Текст книги "Вера Чистякова"

Автор книги: Вл. Гуро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

КОНЦЕРТ

Зрителям понравилось, что певица была одета в нарядное, длинное, вечернее платье с блестящими украшениями, играющими на свету.

– В полном параде! – удовлетворенно заметил шофер газогенераторного автомобиля Пищик и оглушительно захлопал.

И платье певицы, и сложная прическа, и улыбка, которой она ответила на аплодисменты, казалось, говорили:

«Дорогие зрители! Я оделась так ради вас, потому что я хочу понравиться вам еще до того, как запою».

В знакомом каждому клубном зале сразу стало, «как в театре». После коротких вздохов, замечаний, брошенных шепотом, покашливаний наступила глубокая тишина.

Молодой лесоруб потянулся к уху соседа:

– Откуда артистка приехала?

Шофер Пищик ответил обиженным тоном:

– Ниоткуда не приехала. Наша, здешняя.

– Не встречал что-то такую.

– Учительницей в школе работает. Немецкий язык преподает. Понял, еловая голова? Уж который раз выступает в клубе!

– Я на бюллетене был, – словно извиняясь, объяснил молодой лесоруб.

Вел концерт бригадир такелажников Алексей Донской, пожилой мужчина в хорошем, тщательно отутюженном костюме. Он пошептался с певицей – это также всем понравилось, потому что напоминало настоящий концерт, – и объявил звучным баском:

– Наталья Даниловна исполнит арию Лизы…

Рукоплескания заглушили его слова.

Певица улыбнулась и еле заметно кивнула. Прозвучало короткое вступление. Пауза… И полились звуки, полные печали, страстная жалоба покинутой девушки.

Она взволновала всех в этом зале: семейных людей, девушек, молодых лесорубов, считавшихся отчаянными ребятами, старика – станционного сторожа, пришедшего за десять километров на сегодняшний концерт…

«И чего это мне сделалось так хорошо? – спрашивал себя Генка Пищик. – Ну, какое, в сущности, дело мне до этой самой Лизы, которая жила больше сотни лет тому назад? А вот берет за душу… И как берет! Почему?»

– Редкий голос для здешних мест… – пробормотал высокий, широкоплечий мужчина, сидевший у самой стены.

Он пристально смотрел на сцену.

Певица взяла последнюю ноту и замерла, слегка подняв руку, словно прощаясь с улетевшей мелодией.

В зале захлопали, зашумели. Лесорубы топали ногами, выражая этим свое одобрение.

– Браво! – кричали во всех рядах.

– Просим «Соловья»! «Катюшу»! Бригадир такелажников жестом призвал к тишине.

– «В далекий край товарищ улетает»… – запела певица.

Голос звучал так сильно, что казалось, ему тесно в четырех стенах, что рвется он наружу, в таежные дебри, в степь, чтобы звучать там на просторе и уйти далеко, за пологие холмы, укрытые мглой…

Концерт был окончен. Оркестранты укладывали свои инструменты, дежурные тушили свет в зале клуба. Но на сцене задержалось много людей. Каждому хотелось поздравить певицу с успехом или просто еще раз посмотреть на нее вблизи.

Пищик также был здесь. Он вертел во все стороны головой на несообразно длинной шее и не сводил с певицы влюбленных глаз.

На сцене оказался и высокий мужчина, сидевший во время концерта у стены. Он, по-видимому, выжидал, когда людей вокруг исполнительницы поубавится, чтобы подойти к ней.

За мужчиной из дальнего угла сцены незаметно наблюдал стройный, худощавый человек, одетый в черный полушубок и шапку-кубанку из черного каракуля.

– Ну что же, пошли, товарищ Приходько? – окликнул его директор комбината.

– Пошли, Григорий Петрович, – коротко отозвался тот.

И они направились к выходу.

Возле Натальи Даниловны теперь оставалось всего несколько человек, не спешивших расходиться. Молодая вертлявая женщина схватила певицу под руку и твердила, что она ни за что не отпустит ее, пока не напоит чаем со своим необыкновенным вареньем из ежевики и морошки.

– Ко мне! Ко мне! – повторяла она. – Переоденьтесь и ко мне!

Это была сослуживица Натальи Даниловны и ее соседка по квартире.

К певице подошел Пищик. Ему хотелось сказать что-то свое, особое, чтобы вышло не так, как у других.

