Текст книги "Не поход боевой, а шикарный круиз (СИ)"

Автор книги: Влад Савин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

   Еще купил радиолу "телефункен", проигрыватель уже с переключателем на 78, 45 и 33 оборота. А остальное потратил на культурную программу с Машей, включая набег на "дом итальянской моды" (одел товарища медработницу по своему вкусу, с ног до головы). И еще то ли десять, то ли пятнадцать тысяч осталось – в сейф бросил и забыл.

   По парку гуляем, под ручку. В сорок четвертом тут был дикий берег, и тропинки меж кустов – а сейчас, парк разбит, с аллеями, скамейками и фонарями. Высотка МГУ неподалеку видна, и народ ходит, в большинстве молодежь, студенты. Маша от меня слева – девушки, кто с военными, так ходят, чтобы их кавалер мог встречным чинам честь отдавать – вот пехотный капитан мне козырнул, и на красавицу со мной рядом с завистью покосился. Чистое небо над головой – из которого не спикируют на тебя американские штурмовики. А я, с войны живым вернулся – и снова на войну хочется, вот не нахожу я себя в мирной жизни, и желаю снова америкосов убивать. Чтоб и в этом времени они не устроили нам "перестройки".

   -Ой! – Мария вздрогнула, и ко мне прижалась.

   На аллее, нам четверо навстречу, самого хулиганистого вида. Машеньке страшно, а мне весело – ну, разомнусь сейчас! Приходилось мне на тренировке и против четверки – а эти по уровню, явно ниже срочников из спецуры. И с необходимой обороной здесь полный порядок, особенно с учетом личностей сторон – теоретически, если на темной улице мне попадется рецидивист Степка Гугнявый, и я его как собаку пристрелю, даже без агрессии с его стороны, а после скажу, что он на меня напал, то с высочайшей вероятностью мне поверят на слово и разбираться не будут. Хотя если в вышеописанную ситуацию подставить простого советского гражданина (вместо любой из сторон) то тут возможны варианты. Этих я валить насмерть не буду, не пиндосы все ж – а просто морды набью и по печенкам настучу, чтоб культурно отдыхать не мешали!

   Нет, не решились. Даже дорогу уступили. Вблизи на бандюганов не похожи, обычная рабочая молодежь, или даже студенты. Однако, будь Маша одна, вполне могли бы к ней пристать!

   -Я хулиганов боюсь – сказала Мария – за квартал увижу, и бегу. И в общаге у нас есть такой, Сашка Янов, нам прохода не дает. Как навстречу попадется, так будто нечаянно щупает нас за... разные места. И ржет.

   Так за чем дело стало? Хочешь, сегодня же вечером, когда я тебя провожу, ты мне этого хмыря покажешь, и я ему инвалидность сделаю? Чтоб он никогда и никого больше не смел трогать.

   -Валя, не надо! Он же только трогает, а не... Даже жалко его – убогий, малохольный! У него отец от водки умер, а всем врет, что на войне погиб героем. А он в Москву из деревни приехал, чтоб в техникум поступить, но не прошел, и устроился санитаром. Может еще поступит в следующем году, в люди выйдет.

   Ну как знаешь. Хотя я вот так жалеть – не умею. Ну а ты, неужели осталась домашней девочкой – в войну, родителей потеряв, живя у тетки в уральской провинции, да и общага, где ты сейчас, в одной комнате на четыре койки, это не отель "хилтон". Или просто тебе приятно, рядом со мной слабой быть?

   -Валя, а ты и правда, готов был этих, убить? Знаю, что ты на войне... Но там были враги, фашисты, нелюди! А это ведь – свои.

   Так я ж не зверь. Вот если бы кто-то оружие достал, хоть нож – тут бы пришлось насмерть. Кроме штатного, в кобуре, еще и браунинг в рукаве, выхватить в полсекунды. И тут уже – или "сдайся враг, замри и ляг", или кто продолжает, я не виноватый. Тут уже шутки в сторону – или я и ты на кладбище, или они.

   -Валечка! – Маша взглянула мне в глаза – ты такой... Мне с тобой очень хорошо. Но иногда – страшно. Будто не ты со мной, а... Как в сказках про оборотней – зверь внутри человека.

