Текст книги "Дети сумерек"
Автор книги: Виталий Сертаков
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
22
ГРИЗЛИ
Ехала в трамвае голая старушка.
Абсолютно голая – всё в морщинках брюшко…
Сморщенная попка, сморщенные груди…
Глядя на старушку, хохотали люди.
Глядя на старушку, как не улыбаться…
Голая старушка… Это ж оборжаться!
Стишок из Интернета
– Вот… – Гризли подвинулся, и Рокси невольно охнула.
В кресле, в полутёмной нише, свернувшись калачиком, лежала девушка, почти девочка. Вместо одежды она куталась в полосатый шерстяной плед. Из-под пледа торчали посиневшие грязные пятки.
– Кто это? Боже мой, Хорёк, у неё кровь идёт…
– Ничего страшного. Она уже очнулась. Мне некуда её деть. Я повёз её домой, но моей квартиры больше нет. Всё сгорело.
– Где ты её подобрал?
– Не подобрал. Длинная история. Мы можем отвезти её к тебе, хотя бы временно?
Рокси колебалась не больше секунды.
– Поехали, только мою машину угнали.
– Ничего, я на колёсах. Раздобыл тачку, почти как прежняя. Если у тебя тоже стреляют, то лучше ехать сразу за город. У меня есть адрес одного священника.
– В нашем доме пока безопасно Мы избрали комитет, и мужчины охраняют входы. Кроме того, я не одна.
– Не одна?
– А что ты так побелел? – с видимым удовольствием рассмеялась Рокси. – Не то, что ты думаешь. Но я тебя сильно удивлю. Пошли!
Гризли наклонился над девушкой.
– Нина, не бойся, это я.
Рокси ахнула, когда Леонид вынес Нину на свет Он незаметно прикоснулся к губам, давая понять, что все вопросы лучше отложить на потом. В машине закутал её во второе одеяло, уложил на заднее сиденье. Девушка немедленно отвернулась, скорчилась и закрылась с головой.
– Зачем ты её притащил наверх?
– Она отказалась оставаться одна в машине.
– Ну, теперь ты мне расскажешь?
– Особо нечего рассказывать. Давай выйдем, – Гризли запустил мотор, включил в салоне обогрев. Они выбрались под противную апрельскую морось. – Дело обстояло очень просто. Я попёрся утром в гимназию. Я каждый день туда езжу.
– Ты сумасшедший!
– Меня никто пока не увольнял.
– Ищешь Лолу?
– А где её искать?
– Не кричи, тише, – Рокси внезапно почувствовала себя крайне незащищённой в институтском дворике. Солдаты исчезли все до единого. Молоденький офицер, утром настраивавший в холле рацию, тоже куда-то подевался. Застыли легковые машины, беспорядочно припаркованные во дворе, и автобус со значком дипкорпуса, на котором привезли зарубежных гостей. За оградой института с рёвом пронеслись несколько мотоциклов, затем послышался надрывный плач ребёнка, сменившийся воем, неторопливо прогрохотал трактор. Из повреждённого водопровода по тротуару хлестала горячая вода. По городу плыл воздух, пропитанный гарью, на капоте оседал слой копоти, даже вода в весенних лужах стала жирной и пятнистой. Двери Института генетики уныло постукивали на ветру, как дёсны беззубого старикашки.
Когда им наверху надоест болтать, подумала Рокси, полковник Малой спустится и обнаружит полную пропажу подчинённых.
– Я поехал в гимназию. Аделаида придумала охранять гимназию по очереди, мало ли что… В принципе, она права, но никто, кроме меня, не дежурит. Я приехал, встретил нашего ученика, напуганного до полусмерти. Он сказал, что ребята из одиннадцатого класса убили одну девочку и собираются насиловать эту… Кстати, её зовут Нина… Я прибежал слишком поздно. Рокси, их невозможно было оторвать, ты не представляешь… – Гризли покачал головой, затем отвернулся, вытирая глаза.
– Ты молодец, – Рокси заглянула в салон. Нина спала; её тушь размазалась по щекам, порезы на шее уже не кровоточили, но от левого глаза осталась одна щёлочка. – Ты молодец, Хорёк, ты её вытащил.
