Текст книги "Судьба китайского Бонапарта"

Автор книги: Владилен Воронцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Начальник школы долгое время вообще не показывался на глаза, чем в немалой степени удивил военных советников. Оказалось, что Чан Кайши, выдав выходное пособие преподавателям, объявил: школа открыта не будет, а сам на некоторое время скрылся в Шанхае. Начальник школы, как тогда показалось многим из его окружения, перепугался насмерть. Находившиеся в Гуанчжоу милитаристы были недовольны созданием школы, и Чан решил предусмотрительно унести ноги. Советские советники смотрели тогда на Чана как на последователя Сунь Ятсена; они и не ведали о его шанхайских покровителях. Тем не менее сам облик начальника школы, его поведение не могли не настораживать. «Чан Кайши тогда было около сорока лет, – вспоминал А. И. Черепанов. – Коротко остриженные поредевшие волосы торчали на маленькой голове. Беспокойно бегали злые глаза. Держался он подчеркнуто по-военному, явно рисуясь. Слушая Бородина, время от времени в знак согласия издавал какие-то бессвязные звуки, напоминающие карканье вороны. Смех его звучал искусственно, глаза оставались злыми». [25]25
  Черепанов А. И. Указ. соч. С. 109.


[Закрыть]

Преподавательский состав вверенной Чан Кайши школы отличался удивительной пестротой. Одни, глубоко уверовав в правоту линии Сунь Ятсена, пришли сюда с искренним желанием посвятить себя делу защиты революции. Другие – и их было немало – руководствовались чисто карьеристскими соображениями; последние смотрели на Вампу как на трамплин для получения в перспективе желанной синекуры. Карьеристы не скупились на революционную фразу, стремились представить себя последователями Сунь Ятсена. О таких любителях революционной фразы обычно говорили: «На устах мед, а за пазухой нож».

Внешне казалось, что Чан Кайши горит на работе. Ежедневно встает в 5 часов утра и начинает обход, немало удивляя тех, кто еще находился в кроватях. На военных советников, однако, производило впечатление другое: отсутствие у Чан Кайши хоть какого-либо желания по-настоящему вникнуть в организационные и учебные дела школы. Но когда проходили массовые митинги, то он давал волю своим эмоциям. Оратор надрывался, выкрикивая лозунги: «Долой империализм!», «Долой милитаристов!», «Смести феодалов!» и т. д., демонстрируя свою приверженность революции, трем принципам Сунь Ятсена. «Допустим, я, Чан Кайши, нарушил принципы нашей партии, – заявил он однажды, – вы, слушатели школы, можете выступить против меня, начальника школы… Если я, начальник школы, когда-нибудь нарушу дисциплину или изменю принципам нашей партии, то, безусловно, я должен быть расстрелян на месте!..» [26]26
  Черепанов А. И. Указ. соч. С. 126.


[Закрыть]Политическое лицемерие, столь характерное для игравших в революцию милитаристов.

Чан Кайши и его шанхайские друзья смотрели на Вампу как на кузницу преданных кадров, но не для революции, а для себя. К тому же поход в центральные и северные районы должен был – о чем втайне мечтал Чан Кайши – поднять его авторитет как военного и политика, объединившего Китай. Достижение таких целей связывалось с необходимостью создания армии на современной основе, с подготовкой офицерских кадров.

В начале июня 1924 г. в Гуанчжоу вспыхнул мятеж опиравшихся на западные державы юньнаньских и гуансийских милитаристов. В центре мятежа – купеческие отряды, или; как их называли в народе, «бумажные тигры». Эти отряды, содержавшиеся на средства купечества, были созданы после революции 1911–1913 гг. В начале мятежа в городе находилось до 12 тыс. «бумажных тигров». Они пользовались покровительством английской администрации в Гонконге. Любовь к англичанам имела вполне земные основания – превалировали интересы компрадоров. Ведущий среди гонконгских компрадоров, представлявший интересы «Шанхай бэнкинг К°», Чэнь Ляньбо захватил лидерство в отрядах «бумажных тигров». Чэнь закупил у германских фирм в Гонконге большое количество оружия, которое было погружено на норвежский корабль, шедший в Гуанчжоу.

