Текст книги "Тайны "Императрицы Марии""

Автор книги: Влад Виленов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

ЗАБЫТАЯ ТРАГЕДИЯ СЕМНАДЦАТОГО ГОДА

Ужасна смерть была… о ней лишь вы молили,

Прощаясь и спеша страданья прекратить, —

С слезами на глазах товарищей просили

Друг другу пулю в лоб немедленно пустить…

Из старой матросской песни

Эта трагедия остается не известной для России и сегодня, как оказалась преданной забвению в далеком от нас 1917 году. Подводная лодка Балтийского флота АГ-15 погибла в результате катастрофы 8 июня 1917 года вместе с 18 членами своего экипажа. Как это обычно бывает, в этой истории, в той давней трагедии в единое целое сплелись преступная халатность и невероятный героизм, отчаяние и надежда.

Россию било в лихорадке революций. К лету 1917 года уже пала Рига, фронт медленно катился к Петрограду. Армия не желала больше воевать до «победного конца». На лето планировалось контрнаступление, но особых надежд на его победный исход не было. Солдаты большую часть времени митинговали. Не спасали положения и учрежденные «батальоны смерти» из георгиевских кавалеров. Не простой была обстановка и на Балтийском флоте. Уже остались позади массовые убийства офицеров в дни «великой бескровной» Февральской революции, героический Брусиловский прорыв и подвиг канонерской лодки «Сивуч» в Рижском заливе. Корабли Балтийского флота еще выходили в море, но митинговали на них, пожалуй, еще больше, чем в армии. Это было безумием, но изменить ничего уже было нельзя. Разумеется, матросы, проводящие все свободное время на бесконечных митингах и заседаниях, служили уже далеко не столь прилежно, как при «проклятом царизме». Халатное отношение к службе рано или поздно, но должно было неминуемо привести к трагедии, и это случилось.

НОВОЕ ПОПОЛНЕНИЕ

С началом Первой мировой войны оказалось, что, несмотря на все усилия в России, по существу, нет подводного флота. Те немногие подводные лодки, что находились в составе Балтийского и Черноморского флотов, могли рассматриваться если не как музейные экспонаты, то как сугубо учебные корабли. Выпускать их в боевые походы было равносильно самоубийству. Несмотря на это, балтийские субмарины честно несли дозор на входе в Финский залив. Немудрено, что в первые годы войны никаких побед у балтийских подводников просто не могло быть. Однако все должно было измениться с вводом в строй новых подводных лодок типа «Барс». Но заложенных на отечественных верфях новых субмарин было уже явно недостаточно для все более увеличивающихся масштабов подводной войны. И тогда было принято решение о закупке у союзников первой партии в пять субмарин только что начавшей строиться серии подводных лодок типа АГ («Американский Голланд»).

Американская сторона обязалась построить лодки на своей верфи в Ванкувере и доставить в разобранном виде во Владивосток. Окончательная сборка предполагалась на заводе «Ноблесснер». МГШ признал целесообразным приобретение лодок этого типа. Однако, учитывая, что завод «Ноблесснер» в указанный период строил подводные лодки типа «Барс» и не справлялся с установленными сроками, по результатам проведенного конкурса сборка американских лодок была поручена Балтийскому заводу. Контракт на поставку первых пяти лодок был заключен 18 августа 1915 года. Это были лодки системы «Голланда» типа «602-F». Сдача первых трех лодок планировалась в апреле, двух остальных – в мае 1916 года.

Во Владивосток лодки были перевезены на трех пароходах. Из Владивостока секции лодок были перевезены по железной дороге в Петроград, на Балтийский завод.

