Текст книги "Японцы (этнопсихологические очерки)"

Автор книги: Владимир Пронников

Соавторы: Иван Ладанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Черты группового поведения

Группа – это объединение людей по различным признакам, например по возрасту, профессии, полу и т. д. Социальная психология под группой понимает такое образование, в котором люди осознают свою принадлежность к этому образованию, хотя мера и степень осознания этой принадлежности может быть различной [25]. Группа здесь выступает как «микросреда», в которой четко проявляются вполне определенные групповые черты. Подобное явление характерно для любой этнической сообщности, разница заключается лишь в степени групповой сплоченности. В Японии она очень высока. В системе черт группового поведения японцев выделяются прежде всего дисциплинированность, преданность авторитету и чувство долга.

В межличностных отношениях японцев дисциплинированность проявляется как стремление к упорядоченности. Эта их особенность предполагает строгое следование определенному порядку, совершение поступков, приемлемых для других: прилежное исполнение своего долга, бескорыстное уважение вышестоящих и старших.

В Японии существуют организации, называемые кёдотай (букв, объединение, община). Особенности этих организаций в значительной степени объясняются исторической традицией, потребностью коллективной организации работ и жизни и тесно связаны с групповым конформизмом. Японцы воспринимают организации как органические единицы. Для каждой организации характерна тенденция быть всеохватывающим объединением в определенном месте (в деревне, на предприятии и т. п.) и включать всех потенциальных членов. В организации господствует патерналистское покровительство со стороны лидера, что ориентирует ее на особые ценности, создает атмосферу солидарности и как бы семейных отношений. Систему этих отношений называют отношениями оябун – кобун. Оябун означает личность со статусом оя (родитель), кобун – личность со статусом ко (ребенок). Оябун – глава объединения – выступает как защитник интересов группы, его роль сходна с ролью отца и главы семьи. От его способностей, статуса, яичной привлекательности зависит функциональная прочность отношений оябун – кобун. Кобун – все остальные члены объединения – находятся между собой в таких же отношениях, как младшие и старшие братья в семье, они должны беспрекословно следовать за оябун в интересах стабильности объединения и, следовательно, жизненного благополучия каждого его члена. По своей организационной основе они напоминают средневековые семейно-цеховые ремесленные корпорации.

В течение многих веков в сознании японцев культивировалась необходимость следования примеру вышестоящего. Основой такого взгляда на взаимоотношения людей послужили идеи Конфуция, проникновение которых в Японию началось еще в IV в. Конфуцианство закрепляло традиционно-патриархальные устои и социальное неравенство, регламентировало общественные отношения, устанавливая строгую иерархию в семье и обществе. С самого детства японцу прививается привычка подчинять свое «я» интересам группы. В нем воспитывается сознание зависимости от семьи; первые поклоны, которым учат японского ребенка старшие, дают ему представление о субординации, о его месте в группе.

Строгая регламентация в структуре японского общества, система семейного воспитания и организация образования в стране всегда были ориентированы на высокую значимость авторитета. На первый план издавна выдвигалось «беспрекословное следование за авторитетом», а такие ценности, как удовлетворение личных интересов и доcтижение личного успеха, играли второстепенную роль. Поклонение авторитету и сейчас поддерживается различными средствами, рассматривается как социальная норма.

С эпохи феодализма в Японии популярно изречение, состоящее из пяти иероглифов: хи-ри-хо-кэн-тэн (несправедливость – справедливость – закон – власть – небо). Это выражение означает следующее: несправедливость подвластна справедливости, справедливость – закону, закон – власти, а власть подчиняется только Законам Неба.

В течение длительного времени в японском обществе культивировалась мысль о том, что хотя земная власть никогда не превзойдет Законы Неба, ибо они сильнее, чем земные законы, но восставать против нее неразумно. Эта идея глубоко укоренилась в сознании японцев. Она берет свое начало от конфуциева рэй (кит. – ли), регламентировавшего взаимоотношения людей в общественной, служебной и личной жизни. Требования рэй послужили основой послушания, повиновения и преклонения перед авторитетом. Смысл конфуцианской морали усвоен японцами в виде следующего изречения: «Отношения между старшим и младшим подобны отношениям между ветром и травой: трава должна склоняться, если подует ветер».

