Текст книги "Не родись красивой..."

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

«КОЗОЧКА»

Можно было легко представить, какими словами меня встретит мама. И потому, едва открыв дверь, я громко сказала:

–    Мамусь, извини, пожалуйста, не ругай, не бей. Повстречала Наташу и заболталась. А дедушка Леонтий обещал прийти к нам и прочистить батареи. Чаю заставил выпить с вареньем. Вот и задержалась. Зато укроп купила – самый лучший. И дешёвый. А запах! Понюхай. Только сначала сядь, а то упадёшь.

Понятно, что никаких неприятных слов мама и не сказала. Более того, рассмеялась.

–    Тебе, дочка, в театре сатиры выступать.

–    В театре? Не отказалась бы. – И я тут же вошла в роль. – А про Наташу расскажу – точно, со стула свалишься. Отец её выпустил указ – назначить Наталью Сомову министром финансов. Представляешь, Наташку! Сидит перед компьютером, считает, планирует семейный бюджет—что и сколько купить и вообще всякие расходы, доходы.

Мама падать не собиралась и чуть грустно сказала:

–    Домашние игры. А Илью Сомова, отца её, знаю давно. Талантами Илья не отличался, попивал. Любил погулять, компании весёлые любил. Да видишь, в люди выбился. Теперь – старший экономист в какой-то фирме. А главное – семья сохранилась.

Мама совсем запечалилась. Ясно: вспомнила о своём муже, то есть о моём отце. Я поторопилась отвлечь её от мрачных мыслей:

–    Обожди, это не всё: Наташа зарплату получает.

Мелко нарезав веточки укропа, мама велела мне вымыть руки и садиться к столу. Уже потом, разложив по тарелкам салат, она заметила:

–    Игры играми, а наверно, и польза в них какая-то есть. Кто сейчас разберётся: как жить семье, что делать, кого слушать. Как он создаётся, этот микроклимат в семье?

–    Мам, – с почтением сказала я, – ты у меня умная. Недаром когда-то в газету писала. А вот не хочешь и сама какой-нибудь важный указ издать и назначить меня...

–    Тоже министром?

–    А что, не справлюсь? Только финансовым не хочется. Если бы каким-нибудь другим... Хотя подсчитать, спланировать я бы, наверно, могла. Деньги платить мне не надо. Не хочу. Я и так бы с удовольствием...Вот, например, какие-нибудь украшения из бисера делать. Я и других девочек могла бы научить. А если захотят мальчишки участвовать...

–    Обожди, госпожа министерша, – вдруг вспомнила мама, – пока ты ходила по укропным делам и чаи распивала, Серёжа тебе звонил.

–    Серёжа? – У меня застучало в груди. – И что он сказал?

–    Анют, ты, похоже, испугалась? Ай-ай! А ещё министром хочешь стать.

–    Вовсе не испугалась. С чего ты взяла? Просто интересно узнать.

–    Он ничего не сказал. Обещал позвонить позже. Кстати, очень вежливый. Извинился, что побеспокоил.

И правда, из-за чего разволновалась? Он ведь должен был позвонить. Обещал. Я знала об этом.

Мы о чём-то говорили с мамой, я согласно кивала головой, отвечала, а думала о Серёже. И прислушивалась. Телефон молчал.

Острым зубцом вилки я наколола кусочек редиса и подумала: «Но почему Серёжа? Будто один Серёжа на свете».

–    Вкусно. Больше не хочется, – сказала я маме и пошла в переднюю. Сняла трубку, набрала Митин номер. Длинные гудки. Раз, два, три... до семи досчитала. Никого.

–    Анют,—с укором сказала мама, – наберись терпения. Ты должна понимать...

–    Да вовсе не ему. Я Митьке звоню. Наверно, на садовый участок уехали.

–    Ах, Ми-итя... –  протянула мама.

–    Да, Митя, – с вызовом сказала я. – Очень хороший мальчик. Видела, какой лимон подарил? И своим зеркалом его освещает. Специальный механизм изобрёл – зайчик всё время в моё окошко глядит. Жалко, что небо сегодня в тучах.

– А косички, смотрю, так и не заплетаешь.

–    Ну, мама, имею же я право! Мне больше нравится, когда волосы распущены.

–    Имеешь, дочка, имеешь, не спорю. Взрослой становишься.

–    Тебе это неприятно? – спросила я. – Неприятно, мама, да?

–    Отчего же, всё правильно. Жизнь идёт.

