Текст книги "Всадники в сверкающей броне. Военное дело сасанидского Ирана и история римско-персидских войн"

Автор книги: Владимир Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 3.
ТАКТИКА ПЕРСИДСКОЙ АРМИИ

В военной теории (как античной, так и сасанидской) наука о тактике ведения боевых действий состояла из двух разделов: учения о ведении боевых действий на открытой местности («в поле») и учения об осадной войне, или полиоркия. Такая схема рассмотрения военного дела древности принята и в современной литературе. Будем придерживаться ее и мы, хотя, безусловно, данное разграничение носит в определенной мере условный характер, и целый ряд тактических приемов применялся персами в одинаковой степени как в полевых сражениях, так и при осаде либо обороне крепостных укреплений.

О высоком уровне развития военной теории в сасанидском Иране ярко свидетельствует тот факт, что здесь существовали специальные военные трактаты, представлявшие собой не только руководства по ведению войны, но и своеобразный итог профессиональных изысканий многих поколений иранских военачальников. Наиболее известным примером подобного рода произведений является военный трактат, содержавшийся в недошедшей до нас «Аин-Намэ» – «Книге установлений». Однако благодаря наличию арабских переводов «Аин-Намэ» мы знаем ее содержание и можем составить представление о том, как рассматривались правила ведения боевых действий (особенно – на открытой местности) с точки зрения персидской военной теории сасанидской эпохи.

Сразу же необходимо отметить, что в большинстве случаев (особенно что касается принципиальных, основополагающих моментов) положения сасанидской и позднеантичной военных теорий явно перекликаются, что, по нашему мнению, можно объяснить двумя факторами. Во-первых, это может быть обусловлено длительными римско-персидскими (а до этого, в I в. до н.э. – III в. н.э., римско-парфянскими) войнами, в ходе которых армии противоборствующих сторон неизбежно заимствовали друг у друга различные способы и приемы ведения боевых действий. Во-вторых, не исключено и прямое литературное влияние позднеримской (ранневизантийской) военной традиции на персидскую. Однако описанные в источниках события римско-персидских войн показывают такое сходство тактических приемов персов и римлян, использовавшихся ими на практике, что возможность непосредственного влияния византийской военной литературы на сасанидскую, без наличия предварительной «обкатки» персами излагаемых положений на полях сражений, может быть сведена к минимуму.

В целом тактика ведения боевых действий армией персов находилась в большой зависимости от конкретной ситуации, складывавшейся на театре военных действий, от особенностей вооружения и состава персидского войска, описанных выше, условий местности и целого ряда других факторов.

§ 1. Тактика веления полевой войны

Перед началом сражения персы располагались тремя большими и примерно равными в численном отношении частями: правое крыло, левое крыло и центр. Место для расположения центра (по терминологии «Аин-Намэ» – «сердца», или «двух главных частей»[6]6
  Название «две главные части» применялось к центру по той причине, что он состоял (или теоретически должен был состоять) не менее чем из двух боевых линий.


[Закрыть]) персы старались выбирать на возвышенности, справедливо полагая, что «воины правого и левого крыльев не могут быть преодолены и побеждены, даже когда сильно потерпят, пока крепко держатся две главные части, если же разбиты две главные части, бесполезна стойкость правого и левого крыльев»^{40}. Роль левого и правого флангов, или крыльев, была различной. Правому крылу, как и центру, в сражении отводилась активная роль; они должны были атаковать противника, совершать необходимые маневры и т. д. Основной же задачей левого крыла являлось сдерживание натиска правого (наиболее сильного и опасного) фланга противника. В той же книге «Аин-Намэ» по этому поводу говорится:

Что же касается левого крыла, то оно не нападает, если только не будет наступать на него опасный враг, – тогда они отбрасывают нападение врага. При этом воины правого крыла и двух главных частей могут вступать в бой с наступающими на них и возвращаться к своим с тем, чтобы снова вступить в битву, а воины левого крыла могут делать это лишь при отступлении, и невозможно им, вернувшись, снова вступить в бой^{41}.

