Текст книги "Мурена (СИ)"

Автор книги: Влада Багрянцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Пролог

========== Пролог ==========

У Леона не было проблем – вся его жизнь казалась сплошной неудачей. Есть ведь такие люди, у которых все идёт наперекосяк, за что бы они ни брались, и мелкие трудности всегда выливаются в большие неприятности. А у Леона даже доброе, по сути, дело, становилось потом поперёк горла. Его не раз били, отбирая бумажник в подворотне только потому, что был похож на бесформенный кусок теста, и как бы он ни пытался привести себя в форму, все равно ограничения в питании и походы в спортзал, где на него жалостливо смотрел нанятый тренер, успеха не приносили. Как бы он ни старался, но даже кубики на животе храбрости бы не прибавили и лицо симпатичнее не сделали. Он ненавидел свои глаза навыкате, пухлые губы и щеки, мягкую, склонную к потливости кожу. Это в него тыкали пальцем школьники, говоря: «Смотри, какой жирный!»

Это он толстел от воздуха и отекал от стакана сока на ночь. Это его избегали женщины, а он избегал их – потому что боялся очередных насмешек. И не только поэтому – Леон всегда предпочитал больше мужчин. У него было пару раз, в колледже, но было так мимолетно, что он не успел понять, а когда понял, стало поздно, поскольку мальчик-зайчик ускакал к ебарю поперспективнее. У того помимо члена ещё и машина имелась, а у Леона только неуверенность в себе и отсутствие каких-либо привлекательных внешних черт. Он был обычный.

Но не он один – девяносто процентов людей, мужчин, геев были обычными, и все равно им везло хоть как-то, и только Леон до тридцати восьми ходил отверженным. Всеми: в фирме брата он занимал место самое примитивное, ниже по статусу был только уборщик и курьер, квартирку имел старую, доставшуюся от родителей, а перспектив так вообще никаких.

– Хвать ныть! – едва посмотрев на него с утра, говорил брат. – Никто не любит нытиков.

– Я разве что-то сказал? – отзывался Леон, перекладывая бумажки с места на место.

– Ебало у тебя пресное. Всех клиентов распугаешь.

Леон это понимал. Но уже не трепыхался – родился, наверное, не под той звездой. В последнее время, правда, будни скрашивал Мэйтон, чувак с Тиндера, с которым они начали переписываться. Мэйтону было около сорока, выглядел он бодрячком и умудрялся даже подкатывать. Болтали о том и сём, и Леон подумал – почему бы и нет? Может, хотя бы пиво вместе выпьют, а там видно будет.

С кем другим может быть и прокатило бы. Но ведь это был Леон.

В бургерной, где они договорились встретиться с Мэйтоном, народу было как всегда под завязку, но его он узнал сразу по фото – высокий бритый мужик в клетчатой рубашке. Леона Мэйтон тоже узнал, ещё на входе, и все то время, пока тот приближался к столику, с каждым его шагом становился мрачнее.

– Здорова, чел, – произнёс уже явно разочарованно. – А на фото ты выглядел… по-другому.

– Наверное, надо было в полный рост прислать, – проговорил Леон, понимая прекрасно, что означает для него этот разочарованный тон.

Он старался завязать разговор, правда, но Мэйтон, обычно словоохотный в чате, только угукал, и в итоге прервал его на полуслове, сообщив:

– Чел, ты извини, я забыл, мне бежать надо, у меня собака…

– Созвонимся тогда, да? – спросил Леон.

– Ага, да… Давай, чел.

Ради интереса Леон набрал его через пять минут. Чтобы узнать, что заблокирован. Застегнув куртку и взяв недопитый кофе, Леон вышел из бургерной, посмотрел на обледеневшую стоянку перед ней и двинулся к своей машине, бубня под нос:

– Дерьмо, вот дерьмо… Зачем мне было рождаться, скажи, ебаный Бог? А? Чтобы чувствовать себя всегда лохом? А? Блядь, всю жизнь так, всю мою гребаную жизнь! Неужели хотя бы в этом мне нельзя было отсыпать хоть чуть удачи? Или тебе интересно смотреть, как я надрачиваю каждый вечер?

