Текст книги "Операция «Тюбетейка»"

Автор книги: Витауте Жилинскайте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Первый полёт

Ауримас впервые летит на самолёте. Дрожащими от волнения пальцами берёт он леденец, который на подносе протянула ему улыбающаяся стюардесса; на фантике нарисован золотой самолётик. Сунув леденец в рот, мальчик прижимается лбом к круглому окошечку, стекло толстенное, его, наверно, и камнем не пробьёшь. Внизу видны маленькие, бегущие назад домики, квадраты полей, паутинки железнодорожных путей; по рельсам как раз катится паровозик – крошечный, меньше игрушечного. Но вот уже ничего не видно, самолёт ныряет в тучу, и Ауримасу становится страшно.

– Мама, – спрашивает он, – а самолёт не может заблудиться в облаках?

Но не успела ещё мама успокоить его, как самолёт выныривает из густого серого тумана, и они уже летят по залитому солнцем бескрайнему простору. Теперь мальчику кажется, что облака внизу – вовсе не облака, а заснежённые поля, из которых там и сям выступают ледяные торосы, и на них вот-вот может появиться семейка белых медведей. А вдали, до самого горизонта, запорошённые снегом равнины, и если бы, мечтает Ауримас, если бы к хвосту самолёта можно было привязать санки и сесть на них – то понесёшься по этой равнине быстрее ветра, даже в ушах засвистит!.. Невиданно широкий и чистый мир открывается перед удивлёнными глазами малыша, мир золотистого холода, повисший над планетой Землёй, которую и не видать за толстым слоем облаков. От восторга Ауримас даже проглатывает леденец.

– Мама! – кричит он. – Теперь я уже знаю!

– И я тоже знаю, – понимающе улыбается мама. – Когда вырастешь, будешь лётчиком, да?

– Конечно, – кивает головой мальчик, щёки его горят от волнения. – Конечно, буду лётчиком, и мой самолёт потащит вслед за собой санки – сто санок! – а на них будет сидеть тысяча мальчиков и девочек, и знаешь, куда мой самолёт повезёт их?

– Уж не в Африку ли? – смеётся мама.

– И откуда только ты всё знаешь? – удивляется Ауримас. – Да, я прокачу их в Африку, чтобы они увидели настоящих крокодилов и настоящих львов.

– А разве в зоопарке живут не настоящие львы и крокодилы? – спрашивает мама.

– Конечно, не настоящие, – с видом знатока заявляет Ауримас. – Ведь они же в клетках. А в Африке бегают на свободе, – значит, настоящие!

Мальчик не видит, что люди, сидящие рядом с ними, слушают и улыбаются. Он уже снова прижался носом к окошечку и думает о чём-то своём.

– Мама, – через некоторое время спрашивает он, – а птицы могут летать на такой высоте?

– Могут, – отвечает мама, – только не все…

…Когда по утрам стало подмораживать и однажды трава на берегу даже побелела от инея, старый селезень закрякал, подавая уткам знак, что пора готовить крылья в дорогу. И вскоре поднялась в небо целая стая диких уток, а с ними и молодой утёнок, которого ждало первое путешествие в невиданные тёплые страны, в Африку.

В том году весна была поздней, утёнок появился на свет, когда дело уже шло к лету, и крылья у него окрепли ещё недостаточно. Мать-утка опасалась, что он не выдержит далёкого пути. Однако зима обещала быть суровой, оставаться зимовать здесь, на родном болоте, никак нельзя, это означало бы верную гибель. Значит, хочешь не хочешь, а надо было отправляться в дорогу.

И вот, едва взошло солнце, длинная вереница уток поднялась в синее небо. Впереди опытный вожак селезень, а позади всех юный утёнок, потому что в конце вереницы легче: ты летишь как бы в коридоре, сделанном для тебя передовыми, которым приходится рассекать воздух. Поэтому задний может даже поспать в полёте, маши себе крыльями и спи – воздушный поток всё равно будет нести тебя вслед за вереницей… Выше и выше поднимается утиная стая, а мать-утка всё оборачивается назад – волнуется, как там дела у её сыночка.

– Мама, каким маленьким кажется сверху наше огромное болото! – удивлённо кричит он. – Меньше лужицы!

– Не верти головой, – запрещает мама. – Устанешь, а силы надо беречь, дорога в Африку долгая.