Начальник школы Вампу оказался в центре событий. 9 августа Сунь Ятсену стало известно о норвежском корабле и грузе для «бумажных тигров». Чан Кайши получил приказ завладеть оружием. Утром 10 августа корабль с оружием был захвачен. Хозяева оружия располагали официальным разрешением на его транспортировку, но, согласно этому разрешению, оружие должно было прибыть через 40 дней. Нарушение рассматривалось как основание для конфискации. Чэнь Ляньбо грозил объявлением всеобщей забастовки. Сунь Ятсен в ответ обвинил «бумажных тигров» в контрабанде оружия. Был отдан приказ об аресте Чэнь Ляньбо. Но тот сумел скрыться и появился в 15 км от Гуанчжоу, где собирались верные ему отряды и откуда мятежники установили связь с милитаристом Чэнь Цзюнмином. Положение в Гуанчжоу накалялось. Торговцы, в основном крупные, объявили забастовку. После длительных консультаций со своим окружением Сунь Ятсен решил возвратить часть оружия купеческим формированиям. Это составило более 2 тыс. винтовок, около 2 тыс. маузеров, около 125 тыс. патронов. Оружие сразу же было пущено в дело.

«Бумажные тигры», вдохновляемые зарубежной агентурой, решили поставить под свой контроль весь город. Правительство Сунь Ятсена искало выхода из сложившейся ситуации, и первым шагом стало избрание Революционного совета. Чан Кайши стал командующим войсками, подчиняющимися этому совету.

Военными действиями против мятежников командовал сам Сунь Ятсен. Победа над «бумажными тиграми», за которую было заплачено многими жизнями, упрочила положение гуанчжоуского правительства, мятежники рассеялись, купечество вынуждено было подчиниться. Переписка Сунь Ятсена с Чан Кайши показала: сам Чан не был готов «справиться с чрезвычайными делами». Он не выполнял приказов Сунь Ятсена, не доставлял оружие туда, куда требовалось, срывал намеченные ранее планы, забирая боевые средства у подчиненных Сунь Ятсену отрядов, и т. д.

В книге Жана Рода «Современный Китай» дается обобщенная характеристика некоторых участников революционного движения в Китае в тот период: «Пламенный реформист в период торжества передовых идей, он с такой же легкостью превращается в горячего реакционера в угоду изменчивым настроениям и прихотям двора. Наивная готовность, с которой он спешит отказаться от своих вчерашних убеждений, равняется разве только его притворному смирению в моменты крупных поворотов в политических настроениях правящих сфер. В такие критические моменты трусливый мандарин притворно просит подвергнуть его наказанию, уволить его в отставку, рассчитывая ценою этой пошлости и лицемерия спастись от падения, так пугающего его» [27]27
  Цит. по: Бородина Ф. В застенках китайских сатрапов. М., 1928. С. 27.


[Закрыть].

Чан Кайши принадлежал к деятелям такого рода, за политической демагогией которых нередко просматривалось отвратительное нутро трусливого мандарина. Для него соблазн скрыться в трудную минуту был слишком велик, и он, поддаваясь этому соблазну, хотел перепоручить советникам принимать все необходимые от его лица решения и отсидеться в тени. Но поведение начальника школы в значительной степени находилось в зависимости от воли его шанхайских покровителей, а с этим нельзя было не считаться, и он продолжал выполнять свои обязанности.

