Текст книги "Адмиралы Бутаковы — флотская слава России"

Автор книги: Владимир Врубель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

ФЛОТОВОДЕЦ ФИНСКОГО ЗАЛИВА

Григорий Иванович Бутаков, один из наших самых знаменитых адмиралов, имел в Морском корпусе довольно обидную и злую кличку «Гунявый», которая приклеилась к нему с лёгкой руки одного преподавателя, почему-то невзлюбившего мальчишку. Но мало ли, кого и как дразнили в детстве. Упомянул я об этом просто для того, чтобы сразу же не сбиться на пафосный тон, присущий всем историческим «житиям» выдающихся моряков России. В 1831 году, когда он стал кадетом, нравы в корпусе царили жестокие, поэтому иметь защитника в липе брата-старшекурсника оказалось большой удачей.

Брат Алексей через год окончил учёбу, но самое трудное время в Морском кадетском корпусе – это первый курс, поэтому Григорий всегда с благодарностью вспоминал поддержку старшего брата Все остальные годы он учился с братом Иваном, поступившим в Морской корпус на следующий год, и уже, сам, как старший, опекал его. Григорий по традиции, установленной Алексеем, регулярно навещал в увольнении дядю, Александра Николаевича. После казармы даже не слишком приветливый дом родственника казался тёплым. У дяди было увлечение: он любил украшать ракушками шкатулки, коврики и всевозможные безделушки. Этому его научила какая-то знакомая. В доме для таких целей Александр Николаевич держал большой запас мелких морских раковин. Его сын, Николай, как и Григорий, кадет Морского корпуса, однажды по примеру отца украсил ракушками ящичек для лото. Естественно, похвастался своей работой перед товарищами в корпусе. Коробочка вызвала неподдельный интерес особенно в малолетней роте, где учился Григорий, и была весьма выгодно продана им состоятельным кадетам. Когда читаешь об этом в письмах Бутакова, то сразу вспоминаются «Приключения Тома Сойера» и его «сокровища» в виде мраморного шарика, чёрного жука в коробочке и дохлой крысы на верёвочке.

Успешно проведённая торговая операция воодушевила новоявленных бизнесменов. Они развернули производство украшений из ракушек, добывая их из дядюшкиных запасов. На вырученные деньги Ванюшка, дворовый мальчик, покупал им в лавке леденцы и мак. Неизвестно, сколько бы продолжалось это предпринимательство, но, на их беду, Ванюшка попался с поличным дяде, был бит и немедленно выложил, откуда у него деньги на покупки сладостей. Началось дознание. Нечего и говорить, какой крик подняла тётка. Николай струсил и всё свалил на Григория, которого дядя обвинил к тому же и в краже денег из своего кабинета, о чём написал его отцу в Николаев. Пришлось объясняться и с разгневанным отцом Обида жгла душу долго и осталась зарубкой на всю жизнь. Уже офицером Григорий Иванович, вспоминая тот случай, писал домой: «Слово “воровать” поразило меня, и чтобы доказать, что я не воровал, я рассказал, что гривенник, на который Ванюшка побежал купить леденцов, я не украл, а получил за раковину, которую взял на чердаке… как заброшенную вещь… И в корпусе всегда был честным, потеряв платок, никогда не сводил у другого, даже за потерянную пуговицу готов был всегда отдать несколько булок, и сам не есть, нежели потихоньку отвинтить у другого. Сын дяди, Коля, вёл себя подло… Я едва ли когда прощу ему, хотя не стану никогда и мстить! Об этом., я говорил Ивану Шестакову, когда он хвалил мне Колю, “да, он добрый человек и хороший малый”, но есть вещь, которую я ему никогда не прощу!». Но… раковины-то всё-таки были взяты тайно, без разрешения.

Выводы для себя Григорий сделал. В одном из писем, написанных уже в зрелые годы, есть такие строки: «Воспоминание о моём детстве побуждало меня посылать Мите и Володе денег, чтобы им не приходилось ни в каком случае прибегать к чему-либо подобному».

