Текст книги "Волны словно кенгуру"

Автор книги: Виталий Коржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Есть на что посмотреть!

ПАРУСА НА ПРИВЯЗИ

Кого куда, а моряка тянет к морю.

Подошли мы к причалу, а возле пирса белым-бело от парусов. Покачиваются мачты, стоят на цепях яхты. Всё на них сверкает, поигрывают паруса на ветру, в море просятся.

Вода чистая; видно, как по дну ползают морские звёзды, колышется в волнах трава. Сверкают лодки. Одна – с каютой, другая – с двойной палубой и мостиком. Третья отсвечивает надраенной медью и бронзой. Выбирай какую хочешь!

– Наверное, яхт-клуб, – сказал Витя. – Отлично. Взял яхту, кати куда угодно.

Атлас Вогизыч посмотрел на нас с иронией:

– Конечно, катить можно куда угодно. Если есть деньги. Это не клуб. Это распродажа. Покупайте, – рассмеялся он, – если у вас лежат доллары в этом банке. – И он кивнул в сторону небоскрёба с буквами "Бэнк оф Америка", а потом на таблички, которые были развешаны возле яхт.

– А что, покупаем? – сказал Витя, заломил берет и подошёл к причалу поближе.

И вдруг лицо его вытянулось:

– Шестьдесят тысяч долларов!

– Что шестьдесят! Вон двести пятьдесят тысяч! – показал Яша.

– Это целой команде год вкалывать! – подсчитал Витя.

– Так на того, кто может купить, и вкалывают целые команды, – сказал Атлас Вогизыч.

Возле нас стояли мальчишки, взрослые туристы и тоже смотрели на таблички с ценами.

– Вот вам и яхты! – сказал боцман. – Столпились на якорях. А чего их держать на привязи? Вон сколько кругом людей. Пусть учатся править, водить. Дело-то какое красивое!

"И верно, что держать? – подумал я. – Пусть учатся водить! Волны вокруг широкие, бегучие. Зовут! И человеку в яхте весело, и парусу хорошо лететь по морю. Красивое дело!"

СУВЕНИР ИЗ САН-ФРАНЦИСКО

Уже вечерело, когда мы вернулись на судно. Стали подниматься, а навстречу капитан и мистер Роберт. Прилетел... Дела!

– Находились? – спросил меня Пётр Константинович. – А то поехали с нами? К утру погрузят контейнеры, и уйдём.

– Как к утру? А другу монеты? А сувенир?

– Поезжай! – посоветовал с трапа Виктор Саныч. Он опять "дирижировал ансамблем": – Сейчас заварю на всю ночь кофеёк, а утром – "гуд бай", Сан-Франциско!

– Конечно, поехали! – согласился я.

Капитан сел впереди с напевающим что-то Робертом, и мы

помчались по причалам, шумным стритам и просторным мостам.

На минуту Роберт остановил машину на скалистом берегу океана у прозрачного стеклянного домика:

– Сувениры.

Я вошёл в дом.

Он был весь, как морское дно, уставлен кораллами и раковинами. Но их у меня в достатке ещё с прошлых плаваний. Сам доставал! А вот что бы найти такое, что напоминало бы Америку?

Я увидел на столе большую синюю кружку. На ней яркими красками были оттиснуты виды Сан-Франциско. Вот "Гол-ден-Гэйд" бридж, к которому мы шагали с боцманом, вот улочка со старым трамваем, а вот гора, на которую мы взбирались всей палубой.

Оглядел я кружку со всех сторон. Хоть и простая, а приеду в Москву, возьму её в руки – передо мной весь Сан-Франциско. Всё вспомнится. Подбросил я её на ладони, шёлкнул по донышку. "Беру".

ПЕСНЯ

Мы мчались по улицам города. Солнце уже село. Посреди маленькой площади мексиканский оркестр стучал в розовые тарелки и отплясывал "Кукарачу". Трубы в руках музыкантов светились, как раковины. Стены домов были тоже розовыми. Потом всё это вдруг погасло, и, перекрашивая город по-своему, в воздухе заплясали цветные огни реклам. На одной из улиц рекламы горели особенно ярко и заполняли голубоватым светом площадь перед высокой стеной. У стены стояли прилавки. Они были завалены разноцветными рыбинами. За стёклами стоек грозили клешнями громадные алые крабы. Торговцы расхваливали товар. Один кричал:

– Крабы, крабы!

Другой поднимал за щупальца осьминога.