На пути к расколу

31 декабря 1924 г. тяжело больной Сунь Ятсен приезжает в Пекин. Чжилийская клика милитаристов распадалась. Во время схватки между Чжан Цзолинем и У Пэйфу Фэн Юйсян обратил оружие против последнего. Фэн на практике убедился в силе освободительного движения и решил вступить в союз с революционным лагерем. Он стал декларировать приверженность принципам Сунь Ятсена, а свои войска именовать национальной армией. Его просьба о военной и иной помощи в Советском Союзе была удовлетворена, начались его контакты с Гоминьданом и кпк.

23 октября 1924 г. войска Фэна захватили Пекин. Победитель объявил о необходимости созыва Национального собрания для организации центральных органов власти. Присутствие Сунь Ятсена было необходимым. Но недолго Сунь Ятсен смог радоваться этой победе. 12 марта 1925 г. стал последним днем его жизни. Д-р Сунь Ятсен ушел из жизни в трудное для его страны время. Китай раздирали на куски готовые перегрызть друг другу горло милитаристские клики, жестокие расправы ожидали тех, кто каким-либо образом противился их насилию.

Похороны лидера китайских революционеров проходили в соответствии с христианской процедурой. По койный последние годы жизни не посещал церковь; он подчеркивал свою принадлежность не «христианской церкви», а «религии Христа», которого он причислял к лику революционеров. Тысячи последователей Сунь Ятсена, охваченных глубокой скорбью, сторонников его учения в траурном молчании отдавали последний долг своему кумиру. Здесь же хор студентов Яньцзинского университета, в их руках горящие свечи, звучит одна из любимых песен покойного учителя: «Прекрасный мир – дар любви господней». Подавленная горем болезненная вдова опирается на руку своей младшей сестры Мэйлин и приемного сына Сунь Фо. Здесь же банкир Кун, женатый на сестре вдовы, и другие родственники и ближайшие друзья. Мальчики из церковного хора возглавляют процессию, из часовни появляется гроб, сопровождаемый двадцатью четырьмя носильщиками.

…Служба закончилась.

Наследство Сунь Ятсена оказалось в центре политических и идеологических столкновений как в самом Китае, так и за его пределами. В Стране Советов рассматривали Сунь Ятсена как полного благородства и опти мизма революционного демократа. А для многих соратников Сунь Ятсена глава китайской революционной партии представлялся чем-то вроде лидера одного из влиятельных тайных обществ. Среди заговорщиков, ловких политиканов и занял свое место Чан Кайши. Рядом с организатором китайской революционной партии оказались, что закономерно, случайные люди, политические авантюристы, представители подпольных синдикатов. И это объяснялось специфическими социальными условиями, в которых развивалось революционное движение в Китае. У отсталых, угнетенных империализмом народов процесс антиимпериалистической, антифеодальной революции развивался в условиях многоукладности, неразвитости общественных отношений, слабой социальной дифференциации. У Сунь Ятсена не было и не могло быть четкой социальной программы. Он нередко прославлял уравнительный, примитивный коммунизм, примеры которого можно было найти в истории Китая.

В Китае только нарождалась та почва, в которой могли дать всходы семена, посеянные Сунь Ятсеном. Стихийный протест против иностранных колонизаторов весной 1925 г. охватил различные слои китайского общества: рабочих, студентов, мелких собственников, торговцев.

На проспекте Нанкин-роуд (Наньцзинлу) в Шанхае произошли кровавые события. Нанкин-роуд – вторая по значению улица Шанхая. Здесь, в центре иностранного сеттльмента, расположились богатые магазины и рестораны, стиль жизни во многом определялся присутствием иностранного капитала. 30 мая 1925 г. привычный ритм деловой жизни на Нанкин-роуд был прерван. Из китайской части города сюда, вдохновленные призывом КПК, направлялись студенты учебных заведений Шанхая. Возбуждение достигло, казалось, предела, уж очень много они понаслышали об арестах и убийствах своих собратьев. На кумачовых полотнищах были начертаны лозунги: «Долой империалистов!», «Шанхай – китайцам!», «Народ Китая, объединяйся!» Смута «желтых рабов», как нередко называли китайцев англичане, вспыхнула в ответ на насилия против забастовщиков-текстильщиков Циндао и Шанхая, на убийство 15 мая в Шанхае японским мастером рабочего текстильной фабрики Гу Чжэнхуна. В рядах безоружных демонстрантов были женщины и дети. На пути шествия появился отряд иностранной полиции. Начальник отряда англичанин Эверсон отдал роковой приказ. На шанхайских улицах пролилась кровь. Демонстранты были рассеяны огнем пулеметов. Четверо упали замертво, из 24 раненых семь скончались, около 600 человек арестованы.