– Мама, а кто это летит внизу, такой курчавый, как барашек?

– Это облачко, – объясняет мама. – Ты лучше помолчи, больше сил сбережёшь.

– Так мы над облаками! – гордо и радостно попискивает утёнок.

Но есть облака и над ними – высоко-высоко, и как же славно, когда в просветы меж ними проглядывают золотые лучи солнца…

Через некоторое время вожак селезень, которому приходится труднее всех, устаёт и перебирается в конец вереницы, чтобы отдохнуть. Но он занимает место перед утёнком, и тот снова остаётся последним.

– А скоро уже будет море? – нетерпеливо спрашивает утёнок у вожака.

Но вожак не откликается, он уже спит, едва помахивая крыльями – его несёт воздушный поток.

«Когда я вырасту, – думает утёнок, – когда стану крепким селезнем с могучими крыльями, то поднимусь над самыми высокими облаками, чтобы увидеть весь мир. Мама рассказывала, что в вышине белым-бело, что там всегда зимний холод, от которого мы бежим, и живут там звёзды, указывающие нам путь. Мама говорила: звёзды – это глаза уток-великанш, они смотрят на нас сверху, следят, чтобы мы не заблудились и не погибли. А облака, говорила мама, это пух уток-великанш, а дождь, говорила, это их слёзы, они плачут, увидев, как гибнут от усталости, голода и охотничьей дроби пёстрые утки, земные их сёстры, говорила мама…»

И хотя мама запретила утёнку вертеть головой, он всё время глядел то в одну, то в другую сторону, всему дивился, всё жадно старался рассмотреть. Так увидел он вдруг точку, приближающуюся к ним из далёкой дали.

«Кто бы это мог быть? Орёл, а может, коршун?» – раздумывал утёнок, но спросить у старших не решился, а то снова станут ругать, что он вертит головой и понапрасну растрачивает силы.

Самолёт немного сбросил высоту, сейчас он летел под перистыми облаками. Внизу снова зазеленели лоскутки лугов, зажелтели и закраснели рощицы осеннего леса. Ауримас не мог отлепить нос от окошечка. Голова у него кружилась от обилия впечатлений. «Вот, значит, какое оно, небо, какая земля и какой самолёт», – думал он, а вслух сказал:

– Когда я вернусь домой…

– Знаю, знаю, – снова улыбнулась мама, – когда вернёшься домой, сделаешь себе самолёт и земной шар.

– Да! И к самолёту привяжу санки из пустых спичечных коробков, а в санках будут сидеть сто весёлых мальчиков, я вылеплю их из пластилина, и они…

Закончить Ауримас не успел.

…Вожак, уже снова летевший впереди вереницы, с тревогой прислушивался. На стаю накатывался странный, грозный гул, от которого всё вокруг дрожало. Повернув головы, утки увидели мчащуюся на них огромную железную птицу. Она летела с такой скоростью, что утки не успели ни сообразить, в чём дело, ни нырнуть в сторону. За окном кабины было видно побледневшее лицо пилота, его плотно сжатые губы: сидевший рядом с ним бортмеханик что-то кричал, видимо сообщая по радио на землю о приближающейся беде, миновать которую невозможно. Через мгновение самолётные турбины, как пасти дракона, принялись заглатывать уток, не успевавших даже крякнуть. Три турбины одна за другой захлебнулись и заглохли, продолжала работать только четвёртая. Самолёт сразу потерял скорость, нос его накренился, уставился в землю, и он стал падать…

В пассажирском салоне поднялся переполох. Только маленький Ауримас ничего не понимал. Мама, ни слова не говоря, крепко прижала его к себе.

– Мам, – весело спросил мальчик, – смотри, как быстро мы спускаемся! Внизу аэродром, да?

– Аэродром… – прошептала мама побелевшими губами, умоляя судьбу, чтобы она не дала погибнуть её единственному сыну, который ещё так мало успел порадоваться жизни.

Тянулись долгие секунды – самые страшные для тех, кто летел в самолёте, секунды, которых им никогда ещё не доводилось переживать. Катастрофа казалась неминуемой, но опытный пилот не растерялся, не выпустил из рук штурвала, он до последнего старался, пусть и на одной турбине, замедлить падение, выровнять самолёт и плавно опуститься. И это ему удалось! С рёвом и грохотом огромная серебристая птица приподняла нос и не упала – приземлилась на большой поляне. Самолёт тяжело плюхнулся на землю, трясясь, побежал по ней, но не разбился, жизнь пассажиров была спасена.

