Текст книги "Сказки"

Автор книги: Вл. Колин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Они отправились искать Али-Завидущие-Глаза. Это был маленький, оборванный старик. Он носил старую, грязную рубаху, заплатанные шаровары и огромный тюрбан, более похожий на воронье гнездо, чем на тюрбан. Он одевался, как нищий, хотя у него мешками лежало золото, а подвалы были полны разного добра, собранного со всех концов света. Там стояли, между прочим, и железные бабуши.

Когда они пришли, старик садился обедать. На циновке лежали два зернышка риса, два зубка чеснока, две сухие корки хлеба и стояли две кружки воды – весь его обед.

– Селям! – вежливо сказали Тасин и Умие.

– Селям! – буркнул Али и покосился на непрошенных гостей. Он даже не спросил, что их привело к нему, даже не пригласил их к столу, как сделал бы всякий порядочный человек.

Но Тасина это ничуть не смутило.

– О, уважаемый Али! – начал он. – Мы пришли к тебе по важному делу. Не дашь ли ты нам взаймы твои железные бабуши?

– Бабуши? Какие бабуши? И почему вы обращаетесь за ними ко мне?

– Потому что у тебя находится единственная во всем свете пара железных бабушей.

Али рассердился и замахал руками:

– У меня?!.. Да у меня ничего нет!.. Я нищий, понимаете, – нищий!.. Все говорят: «У Али есть! Пойди, попроси у Али!..» А откуда у бедного Али? Хоть бы смилостивился кто-нибудь да сказал: «Пожалуйста, уважаемый Али. Вот я тебе принес…»Как же! Все только просят, просят и просят, будто я сам Аллах или, по крайней мере, его пророк, да будет благословенно имя его! Нет у меня ничего! Никаких бабушей! Нет! О-ох, горькая моя старость!

Умие улыбнулась, а Тасин громко рассмеялся.

– О, уважаемый Али! – сказал он. – Я пришел, чтобы дать за железные бабуши, все что тебе угодно…

– А не мог бы ты дать мне, что угодно, так, ничего не прося взамен? – спросил обнадеженный Али. – Смилуйся над бедным стариком!

– Нет, так нельзя! – ответил Тасин. – Но я дам тебе больше, чем ты ожидаешь.

– О, дай мне все, все, что можешь! – вскричал скупец, и глаза его загорелись жадностью. – Ах, если бы ты дал мне море со всей его солью! Чтобы у меня было все, а у других ничего! Пусть дохнут с голоду… Вот было бы хорошо!..

– Будь по-твоему! – сказал, грозно нахмурившись, Тасин и захлопал в ладоши, и трижды крикнул:

– Ибадула, приди сюда!

И раздался грозный удар грома, потрясший весь небосвод. На зов сына голубой Айше море вышло из берегов и с грохотом хлынуло на сушу. Бешено помчались морские валы к дому Али-Завидущие-Глаза.

Море подгоняло вал за валом, волны громоздились одна на другую и заливали землю. Вот они у самого дома Али, схватили скупого Али и понесли его. Тюрбан свалился у скупца с головы, и какая-то ворона, изловчившись, увернулась от волны, подхватила тюрбан и унесла, чтобы свить в нем гнездо.

– Так!.. Довольно, Ибадула! – трижды крикнул Тасин. Разом улегся рев валов, и море вернулось в свои глубины, унося с собой Али.

А Тасин и Умие разбили замки, висевшие на дверях подвала, в котором скупец Али хранил свое добро и вошли туда. Здесь стояли целые мешки золота, лари, полные драгоценных камней – сапфиров, рубинов, изумрудов и сундуки полные одежды, дорогих мехов, бархата и шелков, рядом с мешками заплесневелой пшеницы. В подвалах Али было все, что только мог выдумать человеческий ум, а железные бабуши стояли посередине, на каменной колонке.

Тасин взял бабуши, а потом созвал народ и стал оделять людей богатствами, накопленными Али, и делил так справедливо, что никто не мог пожаловаться. Кроме одной старухи – ей попались черные шаровары, а она хотела красные. Ну, да под конец и она нашла с кем обменяться и ушла довольная.

– А теперь, – сказала Умие, – пора в путь-дорогу!

Обул Тасин железные бабуши, крепко обнял свою Умие и шепнул ей на ушко:

– В страну Ван!

