Текст книги "Крамола. Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе 1953-1982 гг."

Автор книги: Владимир Александрович Козлов

Соавторы: Ольга Эдельман,Элина Завадская,Сергей Мироненко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

В ответ в крамольном народном сознании возникает образ Америки как «земного рая». Америка, да и любая страна Западной Европы, мыслилась как антагонист СССР во всем, и если пропаганда утверждала, что там «все плохо», а у нас – хорошо, то, раз у нас плохо, следовательно, там, наоборот, хорошо. Америка – страна, где рабочие ходят в костюмах и имеют машины, работают мало, а получают много, где исполняются все желания (несколько армянских подростков из неблагополучных семей, плохо учившихся в школе, попытались угнать самолет для бегства за границу, так как думали, что там они могли бы стать кем мечтали – один киноартистом, другой музыкантом[119]119
  ГА РФ.Ф. Р–8131. Оп. 31. Д. 73888. Л. 84–85.


[Закрыть]).

На «Америку» проецируются приметы собственной жизни, но со сменой знака: «Если бы эти валенки показать в Америке, то от них бы отбежали люди на километр. В Америке тоже носят валенки, но такие, какие в СССР носят только 16 человек, которые в Кремле»[120]120
  Там же. Д. 84264. Л. 29.


[Закрыть]. И если советская пресса твердит об отсутствии в США настоящей демократии, власти денег, подкупе избирателей, то отсюда делается несколько неожиданный вывод: «В Советском Союзе неинтересно голосовать, так как за отданный голос ничего не будешь иметь, вот в Америке другое дело, за отданный голос имеешь деньги»[121]121
  ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 87037. Л. 6.


[Закрыть].

При ограниченности информации о внешнем мире (даже простых бытовых сведений) большинство людей могли судить об «их» образе жизни, только перелицовывая сообщения «своей» прессы. Особый вес приобретало всякое независимое известие «оттуда», даже незначительная деталь могла послужить основанием для широких выводов. Колхозник-узбек, побывавший в плену во время войны, говорил, что у нас дороги пыльные, а на западе – асфальтированные, за что был обвинен в «восхвалении жизни в капиталистических странах»[122]122
  Там же. Д. 91432. Л. 56.


[Закрыть]. Среди осужденных за антисоветские разговоры отметим людей, подобно ему, рассуждавших о разнице между двумя мирами на основании собственного опыта. В 50-60-х гг. это были в основном те, кто во время войны оказался в плену или соприкасался с союзниками. Они могли обличениям фашизма противопоставить наблюдения о том, что Германия – страна несвойственной нам бытовой культуры; отказаться верить в зверства американских войск в Корее, потому что когда-то общались с американскими моряками, и те были славными ребятами, и т.д. И совсем уж особая статья – люди, в конце 1940-х гг. вернувшиеся в СССР по репатриации, здесь обнаружившие все несоответствие громких пропагандистских заявлений и непрезентабельной реальности, почувствовавшие себя обманутыми и имевшие неосторожность вслух жалеть о переезде и рассказывать, как жили за границей, рисуя при этом слушателям образ утраченной «земли обетованной».

Кроме «буржуазного мира» у СССР были еще два антагониста: собственное дореволюционное прошлое и побежденная фашистская Германия.

Сопоставления жизни в Советском Союзе с дореволюционной встречаются значительно реже, чем сравнения с западными странами. Это понятно: ко времени, о котором мы говорим, дореволюционная жизнь стала уже достаточно далеким прошлым, конкретные воспоминания о нем хранили люди пожилые, оно было заслонено последующими событиями; да и далеко не для всех это прошлое было приятным и изобильным. Иное дело – территории, присоединенные к СССР перед Второй мировой войной. В Прибалтике, Молдавии, на Западной Украине многие говорили о том, что при буржуазном строе жили гораздо лучше, вспоминали об утраченном большом хозяйстве и относительной зажиточности.