– Наталья Даниловна… – торжественно начал он и осекся.

Певица вопросительно смотрела на него. Она улыбалась, ее улыбка смущала Пищика.

– Слушаю вас, Гена…

– Вы просто за душу берете, Наталья Даниловна! Я чуть не заплакал, честное слово!

Пищик для убедительности хлопнул шапкой по декорации. Поднялась туча пыли, кто-то чихнул. Пищик сконфузился и, все больше и больше смущаясь, машинально продолжал выколачивать пыль, повторяя:

– Дорогая Наталья Даниловна, вы сегодня так пели… так пели…

– Постараюсь петь еще лучше, Гена, – ласково сказала Наталья Даниловна.

– Лучше нельзя, честное слово!

– Разрешите и мне выразить свое восхищение вашим талантом, – раздался спокойный мужской голос.

К певице подошел широкоплечий мужчина высокого роста.

– Боюсь, что буду повторять уже сказанное другими, но что же делать. Талант покоряет всех. Позвольте, Наталья Даниловна, представиться: инженер-механизатор Кротов Роман Иванович.

Наталья Даниловна повернулась к говорившему и взглянула на Кротова. Перед ней стоял человек атлетического сложения, с уверенными манерами. Совершенно голый череп, голубые умные и холодноватые глаза, плотно сжатые губы большого рта…

– Я прибыл в ваши палестины недавно, по долгу службы, – продолжал Кротов, – но имею некоторое отношение и к искусству, как дилетант, конечно. Меня уже подключили к самодеятельности. Малюю декорации для здешней сцены. Прошу разрешения показать вам свои скромные труды.

Глаза Кротова с какой-то особой пытливостью впивались в лицо Натальи Даниловны. Она спокойно выдержала его взгляд, улыбнувшись повела плечами и просто ответила:

– Приятно, что прибыло пополнение в здешнюю самодеятельность. Но вот в живописи я мало смыслю. Вряд ли смогу быть вашим судьей.

Сослуживица Натальи Даниловны заторопилась:

– Пойдемте же, Наталья Даниловна. Нам завтра рано вставать!

Кротов откланялся.

Спустя два часа после концерта в поселке все затихло. Огни в окнах погасли. С окраины доносились захлебывающиеся звуки гармони и слышался хриплый собачий лай. Бодро постукивал движок небольшой электростанции.

Со стороны лесной биржи несся грохот бревен. Там работа шла круглые сутки.

Надвинувшиеся с севера снеговые тучи окутали всю территорию поселка непроницаемой тьмой. Но наблюдательный человек мог бы заметить, что вдоль стен и заборов, направляясь прямо к зданию школы, осторожно проходит человек в черном полушубке и шапке-кубанке.

Все спали в этот час. Спал Пищик, спала восторженная соседка Натальи Даниловны. Спал в своей не вполне еще обжитой комнате и новый инженер комбината Кротов.

Человек подошел к одному из окон школы.

Внимательно оглядевшись по сторонам, прислушавшись к ночным звукам, он легонько постучал в окно. Занавеска на окне шевельнулась, и вскоре женщина выскользнула из дверей.

Оба, тихо переговариваясь, отошли подальше от крыльца.

– Ну как? Он? – шепотом спросил человек в кубанке.

– Пока не знаю, – ответила женщина. – Где же его рыжий парик?

– Надо думать, в чемодане. Он снял его при выезде из города.

Они разошлись через минуту.

БЕЗ ПАРОЛЯ

Прошло несколько недель с того вечера, когда Наталье Даниловне представился инженер-механизатор Роман Иванович Кротов.

Давно не устраивали концертов и спектаклей на клубной сцене. Наступило горячее время: заканчивался очередной квартал. План был напряженный. Последний месяц должен был решить: сохранит ли «Таежный» переходящее знамя или его отвоюет другой комбинат, который выйдет на первое место?

Лесорубы почти не покидали своих участков, ели и отдыхали здесь же, в тайге, у костров, в шалашах, оборудованных наспех.

Водители тракторных тягачей день и ночь трелевали древесину от мест заготовки к лежневым дорогам.