Мне передалось мамино настроение. Прижалась к её плечу.

–  Не грусти. Ты у меня ещё молодая. И красивая. Можешь удостовериться, погляди в зеркало – ни одного седого волоса. Не пожалей денег, сделай модную причёску.

–    Анюта, прекрати! Нашла молодую! И о причёске ли думать! Вон Клава. Почти на два года младше меня, а какая жизнь. Кто позавидует?

–    Мам, – сказала я, – у нас салат остался. Можно, я отнесу тёте Клаве? Вдруг она из дома не выходит? А на Юрку надеяться... – Я махнула рукой, повторила по-маминому: – Ветер в голове. И глупости...

Моя забота маме понравилась.

–  Хорошо придумала. Сейчас переложу в банку... Да, – опять вспомнила она, – что у тебя за банка под кроватью стояла? Вроде как мел разведён.

–    Босоножки подбеливала, – не моргнув глазом, ответила я. Как хорошо, что заранее придумала.

Эти же босоножки я и надела. И куртку с вешалки снимать не стала– подъезды рядом.

Первое, что сделала, – оглядела потолок у Юркиного лифта. Слава Богу, беленький. Не напрасно поработала. Затем подошла к батарее. Газеты там не оказалось. В мусоропровод выбросили? А что же я сама не догадалась? На втором этаже немножко постояла у двери бабушки Марьи. Даже ухо приложила к щели. Но тотчас отпрянула, что же в пустой квартире можно услышать? Бабушки нет. И больше никогда не будет. Я тупо посмотрела на банку в своей руке и тихонько пошла наверх.

На мой короткий звоночек (боялась, что тётя Клава лежит в постели, может заволноваться) дверь неожиданно быстро открыл Юрка. Да так широко, будто автомобиль собирался пропустить. Я удивилась, покрутила пальцем у виска.

–    Рехнулся? – сказала шёпотом. – И спрашивать надо. Откроешь, а там – грабители.

–    Я тебя из окна видел! – громко рассмеялся Юрка.

–    Не кричи. Тётя Клава дома?

–    Зачем она тебе?

–    Но я спросила первая.

–    Ладно, отвечаю: дома её нет.

–    А где она?

–    Но теперь же твоя очередь отвечать!

–    Ох, хитрюга! – Я усмехнулась. – Пришла передать тёте Клаве салат. Мама приготовила. Доволен?

Юрка тоже усмехнулся и снял с рукава зелёной клетчатой рубашки белую и закруглённую, как запятая, стружку.

–    Она ушла в парикмахерскую.

–    Куда-куда? – изумлённо переспросила я. – Уж не делать ли завивку?

–    Может, и завивку. И маникюр. У неё послезавтра день рождения. Гости придут. И обязательно Леонид Васильевич. А кто такой Леонид Васильевич, не скажу. Не нашего ума дело.

–    Значит, мама уже не болеет?

–    Таблеток наглотается, как козочка бегает.

–    Зачем о матери так говоришь?

–    Это не я, Леонид Васильевич называет её козочкой.

–    Салат всё-таки возьми. И сам можешь поесть. Салат с укропом, пальчики оближешь. – Я протянула банку и заглянула в открытую дверь кухни. А там этих стружек-завитушек – весь пол усыпан.

–    Ого, наработал! Это что мастеришь?

Юрка понюхал закрытую банку и недовольно сказал:

–    Что надо, то и делаю.

–    Фу, какой ты! – вздохнула я. – Колючка... Да можешь и не говорить – сама догадалась. Вон, лежит она.

–    Кто? Где? – нахмурился Юрка.

–    Не кто, а щётка. На подоконнике. – С таким грязным полом снимать босоножки было бы смешно, я прошла в кухню и взяла с подоконника новенькую деревянную щётку с белым длинным волосом. Сказала уверенно: – Вот и дырка для палки. Обстругаешь, вставишь – хороший подарок для мамы на день рождения.

–    Попала пальцем в небо. – Юрка поднатужился и снял с банки крышку. Тотчас вкусно запахло укропом, луком. Вилку из ящика он не успел достать. Я твёрдо положила ему на плечи ладони и приказала:

–    А ну, дыхни на меня!

–    Придумала чего-то, – пробурчал он в сторону.

–    Да ты дыхни... Ага, боишься!

 –   Боюсь?! На! На! – Юрка ростом был пониже меня, и он даже привстал на цыпочки. Наверное, в две банки не поместилось бы столько воздуха, сколько он выдохнул мне в лицо.