За высокой аркой плескались волны залива, и рыбаки, ещё в робах и сапогах, тащили в корзинах свой товар. Рыба плескалась и шлёпалась, как где-нибудь в шаланде.

Это был рыбный базар. Всё пахло морем, сырой солью, глубиной.

Мы отведали крабов по-санфранцисски.

Роберт сказал:

– Теперь посмотрим Сан-Франциско!

Казалось, что мы летим среди звёзд. Я старался что-нибудь запомнить, но видел только огни, огни, огни... В ночной темноте ближние кварталы снова становились электрическими полями, а дальние мерцали, как таинственные галактики, – с какими-то весёлыми пятнами света, силуэтами людей они проносились мимо и навсегда пропадали из глаз...

Наконец послышался гул океана, мы выехали на набережную и подкатили к большому зданию среди пальм.

Через минуту мы словно вошли в горящую печь.

Всё в зале было угольно-красно. За столиками сидели люди и цедили сквозь трубочки и соломинки из бокалов напитки. А в конце зала стоял микрофон и лежала гитара. Капитан сказал:

– Будет музыка.

На стол нам поставили напитки со льдом. А в это время на маленький помост вышел парень в алой рубахе. Около него на тумбе светилась тарелка. И все стали бросать на неё деньги. Парень кланялся и исполнял под гитару разные песни.

– Хорошо, а? Хорошо... – шепнул капитан.

Что парень пел, было непонятно. Но, наверное, про море, про паруса. А может быть, так мне казалось, потому что ветер доносил в зал запахи моря.

– Хорошо, – согласился я и опустил руку в карман. У меня ещё оставался последний доллар. Хотел я его отвезти товарищу для коллекции, но встал и положил на тарелку.

Парень посмотрел на меня, потом на тарелку и пренебрежительно усмехнулся.

Я растерялся: ему показалось мало. Всего доллар!

Но ведь я от всей души – последний, матросский!

Тут подошёл Роберт, бросил на тарелку несколько долларов и сказал:

– Спой русскую песню! Теперь смутился певец:

– Я русских не пою. Я спою мексиканскую.

– Пусть поёт мексиканскую, – сказали мы.

Парень поставил ногу на стул, ударил по струнам и запел "Челиту". Мы переглянулись.

Так это же, хоть и мексиканская, а наша песня! Я её ещё до войны пел по вечерам с нашим соседом дядей Володей.

Он, бывало, вынесет патефон, заведёт "Челиту", сам поёт и меня подбивает: "Подтягивай!" Хорошо получалось!

Потом дядя Володя ушёл на фронт, патефон разбомбили. А я, когда ходил выступать в госпиталь к раненым, всегда пел "Челиту".

Своя это песня!

Мы с капитаном стали подтягивать. Получается!

Я взял выше, мексиканец – тоже.

Я затянул ещё сильней. Получилось.

Капитан хлопнул меня по руке: "Давай!"

Я разошёлся, раззадорился, и голос зазвучал чисто, легко. Словно не я пою – сама песня поётся!

Гляжу, парень притих. Американцы повернулись ко мне и слушают. И не просто слушают, а подхватывают хором, подпевают!

Кончилась песня. Я слышу, кругом аплодируют. Ещё петь просят. Я попробовал, про себя затянул, а потом махнул рукой. Всё. Пропал голос. То ли от волнения, то ли спел я своё – и хватит. Лучше остановиться вовремя.

Успокоился я немного. Смотрю, американцы идут ко мне. Один, другой.. . Автографы просят. Я отмахиваюсь. А капитан смеётся:

– Пишите, разве жалко! Это ведь не только от себя, а от России!

Стали мы прощаться.

Подошёл ко мне парень-певец, пожал руку и говорит:

– Ас русскими хорошо петь. Я поклонился и говорю:

– И с американцами тоже.

РАДИОГРАММА

Всю ночь я не мог понять, сплю или нет. Перед глазами у меня всё сверкал Сан-Франциско; то из угла каюты всплывали алые крабы, то фосфорились рыбы... И мчались, пружинили, уносились дороги.

А на рассвете раздался крик: "Подъём!" Мы отшвартовались, выбрали концы и под спящими мостами пошли мимо небоскрёбов. Я посмотрел на окна, помахал напоследок: "Гуд бай! Уходим!" И днём наши штурманы уже отсчитывали мили в океане.

Мы крепили новые контейнеры, опять грохотали цепями. За бортом отфыркивались морские львы, и чайки, покружив над нами, поворачивали к берегу.