Непрерывным потоком текли по лежневкам кряжи и бревна. Среди шоферов газогенераторных автомашин выделялся Гена Пищик, выделялся тем, что никогда не унывал. Он заметно похудел, длинная шея еще больше вытянулась, но песня, как всегда, неслась из кабины газогенератора. Голос певца охрип на морозе, и озорно звучали слова старинной песни: «Начинаются дни золотые»…

Ударили крепкие морозы, ветры бывали такими сильными, что становилось трудно дышать. Но нигде не замедлялась работа.

Тяжело приходилось в эту пору инженеру Кротову. Он понимал, что не может держаться в стороне от коллектива, относиться безучастно к работе. То дело, о котором знал он один, требовало, чтобы Кротов считался в числе лучших сотрудников комбината. Роман Иванович понимал это холодным своим умом, но бывали такие минуты, когда ему, привыкшему вести жизнь, невидимую для других, становилось трудно сдерживать бешенство.

Светает только в девять утра, но все поднимаются задолго до света, и инженер Кротов – одним из первых. В ремонтной мастерской холодно. Кротов в испачканном ватнике обходит машины, которые надо выпустить сегодня.

Вчера были неприятные минуты. Трелевочный трактор проработал полсмены и вернулся на буксире в мастерскую. Директор развел руками и сказал, сдерживаясь:

– Роман Иваныч, не ожидал от вас. Ведь наша с вами отдача должна быть больше, чем у других.

«Отдача!» Когда она кончится? Далекий север, неуютная комната, общая баня – это похоже на ссылку.

Сегодня график, завтра график… Завтра работа пойдет на лад – директор похлопает его по плечу:

«Сегодня на уровне, Роман Иваныч… И дело подогнали, и свою прогрессивку. Добьем квартальный, тогда можно будет и по пельменям ударить. Моя старуха – мастерица!»

Как он ненавидит все это!

– Посмотрите, Роман Иваныч, даже наша отшельница Клеопатра вышла на линию огня, – говорит Кротову директор.

Действительно, даже домоседка Клеопатра Павловна стала появляться на людях. Ей поручили читку газет в обеденный перерыв, и, кажется, это ее даже увлекло. Она внимательно прислушивалась к лаконичным разговорам, отвечала на вопросы, объясняла то, что могла объяснить. Старуха занималась этим каждый день. Вечером она иногда встречалась с глазу на глаз с Кротовым, но ничего полезного для него сообщить не могла. Да он и не ждал этого от нее.

Кротов много раз подстерегал Наталью Даниловну и подыскивал повод для встречи, но его неизменно постигала неудача. То Наталья Даниловна была занята – давала дополнительные уроки отстающим ученикам, то самого Кротова дела загоняли на отдаленные участки и он пропадал надолго.

Встречи же при свидетелях ничего не давали Кротову. Хмуро промямлив несколько ничего не значащих фраз, он уходил недовольный, ругая учительницу за ее недогадливость.

Дважды вечером он, провожая Наталью Даниловну, заходил к ней домой. Но и это ни к чему не привело. У Натальи Даниловны тотчас появлялась ее шумная соседка Людочка, мастерица варить варенье.

Наталья Даниловна говорила мало, зато Людочка трещала без умолку. Она хохотала, задавала Кротову неприятные вопросы:

– Ну, признайтесь, почему вы так рано полысели? Бурная жизнь, да? Почему вы до сих пор не женились?

– Потому что не встретил такой женщины, как вы.

– Вы шутите? Почему же вы пришли не ко мне, а к Наталье Даниловне? Сибирские морозы не охладили еще вашего темперамента? Все-таки в кого вы в конце концов влюбитесь – в меня или в Наталью Даниловну?

Кротов, ссылаясь на срочное дело, уходил, в душе посылая Людочку ко всем чертям.

А дни шли да шли, дни складывались в недели… Веяло теплом, покров снега стал рыхлым, приобрел сизый оттенок. Лед на реке вздулся, почернел…

В один из таких дней Наталья Даниловна вышла из квартиры директора комбината. Она только что закончила урок с директорским сыном, который в двух четвертях имел двойки по немецкому. Директор пообещал «содрать с первенца шкуру, если он и в этом квартале не выправится».

– Плохой педагогический прием, Григорий Петрович, – сказала учительница директору, когда они остались одни.

– Я уж и не знаю, какие приемы тут нужны. Догонит он других – я ваш должник на всю жизнь!

Идя домой, Наталья Даниловна глубоко, всей грудью вдыхала весенние ароматы, которыми был напоен воздух. Она радовалась отдыху, теплому дню.

