Текст книги "Везде чужой"

Автор книги: Виталий Забирко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Забирко Виталий
Везде чужой

Виталий Забирко

Везде чужой

Глава первая

А затем его сбили. Сбили за линией терминатора, когда Таксон Тей уже стоял на песчаном пригорке и, дистанционно управляя кораблём, намеренно завёл его на территорию Соединённых Федераций. Термитный снаряд красным разгорающимся дефисом, соединяющим жизнь и смерть, вонзился в обшивку корабля, и тот, огромным болидом прочертив полнеба, рухнул на горизонте, затмив звёзды неестественно розовыми сполохами неземной зари. "Д-дум!" запоздало донёсся до слуха взрыв термитного заряда, содрогнув лес плотной, погасившей все звуки волной. Корабль же погиб бесшумно, трансформировав энергию звуковой волны в безвредное свечение. Хотя здесь о сохранении экологического равновесия говорить было просто смешно.

Психоматрица аборигена Таксона захлебнулась восторгом космического зрелища, побуждая броситься бежать к месту падения звёздного гостя, но Тей подавил это желание тяжёлой горечью печали.

"Всё, что я могу для тебя", – подумал он, прощаясь с квазиживым, почти разумным кораблём, с жёсткой расчётливостью посланным на заклание ради его внедрения. В дальнейшем Тею предстояло во всём соответствовать наложенной психоматрице.

Звёздное небо равнодушно мигало сквозь толщу нечистой атмосферы, словно навсегда отторгая от себя. Лес, притихший от акустического удара, постепенно приходил в норму: зашуршал хвоей, заскрипел раскачиваемыми слабым ветром стволами, стал потрескивать сучьями. Вначале несмело, затем всё звонче возобновили свою трескотню ночные блошки-верещуньи.

Своё и чужое менялось местами.

Таксон Тей взвалил на плечи рюкзак и, увязая в песке, спустился с пригорка к лесной дороге. На удивление дорога оказалась твёрдой, словно каменной, что среди песчаной почвы леса выглядело ненатурально. В очередной раз угодив в колдобину, Таксон Тей присел, потрогал выступ рукой, растёр между пальцами пыль. Мел. Когда-то труднопроходимую для машин песчаную просеку засыпали крошкой меловых отходов, а дожди, колёса и время забетонировали её цельным полотном. Оригинальное решение. Правда, неизвестно, что лучше для машин – надсаживать мотор, увязая в песке, или гробить рессоры и мосты на окаменевших выбоинах.

"Вот ты уже и стал мыслить местными реалиями", – грустно отметило сознание.

Приблизительно через час он свернул на еле заметную тропинку. Идти стало легче, опавшая хвоя мягким ровным слоем покрывала песок и приятно пружинила под ногами. В низинах стали попадаться небольшие рощицы лиственных деревьев – они встречали Таксона Тея непроницаемым мраком и сыростью. Песок здесь уступал место суглинку, из которого выпирали скользкие от ночной росы корни. В хвойном же лесу роса ещё не пала. Впрочем, местность постепенно понижалась, и, наконец, полностью сменилась лиственным лесом. Потянуло откровенным холодом, из-за ближайшего холма послышались сонные голоса квакуш, остро запахло открытой водой. Таксон Тей взобрался на холм – последний островок хвойного редколесья – и в ночной мгле с трудом различил внизу перед собой чёрный провал лесного озера.

"Здесь", – решил он, сошёл с тропинки и сбросил с себя рюкзак. Изредка подсвечивая ручным динамо-фонариком, выбрал место поровнее, собрал лёгкий дюралевый каркас, натянул на него палатку. И влез внутрь, резко, так что взвизгнула молния, застегнув полог.

"Спокойной ночи, – сказал он себе, забравшись в спальник, и закрыл глаза. – Счастливых снов". И заснул необычно быстро, полностью доверившись психоматрице. По её "легенде" Таксон Тей любил дикий туризм и рыбалку на лесных озёрах.

Солнце палило немилосердно. Но, странное дело, обжигая кожу, не согревало тело, словно они находились на высокогорном леднике, а не летним днём на берегу моря.

– А что у меня есть! – загадочно проговорила Юйка, протянув к нему сложенные корабликом ладони.