   А этого тебе не понять. Не была ты на войне – иначе знала бы, что в человеке, любом, изначально сидит запрет на убийство себе подобных. И преодолевать его тяжело – сам видел, как по первости здоровых мужиков ломало, как после наркоты, от первой рукопашной. Ну а те, кто прошли – воспринимаются еще не прошедшими именно так, как иные. Если я, на тех четверых в аллее глядя, лишь умом прикидывал, надо, не надо – а никакой внутренней "блокировки" во мне не стояло. Ладно, что о том – хочешь на природу полюбоваться? Тут место есть, очень красивое, и вид с него. Пойдем, взглянем?

   Берег Москвы-реки – в том самом месте, где наша компания была девять лет назад. Вид отсюда такой же остался – вся Москва как на ладони, даже Кремль вдали можно различить. Ветер снизу тянет, хоть на дельтаплане летай, у Марии плащ распахнуло, вздувает полы выше головы – а она делает вид, что погоды не замечает, улыбается, беседу поддерживает, лишь хватается как жонглер, за шляпку, за полы, за подол, парашютом раздутый. Затем шляпку с головы сдернула, пока не сорвало, такую красивую и дорогую.

   -Это ты зря – говорю я – лучше надень, тебе очень идет.

   Не скажу я девушке (зачем огорчать) что выбрал я ее из многих знакомых (мы, герои войны, молодые еще, тут у женщин бешеной популярностью пользуемся) потому, что очень ты ту, другую особу похожа: рост, фигура, даже лицо немного, а если в профиль и под этой шляпкой с широкими полями, вас можно даже перепутать, на первый беглый взгляд. И в "русско-итальянской моде" я тебе все покупал, не только чтобы доброе дело сделать, но и чисто эгоистически, чтобы и одета ты была как Та, другая. А скажу лишь – если шляпку сдует, новую купим, хоть сегодня же. Расходов у меня немного совсем, в отличие от любого преуспевающего манагера в году 2012, у которого апартаменты с ипотекой и крутой джип с автокредитом, но попробуй не уплати, сразу банк все заберет. И копить незачем – не вернусь завтра из очередной миссии, и все.

   Послушалась, шляпку надела, двумя руками удерживает. Юбка-солнцеклеш взлетает, как у мерилин, показывая ножки в нейлоновых чулках (нет еще колготок). Зрелище приятное – но мне больше интересно, мелькнет ли там у тебя кобура, с таким же пистолетиком, как у меня в рукаве? Все "лючии" так носят – почти уверен, что девочка наш кадр, но хочется точно знать. Зачем так сложно – чтобы увидеть, что у барышни под платьем, пригласи ее в "номера", или к себе домой, тем более что она сама не против? Так верите, что третий год встречаемся (правда, эпизодически), но пока не было у нас с Машей ничего, кроме таких вот прогулок, театров и ресторанов? Вот и я не верю – однако же, правда. Сначала я мечтал, с ней по злому и грубо, как с какой-нибудь американкой на развалинах горящего Нью-Йорка. И не мог – потому что как до чего-то вроде поцелуев доходит, я вместо Марии ту, другую вижу, наваждение, или у меня уже крыша едет на этой почве (и не к психиатру же идти – а психотерапевтов пока еще нет тут как класса) – а с Ней никак нельзя по-грубому, я любого в клочья порву, кто посмел бы! Да и Маша, даже если и не любит, а играет, желая чтоб был муж, дети, и дом, а не комната в общаге – это еще не причина, чтоб с ней как с врагом. Вот была бы ты американкой, и в чужом городе, после нашего штурма...

   Нет у нее кобуры. Значит, все же не "инвизиторша"? Или просто не прицепила? Хотя слышал, что Аня Лазарева без оружия не ходит. Так ее после того киевского дела, ОУН-УПА приговорило, и это не шутка, в моей реальности с этим бандеровцы в пятидесятые случалось, даже в Сибири людей находили. А просто "лючии", еще нигде не отметившейся, кого бояться?