Расстрелы в Шанхае отозвались эхом гневного протеста в различных уголках страны. Жертвы взывали к мщению. 1–2 июня 1925 г. началась забастовка в Шанхае, вспыхнула 16-месячная гонконг-гуанчжоуская забастовка; выступления рабочих, студентов, торговцев принимали ярко выраженный антиимпериалистический характер. Из-за забастовок прекратили операции банки, китайские служащие в иностранных банках отказались выполнять свои обязанности. Замер шанхайский торговый порт. В забастовку включились служащие: работники магазинов, хлебопекарен, телефонной компании и т. д. К И июня количество участников забастовки достигло 500 тыс.

23 июня 1925 г. рабочие направились к набережной Шацзи напротив о-ва Шамянь – иностранной концессии в Гуанчжоу: они хотели заявить свой протест консульствам Англии и Японии в связи с шанхайской трагедией. Среди тысяч рабочих, школьников, студентов, собравшихся отметить день памяти шанхайской трагедии, находились и слушатели школы Вампу. Воспитанники школы, как и другие демонстранты, прошли по улицам города, выкрикивая антиимпериалистические лозунги. Но вот у набережной их встретили пулеметные очереди. Сраженные пулями демонстранты падали на мосту, в реку, истекали кровью раненые на набережной Шацзи. 52 убитых, 178 раненых – таков был итог кровавого побоища. Жертвами трагедии стали студенты, школьники, санитары, пытавшиеся оказать помощь раненым, 22 слушателя школы Вампу. Зверства англичан, применивших новые для того времени разрывные пули дум-дум, вызвали бурю возмущения.

Правительство приняло ряд мер против иностранного вмешательства в конфликт: были ограничены экономические связи с Англией, началась забастовка, имевшая целью парализовать жизнедеятельность английской колонии – Гонконга. Тысячи рабочих покинули Гонконг, направляясь на материк, население колонии уменьшилось на 40 %.

Борьба внутри Гоминьдана, которая усилилась после смерти Сунь Ятсена, бурный рост революционных настроений в китайском обществе вступили в новую фазу.

В начале мая 1925 г. Чан Кайши и Ван Цзинвэй пришли к согласию: первый получил пост главнокомандующего вооруженными силами. Чан Кайши всюду повторял, что «глубоко тронут любовью к нему Вана».

30 июня Политбюро представило на рассмотрение ЦИК Гоминьдана проект организации Национального правительства. На пост председателя правительства было выдвинуто две кандидатуры – Ван Цзинвэй и Ху Ханьминь. Все одиннадцать принявших участие в тайном голосовании высказались за первую кандидатуру. Ван Цзинвэй проголосовал за себя.

1 июля 1925 г. было провозглашено Национальное правительство Китайской республики. Ван Цзинвэй старался совмещать пост главы правительства с руководством отделом пропаганды Гоминьдана. Фактически же отдел пропаганды возглавлял представитель КПК Мао Цзэдун, официально находившийся на посту заместителя заведующего отделом. Мао Цзэдун проработал в центральном аппарате Гоминьдана до осени 1926 г.

Коммунисты, входя в Гоминьдан на основе концепции единого фронта, влияют на линию правительства слева, играют заметную роль в организации революционной армии. Но в то же время активизируются и силы, отражающие в рамках единого фронта интересы феодально-помещичьих кругов.