– Мне пришлось оттаскивать их… – он говорил прерывисто, не оборачиваясь. – Ты… ты хорошую идею подала насчёт борьбы видов. Это верно. Или мы, или они. Или я что-то неверно понял?
– Ты верно понял, – подтвердила Рокси. – Но бороться суждено не нам. Бороться будут те, кого не затронуло. Мы можем только попытаться спасти себя. Если успеем.
– Я их оттаскивал, а потом они бросились на меня. Я кричал Нине, чтоб она бежала, но она съёжилась и только стонала. У одного был нож, мне пришлось как-то защищаться. Я ударил его… там, у Аделаиды в кабинете, стояла мраморная статуэтка. Я ударил его по голове. Потом ещё один. Ты не представляешь…
– Представляю, – сказала Рокси. – Поехали отсюда. У меня тоже найдётся для тебя сюрприз.
– Нет, послушай… – Гризли вывел машину из двора. – Среди них был её парень.
– Чей парень? Парень Лолы?
– Да, Влад. Я его не сразу узнал, с ними со всеми что-то происходит.
– Зелёные глаза и длинные руки?
– Угу. Ты тоже видела таких?
– Оказывается, это моя работа.
– Они убежали… – Гризли пропустил отчаянно сигналившую «скорую помощь», но тут же снова пришлось тормозить. Из ближайшей арки на скорости вывалился тяжёлый «шевроле» с выбитым лобовым стеклом. На переднем сиденье хохотала компания молодёжи. Парень, сидевший за рулём, даже не обернулся посмотреть, есть ли кто-нибудь слева на дороге.
Гризли сосчитал до десяти, прежде чем вернуться к управлению.
– Рокси, они разбежались от меня. Вероятно, в них ещё что-то сохранилось… А этот, Кисанов, он смеялся. Он выскочил в окно, повернулся и показал мне средний палец. Я не удержался, я снова начал его умолять рассказать мне, где Лола…
– И… что? Он послал тебя подальше?
– Нет, то есть да, – Гризли истерически хохотнул. – Он послал меня, но сказал и про Лолу…
Гризли резко дёрнул руль вправо. Навстречу, по разделительной полосе, размахивая пожарными баграми и топорами, трусили восемь или девять молодых людей студенческого возраста. На каждом развевалась простыня с прорезанной дыркой для головы, расчерченная красной и чёрной краской. Гризли не разобрал, что за иероглифы намалевали студенты. Первая же девица чрезвычайно резво кинулась наперерез машине, крюк зацепился за багажник, багор вырвало у неё из рук. Гризли утопил педаль газа, невольно вжимаясь в спинку, ожидая следующего нападения. Но компания застряла на месте; они ещё долго выкрикивали ругательства, потрясая своим оружием.
– Что ты тянешь? – невозмутимо спросила Рокси. – Начал, так договаривай.
– Я не могу передать тебе всё, что сказал этот ублюдок… – Гризли скрипнул зубами. – Но теперь я понял, где может быть Лола. У него есть старший брат, у Кисанова, живёт отдельно от родителей. Про брата я забыл, он не учился в нашей гимназии. Собственно, я о брате ничего не знал…
– Этот Кисанов… Он назвал тебе адрес?
– Нет, но адрес я уже нашёл, через базу данных.
– Хорёк, тебе нельзя туда идти одному. Если их там целая банда, то статуэтка не выручит.
– А с кем же мне идти?! – Гризли вильнул, задние колёса «фиата» занесло. На проезжей части лицом вниз лежал мужчина в форме торгового флота.
– Со мной, а с кем же ещё? – удивилась Рокси. – Тем более, у меня есть на примете солидное ружьё…
Гризли замычал, словно от зубной боли.
– Не будем сейчас об этом… Я понимаю, что не имел права тебя впутывать, но мне просто некуда отвезти Нину. Она же девочка, а я понятия не имею, как поступать с девочками в таких случаях. Они её… ты понимаешь? – Он опасливо оглянулся назад. Нина спала или дремала. От резкой остановки она едва не скатилась на пол, но глаз так и не открыла. – Рокси, я заехал в больницу, но это бесполезно. В госпитале святого Петра меня едва не застрелили. Там солдаты, принимают только тяжелораненых…
– Здесь налево, – перебила Рокси. – На Доблести перекрыто, давай проедем двором.