Наверное, «ебаный Бог» услышал в этот раз его экспрессивный молитвенный хай, потому что у машины Леон поскользнулся и начал заваливаться назад, опрокинув на себя кофе.

Очнулся он от едкого запаха раздавленного можжевельника. Было тепло и легко, как в раю, если не считать боли в боку.

– Оклемался, ублюдина?

Леон раскрыл глаза и уставился на сидящего рядом парня в диких по своей расцветке штанах и рубашке, глянул на блестящие бубенцы на длинных хвостах шутовской шапки, теряющиеся в бирюзовых, не менее длинных, патлах. Глаза были под стать цвету волос, но прозрачные, как стекло.

– Надеюсь, ты себе все кости переломал, – произнёс незнакомец нараспев, будто начинал фривольную частушку.

– Ты кто? – спросил, охрипнув, Леон.

– Ой, брось, милый, тебе шутки не к лицу, – бирюзовые глаза метнулись по его сложенным на груди рукам, и Леон тоже посмотрел на них, на золотые перстни-печатки и края белоснежных манжет. – Жил да был пройдоха герцог, лапал баб да брагу пил. Не найти в чащобе дверцу, кто же милого прибил?

– Где я?!

Бирюзовые глаза закатились, парень ловко вскочил на ноги и свистнул:

– Эй, народ! Я нашёл сраку нашего Превосходительства! Он, к сожалению, не околел.

В кустах затрещало, и Леон со стоном закрыл глаза.

1

========== 1 ==========

Леон чувствовал себя отдохнувшим, будто долго-долго спал после бессонных ночей. Как никогда легко и свободно, даже дышать было легче – его новое тело весило гораздо меньше привычного. То, что тело было новым, понятно сделалось, когда Леон поднял руки к глазам – длинные пальцы в перстнях, узкая ладонь, загорелая кожа. Смерти он всегда боялся, а она, оказывается, вот какая…

– Как давно я тут? – спросил он, садясь и рассматривая свои новые ноги в штанах из замши и крепкие и тяжёлые с виду ботинки.

– Вы валяетесь, как кучка конского навоза, не меньше часа, – сообщил певуче шут, деловито отряхивая сор с рукава. – Мы вас ищем по всем канавам, суки уже скулят.

– Суки?

– Ну да, гончие, – на Леона вновь уставились немигающие глаза, и он застыл, как замороженный.

Из кустов выбралась не менее чудная компания: бритые бугаи в кожаных портупеях, удерживающих по бокам массивного туловища ножны, человечек в бордовом трико и берете с фазаньим пером, дама в штанах с хвостом и тоже в берете с пером. Кажется, подобный наряд был разновидностью «амазонки», специального одеяния для верховой езды.

– Лойд, ты ничего себе не сломал? – сдвинула тонкие брови дама, а шут вызывающе цокнул – похоже, её он недолюбливал.

– Лойд? – переспросил Леон. – У вас получают новые имена?

Дама сдвинула брови ещё выше:

– Дорогой, ты в порядке? Что за шутки?

Леон был неудачником, но именно это научило его быстро соображать – он заранее продумывал свой маршрут и расписание, оставляя время для непредвиденных обстоятельств. Он всегда выходил из дома пораньше, носил с собой в рюкзаке походную аптечку, зарядку для телефона, две банковские карточки, а на запястье у него имелся каучуковый браслет с гравировкой имени-фамилии, даты рождения и номером медицинской страховки на случай экстренной реанимации. В жизни могло произойти всякое, а Леону с его удачливостью приходилось совсем туго. Поэтому, сидя посреди леса, окружённый незнакомыми людьми, он так же быстро соображал. Выставить себя сумасшедшим он успеет всегда, а вот чтобы понять, какая чертовщина с ним произошла, необходимо время. Нужно хотя бы отойти от стресса, чтобы мыслить соответствующе обстоятельствам.

– Я не в себе, – произнёс он, сглотнув сухим горлом. – Я не помню, как тут оказался.

Дама переглянулась с человечком в бордовом, и тот визгливо заголосил:

– Ох, срочно к лекарю! Ведите же в карету его! Скорее!

Пока Леона под руки тащили куда-то сквозь чащу, шут пропал, и появился, когда ему помогали взобраться на ступеньку богато украшенного завитушками старинного экипажа.