Имеющиеся в нашем распоряжении источники не позволяют дать точный ответ на вопрос о количестве линий в боевых порядках персов во время сражения: здесь данные теории и практики трудно согласовать. Однако с уверенностью можно сказать о том, что таких линий, как правило, было не менее двух. Об этом говорят как данные ранневизантийских военных трактатов (Mauric. XI. 2), так и описания сражений. В 363 г., во время похода Юлиана Отступника в Персию, в битве под стенами Ктесифона персидское войско, по словам очевидца и участника событий Аммиана Марцеллина, было построено следующим образом:

Персы выставили против нас панцирных всадников… В резерве были поставлены манипулы пехотинцев. Прикрываясь продолговатыми выпуклыми щитами… выступали они в тесном строю (Amm. Marc. XXIV. 6. 8).

Более того, в этом сражении в качестве третьей линии фактически выступали боевые слоны, размещавшиеся за рядами пехоты:

Позади них [пехотинцев. – В. Д.] слоны, как перемещающиеся горы, движением своих огромных туш грозили гибелью приближавшимся… (Amm. Marc. XXIV. 6. 8).

В сражении с византийцами при Даре (530) персы также располагались двумя линиями: персидский полководец «поставил против врагов не всех персов, а лишь половину, приказав остальным держаться сзади. Они должны были сменять сражавшихся и со свежими силами нападать на врагов с тем, чтобы все время они сражались поочередно» (Proc. Bell. Pers. I. 14. 29–30). В битве, произошедшей в 576 г. в Армении между византийцами во главе с полководцем Юстинианом и персами под командованием Хосрова Ануширвана, персидские войска также были построены не менее чем двумя линиями; Феофилакт Симокатта, говоря об этом сражении, пишет, что во время решительного натиска ромеев «находящиеся в резерве силы вавилонского войска не знали, что им делать» (Theophyl. III. 14. 8). Таким же образом персидская армия была расположена и в битве при Константине (581): командир персов Тамхосров неосмотрительно вступил в бой в первой линии и был здесь убит (Theophyl. III. 18. 2), т. е. в данном случае боевых линий в персидском войске тоже было не менее двух.

Самую элитную категорию сасанидского войска составлял отряд «бессмертных». В связи со своим статусом и на поле битвы «бессмертные» занимали особое положение: они находились в глубоком резерве, являясь своего рода «неприкосновенным запасом» персидской армии, вступающим в сражение лишь в ситуации крайней необходимости (Proc. Bell Pers. I. 14. 31, 44).

Судя по всему, построение персидской армии перед боем представляло собой в плане сильно вытянутый прямоугольник, имевший прямой сплошной фронт (в отличие от византийцев, иногда сознательно искривлявших свое построение в зависимости от ситуации (Mauric. III. 10)) без каких-либо разрывов между центром и крыльями (Mauric. XI. 2). Чтобы обезопасить себя от неожиданного нападения, персы, как и римляне, зачастую сооружали перед своим фронтом рвы (Theophyl. IV. 9. 5) либо использовали для этих же целей естественные преграды (например, овраги) (Theophyl. II. 8. 8–9).

Как правило, персы избегали первыми начинать открытые сражения и вступали в них лишь в крайнем случае либо будучи полностью уверенными в своем успехе (прежде всего, при подавляющем численном превосходстве над противником). «Аин-Намэ» в связи с этим рекомендует:

И пусть не вступает он [полководец. – В. Д] в бой с войском иначе, как в случае крайней необходимости и в таком положении, когда нельзя избежать сражения… И когда большая часть воинов войска люди испытанные, разумные и храбрые, то самое лучшее для войска, чтобы враг первым напал на него; когда же большинство их неопытны и нельзя избежать боя, то всего лучше войску первому напасть на воинов врага. И не следует войску сражаться с врагом, если число его не превышает в четыре или три раза числа врагов; если же враг нападает на него, то оно может сражаться, если превышает число врагов приблизительно в полтора раза; если же враг вторгается в страну, то могут сражаться и будучи в меньшем числе… И пусть по возможности откладывается война, ведь в ней у сражающихся вызываются дерзкие действия, выказываются козни. Если же нельзя избежать сражения, то пусть сражаются легким оружием…^{42}