Во дворе машину окутало такое плотное облако дыма, что Гризли был вынужден выйти и проверить, не завален ли проезд. Горели сотни автомобильных колёс, выставленных на продажу в автосалоне. Между костров он заметил как минимум два тела, но не стал подходить. В окнах первых этажей не осталось ни одного целого стекла. Внутри, в квартирах, царил полный разгром. Попетляв среди разбросанных по газонам запчастей, Гризли кое-как снова вывел автомобиль на проезжую часть. Баррикады остались позади. В багажник ударился камень, но вдогонку не бросились. На проспекте тоже воняло горелым, однако, совсем не так, как раньше.
Горел мебельный супермаркет, сразу за ним пылал рыбный магазин и крытая стоянка. На стоянке находилось не менее трёх десятков машин. Взрывались они поочерёдно, по мере наступления огня. Никто не тушил. Навстречу, не обращая внимания на жалобное моргание уцелевшего светофора, пронеслась колонна грузовиков, за ними – мотоциклисты с флагами футбольного клуба. Двое развернулись, размахивая цепями, подкатили к «фиату» Гризли, но он им показал нож, и парни ретировались.
Мощный пожар бушевал в шестнадцатиэтажной высотке, огонь захватил средние этажи, отсекая путь к спасению жителям верхних. Сквозь вой и треск пробивался нестройный хор голосов, взывающих о помощи. Внизу люди выбегали из подъездов полуодетые, тащили на себе скарб, стулья, охапки одежды. Над крышами в дымном небе с рокотом кружил вертолёт, словно стервятник, высматривающий падаль.
На перекрёстке Леонид едва не столкнулся с автобусом. Они с Рокси одновременно закашлялись, выплёвывая чёрную мокроту, когда сбоку вылетел экскурсионный «мерседес». Гризли ударил по тормозам, дёрнул руль вправо. Автобус проскочил в нескольких сантиметрах и помчался дальше, прямо по широкому тротуару, сшибая вывески магазинов. Гризли не увидел спятившего водителя, зато в проёме открытой задней двери различил голую старушку в шляпке. Старушка держалась за поручни, пыталась на скорости танцевать канкан прямо на мокрых ступеньках и, по всей видимости, находилась в ладу с жизнью.
Экс-супруги несколько секунд очумело глядели друг на друга, затем, не выдержав, расхохотались. Они смеялись и через пять минут, нервным клокочущим смехом, больше напоминающим истерику. Только в скверике, у самой парадной, Гризли немного успокоился. К ним подошли двое, напряжённые, небритые, сунули в лицо двустволку. Затем узнали Рокси и подобрели. Пока жена общалась с соседями, Гризли включил радио и сразу понял, что этого делать не стоило.
Выступал министр внутренних дел; чувствовалось, что парень не успел выучить шпаргалку, которую наспех состряпали референты. После министра выступила госпожа губернатор, её речь выглядела немногим лучше. Госпожа губернатор мямлила, бесконечно повторяла, что с поджигателями будут расправляться по законам военного времени, потом долго извинялась за закрытое метро и окончательно запуталась…
– Послушай… – Гризли открыл окно. В сквере у парадной, где жила доктор Малкович, звенела непривычная тишина. Дежурные запирали на засов створки ворот. – Ты всерьёз считаешь, что это могла быть направленная генетическая диверсия?
– Помнишь лихорадку Эбола? А болезнь легионеров, когда почему-то погибли самые крепкие? А птичий грипп, поразивший преимущественно азиатов? А СПИД, если на то пошло?
– А что СПИД? Им ведь может заразиться каждый?
– Тогда почему им болеет треть населения Ботсваны и Замбии? Почему среди белого населения эпидемия почти остановлена, а африканцы продолжают умирать? Ты зря считаешь, что проблема упирается в деньги. Речь идёт об атаке на определённый генотип. Но проверить невозможно. Этим должна заниматься разведка, верно? Кто поручится, что ребята не создавали генетическую пушку с узким спектром действия? Задумали превосходно, а вышло – как всегда.
– Ты находишь это превосходной задумкой? – Гризли даже отодвинулся.