– Это ты ловко придумал, с потерей памяти, – шепнул он, стрельнув глазами в сторону охающей дамочки – лицо у него было пугающе эмоциональным и подвижным, меняясь каждую минуту. – Лошадь в зад ужалил жирный овод, герцог облегчился – нашёлся веский повод.

– Ты всегда несёшь ерунду? – спросил Леон, хотя и так знал, что вопрос звучит глупо. – Можешь объяснить, что со мной стряслось?

Шут выкатил глаза, изображая священный ужас и сочувствие одновременно, они вмиг наполнились влагой:

– Вы в самом деле ничего не помните? О, Господь, как жесток ты к невинным! За что наказан бедный Лойд…

– Нет, стой, стой, – замотал головой Леон. – Не рифмуй, просто поясни, что случилось до того, как я очутился на земле? Я упал с лошади?

– Лойд, ты правда не в себе, дорогой, – заметила обеспокоенно дама, подбирая хвост и садясь рядом на обитое гладкой тканью сиденье. – Ты с ним никогда не разговаривал, как бы он тебя не доставал. А ну прочь! – шикнула на шута и задернула шторку на дверце. – Как он меня раздражает!

– Как его зовут? Как вас всех зовут?

Дама задохнулась от удивления, затем снова сдвинула бровки, постучала в крышу стеком, и экипаж тронулся. Сопровождающие, видимо, поехали верхом, и где-то неподалёку слышалась возня – собаки ломились сквозь кусты.

– Меня зовут Веста, – проговорила дама чуть ли не по слогам. – Моего брата, того, что в бордовом – Вилли. Мы выехали на охоту утром, вы все верхом, а я прибыла на карете, потом пересела на лошадь, я не могу долго сидеть в седле, ты же… знаешь. Твоя лошадь чего-то испугалась и понеслась в лес, мы нашли тебя уже лежащим на земле, а дальше ты уже помнишь.

Леон смотрел на неё выжидающе, и она вздохнула:

– Я твоя невеста. Мы идём под венец в конце этого месяца.

– Какой сейчас год?

У Леона снова пересохло во рту – про путешествия во времени он читал, мог поверить в существование временных петель и порталов – это можно было объяснить даже с точки зрения законов физики – и совсем не хотел оказаться в веке, эдак, шестнадцатом.

– Одна тысяча девятьсот восьмой от Рождества Нанайи, – проговорила Веста, следя за выражением его лица.

– Кто такая Нанайя? – прошептал Леон, и она побледнела, окончательно теряя невозмутимость.

– Лойд! Ты совсем ничего не помнишь?

Посидела, открывая и закрывая рот, потом вытащила из-за расшитого пояса надушенный платочек и принялась обмахиваться им. Леон отодвинул шторку и всмотрелся в скачущие за окном стволы массивных деревьев. Раньше не видел таких – платаны и сосны в одном флаконе.

– Мы находимся на твоих землях, рядом с государством Гредагон, твои земли и соседские называются «Скворечники» – потому что имения у всех небольшие, но густо населенные. Мы с тобой встретились на балу в честь рождения Его Величества Асха Вероодского, занявшего трон соседнего с Гредагоном государства – Мирамисы. Ты в меня сразу влюбился и попросил моей руки, и папенька нас благословил, хотя изначально был против. Вспоминаешь хоть немного?

Леон потёр виски пальцами и закрыл глаза.

– Нет, я совсем…

– Как у вас тут скучно! – в окошко вдруг просунулась голова свесившегося с крыши шута. – Я думал, у вас тут скачки! Ваше превосходительство, отчего же вы даму не утешите? Глазки мокренькие, а между ножек совсем нет.

– Пошел вон! – краснея, натужно воскликнула Веста. – Я скажу отцу, чтоб отослал тебя обратно!

– Как тебя зовут? – заинтересовался Леон, снова попадая в гипнотический плен немигающих глаз.

– Мурена, Ваше дурацкое Превосходительство. Вы, видать, совсем больно приложились, раз забыли мою улыбку.