–    Всё ясно, – удовлетворённо заключила я. – Ты врун. Верить тебе нельзя. Никакой не курильщик. Совсем не пахнет дымом и табаком.

–    Сегодня, правильно, не курил.

–    И вчера не курил. И раньше.

–    Да откуда ты знаешь?

–    Знаю, Юра. Точно знаю. Ну, раз такое дело – покажи сигареты. Давай, показывай.

–    Сейчас у меня нет. Кончились.

–    Не выкручивайся. И раньше не было. Ведь не было?

–    Да иди ты! Было, не было. Нужны мне эти вонючки!

–    Ага! Ага! – сильно обрадовалась я. – Сознался.

–    Ну и что?

–    А то... – Я потрогала карман его рубашки. – Сегодня нет. А почему тогда был коробок со спичками? Когда с дерева слез. Скажешь, не было?

–    Ты зачем пришла? – покраснев, спросил Юрка. – Салатом угощать? Не нужен. Забирай обратно!

–    Не тебе принесла, а тёте Клаве. А про спички, Юрочка, мне известно, для чего они. Да, известно: это ты зажигаешь их и стреляешь в потолок.

Он не вздрогнул и в лице не изменился:

–    А ты видела? Сама всё врешь! Выдумала! Что я, дурак, чокнутый – в своём подъезде спичками стрелять!

–    Та-ак, – дивясь Юркиной увертливости, протянула я.– Ловко ты... И станешь отказываться, что моешь машины?

–    Машины... – Мальчишка прищурился, посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на банку. – Ух, пахнет!

–  Да поешь, поешь, – разрешила я.

Из выдвижного ящика он взял не вилку, а ложку. Ухватил побольше. Прожевал, наконец.

–    А чего такого? Ну, мою. На стоянке. Хороший бизнес.

–    Щётка тоже для машины? – показала я на подоконник.

–    Вещица что надо! И две ручки приделаю. У одного пацана видел. Удобняк!

–    Гришка тоже моет? —спросила я.

–    Грила? – удивился Юрка. – Ему-то зачем? Мойка – работа грязная.

–    Интересно! – сказала я. – Машины не моет, а прикид у него... очень даже клёвый.

 Юрка будто не услышал меня. Снова принялся жевать. – Это козочке оставлю.

–    Юра, опять ты...

–    Что, Юра? А знаешь, кто отвалил ей бабки? Хочешь быть красивой, сказал я, иди в парикмахерскую.

–    О-о! Так ты, выходит, сейчас хозяин в доме. Главный!

–    А что поделаешь, кручусь.

–    Юр, хотела ещё узнать: кто это в вашем подъезде замазал пятна? И в нашем замазали. Чудеса!

–    Не знаю, – пожал он плечами. –  Видел запачканную газету, за батареей была...

–    И куда же ты её девал? – не удержалась я от опасного и подозрительного вопроса.

–    Кого? Газету?.. Куда девал?.. А куда же ещё – выбросил.

ЗЕЛЕНАЯ ВЕТКА

  У Юрки я пробыла не менее получаса, а когда вернулась домой и увидела в передней наш зеленый телефонный аппарат, то сразу вспомнила Серёжу. Поэтому и у мамы прежде всего спросила о звонке. А она поняла так, будто я очень и очень переживаю, словно только и думаю о нём. Я даже обиделась на маму: ерунда какая, вовсе и не переживаю! И зачем ему звонить во второй раз? Ясно же: солнца сегодня не будет. Ни одного синего пятнышка на небе. Из кухни, где мама гладила занавески, я прошла к себе, села у окна и сквозь мутноватую пленку мешочка, закрепленного ниткой на горшке, с минуту рассматривала лимонный отросток с шестью зелеными листочками. Кажется, все такой-же. И Митино солнышко не очень помогает. Ой, да нет – тонкая стрелочка появилась. Вот же! И листочки на ней остренькиме, как иголочки. Ну и Звонарев! Жаль, что на участок уехал. Порадовался бы.

А потом я посмотрела на стол, где в хрустальной вазе по-прежнему стояла зелёная ветка пиона. Сам цветок ещё накануне я отстригла ножницами – скукожился, увядшие лепестки опали на стол. Но ветку выбрасывать пожалела. Вчера пожалела. А сейчас подумала: чего ей место тут занимать? Простая ромашка, василёк, и то будут лучше. Я руку уже протянула – вытащить ветку, но ... вдруг опять засомневалась. Листья сочные, тёмнозелёные, как у телефонного аппарата. Пусть ещё постоит.