И тотчас же, словно вихрем, подхватило их с Умие, подняло высоко-высоко, и помчались они, обгоняя ласточек, через реки, через горы, над городами, лесами и полями.

И волшебные зрелища развернулись перед ними! Только раз у Умие закружилась голова. Это случилось, когда она глянула вниз на стадо слонов, – с высоты они казались не больше букашек. В испуге Умие приникла к груди Тасина, но ни Тасин, ни она сама не пожалели об этом.

Так летели они то над облаками, то под ними. Летели час, не больше. А потом стали потихоньку спускаться. И спустились они на огромном поле, сплошь поросшем маками. Куда ни глянь, всюду колышутся большие алые цветы, богатой мантией одевая землю.

– Где мы? – удивился Тасин, очарованный красотою этих цветущих полей.

– Мы дома, в моей родной стране! – воскликнула Умие.

– А где же счастье, о, Умие?

Девушка взглянула на него с улыбкой, но не промолвила ни слова.

– Скажи, где счастье? – повторил Тасин.

– Где счастье? Этого я не могу тебе сказать. Но оно здесь, о, Тасин, так близко, что ты мог бы коснуться его рукой!

Тогда Тасин прозрел. Он обнял Умие и сжал ее в объятиях:

– Ты, ты – мое счастье! – сказал он. – И как это я сразу не понял? Счастье это ты, моя Умие! Да?

Но девушка молчала и только загадочно улыбалась.

– Я угадал?

– Знай, о, Тасин, что счастье догадками не добыть!

Но Тасин был уверен, что нашел счастье. Девушка призналась ему, что она сирота, что им негде жить, и Тасин принялся за работу. Он отправился в лес, занял у лесоруба топор, срубил деревьев, сколько надо и построил избушку. Обнес ее Тасин забором и принялся мастерить кровать, стол, стулья.

– О, Умие! Никогда еще я не был так доволен, как теперь! – воскликнул Тасин, глядя на аккуратный домик за забором. – Наверное это и есть счастье.

Отправились они к судье, подписали при свидетелях брачный договор и стали жить в своем новом домике. И казалось, все идет, как нельзя лучше. Тасин просыпался с зарей, и, проснувшись, любовался Умие. Каждое утро они ходили в публичные бани, а потом веселые и освеженные, гуляли по базару. Вернувшись к себе в избушку, Умие готовила обед, а Тасин глядел, как она ловко хозяйничает. Как два голубя садились они к столу, подобрав под себя по-турецки ноги, и ели, выбирая друг для друга самые лакомые куски, а потом отдыхали и опять гуляли. По вечерам Умие брала свою лютню и пела:

 
Стройнее белой березы стан моего милого,
Храбрее сокола мысль моего милого,
Круглее луны лик моего милого,
Теплее свежего хлеба сердце его…
 

А Тасин слушал песню и не сводил глаз со своей Умие.

Но уже на третий вечер Умие заметила, что он украдкой позевывает, прикрывая рот ладонью.

– Ты устал и хочешь спать, о, мой Тасин?

– Нет, нет, – смущенно пробормотал юноша. – Я…

– Ты еще не нашел счастья, о, Тасин! – с улыбкой сказала Умие.

Тасин взглянул на нее, смущенно кашлянул и, так как между ними не было места лжи, признался:

– О, Умие, душа моя полна, но… кажется, ей чего-то все еще не хватает, о, Умие!

– Ищи, о, Тасин! Быть может, счастье не только в любви! – спокойно ответила она ему. Тогда он вскочил и, полный нетерпения, вышел из дому. На усеянном звездами небе, словно медный таз, сияла огромная луна.

– Счастье! Где мне найти счастье? – тосковал Тасин.

Медленно брел он по маковому полю среди ярко-красных цветов и дошел до самого лесу. В лесу было тихо и темно. Тут и там сияли светляки – маленькие зеленые фонарики, и Тасину казалось, что с неба на землю упал и кружится целый рой звезд. И вдруг он вышел на полянку, залитую светом луны. Среди высокой травы что-то пламенело в лунном свете гигантским маком. Он подошел ближе и увидел, что это был красный сверкающий камень. И не какой-нибудь, а огромный, алый самоцвет.

– Рубин! – прошептал Тасин.

