Текст книги "Клуб Колумбов"

Автор книги: Виталий Бианки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Месяц восьмой

Отчёт летних экспедиций: орнитологической, териологической, дендрологической. – Воспитанники.

Пришло время посмотреть, что сделано колумбами за лето. Первыми на собрании Клуба отчитывались орнитологи.

– Всем пятерым, – докладывал Анд, – то есть Таль-Тину, Ре, Ми, Колку и мне, удалось установить пребывание в Земле Неведомой ста пятидесяти одного вида птиц, или, как мы их называем, крылато-пернатых племён.

– Ух ты! – вырвалось у Старого Морского Волка. – Мы и малой части того не наберём наших млекопитов!

– И это совсем не так много, – продолжал Анд. – В сводке русского учёного, заведующего Орнитологическим отделением Зоологического музея Академии наук – Валентина Львовича Бианки – «Наши сведения о птицах Новгородской губернии» – теперь области – насчитывается двести шестнадцать видов. Надо исключить из них семь совершенно случайно залётных к нам птиц – вроде чёрной казарки или белощёкой крачки. Исключить девять только на зиму прилетающих к нам птиц – вроде полярной совы или снежных и лапландских подорожников, которых летом мы никак не могли увидать. Да несколько десятков пролётных через нашу область видов, которых на нашей маленькой Земле Неведомой мы могли разве случайно увидать. Тогда выйдет, пожалуй, что мы основательно познакомились с крылато-пернатым населением нашей Америки. Ручаюсь, что ни один местный старожил понятия не имеет, сколько разных птиц водится в его крае, из чего состоит его дикое птичье хозяйство. А мы обследовали его и записали все племена в инвентарный список.

Круглый год живущих пернатокрылых племён туземцев, то есть, попросту, оседлых видов птиц, пятьдесят один. Таких, которые весной прилетают к нам, в Землю Неведомую, строят себе в ней гнёзда и выводят птенцов, а осенью улетают, – то есть перелётных, – по нашему подсчёту восемьдесят девять.

Прилётных в конце лета с севера мы насчитали десять. Случайно залётных – всего одну камнешарку; и это настоящее открытие, потому что в «Наших птицах» В. Л. Бианки этот вид птиц вообще не значился и открыт здесь только Колком. Гнездо чечётки, прежде считавшейся в Новгородской области только зимовавшей птицей, нашла Ре, а честь открытия гнездования в Земле Неведомой флейтоголосого щура принадлежит Ми. Щур тоже считался прежде только на зиму прилетающей в наши края птицей. Случайно они остались тут летовать или они начали понемногу осваивать для своих гнездований наши края, – покажет будущее. Значилась ведь в «Наших сведениях» чечевичка редкой птицей, а сейчас уже гнездится в каждом подходящем месте.

Опытов перекладки яиц от одних птиц другим – «кукидов» – произведено было за лето двадцать семь. О неожиданных результатах их вы уже знаете.

Окольцовано нами птиц всего пятьдесят семь, из них птенцов пятьдесят четыре, а три – случайно пойманные взрослые.

Выкормлено на месте тридцать два птенчика. Взято с собой на воспитание: кукш – одна, воронов – один и одна синичка-московочка. Результаты воспитания их будут продемонстрированы в конце собрания.

О всех работах вёлся подробный «судовой журнал» экспедиции и подробные записи особо интересных наблюдений.

После обсуждения доклада Анда выступил Старый Морской Волк.

– Наша териологическая экспедиция, – сказал он, – таким огромным списком зарегистрированных видов похвастать не может. Всего мы наблюдали за лето тридцать один вид млекопитающих. Даже не наблюдали, а записали, потому что некоторых мы зарегистрировали по олухам, – как наш уважаемый Паф. Так, ни с крошечной лаской, ни с прекрасным небольшим оленем – так называемой косулей или дикий козой, – ни с грозным косолапым медведем ним в Земле Неведомой встретиться не удалось, и сожалению.

– Скажи лучше – «к счастью», – вставил Сага. – Встретили бы медведя, да ещё без ружья, так ой-ой!