Вскоре открыли аварийные двери, и пассажиры, едва держась на ногах, выбрались на зелёную травку. В стороне паслось стадо коров.

Ауримас выскочил одним из первых.

– Разве это не аэродром? – воскликнул он разочарованно.

Но луг был таким широким и зелёным, что вскоре мальчик повеселел и уже бегал, гоняясь за синей стрекозой. Вдруг он удивлённо остановился: перед ним на траве лежал утёнок со скомканными крыльями.

Мальчик склонился над ним, и его сердце сжалось от сострадания.

«Наверно, это сделал ястреб, – подумал он. – Хищный, злой ястреб!»

Потом, забыв о несчастном утёнке, Ауримас снова бегал около самолёта. А по небу уже летела другая утиная стая, и путь ей указывала большая и одинокая вечерняя звезда…

Витамин «З»

На остановке в троллейбус входят только двое: мальчик в пёстром беретике и его мама. Мама усаживает сына на переднее боковое сиденье между пожилым дяденькой с седыми бровями и толстой тётей с плетёной корзинкой на коленях. В руках у мальчика маленькая жестяная коробочка с этикеткой «Витамин Д и З». Буква «З» приписана жёлтым карандашом, она такая большая, что её можно увидеть даже с последнего сиденья. Однако пассажиры заняты своими мыслями или загляделись в окна, так что на коробочку никто и краешком глаза не смотрит. Тогда мальчик поднимает её над головой и даже помахивает, как флажком. Больше всего ему хочется, чтобы на коробочку обратила внимание сидящая напротив девочка – уже большая, уже, наверно, в третьем или даже четвёртом классе. Но по-прежнему никто не замечает аккуратно выведенную букву «З» и не любопытствует, что это за коробочка и что за неслыханный витамин в ней. Может быть, потому что стоит лето и кусты ломятся от ягод, вон даже у толстой тёти корзина полна чёрной смородины. Поэтому, наверно, пассажиров и не интересуют витамины, какими бы буквами они ни обозначались. Только девочка покосилась, насмешливо хмыкнула и снова вертит в руках расшитую бисером сумочку – вот это, мол, достойная внимания вещица!

Огорчённый равнодушием пассажиров, мальчик опускает руку и спрашивает:

– Мам, а далеко ещё до нашей почты?

– Далеко, Ауримас, – отвечает мама, – остановок шесть.

– Тогда, – просит мальчик, – подержи пока мою коробочку, а я устроюсь поудобнее.

Осторожно, как неоперившегося птенчика, протягивает он коробочку маме, становится на сиденье коленками и упирается лбом в стекло. Потом, полуобернувшись, протягивает руку и снова берёт коробочку, прижимает к уху и слушает, прищурив глаз.

– Мам! – кричит он радостно. – Опять слышно, как он прыгает! Тихо-тихо, но всё равно слышно: скок-скок-скок!

Дяденька с седыми усами наконец-то заинтересовался соседом, он поворачивается, смотрит на коробочку и удивлённо спрашивает:

– Это кто же может прыгать в такой маленькой коробочке? Уж не блоха ли?

– Наверно, кузнечик, – вступает в разговор и тётя с корзиной.

– Никакой там не кузнечик и не блоха, обыкновенные шарики витамина Д! И вовсе они не прыгают и не скачут, просто катаются по пустой коробке и стучат! – заявляет тоном знатока девочка с сумочкой, будто она не в третьем или четвёртом, а в десятом классе!

Мальчик недовольно хмурится и внимательно смотрит на девочку.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает он.

– Я всё знаю! – выпаливает девочка. – Я даже знаю, из чего тебе пёструю беретку сшили. Из салфетки, вот! И ещё я знаю, что никакого такого витамина З нету! Есть витамин А, есть ещё всякие там другие витамины – В, С, Д, а З никакого нет и не было. Спорим хоть на мою бисерную сумочку! – И она приподнимает сумочку, которой, наверно, очень гордится.

Мальчик смущённо молчит, потом оборачивается к маме и спрашивает:

– Мам, рассказать им про нашу тайну?