Он попытался поднять его, но рубин наполовину врос в землю.

Тасин помчался домой, взял заступ, занял у соседа арбу, упряжку волов и вернулся за своей находкой Камень горел как огонь, и Тасину пришлось прикрыть его ветками. Но даже и тогда сияние огромного рубина пробивалось сквозь листья Казалось, что все маки с окрестных полей слились воедино и окаменели. И маковое поле показалось теперь Тасину пустым и грустным.

С трудом внес Тасин огромный рубин в их маленькую избушку.

– О, Умие! Богатство – вот единственное счастье! На этот раз я угадал.

– Помни, о, мой Тасин, что счастье догадками не заслужить… – кротко ответила мудрая Умие.

Но Тасин не слышал ее слов. Он глядел на рубин, не сводя с него горящих восхищением глаз, и драгоценный камень, как будто отвечая ему, играл алыми, как кровь лучами.

– Пойми, Умие, – начал немного погодя Тасин, – пойми, теперь мы богаты! Мы сможем делать все, что нам захочется! Я отобью кусок от этого рубина. Этот кусок будет стоить больше, чем богатство всех падишахов земли. О, Умие! Я, кажется, счастлив!

На следующий день Тасин взял молоток и отбил от рубина кусок с человеческую голову. Взглянув на драгоценную глыбу, вывезенную им из лесу, он с радостью заметил, что трудно даже заметить, где он отбил кусок, и что глыба не стала меньше. Отбитый кусок он завернул в тряпки, положил в корзину и отправился на базар, к самому богатому ювелиру. Тот пригласил его в лавку, усадил на подушки, угостил вареньем и спросил, что ему угодно.

– Есть у меня рубин на продажу… – начал Тасин.

Глаза ювелира засверкали, а когда Тасин вынул камень из тряпок, ювелир вскрикнул и упал без сознания. Тасин брызнул ему в лицо холодной водой, и человек пришел в себя.

– О, прекрасный юноша! – вздохнул он. – Вот уже пятьдесят лет, как я ювелир в этом городе. Тысячи драгоценных камней прошли через мои руки, но рубина с человеческую голову я еще никогда не видел да и не слыхал, чтобы кто-нибудь видел такое. Разреши мне созвать и других ювелиров и купцов.

И, минуту спустя, ювелир, а с ним еще девять человек, вошли в лавку, где ожидал Тасин.

Как увидели купцы чудесный рубин, совсем голову потеряли: одни поют, другие плачут, а третьи стоят, руки потирают. В конце концов они порешили сложиться и в складчину купить этот рубин, И хотя все их имущество не могло покрыть цены рубина, Тасин все же продал его и вернулся домой на арбе, доверху нагруженной мешками золота.

Разодел Тасин свою Умие в шитые золотом рубахи и шелковые шаровары. Ели они по десять раз в день. Теперь у них были несчетные стада скота, табуны лошадей. Но золота в мешках не убавлялось, будто они до него и не дотрагивались. Нетронутым казался и огромный драгоценный рубин, от которого повелось все их богатство.

Тасин жирел и скучал.

– Нет, Умие! – сказал он как-то вечером. – Счастье не в богатстве.

– Ищи его, Тасин, ищи его! – сказала Умие.

Взял Тасин тяжелый молот и раздробил свой чудесный, огромный рубин. Он раздал золото, потом собрал куски рубина, вынес их в поле и разбросал на все четыре стороны. И там, куда падали осколки рубина, расцветали алые, как кровь маки, и скоро все поле покрылось сверкающим на солнце алым ковром.

«Так-то лучше! – подумал Тасин, – Но где же мне найти счастье?»

Распрощался Тасин с Умие и отправился в путь. В глубоком раздумье скитался он по дорогам, не замечая ни пения птиц, ни играющих детей.

«Прав был отец Кадыр, когда говорил, что трудно узнать то, что хочешь, – размышлял он, шагая по дороге. – Счастье подобно ящерице: бегаешь за ней и кажется вот-вот поймаешь. Схватишь, а в руке один хвост. Один хвост, а ящерица ушла. И опять ищи счастье, где знаешь!» – так размышлял Тасин и шел среди полей, все более удаляясь от дома. Наконец, он дошел до реки, которая катила свои воды среди затененных ивами берегов. Там, у самой воды, стояла одинокая хижина, а на пороге ее сидел старик. Под большим тюрбаном виднелся его высокий, умный лоб. Старик что-то читал, положив свиток на колени. И такое глубокое спокойствие, такой мир и тишина исходили от этого старца, что Тасин невольно остановился. Старик учтиво приветствовал путника. Он спросил:

– Что привело тебя сюда, о сын мой, в этот далекий уголок, где человека встречают только молчание и покой?