Все засмеялись, и Вовк продолжал:

– В общем наших млекопитов так мало, что можно по пальцам пересчитать их. Хищные: медведь, волк. Волка до войны совсем уж не было, после войны развёлся. Лисица, барсук, куница и хорёк – редки, горностай и, говорят, ласка есть. Рысь тут зверь проходной, последние годы и не слыхать было. Вот и всё. Насекомоядные: крота много, ёж редок, землеройки – две сухопутных да водяная. Копытных два: лось да косуля. Рукокрылых… Ну, это звери ночные, мало про них знаем мы. Всего трёх и поймали: большого кожана, вечерницу да ночницу одну. Грызунов, конечно, больше всех: два зайца – русак да беляк, две белочки – простая рыженькая и полетуха – летучая на парашютике, серенькая такая белочка. Мы бельчат её нашли в дупле осины; через полчаса прибежали за ними, а их уж нет: мамаша куда-то за шиворот перетаскала! Ни хомяка, ни сусликов в Земле Неведомой, – к счастью, и следа нет: ужасные вредители.

Ну, обыкновенная крыса, серая, есть в достаточном, так сказать, количестве, равно как и мышь домовая. Водяная крыса, полевая мышь с чёрным ремнём на спине, лесная мышь и полёвок три разных вида. Вот и весь наш список.

– А медведь какой? – деловито спросил Сага. – Белых нет?

Вовк засмеялся.

– Серых нет: они только, в Скалистых горах в Северной Америке водятся, читал у Майн-Рида, – гризли называются? И чёрного гималайского, что в дуплах живёт, нет. Да и белого медведя нет: он только в Северном Ледовитом океане живёт. Можешь спать спокойно.

– Я сам новгородский. У нас говорили, случаются и белые в лесах… – смутился Сага.

– Просто, верно, очень светлая шкура. Бывает. Из особо интересных наблюдений можно отметить, как семейство хорей жило под крыльцом у одной колхозницы. Во дворе куры ходят, петух расхаживает, а они не трогают. Всё равно как волки из ближней деревни никогда ягнят не берут, подальше стараются. Так хозяйка и не знала, что у неё целый выводок таких бандитов живёт, не подозревала даже.

А ещё зд о рово интересный у Ля Бибишка – барсучонок. Такой воспитанный – лучше нас! Ну, да Ля потом сама вам покажет.

Кончил свою речь Вовк сообщением об открытии им «американского жителя» на плавучей Америке – ондатры на сплавине.

Отчёт дендрологической экспедиции начал делать Паф. Но он так тянул «э… э… э», да «того…», да «этого», что ребята замахали на него руками:

– Закройся! Добро бы заикой был, а то так – одна распущенность! До, просим До!

Пылкая До, наоборот, как начала горох сыпать, – то и дело приходилось останавливать её и переспрашивать.

– Великанских племён туземных – больших деревьев – у нас в Земле Неведомой, – тарахтела До, как на пишущей машинке, – тоже немного, совсем немного – раз, два и обчёлся, меньше, чем у териологов млекопитов. Особенно которые толпами живут: сосны, ели, берёзы – пушистая да бородавчатая; клейкая да серая ольха, осина – и всё. Некоторые в этой толпе поодиночке живут: рябина, черёмуха, дуб, яблонька лесная, вязы там – гладкий и шершавый, тополёк, бывает, к ним в компанию затешется, клён, ясень, а у реки, у болот, – вётлы большие. А самое интересное – это ивы, то есть, они, ивы, и ещё по-всякому называются: ракита, верба, тальник. Ужас сколько их: ива русская, и лопарская, и белая, и чернеющая, и синевато-серая, и пепельная, и ушастая, – вот чеслово, что ушастая! – сама себя прерывала До, заметив, что ребята улыбаются. «Честное слово» ей было не выговорить: слишком долго, – и она произносила в одно слово – «чеслово!» – Чеслово ушастая, и ещё трёх– и пятитычинковая есть, и розмарино-листная и шерстито-подбег… – тьфу! Не выговоришь! – шер-сти-сто-побе-гая! И то ещё не все: двадцать ив всяких разных у нас растёт! А ещё кустарников сколько! Кустарниками считаются: можжевельник, или – по-деревенски – верес, шиповник, малина, крушина, калина, лещина, волчья ягода, вороника, жимолости две, бересклет бородавчатый, смородины красная и чёрная, багульник, вереск, толокнянка, голубика…

– Стой, стой, стой! – взмолился Колк. – Эк ты куда хватила! Толокнянка, голубика, надеюсь, всё-таки ягоды, а не кусты?