Иногда при сопоставлении советского строя с царизмом речь шла не о реальных воспоминаниях, а об использовании лексики и образов, отрицательно характеризовавших царский режим, для критики советского, причем пафос критики заключался в их отождествлении. Хрущева могли назвать «царем», а коммунистов или советских руководителей сравнить с помещиками или дворянами, сказать, что колхозники живут хуже, чем крепостные. Аналогичным образом для уничижительной критики советской власти могла использоваться и лексика, относящаяся к капитализму. В этом случае также поддерживалась официальная негативная оценка капитализма, советскую номенклатуру называли «капиталистами», «буржуазией» и т.д.

Зачастую человеку трудно было окончательно решить, воспринимает ли он Запад положительно или отрицательно. К примеру, двое заключенных в начале 1960-х гг. писали жалобы и заявления, в которых требовали выслать их из СССР «в любую капиталистическую страну, чтобы я умер как раб, но в капиталистической стране»[123]123
  ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 94674. Л. 18.


[Закрыть]. А инвалид из г. Орши в 1963 г. сочинил письмо государственному секретарю США, «просил оказать ему и его семье помощь, но, как заявил осужденный, это письмо он не отправил в Америку, т.к. сделать это ему не позволила пролетарская совесть, и он не хотел унижаться перед иностранцами»[124]124
  ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 96009. Л. 9.


[Закрыть].

Немецкий фашизм, в отличие от царизма, был врагом из недавнего прошлого. Большинство наших героев были если не фронтовиками, то очевидцами войны, среди них было немало детей военного времени. Для всех этих людей война стала фактом личной биографии. Фашизм для них был страшным злом не только и не столько потому, что таковым его рисовала пропаганда, но из-за реально пережитых бед, горя и лишений. И в общем-то худшее, что мог сказать советский человек о коммунизме, – это сравнить его с фашизмом, назвать коммунистов – фашистами, обозвать милиционера гестаповцем. Еще сильнее – заявить, что коммунисты не только подобны, но хуже фашистов. Примеров таких высказываний можно привести множество. Особенно часто, по нашим наблюдениям, к сравнениям из этого ряда были склонны прибегать люди из низших и наименее грамотных слоев населения, городские пауперы, алкоголики, в прошлом или настоящем – заключенные-уголовники.

Иногда положительная оценка фашизма была результатом силлогизма: коммунисты плохие – коммунисты хуже фашистов – следовательно, фашисты лучше коммунистов. К примеру, в прошлом трижды судимый за антисоветскую агитацию кочегар из Московской области в 1958-1959 гг. высказывал мнение, что советская граница охраняется для того, чтобы народ не ушел из СССР, что «Гитлер единственный умный человек был, хотел принести свободу русскому народу, освободить его от рабства»[125]125
  Там же. Д. 87620. Л. 5 об.


[Закрыть].

Встречаются и более своеобразные умозаключения. Официальная пропаганда обличает фашизм наряду с капитализмом. В крамольном суждении они ставятся в один ряд, а затем по принципу «враг моего врага – мой друг» оцениваются положительно. Поэтому не будем удивляться обилию лозунгов: «Да здравствует Эйзенхауэр! Да здравствует Гитлер», «Да здравствует фашизм! Да здравствует Америка!». Реже, но подобным же образом могли объединять и других врагов режима: «Да здравствует Эйзенхауэр и великий Мао» (или Тито). Наконец, для крамолы годится любой набор отрицательных образов, независимо от их происхождения: «Главный штаб жандармерии ЦК SS. Москва. Кремль. Инквизиторам XX века, века атома и высокой цивилизации. Людоедам и черной своре мракобесов. Кровожадным драконам и палачам полицейского государства» (так начиналась бранная жалоба заключенного)[126]126
  ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 98744. Л. 76.


[Закрыть].