– Я ищу счастье, о премудрый! – ответил Тасин. – И думаю, что нашел его: счастье, наверно, в мудрости и науке. Если человек знает много, невозможно, чтобы он не был счастлив.

Старик улыбнулся, а Тасин заспешил домой и с тех пор стал собирать труды всех мудрецов мира. Он собрал писания давно исчезнувших с лица земли ученых и произведения мудрецов его времени. Умие не поспевала вытирать от пыли и раскладывать по полкам драгоценные свитки, над которыми Тасин просиживал и дни, и ночи. Целый год провел он за наукой, но чем больше узнавал, тем больше убеждался, что ничего не знает. И опять счастье, которое казалось ему так близко, ускользало от него.

– О, Умие! – вскричал он как-то раз. – Ты уверена, что счастье здесь, в стране Ван? Я всячески пытался его найти и вот теперь вижу, что оно так же далеко от меня, как было вначале…

– О, доблестный мой Тасин! – отвечала ему Умие, – Счастье принадлежит людям. Человек может найти его, где угодно. И если я позвала тебя с собой в страну Ван, так только потому, что я ее лучше знала и была уверена, что здесь тебе легче найти то, что ты ищешь…

– Но где же оно, где? – допрашивал Тасин.

И он снова взял посох в руки и отправился блуждать по бесконечным дорогам страны Ван. Шел он так долго, что посох его истерся до половины. Ему пришлось взять другой. И другой он истер о дорожные камни.

И вот зашел Тасин в самое сердце диких, скалистых гор. Куда ни падал его взор, всюду высились голые, растрескавшиеся от времени утесы. Но однажды, когда он оглядывался в поисках деревца, чтобы сделать себе третий посох, Тасин заметил, что он недалеко от какого-то поселка. Уже стемнело, когда он дошел до первой хижины и попросился на ночлег.

Человек, открывший ему дверь, был страшно худ, а оленья шкура, прикрывавшая его наготу, изношена до дыр. Он испуганно воззрился на Тасина.

– Целую жизнь прожил я в Белых Горах, и никогда еще не видел чужого человека, даже из соседнего села, – сказал он, изумленно рассматривая Тасина. – Только в сказках, которые рассказывают наши старики, упоминается о других людях, но мы никогда не верили этим сказкам.

Удивился и Тасин.

– Разве вы никогда не спускаетесь в долину? – спросил он худого человека.

– Зачем нам туда спускаться? – отвечал тот. – Здесь места сколько хочешь. Но войди в дом, странник! Ты можешь здесь отдохнуть. Только мне нечем утолить твой голод и твою жажду, – у нас в селе ничего нет.

Тасин поблагодарил и, усталый с дороги, лег на земляной пол и тотчас уснул. Он проснулся на заре. Люди этого села не знали огня; топоры у них были из кремня, каменными были и стрелы, ножи, посуда. Вместо плуга здесь пахали деревянной сохой, а иголки делали из кости.

Тасин узнал, что в это забытое село никогда не ступала нога человека.

Тасин заострил сухую палку, и вложил ее острый конец в дупло сухого дерева и стал быстро-быстро вращать. Немного погодя из дупла потянулся сизый дымок. К великому удивлению обступивших его людей, Тасин подул на слабую искорку огня и прикрыл ее прошлогодним сухим листом, и скоро в дупле занялся веселый огонек. Листья вспыхнули, и Тасин подбросил мелкого сушняка. Еще немного, и пламя настоящего костра впервые разгорелось в этом селе, вздымая к голубому небу огненные языки.

Кто-то из детей, привлеченный сверканием огня, протянул к огню руку, но тотчас отдернул ее с криком боли. Откуда ему было знать, что огонь обжигает, когда ни родители, ни деды, ни прадеды его не знали огня?