   Но взгляну на того же Юрку со своей итальяночкой – и белая зависть берет. За тридцатник мне – и что, вернее кто после меня останется? И хочется все-таки, если снова "выездным" стану, чтобы дома тебя кто-то ждал.

   Или старею уже, или просто устал? Вот больше всего мне хочется, как и Адмиралу нашему, чтоб на белом пароходе, и море кругом, отдых, и никаких забот. Хоть на неделю – а то с нарезки сорвусь!

   -Маша, а давай сегодня ко мне заедем? Оценишь мою холостяцкую квартиру. А то все за ручку гуляем, как пионеры.

   А она на меня смотрит и отвечает, так серьезно.

   -Валечка, я тебя очень люблю – но я не такая. Вот когда заявление подадим. А так, ты прости. Не хочу быть ппж!

   Ну, вообще! До секс-революции больше десяти лет (и то, если она в этой истории будет, и не только на Западе). А тут – когда фрицы, наших девушек, угнанных в Германию обследовали, то поразились, что из них девяносто процентов, девственницы, это для немок со всеми их "тремя К" тогда уже было чересчур! В войну было проще "завтра убьют, чего беречься" – ну а после Победы, даже те, кто были ппж, стали вдруг как героиня какого-то английского романа, из дам полусвета, ярой поборницей викторианской морали. Сейчас же в СССР "аморалка" не приветствуется – в деревне, где мужиков выбило, проще, ну а в Москве, если девушка подаст куда надо заявление, что "поматросил и бросил", куча неприятностей тебе гарантирована, при любой должности и заслугах.

   Может и впрямь жениться мне – где я еще другую такую найду?

Вьетнам, Сайгон.

Здесь жили только приличные люди. Вьетнамцы –

не иначе как

обслугой. А кто не работает у кого-то из жильцов, тем и появляться тут было запрещено, под угрозой каторжных работ.

-Ты не представляешь, дорогая, сколько злобы и ненависти было в этих дикарях, когда мы занимались по деревням принудительной вербовкой кули! Не понимают, что это для их же пользы – чтоб эту страну к цивилизации и просвещению приобщить.

Гастон сегодня задерживался на службе. Слава Господу, здесь юг, Кохинхина, а не Север (Тонкин или Аннам)! Где белых людей убивали даже на улице, среди дня

– ну а гоняться за бунтовщиками по джунглям, это было занятием для самоубийц! Кончилось тем, что два года назад Франция (неслыханный позор!) добровольно ушла из

Тонкина

, где тотчас же установилось коммунистическое безвластие, именуемое Демократической Республикой Вьетнам. Которая тут же ввязалась в войну с Китаем (или это китайцы первыми туда вошли) – в общем, сейчас там что-то ужасное, в газетах пишут, что город Лангшон сожжен и разграблен, а все население перебито озверелой китайской солдатней (или нашими гоминьдановскими союзниками – в зависимости от того, кто пишет).

Аннам

тоже бунтует

,

лишь

Кохинхина, это ост

р

ов спокойствия и порядка, недаром здесь еще до колониального времени были сильны и многочисленны христиане –

ради

защит

ы

которых

Франция и вынуждена была взять на себя обеспечение порядка в этой отсталой стране.(

прим.авт. – в 1858 году формальным поводом для французского вторжения была «ужасная тирания императора Ты Дыка, особенно угнетающая его подданных-христиан»

). Так что туземцы здесь относительно смирны – хотя в последние недели и здесь был ряд возмутительных случаев неповиновения, и даже нападений на французских чиновников и солдат. И даже Гастон, ни в коей мере не военный, а служащий по гражданской части при месье губернаторе, стал брать пистолет всякий раз, как выходил из дома!

-Дорогая, я могу подать в отставку в любой день. Но ты же знаешь, как сейчас дома – я совсем не уверен, что во Франции найдется столь же хорошее место. Подумай о детях – ты ведь не хочешь, чтобы они бедствовали

, когда вырастут, не имея средств на университет? Мы здесь уже четыре года – неужели не переживем еще столько же, когда на счету в банке накопится уже что-то, обеспечивающее достойную жизнь? Впрочем, если ты опасаешься, я могу отправить тебя, Жана, Эмиля и Мари домой, первым же пароходом.