– Я учёный, а не сестра милосердия, – парировала Рокси. – Признаюсь тебе. Если бы такая лаборатория создавалась, я бы отдала почти всё, чтобы там работать. Представь – посыпать планету порошком, от которого избирательно вымрут только серые крысы.
– Похоже, порошок не удался?.. – Рокси вздохнула.
– Хорёк, ты, как всегда, жутко занудлив. Мы так и будем сидеть в машине?
– Хорошо, что ты живёшь невысоко, – пошутил Гризли, помогая выбраться Нине. Девушка очнулась, но лицо её сохраняло отрешённое выражение. Она куталась в плед и дрожала.
– Рокси, это Нина. Нина, это доктор Рокси Малкович.
– Добрый день, – Нина улыбнулась разбитым ртом и тут же ойкнула, схватившись за щеку. – Простите, мне не очень хорошо… Вы мне так нравитесь, честно. Мы с ребятами смотрели ваше выступление…
– Ничего не говори, – приказала Рокси. – Сама идти сможешь? Отлично. А теперь, посиди ещё минутку внутри, нам с Леонидом надо кое-что обсудить.
Она захлопнула дверцу и поманила бывшего мужа пальцем, как подманивает родитель проштрафившегося ребёнка.
– Давай начистоту, – Рокси прислонилась спиной к двери, вращая на пальце связку с ключами. – Она не настолько больна и разбита. Ты ведь мог оставить девочку где-нибудь? Почему ты её не отвёз домой, в конце концов?
– Она сказала, что вскроет себе вены, если я от везу её к матери.
За оградой сквера хлопнула дверь, раздались вопли, покатилось что-то тяжёлое. Затем послышались удары и стоны.
– Но ты ведь врёшь насчёт больницы? – Рокси сухо рассмеялась. – Хорёк, ты хитрить не умеешь совершенно. Тебя обдурит любой мальчишка!
– Ну, это… – Гризли покраснел. – Да, я очень хотел увидеть тебя. Что мне теперь делать, уйти?
– А как ты намерен поступить? – Рокси скрестила руки на груди. Кажется, её совсем не заботило, что в соседнем дворе затевалась драка.
– Я думал… уф-ф-ф, – он решительно выдохнул. – Я думал, что мы какое-то время могли бы побыть вместе. Я, ты и она. Сама видишь, какое время. Я бы заботился о вас.
– Заботился о нас? – переспросила Рокси. – Но ты три года требовал, чтобы заботились о тебе!
– Я был неправ, – сквозь чахлые кусты и чугунную оградку Гризли следил за соседним двориком. Там трое или четверо парней избивали кого-то ногами. Потом лежащий вскочил и побежал, хулиганы кинулись за ним. Оба караульных из подъезда Рокси не сделали ни шагу, чтобы помочь жертве. Они так и простояли, спрятавшись за деревьями.
– Я был неправ, – упрямо повторил Гризли. – Дай мне хотя бы временный шанс. Я боюсь за тебя.
– Чёрт, – Рокси закусила губу. – Сказать по правде, я за тебя тоже слегка переживала. Как только ты перестал звонить, места себе не находила.
– Ответь мне честно, – он взял её за подбородок, повернул к себе. – Ты жалеешь, что ушла?
Несколько секунд она глядела на него затуманенным взором, затем мягко высвободилась и поманила из машины Нину.
– Ты так уверен, что готов потянуть эту ответственность?.. Ладно, пойдём, бери её на руки.
На площадке второго этажа Рокси остановилась.
– Откровенность за откровенность, – Рокси со странным выражением лица повернула ключ в скважине. – Знакомьтесь – это Эмма и Жорж.
По ту сторону порога, держась за руки, замерли двое детей. Леонид сразу определил, что это родные брат и сестра. Эмма выглядела намного старше, лет двенадцати, кудрявая, темноволосая, с обожжённой шеей и левой щекой. В руках, стволом вниз, она держала дробовик. Рокси первым делом отняла у девочки оружие. Мальчику было не больше семи, тощий, стриженный почти наголо, с забинтованными руками. Гризли узнал на Эмме безрукавку Рокси. Жорж щеголял в её шерстяных гольфах.
– Вчера за парком подожгли церковь, прямо во время службы. Там погибли все… и их родители. Теперь мы одна семья. Ты же сам этого хотел, милый?