Тасин научил жителей затерянного в горах села готовить горячую пищу: варить овощи и коренья, жарить на углях мясо. Он открыл им тайну железа, научил их плавить и ковать его. Здесь ему пригодилась мудрость, почерпнутая за тот год, когда он мучился над книгами мудрецов.

Узнав железо, люди стали выделывать из него нужное им оружие, благодаря которому они имели теперь всегда вдоволь дичи. Железный плуг ничуть не походил на соху, которой они пользовались до сих пор, и которая еле-еле царапала землю. Никогда больше не случалось, чтобы в селе не было пищи. Женщины пели, вынимая из печей румяные хлебы, а мужчины работали весело и спорно.

– О, наш благодетель Тасин, – сказал как-то вечером человек, приютивший его. – С тех пор, как ты пришел к нам, все изменилось к лучшему. Как нам благодарить тебя, о мудрейший?

Подумал Тасин и вздрогнул, вспомнив, что привело его сюда, в самое сердце гор.

– Друг мой, – промолвил он. – Если вы и в самом деле желаете меня отблагодарить, скажите, где мне найти счастье?

Но пока люди совещались между собой, Тасин с удивлением подумал, что за все время, которое он прожил у них, он ни разу не вспомнил о счастье. И вдруг он понял, что никогда он не чувствовал себя так хорошо, как среди этих людей. «Может-быть…» – подумал он.

– О, Тасин, – прервал его мысли человек, приютивший его, – мы не понимаем, чего желает наш благодетель! Ты – наше счастье, потому что ты принес нам счастье. С тех пор, как ты живешь среди нас, женщины, которые прежде плакали, поют и смеются; дети, которые умирали от голода, шалят и играют; старики, проклинавшие свою судьбу, умирают спокойно, а труд мужчин и легче и заметней.

И понял Тасин, что, только подарив счастье людям, он нашел и свое счастье. Радостно простился он с жителями далекого села и отправился в обратный путь. Износил один посох, износил и второй, и когда уже собрался выломать третий, очутился перед своим домом. Верная Умие ожидала его на пороге:

– Ну что, нашел счастье, о, Тасин?

Вместо ответа, он крепко обнял ее. А потом обул железные бабуши Али-Завидущие-Глаза, поднялся с Умие в вышину, и они полетели к хижине старика Кадыра.

А Кадыр еще больше постарел и сгорбился. Потухшие глаза его с трудом узнали Тасина. Зато, когда он увидел Умие, затмившую своей красой само солнце, он почувствовал, что видит лучше.

– Ну что, узнал, где счастье, о, Тасин? – спросил он сына.

– Возле тебя, отец.

– Так сказал тебе падишах?

Тасин улыбнулся.

– Я знаю, почему падишах не хотел открыть мне этой тайны. Когда люди находят счастье, им больше никаких падишахов не нужно. Счастье человека, отец, в счастье всех людей.

И Тасин не удовольствовался словами. Он начал расспрашивать Кадыра, какое самое большое горе у людей этой страны.

– Самое большое их горе, – ответил не задумываясь Кадыр, – падишах из Зеленого Города и Черная Река. С тех пор, как я себя помню, слуги падишаха грабят людей, а воды Черной Реки заливают поля и села и топят окрестных жителей и скот.

Взял Тасин бубен и стал бить в него. Собрался народ на сходку. Тасин рассказал людям, как он превратил падишаха в каменную глыбу и научил их, как построить большую плотину, чтобы оградить себя от ярости Черной Реки. Принялись люди за работу и, работая один для всех, и все для одного, обрели счастье, которого они раньше не знали. Вот тогда-то и родились самые прекрасные песни!

Когда, много лет спустя, Кадыр умер довольным и счастливым, Тасин вернулся с Умие на дно морское, к голубой Айше, и там они живут и поныне.

Иногда, в лунные ночи, когда море тихо и прозрачно, можно увидеть, как Тасин, собрав вокруг себя обитателей моря, делится с ними обретенной им премудростью.

Каменный человек, которого оживили слезы старого Кадыра, нашел истинное счастье. И поэтому его никогда не забудут и на земле, НИКОГДА!

Яни – паликар[9]9
  Паликар – по-гречески – витязь, богатырь.


[Закрыть]

Жил-был когда-то… Что ж, войди, поклон клади, садись да слушай во все уши!