Пропаганда времен «холодной войны» как бы уравнивала фашизм с Америкой (и западными странами вообще), объявляя их агрессорами. Советская пресса была полна статьями и карикатурами о «заговоре держав против СССР», разжигании империалистами войны. Любой советский человек был убежден, что «Америка» – враг, которому на руку любая неприятность внутри страны, который засылает к нам шпионов и диверсантов. Мысль о том, что враги советского строя являются «буржуазными наймитами», была не только вполне усвоена, но и творчески переработана: появились желающие не только насолить ненавистному правительству, но и (наивные!) подзаработать на этом. Нам известно достаточно много примеров, когда люди пытались передать в посольства западных стран, направить в редакции радиостанций письма с предложением своих услуг. Причем в большинстве своем по уровню образования, профессиональной принадлежности это были люди, явно не способные оказать серьезных шпионских услуг, не имевшие отношения к военным и государственным секретам, но, кажется, искренне убежденные, что любая пакость коммунистическому режиму будет приветствоваться (и оплачиваться) «империалистами». Два жителя г. Нижний Тагил, в августе 1953 г. разобравшие железнодорожные пути и вызвавшие крушение пассажирского поезда, ожидали, что после этого встретят агента «одного из иностранных государств» (эвфемизм, которым в судебных документах заменялось конкретное название страны) и получат от него вознаграждение за совершенную диверсию[127]127
  ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 43172. Л. 262.


[Закрыть].

Самый расцвет захлестнувшей СССР шпиономании пришелся на конец 40-х гг., но и в интересующий нас период она еще давала о себе знать, иногда в неожиданных ракурсах. Один слесарь из г. Кременчуга в течение 1950-1953 гг. рассказывал сослуживцам, как был угнан на работы в Германию во время войны, описывал жизнь в Европе и по секрету признавался, что завербован американской разведкой, имеет связь с американским представителем и регулярно ездит к нему получать деньги. Сослуживцы, выслушивая это, советовали ему быть осторожнее и больше никому не рассказывать; а он время от времени отпрашивался у бригадира дня на два с работы, якобы для того, чтобы «поехать к агенту американской разведки получить за свою работу деньги». Бригадир отпускал его, а по возвращении спрашивал, получил ли он деньги. «Шпион» отвечал, что получил, и угощал бригадира водкой[128]128
  Там же. Д. 59763. Л. 5.


[Закрыть].

Другой же человек, Ф.Т. Саксонов, напротив, утверждал, что пострадал от чужой шпиономании. Он был прежде трижды судим, в том числе по ст. 58-10, отбыв наказание, приехал жить в Молдавию, но, не прижившись сразу, несколько раз менял место жительства и работу. Наконец в 1962 г. устроился работать бухгалтером в совхозе, но через некоторое время стал чувствовать странное отношение к себе людей, еще недавно хорошо его принявших. Он решил обсудить ситуацию с девушкой – соседкой по квартире и, чтобы завязать разговор, спросил ее, правда ли, что она – племянница первого секретаря райкома партии Д., а его родной брат – священник. «Эти мои вопросы к ней вызвали на ее лице ужас и страх, где она мне ответила так: «Ваша разведка точна, за исключением того, что не второй дядя является священником, а дедушка. Никто в селе «не знает» о моих родственных отношениях с Д., а вы в течение нескольких дней успели обо всем этом узнать», и задала мне вопрос: «Какой иностранной разведке я служу», я посчитал это за шутку и шуткой ответил ей: «Вы еще молода, но очень бдительна, так же быстро сумели меня разоблачить». После этих моих слов она рыдающим и умоляющим голосом начала просить меня пощадить жизнь Д., так как у него трое детей, а если мне, как разведчику, нужны жертвы, то просила вместо ее дяди уничтожить ее, как комсомолку. Я был крайне не рад этой злополучной встрече с Ж., которая по своей глупости шутку приняла всерьез, стал ей говорить, что я хотел спросить ее, почему она и другие люди стали меня сторониться, она истерическим голосом закричала, мы думали о вас, как хорошем человеке, а вы оказались немецким шпионом». После этого Саксонов стал замечать, что за ним следят, попытки встретиться с Д. ни к чему не привели, Д. прятался от него и, как казалось Саксонову, боялся его. Наконец Саксонов был вызван в отделение КГБ, сотрудник которого сказал, что «мое пребывание в Закарпатье их очень беспокоит. По их мнению, мои частые переезды с одного места жительства на другое связаны с разведкой, но поскольку на меня никаких улик нет, то он просто посоветовал мне, чтобы я все же покинул пределы Закарпатья и оставил их в покое»[129]129
  ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 94825. Л. 62-63.