– Ну, вот теперь дело! – сказал Федотыч. – Десять суток до Японии, а там домой.

– А вдруг опять пошлют в Америку? – откликнулся Ни-коныч.

Федотыч ударил ладонью о поручень:

– Ну нет, я – всё, я в тайгу! В отпуск. Не могу больше!

– А я бы ещё полгодика прихватил, – вмешался Яша.

"Мне и вовсе рано скучать, – подумал я. – Можно бы ещё по Америке поездить. И Новая Зеландия впереди!" Тут ко мне подошёл Витя:

– Тебя к капитану... Я постучал в рулевую.

Пётр Константинович повернулся ко мне:

– Ну что, прощай Америка? – и улыбнулся. – Теперь мы домой идём. Мы домой. А вы... – И он протянул мне радиограмму: "Иокогаме пересядете "Старый большевик" следованием Гонконг, Бангкок, Сингапур, Малазию, Индию. Судно Новой Зеландии будет осенью".

– Вот те раз! – сказал я.

– Что? – рассмеялся капитан. – Ничего дорожка? Я перечитал радиограмму снова.

– Ничего! Бродить ещё месяца два.

– Да нет! Пожалуй, все четыре, – сказал Пётр Константинович. – К зиме вернётесь. Ещё надоест.

– Зато Гонконг, Бангкок, Сингапур, Индия, а впереди Новая Зеландия! поразмыслил я.

– Да, Новая Зеландия – это здорово. – Капитан прошёлся из угла в угол. – В Новую Зеландию я бы тоже хотел попасть. Да вот не получается. Но всё-таки надеюсь! – азартно сказал он. – У каждого впереди должна быть своя Новая Зеландия. Должна, Атлас Вогизыч?

Третий штурман, наклонясь над картой, сверял курс. Он приподнял циркуль и кивнул: "А как же иначе".

ПРИВЕТ КАПИТАНУ!

Федотыч как угадал. До Японии мы шли ровно десять суток.

Ночами от горизонта до горизонта то тут, то там грохотали ливни, судно пробиралось среди молний и настоящих водяных столбов.

К утру тучи разбегались, выглядывало солнце, и мы раскатывали палубу коричневой краской. Торопились.

А на одиннадцатый день задымила впереди Иокогама. Собрал я вещи, попрощался со всеми и сел на японский катер.

Никоныч выглянул из-за борта, закричал:

– Привет передавай капитану, Ивану Савельичу! Там мой дружок капитанит!

– Ладно, – пообещал я, – передам! – Прижал ногой к борту чемодан, чтоб не вывалился, и махал, пока "Новиков" не остался за горизонтом.

Мы подкатили к трапу нового теплохода. Нашего, с красной трубой, с серпом и молотом. У трапа стояли наши ребята, встречали – тоже свои! Один, вихрастый, сбежал по трапу, протянул мне руку: "Привет", подхватил чемодан и повёл за собой.

Поднялись мы к капитанской каюте, постучали. Из-за двери быстро выглянул седой мужичок в трусах, замигал:

– Добрый день!

Я поздоровался, говорю:

– Капитана можно?

– Ну, я капитан!

– Иван Савельич?

– Иван Савельич. А что?

Я отдал свои документы и говорю:

– Привет вам от боцмана. Капитан открыл дверь пошире:

– От какого?

– От Никоныча!

– От Володи?! – улыбнулся капитан. – Так где он?

– Здесь, – говорю. – На "Новикове".

– Ну ладно, спасибо... Устраивайся, – сказал капитан и зевнул. – Потом поговорим. Двое суток с этой погрузкой не спал. – Он улыбнулся и прикрыл дверь.

А я пошёл устраиваться в маленькой лоцманской каюте возле радиорубки.

У КАЖДОГО СВОЁ ДЕЛО

Несколько дней мы ещё стояли в Японии, в Иокогаме и Кобе. В трюмы теплохода грузили рыбные консервы "Макрель", картонные ящики с сушёными рачками-креветками. И от судна шёл запах, как из огромной банки с крабами.

Потом трюмы закрыли, сверху поставили тридцать чёрных автомобилей "тоёт" – на Бангкок. С мостика раздалось: "Палубной команде занять места по швартовому расписанию!"

Сбоку поплыли зелёные острова. Замахали нам вслед ветками кривые японские сосенки.

Мы взяли курс на юг.

Я подобрал себе скребок и вышел на корму сбивать с палубы ржавчину. Судно другое, а работа матросская та же: драй палубу, крась, мой. Да на горизонт посматривай!