 
Долго сказка будет длиться,
Нитью красною змеиться.
Полнехонько веретенце,
Нить крепка и не порвется;
Потяни, сказка начинается.
 

Доброго вечера желаю всем, кто пришел сюда время скоротать, часок потерять! А теперь, слушайте, начинаю.

Так вот, жил-был когда-то знаменитый паликар, славные дела которого удивили весь свет. С кем только паликар не сражался! Со всеми злодеями! И после бесчисленных подвигов решился он, наконец, преклонить буйную голову и заснуть вечным сном. Похоронили его под дубом на вершине горы.

Остались после поликара два сына, два родных брата, а один на другого похож, как маслинная косточка на хорошую маслину. Такой косточкой был Йоргу, старший брат, скупой, угрюмый и злой. А хорошей маслиной был Яни, младший.

Умер паликар – плакал по нем Яни вот такими слезами, а Йоргу даже и не пожалел.

Мало ли, много ли времени со смерти старика прошло, только Яни и говорит как-то вечером брату:

– Тяжело нам будет без отца!.. Как нам дальше жить? Ты как думаешь, – разделим отцовское имущество или будем вместе хозяйничать?

– Вместе? – вскричал Йоргу. – Почему это вместе, скажи на милость? Пусть каждый возьмет, что его, и ничем другого не стесняет…

– Хорошо, брат, – примиряюще сказал Яни, – пусть будет по-твоему.

Молчит Йоргу, думает, а сам все себя за ус тянет:

– Мне, как старшему, должен отойти дом…

– Пусть будет так, как ты говоришь, – согласился Яни.

– Затем, по справедливости, мне же должна достаться лучшая земля, та, что у речки…

– Земля?.. Ну, хорошо.

– А чтоб обрабатывать ее, мне нужны волы и плуг…

– Так…

– А тогда, чего же ты еще хочешь? – окрысился Йоргу. – Вот и весь раздел!

Поднял тут Яни голову, взглянул брату в глаза, и от ясного его взгляда даже Йоргу смутился.

– Гм-м! – угрюмо пробормотал он. – Ты хочешь меня спросить, что тебе достанется? Ну, что ж мне тебе дать, когда, ты сам видишь, по справедливости все мне принадлежит?

– И в самом деле «по справедливости»! – с горечью промолвил Яни.

Ударил себя Йоргу вдруг ладонью по лбу и говорит, да так весело:

– Как это я запамятовал? Совсем забыл о той полоске земли, что около Арапова Вражка. Если подумать, то, по справедливости, и она тоже мне принадлежит. Но уж так и быть! Бери ее себе! Думаю, что ты на своего старшего брата пожаловаться не можешь.

Пытался Яни брата упросить раздел изменить, но сколько он ни старался, сколько ни торговался, не мог ничем смягчить жестокосердного брата. Тогда, огорченный и обиженный, собрал он, что мог, – топор, мотыгу, нож – все старое да ржавое, и в один прекрасный день ушел на свою полосу хозяйствовать.

Утро было жаркое, а путь далекий. Шел Яни, шел и чем больше от дому уходил, тем грустнее становился. А когда пришел на свой надел, и вовсе загрустил. Да и как ему было не грустить? Мало пришлось на его долю землицы, и та вся колючками поросшая и камнями засыпанная, дикая, как овраг, к которому она прилегала. А овраг был глубокий, темный, и в нем всегда стояла мертвая тишина.

– Ох-ох-ох! – вздохнул Яни, глядя на это запустение. – Ох, бедный я, бедный!

Не успел он это сказать, как перед ним, словно из-под земли, вырос старый арап и сказал, низко кланяясь ему:

– Я горю от нетерпения выполнить твое веление!

Тогда Яни ни жив ни мертв пролепетал:

– Очисть мне, пожалуйста, поле от камней и колючек.

– Только-то? Ну, подожди, что случится, погляди! – ответил арап, и Яни с удивлением увидел, как на его полоску спустилось облако. Все кругом разом потемнело, как ночью, а минуту спустя облака уже не было. И Яни стоял и тер глаза кулаками, щипая себя за руку, и никак не мог поверить, что все это явь, а не сон: вместе с облаком исчезли и арап, и камни, и колючки, и теперь его полоска была такой чистой, такой гладкой, хоть сейчас ее паши.