Еще в токугавский период японский ученый Дзёкэн Нисикава в своей книге «Судьба крестьянина» (1721) писал: «В силу того, что низшие классы не имели возможности играть какую-либо роль в управлении страной, они обязаны были только подчиняться» (цит. по [341, с. 2]). В 1879 г. министр внутренних дел Хиробуми Ито заявил, что «дать многим судить о политике, значит навлечь на страну несчастье» (цит. по [341, с. 2]). Дух покорности переплетался со страхом перед властью: полицейскими, правительственными и армейскими чиновниками. В представлении японцев власть – это «нечто длинное и плотное»; воспитывая устремление к тому, чтобы «быть завернутым во что-то длинное и плотное», власти добивались смирения и покорности.

Непреодолимый страх перед полицией, перед правительственными чиновниками сохраняется у японцев и по сей день, особенно среди людей старшего поколения. Это неоднократно подтверждали данные опросов, периодически проводимых канцелярией премьер-министра Японии. В книге Масами Симудзу «Как вступать в контакт с другими» фигурирует следующее наставление: «Смиренное преклонение – лучший способ войти в контакт с правительственными чиновниками» (цит. по [341, с. 4]). Подобные рекомендации содержатся и в книгах последних лет.

Покорность и смирение перед власть имущими превратились в характерную черту многих японцев, легли в основу неписаного кодекса их поведения. (Конечно, у крестьян в далеких провинциях они выражены более отчетливо, чем у рабочих на крупных предприятиях современного типа.) Кодекс этот всегда подкреплялся чувством долга, соблюдением личных обязательств, и все правила поведения сопровождались педантичными детализированными церемониями. Сейчас эти церемонии приспособлены к новым условиям и занимают на шкале человеческих ценностей большое место как «ответственность за совершаемые поступки из чувства долга». Конечно, перечисленные качества нельзя считать исключительно японскими, но в Японии они особенно сильно влияют на человеческую личность, способствуя нередко подавлению собственного Я.

Дух покорности не только создавал у японцев привычку к механическому повиновению, но и сдерживал развитие их личности. Выходившие в токугавский период книги по сингаку – «повседневной этике» – проповедовали в народе идею о самозабвенном беспрекословном служении вышестоящему. Поэтому всякое свое спонтанное желание японец должен был отвергать как эгоистичное, а высшей добродетелью, по сингаку, считалась готовность к самопожертвованию.

Дух покорности, прививавшийся в течение веков, выработал у японцев определенный тип «психологических наклонностей»: жизнь и поведение индивида регулируются строго установленными нормами, смысл которых не оспаривается никем и ни при каких обстоятельствах. Японцы настолько прониклись идеей подчинения высшим, что в присутствии авторитета даже испытывают нечто, похожее на удовольствие.

Обыденно-житейские черты

Вежливость, аккуратность, терпеливость, бережливость, любознательность и другие близкие к ним черты обыденно-житейского плана группируются вокруг стержневой черты – самообладания, имеющего самые разнообразные оттенки.

В Японии популярно выражение: «Самурай холоден, как его меч, хотя и не забывает огня, в котором этот меч был выкован». И действительно, самообладание и сдержанность – качества, которые с древних времен считались у японцев первыми признаками храбрости. Эти черты национального характера во многом обусловлены влиянием буддизма, проповедовавшего терпение, воздержание и сдержанность [4]  [4] Подробно о японизированном буддизме см. в гл. II.


[Закрыть]. В средние века, когда самурай обязан был сохранять присутствие духа в ответственных случаях, эти качества считались, безусловно, необходимыми.

Идея умеренности и самоограничения пронизывает всю японскую культуру, и японец с детских лет постигает суть высказываний Лао-цзы «Тот, кто знает, где остановиться, не подвергает себя опасности»; «Тот, кто знает свой жребий, тот не будет унижен», на всю жизнь впитав идею о том, что нельзя желать большего, чем тебе отпущено судьбой. Японские писатели, такие, как Камо-но Тёмэй («Надежды на хижину») и Кэнко («Записки от скуки»), пропагандировали эту идею в художественной форме, способствуя созданию специфически японского стиля поведения.

Интересны в этой связи жизненные правила, которых рекомендуется придерживаться японцам: 1) примиряйся с ситуацией, какой бы она ни была; 2) находи возможность соблюдать установленные правила; 3) ограничивай себя в развлечениях; 4) причиной несчастья считай самого себя. Следование этим правилам, в свою очередь, сказалось на особом подходе японцев к оценке объективной действительности: в характере японцев и их мировоззрении ярко обозначился фатализм.