Чтобы как-то утешить младшего брата, Алексей пообещал ему, что, как только попадёт в дальнее плавание в тёплые моря, обязательно купит там попугая. Затем братья выучат его «ругаться по-нашему, по-баковому», и подарят птицу тётушке Александре Ивановне. Здесь требуется пояснение: на баке, носовой части палубы, находилось единственное место, где разрешалось курить. Там, вокруг обреза с водой для окурков, собирались покурить и поболтать вместе и матросы, и офицеры. Можно не сомневаться, что лексические познания тётушки при посредстве попугая, который слушал и запоминал то, что говорилось, могли бы существенно расшириться. Успехи в учёбе у Григория были довольно скромными, поэтому в офицерский класс он не мог попасть при всём желании, туда брали одних отличников.

Честь и хвала тем, кто прекрасно учился, но не всегда из отличников получались выдающиеся командиры и прекрасные офицеры. Для этого, помимо замечательной памяти, требуется иметь ещё и некоторые другие способности, хотя в жизни нередко хорошая память вполне заменяет ум. Кроме того, существует ещё немало причин, по которым далеко не самые умные и талантливые выпускники поднимаются по служебной лестнице на военный Олимп. Сужу по судьбам круглых отличников, стипендиатов, которых знал в военно-морском училище, и тех, кто в училище «блистал» лишь надраенными пуговицами и бляхой на ремне, но зато впоследствии далеко обошедших в должностях и званиях своих однокашников.

Двадцать третьего декабря 1837 года для Григория и его товарищей по учёбе наступил долгожданный счастливый момент – выпуск из Морского кадетского корпуса и присвоение первого офицерского звания – мичмана. Порядок фамилий в списке выпускников составлялся в зависимости от успехов в учёбе. Григорий Бутаков числится в списке из 56 человек тридцать третьим. Некоторые его однокашники тоже дослужились до адмиральских званий, но они были рядовыми служаками и ничем особенным в истории флота не запомнились. Другое дело – его сокурсник; Николай Путилов. Он оказался не меньшей звездой, чем Бутаков, но совсем в другой области. В отличие от Григория Бутакова Путилов прекрасно учился, шёл вторым в списке выпускников, и его оставили продолжать учёбу в офицерском классе.

В те годы офицерами становились в семнадцать лет. Сейчас в таком возрасте наши мальчики оканчивают среднюю школу. Может быть, и гражданская зрелость у тогдашних юношей наступала намного быстрее?

По просьбе отца Григория направили служить на Черноморский флот. Туда охотно шли служить те, для кого морская служба действительно была призванием. Но посылали и таких, за кого хлопотали друзья и родственники. Среди последних хватало мичманов, чьи аттестации приводили начальников в ужас. Послужив не один год, как сейчас бы сказали, в экстремальных условиях, не все, но некоторые из них исправлялись и становились хорошими офицерами и моряками. А других судили и отправляли продолжать службу уже в качестве матросов. На Чёрном море плавали круглый год. Это вам не Балтика, где три месяца плавали, а потом – «море на замок», потому что замерзал Финский залив. Климат в девятнадцатом веке был существенно суровей современного. К тому же Черноморский флот постоянно участвовал в боевых операциях: шла нескончаемая война на Кавказе, горцы упорно сопротивлялись вхождению в состав империи, несмотря на всё счастье и радость, которые несли им на штыках русские солдаты.

Как и государства Средней Азии, в завоевании которых участвовал старший брат Григория Алексей, так и государства Кавказа, в завоевании которых участвовали Григорий и остальные братья, как только появилась возможность, постарались отделиться от Российской империи. Процесс этот естественный, но чрезвычайно болезненный, и ни один доктор не скажет, когда и чем он завершится. После учёбы в столице вид Николаева, где размещалось командование Черноморского флота и портов, нагонял тоску. Летом его улицы и площади покрывали толстые слои пыли, навоза, мусора, а в дождливое время всё это превращалось в непроходимую грязь, пропитанную всевозможными нечистотами Горожане, не особенно себя утруждая, глину и мусор выбрасывали прямо на улицу, естественно, стараясь сделать это поближе к соседям. Водопровода в городе не было, и водовозы в бочках развозили её из источников в Богоявленске и Спасске. После радостной встречи с родными Бутаков отправился представиться главному командиру Черноморского флота и портов вице-адмиралу Михаилу Петровичу Лазареву.

