Текст книги "Адмиралы Бутаковы — флотская слава России"

Автор книги: Владимир Врубель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Вода была такая же отвратительная, как и пища Несмотря на то, что по приказу Бутакова ежедневно стирали бельё и меняли два раза в день, всех участников экспедиции заедали вши. На шхуне имелись только две шлюпки, обе маленькие. Одну привезли из Оренбурга, и она от жары растрескалась так, что, как не пытались залить щели варом, она очень быстро набирала воду. Вторую далее нельзя было назвать шлюпкой – это было произведение искусства местных туземных корабелов. Когда в неё садились, каждый думал, что не вернётся из поездки. Макшеев, человек сухопутный, описывал эти поездки с ужасом: «Помню я две-три поездки, когда волны перекидывались уже за борты шлюпки или будары и когда все бледные как смерть молча гребли или отливали шапками воду; но море нас щадило, мы возвращались благополучно и при первом случае снова вверялись непостоянной стихии». Плавание длилось до 23 сентября. За это время удалось провести рекогносцировку Арала, определить широты многих точек, измерить глубины в различных направлениях и значительные по площади, обнаружить острова, о которых, как писали советские историки, не знали даже местные рыбаки.

Но, наверно, всё-таки это преувеличение. Бутаков назвал острова Царскими. Моряки выполнили съёмку самого большого острова на Аральском море, Барсакельмес. В переводе на русский язык это название означает «Кто пойдёт, не вернётся». Весёленькое местечко, ничего не скажешь. Там во время сильного ветра в глаза попадали не только пыль и песок, но и природная соль, а ветры на острове дули постоянно. Шевченко сделал наброски островного пейзажа Мы должны быть благодарны Тарасу Григорьевичу за прекрасные пейзажи, написанные им во время того плавания. Они позволяют увидеть и шхуны, и некоторые примечательные места на Аральском море. По зарисовкам художника, конечно, трудно представить себе опасную, полную лишений, жизнь в экспедиции. Жаль, не сохранились портреты его товарищей в странствиях по Аральскому морю. Ситуации бывали иногда критическими. В начале августа Бутаков оставил Макшеева и восемь матросов для исследования острова Барсакельмес, а сам на шхуне отправился к полуострову Куланды продолжать поиски залежей каменного угля. Начался шторм, который длился трое суток. У оставшихся на острове людей продовольствие было на исходе, шхуна не появлялась, и матросы стали уже говорить, что она погибла Перспектива напрашивалась ужасная. К счастью, шхуна уцелела. Из записок Макшеева: «…Когда мы свиделись с Бутаковым, он встретил меня словами: “Я вытерпел около Куланды сильнейший шторм и крепко боялся, но больше за вас, чем за себя. Если бы шхуну разбило, я бы собрал из обломков лодку и достиг бы Сырдарьи, а вы все умерли бы с голоду”. Бутаков сообщил мне также, что он отыскал на Куланды, на глубине 6-ти футов, пласт каменного угля, толщиною в один фут».

Якорные стоянки у берегов были плохие. Бедный Макшеев набрался морских впечатлений на всю оставшуюся жизнь: «Во время плавания вдоль Усть-Урта мы пытались выйти на берег три раза. В первый раз попытка наша была неудачна. 19 августа вечером шхуна стала на якорь, казалось, весьма на близком расстоянии от берега. В числе десяти человек мы сели на шлюпку с намерением осмотреть чинк, или край Усть-Урта, и взобраться на него; но, против ожидания, мы плыли около часа, а берег казался все в том же расстоянии от нас Наконец, когда мы приблизились к нему настолько, что могли отличить мелкие береговые предметы, то, к крайнему огорчению, увидели, что утесы совершенно отвесно упираются в море, и около них бушует бурун, убедясь в невозможности не только взобраться на высоты Усть-Урта, но даже пристать к берегу, мы должны были вернуться назад. Между тем дырявая шлюпка уже успела наполниться водою, ветер стал свежеть и море разыгрываться, а шхуна виднелась едва заметною точкою на горизонте. Бутаков посадил на каждое весло по два матроса, всем сидевшим в шлюпке приказал выливать из нее шапками воду, а сам, управляя рулем, рассказывал, для придания бодрости команде, забавные анекдоты. В это время было, однако, не до анекдотов; не обращая на них внимания, все предались работе. Гребцы напрягали крайние усилия, от которых могли сломаться весла, и тогда не было бы никакого шанса на спасение, потому что запасных весел мы не имели. Прочие лица, сидевшие в шлюпке, безостановочно выгребали из нее воду, но волны, перекидываясь через борт, снова подбавляли нам ее.