Эта черта имеет глубокие корни в сознании японцев. В чрезвычайных обстоятельствах, во время стихийных бедствий японцы предпочитают придерживаться позиции пассивного выжидания, когда «все пройдет само собой». Книги, пьесы, песни, в которых трактуются понятия «судьба», «рок», «предрешенность» и т. п., ценятся и пользуются большой популярностью у современных японцев. Фатализм, иррациональное ощущение предрешенности прослеживается в различных аспектах жизни: за многими жизненными событиями японцы видят какие-то скрытые силы. Однако параллельно у современных японцев получил развитие и рациональный подход к действительности, часто связанный с личными интересами. Критерием рационального поведения является успех в жизни, который, считают японцы, зависит в первую очередь от бережливости и в большой степени от вежливости.

Вежливость, несомненно, одна из кардинальных обыденно-житейских норм в национальном характере японцев, альфа и омега японского образа жизни. Любое слово, жест, поступок, даже побуждение отмечены печатью вежливости.

На улицах, в садах и общественных учреждениях можно встретить таблички, призывающие к вежливости. «Человек не должен подчиняться ничему другому, кроме добра и вежливости» – гласит одно из самых распространенных изречений. В Японии никого не удивят приветливые продавцы в магазинах, внимательные шоферы такси, учтивые официанты. «Здесь обслуживание всегда сопровождается улыбкой и никогда – чаевыми!» – замечает Мишель Комморс в своих очерках «Сервис с улыбкой» (цит. по [170, с. 372]).

Вежливость буквально пронизывает взаимоотношения гостиничной прислуги и гостей, водителя такси и пассажиров, хозяина какого-нибудь магазинчика или продавца и покупателей. Так, заходя в обычно пустующие магазинчики средней руки, где продавцы имеют возможность коротать время где-либо в уютном уголке, покупатель, как правило, извещает о своем приходе словами. «Гомэн куда-сай!» («Извините, пожалуйста!»). Он может долго рассматривать товар, интересоваться подробностями, расспрашивать и всегда получит вежливый ответ. Но перед тем как взять что-либо в руки, японец извинится и спросит разрешения хозяина. Вежливая речь является непременным атрибутом общения в Японии. [5]  [5] Подробно о вежливой речи см. гл. IV, раздел 3.


[Закрыть]

Многих, впервые посетивших Японию, поражают устройство жилища, атрибуты одежды и убранства помещений. На всем печать строгости и порядка. И везде поразительная чистота. Наглядную картину этой стороны национального характера японцев нарисовал в своей книге Н. Т. Федоренко: «Мы входим в „гэнкап" – небольшую прихожую. Каменный пол из отполированных булыжников серых и буроватых тонов. За ним – деревянный настил, приподнятый, как театральные подмостки. Здесь мы оставляем верхнюю одежду и, по старинному правилу, снимаем свои ботинки, которые сразу же ставим на увлажненные кругляки таким образом, чтобы можно было легко, как бы с ходу надеть их при прощании. На пол в японском доме не полагается ступать теми же ботинками, в которых вы шли по грязной дороге. Ведь уличную пыль главным образом приносят на обуви… Надеваем легкие туфли и проходим в комнату. Но когда с дощатого пола, зеркально отполированного, нам нужно войти в комнату с циновочным полом, мы снимаем и эти легкие туфли. Ходить по циновке принято лишь в специальных матерчатых носках – „таби" – либо в обычных носках» [170, с. 22].

Естественно, такую идеальную чистоту может позволить себе человек с достатком, в жилищах бедняков – все проще. Однако стремление к такому идеалу общенационально.

Аккуратность и чистоплотность в сочетании с бережливостью служат как бы фундаментом для овладения известными производственно-практическими навыками, позволяющими японцам с поразительной точностью и совершенством создавать продукцию, которая является предметом зависти многих зарубежных фирм. Безусловно, здесь надо отдать должное и японской любознательности.