Мадам Ферроль лишь покачала головой. Говорят, что француженки легкомысленны – но она не оставит своего мужа! Боже, когда она ехала с ним сюда, в сорок девятом, то представляла приключения в духе

русского фильма про

Индиан

у

Джонса и даже в самом начале пару раз сопровождала мужа в поездке по делам.

И была с тех пор убеждена, что существует два Вьетнама – один, цивилизованный, с железными дорогами, европейского вида домами, заводами, электростанциями, «маленькая Франция», плоть от плоти Франции далекой, созданный ее трудом и на ее деньги. И другой Вьетнам, начинающийся сразу за городской чертой, или даже по окраинным кварталам – убогого вида хижины, вокруг которых возились бедно одетые люди, или рисовые поля, на которых работали так же как века назад – мир чужой, отсталый, враждебный, активно сопротивляющийся переменам, дикари, желающие чтоб их оставили в покое, не мешая жить так же как в средневековье. Но разве не долг Франции приобщить к цивилизации даже этих людей?

А еще тут была ужасная погода. Все время влажная, удушающая жара

(в резиденции губернатора были кондиционеры – но электричество было здесь дорого, чтобы тратиться на постоянную работу этих весьма прожорливых приборов)

.

И непрерывные дожди с мая по сентябрь – от которых не спасал никакой зонтик, промокая насквозь. Так что Луиза Ферроль практически все время проводила дома – благо что даже детей еще не надо было в школу водить. Продукты и все необходимое доставляла прислуга. Дом был обставлен вполне по-европейски, со всем возможным комфортом. Если бы не эта жара, и скука. Основным развлечением было, хождение в гости к таким же как она – и очень редкие официальные мероприятия, обеды и балы у губернатора. Еще книги, которые Гастон выписывал из Франции. И модные журналы, которые присылала подруга Аманда.

Луиза взяла журнал, села в кресло. За окном лил дождь, исключающий всякую прогулку – надо будет сказать Рене, чтобы был готов встретить подъехавшего хозяина с большим зонтом, проводить от машины до двери.

Еще в доме были Жерар, повар, и Жаклин, служанка и горничная – не французы, местные, просто для Луизы было мучением заучивать и произносить туземные имена, и она присвоила персоналу привычные французские. В гостиную вбежал семилетний Жан, за ним Эмиль, на год младше – дети, не шалите!

И тут открылась дверь. И вошел Жерар

, держа в руках огромный мясницкий нож.

Луиза

даже не испугалась, скорее удивилась в первую секунду, как посмел? Но следом в комнату скользнули еще трое. По виду, вьетнамцы, в обычной одежде, промокшей насквозь – и у них в руках были автоматы! Смотрели на Луизу, как хищники на добычу, один даже оскалился – неужели они посмеют?! Оставляя на полу грязные мокрые следы – как ни странно, эта деталь

толкнула

мадам Ферроль к активным действиям.

-Вон! – крикнула она – кто пустил?

Пробудить в туземцах инстинкт повиновения, повелительным окриком – подобно тому, как дикие звери боятся взгляда? Оружия под рукой не было – в кабинете Гастона висело охотничье ружье на стене, и кажется, был второй пистолет в ящике стола, но туда не подняться, не пройти! И Луиза взмахнула тем, что было в руке – модным журналом.

Жан крикнул «мама», в соседней комнате проснулась Мари и начала плакать. А оскалившийся вьетнамец вскинул автомат. Сейчас они убьют всех – о господи, ведь было такое на севере, в ответ на акции по усмирению, повстанцы начинали охоту на всех французов, и гражданских тоже, но ведь ни я, ни дети, не делали вам никакого зла!

И тут второй вьетнамец, более рослый, сказал что-то повелительно, на своем языке. И сразу опустились автоматы. Рослый (очевидно, командир) произнес по-французски:

-Сидеть здесь. Наружу не выходить. Не кричать. Тогда вы живые. За нарушение – смерть.

И махнул рукой. После чего незваные гости исчезли как привидения, оставив лишь мокрые следы на полу и ковре.