Сборка лодок началась 2 апреля 1916 года. В ходе работ выяснилось, что предварительно оговоренные в контракте монтаж и пригонка частей корпуса и оборудования в США не производились. Пришлось по месту выполнять пригонку заготовленных секций, т. е. выполнять не только сборку, но и вести обычные судостроительные работы. На воду лодки были спущены с помощью крана в августе 1916 года. Испытания проводились в Кронштадте, Бьерке-Зунде и Ревеле под руководством американских инструкторов и завершились успешно. Вместе с тем, комиссией были отмечены и недостатки проекта – подвсплытие лодки после торпедной стрельбы, ненадежная работа американских лагов, неудовлетворительная обитаемость. В строй лодки вступили в сентябре – ноябре 1916 года. Отмеченные при сдаче недостатки устранялись в зимний период на ревельском заводе «Ноблесснер». Все пять лодок базировались на специально оборудованный транспорт «Оланд». 8 июня 1916 года все лодки были включены в списки судов флота под литерно-цифровыми обозначениями: АГ-11, АГ-12, АГ-13, АГ-14, АГ-15.

«Американские Голланды» были для своего времени вполне совершенной подводной лодкой. Они значительно выигрывали даже в сравнении со знаменитыми отечественными «барсами», которые, не имея межотсечных переборок, гибли при малейшем повреждении.

Лодки АГ были однокорпусными. Корпус их имел круговое сечение почти по всей длине, а эллиптическая форма кормовой оконечности придавала ему каплевидную форму. В верхней части корпуса «Американских Голландов» была установлена надстройка с палубным настилом, переходящая у ахтерштевня в гребень. В этой настройке размещались заваливающиеся носовые горизонтальные рули, шпили подводного и надводного якорей, газоотводы двигателей и сигнальный буй с телефоном. Боевая рубка, расположенная над центральным отсеком, имела верхнюю и нижнюю крышки, что позволяло использовать ее в качестве шлюзовой камеры для выхода подводников из лодки в аварийных ситуациях. Все лодки АГ были оборудованы двумя перископами, один для наблюдения из центрального отсека, второй – для наблюдения из рубки, что было по тем временам настоящим «ноу-хау». На ходовом мостике между тумбами перископов «Голландов» была установлена труба подачи воздуха к дизелям в бурную погоду или при движении в позиционном положении. Управление заглушками трубы осуществлялось из рубки. В нижней части корпуса имелся коробчатый киль, выполнявший роль главной осушительной магистрали. Прочный корпус «Голландов» был разбит водонепроницаемыми переборками на четыре отсека. При этом в трех отсеках, кроме центрального, имелись выходные люки и удлиненные комингсы для обеспечения аварийного выхода подводников. Система погружения лодок типа «АГ» состояла из восьми заполнявшихся самотеком балластных цистерн, оборудованных кингстонами и клапанами вентиляции. Главные балластные цистерны располагались в оконечностях и в средней части внутри прочного корпуса. Это хотя и потребовало увеличения диаметра прочного корпуса, но зато ускорило процесс погружения и улучшило внутреннее размещение. Управление лодкой было сосредоточено в центральном посту, Кроме этого, была предусмотрена и возможность управления из рубки. Кормовые горизонтальные рули располагались за винтами, что увеличило их эффективность. В целом, проект АГ оказался настолько удачным, что последние его представители приняли активное участие в Великой Отечественной войне и даже записали на свой боевой счет несколько побед.

Что касается АГ-15, то она была построена на судоверфи «Бэрнет Ярд» в Ванкувере (Канада) и предназначалась первоначально для ВМС Великобритании. Однако 18 августа 1915 года АГ-15 была приобретена заводом «Ноблесснер» по заказу Морведа России. В том же году в разобранном виде доставлена морским путем во Владивосток, а оттуда по железной дороге на Балтийский завод в Петрограде для достройки. 2 апреля 1916 года АГ-15 перезаложили на Балтийском заводе. 4 июня 1916 года АГ-15 была зачислена в списки кораблей Балтийского флота и в сентябре того же года спущена на воду.