О чём там шла беседа, осталось неизвестно, но адмирал своих друзей не бросал, а их сыновей опекал особо. Он всегда хотел лично убедиться, кто из юношей на что способен, и если сынок оказывался толковым, то его быстро продвигали по службе. Бутаков-отец, близкий друг Михаила Петровича, в то время занимал должность командира Дунайских портов и 3-й бригады пятой флотской дивизии. Неудивительно, что Лазарев назначил младшего Бутакова своим флаг-офицером на флагманский корабль «Силистрия», названного так в честь победы над турецким гарнизоном захудалого болгарского городка Силистрия. Для юного мичмана служба на большом корабле мёдом точно не казалась, зато учила многое понимать в сложном флотском механизме. И всё же положение Григория на корабле было не таким, как у какого-нибудь только что выпущенного из Морского корпуса офицера без всяких связей.

Очень скоро мичман убедился, что состоять флаг-офицером у Лазарева – это не портфель с бумажками носить за начальником. Сначала отправился с адмиралом на пароходе в Севастополь, а затем на «Силистрии» в Керчь. Там на корабль погрузили десант для доставки на Кавказское побережье. Поясним, какая обстановка в те годы сложилась на Чёрном море. Захват Россией Кавказа не вызвал восторга ни в Турции, границы которой неумолимо оттесняла огромная Российская империя, ни в европейских странах. Самой озабоченной среди европейских держав была Англия. Ей также не улыбалось продвижение русских войск всё дальше и дальше на юг, где недалеко и до Индийского океана Поэтому англичане, как могли, помогали кавказским народам вести, иногда даже очень успешно, войну с русскими войсками, снабжая горцев оружием, порохом, солью и другими необходимыми вещами, при этом тайно надеясь, что кавказская война будет продолжаться бесконечно. И, похоже, что они как в воду смотрели.

Население Кавказа условно можно было поделить на тех, кто пас скот, пахал землю и выращивал всякие полезности, вроде фруктов и овощей, и на тех, кто презирал этим заниматься и предпочитал грабить мирных соседей, уводить в плен людей и потом торговать ими, как скотом. К рабству эти бандиты относились как к вполне нормальному явлению. Действия русских мешали такому увлекательному и прибыльному занятию, как продажа туркам женщин и мальчиков, захваченных во время набегов. Поэтому сыны гор, не мыслившие своего существования без этого криминального ремесла, воевали с русскими войсками особенно яростно. Достаточно вспомнить стихи и прозу Михаила Юрьевича Лермонтова, повести Льва Николаевича Толстого и других современников. А молаю обратиться и к более поздним временам, и даже к современности, например к войне с грузинами, которые, к слову сказать, единственные добровольно вошли в состав Российской империи и к тому же являются единоверцами.

В девятнадцатом веке русские дипломаты были намного успешнее наших нынешних дипломатов. У адмирала Лазарева имелось указание царя пресечь поставки контрабандных товаров и оружия воюющим кавказским народам. Военную контрабанду на Кавказ доставляли морем, из Англии или из Турции. Сухим путём провозить её было и сложнее, и дороже. Разобраться, откуда кавказцы получают оружие и боеприпасы, удалось с помощью армейских разведчиков, отчаянных смельчаков. Капитан Георгий Новицкий, подпоручик барон Фёдор Торнау и другие, менее известные офицеры, по заданию русского командования переодетые в горцев, провели глубокую разведку и снабдили генералов нужными сведениями.

Командование Черноморским флотом сформировало специальную Абхазскую эскадру, разделённую на два отряда, Сухумский и Геленджикский, для постоянного крейсирования вдоль побережья от Анапы до поста Св. Николая, находившегося за грузинским городом Поти. Корабли эскадры перебрасывали войска на побережье Кавказа, заодно поддерживая их огнём корабельной артиллерии, а транспорты доставляли продовольствие и военное имущество. Второй главной задачей Абхазской эскадры было пресечение контрабанды на море. Борьба с контрабандистами не могла быть эффективной без ведения разведки на постоянной основе. Такая разведка велась тремя министерствами: иностранных дел, военным и морским. Следует отметить, что все три ведомства работали очень слаженно. Каждое из них создало собственную агентуру из местных жителей, но полученными сведениями между собой делились.

Вот несколько примеров такого взаимодействия. 29 июня 1838 года наша миссия в Константинополе сообщила во второе отделение штаба корпуса (разведка) о готовящейся высадке на Кавказский берег в местечке Абезах-Скелеси людей с турецкого судна. Очевидно, что среди них был российский агент, потому что в секретном предписании даётся указание: «…Жабермисова нужно отпустить с его товарищем». 6 июля 1838 года Коцебу, российский консул в Трапезунде, сообщил командиру Отдельного Кавказского корпуса, что брат английского разведчика Белла, находившегося у горцев, нанял в Лондоне небольшую шхуну для снабжения повстанцев оружием.