– Ракушка, – наобум сказал Тей. Минуту назад у Юйки ничего не было. Да и что она могла найти на пустынном берегу?

– Нет!

В глазах у Юйки играли лукавинки.

– Ну... янтарь?

– Снова нет! – весело рассмеялась она. – Ни за что не угадаешь!

Тей поймал её руки и, дурачась, попытался разжать пальцы. Юйка ловко увернулась, но он успел почувствовать какое-то биение в её ладонях. Будто сердце стучало.

– Так нечестно!

Тей улыбнулся.

– Тогда сдаюсь.

Юйка перестала смеяться и стала очень серьёзной. Такой он не видел её никогда.

– Смотри... – таинственным шёпотом проговорила она.

На ладонях билась золотая рыбка. Почувствовав свободу, она извернулась, встала на хвост, и маленькая корона на её голове воссияла солнцем.

– Чего тебе надобно, вьюнош? – спросила она тихим, хрустальным голосом, который, казалось, эхом отозвался по всему побережью, заглушая шум прибоя.

Тей чуть не рассмеялся, но его удержали серьёзные глаза Юйки.

– Проси, – пошептала она неподвижными губами. – Она исполнит. Проси, что хочешь.

И тогда Тей, чувствуя, как от внезапного холода деревенеет его лицо, выдохнул:

– Дай мне Юйку...

Ничего не сказала золотая рыбка. Только хвостом вильнула и прыгнула в морскую пучину. Но не долетела до воды, растворившись в воздухе в полуметре от волны. Что-то не рассчитала Юйка в психоэффекте.

– Дурак! – дрожащими губами выкрикнула Юйка. В глазах её стояли слёзы.

– Извини, – проговорил Тей, чувствуя, как лицо холодеет всё сильнее. Он привлёк Юйку к себе, и она уткнулась подбородком в его плечо.

– Кто же просит такое у третьего лица? – с непонятной болью спросила она. – Для этого есть я...

"Казуистика, – поморщился Тей. – Даже в шутку нельзя посягать на свободу личности". А вслух сказал:

– Но ведь она – это ты.

– Нет, – грустно выдохнула Юйка. Слишком тесно она прижалась и ощутила его раздражение. – Она – моё воображение. И потому она сама по себе.

– Извини, – снова повторил он, стараясь, чтобы теперь его искренность также достигла её.

– Жаль. – Юйка отстранилась. – Я хотела сделать подарок на прощание...

Тей замер.

– Ты уходишь? Но до моего отлёта ещё полдня...

Юйка покачала головой.

– Меня ждёт работа, – просто сказала она.

– Неужели, – тяжело, с трудом ворочая языком, начал он, ощущая, как изморозь кристаллизуется на лице, – нельзя ради... – и не закончил. Иглы инея сшили губы.

Её глаза широко, недоумённо распахнулись.

– Теперь я понимаю, почему тебя направили к Звёздным, – горько проговорила она. – Меня ждут люди. Много людей. А ты – один. Прощай.

И она стала отдаляться.

Холод окончательно сковал лицо Тея ледяной маской. Он хотел крикнуть: "Подари мне любовь!" – но не смог. Она любила его, как любят все в этом мире. Но не такой любви он ждал и хотел. Не для мира сего родился он тут. И потому она отдалялась, и отдалялся её мир и его Родина, отстраняя щемящей болью его неполноценности. Медленно уменьшаясь, отодвигались море, берег, её фигурка...

Пока эта картинка не подёрнулась рябью и не осыпалась осколками битого зеркала.

Таксон Тей проснулся. Лицо совершенно одеревенело от утреннего холода. Он выпростал из-под спальника руки и размял лицо, стирая ледяную испарину.

Светало. Лес, отгороженный оранжевым пологом палатки, просыпался. Стали слышны первые, несмелые спросонья голоса птиц. Где-то невдалеке, вначале несколько раз примерившись одиночными гулкими ударами, дробно застучал клювом по коре пёстрый долбунчик.