«Эге! – подумал про себя Яни. – Тут что-нибудь да есть!»

Исходил он всю свою полоску вдоль и поперек. Но сколько ни искал, не нашел ни одного камня. А колючек как будто и вовсе не было!

Осмелел немного парень и шепотом, больше про себя, позвал:

– Арап!..

Да не тут-то было! Ни следа арапа. Будто и ноги его здесь никогда не бывало!

Раззадорился Яни да как рявкнет, словно голодный лев:

– Арап!!

Нет арапа, и все тут! Что ему делать?!

Схватил Яни ржавую мотыгу, плуга-то у него не было, и принялся за работу.

А жара чем дальше, тем больше. Пот с Яни лил рекой, но сколько он ни работал, дело почти не продвигалось. Вот кабы ему плуг да пару добрых волов!.. Пусть бы самые плохонькие, и те скорее бы кончили. А так мотыгой…

– Видно так уж мне на роду написано мучиться, – вздохнул Яни. – Ох-ох-ох, бедный я, бедный!

Не успел он как следует вздохнуть, как арап очутился возле него.

– Я горю от нетерпения выполнить твое веление!

– Чего же ты мне, брат, сразу не сказал? – обрадовался Яни. – Распаши-ка мне эту полоску!..

– Только-то всего? Гляди, что случится впереди! – крикнул арап, и, не успел Яни глазом моргнуть, как черная туча снова опустилась над его нивой, а когда она исчезла, вся полоса была вспахана так, что лучше не сделать. А арапа и след простыл.

– Эге, я должен выяснить эту тайну! – И собравшись с духом, вздохнул из глубины души: -Ох-ох-ох, бедный я, бедный!

– Я горю от нетерпения выполнить твое веление! – склонился перед ним арап, вдруг появившись, только он один и знал откуда.

Набрался Яни храбрости и говорит:

– Послушай, арап! Я тебе очень, очень благодарен, но объясни мне, почему ты являешься только тогда, когда я вздыхаю, и почему ты именно мне помогаешь?..

Улыбнулся арап.

– Ты и вправду не знаешь, почему? Много добра сделал мне твой отец, паликар. И тогда я обещал, что всякий раз, как он или его потомки придут огорченные сюда к оврагу, который назван моим именем, я помогу. Будь я на краю света, непременно приду и помогу. Проси же у меня, чего душа желает! Не бойся!

– Добрый арап, – начал Яни, – а не мог бы ты мне выстроить здесь дом? Небольшой, но прочный и красивый, и чтоб в том доме… Да ты лучше знаешь, что человеку в доме надобно.

– Только-то? Ну, подожди, что случится, погляди! – улыбнулся арап. И тотчас же опять спустилось облако, а когда оно рассеялось, Яни очутился перед таким домом, какого и у Йоргу не было.

Видно, знающий человек был арап! Вокруг дома расхаживала всякая птица, пощипывая траву, а внутри!!!

Как увидел Яни накрытый стол, на котором дымились вкусные блюда, его охватила такая радость и такая признательность старому арапу, что он прыгал как маленький и кричал во все горло:

– О, арап мой, дорогой! Я от счастья сам не свой!

Скакал, скакал Яни от радости, наконец, устал и сел за стол. Поел, растянулся на кровати и уснул. А проснувшись, в поле пошел, Потом… Шли дни за днями, и Яни, наконец, узнал, что такое счастье. Он даже и не подумал просить у арапа богатства, земель или чего-нибудь подобного. Яни был доволен тем, что он имел, работал, когда хотел и как хотел, а когда не хотел, пел.

С некоторых пор стало его мучить одиночество. К Йоргу Яни не ходил: он понял, что за человек его брат. А Йоргу к нему тоже не ходил: боялся, видно, как бы брат чего-нибудь не стал просить.

Пошел Яни в поле и повздыхал там: «Ох-ох-ох, бедный я…»

– Я горю от нетерпения выполнить твое веление! – промолвил арап, мгновенно появляясь около него.

– Дорогой арап, – сказал ему Яни. – Не знаю, какими словами тебя благодарить за то, что ты сделал для меня! А не рассердишься ты, если я тебя еще кое о чем попрошу?

– Я горю от нетерпения выполнить твое веление! – с готовностью повторил арап.