– Как хочешь, – улыбается ему мама и как-то озабоченно обводит взглядом пассажиров.

– Так вот, знайте: в моей коробочке живёт зайчик!

– Что?! – От удивления толстая тётя чуть не роняет на пол свою корзинку с чёрной смородиной. – Настоящий зайчик?

– Наверно, ты вылепил этого зайчика из пластилина или смастерил из жёлудя? – хитро поднимает седую бровь дяденька.

– Или, – снова хмыкает всезнающая девочка, – из засохшей фасолины?

– А вот и нет! – мотает головой мальчик. – Это настоящий зайчик, я сам его поймал, когда он в окно запрыгнул. Еле успел крышкой накрыть, чтобы обратно не выпрыгнул. Правда, мама?

– Правда, правда, – кивает мама и ещё более озабоченно поглядывает на пассажиров, особенно на девочку с сумочкой.

Теперь дяденька так удивлён, что уже обе его брови полезли на лоб.

– Если так, – говорит он, – то ты замечательный охотник. Замечательнее самого барона Мюнхгаузена!

– Не только охотник, – добавляет тётя с корзиной, – а ещё и волшебник: это надо же, целого зайца сумел затолкать в коробочку от витаминов! Как джинна в бутылку!

Теперь уже все пассажиры смотрят на коробочку, а один, с последнего сиденья, громко спрашивает:

– Ну и что же ты собираешься делать со своим зайчиком, Ауримас? Зажаришь в духовке?

– А перед тем как жарить, – смеётся девушка, сидящая рядом с ним, – наверно, шкурку снимешь? Я как раз в скорняжной мастерской работаю и сошью тебе из неё шапку!

Ещё один дяденька, подпоясанный широким ремнём с колечками, строго спрашивает:

– Скажи, пожалуйста, а ты член Общества охотников? Если нет, то кто разрешил тебе охотиться на зайцев? Придётся, браток, штраф за браконьерство уплатить, рубликов пятьдесят!

Весь троллейбус смеётся, даже водитель улыбается, а всезнающая девочка хохочет, запрокинув голову. Мальчик смущён, он сползает с сиденья и хватается за мамину руку. Мама наклоняется к нему и ободряюще поглаживает плечо.

– Не обижайся, сынок, – успокаивает она мальчугана, – они ничего не знают, потому и смеются.

– Чего же это мы не знаем? – обижается тётя с корзиной. – Зачем вы своего ребёнка так воспитываете, что голова у него всякими глупостями забита?

– Видите ли, – виновато объясняет ей мальчикина мама, – его папа полгода назад уехал с экспедицией на Север, чтобы провести разные научные исследования, и заболел там. Врач сказал, что ему не хватает витамина Д, а ещё больше – простых солнечных лучей. И вот Ауримас поймал солнечный зайчик, спрятал его в коробочку, где уже лежит витамин Д, и теперь мы едем на почту отправлять папе посылку, чтобы он поскорее выздоровел.

– Папе в Северный Ледовый океан, – уточняет мальчик.

– Не Ледовый, а Ледовитый, – поправляет всезнающая девочка и снова насмешливо хмыкает.

А в троллейбусе тихо-тихо. Дяденька с седыми бровями, собираясь выходить, уже встал с сиденья и перешёл поближе к дверям. Троллейбус как раз останавливается, но дяденька почему-то не выходит.

– Кхм, кхм… – как-то странно покашливает он. – Я просто… просто не могу понять, как это ты так хитро придумал. Прости меня, пожалуйста, что я не сразу понял. Уверен, твой папа очень скоро поправится, раз ты ему такой витамин посылаешь!

– Я думаю, – говорит молчавший до того времени худой мужчина, – что ловля солнечных зайчиков – открытие, которое следует запатентовать! Молодец!

– А я, – говорит молодой человек, подпоясанный широким кожаным ремнём, – перед всеми прошу у тебя прощения за то, что пугал штрафом. А так как я и сам охотник, то обещаю твоему папе заячью шапку, только дай мне свой адрес.

– А от меня, – подняла свою корзину толстая тётя, – прошу обязательно послать твоему папе чёрную смородину. И не вздумайте отказываться, а то я очень обижусь!

Мальчик смотрел на корзину, на пассажиров, на маму, снова на корзину, на пассажиров, на маму, и в его глазах сверкали и прыгали десять солнечных зайчиков.