Особенности национального характера японцев, как и любой другой этнической общности, по своей природе социальны. «Своеобразие условий жизни каждого народа, – справедливо отмечает Н. Джандильдин, – специфика окружающих его на протяжении всего периода существования явлений вырабатывает у него определенный оттенок в способе восприятия мира, в образе мышления, т. е. то, что дает ему возможность подмечать и обнаруживать черты, скрытые для других народов» [74, с. 90]. Способ производства, условия жизни японцев создали у них особый стиль проявления способностей к познанию.

Те, кто встречаются с японцами впервые, сразу подмечают их пытливость, стремление вникнуть в суть вещей, докопаться до скрытого смысла. «Что вы скажете о японцах?» – спросили мы как-то одного нашего инженера, сопровождавшего по Москве группу японских энергетиков. «Они как-то по-особенному любознательны»,– не задумываясь ответил тот. Как же это «по-особенному»? Полагаем, что не сделаем здесь открытия, если скажем, что японцы любознательны по натуре, по духу жизни, похоже, они любознательны от рождения, хотя мы уже не раз подчеркивали, что национальный характер народа формируется в условиях его жизнедеятельности. Как бы там ни было, любознательность неотделима от национального японского характера.

Надо заметить, что любознательности японца присуща четкая практическая направленность, можно сказать, прагматическая нацеленность. Когда инженер-японец берет в руки незнакомое изделие, он старается «схватить» это изделие в единстве формы и содержания. Любознательность японца детерминирована конкретностью его мышления, в значительной мере воспитанного буддизмом.

Японский буддизм далек от каких бы то ни было аналитических, абстрактных построений. Буддизму свойственна простота, конкретность, лаконичность. Адепты буддизма настойчиво учатся тому, как общаться друг с другом, «минуя слова». Одна из популярных буддийских притч так иллюстрирует постулат о нераздельном единстве субъекта и объекта: «Маленькая рыбка сказала морской королеве: „Я постоянно слышу о море, но что такое море, где оно – я не знаю". Морская королева ответила: „Ты живешь, движешься, обитаешь в море. Море и вне тебя и в тебе самой. Ты рождена морем, и море поглотит тебя после смерти. Море есть бытие твое"» (цит. по [78, с. 55-56). Японцев учат познавать суть вещей без абстрагирования, потому и любознательность японцев конкретна. Возможно, это имеет прямую связь с особенностями их творческой устремленности.

4. Японцы в повседневной жизни

Психологический облик современного японца, как и представителя любой другой общности, определяется особенностями национальной культуры, которая обладает большой устойчивостью ко всем изменениям в жизни общества. Это связано с тем, что в основе культуры лежит национальная история, язык народа, его психология. Процессы модернизации и заимствований не касаются глубинных основ национальной психологии, которые проявляются и у современного японца в общепринятых способах поведения.

Чтобы нагляднее представить себе современного японца, давайте прежде всего посмотрим, как он ведет себя в различных жизненных ситуациях, как «общается» с окружающими его вещами в повседневной жизни.

Японец, как мы знаем, совсем не расположен к тому, чтобы отказываться от привычного. В национальном японском доме у него все по старинке. В токонома – встроенной нише – по-прежнему стоит букет и висит какэмоно (свиток) – картина или иероглифическое изречение. Конечно, национальный дом теперь наполнен атрибутами цивилизации, однако введенные в обиход предками вещи не оставили предназначенных им мест. Нередко, правда, японцу некуда поставить, скажем, телевизор. В обычном японском доме телевизору просто нет места. По данным статистики, до шестидесяти процентов японцев живут еще в традиционных японских домиках. Тут японцы, конечно, окружены своими национальными вещами.

Японец в национальном доме

Статистики утверждают, что многие из типичных японских домиков, в которых обитает большинство населения страны, в значительной степени обветшали. В сельской местности и небольших городках, где влияние модернизации менее заметно, кварталы старых построек еще сохраняют национальный колорит, но в крупных городах их подавляет современная цивилизация. Хотя некоторые наши журналисты, побывав в традиционном японском доме несколько часов или проведя в нем один-два дня, восхищаются его планировкой, интерьером, царящим в нем порядком, сказать по правде, такой дом – не самое удобное жилище. Даже японцы в какой-то степени разделяют такую точку зрения, а среди горожан все большее число отдает предпочтение стандартным городским квартирам. Это не значит, что японцы склонны перенимать европейские стандарты. Нет, и в городские многоэтажные здания они вносят свой национальный дух. Психологические стереотипы в известной степени диктуют и порядок устройства жилища.