Шут улыбнулся. Стоит признать, что его оскал, который улыбкой назвать было трудно, Леон точно забыть бы не сумел – тонкие губы растянулись до самых ушей, открывая мелкие остроконечные зубы. А когда эти губы облизал длинный узкий язык, Леон впечатлился так, что потерял дар речи.

– Как ты мне надоел своей болтовней, – протянула жалобно Веста. – Заткнись немедленно! Или я прикажу выпороть тебя на площади в назидание всем болтунам.

– Не имеете на то прав, о прекрасная леди Веста! Я не ваша собственность. А ваш папенька будет огорчён, узнай, что его любимую игрушку подпортили.

Он качнулся назад, будто собираясь исчезнуть, но вместо этого появился снова, влезая в окно и плюхаясь на сиденье рядом с Леоном. Его ноги в остроносых сапогах заняли почти все свободное пространство внизу, и Веста недовольно поджала губы. Дико было смотреть вблизи на блестящие яркие пряди и пересекающий бровь и веко тонкий шрам. Ещё несколько белесых отметин тянулись по шее вниз и исчезали под воротом рубахи с нашитыми разноцветными заплатами. Леон подумал, что сделано это было специально – заношенной одежда не выглядела.

– Я вам песенку спою, мой светлый принц! Хотите? – спросил у него шут и затянул, не дожидаясь ответа:

Ах, люблю я пекаря,

Кузнеца и лекаря.

Пекаря – за булки,

Кузнеца за голос гулкий.

А у лекаря седого…

Покрупней коня гнедого.

Не могу определиться,

Хватит думой изводиться!

Приглашу на вечерок —

Будем думать вчетвером:

Но я сначала с пекарем,

Пока кузнец мой с лекарем.

Голос у него оказался на удивление музыкальный, даже приятный, но Леон его уже не слушал – экипаж въезжал в город. В голове помутилось от увиденного, он даже решил, что каким-то чудом очутился на съемках фильма про средневековье: повсюду грязь, толпы людей, наряжённых в тёмные многослойные тряпки, лошади, тут же на улице чьи-то козы, дети, гоняющие палками колесо от телеги, собаки, веревки с бельём, натянутые в узких проходах между домами… И вонь помоев. Леон как-то сразу догадался, что сотовой связи, канализации и водопровода тут не предвидится.

– Вот дерьмо! – произнёс Леон, у Весты снова вытянулось лицо, став похожим на рыбу, а шут заткнулся, чтобы выдать спустя мгновение:

– Ваше Превосходительство вспомнило наконец, что с ним стряслось? Родные канавы вдохнули в вас жизнь?

– Не совсем, но… Почти.

Когда карета миновала площадь, пересекла аллею, оставив позади кованую ограду, и остановилась на мощённом плитами пятачке перед особняком из тёмного камня, – насчитать можно было около семи этажей – Леону помогли выйти и провели в поразивший его своими размерами зал. Тут-то он наконец увидел своё отражение в ростовом зеркале, которое располагалось напротив кресла, куда его усадили. Сначала не поверил глазам – о такой внешности только мечтать и можно было. Он и мечтал. Мужественное лицо с твёрдыми линиями, прямой нос, светло-карие, тёплые глаза, густые тёмные, короткие волосы. К этому прилагались классические нюансы мужской харизмы в виде широких плеч и крепких бёдер.

– Вытяните, будьте добры, ногу, я её ощупаю, – проговорил пришедший старикан в круглых очках, и Леон послушно уложил ступню на придвинутую скамейку.

Что же случилось? Что же с ним случилось?

Старикан бубнил, намазывая ноющую лодыжку в закатанной штанине чем-то дурно пахнущим, Веста, отойдя к окну, давала указания девушке в белоснежном чепчике что-то принести, шут сидел, развалившись в кресле, и лениво покачивал зажатым между пальцами бубенцом шапки. Леон лихорадочно соображал, вспоминая все, что знал до этого.

Он помнил, что теория относительности Эйнштейна позволяет на околосветовых скоростях сжимать и растягивать время, чем в фантастике с удовольствием пользуются, описывая перемещения во времени. Помнил, что «парадокс близнецов» гласит: если долго носиться по космосу на околосветовой скорости, за год-другой таких полётов на Земле пройдёт пара веков. Что перемещения во времени теоретически возможны, если представить, что время – это прямая, и точки на ней равноудалены и находятся на одной плоскости. Даже у Марка Твена была история, где янки получил ломом по голове и оказался при дворе короля Артура. Но Артур был. А тут какая-то Нанайя, Гредагон, «Скворечники».