– Видишь, мам… я же говорил… наш папа поправится… видишь!

Мама ничего не ответила, только улыбнулась и уже совсем не озабоченно взглянула на пассажиров.

– Спасибо вам за доброту, – сказала она.

Троллейбус снова остановился, однако и на этой остановке дяденька не вышел.

– Знаешь что, – сказал он мальчику, – дай-ка и мне послушать, как прыгает твой зайчик! Не хочется сходить, не послушав…

Он приложил коробочку к уху и тоже прищурил один глаз.

– Прыгает как заведённый! – сказал он. – Настоящий чертёнок! Какого замечательного, какого прыгучего зайчика ты поймал! Молодец!

– Я тоже хочу послушать, дайте и мне! – попросили сразу несколько человек.

Коробочка пошла по рукам, все прикладывали её к уху и все слышали, как прыгает зайчик. А девушке из скорняжной мастерской удалось даже услышать, как он шевелит усами. Коробочка обошла весь троллейбус и на обратном пути попала в руки ко всезнающей девочке.

– Ничего не слышно! Никого тут нет, пусто! – закричала она, послушав. – Вы всё выдумали! Я так и знала, что никакого зайца тут нет!

Вдруг одна из женщин встала и сказала:

– Приготовьте билеты! Контроль!

Подошла к девочке и потребовала:

– Ну-ка, предъяви билет.

– Так… я… у меня… нету, – залепетала девочка и покраснела как рак. – Я же… ещё маленькая…

– Маленькая? А считаешь, что лучше всех всё знаешь! – строго сказала женщина-контролёр. – Говоришь, нет никакого зайца, а сама зайцем едешь!

Троллейбус грохнул от смеха.

– Так что открывай-ка свою замечательную сумочку и плати штраф.

И тут мальчик и его мама увидели, что проехали свою остановку! Но троллейбус вдруг ни с того ни с сего остановился.

– Наверно, ус сорвался, – сказал водитель. – И как нарочно, у самой почты!

Но почему-то не вышел поправлять ус, только отворил передние двери, и мама с мальчиком сошли, а за ними, спасаясь от контролёра, выскочила девочка-всезнайка. Спрыгнула на мостовую и, не оглядываясь, бросилась бежать, как самый настоящий заяц…

– Видишь? – сжимая мамину руку, спросил Ауримас.

– Вижу, – весело улыбнулась мама.

И они свернули к почте.

Кто смеётся последним

Ауримас отправился в магазин. В одной руке – хозяйственная сумка, в другой – записка, что надо купить: три бутылки молока, две баночки сметаны, килограмм сахара, пачку масла и ещё хлеб, пирог и пять сладких сырков с изюмом. Вот сколько всякой всячины велела ему купить мама.

Идёт Ауримас, по сторонам не смотрит, ворон не считает, весело сумкой помахивает. Только вдруг слышит: бух! бах! трах! – и шаг его замедляется. Впереди – тир, и кто-то палит по мишеням из духового ружья.

«А если… если… – нерешительно переминается мальчик с ноги на ногу, – если зайти и только взглянуть? Взглянуть – и больше ничего».

А ноги уже сами несут его к двери тира. Она широко распахнута, перед мишенями – один-разъединственный парнишка с ружьём в руках. Трах! Поражённый меткой пулькой, урчит грузовичок, проезжает немножко вперёд и возвращается назад. У Ауримаса даже ладони зачесались – так захотелось самому прицелиться! Он не новичок, он уже знает, как заряжать ружьё, как нажимать курок, всё-всё знает – ещё бы, старый, опытный стрелок!

Парнишка отстрелялся, положил ружьё и ушёл. В тире совсем пусто. На длинном столе лежат несколько духовых ружей и полная коробочка пулек.

«А если… если… – снова мнётся мальчик, – если я стрельну всего один разок? Один разок, и все!..»

– Дайте мне три пульки, дяденька! – Ауримас и сообразить не успел, каким образом вылетели у него эти слова.

Усатый дяденька, работающий в тире, берёт девять копеек, отсчитывает три кусочка свинца и внимательно смотрит, сумеет ли малыш сам зарядить ружьё. Но Ауримас успешно справляется с этим делом. Потом крепко прижимает приклад к плечу и, облокотившись о стол, начинает водить мушкой по стене в поисках достойной мишени.