Конструктивной основой традиционного японского дома является каркас, смонтированный из грубо обработанных древесных брусьев. Каркас устанавливается на многочисленных опорах, что придает постройке достаточную жесткость и уменьшает возможность разрушения при землетрясениях. Несущих стен в доме нет; решетчатые рамы, на которые наклеена полупрозрачная бумага, могут по желанию сдвигаться, разбираться, даже служить окном. Как правило, свес крыши достаточно велик, чтобы обеспечить защиту внутренних помещений от полуденного летнего солнца, но не препятствовать доступу мягких утренних и вечерних солнечных лучей.

Обычный японский дом никогда не красят ни снаружи, ни изнутри. Конечно, внутренние конструкции всегда тщательно полируются, отчего они приобретают приятный, ласкающий глаз вид, а внешние – предоставляют обрабатывать самой природе. Общий вид дома и его окружение соответствуют национально-психологической концепции в а б и: возвышенной простоте, как бы опоэтизированной убогости (подробнее о ваби см. гл. III).

Ощущение ваби усугубляется благодаря серой тростниковой крыше, которая навевает также и дух старины, печального очарования – саби. Однако такая крыша легко может воспламениться от случайной искры, и теперь ее все чаще заменяют черепичной. При этом черепицу делают темно-серой, иногда – голубых или тускло-коричневых оттенков, что не противоречит духу ваби; кричащих тонов тщательно избегают. Но черепичная крыша все-таки не очень практична: во-первых, довольно дорогая, а во-вторых, очень тяжелая. Поэтому все большее распространение получают облегченные крыши из некрашеной нержавеющей жести. Исходя из принципов ваби, и здесь отдают предпочтение нейтральным тонам, соответствующим характеру материала, из которого строятся дома. Впрочем, с середины 60-х годов стала распространяться мода на яркие, броские крыши.

Обычно японские национальные дома в городских условиях не имеют прилегающих к ним двориков, поэтому дети играют прямо на улице. Те, кто имеет средства и возможности, возводят у своих домов заборы. Если эю удается, японцы непременно разбивают возле дома миниатюрный садик с каменным фонарем, а если позволяет место, то воздвигают и миниатюрный чайный домик. Но даже возле домов, как будто бы начисто лишенных и клочка земли, японцы все же ухитряются создавать нечто вроде зеленых уголков, где непременно помещают несколько неотесанных камней.

Городские условия практически исключают постройку около дома гаражей для личных автомобилей. Приобретение автомобилей, хотя цены на них довольно высоки, в значительной степени лимитируется местами для стоянок, так как узкие городские улочки совершенно не приспособлены для этих целей. В некоторых крупных городах существует практика продажи автомобилей только тем, у кого есть место для стоянки.

Обычно японский дом имеет приподнятый над землей парадный вход – гэнкан, где при входе снимают обувь, две смежные комнаты, пол которых покрыт циновками (татами), миниатюрную кухню, туалет и ванную. Комнаты разделяются раздвижными бумажными перегородками; если их полностью раздвинуть, создается общее помещение. В одной из комнат принимают гостей, здесь имеется встроенная ниша – токонома.

Атмосфера японского национального дома вообще воплощает дух глубокого уважения к мужчине, может быть, даже преклонения перед ним как перед кормильцем. Строгость, целесообразность, отсутствие чего-либо лишнего в убранстве дома создает у главы семьи традиционное ощущение своего господства. Хозяйке отводится миниатюрный уголок – кухня, где она усердно трудится на благо мужа и детей, чуть ли не круглосуточно хлопоча по дому.

Утром, если позволяет погода, хозяйка открывает окна и двери и проветривает все уголки дома. Она тщательно выбивает вещи и сметает пыль с мебели и деревянных конструкций. Когда-то только сквозняк и помогал ей удалять пыль, теперь к ее услугам пылесос. Заодно производится мойка, стирка, утюжка и т. д. Особо ласкового обращения удостаивается кухонная утварь, которая перетирается, перекладывается, перевешивается. Кухня задерживает внимание хозяйки значительно дольше, чем все остальные помещения, на кухне женщина чувствует себя госпожою, здесь ей все подвластно. Так, через час-другой уютный японский дом приобретает умытый и причесанный вид, всюду царят блеск, аккуратность, чистота.