23
НОН-СТОП
Очень нежно поцелую
Я любимое лицо.
Ты лежишь – такой прекрасный,
На руке твоей кольцо…
Спи, мой сладкий!
Труп твой люди
Обнаружат поутру,
А я ножик аккуратно
Чистой тряпочкой протру…
Детская песенка
Минутная стрелка на круглых часах, недавно установленных на перекрёстке, качнулась и замерла у цифры десять.
Алик Богач был трезв, как ласточка. Он мог посоревноваться в трезвости с фонарным столбом, охранявшим вход в общежитие. На столбе лохматились десятки объявлений, кричащих о куплях, продажах и обменах самых невероятных предметов коммунального быта. Среди этих ободранных разноцветных листочков тоскливым белым флагом болтался квадратик, повешенный самим Аликом ещё три дня назад. Никто не заинтересовался, никто не оторвал корешок с его телефонным номером.
Алик засыпал в рот пригоршню солёного попкорна. Жутко хотелось пива, аж пятки чесались, но он себе дал слово – ни капли. Сегодня ещё предстояло садиться за руль. Правда, он никак не мог вспомнить, зачем и куда он собирался ехать…
Алик задумчиво потёр лоб и опустил ногу, занесённую для следующего шага. Объявления! Он вспомнил. Нет, он и не забывал, просто немножко запутался. Как он ненавидел эти объявления, как ему хотелось раскидать все эти проклятые листочки по ветру, бросить всё и уехать, куда глаза глядят! В объявлениях толку было не больше, чем если бы он вышел на площадь у памятника Освободителям и начал бы предлагать прохожим свою превосходную комнату в рабочем общежитии.
Им никогда отсюда не выехать, никогда. И пора уже примириться со своей дерьмовой судьбой. Два года назад стало окончательно ясно, что их провели, как детей, на жилищных сертификатах. Компания, обещавшая четырехкомнатную на первом этаже, со специальным инвалидным пандусом и отдельным входом, испарилась, оставив после себя в офисе две табуретки и горшочек с засохшей геранью. Позже поймали двух длинноногих секретарш, но те так и не сумели помочь в поиске коммерческого директора. Несколько недель Алик ходил на работу, как сомнамбула, не веря ещё, что его кровные сбережения за десять лет в этот самый момент превращаются в особняк где-нибудь на Балеарских островах…
Их кинули. Эти подонки их подло кинули.
Алик крепко задумался и очнулся, уже стоя на собственном этаже с наполовину выпитой бутылкой пива. Последние дни он почему-то стал быстро и нехорошо пьянеть. Вначале он не придавал этому значения, поскольку пиво пьют и дети, и никто ещё от пива не спился, а ему просто необходимо расслабляться. Если он не будет расслабляться, то очень скоро сойдёт в могилу, потому что сил уже нет кормить их обеих, сил нету никаких, просто никаких сил не осталось…
Их кинули с сертификатами, затем их кинули вторично, когда он решил подписаться на пай в строительстве, но эта дура, эта «толстая жопа» заявила, что у Герды есть шанс, и что все деньги надо потратить на этот самый шанс, иначе они себе не простят до старости. «Толстой жопой» он давно за глаза называл супругу, а потом заметил, что стал называть так и в глаза. Жена не смела, возмущаться, поскольку Алик говорил правду, она только вздыхала и просила не выражаться при дочери, а сама становилась всё толще. Ни на одной работе она удержаться не могла и месяца, потому что их славненькая Герда лет с семи проявила засранский характер, не отпуская мать от себя больше чем на пару часов.
Она росла в инвалидном кресле. Алик изо всех сил старался её любить, он торопился домой с игрушками, с новыми фильмами и кассетами, но положение только ухудшалось.
Нет, это только ему казалось, что положение ухудшается. «Толстая жопа» имела на этот счёт своё мнение. Ничего, что девочка капризничает, она ведь слабенькая, она нервная, она боится темноты, боится оставаться долго одна, боится чужих людей. Ничего, что муж с женой не трахаются уже год, ведь Гердочка так чутко спит, не дай бог, она может услышать, и тогда…
– Тогда что? – закипал Алик. – Что тогда?