Получив от корпусного командира эти сведения, Лазарев приказал командиру Абхазской эскадры контр-адмиралу Захарьину не допустить шхуну к берегу, соблюдая при этом правила, указанные в секретной инструкции. В сентябре того же года Лазарев передал Захарьину сведения о месте нахождения двух турецких судов и инструкцию, как их внезапно захватить. В конце секретного письма есть приписка: «Поимка этих судов тем важнее, что, по слухам от лазутчиков, на них находятся русские пленные, которых везут в Синоп». Когда требовалось принимать срочные меры по перехвату контрабандистов, начальник штаба корпуса обращался непосредственно к командиру отряда Абхазской эскадры, ответственного за соответствующий участок побережья, минуя командование флота. В одном из таких сообщений, полученных в 1838 году контр-адмиралом Захарьиным, говорится: «Преданный нам черкес сообщил, что горцы ожидают прибытия в самом скором времени турецких судов с солью, свинцом и порохом между фортами Александрия и Туапсе поблизости от аула Вардана или Субаша».

Позлее к упомянутым выше ведомствам подключилось ещё одно – Третье отделение собственной его императорского величества канцелярии. Сотрудники этого ведомства, помимо ведения политического сыска, занимались выявлением агентуры других государств и эмиссаров польских эмигрантских центров. Информация, добытая жандармами, сообщалась только высшему командованию армии и флота. Наиболее успешно русские войска могли продвигаться не по горам, где не было дорог, только тропы, а вдоль побережья, получая с моря снабжение всем необходимым. В год выпуска Григория Бутакова завершалось создание непрерывной цепи укреплений, получивших название Черноморская береговая линия. Вдоль побережья, чаще всего в местах, удобных для выгрузки контрабандных товаров, там, где в море впадали реки, русские войска строили форты и укреплённые посты. Забегая вперёд, скажу, что во время Крымской войны эта линия была ликвидирована самими русскими, потому что, после того как Черноморский флот оказался запертым в Севастополе, обеспечивать её снабжение стало невозможно.

Результат блокады побережья не замедлил сказаться. Суда Абхазской флотилии стали массово перехватывать турецких и английских контрабандистов. В январе 1838 года попался большой английский торговый бриг «Цезарь». Иногда, задержав, англичан вскоре отпускали, не желая ненужного дипломатического шума, какой поднялся, например, при аресте шхуны «Виксен», но хорошо давали понять, что второй раз лучше не встречаться. «Виксен», кстати, владельцам не вернули, а команду выпроводили за пределы империи. С турецкими контрабандистами поступали вообще без всяких дипломатических церемоний: их суда либо конфисковывали, если они были неплохо построены и годились для вспомогательной службы, либо уничтожали огнём артиллерии. В 1838 году царь приказал занять всё Черноморское побережье Кавказа, для чего понадобилось высадить десанты. За два года Черноморский флот осуществил восемь больших десантов, оборудовал временные пристани в построенных сухопутными войсками укреплениях, жизненно необходимые для перевозки грузов с транспортов. Но не стоит завидовать офицерам и солдатам, которые несли службу там, где сейчас расположены черноморские курорты. Кормили в гарнизонах ещё хуже, чем на кораблях. Люди жили в постоянном напряжении, окружённые внимательными и беспощадными врагами, выжидавшими только удобный момент для нападения. Вооружение укреплений составляли допотопные тульские кремнёвые ружья и чугунные пушки изготовления 1813 года, с гнилыми лафетами, которые рассыпались после нескольких выстрелов. Командовавший войсками Раевский по этому поводу писал военному министру один рапорт за другим, но они оставались без ответа.

В довершение всех бед людей изнуряли болезни, особенно малярия. О том, чтобы привезти с собой семьи, на первых порах не могло быть и речи, потому что нередко случалось, что гарнизон поста или форта полностью вырезали, не оставляя никого в живых. Прибыв к месту высадки войск, к устью реки Туапсе, Лазарев отправил на казачьей лошади своего нового флаг-офицера с секретными документами к начальнику Черноморской береговой линии генерал-майору Николаю Николаевичу Раевскому, которого историки часто путают с отцом, героем Отечественной войны 1812 года. Морской и армейский начальник прекрасно сработались, флот оказывал большую помощь войскам Раевского.