На перекрестке из-за поворота неожиданно показался Кротов.

– Здравствуйте, долгожданная Наталья Даниловна! – произнес Кротов, довольно улыбаясь. – Не скрою, что я специально поджидал вас. Давно добиваюсь возможности побыть с вами наедине.

– Вот уж чего бы не подумала, – обронила Наталья Даниловна. – За чем же была остановка?

– Да вспомните, Наталья Даниловна! – взмолился Кротов. – Когда бы я ни подошел к вам, нам мешали. Один ваш цербер Людочка чего стоит!

Наталья Даниловна улыбнулась:

– Она вам неприятна?

– Признаться, терпеть ее не могу.

– Ну, не надо быть сегодня злым.

– Почему же сегодня?

– Вы только посмотрите вокруг! Что делается!

– Что делается! Обыкновенная весна.

– Весна всегда необыкновенна.

Незаметно они миновали территорию поселка и вышли к лесу.

– Свернем на опушку, – предложила Наталья Даниловна.

Небо было ясным, и с опушки виднелись далекие сопки с темнеющей тайгой на горизонте.

– Вот уж скоро лето… – мечтательно протянула Наталья Даниловна. – Эти склоны покроются яркими травами. Красные и желтые цветы зацветут на лугах. Таких нет в центральной полосе… Станет так хорошо, что забудешь свое горе, на время конечно…

Кротов насторожился:

– Мне говорили, что вы переживаете какую-то личную драму… Не понимаю, как такая женщина, как вы…

– Мы недавно знакомы, – прервала его Наталья Даниловна. – Вы многого не знаете, потому и не понять вам.

– А если вы ошибаетесь и я понимаю решительно все? – медленно произнес Кротов.

Наталья Даниловна с недоумением пожала плечами.

– Послушайте, Наталья Даниловна, – продолжал Роман Иванович, – много раз я собирался вызвать вас на деловой разговор…

– Какие у нас с вами могут быть деловые разговоры?

– Прежде всего вы должны ответить на мои вопросы. Разрешите?

– Задавайте, если это нужно.

– Да, нужно и очень нужно. Не праздное любопытство руководит мной. Почему вы, русская женщина, с таким русским лицом, с именем Наталья Даниловна, носите немецкую фамилию Келлер?

– Это фамилия моего мужа.

– А где ваш муж?

– Погиб самым нелепым образом. При автомобильной катастрофе… – нехотя пояснила Наталья Даниловна.

Она заметила, что Кротов насторожился, что он каким-то особым взглядом посмотрел на нее.

– А вам известно, чем Отто Келлер занимался в Советском Союзе?

– О! Вы знаете его имя? – воскликнула Наталья Даниловна. – Да, мне известно, чем Отто Келлер занимался здесь.

– Вам все известно?

– Все.

– У него не было от Вас секретов?

– Уверена, что нет! – твердо отчеканила Наталья Даниловна. – Но не кажется ли вам, уважаемый Роман Иванович, что наш разговор принимает несколько неподходящую форму для малознакомых людей?

– Нет, мне кажется, что все пока идет нормально и развязка приближается! Минуту терпения, и все станет на свое место. Скажите, Наталья Даниловна, Отто Келлер никогда не упоминал моего имени?

– Нет, – спокойно ответила она, – имени Романа Ивановича Кротова мой покойный муж никогда не упоминал. Впервые я услышала это имя из ваших уст.

Неподдельное изумление и как будто вызов были в глазах Натальи Даниловны.

– Ну, а если на мгновение предположить, что моя настоящая фамилия не Кротов? – Он испытующе посмотрел на нее.

– На предположениях можно далеко уехать, – хладнокровно ответила Наталья Даниловна. – Если следовать за вами, то можно договориться до того, что и моя настоящая фамилия не Келлер, а какая-то другая.

– Ну нет! Имеются веские доказательства, что вы именно Наталья Даниловна Келлер и прибыли сюда из Н-ска после гибели мужа. Мне даже известно, что смерть мужа настолько на вас повлияла, что вы были не в состоянии появиться в своей городской квартире.

– Да, вы кое-что знаете обо мне. Кое-что… – иронически заметила Наталья Даниловна и повернула назад, к поселку. – Однако мне пора возвращаться. Вы проводите меня, Роман Иванович?