– Ты напился, ты хочешь довести нас до смерти, – поджимала губы супруга и уходила в комнату к драгоценной Гердочке, которая, конечно, уже не спала, а требовала нервных капель, и просилась на горшок, и смотрела на отца суровыми, непрощающими глазами.
Алик не нашёл в себе энергии для споров, ему же стало всё равно. Махнул рукой, сосал вино из горлышка и равнодушно смотрел в окно, как специальная медицинская машина увозит его парализованную дочь в аэропорт. Вместе с надеждами на выздоровление растаяли повторно собранные деньги. Два месяца Алик Богач почти не пил. Он наслаждался одиночеством в опустевшей квартире. Затем Герду вернули, и всё не просто возвратилось на свои круги, но стало ещё хуже.
Слабенькая трусливая девочка вдруг раздалась, потолстела, превращаясь к тринадцати годам в уменьшенную копию своей мамаши. Несколько раз Алик робко заговаривал с женой о втором ребёнке, но та в ответ цеплялась за крест на груди и верещала, что бог им не простит, если они не посвятят себя Гердочке.
…Алик Богач смотрел на кровь, густо текущую из пальца. Следующим местом его озарения стала кухня, общая с соседской четой. Кажется, он порезался, когда открывал стеклянную дверь, но не мог вспомнить, как попал в квартиру. Оказалось, что на нём уличные ботинки, грязные следы ведут к холодильнику и в ванну, а штаны почему-то расстёгнуты. Он не мог вспомнить, куда сунул ключи, сколько времени просидел на лестнице и сколько ещё пива выпил. Его терзали сомнения относительно количества выпитого. Кажется, он ещё раз или два спускался в магазин, но события, происходившие между этими походами, таяли в мутном тумане.
Кажется, он зажигал и снова гасил свет в комнате. Кажется, Герда что-то хотела от него, угрожала, что позвонит маме. Эта грудастая инвалидка совсем обнаглела…
Со второй попытки Алик разогнул колени, поднялся, но его повлекло в сторону, будто сильным порывом ветра. Он свалился, потянув за собой клеёнку и полку с сыпучими продуктами. Сверху посыпались вилки, тарелки, сахарница, графинчик с цветами. На Алика выплеснулась бутылка растительного масла, масло смешалось с сахаром, но он этого не замечал. Алик Богач морщился, отплёвывался, вглядываясь в сумрак спальни.
Что-то там кружилось, а ещё что-то белое вздрагивало.
Там кружилось блестящее колесо поваленной на бок инвалидной коляски. А рядом вздрагивали белые ноги в прыщах и прожилках вен, в толстых вязаных носках. Ноги кто-то раздвинул очень широко, но до конца Алик не видел, никак не мог разглядеть, там прилип край намокшей кофты, там натекла целая лужа.
Алик смотрел и смотрел, сплёвывая сухой рис и сахар, пока не начал смеяться. Он смеялся до колик, он хохотал так, что обмочился, представляя себе, как вернётся «толстая жопа» и увидит, что он сделал с её засранкой Гердочкой…
А он ничего плохого не сделал! Раз его тупая жёнушка разучилась выполнять супружеский долг, он научил её жирную дочку этой радости, вот и пусть радуется, сучка…
– Богачи, вы там сдурели? Чего орёте?!
Алик перевёл мутный взор на входную дверь, исцарапанную, с забитым пробкой глазком. Кажется, и вправду в спальне кто-то орал, но Алик этого не слышал. Он уже не помнил, что там осталось лежать на полу, и что он с ним сделал, и почему его рубашка и брюки донизу в крови. Зато он вдруг отчётливо вспомнил, где лежит смазанный и готовый к бою револьвер, который он купил два года назад на блошином рынке. Алик перевернул старый чайник, размотал тряпку и на четвереньках пополз к входной двери. Позади кто-то повизгивал, но всё тише и тише, будто захлёбываясь. В дверь колотили ногами.
– Сей момент! – засмеялся Алик, поднимая револьвер, – я уже иду, родные…
…Карине надоел вечный вой. Линда ещё вела себя более-менее прилично, а пятилетний Рауль выл, не переставая, уже второй час. Карина проклинала свою тётку, мать этих двоих исчадий, и проклинала момент, когда согласилась остаться с ними наедине. Неделю назад ей стукнуло пятнадцать, она взрослый независимый человек и не обязана валандаться с чужими вонючими детёнышами.