Сведения «Аин-Намэ» тесно перекликаются с указанием Маврикия на то, что персы «любят уклоняться от боя не только накануне сражения, в особенности если узнают, что неприятель приготовился и построился к бою…» (Mauric. XI. 2). Помимо теоретических положений, стремление персов к уклонению от полевых сражений (за исключением упомянутых в «Аин-Намэ» ситуаций) подтверждается примерами из реальной военной практики. В частности, в 543 г. в бою под Англоном (персидской крепостью в Закавказье) Навед, командовавший персами, «дал им приказ ни в коем случае не начинать боя, а если враги станут нападать, защищаться как только можно» (Proc. Bell Pers. II. 25. 19). Особенно осторожно персы вели себя в непривычных или неожиданных для них ситуациях. Так, в битве при Даре атаковавшие противника персидские всадники не рискнули преследовать обратившихся в бегство византийцев, а вернулись в свою боевую линию, поскольку построение ромейского войска было не совсем обычным, и персы опасались какого-нибудь подвоха (Proc. Bell Pers. I. 13. 24–27). Примерно такая же картина наблюдалась и под Англоном, где персы отказались от преследования обратившихся в паническое бегство византийцев, полагая, что те хотят завлечь их в засаду (Proc. Bell Pers. II. 25. 29–30).

Но даже когда сражение становилось неизбежным, персы стремились как можно дольше не начинать его и оттянуть начало боя на послеполуденное время. Прокопий Кесарийский объясняет это своеобразным благородством персов, которые «привыкли есть на исходе дня, а римляне – до полудня; поэтому они [персы. – В. Д.] решили, что условия окажутся неравны, если они нападут на голодных» (Proc. Bell. Pers. I. 14. 34; см. также: Proc. Bell. Pers. II. 18. 17). На самом деле все было гораздо проще: верные своему правилу избегать напрасного риска, персы специально выжидали время и начинали битву во второй половине дня с тем, чтобы в случае поражения им было легче скрыться под покровом темноты. В битве при Даре, длившейся несколько дней, персы дважды атаковали римлян и оба раза – ближе к вечеру (Proc. Bell. Pers. I. 13. 25; 14. 34). В 541 г. под Нисибисом отряд византийцев под командованием полководца Петра подвергся нападению со стороны персов также после полудня (Proc. Bell Pers. II. 18. 17–19).

Если все же сражение начиналось, то подавался сигнал к атаке. Им являлись либо звук труб, либо какое-то визуальное оповещение (например, путем подъема красного знамени, как это было под стенами Сингары в 360 г.), либо совершение определенного символического действия (таковым мог быть бросок в сторону вражеской армии окровавленного копья или выстрел из лука виноградной лозой). Начало битвы могло сопровождаться единоборствами воинов-добровольцев; так произошло во время битвы при Даре, когда византийский конный воин Андрей дважды вступал в поединок с персидскими витязями и оба раза одержал победу, после чего персидское войско, пав духом, на некоторое время даже покинуло поле предстоящей битвы (Proc. Bell. Pers. I. 13. 28–38).

^{Знаменосец шаханшаха Ормизда II. Реконструкция Е. О. Русаковой  (выполнено по изданию: Nicolle D. Sassanian Armies. Stockport,  1996)}

^{Шаханшах во время охоты. Изображение на серебряном блюде, V – начало VI в. (воспроизведено по изданию: Nicolle D. Sassanian Armies. Stockport, 1996)} 