 И перед мамой стало как-то неудобно. Ничего же обидного она не сказала, только снова, как и в первый раз, повторила: «Наберись терпения». А я вспыхнула, словно спичка: «Это, мамочка, мои проблемы!» Ох, дурочка, капризуля-воображуля. Теперь надо идти, подлизываться.

Оказалось, что не надо. Мама и не думала обижаться. Лишь сказала, увидев меня в дверях кухни:

–    Так что же с Клавой? Как она там?

–    А вот не угадаешь! – обрадовалась я.

Потом, конечно, рассказала. Особо выделив тему парикмахерской и таинственного Леонида Васильевича.

–    Молодая ещё. Кровь играет. Ей бы подлечиться как следует, отдохнуть – она бы наделала шороху. Говорит, что когда-то в танцевальных конкурсах участвовала.

–    Мам, – сказала я, – но ты ведь тоже не старая. Очень даже молодая.

–    Анют, жизнь-то какая. Фантасты бы не придумали. К осени сапоги надо покупать – чуть не месячная зарплата. Кое-что из одежды, о косметике я уж не говорю. Да и ты растёшь, взрослеешь. Сапоги ещё весной были тесны...

–    Мамочка, не проблема, обойдусь. – И я опять с загадочным видом сказала: – Лучше отгадай кроссворд. Слово из трех букв: откуда, по-твоему, тётя Клава взяла деньги, чтобы сделать модную причёску?

–    Если Леонида Васильевича заподозрить, то он пока не муж.

–    Холодно. – Я покачала головой.

–    Не в «Поле чудес» же выиграла.

–    Это и вовсе Южный полюс. Там сейчас зима.

–    Не мучай, не знаю.

–    Вот эти буквы: Ю, Р, А. Поняла? Юрка. Он финансирует свою маму.

Я рассказывала с удовольствием. Мама даже утюг сняла с газовой горелки. Потом она села и закачала головой:

–    Ничего уже не понимаю. Весь белый свет перевернулся. Ведь совсем недавно отнесла Клаве ботинки для Юры. Она была благодарна...

СЛЕД НА ПЕРИЛАХ

Свои коричневые сапожки на маленьком каблучке, с застёжками-молниями я надела на тонкие чулки. Перед этим подстригла ногти. Всё было бесполезно, большой палец упирался в твёрдый носок. Особенно в правом сапоге. Всего-то и прошлась по комнате, боль – хоть плачь!

Тут и раздался телефонный звонок. Я машинально взглянула в окно – небо, как и вчера, серое, солнца нет. И всё-таки звонит? Я поспешила в переднюю, от волнения даже не ощущая боли. А голос не Серёжи. Но кто же? Бог мой, Митьку не узнала!

–    Привет! Как жизнь здесь у вас в городе? А я три дня был на участке. Вот где малина! То есть малина ещё не поспела. Зато клубника!

–    Мама уже покупала, – вспомнила я.

–    Не знаю, какая там на базаре, а нашу – на всемирную выставку можно! Эх, не порвалась бы жилка – послал бы сейчас подарочек.

–    И так задарил, спасибо. На лимоне веточка появилась.

–    Да ну! – так искренне обрадовался Митя, словно по лотерее выиграл.– С листочками?

–    Совсем махонькие.

–    Через полгода посмотришь!

–    Помню: лимонище с футбольный мяч!.. Мить, извини, у меня чайник на плите.

В кухне действительно на чайнике позвякивала крышка.

К телефону я только что бежала, забыв про сапоги, пройти же на кухню было невозможно. Чёртов палец! Я сняла сапоги, выключила газ. Едва успела налить чаю и взять в холодильнике половинку плавленого сырка, как у двери раздался звонок. Митя? Да, он. И, конечно, с дарами —двухлитровая банка красной клубники. Отказываться было бесполезно. Да и язык не повернулся бы. От одного вида ягод дух захватывало.

Не только обо мне подумал Митя – и о лимонном кустике позаботился: выложил из кармана два пузырька. В одном – размешенная древесная зола, в другом – крапивный настой. Накормив кустик, внимательно рассмотрел новый росток.

–    Скелетная веточка. Эта вымахает, не успеешь оглянуться.

–    Неужели всё-таки настоящие лимоны вырастут?