Вставать не хотелось. Не хотелось вылезать из тёплого спальника на утренний холод. Палатка за ночь просела, натянутый полог опустился, изнутри его покрывали капельки росы. В углу палатки, где роса конденсировалась быстрее, с острия прилипшей к пологу хвойной иголки мерно срывались прозрачные капли. К образовавшейся лужице по спальнику неторопливо, в такт, прямо-таки походной колонной, шествовала вереница мурашей. Больших, обсидианово-чёрных. Левые жвала мурашей были непомерно массивными, раз в пять больше правых, и потому, как мурашей при каждом шаге заносило вбок, создавалось впечатление, что такими асимметричными жвалами их наградили только что, и они никак не могут к ним приспособиться.

Не ахти какой энтомолог, Таксон Тей отнёс мурашей к листорезам, хотя они ранее в здешней полосе не жили. Впрочем, за пятьдесят лет могло произойти что угодно. В том числе и расшириться ареал листорезов, хотя в последнее верилось с трудом. Были другие, более веские причины, из-за которых, собственно, Таксон Тей и оказался здесь.

Рядом с палаткой кто-то безбоязненно затопотал, хрустя сухостоем. Деловито пыхтя, обошёл палатку и внезапно привалился к её борту. Борт палатки прогнулся, увесистая туша придавила бедро. Таксон Тей оторопел. Туша лежала неподвижно, словно испытывая его терпение. Тогда он резко сел и ткнул её локтем. Туша ёкнула, вскочила и, заверещав дурным голосом, вломилась в кустарник. И пока Таксон Тей выбирался из спальника, а затем из палатки, из лесу доносились треск бурелома и удаляющееся обиженное повизгивание.

Солнце ещё не встало, но заря уже полностью обесцветила небосклон, на глазах вытравив последние блеклые звёзды. Озеро внизу сплошным покрывалом затянул туман, но и оно просыпалось: из белесой пелены доносились неясные шорохи, всхлипывания, всплески. "Зорька", – вспомнил Таксон Тей местное название утренней поры. В приподнятом настроении он собрал пару складных удочек и спустился к воде.

На стереографической распечатке космической съёмки пятидесятилетней давности озеро представлялось глубоким Y-образным разрезом в чаще гигантских раскидистых деревьев; с чёрной глубокой водой; с редкими пятнами лилий у берегов. Ничего этого сейчас не было. Вся поверхность озера заплыла ржаво-зелёной ряской, сквозь которую изредка прорывались большие пузыри болотного газа. Мощные, в полтора-два обхвата деревья по берегам клешневидных рукавов озера давно и навсегда сбросили листву и стояли мёртвым чёрным частоколом. Местами в частоколе зияли бреши – умершие деревья рано или поздно падали в воду. Туман пах гнилью и сероводородом. И всё-таки в озере кто-то жил. То в одном месте, то в другом ряска колыхалась, изредка шумно всплёскиваясь.

"Вот тебе и порыбачил!" – ошарашено подумал Таксон Тей и присел на корягу. Глупо вспомнился местный анекдот о том, как из-под движущегося трамвая выкатывается голова и говорит: "Ни черта себе – за хлебом сходила!" Тея коробили садистские мотивы местных анекдотов, он не понимал и не принимал суть смешного подобных ситуаций; для Таксона же всё было в порядке вещей, и в анекдоте он видел прямую аналогию своему теперешнему положению. Пятьдесят лет назад, когда кордон с Соединёнными Федерациями был закрыт со стороны Республиканства, его здесь давно бы выследил покордонный наряд. И в таком виде – с удочками у заболоченного озера – никем иным, как шпионом-конфедератом он оказаться не мог. И ждала его тогда вечная каторга в каменоломнях Северной Пустоши. Кордон и сейчас был закрыт, правда, теперь со стороны Соединённых Федераций, где с нарушителями не церемонились. С вероятностью близкой к единице там Таксона Тея ждала участь его корабля.