Вдруг слышу, кто-то бежит, напевает: "Мы с тобой старики, мы с тобой старики..."

Капитан. Тоже выбрал себе скребок, попробовал лезвие большим пальцем, пристроился рядом и спрашивает:

– Ну как там Никоныч?

Я стал рассказывать про Америку, про то, как ходили на мост. А капитан чиркает скребком, подставляет солнцу спину и покряхтывает:

– Вот так мы когда-то матросами с Никонычем драили! Наперегонки! Молодыми были...

Поработал час-другой, говорит:

– Ну ладно, отдохнул, пойду за арифмометр садиться. Тонны, мили, тонно-мили. Подсчитывать надо. Бухгалтерия!

И снова запел про комсомольцев двадцатого года.

Только он закрыл дверь, появился его помощник Фёдор Михайлович. Грузный, похожий на большую букву "Ф", он нёс под мышкой бамбуковые палки.

Помощник подошёл к борту, обрадовался.

– Ну наконец топаем. Удочки, – говорит, – готовить нужно. Где-нибудь около Гонконга или Бангкока рыбку ловить будем.

– Что рыбку! – Из камбузного окошка выглянул раскрасневшийся повар Ваня с камбалой в толстой руке. – Скоро попугаев и мартышек покупать будем!

– Ну уж сразу попугаев и мартышек... – сказал Фёдор Михайлович.

– А что! – сказал Ва ня. – Я как-то купил в Индии обезьяну. Выговор чуть из-за неё не схлопотал.

– Как это? – спросил Фёдор Михайлович.

– А так, – рассмеялся Ваня. – Наш старпом любил абрикосы в компоте. И Чика любила. Старпом возьмёт в обед кружку с компотом, возмущается: "Где абрикосы?" А их, что ни день, меньше и меньше. Старпом распалился, решил устроить инспекцию. Как-то забежал на камбуз, а Чика из мешка абрикосы вытаскивает. Он на неё с кулаками, а она в него – абрикосами! Вот так! Ей абрикосы, а мне – чоп, – сказал Ваня.

– Будешь знать, кого покупать! – засмеялся Фёдор Михайлович и пошёл в плотницкую делать бамбуковые удочки.

Ваня стал чистить камбалу, а я снова зашаркал скребком по палубе.

У каждого своё дело.

ДРУЗЬЯ ИЗ ПЕРУ

В несколько дней мы обогнули Японию, миновали остров Тайвань и заторопились по Южно-Китайскому морю с солнцем наперегонки. С утра оно гналось за нами, вечером мы бежали за ним. На запад, к Гонконгу.

Я пошёл в рубку посмотреть на карту – скоро ли будем на месте, как вдруг с крыла услышал крик:

– "Перуанец" догоняет! – Наш!

– Я и говорю – наш "перуанец"!

Спорили три дружка: молодые штурманы – каждый ростом с дядю Стёпу Коля и Веня, а между ними щупленький белобрысый Митя, второй радист.

Я тоже вышел на крыло и увидел вдали встречное судно.

– Уже успели в Гонконг сбегать. Машут! – крикнул Коля.

На "перуанце" действительно кто-то махал платком.

– Уз-з-знали! – обрадовался Веня.

– Что, небось монеты вместе меняли? – спросил с порога капитан.

– И эт-то б-было! – заикаясь сказал Веня.

"Было и это, – подумал я. – Но главное-то, конечно, не в этом, а совсем в другом".

... Как-то в Иокогаме мы окружили на причале Веню, который выкладывал на ладонь одну за другой монеты:

– Английская, нем-мецкая... Наменял.

И тут за нашими спинами кто-то сказал:

– О, мои и! Мы оглянулись.

Сзади стоял смуглый крепыш с усиками и тоже заглядывал в Бенину ладонь.

Он запустил руку к себе в карман и вытащил несколько тёмных монет. Но каких! ..

На одной монете величественно поднимала вверх голову перуанская лама. На другой возвышались зубцы древней крепости инков...

– Перу, – с гордостью сказал крепыш.

– Ч-ченч? – едва выговорил Веня. – М-меняем?

Но крепыш закачал головой и высыпал монеты ему на ладонь. Даром!

– А что тебе? – спросил Коля.

– Ничего, – развёл руками перуанец. – Ничего. Он уже собирался уходить, но вдруг спросил:

– Есть Ленин-фото? Ленин-портрет?

– Для тебя? – спросил Коля.

– Си, – сказал перуанец. – Я коммунист.