14 октября —14 ноября 1916 года подводная лодка прошла сдаточные испытания в Кронштадте, Бьерке-Зунде и Ревеле. В связи с тем, что переход из Петрограда в Ревель осуществлялся только военной командой, по ходатайству флота на еще не принятой официально в состав флота лодке 30 октября 1916 года был поднят Андреевский флаг. Война диктовала свои условия ввода в строй новых боевых кораблей. 1 ноября 1916 года АГ-15 вступила в строй. Лодка начала кампанию в составе 4-го дивизиона дивизии подводных лодок Балтийского моря. Зиму с 1916-го на 1917 год АГ-15 провела на заводе «Ноблесснер» в Ревеле, где устранялись недоделки, отмеченные при проведении сдаточных испытаний. Там экипаж субмарины пережил Февральскую революцию и вволю наслушался революционных речей на бесконечных митингах. Впрочем, более половины команды составляли уже походившие в боевые походы матросы, которые к речам агитаторов всех мастей относились куда более сдержанно, чем их тыловые собратья.

30—31 мая 1917 года подводная лодка успешно совершила свой первый практический выход в море. В июне 1917 года наконец-то официально вступившая в строй АГ-15 отрабатывала учебные задачи и активно готовилась к первому боевому походу. Команда лодки к этому времени была частично раскассирована по другим субмаринам, но все еще в своей основе состояла из опытных матросов. Командир лейтенант Михаил Максимович был назначен на эту должность совсем недавно, в январе 1917 году. Именно для приобретения командиром навыков управления лодкой и были организованы тренировки АГ-15 по погружению. Предполагалось, что они займут несколько дней, после чего АГ-15 отправится на боевые позиции. Старшим офицером АГ-15 был Константин Людвигович Матыевич-Мациевич, окончивший Морской корпус в 1911 году и произведенный в лейтенанты в январе 1915 года. Из офицеров АГ-15 он был наиболее подготовлен как подводник, так как окончил курсы офицеров-подводников и имел опыт боевых походов.

НИЧТО НЕ ПРЕДВЕЩАЛО БЕДЫ

Был обычный день 8 июня 1917 года, когда неподалеку от Ревеля, на рейде острова Аюм подводная лодка АГ-15 с утра отработала несколько погружений и всплытий, а к полудню подошла к борту своей плавбазы «Оланд», чтобы накормить команду горячим обедом С утра лодка отрабатывала учебные погружения, в целях тренировки команды после обеда командир АГ-15 лейтенант Максимович планировал продолжить обучение своих подчиненных.

– Константин Людвигович! – предупредил он своего старшего офицера, лейтенанта Матыевича-Мациевича – Чтобы не терять время понапрасну, прикажите все механизмы оставить готовыми к погружению. Как отобедаем, так и продолжим тренировку!

– Хорошо, Михаил Михайлович! – отозвался тот. – Все сделаем!

Отдав соответствующие приказания, старший офицер вызвал кока, матроса Богданова:

– Что у нас на обед?

– На первое борщ с мясом, на второе – макароны по-флотски, на третье – компот!

– Как будет готово, сразу накрывай! – распорядился Матыевич-Мациевич.

Обедали быстро. Несмотря на наступавший революционный хаос, подплав еще неплохо снабжали продуктами и подводники имели вдоволь и мяса, и овощей, и белого хлеба К тому же обстановка на подводных лодках всегда была куда более демократичной и офицеры питались вместе с командой.

После обеда АГ-15 отошла от борта плавбазы. Старший офицер, как и положено, запросил старшин отсеков о герметичности отсеков. Принял доклад о готовности к погружению. Увы, это не соответствовало действительности. Между тем, пока лодка стояла у борта, кок Степан Богданов, которому стало жарко у камбузной плиты, открыл люк третьего отсека и совсем забыл об этом. Старшине отсека он доложил, что все задраено. Именно эта халатность и стала прологом трагедии.

– Заполнить цистерны главного балласта! – скомандовал лейтенант Максимович.

Лодка начала быстро погружаться, но, едва верхняя палуба скрылась под водой, все находящиеся в третьем отсеке услышали шум вливающейся воды.

– В лодку поступает вода!

Все решали мгновения. Командир немедленно бросился к люку, через который водопадом вливалась вода, и пытался его закрыть, но не смог преодолеть сопротивление воды. Лодка продолжала погружаться, и поток воды с каждой минутой нарастал. Тогда Максимович выскакивает наверх через рубочный люк, чтобы попытаться закрыть люк третьего отсека сверху. Это ему вроде бы удалось, люк закрылся, но, увы, неплотно, так как перекладина попала между крышкой и комингсом. Так как лодка все еще погружалась, то к этому времени рубку уже начало захлестывать водой. Командир был просто смыт за борт.