Одна волна так сильно ударила в спину сидевшего на носу, что тот свалился в шлюпку. И ни одной улыбки, ни одного слова по этому поводу, все молча продолжали работу. Когда шлюпка приближалась к шхуне, Бутаков закричал: “Спасательные машины!” Нам были брошены на веревках пустые бочки, но мы ими не воспользовались и собственными усилиями добрались до шхуны».

Во время описных работ моряки много раз встречались с местными жителями. Не все встречи были дружелюбными. Приходилось постоянно быть бдительными, чтобы не оказаться по дороге в Хиву с арканом на шее и в качестве раба. Русских рабов в Хиве имелось немало.

Записки полного тёзки Бутакова, Алексея Ивановича Макшеева, были опубликованы в 1896 году, уже после его смерти. Возможно, поэтому мы встречаем в них фамилию Кобзаря. Бутаков в своих печатных трудах нигде не упомянул Тараса Григорьевича Шевченко, в отличие от других помощников: «Считаю приятнейшим долгом воздать печатно-полную справедливость г. Поспелову, за добросовестную и прекрасно выполненную опись восточного берега; г.г. Рыбину и Христофорову, топографам на шхунах “Константин” и “Николай”; фельдшеру Истомину, который, кроме своих медицинских обязанностей, был моим подштурманом и замечал, по хронометру, мои наблюдения, и унтер-офицеру Вернеру, также исправлявшему должность подштурмана и бывшему моим геологом и ботаником…» Как можно было забыть о человеке, выполнившем столь важную часть работы, с которым жил в одной каюте? Мне представляется, что, с одной стороны, Бутаков поосторожничал, чтобы не писать о ссыльном, а с другой, возможно, это связано с неприятностями, о которых расскажу ниже. Тем не менее будем считать, что к поэту, вполне справедливо и в полной мере, относятся тёплые слова, которые Алексей Бутаков нашёл для всех своих рядовых подчинённых: «Благодаря Богу, все удалось нам как нельзя лучше, при неутомимом, исполненном самоотвержения, усердии всех наших сподвижников.

Невзирая на риски, нередко дерзкие, неизбежные при описной экспедиции на водах бурливых и вовсе не известных, невзирая на все лишения, удары о мели и подводные камни, мы возвратились от трудов наших в целости и с полными комплектами здоровых команд. Вообще говоря, для подобных экспедиций никто не может сравниться с русским человеком, он сметлив, расторопен, послушен, терпелив и любит приключения – мудрено обескуражить его, он смеется над лишениями, и опасности имеют в глазах его особенную прелесть. Команды моих судов состояли из матросов пополам с пехотными солдатами: последние очень скоро привыкли к новому для них делу, и двое из них выучили даже компас и сделались рулевыми».

Претерпели они, действительно, немало: штормы, болезни, мучения от комаров, тучи которых постоянно вились и на берегу, и на шхуне. Начались сильные осенние штормы, поэтому 6 октября Бутаков завершил кампанию и решил остаться зимовать на небольшом острове Кос-Арал близ устья Сырдарьи. Там находился русский форт, обеспечивавший охрану артели русских рыбаков, организованную купцами из Оренбурга. Они поставляли рыбу с Аральского моря в Оренбург для войск и населения. Штабс-капитан Макшеев распрощался со своими товарищами и отправился в Оренбург, везя с собой результаты береговых съёмок. Впоследствии это уберегло его от неприятностей, связанных с Шевченко. Зиму Бутаков использовал для обработки полученных результатов. У Тараса Григорьевича, не обременённого служебными обязанностями, получилась настоящая «болдинская» зима у моря на краю пустыни.