– Что вы помните последним? – спросил старикан, и Леон представил обледеневшую парковку, по которой он шёл к машине. Как поскользнулся и упал, и боль в затылке была резкой и оглушающей.

– Как очнулся в лесу, – ответил он, и старикан зашевелил бровями, повернувшись к Весте:

– Плохи дела. Мозгу отшибло. Нужен покой, тёплое питье и священник, пусть читает на выздоровление.

– Ужасно! – воскликнула Веста, терзая платок. – Неужели память так и не вернётся?

– На все воля божья! Могу поставить банки на спину.

– Нет, спасибо, – воскликнул Леон, стараясь избежать подобной участи. – Можно мне прилечь?

– Конечно, милый, – засуетилась Веста, подхватывая его под локоть. – Идём в твою спальню.

– Вы же помните, прекрасная леди Веста, что вам нельзя входить в покои Его Превосходительства, пока вы не вступите в законный, одобренный церковью, брак, – подал голос шут. – Позвольте мне проводить его Превосходительство. Вдруг он забыл, как пользоваться членом, и окропит своей благородной струёй не тот горшок.

– О, ты, конечно, любого научишь пользоваться им, как считаешь нужным, – проговорила Веста с явным презрением. – Шут, не выводи меня сверх меры, иначе я скажу отцу.

Мурена пружинисто поднялся, будто выскочил из коробки-сюрприза, отвесил поклон, сняв шапку и подметя хвостами пол, затем вновь напялил её, в этот раз неровно, и взмахнул рукой в сторону лестницы в противоположной части зала.

Леон, оглянувшись на Весту, двинулся в указанном направлении, разглядывая по пути гобелены и портреты благородных особ в золоченых рамах. Ступеньке на десятой скакавший впереди шут резко затормозил, и Леон врезался в него.

– Месяц ты протянешь, – сказал шут, становясь серьезнее и взрослее лет на десять – наверное, это и было его настоящее лицо, и выглядел он сейчас на все тридцать. Как и Леон. – А потом что?

– Я в самом деле ничего не помню, – ответил Леон со всей искренностью. – Ни-че-го.

– Ты, Лойд, мерзкая брехливая ублюдина. Даже если ты вдруг чудесным образом растерял мозги, то я все помню. И что со мной делал – поминутно. Поэтому при мне можешь не стараться.

Леон прошёл в спальню – вся его прежняя квартира была как эта комната, и за вход сюда можно было брать деньги, как за посещение музея. Он такого богатого убранства не видел и увидеть когда-либо не ожидал. Опустился на кровать под балдахином, осмотрелся и перевёл взгляд на замершую в проёме фигуру Мурены. Тот вновь оскалился:

– А актерские способности есть, не спорю, Ваше Превосходительство. Какое удивление на вашем светлом лике!

Леон ответил:

– Оставь меня одного, пожалуйста.

Спускаясь вниз, в трапезный зал, где слуги уже допивали свою брагу на хмельном меду, чтобы разойтись на ночлег, Мурена размышлял, сообщать о «неожиданной» потере памяти сразу или ещё выждать. Все-таки герцог его удивил такой не картинностью реакций, что он сам был готов купиться на это. Но его ведь затем и послали – чтобы развлекать домочадцев герцога и докладывать о любых странностях.

А странности бы появились в любом случае, поскольку герцог, по пьяни распечатавший единственную дочку Его Величества Освальда, жениться не хотел. Это значило бы, что его вассальство и большая часть имения передавалась в распоряжение королю Освальду и власть его, прежде номинальная, становилась фактической в герцогстве Лойда Адонского. Это значило бы, что власть Гредагона начала бы проникать в независимые прежде «Скворечники», и все семь герцогств начнут постепенно переходить во владение короля. Сдастся Лойд – прогнутся и остальные. Мурена, который был обязан королю жизнью, должен был проследить, чтобы союз состоялся. Однако церковь не узаконит брак герцога, не будь тот «в трезвом уме и светлой памяти».