Первыми в бой вступали лучники. До начала рукопашной схватки они пускали в противника огромное количество стрел, нанося ему ощутимый урон. Трудно сказать определенно, что это были за воины: пешие или конные. В то же время данные источников – нарративных и изобразительных – заставляют думать, что стрелками из лука у персов являлись, скорее всего, всадники. На изображениях конных воинов – и легко-, и тяжеловооруженных – лук почти всегда присутствует как обязательный атрибут военного снаряжения. Кроме того, характеристика персидской пехоты как почти бесполезного в сражении рода войск, содержащаяся в сочинениях римско-византийских писателей, также не позволяет считать сасанидских лучников, чьими боевыми качествами восхищаются те же позднеантичные авторы, пехотинцами. Косвенно подтверждается этот факт и тем, что инструкция по правильной стрельбе, содержащаяся в «Аин-Намэ», адресована именно конному лучнику, а не пешему. В то же время необходимо отметить, что и пехотинцы персов обладали прекрасными навыками стрельбы из лука, это подтверждается ходом боя под Хломароном (585).

В сасанидской военной теории считалось целесообразным располагать на левом фланге лучников-левшей, которые могли посылать стрелы как влево и прямо перед собой, подобно правшам, так и вправо, усиливая, таким образом, интенсивность обстрела вражеских порядков не только на своем участке, но и по всему фронту. Кроме того, это было важно и потому, что левое крыло, как было отмечено выше, дольше других частей персидского войска оставалось на месте, не вступая в бой, а потому плотность и сектор обстрела отсюда должны были по определению быть более значительными, чем в центре и на правом фланге, которые вскоре после перестрелки переходили в атаку^{43}.

Для повышения эффективности использования луков и стрел в бою у персов существовало правило, согласно которому перед битвой нужно было располагать войско так, чтобы «солнечный луч и ветер приходились в тыл войска»^{44}. Насколько губительными могли быть последствия несоблюдения этого правила, говорят факты: во время битвы при Даре, завершившейся поражением персов, «ветер, поднявшийся с их [ромеев. – В. Д.] стороны, дул на варваров, сильно ослабляя действие их стрел» (Proc. Bell. Pers. I. 14. 36). Однако подобная опрометчивость была редким явлением, и персы, как правило, грамотно выбирали место и время сражения. Прекрасно подготовленные лучники всегда были одной из основных ударных сил персидской армии. Практически все римско-византийские источники отмечают опасность персидских лучников и высочайший уровень их подготовки, важнейшими показателями которого были высокая скорострельность и меткость стрельбы. Не случайно поэтому первое правило, которым руководствовались византийцы, вступая в сражение с персами, – как можно более стремительно атаковать персидские боевые порядки, ибо в противном случае ущерб, причиненный персидскими стрелками, мог быть чрезвычайно велик:

Движение в атаку и удар должны производиться своевременно в сомкнутом строю, быстро, как полет стрелы, иначе в людей и коней может попасть много стрел, так как неприятель очень искусен в быстрой стрельбе (Mauric. XI. 2).

Это правило ромеи старались соблюдать. Феофилакт Симокатта, рассказывая об одном из сражений, пишет:

Вавилоняне стали посылать стрелы в сомкнутые ряды ромеев в таком количестве, что затемнили лучи солнца. Вследствие стремительного полета стрел перья, украшавшие верх шлемов на головах воинов, казалось, полетели по воздуху, сбитые летучим оружием. Ромеи стремились к рукопашному бою, тесня варваров копьями и мечами и отражая обильно сыпавшиеся стрелы (Theophyl. III. 14. 6).

Схожую картину описывает и Прокопий Кесарийский:

Их стрелы летели гораздо чаще, поскольку персы почти все являются стрелками и научены быстрее пускать стрелы, чем остальные народы (Proc. Bell. Pers. 1. 18.31).

Искусство сасанидских стрелков обусловило тот факт, что именно персидский способ стрельбы из лука считался в Византии достойным изучения и даже заимствования (Mauric. I. 1).