[Закрыть]. В конце концов Саксонов был осужден в 1963 г. за антисоветскую агитацию.

Неожиданным для нас оказалось, что советскому человеку было свойственно надеяться на активное вмешательство «Америки» в его персональную судьбу (ведь из передач «Голоса Америки» следовало, что «им» небезразличны страдания людей в СССР). Отсюда – обнаруженные нами среди архивных материалов анонимные письма в посольства западных стран и особенно лично президенту США с жалобами на жизнь в СССР, на всевозможные несправедливости, а также такой странный и специфический жанр, как жалобы заключенных, осужденных за разные, по большей части уголовные, преступления, президенту США, в ООН и другим главам правительств и международным организациям на несправедливый, по их мнению, приговор. Писались эти жалобы не столько в расчете на прямое иностранное вмешательство (дело, кстати, было еще до Международной Амнистии), сколько для того, чтобы подразнить и устыдить родную власть, как бы «опозорить» ее перед иностранцами (надо полагать, большинство писавших прекрасно понимали, что ни до какого посла или президента жалоба не дойдет), присутствовал и элемент ерничества и бравады.

Вслед за официозными заявлениями о «заговоре держав против СССР» повсеместно шли разговоры, что скоро (назывался конкретный срок – через год, весной и т.п.) будет война, Америка (Англия и Америка, другие капиталистические державы) нападут на СССР и освободят народ от коммунистов. При этом говорящий заявлял, что не станет воевать за коммунистов, призывал «повернуть против них штыки», примкнуть к «нашим братьям американцам», «Америка (Трумэн, Эйзенхауэр) нас освободит». Могла упоминаться якобы многочисленная тайная организация, которая только ждет начала войны, чтобы выступить против коммунистов, или же собеседники приглашались тут же такую организацию создать («Скоро будет война с Америкой, советская власть будет разбита, вот тогда заживем … Меня американцы не тронут, таких тысячи, которых Америка будет приветствовать за нашу работу»[130]130
  ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 36. Д. 10890. Л. 3.


[Закрыть]). Иногда добавлялось пожелание, чтобы американцы «сбросили атомную бомбу на Кремль», особенно во время партийного съезда, или же говорилось, что пусть лучше мы все погибнем от атомных бомб, чем так жить («Мы не пощадим и жизни своей, чтоб сровнять Кремль с землей со всеми драконами. Мы бы хотели убедительно просить в момент XXII съезда предпринять самые решительные действия – похоронить всю банду… Мы услугу свою сделаем. Ваше оружие и затем переворот в стране»[131]131
  ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 92937. Л. 11.


[Закрыть]). В 1967 г., 5 ноября, в г. Красноярске были разбросаны листовки, авторы которых (оставшиеся ненайденными) как будто нарочно стремились проиллюстрировать нашу мысль о противопоставлении СССР и Америки как «этого света» и «того света»: «Америка, уничтожь дракона!», «Да здравствует священная Америка!», «Америка! Когда ты придешь и разгромишь драконское царство»[132]132
  Там же. Оп. 36. Д. 2087. Л. 1.


[Закрыть].

Ожидания близящейся войны как избавления от коммунистического режима проходят практически через все 50-е – первую половину 60-х гг. Этот мотив возникал и раньше, в 1951-1952 гг. Временами такие слухи приобретали совершенно конкретный вид: пожилой латыш в конце 1952 – начале 1953 г. советовал соседям не вступать в артель, не платить налоги, потому что скоро будет смена правительства, придут американцы и советским работникам придется плохо[133]133
  Там же. Оп. 31. Д. 43500. Л. 86.


[Закрыть]; украинец из Львовской области, комсомолец, тракторист в колхозе, «ожидая установления капиталистических порядков на территории советской Украины и желая зарекомендовать себя как лицо, ведущее борьбу против советской власти, в ночь на 8 ноября 1960 г. вывесил на клубе с. Криво националистический флаг и в ту же ночь сорвал государственные флаги Украинской ССР со зданий магазина, клуба, медпункта и библиотеки, которые бросил в грязь»[134]134
  Там же. Д. 90710а. Л. 4.