– Эй, малой! – Мурена свистнул, подзывая сидящего за столом мальчишку, помощника конюха, которого прозвали Чибиком и к помощи которого прибегал, когда нужно было отослать весточку Его Величеству. – Я тут начеркал пару слов, смотайся в гости.

– Это ж три дня езды, – приуныл тот, вытирая рот рукавом. – Завтра с утра выйду.

Мурена вложил в протянутую ладонь шар-послание, который раскрыть мог только тот, кому оно предназначалось – магия всегда чутко реагировала и не давала сбоя. Конечно, там, в Некроземлях, откуда Мурена был родом, давным-давно научились пользоваться порталами для кратковременных перемещений в пространстве, здесь же приходилось передавать новости по старинке, с гонцами, и это затрудняло его задачу.

– Что тут у вас, свиные рульки? – поморщился он, приближаясь к столу. – Мерзость какая, дайте и мне. Слыхали, что герцог наш мозгу отшиб на охоте?

– Да ты что?! – оживились за столом. – Как так?

– Сдаётся мне, свадьбы не будет, а нашему Превосходительству снесут башку гильотиной за попытку надурить Его Величество, – шут подтянул к себе блюдо с кусками жареного мяса. – И я очень удивлюсь, если этого не случится.

2

========== 2 ==========

Смеркалось.

Леон сидел, судя по затёкшим конечностям, не один час, смотрел в застекленное витражом окно и думал о том, что делать дальше. Выходило, что барахтаться, как лягухе в молоке.

В окне имелось стекло – это плюс, и это первое, о чем он подумал совсем осознанно, а не потоком типа «дерьмо, вот дерьмо, туфли, домашние туфли, я же сижу в ботинках, кровать мягкая, этаж, наверное, третий, а может пятый, лошадь ржёт, почему она ржёт, видать, есть конюшня, главное, чтоб никто не приперся, а шут хоть и зубастый, но харизматичный, и ноги длинные, и глаза бесподобные, но зубастый, и бок, сука, болит, и нога, и воняет».

В окне имелось стекло – это плюс, как и то, что попал он в самое удачное тело из всех возможных. С хорошей мускулатурой, смазливой мордой, с целыми и белыми зубами – тут это было несомненным достижением. В тело целого ГЕРЦОГА – а это значило, что о еде и прочих нуждах можно не беспокоиться. Это был еще один плюс. Просто огромный.

Мир, в коем он очутился, правда, не баловал прогрессом и застрял где-то в позднем средневековье с видимыми отличиями, присущими иной цивилизации, со своей флорой и фауной. Наверняка со своими социальными установками и принятыми моделями поведения. Перепалки шута с Вестой наталкивали на мысль, что об однополых отношениях тот явно что-то знал, раз подшучивал на этот счёт, а значит, что за случайный заинтересованный взгляд член Леону не отрежут.

О попаданцах в иные миры он много читал, потому знал – раз он тут, то его собственное тело занял граф. Герцог, точнее. И, скорее всего, обратно не вернётся, поскольку перемещение произошло не благодаря магическому ритуалу или иному вмешательству извне, а благодаря действию потусторонних сил. В частности, Бога, которого Леон так экспрессивно облаял перед тем, как шибануться башкой. Это означало, что обратно, в то отёкшее и грузное тело его никто не вернёт, а он и не хочет – успел за короткое время привыкнуть к ощущению легкости и силы.

Леон встал, подошёл к зеркалу у окна, ещё раз глянул на себя, выпрямившись, ощупал твёрдую челюсть, грудные мышцы, повернулся боком, чтобы осмотреть и заднюю часть. Потрогал ягодицы – упругие, крепкие. Потом, как поражённый громом, отщелкнул оловянную пуговку на штанах и оттянул их вместе с подштанниками, заглядывая в поросль тёмных завитков и облегченно вздыхая – член тоже приятно поражал своими размерами.

– Простите, господин, я не знала, что вы заняты, – торопливо пробормотала очутившаяся рядом девчонка с подносом, и Леон вздрогнул. – Хозяйка велела принести вам ужин. Вы не включали светильники, мы беспокоились.