Ряска у ног всколыхнулась, и на берег высунулась безобразная морда непонятного существа. Было в нём что-то от рыбы – беззвучно разинутый рот с оттопыренными белесыми губами, жабры, чешуя; было что-то и от рака телескопические глаза и клешни на месте поджаберных плавников. Существо с натугой приподнялось и передвинулось на несколько сантиметров вперёд. И тогда стало заметно, что есть в нём кое-что и от лягушки – задние перепончатые лапы, выталкивающие существо на сушу. Судорожно извиваясь, шевеля клешнями и глазами, всхлипывая жабрами, оно стало подбираться к ботинку. Таксон Тей брезгливо отодвинул ногу, и существо застыло. Минуту они разглядывали друг друга, как вдруг на противоположном берегу с пушечным выстрелом сломалось мёртвое дерево и ухнуло в озеро, подняв столб воды. Большая волна накатилась на берег, поглотила урода и смыла назад в озеро. На кромке берега остались комки тины и блестящая плёнка слизи.

Нечто подобное и ожидал увидеть Таксон Тей. Вода в озере представляла собой биологически активный бульон. Он растворял оболочки икринок, а затем свободные органические радикалы произвольно сшивали хромосомы различных зародышей в хаотическом порядке. И одна на миллиард из таких структур оказывалась способной к развитию.

Хемомутанты. Именно из-за них был закрыт кордон, и покордонники Соединённых Федераций стреляли по любой движущейся мишени. Вначале стреляли, а потом разбирались – в кого.

Таксон Тей в сердцах сломал о колено удочки и забросил обломки в озеро. Затем вернулся к палатке, развёл небольшой костёр, разогрел на углях консервную банку с кашей. Позавтракав, не спеша упаковал рюкзак, засыпал костёр, закопал пустую жестянку и двинулся в путь.

Немного попетляв по лиственному лесу, он выбрался на широкую дорогу, ведущую в Солдатский хутор. Психоматрица услужливо подсказала, что своё название хутор получил по основанию – лет двести назад, когда государь, понуждаемый политической ситуацией, отменил крепостное право и начал раздавать земельные наделы солдатам после тридцатилетней службы. Во времена Республиканства хутор переименовали в Червлёную Дубраву, но пятьдесят лет назад, после экономического краха новой власти, старое название вернулось.

Припекало. Днём между хвойным и лиственным лесами устанавливалась ещё большая разница микроклимата, чем ночью. В густом широколиственном лесу висел сырой, прохладный полумрак субтропиков, а в хвойном – давила сухая духота лесостепи. Редкая тень от хвойных гигантов не давала прохлады. И кустарник здесь не рос – подлесок просто не приживался на раскалённом песке.

Спина под рюкзаком мгновенно взмокла, по лицу чуть ли не ручейками катились крупные капли пота. Таксон Тей попытался идти лесом – шагать по ковру из опавшей хвои было значительно легче, чем по зыбкому песку, – но застойная духота быстро выгнала его на дорогу. Здесь хоть изредка овевало лёгким ветерком, сдувавшим с мокрого лица многочисленных мошек.

Таксон Тей шёл не спеша, оценивал, сравнивал. Спешить было некуда жить здесь предстояло долго. Хвойный лес выглядел явно рукотворным: посажен ровными рядами, прорежен, ни одного ствола сухостоя. Прямо таки разительное несоответствие сведениям психоматрицы.

У молодой посадки за ним увязалась хохлатая кликуша. Она пролетала над самой головой, садилась метрах в десяти впереди на ветку и, пока Таксон Тей проходил мимо неё, сердито, потрясая хохолком, предупреждала: "Худо-тут! Худо-тут!" Хотя как раз хвойный лес, в отличие от озера, не давал повода для столь пессимистического заключения. Совершив с десяток перелётов, кликуша вдруг пронзительно закричала и, сорвавшись с ветки, улетела в чащу. Но только через несколько минут Таксон Тей понял, что её спугнуло. Сзади, далеко-далеко в лесу, появился тонкий, как комариный, звон, который постепенно перешёл в треск, а затем оформился в хорошо различимый рокот мотора.