[Закрыть].

Социальной средой, где ожидание войны было наиболее распространенным и устойчивым, являлись заключенные лагерей (по большей части уголовники) или люди, так или иначе через лагеря прошедшие. Другим характерным для «лагерного» антисоветизма утверждением было, что в стране 40 миллионов заключенных – «рабов коммунистов», «вся страна за колючей проволокой», и все они ждут прихода американцев, чтобы восстать.

Как один из признаков грядущего крушения советской власти были восприняты и венгерские события 1956 г. Реакция на них была довольно однообразной: теперь к разговорам о скорой войне с Америкой, когда будут бить коммунистов, прибавилось обещание «устроить второй Будапешт», «сделать как в Венгрии».

Любопытно, что в тот же период (вторая половина 50-х – начало 60-х гг.) советские карательные органы вели активную борьбу с сектой «Свидетелей Иеговы», членам которой предъявлялось единообразное обвинение в «разговорах о скорой гибели советской власти в так называемой армагеддонской войне», что трактовалось как «призыв к насильственному свержению» существующего строя. Наши данные не позволяют судить, бьшо ли усиление борьбы с иеговистами связано с активизацией деятельности секты. Она была распространена главным образом в ряде районов Молдавии и Западной Украины, большинство ее адептов составляли женщины из сельской местности, с очень низким образовательным цензом.

Вообще, складывается впечатление, что 1950-е гг. были заполнены разнообразными эсхатологическими ожиданиями[135]135
  Вспышки настроений, связанных с ожиданием близкого конца света, периодически наблюдались и в дореволюционной России в крестьянской среде, особенно связанной с крупными сектами (молокане, духоборы). Авторитетнейшие исследователи русского крестьянства XIX века Н.М. Дружинин, А.И. Клибанов отмечали непосредственную связь этих вспышек с подъемами крестьянского движения и значительную роль в нем участников упомянутых сект и раскольников (Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева. М.; Л., 1946; Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России: XIX век. М., 1978).


[Закрыть]. Конец света мог наступить в виде крушения советского строя, а мог – в виде окончательного построения коммунизма (ведь Хрущев на XXII съезде объявил, что коммунизм будет через 20 лет, во всяком случае, именно так воспринял народ его речи). К обещанной коммунистической перспективе люди относились по-разному. Сотрудник таджикского геологического управления И.П. Зайцев летом 1953 г. сказал, что построение коммунизма его, как и всех простых людей, не интересует, это выдумка руководящей верхушки, раньше попы уговаривали народ терпеть ради загробного царства, а теперь эти функции выполняют заместители начальников по политчасти и секретари парторганизаций[136]136
  ГА РФ.Ф. F-8131. Оп. 31. Д. 41619. Л. 13-14.


[Закрыть]; в том же году кондуктор из Челябинской области заявил просто, что «при коммунизме будут все сволочи и все растащат»[137]137
  Там же. Д. 60036. Л. 7.


[Закрыть]; по мнению заключенного, высказанному весной 1957 г., «если бы был жив Сталин, то весь бы Советский Союз он обнес колючей просолокой и давно бы подошел к коммунизму. По писанию […] сказано, что советская власть просуществует 40 лет, а потом к власти придет Америка»[138]138
  Там же. Д. 78570. Л. 18.


[Закрыть]; житель г. Запорожья в 1959 г. на избирательном бюллетене написал, что «коммунизм, царство загробное и небесное – миф»[139]139
  Там же. Д. 96211. Л. 4.


[Закрыть]; наконец, 7 ноября 1962 г. на стенах зданий в поселке Дивногорск Красноярского края (там шло тогда грандиозное строительство Красноярской ГЭС) были обнаружены надписи: «Раньше нам сулили загробное царство, а теперь загробный коммунизм»[140]140
  Там же. Д. 94322. Л. 1.


[Закрыть].