– Я не нашёл свечей, – сказал Леон, оглядывая заставленный едой поднос и сглатывая слюну.

– Вы хотите ужин при свечах? – отозвалась служанка. – Я могу поискать в кладовке. Или вы забыли и…

Наслушавшись, скорее всего, разговоров про герцога, которому отшибло мозгу, она посмотрела на него с сочувствием. Затем хлопнула в ладоши, подняв их над головой, и под потолком загорелись три крупных шара, похожих на китайские фонарики. Свет от них ложился равномерно по всему помещению, Леон уставился на них, подавляя в себе желание выразить восторг нецензурно.

– Если понадоблюсь, звоните в колокольчик, – произнесла служанка, закрывая за собой дверь.

Леон накинулся на запечённое с картошкой мясо с жадностью, ощутив себя внезапно голодным. Картошка тут росла – тоже плюс, как и то, что мясо было вполне определяемого происхождения, свинина. Вкусно приготовленная, с зеленью и специями. После ужина, который запил разбавленным вином, – кислым, что зубы сводило, но вполне сносным, – Леон открыл дверь в помещение, названное про себя «ванная», где имелась ванна, напомнившая элитное джакузи из красного дерева, ещё одно ростовое зеркало и помещающийся рядом красивый столик с тазом и кувшином. Стало быть, раковина. Унитаза не нашлось.

Леон, скрепя сердце, вернулся в комнату и заглянул под кровать, обнаруживая белоснежный, украшенный росписью и фамильным гербом, горшок с ручкой.

– Ваше Превосходительство уже понял, что нужно делать с этим предметом искусства? – раздался позади голос шута. – Если нет, то ваш верный слуга готов вам пояснить. Только направить не смогу, простите, я брезгливый, только после купания.

Леон запихнул горшок подальше и поднялся, понимая, что дверь лучше запирать, если ему захочется продолжить свои исследования. Шут сидел в кресле боком, перекинув обе ноги через подлокотник и смотрел на него с ленивым ожиданием.

– Послушай, ты должен мне все объяснить, – сказал Леон, опускаясь на край кровати напротив и по-привычке широко расставляя ноги, подавшись затем вперёд. Живота не было, потому эта поза теперь стала комфортной. – Я забыл абсолютно все, что касается и меня лично, и мира в целом.

– Брехливая ублюдина, – повторил Мурена, не сводя с него глаз, и когда он смотрел так, насквозь, становилось не по себе. – Заливай, послушаем.

– Пожалуйста, – сказал Леон. – Или я отправлюсь на поиски того, кто сможет. У вас есть тут кто-то типа алхимика, звездочёта? Какие-нибудь… ученые?

– Кто? – зрачки в бирюзе расширились, причём правый стал заметнее больше левого. – Их же всех в прошлом году на дыбу подвесили за пророчества о падении небесного камня.

– Астероида? – подсказал Леон, и шут картинно вздохнул: – Герцог наш совсем скатился, отупел и чушь несёт…

– Стой, я понял, понял! Нет больше алхимиков и звездочетов… Как тогда работают эти шары? Кто владеет магией?

Мурена вскинул голову и глянул на потолок:

– Это же услуга. Если у тебя есть золотые, ты приглашаешь на дом ведающего человека, который создаёт заклинание, работающее многие годы – будь то светильники, борьба с грызунами, ещё что… Это же ремесло, Ваше Превосходительство, не огорчайте меня своим неумелым враньем.

– Я не вру. Клянусь тебе. Я чувствую себя глупо, растерянно и просто ужасно, на самом деле.

– И именно поэтому ты, видимо, вообще со мной разговариваешь. За минувший год мы с тобой перекинулись парой слов, и то только потому, что ты лично меня высек кнутом.

Леон в замешательстве нахмурился:

– По какой причине это произошло?

– По причине? – тёмные, не в цвет волос, брови Мурены приподнялись насмешливо. – Если у человека есть титул, то причины не требуется. Ты сделал это потому, что захотел. Потому, что я послал тебя при всём дворе, когда ты намекнул, что я ещё и шлюха без роду и племени. Может и так, но… Дальше тоже не помнишь?

– Не помню.