– И ничего преподобного! – торжествовала До. – Хоть они и ягоды, а всё равно кустарниками считаются. А ещё есть и полукустарники: грушанки, кизил, чебрец, паслён сладко-горький… И ещё кустарнички! Брусника, черника, клюква, подбел…

– Ой, ой, ой! – закричал Колк, хватаясь обеими руками за уши. – И вся эта благодать растёт у нас, в Земле Неведомой?

– Можешь спросить у Пафа, если мне не веришь, – обиделась До. – Я же всё это ему для гербария собрала.

Осмотр гербария – подклеенных на больших листах узенькими белыми полосками бумаги стебельков и листьев – занял много времени. На каждом листе было аккуратно написано название растения – русское и латинское. Колумбы хвалили Пафа: «Настоящий кабинетный учёный!»

– Я ещё не кончила, – сказала До. – А кусты и деревья-переселенцы, а знаменитое австралийское с ног до головы полное мёдом гигантское дерево аллейна?

Все с интересом опять уселись.

– Много у нас в Земле Неведомой переселенцев, вроде Вовкиной ондатры, – важно начала До, стараясь сдержать свою тарахтелку. – Простая картошка, например, тоже ведь из Америки, а самый теперь наш овощ. В садах у нас – сирень, жёлтая акация, боярышник, барбарис, крыжовник, бузина, туя, серебролистый тополь; это ведь тоже привезено – что с юга, что с востока. И вот привилось прекрасно и зимы наши терпит – ничего! А самое наше замечательное дерево-гигант из Австралии – глянешь, – шапка с головы валится! – аллейна. Паф его открыл близ Земли Неведомой. Сказать, как оно ещё называется?

– Ну?! – зашумели все. – Давай, давай! – Один Паф отвернулся.

– Ты что же молчишь? – невинным голосом спросила До. – Тебе разве не интересно? А я нарочно сходила с подружками за тринадцать километров, чтобы разгадать, почему это пчёлы вокруг аллейн кружат. С ума сходят от радости, что им нектара столько с края света привезли да здесь вырастили, – а, Паф?

– Разузнала, так и… этого… выпаливай, – насупился Паф.

– Я-то разузнала. А ты у себя из пальца взял и высосал. Никакую аллейну никакие помещики ни из какой Австралии не вывозили. Тут она, правда, редковато встречается, а в Средней России – сколько хочешь, прямо на каждом шагу. И называется что дерево – ли-па! Слыхал про такое, кабинетный учёный? Вот тебе её засушенную веточку. Получай для гербария: медоносное дерево-туземец – ли-па. Нот тебе и всё.

– А… – теперь уж по-настоящему заикаясь от неожиданности, начал Паф. – А… по-почему… этого… почему ж её тут аллейной называют?

– А называется она здесь так, – объяснила До, – потому, что в лесу здесь крестьяне липы не примечали: тут только мелколистая, и то редка; а помещики у себя в усадьбах аллеи лип сажали. Вот от незнакомого слова «аллея» и взялось название незнакомого крестьянам дерева: аллейна.

– Замечательно! – сказал Таль-Тин. – Это если и не дендрологическое открытие, то, во всяком случае, филологическое. Красивое северяне-новгородцы сделали местное название для простого дерева липы!

Потом Ре, Ми и Ля показывали своих воспитанников.

Молоденький ворон, наученный Ре, кланялся всем по очереди и представлялся: «Карл Кралч Клок!»

Он давал себя гладить по голове и при этом блаженно приспускал веки. «Строит глазки», – говорила Ре.

