за Рубика, конечно, спасибо. Он мне нравится. Только сначала всё же маму спрошу. Попробую как-нибудь уговорить.

ДЕЛА ИДУТ ПРАВИЛЬНО

Маму я уговорила. Удалось. А начала издалека.

–    Мамочка, – сказала я виновато, – ты меня прости, что вчера нагрубила тебе. Это всё характер мой виноват. Ужасный. Надо как-то бороться с собой.

–    Ужасный – это, пожалуй, чересчур. – Мама ласково посмотрела на меня и опустилась на стул. – Покормишь? Что-то устала сегодня. Швейная машина задурила. Два раза механика вызывала. Иголка сломалась. Вот и палец немножко задело.

–    Ой, правда, перевязан. – Я с тревогой тихонько взяла мамину руку. – Бедный пальчик. Больно было?

–    Ничего страшного. Ноготь цел. Заживёт.

–    Ты, мамочка, сиди. Я – живо.

Пока на плите грелся борщ, я поставила тарелки, нарезала еб. И вспомнила о Рубике.

–    Ты в детстве тоже боролась с недостатками?

–    А как же, и в моей биографии были такие эпизоды. Особенно перед очередным Новым годом. Подведу итоги, повздыхаю и даю себе торжественное обещание начать новую жизнь

–    И получалось?

–    Поначалу записи подробные вела – что и как сделать, в сроки... Но тут воля нужна. А её-то... – Мама развела – С волей было слабовато.

–  Вот и у меня так, – огорчённо кивнула я. – Не хватает воли. Злюсь, срываюсь. Самой стыдно. Может, нам котёнка завести? Оказывается, домашние животные очень помогают. Снимают стрессы. Характер у человека лучше становится. Прямо сам себя не узнаёт. Особенно кошки полезные. Они такие удивительные, загадочные...

 –    Ох, вижу, вижу, Анюта, – вздохнула мама. – Известная песня. Какого хоть цвета он? Беленький, рыжий?

–    Правильно, головка у него рыжая. И спинка, и хвостик рыжие. А лапки белые-белые. Он ещё маленький. И до того хороший! Игрун, усатик, песни поёт. Глаза... Ты в глаза его посмотришь, и сразу полюбишь.

–    Сейчас вернусь.

–    Вот чего и боюсь. – Мама поглядела на забинтованный палец, опять вздохнула. Я понимала её сомнения. Хорошо понимала. Но она же не видела круглых, зеленоватых, доверчивых глаз Рубика. Интересно, а что она скажет на это?..

–    Обожди минутку. –  Я вышла из кухни.

На чистом тетрадном листе я старательно крупными буквами написала:

 «Очень торжественное обещание!

Ваше Величество! Как самая законопослушная Ваша подданная, я торжественно обещаю все хлопоты и расходы на содержаниекотёнка по имени Рубик взять на себя».

И вывела своё высокое звание и подпись:

«Министр экономики Л. П. Рогозина».

Прежде, чем познакомить маму со своим произведением, я закрутила газ и налила в тарелки борщ. А потом положила перед ней листок. Как бы между прочим положила: справа от тарелки, рядом с ложкой.

Читала мама внимательно. Мне было трудно сдержать улыбку, а ей так и не удалось сохранить серьёзное лицо:

–    А почему – министр экономики?

–    Мне это как-то больше нравится, – сказала я. – Но воля Вашего Величества – закон. Не смею возражать. Издайте Указ.

–    Издам. – Мама утвердительно наклонила голову. – Прежде всего каждый день должен быть свежий песок для туалета... Расходы? Гм.

–    Но если я останусь в ранге министра экономики, то содержать котёнка, мне кажется, не проблема. Да послушай, мама, –  перешла я на обычный тон, – ты не сомневайся: я заработаю. Сколько молока ему надо? Половины стакана не выпьет. Сдам пустые бутылки дедушки Леонтия. У него много их в кухне скопилось. Могу домашние тапочки сшить. Из старого зелёного пальто. Всё равно же собирались выкидывать. Ну, и что-нибудь красивое из бисера. Кокошник. Картину. Чтобы на стену хотелось её повесить.

–    Сшить-то сошьешь. Свяжешь. А продать?

–    Везде продают. У «Детского мира» – целый базар. И возле универмага торгуют. К тапочкам цветные шарики пришью. Или две пуговицы, как глаза будут. Купят. И вообще, не сомневайся: у меня кое-какие идеи имеются... Все же – министр экономики.

–    Бог мой!– сказала мама. – Какие идеи? Какая торговля? Тебе учиться надо. Читать. Ведь по обязательной программе задали на лето читать?

–    Задали, – подтвердила я.– И читаю. Но, мамусь, одно другому не мешает. Ты как-то по-старинному рассуждаешь. А мы когда живем: Сейчас. Уже в двадцать первом веке. Новое тысячелетие. И отношения – рыночные. Когда же ты привыкнешь к этому? Ведь видишь, что кругом происходит.

–    Только слепой не видит. Хотя прекрасно чувствует. Да какая радость от этого...

–    Опять вздыхаешь. А это абсолютно, ну совершенно ни к чему, – наставительно добавила я.– Как министр экономики считаю: дела, в общем, хоть и трудно, но идут правильно. Нормально. И не спорь. Потрудился человек хорошо, мозгами пошевелил, придумал, подсчитал – получай, что положено. Главное – что? Инициатива. И образование. Юрка вон и то деньги зарабатывает. Не ворует, не попрошайничает. А знаешь, сколько маленьких попрошаек по стране?.. Молодец, Юрка! Так что Рубика, котёночка, уж как-нибудь накормить сумею.

–    Видно, и правда отстала я, – с грустью сказала мама.– Кругом твердят: рынок, рынок, а жить-то не легче... Ах, да что об этом, пето-перепето. Конечно, надо как-то приспосабливаться.

–    Вот это правильно!– обрадовалась я. – Слышу слова сильного человека. Значит, Рубика забираем?

–    Да где он? Хоть покажи.

–    Завтра, мамочка, познакомишься.

–    Небось, опять Митя удружил?

–    Бери выше.

–    Не пойму, как это выше?

–    Митя – на четвёртом этаже, а Рубик – с девятого. У Гриши Прошкина.

–    Ох, дочка, – мама даже ложку не донесла до рта, – Митя, Серёжа. Ещё и Прошкин... Нет, сама разбирайся. А не боишься? Худая слава об этом Прошкине.

–    Мало ли что говорят. Просто не знают его.

–    Ну, смотри. Тебе видней. Покорительница.– И улыбнулась. – Правда, откуда это в тебе? Недаром пословица пошла: не родись красивой...

–    Мам! – поразилась я. – Считаешь, что я совсем-совсем... уродка?

–    Анюта, не говори глупостей. Пословицу-то целиком помнишь: не родись красивой, а родись счастливой.

–    Значит, всё-таки я...

–    Да красивая, красивая. Не Мадонна, конечно, не Мисс Европа, но вполне...

–    Привлекательная и обаятельная, хотела сказать?

–    Как раз это и хотела, – кивнула мама. – Не зря замахнулась на такой пост – министр!

–    Значит, утверждаешь? Спасибо, Ваше Величество! – Я обняла и поцеловала маму.