– Будет! – пообещал Коля и в три прыжка взлетел по трапу.

Через несколько минут он принёс небольшой портрет, который снял со стены в каюте.

Перуанец слегка отвёл портрет в сторону, посмотрел. Потом взмахом руки пригласил нас к себе – на соседнее судно.

Перуанские моряки с нами здоровались, поднимали вверх руки: "Буэнос, амигос!" В каюте сидел мужчина и слушал приёмник, мы тоже сказали: "Буэно". Но мужчина молча взглянул на нас и отвернулся.

Наш знакомый махнул на него рукой: "Не обращайте внимания".

В каюте были две койки. Перуанец встал на табуретку и над верхней приколол портрет Ленина..

– Амиго Ленин, камрад! – сказал он торжественно. И вдруг его рука двинулась по воздуху, как маленькое судёнышко – с волны на волну. – Теперь он поплывёт со мной в Перу, через все моря! – улыбнулся перуанец.

В каюту стали заглядывать матросы, механики, которых мы видели на трапе.

Одни из них несли нам монеты, другие доставали из карманов письма и отрывали от конвертов марки:

– Сувенир! Память!

А у старого, морщинистого матроса в руках была бутылка с кукурузным напитком из Перу, и он протягивал её нам.

Моряки подходили к портрету, рассматривали его и одобрительно кивали.

И только один человек всё сутулился у приёмника.

– Всем нравится! – сказал старый моряк. – А ему нет. Он с капиталистами и сам думает стать маленьким капиталистом. О себе только думает. А чтобы стало хорошо всем, нужно ещё много работать. Очень много придётся работать.

Так и поплыл наш Ленин в перуанской каюте по морям, по океанам, в волны и штормы. С друзьями, у которых ещё очень много работы.. .

Вот почему сейчас с "перуанца" посылали нам привет.

Мы тоже отвечали им и как-то незаметно раскачивались: вверх-вниз.

Над нами спокойно горели яркие созвездия, но постепенно начинало покачивать.

МИШЕНИ НА КАРТЕ

За час-другой море вздулось большими широкими волнами, и судно стало перекатываться с бугра на бугор. В коридоре застучало, захлопало. Все бросились крепить двери.

Я тоже взял дверь каюты на крючок, чтобы не стучала, и сел за свой дневник. Но тут в коридоре послышалось: "Мы с тобой старики, комсомольцы двадцатого года", и мимо каюты пробежал к радиорубке капитан. Поёт "старики", а носится шустрей десяти молодых!

– Ну что, карта погоды есть? – спросил он и тут же послышался его возглас: – Ай-я-яй! ..

Я тоже бросился в рубку.

Там в крохотном отсеке потрескивал аппарат, а начальник рации из-под его валиков вытаскивал влажный лист сиреневой бумаги, на котором я узнал очертания Японии, Китая, увидел змеистые линии, а в центре – кружочки, похожие на мишени.

Капитан поднёс к глазам очки, отвёл лист в сторону, взглянул на него и снова закачал головой:

– Ай-я-я-яй!..

– Что? – спросил я.

– Ну и даст кому-то! Ну и даст! Да и нам может влепить! – оценил обстановку капитан, внимательно вглядываясь в карту. – Вон что делается! Здесь как в кастрюле. Самые страшные тайфуны завариваются. Сядет тайфун на хвост – только держись! Попадёшь в этот кружочек, – он ткнул очками в центр мишени, – и крышка!

– Так уж и крышка? – спросил я.

– А из центра тайфуна ещё никто не выкарабкивался, – сказал капитан. Нон американцы послали когда-то судно, исследовать, что там внутри, – и больше никто о нём не слышал. Что там внутри, никто не видел. А кто увидел, уже не расскажет... – Он ещё раз покачал головой: – Ай-я-я-яй!..

– Убегать надо! – сказал начальник рации.

– Попробуем, авось проскочим. Да вот автомобили у нас на палубе. Если их накроет – фарш будет! Ох и завертит!..

КАСТРЮЛЯ В ОКЕАНЕ

По палубе с криком "Вот тебе и рыбная ловля!" уже торопился Фёдор Михайлович, а за ним с фонариком в руке шагал длинный, как Гулливер, боцман. Несколько матросов подтягивали возле машин тросы. И я стал помогать им. Помощник с боцманом ходили от машины к машине, стучали, как всегда, по тросам каблуками, проверяли, хорошо ли натянуты крепления.

Судно уже врезалось в волны, высоко задирало нос, и среди темноты разлетались над мачтами белые фейерверки брызг.