"Вот и попутка", – подумал он, сошёл на обочину и стал ждать. На удивление, ждать пришлось долго. Звук мотора всё нарастал, приближался, усиливался, вот он перешёл в грохот... С каждым натужным взрёвыванием казалось, что именно сейчас из-за поворота покажется машина... но рёв мотора только продолжал наращивать децибелы, и Таксон Тей уже не мог себе представить металлического монстра, способного произвести такие звуки. Над дальними деревьями возникла пульсирующая струйка дыма, выбрасываемого машиной, что повергло Таксона Тея в ошарашенное недоумение. Создавалось впечатление, что по песчаной просеке идёт паровоз. Без рельсов. Струйка дыма быстро превратилась в чёрно-белый столб, он достиг ближайшего поворота, рёв стал совершенно несусветным, и только тогда на дорогу выкатилась громада лесовоза. Он действительно напоминал локомотив, но выглядел ещё внушительней: тупая квадратная морда высотой в три человеческих роста, чёрная и безглазая – вместо ветровых стёкол стояло забрало широкополосного жалюзи. И шёл он внушительно, словно не ощущая сопротивления, веером разбрызгивая песок из-под широченных траков.

Таксон Тей неуверенно поднял руку и на всякий случай отступил подальше к обочине. Такая махина вполне могла не обратить на него внимания.

Но она обратила. Метрах в тридцати от него машина вдруг резко присела, словно готовясь подпрыгнуть, да так и застыла, окутавшись облаком стравливаемого пара. Рёв турбины скачком перешёл в редкое усталое чухканье.

Оглушённый наступившей тишиной, Таксон Тей еле расслышал окрик.

– Что?! – в свою очередь прокричал он.

– Руки подними!

Пар рассеялся, и Таксон Тей увидел, как между полосами жалюзи просунулся оружейный ствол. Дуло его было, что жерло.

Таксон было дёрнулся, чтобы поднять руки, но Тей глупо спросил:

– Зачем?

Из лесовоза отрывисто тявкнуло, у ног всплеснулся фонтан песка, и кинетическая энергия громадной пули, переданная грунту, швырнула Таксона Тея на колени.

"Дурак!" – прошипел Тею Таксон, вскидывая руки.

В машине гулко захохотали.

– Так-то лучше! Задавать вопросы и командовать буду я! – Из оружейного ствола сочилась тоненькая струйка дыма. – Теперь медленно, не опуская рук, встань. Так... Так же медленно снимай рюкзак... Стоп! Я сказал – медленно! И чтобы я руки видел!

Таксон Тей опустил рюкзак на песок и снова выпрямился с поднятыми руками.

– Соображаешь, – удовлетворённо донеслось с лесовоза. – Теперь – пять шагов вперёд, – продолжал командовать голос. – На колени... А теперь – лечь ничком. Руки за голову, и морду из песка не вынимать!

Взвизгнул запор, громыхнула дверь, по металлической лесенке загремели шаги. Затем послышался скрип песка под ногами, и хозяин лесовоза приблизился.

– Ноги шире! – скомандовал он и ткнул в спину Таксона Тея стволом оружия. – Лежать!

Быстрыми уверенными движениями водитель обыскал его.

– Вставай!

Таксон Тей поднялся. Метрах в пяти от него стоял невысокий плотненький крепыш. В застиранных армейских брюках, ношенных, но ещё крепких сапогах из толстой грубой кожи с короткими голенищами, в клетчатой расстёгнутой рубашке с высоко закатанными рукавами. Обеими руками он держал у бедра страшного вида автоматическое ружьё, больше напоминавшее гранатомёт. Ремень ружья впивался в плечо, обширная плешь багровела от натуги, но по небритому, с двухдневной щетиной лицу блуждала самодовольная улыбка.

– Что в рюкзаке?

Таксон Тей стряхнул песок с губ и стал отплёвываться.

– Палатка, спальник... Удочки...

– Что?! – взревел водитель. – Руки за голову и марш в машину!

Они зашли сбоку от лесовоза, и Таксон Тей, наконец, смог рассмотреть его. Машина действительно была чрезвычайно похожа на паровоз на гусеничном ходу. Только топка с котлом располагалась сзади кабины вместе с крытым тендером. За тендером на подвесной консоли торцами на крышу покоились десятка три толстенных брёвен; их макушки метров за пятнадцать от лесовоза крепились на одноосной тележке.

– Залазь! – приказал водитель.

Таксон Тей ухватился за поручень.

– Куда?! – заорал водитель. – Цирроз тя в печень! В топочную!