К концу 50-х гг. относятся и несколько обнаруженных нами мистических текстов пророческого характера. Они являлись по большей части истолкованиями Апокалипсиса с приложением его к советской истории. За их распространение были арестованы люди, религиозная принадлежность которых следственные органы особо не заинтересовала, так что суеверные ожидания, отраженные в этих документах, не являются результатом деятельности какой-то определенной секты. В текстах можно обнаружить такие архаичные мотивы, как элементы мифа об умирающем и воскресающем боге (в одном случае он относится к Ленину, в другом – к Сталину), отождествления советских руководителей с упомянутыми в Апокалипсисе животными и чудовищами. Наряду с этим присутствуют свойственные уже христианскому сознанию образы черной мессы, в которой адское и небесное меняются местами.

Архетипы мышления сильно сказываются и в таком ключевом для России аспекте мировосприятия, как осмысление роли руководителя государства. Отношение к советским вождям, прежде всего к Сталину и Ленину, носило выраженные черты сакрализации, обожествления. Вождь революции наделялся чертами первопредка, героя-демиурга (научившего людей ремеслам и разведению огня, добывшего для них разные полезные предметы, семена и пр. – вспомним здесь о том, что Сталин писал «основополагающие» труды по специальным вопросам, как главный корифей то языкознания, то лесного хозяйства, а представители любых наук обязаны были ссылаться на труды отечественных «классиков марксизма»), а заодно и царя-мага, от силы которого зависит преуспеяние его народа. Советский вождь был Вождем, а не просто руководителем. Ленин и Сталин, создатели рабоче-крестьянского государства, – демиурги, носители сверхъестественной мудрости: «гений всех времен и народов», «вечно живой», «корифей всех наук», «отец народов», «вождь мирового (!) пролетариата» и пр., и пр. Идея «всемирности» вождя соответствует представлению о своей стране как космосе, окруженном хаосом. Глава страны таким образом оказывался во главе всего упорядоченного мира. Одна из хвалебных книг о Сталине содержала утверждение, что товарищ Сталин – второе солнце, но гораздо более яркое, ибо солнце дало народам мира жизнь) а Сталин дал им гораздо больше – он дал им счастье. А в поэме «Зоя» М. Алигер описывала, как переданная по радио речь Сталина проносилась над землей невидимыми лучами, вселяя надежду в сердца, согревая замерзающих бойцов, зажигая огонь в партизанском костре и т.д.

Н.С. Хрущев выступил с осуждением культа Сталина и попытался сделать свой имидж более «близким народу». Но в результате он как будто пародировал Ленина, перестал соответствовать образу Вождя и утратил харизму. К восприятию иного типа руководителя страна, по-видимому, не была готова (да и Хрущев тоже). Хрущев вместо царя-мага стал скорее мифологическим шгутом-трикстером, героем анекдотов.

Трикстеры – это персонажи вроде греческого Гермеса, скандинавского Локи, соединяющие в себе комическое и демоническое, авторы ловких, лукавых, а также вредоносных проделок. Позднее образ трикстера трансформировался в остроумного плута из сказок (солдат, обманывающий черта), а в европейской литературе – в шута (к этому же ряду относится и булгаковский Коровьев). Трикстер обычно действует рядом с демиургом, первый создает вещи полезные и чудесные, а второй – ненужные или вредоносные (болезни, сорную траву). Тут кстати вспомнить о пресловутой хрущевской кукурузе. Трикстер также – посредник между этим миром и потусторонним, из всех богов только он может себе позволить путешествие на тот свет (Гермес провожал в Аид души умерших), в этой связи особую окраску приобретает тема заграничных поездок Хрущева, о которой речь пойдет ниже.

Трикстер, между прочим, персонаж не для первой роли, на троне он – шут. Таким образом Хрущев оказался «самозванцем» на месте, прежде прочно занятом Сталиным, и именно «самозванцем» его прозвали в народе. Он стал героем небывалого до него количества анекдотов, адресатом нескончаемых насмешек, его награждали прозвищами «шут», «свинья», «клоун», «болтун», «авантюрист», «царь Никита»; и он же иногда наделялся такими демоническими чертами, которые, казалось бы, никоим образом не соответствовали не только его делам, но и масштабу его личности. В листовках, надписях на стенах и заборах и в жалобах заключенных его часто называли драконом («Долой Хрущева Дракона!», «Хрущев Никакий Драконовский»). В одном из народных толкований Апокалипсиса, появившемся в Вологодской области и Алтайском крае незадолго до 1959 г. (когда был осужден его распространитель и вероятный автор), читаем: «На коне белом – победоносный – Петр I; На коне рыжем – мир взявший – Ленин; На коне вороном – с мерой – Сталин; На коне бледном – ад – Хрущев»[141]141
  ГА РФ.Ф. Р-8131. Оп. 31. Д. 87189. Л. 5.