Он целиком посвятил себя творчеству, создав свыше трёхсот акварелей и сепий. Бутаков разрешил ему для творчества пользоваться материалами, привезёнными из Петербурга для нужд экспедиции. Помимо картин, Тарас Григорьевич написал большое количество поэм и стихотворений. Стихотворение, описывающее быт экспедиции, начинается так:

 
Мы долго в море пропадали.
Пришли в Дарью, на якорь встали.
С Ватаги письма принесли,
И все тихонько их читали…
 

Не знаю, кому как, а мне оно показалось очень похожим на лермонтовские строчки:

 
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики…
 

Впрочем, я совершенно не разбираюсь в поэзии, а потому не беру на себя смелость судить, шедевр или нет, стихотворение Тараса Григорьевича. Алексей Иванович Бутаков, как уже упоминалось, почувствовал тягу к естественным наукам ещё во время плавания на «Або». Он писал, что когда они находились на Никобарских островах, ему горько было убедиться в своём невежестве в области растительного и животного миров. Перед назначением на Аральское море Бутаков прочитал массу литературы по естествознанию, истории и геологии. Во время плавания по его заданию подчинённые собирали образцы по этим областям наук и в результате получились довольно приличные коллекции. Между Оренбургом и Кос-Аралом существовала почтовая связь, разумеется, очень редкая и нерегулярная, но и такая была достижением. Алексей Иванович отправил по ней сведения о своей работе не только начальству, но и в Русское географическое общество.

В начале весны почта доставила радостные для Бутакова сообщения: о присвоении ему звания капитан-лейтенанта и о том, что на основании его исследований в январе его избрали действительным членом Русского географического общества. Бутаковы были дружной семьёй, переписка между родными никогда не прекращалась, только письма шли долго. Интересно, что занятия братьев Алексея и Григория совпали, только один описывал берега Чёрного моря и был на виду у начальства, чего не скажешь о втором, занятом описью Аральского моря. 5 мая 1849 года, после тщательной подготовки, Алексей Иванович Бутаков продолжил исследования на Арале. Аральское море было неспокойным, частые ветры вызывали сильное волнение.

Обе шхуны, построенные непрофессиональными строителями, оказались плохо управляемыми, и плавать на них было довольно рискованно. Алексей Иванович не знал, что в том же году его однокашник Геннадий Иванович Невельской возглавил экспедицию на Дальний Восток и Амур. Описные работы на Чёрном море, на берегах Восточной Сибири и в устье Амура проводились по заданию и под контролем высших морских начальников, поэтому исполнителей знали в Петербурге, что способствовало их продвижению по службе и наградам. Алексей Бутаков находился в подчинении военного министерства, и то, чем он занимался, особенного внимания великого князя Константина или начальника главного морского штаба Меншикова не привлекало.

Это обстоятельство в какой-то степени стало для него роковым Так сложилось, что в военном министерстве считали его прикомандированным, а потому полагали, что заботиться о нём должны морские начальники, а в Морском министерстве о нём и не вспоминали, уверенные, что им занимается армейское командование. Между тем служба Алексея была уж точно не легче, чем у брата Григория на Чёрном море. Об условиях плавания на Аральском море можно судить даже по короткой строчке в записках Бутакова о своём коллеге Поспелове: «18 мая он бедствовал так же, как я: у него также рвались канаты, и он, как; и я, был на краю гибели». Помимо естественного риска мореплавания на ненадёжных судах в неисследованном море, экспедицию подстерегала и другая опасность: в любой момент можно было ожидать нападения как хивинских войск, так и бандитов. Вот упоминание об этом начальника экспедиции: «…Чтоб не возбудить подозрений хивинцев, я отправил ночью гг. прапорщиков Поспелова и Акишева на шлюпке, чтобы промерить далее к югу, дав им глухой фонарь, компас, достаточное количество огнестрельного и белого оружия, и приказав обвертеть вальки весел, чтоб не было слышно гребли. Сам же я остался на судне, приведя его в совершенную готовность отразить всякое нападение…»