С благословения и под контролем Чан Кайши в рамках школы Вампу создается «Общество пропаганды суньятсенизма», или «Суньятсеновское общество». Оно порывает с Лигой военной молодежи, организованной Чжоу Эньлаем и находящейся под эгидой КПК. Лидером общества стал Дай Цзитао. С 1919 по 1925 г. он проделал путь от поклонника левого радикализма до ведущего идеолога правых гоминьдановцев; Дай снискал себе известность как вульгаризатор марксизма. «Суньятсеновское общество» со дня своего основания провоцирует напряженность в отношениях с КПК, с советскими советниками. Многие из них не без основания полагали, что первые чанкайшистские попытки переворота в Гоминьдане во многом были спровоцированы Дай Цзитао.

Искренние патриоты связывали надежды на продолжение дела лидера китайской революции с видным соратником Сунь Ятсена министром финансов Национального правительства Ляо Чжункаем. Правые называли Ляо «скрытым коммунистом» и мечтали как можно скорее избавится от него. Разве могли они простить ему развитие отношений с Советским Союзом?! Ведь Ляо не раз выполнял на этом поприще ответственные поручения Сунь Ятсена.

Утром 20 августа Ляо, сопровождаемый женой Хэ Сяннин, выехал на заседание ЦИК Гоминьдана. На пути в машину подсел Чэнь Цюлинь – редактор гоминьдановской газеты в Гонконге. Вскоре прибыли к зданию ЦИК. Первым открыл дверцы машины Ляо, за ним вышли Чэнь Цюлинь и Хэ Сяннин. Тотчас же прогремели выстрелы. Вдова Ляо вспоминала: не меньше 20 человек приняли участие в злодейском убийстве. Четыре террориста стреляли в Ляо, остальные прикрывали их. Охрана Ляо не смогла противостоять внезапному нападению. Акция была продумана в деталях. Предстоящее заседание ЦИК и оживление в связи с этим в здании и вокруг позволили заговорщикам замаскировать свои действия. У раненого преступника, арестованного после убийства, было обнаружено удостоверение на право ношения оружия. Оружие в руки убийц вложили правые гоминьдановцы. Ляо Чжункай умер, так и не придя в сознание.

Еще не успели отдать последние почести Ляо Чжункаю, а на заседании ЦИК Гоминьдана решался вопрос о руководстве партии.

Среди претендентов на наивысший пост в партии называли Ван Цзинвэя, Ху Ханьмина и главкома гуанчжоуской армии Сюй Чунчжи. Чан Кайши, взвешивая свои шансы, понимал, что уступает главному сопернику в ораторском искусстве, в литературных способностях (Ван был известен как лучший публицист в партии), да и в артистизме. Ван Цзинвэй учинил спектакль у гроба Ляо Чжункая: на его лице гнев сменила скорбь, он грозил убийцам, топал ногами, размахивал кулаками, действительно лицедействовал как заправский актер. Ван Цзинвэй, как земляк Сунь Ятсена (из провинции Гуандун), имел преимущества перед другими кандидатами.

На самого молодого из преемников Сунь Ятсена Ван Цзинвэя смотрели как на лидера революционного движения нового типа. Председатель правительства, как вспоминали знавшие его люди, походил скорее на красавчика актера, всегда любовавшегося своей не по возрасту моложавой внешностью. Он появлялся перед аудиторией в европейском костюме, гладко причесанный, с блестящими от бриолина волосами. Сторонники Ван Цзинвэя напоминали соратникам по партии: их лидер стоял рядом с Сунь Ятсеном у колыбели общества «Тунмэнхуэй» в 1905 г. Популярность Вана была действительно высокой – ведь за подготовку террористического акта в 1909 г. против маньчжурского принца-регента его приговорили к пожизненному заключению. [28]28
  См.: Вишнякова-Акимова В. В. Два года в восставшем Китае. 1925–1927. М., 1980. С. 170.