Черномазая московочка, воспитанница Ми, порхала по всей редакции, садилась на окна, заглядывала во все щёлки на книжных шкафах, прицеплялась коготками за чуть отошедшие под потолком обои и оттуда осматривала всех быстрым глазком. Но стоило Ми тихонько свистнуть по-синичьему: «Ци-ви!» – и протянуть руку ладонью вверх, как московочка сейчас же слетала к ней на пальцы.

Очень всем понравились воспитанники терпеливой Ля: её маленькая желтовато-кофейного цвета лесная ворона кукша, по имени Кук, и барсучонок Бибишка. Ля принесла их вместе, в одном ящике, с двух сторон затянутом проволочной сеткой. Поставила на пол и выпустила Кука. Барсучонок лежал, свернувшись пушистым клубочком, и поднял голову, только когда Ля позвала его нежно: «Бибишка, Бибишечка!»

– Последнее время он сонный какой-то, – говорила Ля. – Ему, верно, время в зимнюю спячку погружаться.

– Ну, Бибишка, ну, милый, – обратилась она опять к нему. – Принеси-ка мне твою мисочку.

Ленивый толстячок нехотя поднялся, взял в зубы стоявшую в ящике мисочку и вышел с ней из клетки.

– Ну, послужи, послужи! – добрым голосом сказала Ля.

Бибишка, уже бросивший свою мисочку на пол, опять взял её и сел на задние лапы, как собачка по команде «служи!»

Пока он держал мисочку, Ля накрошила в неё принесённой с собой булки и кусочки печёной брюквы, взяла мисочку у барсучонка, поставила на пол и свистом подозвала Кука, прыгавшего по шкафу.

Кукша сейчас же слетела на край мисочки, нисколько не опасаясь зверя, уже принявшегося за еду. Склонила голову набок и – тюк носом кусочек булки.

– Кук! – строго сказала Ля. – А что надо сказать?

– Пожалуйста! – вдруг ясно, чуть только пришепётывая, произнесла кукша человеческим голосом. Все так и ахнули.

– Кук ведь тоже из вороньего рода, – объяснила Ля. – Ворон, грач, сорока, сойка, кукша – все они очень способные. И скворец тоже. У нас в Ленинграде на улице Плеханова у одной моей знакомой живут два скворца. Одному девять лет. Он небольшого роста, тёмненький. Зовут Сашей. За свою жизнь он выучил целых сорок два слова. Прямо талант!

Хозяйка говорит, – такие способные редко бывают. Миша – тот молодой, ему всего три года, и он не такой внимательный. А Саша, бывало, так и вопьётся в хозяйку глазами, – так, кажется, и ущипнёт её клювом за губы! Очень прилежный был ученик, не рассеивался, ничего себе под нос такого скворчиного не насвистывал, как это Миша себе позволял. А некоторые слова и сам выучивал. Когда ребята приходили, хозяйка им часто говорила: «Тише! Тише!»

И вдруг скворец из клетки тоже им: «Тише! Тише!» А вот моей кукше очень долго пришлось твердить «Пожалуйста! Пожалуйста!» – пока она выучила.

Ребята много раз заставляли чёрного ворона повторять своё имя, отчество и фамилию, а весёлую кукшу: «Пожалуйста, пожалуйста!» – и просили, чтобы Ре и Ля научили их ещё каким-нибудь словам.

Месяц девятый

Доклад: «Новые звери». – С Дальнего Востока. – Из истории Руси.

– Переселенцы из Северной и Южной Америк. – Для красоты. – Мечты и планы.

В октябре, на очередном собрании Клуба, Ля и Старый Морской Волк сделали доклад на тему: «Наши новые звери».

– В наше время, – начал Вовк, – частенько в конфузное положение попадают старики-старожилы. Недавно произошёл такой случай. Сидел на завалинке, грелся на солнышке дед, местный старожил. У нас в Ленинградской области он поселился ещё в те времена, когда она называлась Санкт-Петербургской губернией; тогда дед ещё промышлял охотой и хорошо знал, какие у нас в области водятся звери.

Вдруг бежит из лесу шумная ватага ребятишек.

– Деда! – кричат. – Глянь, какого мы зверя поймали!

И показывают ему совершенно незнакомого молодого зверька в пёстрой шкурке, с острой усатой мордочкой.