В связи с этим заслуживает внимания техника пускания стрел, использовавшаяся персами, тем более что в данном отношении мы располагаем подробными данными персидского (что особенно важно) происхождения. В неоднократно уже упоминавшейся «Аин-Намэ» содержится подробное описание персидской манеры стрельбы из лука:

Хорошее дело при обучении стрельбе стрелами, чтобы обучающийся держал лук в левой руке своей, а стрелу в правой руке своей, и чтобы кисти своих рук он прижимал бы к груди и смотрел бы на то место, где находится обучающий стрельбе. И хорошее дело водрузить лук, согнув несколько рог его, и крепко ухватить его тремя пальцами, и согнуть указательный палец на тетиву, и держать в двадцати трех, как бы в шестидесяти трех, и крепко сжать три, и повернуть подбородок к левому плечу, и поднять голову, и опустить шею, и склониться с луком, и выпрямить спину, и опустить верхнюю часть руки, и натянуть лук, приподнявшись на седле, и оттянуть тетиву до уха, и поднять кверху глаза, внимательно рассмотреть место приложения острия стрелы, не двигать зубами, не вращать глазами, не качать тела^{45}.

Как убедительно показал К. А. Иностранцев^{46}, смысл фразы «держать в двадцати трех, как бы в шестидесяти трех» кроется в особенностях персидской дактилономии – системе обозначения чисел с помощью комбинаций пальцев рук. «Три» – это прижатые к ладони мизинец, безымянный и средний пальцы правой руки; «двадцать» – большой палец правой руки, прижатый к первому суставу указательного; «шестьдесят» – большой палец правой руки, прижатый ко второму суставу указательного. Выражение «держать в двадцати трех, как бы в шестидесяти трех» означает, что мизинец, безымянный и средний пальцы прижимаются к ладони, а большой палец помещается под сочленение первого и второго суставов указательного пальца. Такое (или похожее на него) положение пальцев при стрельбе из лука зафиксировано на многих изображениях персидских лучников сасанидской эпохи и известно как «персидский способ» натягивания тетивы. Однако персы использовали и другие приемы обращения с луком при стрельбе (в частности, наиболее популярный у кочевников Евразии так называемый «монгольский способ»).

Одним из самых ярких примеров, демонстрирующих искусство персидских лучников, явилась битва под Хломароном (585), в ходе которой персы, преследуя отступавших ромеев и используя в качестве оружия только луки, т. е. даже не вступая в рукопашную схватку, уничтожили весь византийский арьергард. Случай тем более показательный, что войско персов состояло из простых обывателей («крестьян», как пишет Феофилакт Симокатта), не имевших специальной военной подготовки. Примерно то же самое произошло еще раньше, когда в 235 г., во время похода Александра Севера, окруженное римское войско было полностью истреблено персидскими конными лучниками. Не менее ярким в этом отношении фактом является эпизод, в котором персы заставили отступить войско гуннов – признанных мастеров владения луком – тем, что «множеством стрел, как тучей, покрыли небо над скифами [т. е. гуннами. – В. Д.]» (Prise. Fr. 8).

^{Положение пальцев правой руки персидского лучника при натягиваиии тетивы. По изображениям на серебряных блюдах, IV–V вв. (воспроизведено по изданию: Nicolle D. Sassanian Armies. Stockport, 1996)} 

Итак, начинали сражение лучники (скорее всего, конные). Вслед за ними в бой вступала тяжелая персидская конница – катафракты. Всадники, истратив стрелы, шли в атаку на противника. Их задачей являлось нанесение по врагу мощного удара с целью принудить его к отступлению или же прорвать вражеские боевые порядки. Идя в бой, персы пытались не только воздействовать на противника оружием, но и оказать на него психологическое воздействие с помощью громких криков, воплей и т. п. Не понаслышке знавший персов как бойцов Аммиан Марцеллин отмечает, что «они великолепные воины, впрочем, скорее хитрые, чем храбрые, и более страшные издали. Они забрасывают противника множеством лишних слов, издают дикие и свирепые возгласы, велеречивы, несносны и противны…» (Amm. Marc. XXIII. 6. 80; см. также: Agath. III. 7, 23, где говорится о внезапном громком крике персов перед атакой).