Ещё до подхода армейцев огнём артиллерии линейного корабля «Екатерина II» уничтожили все укрепления горцев в долине. Благодаря этому войска Раевского вступили в неё без потерь. Когда высаживали с кораблей десант на мыс, стрельбу из орудий пришлось прекратить, чтобы не перебить своих. Отряды местных жителей приободрились и стали оказывать отчаянное сопротивление. Однако его подавил десант, высадкой которого командовал капитан-лейтенант Владимир Алексеевич Корнилов. Бутакову Лазарев приказал принять участие в десанте, после чего поступить в распоряжение командира тендера «Луч». В десанте состоялось первое знакомство Бутакова и Корнилова. Несмотря на большое численное превосходство и поддержку корабельной артиллерии, русским войскам пришлось ещё трое суток, 12, 13 и 14 мая 1838 года, вести упорные бои с горцами, выбивая их из родного селения. С такими упорными защитниками поступали жестоко – их селения сжигали и ровняли с землёй.

На месте захваченной территории принялись немедленно строить укрепление, получившее название Вельяминовского, в честь скончавшегося в марте генерал-лейтенанта Алексея Александровича Вельяминова, предшественника Раевского. Для строительства использовали камни и дерево из разрушенных домов. Долину реки Туапсе назвали в честь корабля Екатерининской. Там Бутакову довелось принять боевое крещение. По собственному признанию Григория Ивановича, никаких особых подвигов он не совершил, но и не трусил в бою.

Позже за участие в сражении мичмана вполне заслуженно наградили орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». Должен сказать, что царское правительство на награды никогда не скупилось. Тендером «Луч», куда Бутакова направил служить Лазарев, командовал лихой моряк, выходец из старинного дворянского рода, лейтенант Александр Иванович Панфилов. Он принял адмиральского протеже без всякого восторга. По отзывам людей, знавших тогда обоих, командира тендера раздражал казавшийся вялым мичман с тонким, почти детским голоском (напомню, что Григорию было в ту пору лишь семнадцать лет), и он за глаза говорил о Бутакове, что ничего путного из этого юнца не получится. Однако вскоре произошло событие, заставившее лейтенанта резко изменить своё мнение. В ночь с 30 на 31 мая внезапно разразился сильнейший шторм, который более правильно было бы назвать ураганом. «Луч» стоял на якоре, на рейде Туапсе, в числе других тринадцати судов. Ветер, обрушившийся с юго-запада, был такой силы, что якоря не могли сдержать его напора, все суда понесло к берегу, и в конце концов ветер и волны выбросили их на мели или на камни.

Примерно в четыре часа утра стало прижимать к берегу и тендер. Командир, чтобы облегчить судно и подальше выброситься на берег, приказал отправить за борт всю артиллерию. Волны подхватили тендер и вышвырнули на берег, покрытый галькой и камнями. Сначала морякам здорово повезло – судно повернуло палубой к берегу, и волны обрушивались на корпус тендера. Но эта радость длилась недолго. Накатившая огромная волна развернула его палубой в сторону моря. Теперь волны совершенно залили «Луч». В современных справочных материалах о волнении на Чёрном море все авторы сходятся на том, что высота волн при сильных ветрах достигает 10 и даже более метров. Шкалу, по которой определяется волнение, разработал в 1806 году английский адмирал Бофорт. Толковый англичанин хорошо потрудился: даже спустя полтора с лишним столетия этой шкалой пользовалась комиссия, членом которой состоял автор, участник отработки подводного старта баллистической ракеты. Но каким именно было по шкале Бофорта волнение в ту ночь, с 30 на 31 мая 1838 года, одному богу известно. Командир приказал команде спасаться, самостоятельно выбираясь на берег.

Сам Александр Иванович, как и положено капитану, покидал тендер последним, неся на себе больного матроса, о котором, кроме командира, все в сумятице забыли. Матрос не умел плавать, перетрусил и отказывался покидать судно. Тогда командир тендера схватил его за шиворот, вытащил на палубу, а затем, взвалив матроса себе на плечи, вынес на берег. В это время черкесы решили, что настал их звёздный час появилась прекрасная возможность расправиться с безоружными русскими, потерпевшими крушение. Сначала они пробовали их обстреливать, но ружья тогда были такие, что под проливным дождём с ураганным ветром удалось сделать лишь несколько выстрелов, не причинивших никому вреда Тогда горцы бросились на моряков с шашками. По команде Панфилова: «Ребята, бей их камнями!», матросы и офицеры стали отбиваться камнями, и тем, что попадало под руку. Началась рукопашная схватка Трудно сказать, чем бы она окончилась, но внимание нападавших отвлекли радостные вопли коллег, которые грабили оставленный командой и выброшенный на берег бриг «Фемистокл».