У находящихся на борту плавбазы и наблюдавших за погружением подводной лодки увиденное вызвало настоящий шок. И было от чего! Вначале, как и было предусмотрено, АГ-15 начала погружаться на малом ходу в двух кабельтовых от борта плавучей базы. Затем неожиданно из ее рубки выскочили два человека и бросились в воду. Следом за ними показалась фигура командира, который бегал по палубе уходящей в воду субмарины, что-то кричал и махал руками. Было совершенно ясно, что на лодке произошла катастрофа.

В Российском государственном архиве Военно-морского флота хранится дело № 59, имеющее название «Авария подлодки АГ-15 на Люмском рейде 8—19.6.17. В деле имеется донесение начальника 4-го дивизиона дивизии подводных лодок Балтийского моря капитана 2-го ранга Забелина «Об аварии ПЛ «АГ-15» 8 июня 1917 года»:

«8 июня 1917 года, в 14 часов 25 минут ПЛ АГ-15 отошла от борта транспорта «Оланд» и пошла на практическое погружение. Предполагалось произвести срочное погружение с хода, заполнив сразу все системы и пользуясь произведенной утром дифферентовкой. В 14 часов 35 минут было замечено, что лодка идет с очень сильным дифферентом на корму. Через несколько мгновений наверху появился один человек, за ним еще трое. Один был в белом и сильно махал руками. Видно было, как лодка продолжает погружаться, причем дифферент на корму увеличивается. Лодка шла полным ходом, разворачиваясь носом на минный заградитель «Ильмень». Я сошел на АГ-11, где отдали концы и пошли полным ходом к подводной лодке АГ-15, чтобы попытаться оказать ей помощь. Мичману Иорку (с АГ-12) приказал с «Ильменя» нашифровать телеграммы о случившемся Комфлоту (командующему Флотом Балтийского моря контр-адмиралу ДН. Вердеревскому. – Авт.),Наподиву (начальнику дивизии подводных лодок Балтийского моря, капитану 1-го ранга П. П. Владиславлеву. – Авт.),Начальнику Або-Оландской укрепленной позиции и в Ганге. И это время лодка совершенно погрузилась и люди, бывшие наверху, оказались в воде. Трое из них, командир лодки лейтенант Максимович, боцман Рева и рулевой Пырьев, были подобраны немедленно подошедшими шлюпками с «Ильменя» и «Оланда», а штурманский офицер лодки, прапорщик Петерс, не умевший плавать, утонул раньше, чем к нему успела подойти шлюпка. Сейчас же после погружения на поверхность вышел большой пузырь воздуха. Поставили вешку и буек на этом месте; в 15 часов 15 минут – второй пузырь. В 15 часов 19 минут была послана весьма срочная телеграмма начальнику службы связи и в штаб дивизии подводных лодок с просьбой выслать спасательные средства и водолазов. В 15 часов 26 минут я телеграфно донес о случившемся начальнику дивизии.

Одновременно транспорту «Оланд» было мною дано приказание сняться с якоря и стать у места лодки, дабы немедленно же использовать имеемые средства для спасения. Водолазный аппарат погрузил на катер службы связи, который и шел к буйку с водолазами «Оланда». Скоро прибыли водолазы с «Ильменя». Я предложил взять строп в отверстие форштевня и, взяв за него якорный канат «Оланда», и за кормовой лодочный рым на кормовую лебедку выбрать их, насколько возможно, и отбуксировать лодку на мелкое место. Из слов командира лодки выяснилось, что лодка начала погружаться, имея не закрытый третий люк. В него полилась вода. Командир, полагая, что просто плохо задраили люк, не отрываясь от перископа, крикнул «Поджать!», но, услышав за собой шум льющейся воды, заглянул в третий отсек, в котором уже никого не было. Вода хлестала полным ходом. Тогда, крикнув старшему офицеру продувать все цистерны и идти к берегу, чтобы в случае крайности выброситься на мелкое место, он полез сам закрывать люк. Нащупав люк и видя, что сил закрыть его не хватает, лейтенант Максимович вылез наверх, желая захлопнуть люк ногами. Он не уверен, удалось ли ему сделать это, так как от хода его прижимало к кормовой стойке надстройки. Лодка все более погружалась, и ему пришлось совсем вылезть наверх, где в это время уже были прапорщик Петерс, боцман и рулевой, а вслед за этим все очутились в воде и были подобраны».