В существующей военно-исторической литературе тактика действий катафрактов, происхождение этого рода войск и целый ряд других вопросов рассматривались неоднократно и весьма подробно. Кроме того, многие проблемы, связанные с катафрактами (например, вопрос о пресловутой двуручной хватке копья, встречающейся на изображениях персидских и других всадников), до сих пор являются предметом острых дискуссий, обусловленных отсутствием надежного источникового материала, и не могут быть однозначно решены в ближайшей перспективе. Поэтому, не заостряя внимания на частных и спорных вопросах, мы ограничимся общим описанием того, каким образом действовала персидская тяжелая кавалерия на поле боя.

^{Поединок с участием Шапурa II (слева). Рельеф в Так-и Бустане, IV в. (воспроизведено по материалам сайта Восточного института Чикагского университета «Persepolis and Ancient Iran» // http://oi.uchicago.edU/oi/mu.s/pa/iran/paai/ images/per/srr/8c 10_72dpi.html)}

^{Персидский катафракт. Реконструкция Е. О. Русаковой (выполнено по изданию: Nicolle D. Sassanian Armies. Stockport, 1996)} 

Катафракт, подобно позднейшему средневековому рыцарю Западной Европы, имел массивное снаряжение, надежно защищавшее воина от вражеских стрел, мечей, копий и другого оружия, однако несколько ограничивавшее его маневренность. Кроме того, главным оружием катафракта являлось длинное копье, которое всадник, судя по среднеперсидским изображениям, во время атаки держал двумя руками, далеко не всегда имея, таким образом, возможность защититься в слу чае необходимости щитом (их у подавляющего большинства катафрактов, как следует из иконографического материала, просто не было) или поражать противника мечом. По этой причине катафракты действовали эффективно лишь в том случае, если они наступали тесным строем, сплоченно и организованно. Одинокий катафракт во время сражения был почти бесполезен. Более того, будучи повергнутым на землю, тяжелый всадник оказывался фактически беззащитным, поскольку из-за внушительного веса доспехов он был весьма неуклюж и становился легкой добычей вражеских пехотинцев:

Катафракты вследствие тяжелого вооружения, которое они носят, защищены от ран, но вследствие громоздкости и веса оружия легко попадают в плен: их ловят арканами; против рассеявшихся пехотинцев в сражении они пригоднее, чем против всадников. Однако поставленные впереди легионов или смешанные с легионарной конницей, когда начинается рукопашный бой грудь с грудью, они часто прорывают ряды врагов (Veget. ERM. IV. 23)

Данный пассаж Вегеция относится к римским катафрактам, однако, бесспорно, отмеченные этим автором характеристики могут быть перенесены и на панцирных всадников персов.

Уместно, на наш взгляд, привести в этой связи и слова Тацита, относящиеся, правда, к сарматским катафрактам:

Если человека в таком панцире [т. е. катафракта. – В. Д.] удается свалить на землю, то подняться сам он уже не может (Тас. Hist. I. 79).

Все эти факторы обусловили и особую тактику действий тяжелой персидской конницы. В атаку она шла плотным правильным строем, чем-то напоминая, таким образом, македонскую фалангу, посаженную на лошадей. Ее действия были четко скоординированы. Не случайно в связи с этим Маврикий отмечает, что «персы перед боем наступают медленно, чтобы не разорвать фронта боевого порядка… Поэтому если бы преследуемые ими повернулись вдруг назад и ударили на их фронт, то это было бы очень рискованно, так как они наткнулись бы на строй в полном порядке. Потому что персы преследуют врага не так беспорядочно, как скифы, а медленно и стройно» (Mauric. XI. 2).

После первого – наиболее мощного и страшного по своей силе – удара катафракты начинали поражать противника мечами. Их поддерживала многочисленная и маневренная легкая конница, задачей которой было затруднение действий вражеского войска, в особенности на флангах, – они у персов (как, впрочем, и у многих других народов, в том числе у римлян и византийцев) всегда были слабым местом. Кроме того, легкая кавалерия преследовала и разбитого противника, бежавшего с поля боя.