[Закрыть]

От политиков различных мастей можно было услышать тот или иной вариант легенды о подвиге Ван Цзинвэя. Когда бомба, брошенная террористом, не взорвалась, Вана схватили и утром должны были казнить. Дальнейшее развитие событий имело две версии. Согласно одной, Ван бежал с помощью подкупленной стражи, но, заблудившись в лабиринтах дворца, угодил в спальню императрицы… Утром он получил полную свободу. Другой вариант подчеркивал как великодушие, так и бескорыстие императрицы. Она увидела с балкона, как красавца вели на казнь; сердце повелительницы дрогнуло. Тотчас же был отдан приказ расковать узника. Ван вышел на свободу, сопровождаемый высочайшим напутствием: «Иди и плоди себе подобных!» Ван, естественно, отвергал легенды, распространяемые злыми языками, и говорил: «Двери тюрьмы мне открыла революция». Он был близок к Сунь Ятсену, располагал значительным состоянием, многие окружающие считали его баловнем судьбы.

Ван Цзинвэй публично выступал за связи с Советским Союзом, считался даже левым, но окружавшим было ясно: у него нет каких-либо четких политических принципов.

Другой претендент на лидерство в партии – Ху Ханьминь известен был как один из последователей Сунь Ятсена в области теории и революционной деятельности. Ху оказывал Сунь Ятсену до революции содействие через гонконгскую газету, которую редактировал в то время, снискал славу ученого, длительное время был секретарем Сунь Ятсена.

В 1903–1906 гг. Ху Ханьминь учился в Японии, где изучал право, политику, экономику, там он познакомился с новейшими течениями политической и экономической мысли на Западе, приобщился к деятельности «Тунмэнхуэй» и уделял, в отличие от Чан Кайши, большое внимание мировоззренческим проблемам. Молодой теоретик пропагандировал идеологию Гоминьдана и в качестве наиболее важной ее черты – национализм, что вытекало из борьбы с маньчжурским господством. Вместе с тем у него, как и у других претендовавших на роль теоретиков революции мыслителей, проявился идеалистический, в немалой степени наивный подход к партийному строительству. Гоминьдан, как утверждал Ху Ханьминь, основан на «любви» и «честности». С энтузиазмом он выступил против сторонников «просвещенного абсолютизма», с централизованной деспотией он связывал все невзгоды своих соотечественников («яд деспотии скопился в центре»). Чан Кайши с молодых лет уверовал в право сильного уничтожать непокорных, Ху Ханьминь – в магическую силу оружия слова просвещенной части китайского общества. Чан Кайши ненавидел интеллигенцию, а Ху Ханьминь говорил о ее высоком предназначении и в то же время о ее колебаниях («стоило ей лишь поднять голову, как сразу правящий класс привлекал ее на свою сторону») [29]29
  Государство и общество в Китае. М., 1978. С. 229–233.


[Закрыть].

Чан Кайши сделал ставку на Ван Цзинвэя. Изоляции Ху Ханьминя способствовало немало причин. «У него есть один недостаток, – говорил о Ху Ханьмине М. М. Бородин. – Если он о чем-нибудь узнает, то об этом узнают его приятели, а затем и англичане – и все провалится». Нелестную характеристику Ху Ханьминю давал и один из твердых последователей Сунь Ятсена Ляо Чжункай (Ху Ханьминь – «дурак и баба») [30]30
  См.: Общество и государство в Китае. С. 154, 155.


[Закрыть].

Как же среди многих политических фигур выглядел Чан Кайши? Скорее всего на него смотрели как на «темную лошадку». События, однако, развивались в пользу «темной лошадки». Расследование заговора против Ляо Чжункая показало, что среди его участников был брат Ху Ханьминя. Ху Ханьминь нашел убежище в доме Чан Кайши. Отношения между Чан Кайши и Ху Ханьминем были довольно сложными – они часто ссорились, но на этот раз Чан протянул своему сопернику и соратнику по партийным делам руку. Вскоре Ху направили в почетную ссылку.