Товарищ Нгуен

был удивлен

.

Ведь «добрых оккупантов не бывает», так учил их сам Товарищ Ван, приехавший из далекой России, «где мы три года с немцами воевали, вот это был настоящий враг, не то что французики». И эта операция была задумана именно для того, чтобы французы скорее ушли с нашей земли – не только их солдаты, каждый оккупант преступник, если не стреляет сам, то помогает это делать, или участвует в грабеже нашей многострадальной страны. «Мы не рабы – рабы не мы», эти слова учили сейчас дети в лесных деревнях, в освобожденных районах Вьетнама – поскольку эта война завершится, французы уйдут, и тогда нужны будут образованные люди, умеющие не только стрелять. Так что все французы, вне зависимости от возраста и пола – враги, пока они на нашей земле. И повторяли новобранцы Вьетнамской Народной Армии (а партизанские отряды, имеющие связь с Центром, считались этой армии частью) на политзанятиях, «убей француза – сколько раз его увидишь, столько и убей». Так что у

Нгуена (успевшего на своей спине познать, что такое плеть французского помещика) рука бы не дрогнула – убить и эту мадам, и ее щенков. Они ведь – нас не жалели!

Но товарищ Нгуен также усвоил – во время операции, неподчинение приказу, это смерть. Для победы нужна железная дисциплина – будь инициативен, но не смей не выполнить того, что тебе приказано (и угроза твоей жизни, не оправдание), и не смей делать то, что тебе прямо запрещено! «Товарищу Вану» виднее – значит, для чего-то это было надо! И нам не обязательно это знать.

Ну а «товарищ Ван», в иной жизни Бахадур Сулейманов из Самарканда (два года на фронте, включая осназ, «смоленцевские» курсы, и вот, с сорок седьмого здесь, в сорок девятом лишь домой на полгода отзывали, опыт записать и обобщить)

жалостью к врагу не страдал никогда. Если эта акция, против гражданских французов, была одобрена в штабе, о чем спорить? Хотя вспоминалось, как еще в обучении у Смоленцева, дружок, который у Ковпака воевал, рассказывал, как было у них в рейде:

-...и ворвались мы в тот госпиталь, охрану порешив. Раненых фрицев тоже добили – они ведь наших не жалели? Но в одной палате у них роженицы лежали, немки. Ворвались мы туда, ну визг, крики – и тут ротный наш, Карпенко, сказал, «а с бабами мы не воюем». Так и ушли мы, не тронув там никого. Хотя после боя, как тот райцентр брали, все были сильно на взводе – когда стреляешь во все, что шевелится.

Может и правильно так было? Хотя малая толика сомнения осталась. Ну а с той француженкой – так и не узнает мадама, что ей жизнь спасло. И нарушения приказа тут нет – ведь не сказано, уничтожить конкретно ее, а по общей цели,

вреда не будет, если одну

баб

у

с детьми

пожалели.

Отчего именно ее? Мелочь – но вот рука не поднялась. У нее журнал, а на обложке Лючия, жена командира.

Которую и вживую видеть приходилось – как полковник Смоленцев свою жену вместе с нами тренировал. С нами по лесу бегала

, и на стрельбище, и на полосу препятствий

– ну совершенно наш человек! И в кино снимается, причем тот, что в прошлом году, даже сюда, на север, доставить успели, показать народу как советские люди живут. А вдруг и эта француженка к СССР относится с симпатией, если у нее наш журнал – в войну так на нашей стороне целый французский корпус сражался, и авиадивизия «Нормандия». Правда, тут тоже нехорошо выходит – если летчики «нормандцы» сейчас здесь и нас бомбят (

прим.авт. – и в нашей истории, полк «Нормандия-Неман» после возвращения во Францию

участвовал в Индокитайской войне 1945-1954г

). Было уже, когда сбитого поймали – и то, мы его вьетнамцам на расправу не отдали, после на кого-то обменяли. Ну а эта мадам – пусть живет!

Луиза Ферроль так и не узнает, насколько ей повезло. Так как все остальные французы, жившие в том квартале и оказавшиеся дома в тот час, были перебиты все поголовно – и женщины, и дети в том числе.