Дед посмотрел и говорит:

– Собачонок это, щенок чей-нибудь. Ступайте узнайте, у кого такой породы собака, у дачников, – отдайте хозяевам.

Ребятишки – клясться, что в лесу нашли, в норе под корнями, что там ещё было таких щенят поболе десятка, да разбежались все. Дикий это.

Дед обиделся даже:

– Что я, зверей не знаю? Значит, беглая собачонка в лесу ощенилась, – только и всего! Раз не лисёнок, не барсучонок, не волчонок, – значит, собачонок. А диких собак у нас отродясь не водилось.

И прав был дед: именно что «отродясь не водилось». А теперь развелось. Водилась дикая собака за десять тысяч километров от наших мест, на другом краю нашей страны – на Дальнем Востоке, в Уссурийском крае. Хорошая дикая собачка – ценный пушной зверёк, похожий на маленького американского медведика – енота. Так и называлась: енотовидная собака или уссурийский енот. В 1929 году наши охотоведы впервые попробовали переселить двадцать собачек с востока на запад. Опыт удался: зверьки прижились на новых местах. Тогда в 1934 году приступили к массовому расселению уссурийского енота, – и сейчас он отлично живёт больше чем в семидесяти областях нашей страны. Селится в светлых лесах, в кустарниках, в высоких травах, в тростниках. Ежегодно каждая пара приносит штук до пятнадцати щенков. На зиму – где сильные морозы – впадает в спячку в норах. И размножился всюду, где на него и разрешена охота.

Зверёк полезный не только своей шкуркой – она идёт на шубы, – но и тем, что поедает много мышей, полёвок и других грызунов. Один за ними грех: где тетеревиное, куропачье, утиное гнездо найдёт, – разорит обязательно! Не любят его охотники…

Но я про деда начал. С ним ещё похуже конфуз вышел.

Вот усвоил дед, что теперь у нас не только уничтожают испокон водившихся зверей, как уничтожили в нашей стране диких быков – тура и зубра, – но и переселяют к нам новых зверей – бац! – прибегают ребятишки с Чёрной речки и рассказывают о звере неслыханном. Поселилась парочка таких зверей на речке в лесу, землянку себе в берегу вырыли, крыша – бугром, твёрдая – не расковыряешь, а выход под воду. Развели там своих зверят, теперь с ними работают всей семьёй. Сами деревья в лесу валят, сами их на брёвнышки перепиливают зубами, сами на себе в речку таскают, сами речку перегораживают – плотину строят! Ну, чисто инженеры! А видом из себя – как толстые собаки, шкура бура, а хвост кожаный, широкий, лопатой! Как плеснут хвостом по воде – за версту слыхать!

Не выдержал тут дед.

– Вы что же, – говорит, – ребята, сказки мне рассказываете? Из ума, думаете, старик выжил? Думаете, – необразованный старик, не знает, что такие звери были у нас при царе Горохе: в те времена, когда князь Владимир Мономах бил туров и вепрей, ловил бобров но рекам? А вы что же, – хотите уверить меня, что бобра переселили, к нам, как эту вашу дальневосточную псину?

Не знал дед, что не до конца все бобры были уничтожены в России, что кое-где до нашего времени сохранилось ещё бобров общим счётом в разных местах меньше тысячи штук. После революции мы дали им размножиться в заповедниках и расселили в пятидесяти областях и краях.

Мною открытая на озере Прорва ондатра – большая северо-американская водяная крыса, – впервые выпущена у нас в 1929 году. Теперь она с невероятной быстротой сама расселилась и размножилась чуть не по всей нашей стране, уже с 1937 года включена в государственный план заготовок пушнины и даёт сорок процентов всех пушных шкурок в общесоюзных масштабах. И мясо её охотники едят да похваливают.

Другой американский житель – нутрия – крупный грызун, образом жизни тоже земноводный, вроде ондатры – попал к нам из Южной Америки и живёт в наших субтропиках. Длинные, жёсткие остевые волосы выщипывают из их шкурок, и нутрия идёт обычно под названием обезьяньих шкурок. Последнее время мы успешно продвигаем нутрию на север – уже до Ярославской, Омской и Курганской областей.