В 1921 году известный писатель-маринист А. С. Новиков-Прибой решил написать повесть о подводниках Первой мировой войны. Ключевым моментом повести должна была стать история затопления подводной лодки и спасения из нее моряков. По воспоминаниям Новикова-Прибоя, ни одно из его произведений не давалось ему столь мучительно. За основу истории о спасении подводников с затонувшей субмарины писатель решил взять уже позабывшуюся к тому времени историю аварии АГ-15. Для того чтобы повесть выглядела реалистичней, Новиков-Прибой приехал в Кронштадт, где встретился с непосредственными участниками тех трагических событий и даже с выжившими подводниками АГ-15.

Повесть Новикова-Прибоя «Подводники», разумеется, произведение художественное, в ней АГ-15 переименована в «Мурену», изменены в повести и фамилии участников реальных трагических событий, но Новикову-Прибою удалось передать главное – чувства и ощущение людей, оказавшихся в затонувшем стальном гробу.

А потому предоставим слово знаменитому писателю: «Тихое утро. Небо – голубая бездна. Море– отполированный хрусталь. Неподвижный воздух накаляется зноем «Мурена» идет ровно, послушно, огибает суда Выходим за каменный мол. Начинается поле минного заграждения. Приходится идти по фарватеру и постоянно поворачивать то вправо, то влево. На рубке стоят офицеры. Командир, как всегда, серьезен и сосредоточен. Старший офицер Голубев улыбается утреннему солнцу. Минный офицер почему-то оглядывается на берег. Крутом столько света и блеска, а в измученной душе моей глухая полночь. Я стою на верхней палубе и не слушаю, о чем говорят другие матросы… «Мурена» острым форштевнем разворачивает хрусталь и все дальше уходит от гавани. Начинаем приготовляться к погружению – задраиваются люки. Я спустился внутрь лодки. Пахнет жареным луком Это Камбузный Тюлень что-то готовит на своей электрической плите. После вчерашней пирушки он распух, точно от водянки, глаза кровью налиты.

– Как дела?

– Дела, как сажа бела, и сам чист, как трубочист. Башка трещит, точно в ней дизеля поставлены. А опохмелиться нечем

Камбузный Тюлень вдруг завернул художественно забористую ругань. Оказалось, что он по ошибке бросил перец в компот. Засуетился, схватил кастрюлю, но тут же столкнул.

– Уйди, пока не огрел чем-нибудь по башке! – кричит на меня и еще пуще ругается.

Матросы смеются. Прохожу за непроницаемую перегородку, в свое носовое отделение. Зобов мрачен и часто глотает воду.

Залейкин стоит перед зеркалом и той же щеткой, которой он чистит сапоги, приглаживает маленькие усики и прямой пробор на голове. Поучает команду:

– Если хочешь иметь хорошую жену, то выбирай ее не в хороводе, а в огороде

Смех других меня только раздражает. Гул и стук дизелей точно оборвался. Лодка движется при помощи электромоторов. Балласт принят частично. Идем в позиционном положении, имея самую малую плавучесть. В тишине слышен сердитый шепот:

– Анафема! Людей хочешь чадом отравить!

Я догадываюсь, что это кто-то обрушивается на кока. И опять тихо, как в пустом храме Только из машинного отделения доносится дрожащий ритм моторов. Лодка, герметически закупоренная, продолжает свой путь. По переговорной трубе долетает до нас распоряжение увеличить балласт концевых цистерн. Засвистел воздух, яростно захрипела цистерна, глотая соленую воду. А вслед за этим в лодку ворвался другой шум – шум грохочущего потока. С ним смешался крик, вой людей. Ничего нельзя разобрать. В носовое отделение, за непроницаемую перегородку, врывается несколько матросов и старший офицер. Мокрые все, с искаженными лицами. Торопливо задраивают за собой железную дверь, точно от напавших разбойников. А за нею раздаются выстрелы. Кто кого бьет? Почему?