Вот мельница, вот корабль, танк, попугай, клоун, вот самолёт, грузовик, ястреб, тигр, цветок… Ауримас выбирает клоуна с голубым мячиком в руке. Если попадёшь в мячик, улыбающийся клоун перекувырнётся и снова встанет.

Однако сегодня клоун почему-то невесел, не улыбается, – может, оттого, что чья-то неметкая пуля попала ему в щёку под самым глазом, и теперь там вмятина, словно большая слеза. Уставшая рука клоуна едва удерживает голубой мячик.

Когда Ауримас прицелился и был готов вот-вот спустить курок, клоун словно бы шевельнулся и тряхнул головой.

– Неужели тебе не жалко меня? – донёсся до Ауримаса его тихий шёпот. – Ведь я точно как ты: две ноги, две руки, и глаза у меня есть, и нос… В тире столько мишеней, но никому так не достаётся, как мне!.. Это из-за того, что я клоун и должен смеяться даже сквозь слёзы. Посмотри, во что превратился мой клоунский балахон – его будто молью побило, сплошные дыры, а никто не починит, не залатает… Знай себе палят без всякой жалости. Хоть бы ты меня, несчастного шута, пожалел…

Ауримас косится на усатого дяденьку: может, и он слышал, что шепчет клоун? Нет, ничего дяденька не видел, ничего не слышал, только деньги считает.

«Наверно, мне почудилось», – успокаивает себя мальчик и снова целится в клоуна.

– Тогда стреляй, бездушный! – топает ножкой клоун и сжимает кулачок. – Посмотрим, попадёт ли в меня хоть одна твоя пуля!

– А вот и попадёт, – смеётся Ауримас.

– Ах, ты ещё смеёшься? – горько покачивает головой клоун. – Так знай же: хорошо смеётся тот, кто смеётся последним!

Ауримас мог бы поклясться, что в тот момент, когда он нажал на курок, клоун внезапно присел, и пуля, конечно, шмякнулась в стенку высоко над головой мишени.

– Ничего-ничего, – успокаивает себя мальчик, загоняя в ствол вторую пульку. – От меня не уйдёшь!

Он вновь старательно прицеливается. Но – что ты скажешь! – когда пуля уже свистит, клоун ловко отклоняется в сторону. Пулька, ясное дело, летит мимо, а клоун показывает Ауримасу нос: вот тебе!

– Ну погоди! – распаляется мальчик. – Третья пуля всегда самая меткая!

Но, высоко подпрыгнув, клоун легко избегает и третьей, самой меткой пули. От досады у мальчика даже горло пересохло: нет, ни за что не уступит он этому негоднику!

– Дайте мне ещё десять пулек, – просит Ауримас, высыпая на стол монеты.

– А родители позволили тебе прострелять столько денег? – спрашивает дяденька.

– Позволили. Я сам накопил эти деньги, – не краснея, врёт Ауримас и получает ещё десять маленьких кусочков свинца.

– Из десяти-то хоть одна да попадёт! – грозит он клоуну, снова вжимая в плечо приклад. – Вот тогда и посмотрим, кто будет смеяться последним.

Пули свистят и свистят, но и клоун не дремлет: то отстранится, то присядет, то подпрыгнет, то мячик подбросит и, наконец, когда последняя пуля вонзается в стену где-то под его башмаком, он со смехом высовывает красный язык.

– Ха-ха-ха! – хохочет клоун над неудачливым стрелком.

– Хо-хо, хе-хе, хи-хи, ха-ха! – вторят ему все остальные мишени, даже грузовик трясётся от смеха.

– Дяденька, – требует Ауримас, – ещё тридцать!

Усач, улыбнувшись, отсчитывает целых тридцать пулек, и Ауримас, насыпав их перед собой, сердито грозит клоуну:

– Ну погоди! Теперь – или пан или пропал!

– Как бы не так! – ехидно возражает клоун.

И снова летят пули, и снова клоун прыгает, кланяется, гримасничает, подбрасывает мячик – даже полы его балахона развеваются, даже колпак съезжает набок… И что же: все тридцать пулек летят мимо… Мало того, после каждого промаха клоун дразнит Ауримаса – то нос ему сделает, то язык высунет, а когда мальчик промазал в последний, тридцатый раз, даже бесстыдно показывает кукиш: вот тебе!..