Карина вышла в ванную, чтобы хоть немного побыть одна, и засмотрелась на себя в зеркало. Вроде бы всё очень даже недурственно. Тени лежат как надо, и помада, и ногти в тон, и главное – отлично смотрится это золотистое облачко вокруг глаз. Да, вот так вот, ещё чуть-чуть, к вискам, и придать себе томный вид…
Нет, определённо, сегодня вечером она ему понравится, она заставит всех этих деревенских шлюх выть от зависти и рвать на себе волосы. А Герман, что ж… Пусть он тоже воет и кусает локти, оттого что оттолкнул её. Теперь у неё есть настоящий парень, мужчина. Он выглядит на все двадцать, гоняет на новом «сузуки» и умеет ценить женскую красоту. Уж он-то точно умеет. Как он вчера отпихнул этих ряженых провинциальных дурёх, когда увидел её! Он подошёл и сразу сказал, что лучше её не встречал и приглашает её на вечеринку. И предложил довезти до дома на мотоцикле. Все видели, и дядя и соседи, а тётка чуть не подавилась пирогом. Она только сказала: «Карина, феноменально. Первый день у нас в гостях, и уже отхватила кавалера… Не слишком ли он брутален?..»
И теперь… О, нет! Именно теперь, когда Сим позвонил и обещал за ней заехать, на неё бросили этих малолетних исчадий! Линда ещё вела себя более-менее прилично. Получив пару подзатыльников, сразу поняла, что к чему. Поняла, что двоюродная сестрица с ней не будет нянчиться, пока нету мамочки, а за непослушание можно и схлопотать…
А вот Рауль… Рауль её окончательно достал!
Мелкий выпердыш всё время ныл, и ныл, и ныл. Ему исполнилось пять лет, а в пять лет Карина уже умела оставаться одна, умела сама себе сделать бутерброд, включить телевизор, посетить туалет и не погибнуть от жажды до прихода родителей. Рауль ничего этого не умел, со старшей сестрой играть не хотел из упрямства, стенал, как раненый марал, и требовал мамочку. До пяти Карина его ещё как-то терпела. Но в половине шестого позвонил Сим, её Сим, обожаемый и великий Сим, а тётки на горизонте не наблюдалось.
Скрипя зубами, Карина разогрела Линде и Раулю рагу, но младший даже не соизволил сесть за стол. Тогда она попыталась взять его за руку и усадить силой, потому что его маменька настоятельно рекомендовала худенького Рауля кормить. Змеёныш укусил её и забился под кровать. Там он улёгся на пол и принялся лупить ногами в стенку. Линда просила Карину не обращать внимания, и Карина сказала – ради бога, мне наплевать. Не хочет – пусть не жрёт, его проблемы. Она ему почти простила укус, но выпердыш сломал ей ноготь. Вот сволочь! С таким трудом приклеенный ноготок с серебряной лилией!
В шесть от тёти Ирмы не было ни слуху ни духу, и Карина отважилась на крайнюю меру, набрала тёткин сотовый номер. О, она старалась быть паинькой, она хотела только напомнить, что Ирма с муженьком обещали вернуться к пяти, а у неё никакой возможности весь вечер торчать в обществе сопливых детишек, у неё свои, взрослые, вечерние планы, и поэтому…
Но выговорить свою речь она не успела, потому то Ирма на неё зашипела. Видите ли, они сидят в кино, и если ничего страшного не случилось, то незачем её беспокоить по пустякам. Видите ли, они договорились насчёт сегодняшнего вечера, и договорённость пересмотру не подлежит… Адью!
– Ничего страшного не случилось? – спросила Карина в молчащую трубку, размахнулась и швырнула телефон в зеркало. Зеркало разбилось, а телефон снова зазвонил.
Конечно же, это звонил её Сим, её единственная радость в этой вонючей дыре, куда мамаша запихала её на праздники. Её замечательный, славный Сим, с которым Карина была знакома целых два часа и даже не успела поцеловаться, и он спрашивал, когда же за ней заехать. Очень мило – когда же за ней заехать? Карина мысленно воззвала ко всем богам, призывая их обесточить кинотеатр, где торчит мать этих оболтусов.