Панфилов обратил внимание на самообладание своего нового офицера, с каким тот держался во время урагана и в схватке, когда отбивались от горцев. Экипаж тендера, швыряя камни в самых настырных противников, дошёл до разлившейся от ливня реки. В обычное время реку Туапсе могла спокойно перейти вброд курица но во время бури и непрерывного ливня она превратилась в широченный бурлящий поток. Это явление знакомо любому путешественнику или туристу, кому «повезло» хоть раз оказаться в горах во время ливневых дождей. Спасли моряков армейцы. Они сначала перебросили выстрелом из мортирки тонкий линь (верёвку), за который матросы вытащили на свой берег трос и закрепили его. Затем солдаты и офицеры на лодках перебрались через реку, удерживаясь за трос

Когда экипаж тендера оказался в безопасности, командир проверил личный состав. Оказалось, что из 48 человек экипажа утонули при переправе с тендера на берег двое, одного матроса зарубили шашками черкесы, четыре человека, как пишут теперь в полицейских протоколах о происшествиях, имели ранения разной степени тяжести. У экипажей других судов потери были более значительными. Погода постепенно наладилась, и тогда войска из Вельяминовского укрепления отогнали горцев от судов. Тендер частично отремонтировали своими силами. С помощью пароходов его стащили на воду, а затем на буксире отвели в Николаев. Личные вещи экипажа, естественно, пропали, но судовое имущество удалось спасти. Докладывая по своей линии военному министру, генерал-майор Раевский писал: «Я не моряк, но следующие рассуждения принадлежат всякому: если бы из 13 судов, здесь стоявших, спаслось хотя бы одно, то можно было бы подумать, что другие не приняли должных мер для спасения – но они все погибли…» Раевский прекрасно знал, что министр немедленно поспешит с его рапортом к царю, и, как очевидец трагедии, поддержал адмирала Лазарева, которому предстояло держать ответ за гибель такого количества судов. Николай I был человеком суровым, мог и не посмотреть ни на какие заслуги. Потеря тринадцати судов – это не шутка. Поэтому Лазарев со своей стороны постарался как можно убедительнее и красочнее описать в рапорте причины случившегося несчастья. Позже он разберётся с тем, что следовало сделать командирам для уменьшения потерь от разбушевавшейся стихии, а пока докладывал своему начальству: «Бедствие, постигшее мелкие суда наши на рейде Туапсе, есть одно из тех происшествий, которые случаются чрезвычайно редко, и которые превосходят почти всякое вероятие По действию, которое буря имела на суда наши, снабжённые и управлявшиеся наилучшим образом, видно, что ураган свирепствовал с необыкновенной жестокостью, и что огромное волнение, отражавшееся от берегов, кипело, как в котле Оно, по-видимому, вливалось в таком количестве, что не успевало уходить в открытые порты и тяжестью своей подавляло суда вниз так, что они не могли с необыкновенной лёгкостью подыматься на волнении…» Описав фатальность трагедии, вице-адмирал подчеркнул, что командиры действовали правильно и во время гибели судов, и при спасении людей.

В этой части рапорта нам интересно, как он оценивал действия личного состава судна, на котором находился Григорий Бутаков: «Суда погибли, но действия и распоряжения командиров в опасностях, которые их окружали, заслуживают особого внимания, в особенности лейтенанта Панфилова, который в бурю, выплывя с командой на берег противу толпы вооружённых и стреляющих из ружей черкес, прочистил себе дорогу ничем другим, как отражая нападения их каменьями и обломками вёсел. Впрочем, воинственный дух всей этой горсти людей, составлявших команду тендера “Луч”, всегда был заметен, и трудно было найти военное судно в лучшем порядке». Получив информацию от военного министра и выслушав доклад начальника главного штаба адмирала Меншикова, царь согласился с тем, что моряки действовали правильно. Он распорядился выплатить офицерам и матросам компенсацию за погибшее личное имущество в размере полугодового жалованья и приказал Лазареву принять меры по восстановлению тех судов, которые можно было ещё спасти.