Таксон Тей увидел рядом с дверью водительской кабины ещё одну, к которой вели чёрные, заскорузлые от смолы скобы. С трудом отдирая ладони от липкой смолы, он забрался в топочное отделение. Сзади звякнула дверь, громыхнул засов. В топочном отделении было темно и невыносимо жарко от пылавших в топке угольев. От висевшей в воздухе сажи першило в горле; она покрывала стены, потолок, котёл, ровно уложенные в тендере дрова; крупные частицы неприятно скрипели под ногами.

– Палатка, говоришь, – услышал Таксон Тей через переборку из водительской кабины. – Спальник с удочками... Счас посмотрим.

Таксон Тей заглянул сквозь мутное, залапанное руками окошечко в водительскую кабину. Хозяин лесовоза раздвинул стволом ружья жалюзи и прицелился. Вновь коротко рявкнул выстрел, и рюкзак пылающими ошмётками разлетелся по песку. Некоторое время водитель рассматривал их в перископ, затем повернулся к окошечку.

– Гляди-ка, не соврал. – В голосе прозвучало открытое недоумение. Ты, часом, не сумасшедший?

Он вновь повернулся к приборной доске, нажал несколько клавиш. На крыше что-то громыхнуло и стало меткими плевками пены гасить тлеющие остатки рюкзака.

– Документы есть? – неожиданно спросил водитель.

"Может, с этого и надо было начинать?" – зло подумал Таксон Тей, но вслух ничего не сказал. Расстегнул нагрудный карман и достал удостоверение.

Водитель открыл окошко и взял документ. Прочитал, хмыкнул.

– Картон жестковат, а то бы в сортир с ним сходил! – швырнул удостоверение назад и захлопнул окошко.

– Поишачишь на меня с недельку кочегаром. – Цепким неприятным взглядом он посмотрел в глаза Таксону Тею и усмехнулся. – Впрочем, могу и пристрелить, – делано зевнул он. – Знаешь, в чьи владения забрался?

Таксон Тей не знал. Его вообще ошеломило, что лес в Республиканстве стал чьим-то частным владением. Впрочем, психоматрица снова подсказала, что после экономического краха в стране частная собственность стала возрождаться. Но чтобы до такой степени... Может, он ошибся в расчётах и попал на земли Соединённых Федераций? Да нет, места Таксону знакомые. Разве что кордон сдвинулся...

– Подбрось в топку дров, – приказал водитель. – Только не набивай доверху – гореть должно ровно и сильно. И вовремя убирай золу.

Он проследил, как выполняется приказание.

– Вот так-то, – удовлетворённо проговорил водитель и сел в кресло. Будешь нормально работать – ещё и заплачу.

Лесовоз взревел и рванул с места. Куда они ехали, Таксон Тей не видел. Болтало в топочной немилосердно, огонь уничтожал дрова с необычайной прожорливостью, так что он едва успевал подбрасывать поленья и чистить топку от золы. Только через полчаса адской гонки по песку лесовоз сбросил скорость, и Таксон Тей получил возможность немного передохнуть и заглянуть в водительскую кабину.

Лесовоз выкатился из леса и теперь медленно направлялся к странному сооружению: высоченным воротам из металлических труб между двумя квадратными деревянными башнями, напоминавшими сторожевые вышки. В поле за башнями виднелись дома хутора, а когда лесовоз подъехал к воротам поближе, Таксон Тей сквозь мутное стекло и полуприкрытое жалюзи водительской кабины с трудом рассмотрел высокую ограду из крупноячеистой сетки, протянувшуюся от сторожевых башен вдоль кромки леса. Ограда была ровной, как струна, и психоматрица услужливо подсказала сравнение: такие же ровные, аккуратные, сливающиеся с пейзажем и не мозолящие глаза ограждения Таксон видел пятьдесят лет назад на берегу Тёплого моря вокруг правительственных дач. Здесь ограда, похоже, опоясывала хутор.

В левой сторожевой башне открылась дверь, и оттуда вышел худой, длинный, как жердь, человек в такой же одежде, что и у водителя. Через плечо на ремне болтался маленький, словно игрушечный, автомат с коротким стволом. Водитель открыл жалюзи и что-то рявкнул. Скорее узнав водителя, чем услышав его из-за рёва турбины, человек с автоматом приветственно махнул рукой и поспешно возвратился в башню.