[Закрыть].

Реальными поводами для критики политики Хрущева в широких слоях населения были нехватка продуктов и товаров (в том числе хлеба) и очереди в магазинах, вообще все то, что квалифицировалось следствием как «выражение недовольства материальными условиями жизни»; отсрочка платежей по государственным займам, снижение расценок оплаты труда рабочих и повышение цен; иронически воспринималась и кукуруза, которой Хрущев увлекся после визита в США, и даже полеты в космос («спутник спутником, а в супе мяса нет»[142]142
  Там же. Д. 90746. Л. 14.


[Закрыть]).

Но наиболее сильное раздражение у людей вызывали частые заграничные поездки Хрущева и приемы иностранных делегаций. Объясняется это целым рядом традиционных для России обстоятельств. В первую очередь – склонностью к изоляционизму, основанной как на ощущении имперской самодостаточности, так и на присущем традиционным обществам недоверии к «чужому». Полутора столетиями раньше такое же раздражение современников (причем современников просвещенных) вызывала активная внешняя политика Александра I, и особенно его частые отлучки из страны, которые принимались за пренебрежение внутренними делами. Вот и про Хрущева говорили, что народ живет плохо, а правительство о народе не заботится[143]143
  Требование «заботы правительства» – особый мотив. Многовековая авторитарная власть порождала в России гражданский инфантилизм. Люди, определявшие свое отношение к власти как рабское, перелагали на нее ответственность за свою личную судьбу. Человек, пойманный на мелкой краже, заявлял, что «воровать его научили Хрущев и Булганин»: он-де начал воровать, потому что нуждался (был голоден, раздет и т.д.), а это случилось из-за недостаточной заботы правительства о благосостоянии народа.


[Закрыть] и разъезжает по заграницам.

В негативном отношении к выездам Хрущева за рубеж играли роль и эгалитаристские представления, поддерживаемые самой коммунистической пропагандой. Руководители – слуги народа, трудятся ради его процветания и должны отличаться личной непритязательностью. Существовало множество пропагандистских историй о скромности Ленина, Сталина (простой пиджак или китель, скромное жилище, непритязательность в пище). А поездка за рубеж для простого советского человека была недосягаемой мечтой, наивысшей привилегией. Хрущев, часто выезжавший, нарушал «равенство», да и парадные приемы в Кремле – тоже нарушение равенства, да еще и «за счет страны» («Хрущев с Булганиным пропивают народное достояние»). Таким образом, заграничные поездки лидеров и приемы делегаций воспринимались как одна из привилегий, наряду с государственными дачами, машинами, слухами о роскоши, – всем тем, что вызывало раздражение. Непопулярный «самозванец» Хрущев «не выглядел» к тому же достойным представителем державы. Обсуждая его поездки, говорили, что «Хрущев во всем мире известен как болтун и пьяница», не пользуется авторитетом. Наконец, установленные в годы правления Хрущева контакты с капиталистическими странами зачастую трактовались и как предательство идеалов коммунизма: как это, руководитель пролетарского государства целует руку английской королеве.

Большое недовольство вызывала широко (и относительно гласно) развернутая Хрущевым «помощь развивающимся странам». Особой пользы люди от этого не видели, зато подозревали, что из страны вывозятся продукты и товары, которыми отнюдь не изобилуют прилавки магазинов: «Мы голодаем и стоим в очередях, а Хрущев гонит хлеб за границу».

Бурю возмущения вызвало и сообщение об июльском (1957 г.) Пленуме ЦК КПСС и освобождении от должностей членов «антипартийной группы» Молотова, Маленкова, Кагановича и др. Недовольство их отставкой стало постоянным сюжетом антисоветских разговоров, в их защиту писались листовки, надписи на стенах и заборах и анонимные письма.