Второй линией являлись резервные подразделения пехотинцев, вступавших в битву лишь на ее завершающем этапе либо же при необходимости усилить натиск на противника или, напротив, укрепить оборону в случае вражеской атаки. Однако не исключена и возможность размещения в резервных порядках персов всадников, поскольку в источниках не указывается на отсутствие здесь кавалерии.

Все авторы, более или менее подробно характеризующие персидскую пехоту, практически единодушны, как было сказано выше, в признании ее никуда не годной с точки зрения боевых качеств.

Это позволяет сделать вывод о том, что решающего значения в бою пехота персов не играла, однако в определенных ситуациях ее действия, безусловно, могли определить исход сражения.

^{Персидский пеший воин-копейщик. Реконструкция Е. О. Русаковой (выполнено по изданию: Nicolle D. Sassaniun Armies. Stockport, 1996)}

В связи с рассмотрением вопроса о действиях персидской пехоты привлекает внимание один из эпизодов «Предания о сыне Зарера». Хотя описываемые в этом сочинении события происходили, по мнению самих персов, в древнейшую эпоху их истории, тем не менее, многие частные моменты, в том числе и касающиеся военного дела, явно относятся к сасанидскому периоду. В данном случае для нас интересно описание сцены ссоры царя Виштаспа с бидахшем Джамаспом:

Тогда царь Виштасп, выслушав эту речь, упал со своего престола наземь. В левую руку берет он кинжал, в правую руку берет он меч, на Джамаспа бросается и говорит: «Будь ты неладен, колдун, вызывающий ужас, ибо мать твоя была колдуньей и отец твой был лжецом» (A3. 50–51).

Представляется, что автор «Сказания» описывает в этом отрывке не что иное, как один из способов фехтования, применявшийся персами, при котором пеший воин использует обе руки, держа в одной из них меч, а в другой – кинжал, играющий в данном случае вспомогательную роль.

Особого упоминания заслуживает использование персами боевых слонов. В отличие от своих предшественников – парфян – применение в бою слонов было для сасанидской армии традиционным явлением. Трудно точно определить, каким было расположение отрядов слонов перед сражением. Данные источников показывают, что, скорее всего, какого-то жесткого правила в этом отношении не существовало, и слоны могли находиться как на переднем крае, так и позади основных боевых порядков. На поле битвы слоны выполняли примерно ту же по своему значению роль, что и тяжелая бронетехника в наши дни, при этом не только нанося противнику прямой военный урон, но и оказывая на него, как было отмечено выше, сильное психологическое воздействие.

Наиболее активно слоны применялись персами в IV в. Затем упоминания о них у античных авторов становятся все более редкими. Этому возможны два объяснения: во-первых, могли нарушиться связи с поставщиком слонов в Персию, которым была Индия, а во-вторых, постепенно исчезла целесообразность их использования, поскольку ромеи, судя по всему, научились с ними бороться, да и сами по себе эти животные представляли потенциальную опасность не только для противника, но и для самих персов. Так, в битве под Фасисом (555) персидское войско, чуть было уже не одержавшее победу, было разгромлено из-за того, что один из боевых слонов, получив серьезную рану, взбесился от боли и привел в состояние хаоса весь правый фланг армии персов (Agath. III. 26).

Характеризуя действия персидского войска в бою на открытой местности, следует отметить, что арсенал применявшихся персами тактических приемов сказанным выше не исчерпывался и был весьма богат. На открытом пространстве они достаточно широко использовали фактор внезапности, что нередко приносило им успех (Herodian. VI. 5. 9; Amm. Marc. XIV. 3. 1; XVI. 9. 1; XVIII. 8. 3; XXIII. 3. 4–5; XXIV. 3. 1; 4. 7; XXV. 1. 5; 3. 2–3; 6. 7: Proc. Bell Pers. I. 8. 6; Agath. II. 21; Theophyl. II. 2. 7; III. 4.1; 10. 6, 8). В то же время, стремясь обезопасить себя от разного рода неожиданностей, во время более или менее длительных стоянок персы обязательно сооружали укрепленный лагерь, о чем упоминает, в частности, Вегеций:

Персы, подражая римлянам, окружают свой лагерь рвом, и так как земля там почти вся песчаная, то они возят с собою пустые мешки, наполняют их этой рассыпающейся, как пыль, землей, которую они выкапывают, и, навалив их друг на друга, устраивают насыпь (Veget. ERM. III. 10).