Я застыл на месте, раздавленный катастрофой. У других втянутые в плечи головы, точно в ожидании неизбежного удара Чувствую, как уходит из-под ног палуба. Это «Мурена» опускается в бездну. Все быстрее и быстрее. Проваливается в пучину, словно брошенный кусок железа. Я набрал полную грудь воздуха и не дышу. А вода продолжает врываться внутрь лодки, грохочет и рычит, как водопад мощной реки. Увеличивается тяжесть нашего суденышка. И сам я будто наливаюсь свинцом. Ноги прилипли к палубе – не сдвинуть их. Ах, скорее бы прекратился этот оглушительный рев потока! Я ничего не могу сообразить. Мне кажется, что гибнет мир, с треском и гулом проваливается куда-то земля».

ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЕ

Тем временем внутри лодки события разворачивались стремительно. Боцман Рева и штурман лодки, прапорщик по Адмиралтейству Борис Петерс, успели выскочить через люк, часть команды перебежала в машинный отсек и там задраилась. Остальную команду старший офицер Мациевич успел согнать в носовой отсек. Одновременно он быстро открыл все клапана воздушной станции в центральном посту, чтобы получить возможность управления носовой станцией, и успел задраить за собою носовую переборку, когда вода неудержимым потоком уже рвалась в носовую часть тонущего корабля. Все это происходило в абсолютной темноте, так как электричество почти сразу же потухло.

Из повести «Подводники» АС Новикова-Прибоя: «…Толчок под ногами. Лодка на дне моря, А через несколько минут в носовом отделении водворяется могильная тишина. Вопросительно смотрим друг на друга безумными глазами.

– Ничего, ничего… Не волнуйтесь… Сейчас разберемся, в чем дело…

Старший офицер старается успокоить нас, а у самого прыгают посиневшие губы. Светло горят электрические лампочки, словно ничего не произошло. Это дает возможность хоть немного прийти в себя.

– Как это все случилось? Кто знает?

– Я, ваше благородие! – торопливо отзывается комендор Сорокин, словно от его сообщения зависит спасение лодки. – Это все Камбузный Тюлень натворил. Он жирный соус пролил на плиту. Угар пошел. Кто-то начал ругаться. Тюлень испугался, что ему от командира попадет. Взял да и открыл самолично люк над камбузом. Он, верно, думал, что лодка не скоро начнет погружаться, успеет, значит, выпустить угар.

– А я видел, как минный офицер на месте уложил его, – поясняет другой.

– Там друг друга расстреливали и сами себя…

Посмотрели на глубомер – девяносто восемь футов. Над нами целая гора воды. Сидим крепко в проклятой западне. За перегородкой – тридцать с лишним трупов наших товарищей. Очередь за нами. Нас десять человек, приговоренных к смертной казни. Железная перегородка не выдерживает тяжести напирающей воды – выгибается в нашу сторону, вздувается парусом В перекосившихся дверях появляются щели, дают течь. Никакими мерами нельзя остановить ее. Это мстит море. Оно изменнически и подло просачивается в носовое отделение, чтобы задушить нас – задушить податливой массой, мягкими лапами, медленно, с холодным равнодушием.

– Как же теперь быть, ваше благородие? – спрашивают старшего офицера. – Значит, конец нам?

– Не нужно отчаиваться. Подождите. Что-нибудь сообразим..

Зобов сурово обращается к старшему офицеру:

– За что гибнем?

– Братцы! Я сам – только пешка в этой дьявольской игре. Не время об этом рассуждать. Давайте лучше подумаем, как спастись…

Море напирает на нас. Переборка трещит по швам Сейчас будем смяты, раздавлены, превращены в ничто. Матрос Митрошкин зарыдал.

– Замолчи! – кричит на него старший офицер. – Ты не девчонка, чтобы слезы распускать. Будь матросом до конца.