Сами по себе эти деятели никогда не были особенно популярны. Народ воспылал к ним любовью исключительно вследствие их падения с политических вершин. Их отторжение от власти – по определению неправедной и порочной, источника всех зол – превращало их во «врага моего врага», т.е. союзника; раскол в правительстве понимался как изгнание людей, с которыми задним числом связывались надежды на улучшение жизни («Маленков хотел дать жить народу»). В то же время Молотов, Каганович – старые члены партии, «ленинцы», как казалось теперь, много сделавшие для народа (их длительная сопричастность сталинскому правлению, былое участие в непопулярных мероприятиях и даже национальная принадлежность Кагановича, прежде провоцировавшая антисемитские высказывания, теперь не в счет), а Хрущев – «выскочка», сначала низринувший Сталина, а теперь принявшийся и за соратников Ленина.

Возмущения просталински настроенных людей решениями XX съезда партии, переименованием городов, выносом тела Сталина из Мавзолея – понятно, но в свое время негативную реакцию вызвал и арест Берии. Нами зафиксировано 65 упоминаний имени Л.П. Берии в «высказываниях антисоветского содержания», из них 52 – с «положительной» его оценкой (правда, значительную долю среди них занимают суждения типа «Хрущев еще хуже, чем Берия»). Наибольшей популярностью Берия пользовался среди кавказцев (русские, наоборот, были склонны радоваться, что теперь у власти будет русский человек – Маленков, который «прижмет грузин», якобы пользовавшихся при Сталине особыми привилегиями), а также людей, амнистированных в 1953 г., и заключенных (последние, видимо, также связывали с его именем воспоминания об амнистии).

Недовольство жизнью заставляло людей постоянно оглядываться назад в поисках иллюзорной «упущенной возможности»: если бы Ленин не умер так рано, если бы… Главным врагом партии официальная история, воплощенная в «Кратком курсе истории ВКП(б)», называла Троцкого – он же стал и первой из неосуществленных «альтернатив». В наших материалах имеется 53 упоминания его имени, из них 52 – положительных. О нем рассказывали, что он был крупным государственным деятелем, имел большие заслуги в Гражданской войне, мог бы возглавить государство, был верным соратником Ленина и даже хотел вернуться к капитализму. Следующим по числу упоминаний были Бухарин (19, все положительные), Рыков (9, все положительные), Зиновьев (7, из них 6 – положительные, а одно связано с обсуждением причастности зиновьевской оппозиции к убийству Кирова). Дважды назывались имена Тухачевского и Блюхера как выдающихся полководцев Гражданской войны, однажды – Я. Гамарника, один раз пожалели далее о бывшем наркоме внутренних дел Г. Ягоде.

Народные симпатии всегда были с опальными деятелями. Это хорошо видно на отношении к маршалу Г.К. Жукову. В периоды, когда он был в опале (как при Сталине, так и при Хрущеве), его жалели, говорили о нем как о великом военачальнике (нам известно 21 сочувственное упоминание о Жукове); в то же время, стоило ему оказаться вновь «у дел» и принять участие все в том же пленуме об антипартийной группе, как ему, наряду с Хрущевым, были предъявлены упреки (7 зафиксированных нами случаев). Собственно, в большинстве случаев реальные качества опальных политических лидеров оказывались или неизвестными, или хорошо забытыми; играл роль главным образом факт их противостояния (хотя бы мнимого) действующему правительству.

Мысли об упущенных возможностях – как бы задним числом возникавшие надежды на появление доброго и справедливого правителя – доходили, как мы видели, до того, что высказывались даже сожаления о том, что Гитлеру не удалось завоевать СССР. Однако эти опрокинутые в прошлое надежды редко заходили дальше времени революции. Разговоры о том, что при царе жилось лучше, чем сейчас, выражали претензии и упреки советской власти, не выполнившей собственные обещания; однако нам известны только единичные случаи, когда высказывались пристрастия монархического толка («вот бы воскрес Николай И», предположения, что скоро советская власть падет и будут царь и капиталисты).