Как командир, Бутаков поступил совершенно верно, но, чтобы не сложилось впечатление, будто самые рискованные дела он поручал подчинённым, приведём ещё одну цитату из записок Алексея Ивановича: «Ночью, приготовив шлюпку со всеми предосторожностями тайны и военными, и выбрав гребцов, умевших хорошо плавать, я взял с собою прап. Акишева (оба мы также умели плавать), и мы потихоньку направились к берегу. Приблизясь настолько, что шлюпка не могла дальше идти, мы с прап. Акишевым разделись и таким образом с футштоком перешли поперек через все устья, готовые пуститься вплавь, если б глубина которого-нибудь из них оказалась слишком велика… Глубоких устьев, однако мы не нашли, хотя в одном из них, имевшем 3 ф., быстрина была так сильна, что сбивала нас с ног… Мы возвратились из этой поездки за час до рассвета, не замеченные никем…» Очень важным открытием оказалось обнаружение залежей каменного угля. Это позволяло использовать на Арале и реках пароходы. Раньше предполагали, что топливом для них может служить только саксаул – кустарники или небольшие деревья, произрастающие в пустыне. Саксаул рубить намучаешься, дерево очень прочное.

Помимо главных задач, по просьбе министра внутренних дел Льва Алексеевича Перовского, увлекавшегося археологией, экспедиция провела археологическое обследование вновь открытых островов. Перовский предполагал, что в районе Аральского моря могли сохраниться следы древних цивилизаций. Однако, к большому разочарованию высокопоставленного любителя-археолога, ничего стоящего не нашли.

К концу августа все намеченные исследования завершили. Дальше предстояло подготовить окончательный отчёт, но это требовалось сделать в более цивилизованных условиях в Оренбурге. Осенью 1849 года, погрузив на лошадей и верблюдов собранные материалы исследований, Бутаков с караваном направился в Оренбург, куда прибыл 31 октября. С собой он забрал самых нужных ему помощников: Поспелова, топографов, унтер-офицера Томаша Вернера, Шевченко и денщика. Когда в Петербурге в обоих министерствах получили обстоятельный отчёт с картами и описаниями для лоции, то о Бутакове наконец-то вспомнили. В гидрографическом департаменте высоко оценили его труд, о чём доложили Меншикову. Прислал ходатайство о награждении офицера и генерал Обручев. Алексею Ивановичу дали орден Святого Владимира 4-й степени и назначили пенсию 157 рублей в год. Не бог весть, какие деньги, но все же приятно. Наградили деньгами и всех остальных участников экспедиции на Аральском море.

О своих открытиях Бутаков сообщил в Берлинское гидрографическое общество. Оттуда ответили, что его избрали почётным членом общества Алексей Иванович вступил в переписку по поводу своих исследований со многими русскими и иностранными учёными, в частности с Александром Гумбольдтом, знаменитым немецким географом и путешественником В общем, по принципу: если я не скажу о себе, то кто же скажет обо мне? Гумбольдт в 1829 году побывал в Орске и Оренбурге, поэтому хорошо представлял условия, в которых Бутаков занимался своими исследованиями и по достоинству оценил его труды. У Александра Гумбольдта были прекрасные отношения с прусским королём Фридрихом Вильгельмом IV. Поэтому для него не составило труда убедить короля наградить прусским орденом Красного Орла 3-й степени русского военного моряка за составление карты Аральского моря. Захотел вот человек доставить радость коллеге, и правильно сделал. Николай I разрешил принять эту награду. Где Пруссия, а где Аральское море? Но в те времена награждали и вообще, ни за что, прибыл в другое государство с визитом дружбы – получи орден. Да что там девятнадцатый век! Помнится, как в более близкие времена Хрущёв вручил звезду Героя Советского Союза президенту Египта Насеру просто так, за здорово живёшь. Украшали орденами других стран и наших генсеков, космонавтов. А если посмотреть на нынешних высокопоставленных чиновников, то орденов у них не меньше, чем у маршалов советского времени.