– Постойте! Я считаю, что наш разговор далеко не закончен…

– Тогда продолжайте, – согласилась она и остановилась.

– Почему вы не спрашиваете, как моя настоящая фамилия? Ведь я убежден, что Отто Келлер рассказывал вам обо мне.

– Отто Келлер мне многое рассказывал. Что ж, если есть необходимость, назовите вашу «настоящую фамилию». – Она произнесла это с явной насмешкой.

Кротов одобрительно посмотрел на нее:

– Вашей выдержке может позавидовать любой мужчина, видавший виды. Да, Отто Келлер мог бы гордиться своей школой.

– Действительно, я прошла хорошую школу, – скромно ответила Наталья Даниловна.

– Я начинаю понимать, почему Келлер полюбил вас…

– О! – подняла брови Наталья Даниловна. – Это тоже входит в наш деловой разговор?

– Вы хотите подшутить надо мной, но я не обидчив. Объясняться с вами меня заставляет не любопытство, а долг.

– В таком случае ближе к делу! К долгу!

– Фамилия Куун ничего вам не говорит? – Кротов впился в нее глазами.

– А при чем тут вы, Роман Иванович? – вопросом ответила она и спокойно встретила его взгляд.

– Я – Рудольф Куун!

Наталья Даниловна неожиданно расхохоталась. Она смеялась звонко, весело. Потом, сдерживая себя, обратила смеющееся лицо к Кротову и сказала:

– Ну и лихо получилось! Прямо как на старой провинциальной сцене. Явление энное, те же и таинственный незнакомец. Вот что, – уже серьезным тоном продолжала Наталья Даниловна: – бросьте эту игру! Я не дура! Так и передайте подославшим вас ко мне фокусникам!

Она казалась не на шутку рассерженной.

– Как? – растерялся Куун. – Меня же еще и подозревают? Чего вы от меня хотите?

– Доказательств! Понимаете? Неопровержимых доказательств того, что вы именно Рудольф Куун, а не Кротов. До того как эти доказательства мне предъявят, я не знаю никаких Куунов и не могу вести с вами двусмысленных разговоров…

– Так… – Куун приблизил свое лицо к лицу женщины и произнес медленно. – Ваши любимые папиросы «Северная Пальмира»?

Она ответила без удивления и с усмешкой:

– Я не курю…

Рудольф похолодел. Мгновение он молчал, мучительно раздумывая… Ответ был совершенно неожиданным. Неужели на этом конец всему? Почему она так ответила? Отзыв, которого он ждал: «Теперь я курю „Люкс“», – не был произнесен… Наталья Даниловна не знает пароля! Что же это – западня?

Куун думал с лихорадочной быстротой. Надо что-то решить, сейчас же.

Но могла ли она узнать пароль? Отто погиб внезапно. Может быть, он не успел передать пароль жене? Или (самое страшное) он еще не подготовил жену к той работе, которую ей придется вести здесь. Может быть, и так. Иначе – зачем она уехала в эту глушь?

Но отступать было поздно. Приходилось идти на риск. Сколько сил отняла у него эта нежданная минута!

– Хорошо, Наталья Даниловна, – сказал устало Рудольф, – я представлю вам человека, помнящего меня с детства и знающего мою настоящую фамилию.

– Кто этот человек?

Рудольф несколько успокоился. Такой вопрос могла задать только соучастница Келлера. Он почти благодарно посмотрел на Наталью Даниловну.

– Этот человек – счетовод клуба Воронцова.

– Но это же старая, выжившая из ума старуха! И откуда ей знать ваше прошлое?

– Вы встречались с Воронцовой? Говорили с ней?

– Нет, я не обращала на нее внимания.

– Советую обратить. Это умный, но замкнувшийся в себе человек. В свое время она была близка с моим отцом – фон Кууном. Когда-нибудь я подробнее познакомлю вас с моей родословной. А принять облик свихнувшейся старухи Воронцову заставили обстоятельства…

Наталья Даниловна с интересом слушала Рудольфа. Он проводил ее до дома. Они простились, договорившись о дне встречи с Воронцовой.

РАЗГОВОР ЗА КУЛИСАМИ

Репетировали комедию «Слуга двух господ». Клеопатра Павловна готовила костюмы для спектакля, когда Рудольф и Наталья Даниловна вошли в ее чуланчик.

– Клеопатра Павловна, я привел к вам Наталью Даниловну.