Соседку Аманду вместе с мужем убили прямо в постели, одной очередью обоих – возможно, они даже не успели ничего понять.

А подъехавших французских жандармов встретил взрыв фугаса под передней машиной и пулеметный огонь в упор – все по советской партизанской школе, заранее продумать пути и сроки возможного подхода сил врага, и подготовить встречу.

Повар Жерар исчез вместе с партизанами. Никого из участников налета не поймали – хотя после вслепую похватали в Сайгоне и окрестностях многих, показавшихся «подозрительными».

А мадам Ферроль в тот же день устроила мужу истерику, настояв на своем скорейшем отбытии в Марсель – «не обо мне, так о детях подумай». И первым пароходом, вместе с детьми, отбыла туда, «где не бегают бандиты с автоматами». Покоя это ей не принесло – но то уже история другая.

Одесса.

17 июня 1953

.

   На Дерибасовской хорошая погода. А на всем Черноморском побережье, курортный сезон.

   Мужчина интеллегентного вида шел не спеша, наслаждаясь погожим днем. Свернул с Дерибасовской на Карла Маркса, пересек Либкнехта. На углу Розы Люксембург к нему подошел офицер – форма новая, погоны пехотного капитана.

   -Товарищ, простите, можно вас на минуту?

   И добавил тихо, так чтоб не слышал никто посторонний.

   -Ну, здравствуй, друже "Медведь".

   "Интеллегент" быстро огляделся по сторонам. Оживленная улица, среди бела дня, вон и постовой милиционер прохаживается, не так далеко. Вот только опытный глаз тут же выделил из толпы двоих, идущих следом – и наверное, тут еще люди есть, от тех же самых. Бежать бесполезно – убьют. Крик поднять – еще глупее, тогда пуля сразу. А после "капитан" объяснит милиции, что опознал бандеровца, и это может быть легко проверено. Но если бы его хотели убить, то не подошли бы, а сразу... Ну значит, поговорим.

   В пивной, что на улице Бебеля, было людно и шумно. И офицер (наверное, командированный), о чем-то беседующий за отдельным столиком с человеком профессорского вида, не привлекал ничьего внимания. Хотя за соседним столиком расположились те же двое, что шли позади.

   -Пора неньке Украине послужить, друже звирхник. Смотрю, совсем ты тут запанел, пока хлопцы в схронах дохли. Ничего, настал наш час... Кровью умоются проклятые москали. А о нас – весь мир узнает! Слава героям!

   Идиот – подумал "профессор" – или играет такого? Друже "Крыж", обладатель еще десятка имен и фамилий, даже я не знаю, какое было у него от рождения. Ходил непосредственно под "полковником" Григором, начальником СБ УПА, был у него кем-то вроде следака по особо важным, а заодно и личного палача. Не дурак – иначе бы на этом месте не удержался, тупых мясников долго искать не надо, чтоб заменить. Значит, играет – а заодно, смотрит, что и как отвечу. И если не так – его слова, лучше удавить сто невиноватых, чем одного врага пропустить. А покойный "друже Клим" говорил мне, что ему нравится убивать, "у него от этого встает, как на бабу".

   -Героям слава. Но можно потише, это все же Одесса, а не Станислав. Что до прочего – то Центральный Провод в курсе где я и что делаю, возражений не было. Еще вопросы?

   -Только один, друже. Ты готов в последний раз рискнуть, ради Украины? Всего одно дело – и мы там. В свободном мире. С их чистыми ксивами, и долларами в кармане. Ты ведь хорошо так устроился, в ресторан на пароходе? Сделай так, чтобы на борт приняли хлопцев, и груз. А остальное, мы сами!

   Хлопцев – значит не взрыв в открытом море, и концов не найти. Неужели захват? Если даже и выйдет, куда дальше – из Черного моря не выйти, Проливы у Советов. В Турцию, как в войну немцы из Крыма бежали? Так где гарантия, что турки не выдадут?