В половине седьмого Линда обнаружила, что Рауль залез на чердак, там порвал штанишки, застрял, напоровшись на гвоздь, и от страха описался. Карина высыпала в рот остаток чипсов, хлебнула колы и отправилась снимать поганца с гвоздя. Вниз она неслась, сломя голову, потому что зазвонил городской телефон.
Тётя Ирма сообщала, что они с мужем заедут к друзьям и прибудут поздно, а Карине советовала не скучать. Рауля следовало уложить не позже девяти, Линду – в десять, почитать младшему на ночь, покормить йогуртом, и желательно его помыть…
– Я его помою, – засмеялась Карина. – Я его так помою…
Мир рушился. Карина не сомневалась, что тётка подло спланировала всё заранее и теперь хохочет над ней вместе со своим остолопом-муженьком. Вот только…
Карина замерла на полдороге между кухней и детской. Она никак не могла вспомнить, куда сама сегодня собиралась. Судя по макияжу и раскиданным шмоткам, она явно собиралась сегодня шикануть, но почему-то самое интересное вылетело из головы…
Куда-то ведь ей надо? Она явно упускала что-то весёлое и замечательное, и упускала из-за этого мелкого придурка, который, оказывается, едва заметно порезался гвоздём, а орал так, словно ему отрезали ногу…
– Заткнись! – сказала Карина.
Она никак не могла сосредоточиться. Хуже того – она никак не могла вспомнить, за каким чёртом её принесло к тётке в деревню. Что-то случилось дома? Или поругалась с матерью? И вообще, какого чёрта она торчит возле кастрюль и надувных мишек?..
Рауль продолжал хныкать. Его старшая сестра спряталась с книгой в гостиной.
Как её зовут? О, нет…
Карина схватилась за голову. Тупая гиря раскачивалась внутри черепа, с размаху ударяя в затылок. Казалось, что с каждым ударом гиря лупила всё сильнее. Как же зовут девчонку? Как зовут двоюродную сестру, будь она неладна?
Карина оттолкнула Рауля, который завыл ещё громче. Она прошла в столовую, схватила тарелку с окаменевшим холодным рагу, сунула мальчику под нос.
– Заткнись, я тебе сказала! Заткнись и ешь! Больше греть не буду, ты меня заколебал!
Но мелкий выпердыш, вместо того чтобы послушаться, ударил кулаком по тарелке. Куски картофеля, соус и баранина полетели Карине на чистую кофточку. Гиря в её голове ударила с небывалой силой.
Следующие минут сорок начисто выпали из её памяти. Карина очнулась в узкой лощине, вдали от тёткиного дома, вдали от дороги. Сверху нависали ивы, а внизу, под ногами, протекал холодный весенний ручей, почти чёрного цвета. В левой руке Карина держала моток бельевой верёвки, а правой за шкирку тащила упирающегося Рауля. Он уже не кричал, только хрипел, потому что она догадалась накинуть верёвочную петлю ему на шею. Кричать мелкий выпердыш не мог, зато лягался и царапался всю дорогу.
Карина никак не могла сообразить, который сейчас час и с какой стороны она вошла в этот дурацкий мокрый лес. Темнело на глазах, ивы трепало ветром. Она остановилась оглядеться, домашние тапочки провалились под лёд. Рауль воспользовался моментом и попытался сбежать. Тогда Карина вспомнила, кто причина её сегодняшних несчастий. Она настигла беглеца в три прыжка, повалила, и, удерживая коленом, закрепила на его шее настоящую петлю.
Она отлично умела делать петли. Это очень легко освоить в секции альпинизма.
Затем она подтащила мерзавца к подходящему дереву, зачитала ему, как полагается, приговор и сделала всё остальное. Сначала она показала ему укушенную руку, прямо как в кино. В кино герои всегда, перед тем как замочить какого-нибудь негодяя, честно ему всё рассказывали и показывали. Негодяй умывался крокодильими слезами, убеждал, что непременно исправится и уйдёт в монастырь, но в последний момент доставал из-за сапога нож или пистолет и ранил доверчивого главного героя. Само собой, после подобной подлости герою не оставалось ничего иного, как пристрелить мерзавца. Занавес, хи-хи…