Чан Кайши сполна продемонстрировал свои способности фигляра. И в этом отношении он поднялся, пожалуй, до уровня Ван Цзинвэя. Он показывался перед аудиторией в гневе, затем, сбрасывая маску мстителя, проявлял чудеса перевоплощения. За словами последовали дела. Под арест попали 17 военачальников, в которых Чан Кайши усматривал своих потенциальных соперников. Среди арестованных были и соратники Ху Ханьминя, претендовавшие на военную власть в Гуанчжоу.

События, связанные с убийством Ляо, позволили Чан Кайши использовать идею «контрреволюционного заговора» в качестве предлога не только для разгрома своих непосредственных конкурентов, но и для подавления всех, на кого они опирались, для упрочения своих позиций в Гоминьдане.

На пути Чан Кайши к заветным высотам власти оказался Сюй Чунчжи – военный министр Национального правительства и главком гуанчжоуской армии. Официальный пост главкома гуанчжоуской армии не обеспечивал ему прочного положения в этом раздираемом острыми междоусобицами, разношерстном военном формировании. Основные проблемы решались на Военном совете, а не в кресле министра. Сюй не скрывал своей антипатии к Чан Кайши, смотрел на него как на карьериста, выскочку – да и что можно было ожидать, по его мнению, от уроженца провинции Чжэцзян?! Настало наконец время, когда для Чан Кайши Сюй стал «кэци», то есть тем, «кого следует убрать».

20 сентября верные Чан Кайши курсанты из Вампу неожиданно окружили и разоружили преданные Сюй Чунчжи силы. Сюя сняли со всех постов, выдворили из Гуанчжоу и направили в Шанхай.

Оставался Ван Цзинвэй. Еще во время мятежа «бумажных тигров» Чан Кайши получил против него серьезный козырь. Так, 10 октября 1924 г. Сунь Ятсен написал Чану: «Революционный комитет должен быть создан немедленно, для того чтобы справиться с чрезвычайными делами… Ван Цзинвэя, пожалуй, можно не включать. По характеру он ближе к соглашательству и далек от твердости в решениях… Если же положение не удержится и развалится, мы должны острым ножом разрубить запутанную пеньку и не считаться с тем, одержим мы победу или потерпим поражение. Нынешний Революционный комитет является подготовкой к такой мере, а для этого Ван Цзинвэй не подходит».

Ван Цзинвэй держал в своих руках все политические посты, Чан Кайши – военные. Ван оказался на пути Чан Кайши к абсолютной власти.

Претендент на кресло диктатора не бросался в политические схватки сломя голову, а предпочитал действовать как заправский интриган: он продвигался по ступенькам карьеры бесшумно, кошачьей походкой, тщательно высматривая добычу. Чан не разделял взглядов коммунистов, ему были больше по душе великодержавные амбиции идеолога Гоминьдана Дай Цзитао. Ведь именно Дай с усердием проповедовал исключительность китайской нации, взывал к возрождению былого ее величия.

Чан Кайши понимал, что такого рода идеи полностью соответствуют его властолюбивым замыслам, но на этом этапе не могли служить делу единения Китая. Реальным средством как объединения страны, так и упрочения его власти могла быть лишь армия, в организации которой принимали живое участие советские специалисты и китайские коммунисты.

Чан Кайши вынужденно мирился с «полевением» Гоминьдана, что позволяло поддерживать представление о нем как об искреннем стороннике единого антиимпериалистического национально-революционного фронта. В этом фронте, как предполагалось, должны были объединиться крестьяне, рабочие, передовая интеллигенция, представители не связанных с иностранным капиталом торгово-промышленных кругов. Чан Кайши, однако, пребывал в ожидании подходящего момента. Он, несомненно, сознавал, что коммунисты обращают первостепенное внимание на политическую работу в народных массах, и втайне надеялся, что в борьбе за власть он подавит силой безоружных людей.