Увидел Яни, что арапу не терпится ему услужить, и давай ему выкладывать все свои огорчения. Как ему покончить с одиночеством? Не думает ли арап, что ему пора жениться, не знает ли подходящей девушки?

– Только-то? Ну, погоди, что случится, погляди!

И тотчас же спустилось на Яни черное облако, охватило его всего, завертелось волчком, и парень почувствовал, что его подняло вверх. И так, окутанный облаком, полетел он с быстротой ветра и летел, летел, пока облако тихонько не спустилось с ним в какой-то дом. Темно было в доме. Только свет луны освещал лицо спящей девушки. Лучшей жены Яни и не снилось!

– Это Марика, самая добрая и самая прекрасная из девушек нашего края, – послышался шепот арапа.

– Ну, а дальше что? – так же шепотом спросил Яни.

– Если она тебе нравится, пойдем и посватаем ее. А если нет, поищем другую.

– Нет, – воскликнул Яни, – другой не надо! Пойду посватаюсь к Марике.

С трудом убедил его арап дождаться утра. А то Яни так спешил, что готов был среди ночи разбудить отца девушки и посвататься. Но в конце концов согласился Яни подождать, и арап вывел его из дому.

Только рассвело, а Яни уж стучится в двери этого дома и просит хозяина выйти к нему. «Дело, мол, есть».

Вышел хозяин, толстый мужчина. Услышав, чего от него хотят, он всплеснул руками от удивления, но потом принялся расспрашивать нежданного гостя. Выспросил все, как есть, и, видно, Яни ему понравился. А когда он узнал, что Яни – сын знаменитого паликара, то с радостью согласился отдать за него дочь.

– Только вот что, мой милый, – сказал он под конец. – Я свою дочь неволить не стану. Заслужишь ее любовь, я вас благословлю, не заслужишь – не взыщи! – И он развел руками.

Не было на свете человека счастливее Яни. Думая, как бы легче и скорее проникнуть к Марике, Яни с помощью арапа нарядился коробейником и стал прогуливаться под ее окнами, выкликая свой товар.

Девушка сидела в светелке и вышивала. Услышав крики коробейника, Марика высунула голову из окна, а Яни, как увидел ее, так о своем товаре позабыл, не мог даже сказать, какие у него ленты и шелка.

– Эй, купец! – позвала девушка и, сделав ему знак обождать, спустилась из светелки и попросила его показать товар. А Яни уставился на девушку и ни слова.

Удивленная тем, что коробейник молчит и не расхваливает свой товар, как это делали все купцы, Марика взглянула на него, и вдруг почувствовала, что этот парень не на шутку ей полюбился. Оба они молча стояли друг перед другом, совсем позабыв о деле.

– Откуда ты, пришелец? – спросила наконец девушка.

– О, очень издалека… Меня зовут Яни…

И, уж не знаю, как помянули они о любви, стали друг другу ласковые слова говорить. Но Марика была мудрой девушкой: она хотела отдать свое сердце только достойному человеку.

– Жаль, что ты торговец! – вздохнула она, и Яни проклял тот час, когда ему пришло в голову переодеться коробейником.

– Почему, Марика?.. А, может, я вовсе не коробейник…

– Видишь ли, – продолжала девушка, – купцы не очень-то способны на подвиги. Они все больше о деньгах да о товарах думают. А мой избранник должен сперва доказать свою доблесть, чтобы я могла им гордиться, ценить его.

Сердце Яни билось в груди, как пойманная птица.

– Марика, милая моя, проси, чего хочешь! Приказывай, что хочешь! Я для тебя и до вечных снегов дойду… Испытай меня.

Если б вы только видели, как улыбнулась ему Марика! Даже солнце так светло не улыбается! Ласковым, как струны, звенящим голоском сказала Марика, поглядев на Яни долгим-долгим взглядом:

– Вот уже много лет, как моя мать лежит больная, и ни один лекарь не может узнать, чем она больна. А теперь слушай! На краю света – так мне сказала одна старая женщина, которая знает много позабытых людьми вещей, – на краю света стоит высокая башня с толстыми стенами. Наверху этой башни растет яблоня, и приносит она по одному яблоку в год. Яблоко это – золотое. Кто его понюхает, никогда больше не будет болеть.

– Я достану его! – воскликнул Яни, в котором заговорила кровь героя-отца.