–    С футбольный мяч не гарантирую, а с твой кулак... Ну-ка, сожми кулак... Точно, такие будут! Только не ленись ухаживать. Удобрять, почаще опрыскивать, солнце само собой.

–    Ты до сих пор не объяснил, как у тебя солнечная установка действует.

–    Главная установка – здесь. – Митька не без гордости постучал себя пальцем по крутому лбу. – А не разгласишь идею? Может, Нобелевскую премию за неё схлопочу. А механика такая...

Из его объяснений я лишь поняла, что в сложном повороте зеркала участвуют пружина, рычаг и банка, из которой вода по трубочке вытекает в кастрюлю.

–    Ты прямо инженер настоящий, —с уважением сказала я.

–    А не можешь, Митя, придумать, как вот этому большому пальцу (я скинула шлёпанец и показала на палец), как бы ему расширить площадь? Не желает он жить в сапоге. Злость берёт, так бы и обрезала его вместе с ногтем.

–    Бедный. Даже покраснел, – сказал кандидат на Нобелевскую премию. – Нет, отрезать жалко. Очень хороший палец.

–  Говоришь, тесно ему? Дай-ка гляну на сапог...

Всё обследовал Митя. Снаружи. Рукой ощупал и внутри. Наконец сделал такое заключение:

–    Сапог надо растянуть. Туда, где палец, вставим округлую деревянную чурочку, а вторую – у каблука. Потом вбиваем постепенно клин.

–    Митенька, ты гений!

А мысль изобретателя уже бежала дальше: не налить ли внутрь сапога горячей воды или напустить из чайника пару?..

От горячей воды и пара я категорически отказалась. А растяжка с помощью клина показалась убедительной.

–    Завтра будет готово, – пообещал «инженер». Он спрятал сапог в сумку, положил туда и пустую банку из-под клубники. –  Ещё редиски принесу. Такой ты не видела. Американская. Белая и длинная, как морковка.

Я покраснела и сказала сердито:

– Давай уж тогда протяни между балконами питательную трубку. Будешь суп мне лить, компот, яблочный сок. Молоко. Бурёнушки у вас нет?

–    Корову купить бы здорово, – улыбнулся Митя и сказал: – Ну, чего ты обиделась? Мы этой американкой большущую грядку засадили. Носить не переносить. Это же не с базара. Как вот сейчас не догадался? И правда, была бы жилка – в одну минуту приехала бы по почте... А ну, покажи на балконе перила. Может, острое железо перетёрло леску? Отчего-то ведь лопнула. Просто так ничего не бывает.

Мы вышли на балкон. В том месте перил, где недавно была перехлёстнута капроновая леска, ничего особенного не обнару жилось – ни гвоздя, ни железа. Правда, сантиметрах в тридцати белела царапина. И похоже, недавняя, свежая. Но это в другом месте. А леска была вот здесь, даже след остался – тёрлась по коричневой краске.

–    Кажется, всё-таки ворона оборвала, – сказал Митя.

Я была согласна, он же лучше понимает.

ЧЕТЫРЕ ЗВОНКА

 Я сегодня вконец издёргала Звонарёва. Только до обеда несколько раз звонила ему. Первый раз поблагодарила за солнышко. Глаза открыла – зайчик на стене сияет, прозрачный кулёк с зелёными листочками сияет. Скорей и побежала звонить.

–    Это не мне спасибо, – скромно ответил Митя. – Это сам Господь Бог распорядился. Зачем, думает, Центральная Россия под облаками страдает? Надо их солнышком порадовать. Подул посильней ветром и все облака разогнал.

–  Значит, ты, Митенька, Божий помощник. Лимон вместе со мной говорит тебе спасибо.

–    Не поглядела сейчас на росток? Должен увеличиться.

–    Погляжу. А как мой сапожок себя чувствует?

–    Да вот всё думает, как бы твоему бедному пальчику помочь.

–    Тогда ещё раз спасибо.

Зелёную телефонную трубку я даже погладила. Сколько приятного мне рассказала!

Но через час, после того, как сходила в магазин, занесла продукты дедушке Леонтию и немножко посидела у него, я быстренько поднялась к себе и снова позвонила «инженеру»:

–    Митя, скорей вынимай клин. И погляди, сапог не порвался?

–    Да почему? – встревожился тот.

–    Потому что нельзя. Надо по-другому растягивать. Мокрой бумагой набить. И ещё стеариновой свечой на то место накапать. А ты скорей – чурку, клин! Сапог не испортился?