Позже моряков, переживших ту ужасную ночь, наградили. Бутакову за мужественное поведение вручили орден Св. Станислава 3-й степени, чему Григорий Иванович очень обрадовался. Но потом, когда выяснилось, что наградили «оптом» всех, кто имел несчастье оказаться во время бури на судах эскадры, его восторг угас Люди вели себя в критическую минуту по-разному, не все оказались героями. Григорий обиженно написал Алексею: «…если бы я во время бури прятался в кубрике, чтоб меня не смыло с палубы, или не задело пулей-дурою, то и тогда я получил бы его (орден)». Но, как бы там ни было, молодой офицер получил, почти одновременно, две боевые награды. Контр-адмиралу Бутакову было не стыдно за своего сына перед Лазаревым и сослуживцами. Командиры и сослуживцы пристально присматривались к мичману, но и он критически оценивал окружающих.

Нельзя сказать, чтобы все люди, с которыми он общался, вызывали у него восхищение. Когда Алексей спросил совета младшего брата, стоит ли ему просить перевода на Черноморский флот, Григорий ответил: «…как бы ни приятно было бы мне, чтоб ты служил в одном со мною флоте, не советую, если могу советовать, переходить сюда. Трудно, почти невозможно, ужиться почти со всеми командирами, через которых можно бы выбраться на ветер. Все они чудные моряки, каких от души желаю более, русскому флоту, но капризны, вздорны, дерзки до чрезвычайности, и, правду сказать, почти нельзя обращаться с “черноморами” иначе, как с матросом, потому что, как редки минуты истинного счастья для человека, так редки здесь образованные люди. Далее, зачем упустишь ты на ветер репутацию, которую ты заслужил в том флоте, и которая даром достаётся, да не нашему брату». Честолюбив был Григорий Иванович. Искал таких командиров, какие будут помогать ему двигаться вверх по служебной лестнице. Да и к товарищам по службе относился свысока, хотя и скрывал своё отношение. Он поздравил брата с успехами в литературных трудах, которыми тот мог спокойно заниматься зимой, и предупредил его, что такой вольготной жизни у черноморцев нет в связи с зимним крейсерством у абхазских берегов. Зимнее крейсерство парусников в районе нынешних курортов в те времена можно смело назвать каторжным.

На Чёрном море поздняя осень и зима – время сильных штормов. Паруса и снасти покрывались льдом, матросы срывали ногти, работая с мокрыми заледенелыми парусами, иногда, не удержавшись, падали с мачт на палубу или в море, и то и другое было верной смертью. Кормили на кораблях отвратительно. В штормовую погоду питались всухомятку, горячую пищу не могли приготовить из-за невозможности развести огонь в камбузе. Конечно, у офицеров еда была лучше, они покупали кое-что для себя дополнительно, да и в свободное от вахты время имелась возможность выпить горячего чая в кают-компании под аккомпанемент ледяных капель, падавших с отпотевающего потолка. Без водки опостылевшая солонина не лезла в горло. Правда, и водка, именовавшаяся остряками «трюм-вейн», была не лучше: желтоватая, с сильным и едким сивушным запахом. Питьевая вода хранилась в водяном трюме. Пресной воды всегда не хватало, портилась она очень быстро. Умывались забортной водой. Эту радость знают те, кто сам умывался, мылся и стирал матросскую робу в морской воде.

Офицерские каюты имели спартанскую обстановку, на их оборудовании экономили. Проветривались они плохо, несмотря на устанавливаемые виндзейли (специальные рукава из парусины, через которые шёл воздух с верхней палубы), зато простуда от них гарантировалась. Воздух в каютах был наполнен запахами сивушного масла, табака, плохо очищенных длинных чубуков курительных трубок, которые были тогда в моде, смолёных тросов и немытых тел. В матросских кубриках непривычный человек вообще мог потерять сознание от духоты и нестерпимого зловония. Морскую офицерскую форму того времени придумал какой-то человек, которому самому носить её не грозило, настолько она была неудобная, какая-то кургузая, с фалдочками сзади. По аналогии вспомнил приключения российской формы, когда министр обороны, получивший образование и опыт по мебельной части, пригласил модельера, создававшего фасоны для дам нашей элиты, и тот переключился на фасоны для военных. Хорошо хоть, что в плавании разрешали надевать фуражки вместо дурацких чёрных киверов с медными орлами.