– Прошу вас, милочка. Тут вы в своем кругу. Руди говорил о вас. Отодвиньте там бутафорию и садитесь.

– Дайте мне осмотреться, Клеопатра Павловна, – здесь у вас много интересного.

Костюмерная, она же мастерская реквизита, представляла собой большой чулан без дневного света. Сильная лампа под матовым абажуром освещала все углы. По стенам до потолка шли деревянные простые полки, на которых стояли, сидели, лежали куклы, маски, парики и всевозможные предметы театральной бутафории.

Но среди всего этого пестрого мира глаза посетителя приковывал к себе тряпичный человек в широких красных штанах. Немолодое лицо его выражало живость и усталость одновременно. Талантливой рукой лицу тряпичной куклы было придано выражение бесконечной человеческой усталости и скептицизма. Это был как бы символ обреченности и бессильного любопытства к завтрашнему дню. «Уходящий», – так хотелось назвать эту куклу.

Хозяйка перехватила взгляд Натальи Даниловны.

– Это мой друг Труфальдино. Он нравится вам? Моя работа.

– Талантливо! Он почти живой.

– Скоро он будет выступать в кукольной комедии. Я много говорю с ним. За те годы или месяцы, какие мне еще суждено прожить на белом свете, мы еще больше сроднимся с ним… Наталья Даниловна, Руди говорил мне о вас и о вашем покойном муже. Вам удалось побывать с ним за границей?

– К сожалению, нет, но мой муж много рассказывал о Европе. Отпуск он однажды провел в Париже…

– О, Париж!.. – воскликнула старуха. – И консьержка, конечно, говорила ему каждое утро: «Месье, сегодня день особенно чудесный, и Париж тоже!» Не правда ли? И каждый день был действительно чудесен…

Морщинистое, худое лицо Воронцовой освещалось синими и теперь еще не совсем выцветшими глазами. Она вспоминала людей, давно умерших, и события, давно прошедшие. Она говорила о Париже, городе ее молодости.

– В один из чудесных парижских дней на прогулке за городом я познакомилась с Иоганном фон Куун… О! Он тогда был совсем молодым человеком. Мы подружились. Дружба наша продолжалась несколько десятков лет. Особенно памятны мне встречи с ним уже в России, в Петербурге. Я хорошо знала и жену Иоганна фон Куун – Жюли, урожденную Ланскую. Это были родители нашего Руди… – задумчиво пояснила Воронцова.

– Разве они умерли?

– Умерла мать Рудольфа. Отец вынужден был бежать из России. Сейчас он в Германии… Не правда ли, Руди?

Рудольф кивнул головой. Он сидел молча, иногда усмешка набегала на его крепкие губы.

– Я рада, – говорила старуха, – что Руди дружит с вами. Бедный мальчик! Он так одинок… Руди показывал вам свою новую работу: декорации к «Борису Годунову»? Мы будем ставить одну картину из оперы.

Рудольф засмеялся:

– К сожалению, не удостоился. А заявку на критику Натальи Даниловны я сделал еще зимой.

– Ну право, Руди, покажите полотна! Рудольф поднялся. Они прошли в зрительный зал.

– Эй, Семен! – крикнул Рудольф.

Выскочил растрепанный подросток лет пятнадцати, вымазанный красками и углем.

– А вот верный рыцарь Мельпомены – Сенька. Быть может, он был бы величайшим театральным художником, если бы фортуна не сделала его пламенным поклонником газогенератора. Давай занавес, Сенька! Сцена у фонтана. Помните: «Я здесь не для того, чтоб слушать нежны речи любовника»… А ты, товарищ Семен, мне пока не нужен.

Сенька ушел, обиженно пожав плечами. Воронцова вернулась в свой чулан. Рудольф и Наталья Даниловна остались вдвоем в пустом полутемном зале.

– Ну как?

Трактовка темы была необычной. Фонтан казался не искусственным сооружением, а водопадом в глухом месте. Вместо парка, где встречаются Марина и Самозванец, был изображен заросший лес, мрачный, дикий…

– Я не ценитель живописи, – тихо сказала Наталья Даниловна, – но это я поняла.

– Что вы поняли? – требовательно спросил Рудольф.

– Вы написали то, что близко вам, – здешний лес, здешний пейзаж. Вы перенесли Самозванца в другую обстановку.