Ворота распахнулись, и Таксон Тей перебрался к смотровой прорези у двери. Мимо проплыла бревенчатая стена, и на обратной стороне башни он увидел металлический щит с выгравированной надписью: "Серебрянский питомник. Частное владение Сивера Юза". Нет, не хутор огораживал забор.

Теперь лесовоз полз медленно, и Таксон Тей получил возможность наблюдать и сравнивать увиденное с данными психоматрицы. Солдатский хутор изменился. Словно время пошло вспять – в детство Таксона. Единственная улица, разделявшая около ста дворов почти поровну, сбросила гудронированный наст и вновь петляла широкой песчаной колеёй. Дощатые заборы сменились плетёными из веток изгородями; крыши домов, крытые когда-то белой листовой черепицей, позеленели, замшились, металлические исчезли совсем – то здесь, то там дома покрывал толстый слой соломы. Кирпичные строения кое-где сохранились, но имели жалкий вид. В основном их сменили глиняные мазанки с маленькими окошечками – не больше одного-двух на стену.

Улица была пустынна. Только у одного плетня Таксон Тей увидел стоящую женщину и рядом с ней странную лысую корову – шерсть у неё росла только на загривке и на кончике хвоста. Корова тыкалась в грязный подол женщины, но та не обращала на неё внимания. Закутавшись в большой серый платок, она молча провожала взглядом лесовоз. По-мужски огромные руки в сине-чёрных буграх вздувшихся вен были судорожно сцеплены на груди.

Мимо лесовоза проплыл очередной двор, где голенькая девочка лет шести пыталась "журавлём" достать из колодца воду. Почему-то столь простая операция у неё не получалась. Она отпустила жердь и повернулась. И Таксон Тей с ужасом увидел её руки, маленькие, как у двухлетнего ребёнка, и дебильную маску лица, искажённого гримасой обиды. Обиды на весь мир.

– Заснул, что ли?! – гаркнул водитель.

Таксон Тей глянул на топку и бросился в тендер за дровами. Когда он снова получил возможность выглянуть в щель, хутора уже не было. Слева простиралась бескрайняя степь, справа – лес, огороженный всё той же крупноячеистой сеткой. Вдоль ограды шли две дороги: твёрдая, меловая, и песчаная, по которой катил лесовоз. Похоже, не только лесовозы на гусеничном ходу существовали здесь.

Вид степи, поросшей редким блеклым разнотравьем, чертополем, перекатиполохом, перистой пушицей, снова отбросил Таксона в детство. Но тогда он видел лишь кусочек такой степи на выгоне за хутором. Мальчишкой он ловил там огромных прыгунцов с разноцветными прозрачными крыльями. А на месте теперешней степи всегда, сколько он помнил, были обобществлённые культивируемые поля. Год сеяли злаки, год – масличные кружалки, иногда силосную качаницу. Сейчас он не увидел в степи даже извечного сорняка культурных полей – жёлтой свирепки. Давно здесь не пахали...

Водитель прибавил ходу, и снова пришлось метаться между ненасытной топкой и дровами в тендере. Одежду Таксон Тей, выкроив пару минут в бешеной работе, давно сбросил, спрятав в середине поленницы дров, чтобы хоть как-то уберечь от сажи. Зато сам до такой степени пропитался гарью, что капли пота, катившиеся градом, даже не прочерчивали светлых полос на теле.

"Как он ухитрялся один вести машину и кочегарить? Останавливался, загружал топку и снова двигался?" – мелькнула мысль, но бешеный темп работы быстро задавил её. А через полчаса, когда мышцы начали уставать, взорвался Таксон: "К чёртовой матери! Ты что, собираешься на него век ишачить?! Загипнотизируй его – или, как это у тебя там? – и давай отсюда!" Но Тей категорически отказался. Не стоило с первых же шагов здесь оставлять свои следы, блокируя чью-то память.

Небольшую передышку он получил только на маленькой железнодорожной станции, где, как догадался по звукам, срубленный лес отцепили. Он выглянул в смотровую щель, равнодушно посмотрел на борт товарного вагона, почти вплотную стоявшего рядом, и бессильно сполз на пол. Какие-либо мысли отсутствовали. Тупое рабское оцепенение охватило его. И лишь когда очередной окрик водителя поднял на ноги, сознание чисто функционально отметило, что уже вечер.