–    Ничего с ним не сделалось, – обиженно сказал Митя. – Это откуда такая информация?

–    Дедушка Леонтий сказал. Он всё знает.

–    Так что, вынуть клин?

–    Конечно.

–    А сапог принести? Будешь дома?

–    Так я же дома. Принеси!

Плохо разговаривала. Грубо. Чего накинулась? Будто он виноват. Я же сама вчера похвалила, сказала, что он гений.

Разумеется, ему было обидно. Даже в комнату не захотел пройти, когда я открыла дверь. Достал из сумки сапог. А следом молча протянул кулёк с белым редисом.

–    Не сердись, – улыбнулась я виновато. А сапог и правда целый. Сейчас примерю. Я надела сапог и радостно сказала: – Ты волшебник! Пальцу такой кайф. Спасибо! А можно твою американскую редиску попробовать?

–    Она мытая.

–    Это верно, Анюта, пример, Баба Яга.

Я откусила хвостик и от удовольствия закатила глаза.

А он всё равно был грустный.

–    Я пошёл. Отец просил заплатить за квартиру и телефон.

Когда за ним закрылась дверь, я вздохнула и для верности, по совету дедушки Леонтия, зажгла свечку. Кап, кап... Через минуту носок сапога покрылся белесой восковой корочкой. Вот и пион можно бы так. Хотя зачем? Правильно, что отстригла.

Намоченный ком газеты я затолкала в носок сапога.

Кажется, всё сделала. Теперь-то уж наверняка будет кайф. А на душе легче не стало. Это я, только я виновата. Когда же научусь перед тем, как что-то сделать, сначала хорошенько подумать? Уж сколько раз спотыкалась на этом.

Я посмотрела себе под ноги. И словно во искупление грехов, решила приняться за самую тяжёлую и нелюбимую работу – вымыть полы.

Долго возилась. Устала, вспотела. Потом с удовольствием стояла под тёплым, ласковым душем. И подобрела к себе. Босиком прошлась по чистому полу. За квартиру и телефон Митя давно уже заплатил. Я снова расчесала гребнем волосы и позвонила в третий раз:

–    Митя, умник, отругай меня, дурочку. Правда, отругай. Это все ужасный характер мой виноват. Невыдержанная, злючка.

–    Мне стыдно, честное слово, очень стыдно.

Я не играла. В моём голосе нельзя было не слышать искренности. Митя почувствовал это, похоже, даже испугался и, словно заикаясь, сказал:

–    Анют, да я... нисколько... Это ты меня не ругай. В самом деле, ведь мог и порвать. Лопнул бы шов или кожа...

–    Митя, во мне всё-всё намешано – и плохое, и хорошее. Знаешь, после смерти бабушки Марьи мне очень захотелось делать что-нибудь хорошее. С того дня каждое утро захожу в сорок первую квартиру, где живёт дедушка Леонтий. Покупаю ему в магазине продукты. Он теперь так улыбается, угощает меня чаем. Сегодня сказал, как надо растягивать тесную обувь. Мить, может, я не совсем уж плохая? Как ты считаешь?

Он не сразу нашёлся, что ответить. Потом сообразил и ужасным, скрипучим голосом прохрипел:

–    Это верно, Анюта, ты плохая. Но бывают и похуже. Например, Баба-Яга.

Какой же умник Митя! Нам осталось только рассмеяться. А вскоре я вновь позвонила. Сказала взволнованно:

–    Теперь послушай, что я придумала. Оказывается, совсем и не обязательно растягивать сапог.

–    Как это? – спросил он. – Ведь говорила же, что не можешь ходить. Палец собиралась отрезать.

–    Всё верно: не могла. Я не могла. А кому-то другому было бы как раз впору. Нам надо просто обменяться. Ты вот нашёл ботинки. Они Юрке подошли. Носит их. А тебе тоже чьи-то будут по ноге. Сечёшь? Улавливаешь идею?

–    Анют, у меня в табеле только по физкультуре и естествознанию были пятёрки.

–    Да очень просто. Пришпиливаю на нашем клёне объявление: меняю сапоги тридцать пятого размера, коричневые, с молниями, на размер тридцать шестой. А кому требуется что другое, тоже пишут объявления. Клён у нас будет одновременно как бы справочным и рекламным щитом. Теперь понял?

Тут Митя Звонарёв, к большому моему удовольствию, уже и секунды не сомневался –  сказал, что идея моя замечательная.

–    И простая, как всё гениальное, – философски добавил он.