О наличии вокруг персидского лагеря вала говорит и Аммиан Марцеллин (Amm. Marc. XIX. 6. 9). Маврикий сообщает также, что персы окружали свои лагеря не только валом, но и рвом (Mauric. XI. 3).

Один из излюбленных приемов персов – устройство засад на пути следования вражеских войск. Пожалуй, особенно ярко искусство персидских воинов организовывать засады проявилось в эпизоде, когда в одну из летних ночей 359 г. недалеко от Амиды через Тигр переправилось, по словам Аммиана, до 20 тысяч (!) персов, в том числе большое количество всадников; при этом римляне умудрились не заметить переправы такого огромного числа воинов, за что были жестоко наказаны: укрывшиеся на лесистых склонах холмов персы внезапной атакой почти полностью уничтожили значительный римский отряд (Amm. Marc. XVIII. 8. 3–5).

Мастерство персов по устройству засад нашло отражение и в «Аин-Намэ», где рассмотрению этого вопроса отведено довольно много места:

И следует выбирать для засады воинов смелых, храбрых, осторожных и деятельных, которые не будут громко вздыхать, кашлять и чихать; и выбираются для них верховые животные, которые не будут ржать или шалить; и выбираются для их засады места, в которые нельзя внезапно проникнуть и (в которые нельзя неожиданно) прийти, близкие от воды, чтобы запасаться ею, если продолжится выжидание. И следует, чтобы они нападали обдумав, посоветовавшись и выждав удобный случай; чтобы не пугали они диких животных и птиц; и чтобы их нападение было подобно пылающему огню. И пусть избегают они добычи. И пусть выходят они из засады разделившись, когда враг перестанет охранять себя и высылать лазутчиков, и когда заметят в передовых частях врага небрежность и упущение, и когда выпустят те своих верховых животных на пастбище… И следует им, выйдя из засады, развернуться и разделиться, распределить между собой обязанности и спешить с нападением на врага, не медлить и не колебаться^{47}.

Наличие в персидской армии многочисленной и боеспособной конницы делало ее действия достаточно стремительными и позволяло наносить сокрушительные удары там и тогда, где и когда это было необходимо. В источниках часто говорится о ключевой роли персидской конницы в бою, а также в целом о ее превосходстве над кавалерией римлян (см., напр.: Неrodian. VI. 5. 4, 6; Amm. Marc. XVIII. 8. 4. 7; XXIII. 6. 83; XXIV. 4. 7; XXV, 1. 18; 3. 4; 6. 11; XXIX. 1. 3; Proc. Bell. Pers. I. 15. 15; 17. 1; 18. 45; Theophyl. III. 14. 2). Конные отряды персов свободно перемещались в виду римлян, удерживая выгодную для себя дистанцию, обстреливая противника из луков и не вступая без необходимости в ближний бой, в котором шансы их и римлян становились бы более равными (Неrodian, VI. 5. 9; Amm. Marc. XXIV. 7. 7; XXV. 1. 18; 6. 11)[7]7
  Об эффективных способах борьбы римских легионеров с катафрактами пишет Либаний (Liban. Or. XVIII. 265). Это заставляет усомниться в утверждении С. П. Толстова о том, что, войдя в непосредственное соприкосновение с катафрактами, римская пехота «оказывается в невыгодном положении, наткнувшись на острия длинных пик и на бронированные груди коней», и в итоге проигрывает сражение (Толстов, 1948а. С. 227).


[Закрыть]. Маневры в непосредственной близости от римской армии, внезапные нападения и столь же внезапные отходы персов часто вводили римлян в заблуждение относительно численности персидского войска, изматывали их и не позволяли быстро и беспрепятственно продвигаться в нужном направлении.