Митрошкин вытягивается и моргает слезящимися глазами. Голубев окончательно оправился. Все смотрели на него. Он опытный подводник и знает лучше, чем кто-либо из нас, что нужно предпринять.

– Прежде всего, братцы, нужно дать знать наверх, в каком положении мы находимся. А сделать это можно очень просто: отнимем от мины зарядник и выкачаем из него воздух; затем вложим в нее записку. Если такую мину выбросить через аппарат, то она сейчас же всплывет. Здесь постоянно ходят суда. Кто-нибудь непременно заметит ее.

– Верно, ваше благородие, правильно. Далеким маяком загорелась надежда. Через несколько минут все было готово. Мина шмыгнула из аппарата, понесла весть в отрезанный для нас мир, – весть из могилы

И хотя вода прибывает, начинает заливать палубу, но на душе становится легче, точно чьи-то невидимые когти, что держали нас в тисках, ослабевают, разжимаются. Растет смутная надежда, что мы можем еще спастись. Об этом между нами идет разговор. За нашими маневрами, безусловно, следили с мостиков всех кораблей. А наше длительное исчезновение с поверхности моря вызовет подозрение на базе. Там сразу догадаются, в чем дело, и вышлют суда на розыски. Поймают мину, прочтут записку. Сейчас же будут пущены в ход все средства, чтобы извлечь нас со дна моря: водолазы, спасательное судно. И снова солнце глянет нам в лицо.

Залейкин вдруг что-то вспомнил: срывается с места и лезет под рундуки. С поспешностью выхватывает футляр с двухрядкой. Гармоника, радость его и гордость, оказалась подмоченной. Он ругается матерно.

– Хорошо, что мандолину повесил над головою, а то бы и этой конец!

Залейкина хоть к черту на рога посади, он все равно не уймется и будет петь песни.

Из нашего кубрика можно выбраться только двумя путями: или через носовой люк, или через минный аппарат, как когда-то спасся лейтенант Ракитников. Обсуждаем этот вопрос. Выводы у нас получаются очень печальные. Чтобы выбросить человека из минного аппарата, нужно страшному давлению воды противопоставить еще большее давление воздуха. А это означает неминуемую гибель. Поднимаем головы и жадно смотрим на носовой люк. Как его открыть? А потом – такая тяжесть над нами! С остервенением хлынет море внутрь лодки, разорвет наши легкие, прежде чем мы выберемся отсюда. При одной мысли об этом мутится разум. Решено твердо ждать помощи извне. Старший офицер приносит из своей каюты три бутылки хорошего коньяку.

– В поход себе приготовил. Люблю хватить в критические минуты.

– Благодетель вы наш! – радостно взвизгивает Залейкин. – Ведь это теперь для нас вроде причастия.

Только Митрошкин отказался от своей порции. Разделили коньяк на девять человек и выпили залпом, чтобы лучше ударило в голову. Жаль, что нельзя добраться до казенной водки – она осталась за перегородкой.

– Эх, повеселимся напоследок! – говорит Залейкин и достает свою мандолину.

Зазвенели струны, рассыпали веселые звуки. Подхватывает веселый тенор:

 
У моей у милочки
Глазки, как у рыбочки.
 

Оживают лица, загораются глаза. Вода на палубе – выше колен. Не важно! Я чувствую, что и во мне просыпается какая-то удаль. Пусть появится теперь смерть. Я плюну ей в костлявую морду и скажу:

– А теперь души всех!

Мы забрались на рундуки и сбились в одну кучу. Только один Митрошкин держится в стороне. Он украдкой крестится и что-то шепчет. Над ним издевается Зобов:

– Брось, слышь ты, эту канитель. Ты только подумай – до поверхности моря далеко, а до неба еще дальше. Не услышит тебя твой бог, хотя бы ты завыл белугой.

– Оставьте его в покое, – советует офицер.

Мандолина сменяется граммофоном. Под звуки рояля баритон напевает знакомые слова

 
Обойми, поцелуй.
Приголубь, приласкай.
 