Наверно, прусский орден грел честолюбие Бутакова. Ему хотелось международного признания своих заслуг, так оно и получилось. Другое дело, что наши историки любят изображать, будто зарубежные географические общества вдруг сами, без его инициативы, заинтересовались деятельностью моряка на Аральском море. Мне кажется, что правда нисколько не умаляет значения совершённого Алексеем Ивановичем, поэтому зачем приукрашивать? Точно так же его инициатива присутствовала и в переписке с Чарлзом Дарвином, который использовал в своём труде сообщение Бутакова о сайгаках, обнаруженных экспедицией на аральских островах. Эти сайгаки никогда не видели людей и были совершенно непугаными, за что, бедняги, жестоко поплатились. «Мясо сайгаков вкусное», – с удовольствием отметил в записках Алексей Бутаков. Всё складывалось как нельзя лучше. Однако в Оренбурге произошло событие, последствия которого печально отозвались и на Шевченко, и на людях, хорошо к нему относившихся, в том числе и на Бутакове. Дело в том, что Тарас Григорьевич подружился со штабс-капитаном Карлом Герном и ею женой Софьей, очень красивой женщиной.

Вообще, когда читаешь воспоминания современников, то невольно отмечаешь, как много собралось тогда в Оренбурге красивых женщин. Или в степи все становятся красивыми? Герны предоставили поэту квартиру в своём доме, ввели в оренбургское общество. Шевченко написал портрет Софьи Николаевны. Казалось бы, живи и радуйся. Но, как давно сказано, ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным. Не осталось оно безнаказанным и для Гернов. На свою беду, Софья Николаевна увлеклась двадцатилетним прапорщиком Николаем Исаевым. Шевченко решил, что именно он обязан открыть глаза мужу на безнравственность супруги. Один из близких друзей поэта уговаривал не делать этого, не лезть в чужую жизнь, но Тарас Григорьевич не послушал доброго совета Возможно, ему самому нравилась Софья Николаевна, которую он видел каждый день, а та предпочла молоденького прапорщика, и, терзаемый далеко не самыми высокими чувствами, Тарас Григорьевич таким образом ей отомстил.

Впрочем, кто его знает, как там было на самом деле, чужая душа – потёмки. Сначала поэт занялся слежкой за Софьей Николаевной, сбором доказательств, а затем рассказал Герну о коварстве и измене жены. Не знаю, как у кого, но у автора этих строк поступок Кобзаря восторга не вызывает. Разразился грандиозный скандал. Прапорщик Исаев в этом деле оказался ничем не лучше Тараса Григорьевича и ответил не менее достойно: написал два доноса, один губернатору, а второй – жандармам, в Третье отделение, о том, что приказание царя в отношении Шевченко о запрете писать и рисовать не выполняется, а начальство занимается попустительством В общем, всё, как когда-то учили нас на комсомольских и партийных собраниях: «Не проходите мимо».