Казалось, автомобили вот-вот сорвутся с места и пойдут кувыркаться друг через друга. Но они стояли прочно. И при падении судна вниз вдавливались в трюмы, как наши подошвы в палубу.

– Ну, как машинки? – выскочил на минуту из камбуза Ваня.

– Машинки ничего! – крикнул боцман. – Ты лучше кастрюли и сковородки крепи.

– Это точно, – сказал Ваня. – Побегу! А то устроят такой джаз барабанные перепонки лопнут. Вон как заворачивает!

Вокруг уже всё свистело, тонко взвизгивал, словно порезавшись о тросы, ветер, бил в лицо и толкал в грудь, в спину.

– Ну, теперь задраим двери, иллюминаторы – и по койкам! – – сказал Фёдор Михайлович.

Всю ночь нас ворочало. Я прислушивался к взрывам ветра, к грохоту волн. А иногда заглядывал в рубку.

Капитан тоже не спал. Набросив на плечи потёртую фуфайку, он вымерял по карте пройденное расстояние, с карандашиком в руке подсчитывал мили: вроде бы, если поторопиться, должны проскочить! И он то и дело звонил в машину стармеху:

– Ну, дед, поднажми!

– Жмём! Больше некуда!

– Ещё немного попробуй! Покочегарь!

А утром, когда поднялось хмурое, укачавшееся солнце, Иван Савельич вышел на крыло и покачал головой:

– Ты смотри, что творит!

Волны крутились, перебрасывали с одной на другую какие-то ящики, окунали в зелёную пену бамбуковые клетки, а вдали взлетал и проваливался в воду чуть ли не целый дом.

– Вот даёт! Здесь бед натворил, а теперь пошёл на Японию, – сказал вахтенный.

Но мы в-вроде бы п-проскочили, – сказал Веня. Он только что заступил на вахту.

Насчёт проскочили сейчас посмотрим, – остановил его капитан.

Он пошёл в радиорубку и вернулся оттуда с новой картой погоды. На ней опять мишенями расползались тайфуны.

– Ну и кастрюля! – сердито сказал капитан. – Вот варит! Ещё один тайфун катит на нас от Филиппинских островов.

Из-за двери сквозь свист ветра послышался треск динамика и суровый голое диктора:

"На побережье Японии обрушились ураганные волны.

Улицы городов залиты водой. Разрушено множество домов, имеются жертвы".

– Да, д-достаётся японцам! – вздохнул Веня. Капитан ещё раз с тревогой посмотрел в окно на автомобили и приказал:

– Следите за морем.

НЕБО КАК В АРТЕКЕ

Я всё старался разглядеть кастрюлю, в которой завариваются тайфуны, но волны, хотя ещё кипели, становились тише, мягче, и скоро вся поверхность моря сделалась ровной, упругой, как плёнка из полиэтилена.

– Ну, порядок, теперь дойдём. Теперь машины доедут! – Капитан весело пробежался по палубе и затянул уже новую песню: "Раньше думай о Родине, а потом о себе".

А над бортом у мостика снова возникли три головы. Чёр ные, смоляные Коли и Вени, а между ними одуванчиком свет лая Митина.

Все три друга плавали недавно и, чуть что, собирались стайкой, как мальчишки. Передаст Митя радиограмму – и на мостик. Посидит Коля над грузовыми документами – и к дружкам. Смотрят на острова, на дельфинов, покуривают – взрослые! – и вспоминают училище или школу.

Как-то из-под борта выпорхнула летучая рыба, повела по воде хвостом, как сапожным ножом.

Коля сказал:

– Вот бы такую поймать! И в школьный музей обещал привезти.

– И я об-бещал в школу, – сказал Веня. – Только не рыбу, а коллекцию монет из разных стран.

– А меня просили привезти из Индонезии плёнку с песнями. А я никак туда не попаду! – пожаловался Митя.

А когда обошли Тайвань, Коля выбежал на мостик, зажмурился от солнца и охнул:

– Ну и небо! Синее, как в Артеке!

– А ты что, в Артеке был? – спросил я.

– Ага! – сказал Коля. – После пятого класса. В Кипарисном. Купался, виноград собирал.

– Вот наелся, наверное? – спросил Митя;

– До отвала! А шелковицей так объелся... Шелковица там такая большая росла. Вот наелись! – Коля засмеялся. – Всему звену промывание желудков делали! А потом после изолятора мы планёры строили, с Медведь-горы их запускали.