Теперь лесовоз катил налегке. Топка, словно насытившись, стала потреблять меньше дров, и тогда то самое рабское шевельнулось в душе и родило мысль, что вот так бы всегда. Будто иной жизни, чем возле топки, Таксон Тей не знал. Быстро человек адаптируется.

На этот раз ехали недолго. Машина вдруг остановилась, водитель стравил пар и заглушил турбину. В кабине зажёгся свет, лязгнул засов внутренней двери.

– Спать будешь здесь, – сказал водитель и бросил на пол какую-то ветошь.

Он хмыкнул, увидев, как Таксон Тей повалился на тряпьё, запер дверь и ушёл. С улицы послышались приветственные возгласы, водитель стал что-то весело рассказывать, то и дело прерываемый взрывами женского смеха.

Минут через пять дверь кабины снова открылась.

– Эй, кто тут? – несмело позвал детский голос.

Таксон Тей поднялся.

– Возьми, твой хозяин передал.

Две руки подали в окошко большую глиняную миску с едой и флягу.

– Спасибо, – сумел выдавить из себя Таксон Тей.

В кабине, коленями на сиденье, стояла девчонка лет пятнадцати в одной дымчато-прозрачной рубашке, сквозь которую просвечивало узкобёдрое, не оформившееся тело. На губах лежал профессиональный слой яркой помады, румяна играли на скулах, брови выщипаны в ниточку. Всё в ней было вызывающе крикливым, но глаза из-под наклеенных ресниц смотрели с неожиданной болью и состраданием. Она потопталась коленями на сиденье и снова несмело предложила:

– Мне подождать?

– Не стоит.

Вот уж чего не переносил Таксон Тей, так это жалости к себе.

– Ты топку не гаси, – шёпотом посоветовала она. – Здесь металл, а ночи холодные – околеешь.

Она выбралась из кабины и прикрыла дверь.

– Эй, сопля! – гаркнул снаружи голос водителя. – Свет в машине погаси и двери запри!

Девчонка снова залезла в кабину.

– Ты уж извини, – проговорила она, гася свет.

Она ещё потопталась коленями по сиденью и неожиданно пожелала:

– Спокойной ночи...

– Взаимно, кроха.

Девчонка застыла на месте. Затем осторожно слезла с сиденья и тихонько, словно боясь потревожить Таксона Тея, прикрыла дверь. И ему почудилось, что она по-детски всхлипнула.

Таксон Тей с жадностью приложился к фляге и, не переводя дыхания, наполовину опорожнил её, хотя вода оказалась тёплой и безвкусной. Кипячёной. Затем он открыл заслонку на топке и при свете углей попытался рассмотреть содержимое миски. Какое-то овощное рагу. Ни ложки, ни вилки ему не дали, и он, кое-как ополоснув руки водой из фляги, с брезгливостью запустил в миску пальцы. И на ощупь и на вкус еда походила на тушёную репу. Неторопливо насытившись, он сел на ветоши и прислонился спиной к горячему боку топки.

Гам на улице, вызванный приездом лесовоза, стих. Таксон Тей посидел ещё полчаса, затем решил, что пора. "Ишачить с неделю" кочегаром ему не улыбалось.

Он прикрыл глаза, напрягся, настроился и прошёлся по телу большой волной психонастройки. Сверху вниз и обратно. А затем стал методично, клетка за клеткой, начиная с головы, изгонять из себя усталость. Пока не разрядился лёгким покалыванием в кончиках пальцев.

Первым делом он выглянул в щель. Был уже глубокий вечер. Слева от машины простиралась широкая тёмная улица, в глубине которой угадывались одноэтажные дома. Правым бортом лесовоз стоял к большому старому зданию с колоннами. "Палац наркульта", – с удивлением узнала психоматрица. В своё время таких палацев народной культуры понастроили чуть ли не в каждом околотке – по идее они служили рассадниками культуры, но большей частью бездействовали. Тогда. Пятьдесят лет назад. Сейчас этот палац работал. В окнах горел свет, слева между колоннами белым пятном высвечивало полотнище афиши.