Губернатор попытался неприятную историю замять, да не тут-то было, тогдашние чекисты из Третьего отделения оказались ребятами бескомпромиссными. Им очень хотелось отличиться, а там, глядишь, удастся и очередное звание получить, и перебраться из этой беспросветной дыры куда-нибудь поближе к столице. Делу немедленно дали ход. И началось. У Шевченко провели обыск, ему пришлось забыть об унтер-офицерстве, которое ему пообещал губернатор на основании ходатайства Бутакова. Кобзаря отправили из Оренбурга, где он жил припеваючи в доме Гернов, в Новопетровское укрепление, в казарму. Всех его начальников, как обычно происходит в таких случаях, наказали. Сам генерал Обручев тоже получил высочайший выговор, а вскоре его и вообще отстранили от должности. Алексею Бутакову, который не имел ни малейшего понятия об истории, которую я вам рассказал, воодушевлённый полученными наградами, увлечённо занимался работой с отчётами, картами и научными коллекциями. Вдруг, как снег на голову, свалился выговор, да к тому же ещё и от самого царя, за нарушение высочайшего повеления о категорическом запрещении Шевченко рисовать и писать.

Понятно, какие чувства испытали все оказавшиеся вольными или невольными участниками тех событий. Если вас интересует, что же стало впоследствии с супругами Герн, отвечу: «А ничего. Они помирились». Софья Николаевна впоследствии родила четверых детей и жила со своим мужем до самой его смерти. Тот дослужился до генерала Как вспоминала она Тараса Григорьевича, можно лишь догадываться, полагаю – «незлым тихим словом».

К счастью, злополучная история с поэтом всё же не заслонила огромную работу, проделанную Бутаковым и его сослуживцами. В 1850 году на основании исследований Алексея Ивановича гидрографический департамент морского министерства издал официальную морскую карту Аральского моря. В том же году Бутакова откомандировали в Швецию для приобретения двух пароходов для будущей Аральской флотилии. И ещё одно событие в семье случилось в тот год: братья Алексей и Григорий сравнялись в звании – Григорий досрочно получил звание капитан-лейтенанта Время для Швеции, когда туда приехал Алексей Иванович, было не самое лучшее. И без того только сорок процентов земель были пригодны для земледелия, да тут ещё один неурожай за другим. Безработица росла, а заработная плата падала Многие шведы решили эмигрировать в Соединённые Штаты, куда их охотно принимали. Поэтому заказ, с которым приехал Бутаков, был принят на «ура» судостроительной компанией. Меня удивило, когда я прочитал в архивных документах, что Алексея Ивановича послали в Швецию. Эта страна тогда была задворками Европы, с очень слабой промышленностью, в основном сельскохозяйственной. Уровень сельского хозяйства был не лучше, чем в России. Промышленность только начинала развиваться. В общем, вместо того чтобы поместить этот заказ у себя, по неведомым соображениям помогли соседям.

О пребывании Алексея в Швеции известно только то, что он прекрасно справился с поручением, и уже в 1852 году два маленьких железных парохода проверенным маршрутом в разобранном виде доставили в Раимское укрепление. Пароход побольше назвали «Перовский», а другой, даже не пароход, а паровой баркас, – «Обручев». Видимо, тщательно взвесили заслуги каждого начальника края, прежде чем присвоить название. Командиром парохода назначили Бутакова, а баркаса – лейтенанта Христофора Эрдели. Теперь русские войска имели огромное преимущество при ведении боевых действиях в районе Аральского моря. Побывал в заграничной командировке и Григорий. Но не в захудалой тогда Швеции, а в Англии и в конце года тоже получил назначение командиром пароходо-фрегата «Владимир». Быть командиром лучшего парохода на Чёрном море и командиром маленького пароходика на Аральском – разница существенная. Младший брат вырвался по службе далеко вперёд. А тем временем в Русском географическом обществе заслушали доклад о географических открытиях, сделанных Алексеем Бутаковым Доклад опубликовали в следующем, 1853 году в «Вестнике» общества Это событие не прошло мимо недреманного ока английской разведки, внимательно следившей за всем, что происходило в Средней Азии. Английское правительство подозревало русских в коварном плане проникнуть в Индию. В журнале Королевского географического общества опубликовали сведения об экспедиции Бутакова и его карту Аральского моря. Это был сигнал русскому правительству о том, что его действия в Средней Азии находятся под пристальным вниманием. Международная известность, которую получил Алексей Иванович Бутаков, была, без сомнения приятной, но и в то же время… опасной. Со всеми русскими, которые приближались к границам Британской империи в Индии, всегда случалось что-то плохое, какая-нибудь беда Но Алесей Иванович об этом не думал, потому что его голова была занята куда более привлекательными мыслями.