   -Не посмеют! – прохрипел "Крыж", когда "профессор" осторожно поделился с ним своими сомнениями – мы ж не сами по себе, сразу радио дадим, и вся Европа и Америка знать будут. Что еще не вмерла Украина. Свой флот вышлют навстречу. И Сталина предупредят, чтоб не смел! Ну и у нас заложники будут – не станут же москали топить своих! Через Босфор пройдем – и ничего они нам не сделают. В ихний Нью-Йорк приплывем, и нас там встретят, как героев! И станем мы мериканскими миллионерами, и заживем как в раю.

   Зверь – подумал "профессор" – если я Люблинский университет кончал, то у него, лишь церковно-приходская школа. И крестьянская, звериная сметка вместо ума, чутье и хитрость, но не интеллект. В лесу работало хорошо, но лезть с этим на мировую арену... Но спорить с ним бесполезно – не поймет, и просто убьет.

   -Ну вот, и договорились! – "Крыж" похлопал собеседника по плечу – значит, сделаешь. Только уж прости, эти двое хлопцев с тобой будут. Пока мы на твой пароход все не войдем.

   -Это невозможно – сказал "профессор" – у нас же режим. А они не в экипаже.

   -Очень жаль – ответил "Крыж" – значит, тебе не повезло. Или все ж что-нибудь придумаешь?

   И он сделал жест, как затягивая удавку.

   -Я сделаю – сказал "профессор" – но потребуются деньги. Это же Одесса!

   -Знаю – ухмыльнулся "Крыж" – настолько Одесса, что вчера у меня в трамвае из кармана сперли бумажник. Так что ты уж потраться из своих, на общее дело – вот не верю ,что такой кабанчик, и жирок не накопил!

   Врет? Или в самом деле – у наших мазуриков, на приезжих нюх. Что было два года назад когда он сам только приехал в Одессу, город с большими возможностями, но для своих. Ему повезло тогда, при случае оказать услугу одному очень уважаемому человеку – кстати, здесь это не обязательно кто-то во власти, в ином случае голос сапожника, который чинил туфли "самому Ивану Соломоновичу", или ветеринара, который лечил любимую собаку кого-то там, значит не меньше. И здесь могут искренне обидеться, если ты кому-то предложишь деньги – хорошему человеку помогут и так, правда, после и к тебе так же могут обратиться, и ты не вправе отказать. Но это сугубо индивидуально – ходы-выходы надо просто знать. Это Одесса, где сам черт не разберет, "где кончается Беня и начинается полиция", где законы и власть, а где большая деревня, междусобойчик между своими. Если только черт не поживет в Одессе хотя бы пару лет, сведя нужные знакомства. Тут даже язык свой – на Привозе можно услышать такой суржик, что его не поймут ни в Киеве, ни в Тернополе. Даже не Украина – тут смешалась кровь русская, хохляцкая, болгарская, румынская, греческая, итальянская, и вообще, одному богу известно чья! Это Одесса – где тому, кто свой, дозволен очень многое.

   Но все же "профессор" был здесь не настолько своим, чтобы за него вступились. И если завтра его труп найдут в подворотне – никто не станет искать убийц, чтобы отомстить.

   -Я сделаю – сказал "профессор" – но если вы завалитесь сами, без меня... Я не отвечаю.

   -Ты не понял – ухмыльнулся "Крыж" – мы все в одной лодке отныне плывем. Или на одном пароходе. И случись что – все вместе в ад отправимся. Тебе все ясно? И еще, ты ведь из команды "Победы" что вчера пришла, многих знаешь? Надо одному человеку посылку передать! А то, туда простым людям на этот рейс билеты не продают!

Лазарев Михаил Петрович.

   Наконец в отпуск. По Черному морю, на белом теплоходе, с всей семьей!

   Все неотложные дела завершены, ну а прочие – подождут. Вторая атомарина, из спущенных в прошлом году, после достройки и испытания принята флотом. Хотя курс БП еще не сдан (да и сам курс, применительно к этой технике еще не отработан до конца), так что считается пока боеспособной условно. Ну а на той, что спускали в марте, работы идут по графику, в идеале хорошо бы успеть еще до ледостава в Полярное перевести. Где уже создается вторая ремонтно-эксплуатационая база для атомного флота – а то Северодвинск (он же Молотовск) и далеко, и замерзает.