Смешной древесный медведик енот, на которого так похожа ниша уссурийская собачка, благополучно прижился у нас на севере Кавказа и на юге Киргизской области. Если где-нибудь в лесу увидите небольшого серо-бурого чудака-мохнача, который поймает мышь, но есть её не станет, а пойдёт сначала к речке, хорошенько выполощет её в чистой воде, а потом, позавтракав, залезет на дерево и заберётся там в дупло спать, знайте, что это и есть настоящий американский енот или полоскун, как его ещё зовут за то, что он всегда перед обедом полощет мясо в воде.

Совсем уморительный зверёк с крошечными глазками, расплющенным посерёдке хвостом и длинным, очень подвижным хоботком, может встретиться вам в ближайшие годы где-нибудь на тихой речке, на старице. За животики возьмётесь, увидев, как этот носатик поводит своим хоботом из стороны в сторону и уплетает улиток и пиявок. Этот зверёк тоже почти совсем был уничтожен человеком, но мы успели спасти его последних потомков – и вот возрождаем. Зовут его выхухоль. Это большая водяная землеройка. Шкурка её идёт под морского котика.

В Крыму никогда не было белок. А лесов с орехами и шишками там сколько угодно. Вот мы взяли и переселили туда сибирских белок, и они отлично там зажили, кормясь орехами, семенами хвойных деревьев, желудями, дикими ягодами, грибами.

А в Сибири в древности не было зайца-русака. А теперь – пожалуйста! – охоться на него не только в Западной, но даже и в Восточной Сибири: в Красноярской, Кемеровской, Иркутской областях. Там теперь новое жарк о е в шубе бегает!

Но не всё же об еде и одёжке думать: надо и о красоте позаботиться.

– Стой, Вовк! – прервала его вдруг Ля. – Об этом уж я скажу.

Видели вы когда-нибудь пятнистого оленя? На Дальнем Востоке у нас водится. Это сплошная красота! Глаза, как у мадонн Рафаэля, уши – цветы, точёные ножки, шёрстка вся в солнечных зайчиках, а у самца на голове вдобавок ещё чудесный костяной куст! Ну, не диво?..

Так вот это диво, чуть было совсем не уничтоженное в далёком Приморье, перевезли в наши заповедники, где не только запрещено на них охотиться, но где ещё и защищают их от главных их врагов – от волков. А недавно привезли их в подмосковные леса и парки. Для красоты! И всюду они живут и размножаются. Зд о рово!?

Все члены Клуба Колумбов согласились, что здорово. И стали придумывать, каких ещё зверей они переселять будут, как это называется, акклиматизироватьв нашей стране, когда кончат вузы и станут учёными.

Анд придумал перевезти с Командорских островов замечательного зверя – калана – камчатского бобра, или, вернее, морскую выдру. На всём земном шаре осталось несколько десятков штук каланов, на мысе Лопатке и на острове Медном. Каланы едят морских ежей, которых сколько угодно в Белом море. Пусть они, высунувшись по пояс из моря, нянчат, подбрасывают на руках своих млекопитающихся детёнышей.

Девочки дружно постановили разводить в наших краях красавиц газелей, а художница Си поклялась приучить к нашему климату длинношеюю жирафу.

Колк молчал, крепко о чём-то задумался. А когда его окликнули, встрепенулся и брякнул:

– А я поеду в Антарктику и переселю оттуда к нам в Арктику пингвинов.

Дружный хохот был ответом на его неожиданное выступление.

– Да ведь пингвины, как тебе известно, птицы. А мы о зверях.

Колк густо покраснел, рассердился и выпалил:

– Ну и что же что птица! Ещё лучше всякого зверя. И не летает, и птитёныши как в шерсти. Почему бы пингвинов не развести у нас в Северном Ледовитом? Наверное, приживутся! Пора и о птицах подумать, начать их акклиматизировать.

Колумбы согласились, что пора и что пингвинов очень надо бы попробовать поселить у нас где-нибудь на северных островах.

На этом собрание и кончилось.