Недолгое пребывание в Петербурге после возвращения из Швеции оказалось счастливым Он познакомился с дочерью генерала Николая Александровича Безобразова, Ольгой. Любовь не обходит стороной никого. Свадьба состоялась не в самое удачное время, осенью началась Крымская война Но если выбирать для свадьбы время, да ещё и с учётом внешнеполитических обстоятельств, можно вообще никогда не жениться. К месту службы Алексея Ивановича молодые поехали вместе, ну а там вскоре пришлось расстаться. Бутакову предстояло принять участие в боевых действиях. Пока внимание великих держав было приковано к европейской части, где шла ожесточённая война, завершившаяся потом жестоким поражением России, на Дальнем Востоке бескровно, а в Средней Азии «малой кровью», как говаривал красный маршал Клим Ворошилов, русские войска заняли огромные территории Об этом забывают, когда говорят о поражении России в Крымской войне и скорбят о потерянных территориях в европейской части. Все эти потери – просто копейки по сравнению со сделанными без особого шума новыми приобретениями. В 1853 году Обручева сменил генерал Василий Алексеевич Перовский, который лично возглавил новый поход, на этот раз более удачный. У кокандцев захватили крепость Ак-Мечеть, переименовав её в форт Перовский (генерал особой скромностью не страдал). В результате последующих боёв захватили территорию вдоль нижнего течения Сырдарьи, где возвели несколько укреплений. Успех этих действий подкреплялся огнём и высадкой десанта с парохода, которым командовал Алексей Иванович Бутаков. За боевое отличие его наградили орденом Св. Анны 2-й степени.

Братья Алексея Ивановича, Григорий, Дмитрий и Владимир, воевали в Крыму. Брата Ивана носило ветрами по морям и океанам в экспедиции вице-адмирала Путятина Алексею довелось завоёвывать чужую землю, а не защищать свою. В 1854 году Бутаков командовал отрядом из 300 казаков и 50 башкир, доставляя из Оренбурга в Аральское укрепление обоз с семью разобранными железными гребными судами и прочим военным имуществом. Затем на него навалились обязанности по организации верфи, созданию порта – словом, можно загибать много пальцев, чтобы перечислить, чем он занимался в абсолютно необжитой местности и в условиях постоянной угрозы нападения. Письма он получал нерегулярно и редко. В 1855 году пришло горькое известие о смерти в симферопольском госпитале брата Дмитрия, смертельно раненного на бастионе

В 1856 году Бутаков возобновил исследования, на сей раз Сырдарьи, от устья до урочища Кум-Сухта.

Армейское командование планировало продвижение вдоль реки, где никак было не обойтись без моряков. Но кому неизвестно: не зная брода, не суйся в воду. Предварительно следовало изучить условия плавания по реке. 30 августа Алексею Ивановичу присвоили звание капитана 2-го ранга. Младший брат Григорий к тому времени стал контр-адмиралом Теперь у него, а не у Алексея была приставка к фамилии – Бутаков-1-й. Иван имел приставку 3-й. Стал контр-адмиралом и Геннадий Иванович Невельской. А вот у Алексея Ивановича продвижение в званиях двигалось черепашьими темпами. Одно дело быть на виду у начальства, а другое – совершать подвиги там, где тебя не видят. Правда, иногда бывают и такие начальники, что лучше от них быть подальше. Например, вице-адмирал Павел Иванович Сушёв славился своей строгостью. В бытность начальником 1-й флотской дивизии на вопрос командира брига «Казарский» Николая Потулова, почему он не получил положенной награды, вице-адмирал рявкнул: «Пока я жив, Вы не получите ничего!» На что Потулов, которому уже нечего было терять, ответил: «Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, я подожду». Смысл сказанного дошёл до Сушёва только после того, как нахальный капитан-лейтенант покинул адмиральскую каюту.