– В ту, которую я ненавижу! Да, вы поняли. Хорошо сделано?

– Неплохо, но страшновато.

– В жизни много страшного… Разве не страшно то, что они сделали с Россией?

– Рудольф, вы же очень молоды – вам тридцать лет. Что вы знаете о прежней России?

– Я знаю, что моя жизнь могла бы быть прекрасной, если бы не катастрофа 1917 года. Отец был вынужден бежать отсюда, мать рано умерла. Я мог получить блестящее образование…

– Но вы и так инженер, да еще и художник.

– Здесь я не хочу быть ни инженером, ни художником. Все равно у них всё разрушат…

– Нас могут услышать.

– Никого нет. А с вами я могу говорить откровенно. Только единицы, только сильные духом, те, кто управляют жизнью своей, имеют право управлять жизнью других, – они останутся. Остальные должны погибнуть! Это неизбежно!

Она внимательно слушала его, затем задумчиво обронила:

– Я не думала, что встречу здесь таких людей…

– Каких, Наталья Даниловна?

– Значительных.

Рудольф молча пожал ей руку:

– Ну, а теперь вы верите, что я Рудольф Куун? Верите доказательствам, которые я вам представил? Достаточно ли их?

– Достаточно.

– Вы должны мне верить во всем, – продолжал Куун, стараясь говорить как можно убедительнее. – Отбросьте всякие подозрения. Скажите, вы знаете людей, с которыми встречался Отто Келлер? – спросил Рудольф тихо. – Тех, которые ему помогали… – пояснил он.

– А вы разве их не знаете? – спросила Наталья Даниловна.

На ее лице было удивление.

– В том-то и дело, что не знаю. Черт бы побрал моего шефа.

– За что?

– За чрезмерную конспирацию. Все чрезмерное приводит к идиотизму. Он сорвал меня с насиженного места в Ленинграде, где я жил припеваючи, и погнал в Сибирь, дав единственную явку к вашему мужу… Видите, я откровенен с вами, Наталья Даниловна.

– Иначе я не поняла бы, зачем вы здесь.

– По милости дорогого шефа я топчусь у разбитого корыта! Но если поразмыслить, то и шеф не так уж виноват. Кому могло прийти в голову, что ваш муж глупейшим образом сойдет со сцены? И именно в такое время…

Рудольф с досадой в голосе оборвал фразу.

– А вы бы связались с шефом. Ведь Ленинград не так уж далеко, – посоветовала Наталья Даниловна.

– Я несколько раз его запрашивал. Но Ленинград упорно отмалчивается. Шеф или выехал куда-то внезапно, или, быть может, произошло что-нибудь и похуже… Сами понимаете, в нашем деле всего приходится ожидать!

– Да, вы правы, все может быть… – задумчиво сказала Наталья Даниловна. – Но позвольте! – воскликнула она. – Почему бы вам не обратиться к помощникам шефа в Ленинграде?

– Никого я там не знаю. В Ленинграде я находился на пассивном положении и тихонько выжидал своего времени – времени действовать. Теперь-то вы поняли, насколько затруднительно мое положение сейчас?

– Понять-то я поняла. Но что же нам делать?

– Попытаться еще раз установить контакт с шефом, запросить его инструкций. Ну, а если и тогда ответа не последует… значит, провал! Нам с вами останется один выход. Единственный!

– Какой же это выход?

– Попробовать открыть крепко запертую дверь!

– И эта дверь?..

– Успеем еще поговорить об этом. Не будем сидеть сложа руки. Мы сможем впоследствии достойно отчитаться. Здесь, а может быть, и на той стороне! – добавил он многозначительно.

– Ну что же надо делать? – спросила Наталья Даниловна.

– Прежде всего разыскать людей, которых называл вам ваш муж. Надо выяснить, какие они имели задания, что они уже выполнили. Если они ничего не сделали, мы должны заставить их выполнить свой долг. Ну, а к тому времени наше положение здесь должно полностью проясниться.

– Мне кажется, что я знаю только троих…

– Кто же они?

– Все живут в Н-ске. Про двух могу рассказать подробно, а третьего я мало знаю – знаю только имя и отчество… Пойдемте отсюда, я все расскажу вам по дороге. Мы и то уж нарушаем приличия, оставаясь так долго вдвоем.

Он молча пропустил ее к выходу.