На минуту все притихли и посмотрели вдаль, будто увидели там и шелковицу, и Медведь-гору. А Коля взглянул на море, на небо и повторил:

– Ну точь-в-точь как в Артеке!

Вдруг послышался гул, от горизонта летел военный самолёт.

На палубу выбежал капитан, поднял бинокль.

Самолёт заходил с левого борта. Он с гулом пронёсся над мачтами, потом сделал ещё один круг и прогудел совсем низко, чуть ли не над самой надстройкой. На гул из камбуза выскочил Ваня с ножом в руках.

– Ну пират! – крикнул он. – Над мачтами летает! Настоящий пират!

– Такое место. Подходим к Гонконгу, – сказал капитан.

УТРО НА РЕЙДЕ

На заре мы стали подходить к Гонконгу. И я с самой темноты торчал на баке. Шутка ли!

Когда-то это слово будоражило весь мир. Мы с друзьями растаскивали на части книги, в которых оно попадалось: за каждой буквой нам виделись тысячи таинственных историй.

Ещё в очень давние времена этот китайский порт старались прибрать к рукам дельцы из многих стран. Завладел Гонконгом – получил ключ к богатствам неведомого Китая: ввози свои товары, торгуй, вывози золото!

Захватила его Англия – и тысячи британских кораблей хлынули в порт...

Но добраться до богатств Азии было много охотников. И от разных хозяев – американских и японских, французских и немецких – в Гонконг пробирались разведчики, тайные агенты. По городу шныряли шпионы, наёмные убийцы, грабители. Они устраивали друг другу ловушки. И мир потрясали истории одна таинственней другой.

А в гавани бродили целые флотилии пиратов и контрабандистов. Тысячи спекулянтов – английских, китайских, японских – старались обобрать друг друга. Самые удачливые, самые жестокие из них богатели, становились капиталистами, хозяевами богатого Гонконга.

Вот в какой порт входили мы сейчас.

Среди зелёной воды возникали холмистые острова – целые лабиринты! Из-за них, весело играя, поднимались к небу лучи солнца.

На фоне жёлтого острова чётко обозначился серый силуэт авианосца.

– Американец! – показал биноклем Иван Савельевич.

Я его узнал сразу. Видел, как провожали из Сан-Франциско, и усмехнулся: бывают же встречи!

Мы быстро миновали судно.

Скоро из-за островов вышли джонки под яркими цветными парусами. Они набирали полные полотна солнца и наполняли воду весёлыми отражениями. Алыми, фиолетовыми, коричневыми. У берегов по всему заливу затемнели баржи с навесами. На их палубах резко чадили керосиновые дымки, гудели примусы, у кастрюль стояли женщины и перекликались звонкими голосами.

Просыпался рабочий люд.

На длинных цепях в бухте чуть пошевеливались сотни судов. Л за ними поднимался Гонконг.

Он белел десятками высоких зданий и, чем ближе мы подходили, тем больше казалось, что не только мы глядим на него, а сам город, как с трибун стадиона, смотрит на свой за лив, на идущие по нему корабли, любуется ими. И казалось, что всё в этом городе под этим синим небом прекрасно.

ВЕСЁЛЫЙ ГОРОД

К борту сразу же потянулись баржи, полезли на палубу грузчики.

За Колей, как за буксиром, побежали к трюмам бойкие торговые агенты, заскрипели тросы лебёдок и закачались в стропах ящики с креветками и макрелью.

А команда, свободная от вахты, получила у помощника капитана гонконгские деньги и села в катер.

– Только не теряться в щелях, – предупредил на прощание капитан. – Л то облапошат в два счёта.

– Это т-точно, – сказал Веня, он сидел на самом носу катера. – К п-пи-ратам едем. Голову от-торвут, как к-кокосовый орех. В-вес-сёлый город!

Вдали зеленели острова. Между ними ходили тугие волны. Катер быстро зарывался носом, и в лицо летели радужные брызги. Я ловил их руками. То с одной, то с другой стороны сверкали влажные бока судов. В стороне качались баржи. На одной женщина держала малыша и умывала из таза. На другой хозяйка доставала ведром из-за борта воду. Тут и там полоскалось под ветром бельё и светилось от солнца.

– Красиво. .. И раздеть здесь тоже красиво могут, – засмеялся тоненький Митя.

– А что, кроме шуток, – вмешался Ваня. Он был в новенькой рубахе, в остроносых туфлях. И брюки у него были наглажены, как отточенные лезвия. Тут сколько случаев было, целые пароходы пропадали! Недавно ограбили какое-то шведское судно.