   Вполне понимаю Серегу Сирого – "если на испытаниях все идет как по маслу, значит что-то еще вылезет непременно". Тем более что лодки по проекту и ттд действительно вышли, опережающими время. Только при их постройке, пришлось создать почти сотню новых технологических процессов! Это при том, что какие-то комплектующие (например, системы жизнеобеспечения, а также по электрической части, или штурманское и связное оборудование) уже отрабатывали на последних дизельных "613-бис". И ведь предлагали иные головы в Наркомате (тогде еще не Министерстве) ВМФ, первую лодку стоить, не мудрствуя, по принципу, "лишь бы не утонула", чтобы опыт набрать.

   -Так вы понимаете, что громко шумящая лодка в реальной боевой обстановке, это гроб? Мы не настолько богаты, чтоб тратиться на небоеспособные памятники конструкторской мысли!

   Все механизмы на амортизаторах. Покрытие на корпусе. Тщательный подбор гребных винтов – шесть вариантов сменили, чтобы уменьшить кавитацию и "пение". Но результат того стоил! По шуму, атомарина оказалась сопоставимой с дизельной "XXI-бис", идущей в режиме "подкрадывания". Четвертую лодку спустят в июле – а на стапеле уже идет работа над следующей. С учетом немецкого опыта – корпусные секции изготовляются не только здесь, но и в Ленинграде, Кирове, Горьком, Череповце. Реакторы – в Ленинграде, на Кировском заводе. А часть оборудования опять пришлось заказывать у немцев. Которые проявили к атомным лодкам живейший интерес – но это уже не мне решать. Пока что все идет по графику – согласно с которым, к 1962 году у нас будет десяток лодок, полностью боеспособных и в строю. Будет ли Карибский кризис или нет – все равно, в дружбу с США не верю совершенно. Помню, как мы "вождей" на Север переводили, два года назад, и были сведения, что наши заклятые "союзники" что-то замышляют – предположительно, от атаки "неопознанной" подлодки, до мин по курсу (в Балтике старые мины времен войны вылавливали еще в шестидесятые). В обеспечение перехода были включены новые эсминцы "Острый" и "Озорной". Но в Северном море (зона господства британского флота), англичане и американцы могли легко собрать куда большие силы.

   -А если привлечь ваш корабль? – тогда спросил меня Кузнецов.

   -Привлечь можно – отвечаю я – но риск учтите. Там глубины – атомарине будет тесно, как слону в бочке. Зато обнаружить ее легко. Я бы на месте американского адмирала, о таком узнав, и на "вождей" бы рукой махнул, ради более ценной добычи. Как минимум, записать акустику, "портрет" цели, пригодится в будущей войне. Ну а при благоприятных условиях, и атаковать могут, после дипломаты отпишутся. С середины Норвежского моря легче – там уже наши базы недалеко, и прикрытие обеспечить можно.

   -Значит, американцы бросятся на охоту? – произнес Кузнецов – ну что ж, поможем им в этом деле!

   Как наша разведка доводила до вероятного противника "утечку информации", мне неизвестно. Наша "моржиха" К-25 в назначенный день вышла из Полярного на плановые учения в Баренцевом море. Когда же "Ленин", "Маркс", "Энгельс" и эсминцы вошли в Северное море, рядом тотчас появилась объединенная эскадра – три новейших американских эсминца с самой лучшей гидроакустикой, три британца, также в версии ПЛО, французский эсминец "Вильнев", датский "Виэллемос", норвежец "Слейпнир", голландец "Де Рейтер". Не приближаясь к советским кораблям, они утюжили море вокруг, переменными курсами. Пока ничего не обнаружили – но всем было известно, что заметить "моржиху" очень нелегко, так что отсутствие результата лишь прибавляло охотникам азарта. А советские корабли, будто не замечая суеты вокруг, шли на север, держа скорость пятнадцать узлов. Реяли на мачтах красные флаги – не бело-сине-красные флаги ВМФ. Но по Корабельному уставу, во время боя и в виду неприятеля, на грот-мачте поднимается Государственный флаг СССР, по виду совпадающий с торговым.