– Дяденька, ещё пятьдесят! – кричит, не в силах сдержать гнева, Ауримас. – И дайте другое ружьё: у этого, наверно, кривой ствол, все пули вбок заносит.

Служитель тира подаёт другое ружьё, насыпает перед Ауримасом полсотни пулек, и всё начинается сначала. Мальчик палит, но результат тот же. Хоть миллион раз стреляй, хоть лопни – всё мимо цели! У клоуна уже щёки вспухли от смеха…

– Дяденька, – в отчаянии спрашивает мальчик, – скажите, этот клоун что… заколдованный?

– Вполне возможно, – серьёзно кивает головой усатый дяденька. – Я уже сколько раз замечал, что он довольно странно себя ведёт, когда в него стреляют такие маленькие мальчики.

– Да-да, вертится всё время, выкручивается. – Ауримас едва сдерживает слёзы, от досады у него дрожат губы.

В конце концов остаётся три копейки – на один-единственный выстрел. Ауримас заряжает эту последнюю пульку медленно, очень медленно и целится, как никогда, долго. От усталости и напряжения у него ходуном ходят руки, слёзы застилают глаза.

– Плачешь? – насмехается клоун. – Плачь, плачь, горе-стрелок, такого мазилу наш тир ещё не видывал!

– Хи-хи, хо-хо, хе-хе, ха-ха! – поддерживая его, хохочут мишени.

И вот летит последняя пуля… Но вероятно, клоун тоже устал: на этот раз он не успевает увернуться. Бум! И под вторым его глазом тоже появляется вмятина – теперь уже на обеих щеках будто по слезе повисло, и личико клоуна кажется бесконечно несчастным и обиженным. Правда, он не кувыркается, для этого надо было попасть в мячик, но Ауримасу достаточно и того, что пуля попала в цель.

– Получил? – удовлетворённо усмехается мальчик. – Так кто же будет смеяться последним, а? То-то!

– Ты мне что-то говоришь? – спрашивает служитель.

– Не-ет… – смущённо бормочет Ауримас. – Это я сам с собой.

Он возвращает духовое ружьё и гордо покидает тир.

– А где три бутылки молока, где две баночки сметаны, где сахар, масло, хлеб, пирог и пять сырков с изюмом? – удивлённо спрашивает мама, когда Ауримас с пустыми руками возвращается домой.

– Так ведь я… я… – бессвязно бормочет мальчик.

– Вот растяпа! Заигрался на дворе, что ли? – Мама протягивает руку: – Ну ладно, дай-ка деньги, я сама схожу в магазин.

– Так ведь я… деньги-то… нет денег… – лепечет Ауримас и вытаскивает из кармана пустой кошелёк.

– Как так? – не верит мама. – Куда же ты их девал?

Ауримас опускает голову и молчит.

– Потерял или, может, у тебя отняли? – продолжает расспрашивать мама.

– Отняли, – мотает подбородком Ауримас.

– Кто?

– Один такой негодник… Клоун.

– Клоун?!

– Да… Тот, что в тире.

– А! – Мама сразу всё понимает. – Ясно. Пойдём.

– Куда?

– Увидишь.

Мама берёт сына за руку и ведёт в тир. Войдя туда, спрашивает служителя:

– Вы знаете этого мальчика?

– А как же! – отвечает тот. – Он только что расстрелял целую коробку пулек.

– Я очень вас прошу, – говорит мама, – не давайте ему больше ни одной пули! Он истратил все деньги, на которые должен был купить продукты.

– Ай-яй-яй, как нехорошо! – качает головой дяденька. – А сказал, что сам накопил.

Щёки Ауримаса становятся от стыда кирпично-красными.

– Теперь, – говорит мама, – целый месяц не будешь смотреть телевизор и ездить на велосипеде.

Это такое тяжёлое наказание, что Ауримас, даже ахает. Мама прощается с усатым дяденькой, и они выходят из тира. Ауримас едва волочит ноги. В дверях, не вытерпев, оборачивается и смотрит на клоуна. Негодник хохочет во весь рот, в глазах у него прыгают бесенята.

– Ну так как же, – ехидно вопрошает он Ауримаса, – кто смеётся последним? Ха-ха-ха!

– Хо-хо-хо, хе-хе-хе, хи-хи-хи, ха-ха-ха! – вторят ему другие мишени.