– Ну, это уж сказки! – рассмеялся я. – В наше-то время?

– Какие сказки?! – выпучил глаза Ваня. – Ограбили шведское судно! Ночью подошли на джонках с оружием из-за этих вот островов, согнали на корму всю команду. Пистолет к виску, а сами бросили груз на джонки – и концы в воду. Один полицейский напал на след пиратов, так потом его голову нашли где-то в кустах.

– Г-го-лову от-торвут з-запросто, – таинственно повторил Веня, будто не раз попадал в такие истории.

– А, ерунда! – сказал электромеханик Валерий Иваныч, у которого было прозвище "Чудеса ботаники", потому что он собирал редкие, диковинные растения. По переборкам его каюты вились лианы, на полу стояла пальма... И сам он со своей стрижкой "ёжик" походил чем-то на кактус. Он и сейчас ехал снимать чудеса ботаники Гонконга.

– Красивый город, – сказал Валерий Иваныч. – Нужно уметь видеть красивое.

И Гонконг утвердительно сверкнул всеми своими стёклами.

ДИСНЕЙЛЕНД В ГОНКОНГЕ

Мы подошли к причалу. Катер со скрипом протиснулся среди барж. И Веня, прыгая по ним, вдруг закричал:

– Братцы, м-монеты! – и бросился к киоску, за стёклами которого издалека поблёскивали серебряные кружочки.

Я хотел было побежать за ним – другу-то обещал монеты! Но "Чудеса ботаники" взял меня за локоть:

– Посмотрим на город сверху. А остальное ещё успеем. Только мы отошли от причала, как Валерий Иваныч воскликнул:

– Ого! Вот это да!

Прямо перед нами, как скала, возникла многоэтажная голубая громада. Странное сооружение! Вроде бы и дом, но вместо окон сияли огромные круглые иллюминаторы.

– Видел? – с изумлением сказал Валерий Иваныч. – Морской вокзал! Недавно построили! А ну пошли дальше! Что там ещё за чудеса?

Мы втёрлись в шумную толпу и вышли на бойкую улочку.

И тут тоже начались чудеса. Но совсем другие.

По улице, словно в Диснейленде, дребезжал старинный двухэтажный трамвай. Из окон его смотрели китайцы, но не гуттаперчевые, а настоящие, живые.

Рядом с трамваем бежал человек и тащил коляску, в которой сидел толстый мужчина.

Не мужчина – пуховик! Будто его нарочно посадили продемонстрировать, как капиталисты эксплуатируют бедняков.

За ними ещё один тощий китаец тянул ярко-красную коляску с картонными ящиками, а сбоку бежала китаянка и покрикивала. Наверное, "быстрей, быстрей!".

Совсем как в прошлом веке! Только люди были сегодняшние, живые.

Какой-то мальчишка взмахнул передо мной пачкой газет. Прошли несколько шагов, и старик рикша тронул меня за плечо:

– Поехали!

Но я показал на ноги:

– Ничего! Как-нибудь на своих на двоих!

ОБЫКНОВЕННЫЕ ДЕТИ ГОНКОНГА

Мы быстро прошли шумную улицу, заваленную картонными ящиками, уставленную лавочками, возле которых хозяева жевали резинку, кричали, размахивали платками, лентами, трещали трещотками, и стали подниматься в гору.

Здесь не было ни лавок, ни рикшей. Высоким зданиям было просторно. Под тенистыми деревьями проносились сверкающие автомобили. И маленький полицейский в шортах и в белом шлеме указывал жезлом дорогу.

Над одним высоким домом развевался английский, над другим американский флаги.

Здания светились, будто айсберги. А шум города долетал сюда снизу, как гул птичьего базара.

Дорога вилась по сопке, и над нею нависали крепкие тропические лианы.

– Это только начало, – сказал "Чудеса ботаники", снимая фотоаппарат, похожий на ствол миномёта. – Вон какая красота!

Сверху действительно было на что посмотреть. Между зелёными островами качались цветные суда, голубое небо сливалось с голубой водой, а далеко-далеко, у самого горизонта, тянулись пароходные дымки.

Но вот мы поднялись ещё выше и пошли по широкой лестнице. Она была вся белая и уходила вверх – в небо. Возле неё рабочие подстригали газоны, а где-то вверху, казалось у самых облаков, темнела статуя английского короля в высокой, как колпак, короне... Вскинув голову, выставив вперёд ногу, он оглядывал океанские дали.