Закончилась Крымская война. В Морском министерстве все были заняты послевоенными реформами, и, кроме того, ломали головы, куда пристроить офицеров Черноморского флота, покоившегося на дне Севастопольской бухты. О Бутакове в такой обстановке даже и не вспоминали. Встречи с женой были редкими. Ольга Николаевна подолгу жила в Оренбурге, а когда становилось ясно, что муж опять застрял в Аральском море или на реках на неопределённый срок, уезжала домой в Петербург. Она оказалась талантливой художницей, училась живописи у хороших мастеров.

В Оренбурге Ольга Николаевна открыла для себя красоту степных пейзажей и написала много картин и офортов со степной тематикой. Дочь военного и жена моряка не боялась житейских трудностей, много ездила по степным укреплениям, жила с мужем на Арале, в форте №1. Для европейской женщины в то время такие поездки по пустыням требовали немало храбрости и выдержки. К тому же, помимо постоянной опасности нападения разбойников, была и масса естественных неудобств, которые испытывала молодая женщина, находившаяся в степи в окружении мужчин. Поэт Алексей Плещеев, отправленный, подобно Тарасу Шевченко, осваивать оренбургские степи за участие в кружке петрашевцев, писал о ней: «Говорят, замечательная женщина. Путешествовала, занималась разными предметами, вызывающими на размышления, акварельные портреты пишет…»

К сожалению, приходится довольствоваться вот такими крохами сведений о жене Бутакова, творческая жизнь которой заслуживает своего отдельного исследования. Пока жена рисовала пейзажи, муж воевал и исследовал дикую местность, население которой жило ещё в Средневековье. Оба, и муж, и жена, спали и видели, чтобы вырваться из этих пустынных просторов. Отец Алексея Ивановича давно был не у дел, на пенсии, связей у него не осталось, помочь не мог. Оставалась надежда только на брата, занявшего после войны высокий пост.

Нужно отдать должное Григорию: он предпринял всё от него зависящее, чтобы вырвать брата из песков Средней Азии. Может, вспомнил, что не без его рокового совета тот оказался в песках, но всё было непросто – разные министерства. Вот отрывок из письма Алексея, отправленного 30 ноября 1856 года, в котором тот с отчаянием пишет: «…Грицко, вот и декабрь на дворе, а мы всё здесь…» В 1857 году во главе отряда из 300 казаков Алексей Иванович Бутаков подавил вооружённое восстание населения в урочище Арыкбалык на реке Сырдарье. Может быть, это и бросает тень на светлый облик героя, но что было, то было. В то же время сохранились свидетельства о его дружеских отношениях со многими местными жителями. После этой военной операции ему 6 июня присвоили за отличие звание капитана 1-го ранга и наконец-то вызвали в Петербург. Но радоваться оказалось преждевременно.

А случилось вот что: 16 октября того же года царь согласился с предложением государственного канцлера Александра Михайловича Горчакова отправить посольство в Хиву и Бухару для проведения глубокой разведки, противодействия дипломатическими путями проникновению в Среднюю Азию англичан и с целью усиления влияния России. В январе 1858 года Особый комитет, созданный для рассмотрения этих вопросов, также высказался за отправку посольства, но, кроме того, предложил максимально использовать плавание по Амударье, чтобы проникнуть как можно дальше в глубь территории Средней Азии. Для этого и понадобился Бутаков. Во главе посольства назначили молодого, но уже опытного талантливого разведчика графа Николая Павловича Игнатьева. Полковник Игнатьев служил до своего нового назначения военным агентом, как тогда называли военных атташе в Лондоне, и был хорошо знаком с политикой англичан в Средней Азии. Поводом для дипломатической миссии послужил визит вежливости в ответ на поздравление Александра II делегациями из Хивы и Бухары в связи с коронацией.