Все слушают эту песню угрюмо. Она звучит для нас какой-то насмешкой. Там, наверху, в живом мире, лучистое небо разливает радость. Всюду блеск и трепет жизни. Может быть, в этот момент кто-нибудь смотрит с берега на море, любуется игрою красок и грезит о любви и счастье. И не подозревает, что под голубою поверхностью вод, под струящимся золотом, на глубоком дне в тяжких муках корчатся люди. Вода продолжает прибывать. Залитые ею аккумуляторы перестают работать. Электрическое освещение постепенно слабеет, свет гаснет. Воздух плотнеет, становится тяжким. Мы ждем не горячих поцелуев возлюбленной, а холодных объятий смерти.

– К черту эту пластинку! – кричит старший офицер.

– Поставьте что-нибудь повеселее!

Завертелась новая пластинка. Женщина цинично поет про шофера-самца. Эта похабщина вызывает хохот. Прошло несколько часов мучительного ожидания. Электричество погасло. Пустили в ход юнгеровский аккумулятор. Эго небольшой ручной фонарь. Свет от него слабый, как от маленькой свечки. Кругом полусумрак.

Вода дошла до высоты рундуков и остановилась. Давление на непроницаемую перегородку с той и другой стороны уравновесилось. Но воздух начал портиться и настолько уплотнился, что больно стало ушам.

То и дело поднимаем головы и жадно, как звери на добычу, устремляем взгляды на носовой люк. Спорим, горячимся. Зобов доказывает, что этим выходом нужно воспользоваться немедленно, пока мы не истратили своих сил.

– Мы, как птицы из клетки, вылетим отсюда вместе с воздушным пузырем. Только бы люк открыть.

Его поддерживает комендор Сорокин, страдающий легкими. Другие возражают;

– Может, вылетим, а только куда прилетим? К черту в лапы?

– Лучше подождем

Больше всех настаивает на этом старший офицер.

– Стойте! Тише! – кричит электрик Сидоров.

Голова его запрокинута, а правая рука поднята вверх. Напрягаем слух. Где-то и что-то гудит. Все ближе и ближе. Над головою различаем шум бурлящих винтов. Ясно, что проходит какое-то большое судно. Взрыв радости и надежды выливается в крики;

– Нас ищут!

– Сейчас выручат!

– Спасены!

Старший офицер поворачивается к Зобову и заявляет:

– Я прав оказался. Погода тихая. Мина с запиской не должна далеко уплыть. Нас скоро найдут…

Зобов отвечает на это:

– Да не скоро выручат…

Спустя несколько минут опять раздается гул винтов. Еще больше утверждаемся в мысли, что теперь будем спасены. Даже Зобов как будто начинает верить в это. Он запрокинул голову и смотрит на носовой люк. Кулаки его, величиною в детскую голову, крепко сжаты, здоровые зубы оскалены. Рычит разъяренным львом:

– Эх, вырваться бы отсюда! Только бы вырваться!

Я знаю грандиозные замыслы Зобова, понимаю его. Пламенем гнева загорелась грудь. Я откликаюсь:

– Дружба. Мне с тобой по пути – одним курсом…

В лодке не действует ни один прибор, ни один механизм. Все части ее давно похолодели. «Мурена» стала трупом. От соединения соленой воды с батарейной кислотою выделяется ядовитый хлор. Ощущается неприятное царапание в горле, щекотание в ноздрях. Но мы упорно ждем спасения. В жутком полусумраке, издерганные, подбадриваем себя разговорами, шутками. Больше всех в этом отношении отличается Залейкин.

– Эх, братва! Уж вот до чего жаль мне свою женку!

– До сих пор ты как будто холостым считался, а? – спрашивают Залейкина.

– Это я наводил тень на ясный день. Иначе – перед любовницами разоблачили бы. А на самом деле я давно обручен. Да и бабенка же у меня, доложу я вам! Надставить бы ей хоть на один вершочек нос, была бы первая красавица на всей земле. Люблю я ее, как дождь свинью. Она тоже меня любит, как кошка горчицу. Словом, только в раю такую пару можно найти. И жизнь у нас проходила, можно сказать, только в одних радостях.