– Дальше совсем не интересно – это так не благородно, когда тебя секут на конюшне рядом со стойлом. Некрасиво, втихую, при всём дворе было бы драматичнее. И помощь друзей, которые меня держали, не понадобилась бы. Но если бы я тогда рассказал Его Величеству, то потерял бы прекрасную возможность наблюдать, как ты вертишься ужом на жаровне, пытаясь избежать свадьбы. О, я бы многое потерял, поверь мне, светлый принц!

Герцог определённо был большой мудак – и сомневаться не стоило. Леону предстояло узнать ещё многое, и это многое его страшило.

– Извини, – произнёс он. – Я не помню этого, но этот поступок меня не красит. Извини, что причинил тебе страдания.

Шут, растёкшийся в кресле, мигом стал собранным и произнёс:

– Поклянись душой Нанайи, что говоришь честно.

– Клянусь душой Нанайи, что говорю честно, – повторил Леон. – Да кто это такая, ваша Нанайя?

Герцог мог врать столько, сколько заблагорассудится – то есть постоянно, но никто и никогда не поклялся бы в такой пустяковой вещи душой Нанайи, ведь это была клятва первобогиней, сотворившей мир, а она, живущая в каждом вдохе всего сущего, чутко прислушивалась к упоминанию своего имени. И наказывала тех, кто использовал его в угоду себе. Герцог, посещающий молебны и служения, приносящий десятину и устраивающий праздники в честь первобогини, никогда бы не поклялся священным именем, не будь уверен в своей клятве. В самом деле он ничего не помнил. Но надолго ли?

О доверии речи не шло – рубцы от ран на спине ещё не зажили полностью, но в то, что герцог забыл многие события своей жизни и истории в целом, уже верилось.

– Две тысячи лет назад Нанайя, спустившаяся из небесной тверди, принесла в наш мир семена жизни, – сказал Мурена, усаживаясь прямо, лицом к лицу. – Так появились мы и все, что может дышать. Отдав всю энергию на устройство мира, Нанайя умерла – её тело стало пустым, как скорлупа, его покрыли воды Мотылькового моря, а скелет стал скалами к югу от Некроземель и Песков – когда-то там располагались цветущие равнины, но некромаги, вытягивающие силу из всего живого и мертвого, превратили их в пустыни.

– Красивая легенда, – произнёс Лойд с усмешкой.

– Это не легенда, – Мурена внимательно вгляделся в его лицо, пытаясь уловить следы фальши. – Нанайя была демиургом – она отдала всю себя, чтобы мы могли рождаться и перерождаться на этой земле. Так делают все демиурги – отдают физическое тело, чтобы жить во всех, кто родится после. Она и в тебе, и во мне… Но не суть, верно, Ваше Превосходительство? Вас ведь интересует Ваше положение? Итак.

Мурена провёл языком по нижней губе, – привычка того чудовища, часть которого вросла в него, – пробормотал под нос пару рифм и тут же соорудил из них историю:

– Повстречался герцог как-то с королевской дочкой,

Перекинуться в картишки решили темной ночкой.

Как же даме отказать, как остаться честным?

Был ведь герцог-зайка наш шулером известным.

Испытал на даме он все свои уменья,

Только ночка та теперь отберет именья.

Королевская дочурка оказалась ушлой,

Какой бы с виду не казалась премилой и воздушной.

Коль она женой не станет в срок,

Заплатит герцог наш оброк:

Покатиться головушке с плахи,

Прямо в руки кухарке-неряхе.

– Если я не женюсь, – проговорил Лойд с расстановкой, – то меня казнят?

– Ну да, доченька-то была неопыленной розой, – протянул Мурена. – Либо предыдущий садовник знал способы сорвать цветочек так, чтоб весь куст казался нетронутым. Но попадается ведь всегда тот, кто последний опылял, согласны со мной, Ваше Превосходительство? Потому попались вы. У Его Величества власть только номинальная в этих краях – объединённая армия Семи Герцогств сильнее одной королевской, поэтому он стремится распространить свою власть дальше Гредагона. А как ещё заручиться поддержкой соседей, как не заключить с ними союз родственный? Выдаст дочку за тебя, разгильдяя, потом пристроит сына в руки леди Брузы, земли которой так же огромны, как наша вторая Луна, и все.