Текст книги "Везде чужой"

Автор книги: Виталий Забирко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Не-ет...

– А где ты его видела?

– В лесово-озе...

– В каком лесовозе? – удивился Геннад.

Контибель судорожно вздохнула и немного оправилась.

– Ездит тут к нам один... барчук из хутора. Лес на станцию возит, продаёт. Его отец угодья имеет. Поместье целое...

– Значит, в его лесовозе ты и видела этого человека?

– Угу... Кочегаром он у него... Он сюда на ночь приехал, а его в топочной запер. А я ему еду носила...

– Ему – это тому человеку? – уточнил Геннад.

– Да...

– Чем же он тебе так запомнился?

– А он был измотанный очень. На ногах от усталости не держался. И добрый... Спасибо... – тут у девчонки вновь перехватило горло и она всхлипнула. – "Спасибо" мне сказал...

"И вот так, – подумал Геннад. – Скажешь "спасибо" вконец затюканному человеку – уже добрый... Может, эта девчонка единственный раз в жизни слышала "спасибо".

– Когда это было?

– Ночью...

– А какого числа?

– Не помню... Летом. Накануне ночью забугорцы по небу к нам какую-то бомбу забросили и в лесу взорвали... У нас об этом потом ещё много говорили... Даже из Столицы приезжали...

"Было такое, – вспомнил Геннад. – Проходила шифрограмма по Управлению. Комиссию межведомственную создали, но я туда не попал. Не по профилю. Так что детали мне не известны. Да и бог с ней, с бомбой".

– А как зовут этого барчука на лесовозе?

– Хьюс. Сивер Хьюс. Младший...

– С какого он хутора?

– С Солдатского...

"Ну, вот. Вроде бы всё и выяснил. Можно уйти и дальше распутывать появившуюся ниточку. Сказать "спасибо" и остаться в памяти девчонки ещё одним добрым человеком".

– Трудно тебе здесь? – неожиданно спросил Геннад.

Глаза девчонки на мгновение изумлённо распахнулись, и она вновь залилась слезами.

– Боюсь я их... – прошептала она, содрогаясь всем телом.

– Кого?

– Мужчин... Больно мне...

Горло Геннада перехватило. "Господи! – взмолилось все его атеистическое существо. – Слава тебе, что не сподобился я жениться и нет у меня детей!"

– Мэдам Кюши! – позвал он хриплым голосом, повинуясь импульсу внезапного, ещё не осознанного чувства.

– Да, господин статс-лейнант?

Мэдам мгновенно возникла в комнате со своей душной улыбкой. Явно подслушивала у двери.

– Я забираю девицу Контибель с собой в Столицу как особо важного свидетеля.

– Но... Господин статс-лейнант! – Впервые улыбка исчезла с лица мэдам, и оно, наконец, проявило её настоящую сущность: чванливой, жестокой, себе на уме бабы. – У нас ведь с нею контракт. Я за неё очень много заплатила...

– Да? – высоко вскинул брови Геннад. – Может, вы мне и купчую покажете? Я её за государственный кошт компенсую!

Он откинулся на спинку дивана и насмешливо посмотрел на мэдам.

Мэдам прикусила губу, поняв, что сморозила глупость. Продажа малолетних девочек в публичные дома шла в стране во всю, несмотря на то, что на словах строго преследовалась по закону. И хотя осуждённых содержательниц борделей по этой статье можно было пересчитать по пальцам, мэдам Кюши знала, что перечить в таком деле не следует.

– Да нет, что вы, господин статс-лейнант, я понимаю, вы расследуете важное государственное дело. – Мэдам попыталась выдавить улыбку, но она застыла недовольной гримасой. – Надо, так надо. Забирайте.

– Дяденька, не надо! – взмолилась внезапно Контибель и зарыдала во весь голос. Слова Геннада она восприняла как своё перемещение из жуткого, но уже привычного для себя мира публичного дома в ещё более ужасный, пугающий неизвестностью, мир тюрьмы.

Титаническим усилием воли Геннад задавил в себе желание как-то утешить девочку или хотя бы подбодрить её.

– Девочку умыть, тепло одеть, подготовить вещи и документы, – сухим бесцветным голосом распорядился Геннад. – Документы – настоящие.

На последней фразе он сделал жёстокое ударение.

Лицо мэдам наконец окаменело. Она подошла к Контибель, дернула её за руку и поставила на ноги.

– Идём, – играя желваками, прошипела она.

С обречённостью приговорённой Контибель, тихо всхлипывая, поплелась за мэдам. Вероятно, точно в таком состоянии её когда-то привели сюда.

Через четверть часа Контибель предстала перед Геннадом в старом огромном зипуне, таких же непомерно больших валенках, закутанная до глаз грубым домотканым платком. В руках она сжимала маленький узелок, взгляд её безучастно смотрел в пространство.

Геннад принял от мэдам документы, внимательно изучил метрику. До тринадцати лет Контибель ещё нужно было прожить половину зимней октаконты.

– Пойдём.

Геннад взял девочку за руку и направился к выходу.

– До свиданья, господин статс-лейнант, – лебезила сзади мэдам. – Я надеюсь, когда следствие закончится, вы вернёте девочку? У нас ведь контракт...

– Обязательно, – не оборачиваясь, буркнул Геннад. – За ваш счёт.

"Как же, жди", – подумал он про себя.

– И сами приезжайте, – продолжала мэдам. – В гости, так сказать. Примем по высшему разряду...

Геннад молча вышел на крыльцо и жадно вдохнул чистый воздух. Атмосфера этого дома была заражена миазмами человеческого разложения, которые были похуже мутагенных органоидов.

– Так до свиданья, – в последний раз прощебетала за спиной мэдам, и, наконец, послышался звук запираемой двери.

– Родители есть? – тихо спросил Геннад, стараясь приноровиться к неуклюжему шагу девочки.

– Нет. – Голос Контибель прозвучал бесцветно, мёртво, будто принадлежал кому-то другому, неодушевлённому и бесстрастному.

– Умерли?

– Умерли.

– Сколько тебе тогда было?

– Семь.

– А сюда кто продал?

– Тётя.

– Родная?

– Родная.

– Мамина сестра, папина?

– Мамина.

– А у тёти дети есть?

– Есть.

– Свою дочь не продала бы...

Геннаду показалось, что эту фразу он только подумал, но когда Контибель всё с той же отрешённой бесстрастностью ответила: – Тоже продала, – он понял, что сказал вслух.

Он ошеломлённо остановился. Контибель продолжала идти с методичностью заведённой игрушки, но, так как Геннад держал её за руку, её очередной шаг повис в воздухе, и она стала заваливаться в грязь, даже не пытаясь удержаться на ногах.

Геннад подхватил девочку на руки, развернул лицом к себе и заглянул в глаза.

– Чью дочь продала тётя?!

– Свою...

Глаза Контибель были широко раскрыты, она смотрела на Геннада, но не видела его.

– Родную?!!

– Родную...

Мир завертелся вокруг Геннада злым чёрным смерчем. Так как, господин Президент?! Свою внучку в бордель продать не желаете, а? Ха-арошие деньги дадим!

Осторожно, боясь упасть, Геннад опустил Контибель на землю и, держась за неё, как за единственную опору в бесчеловечном мире, хрупкую, исковерканную чужой чёрствостью и жестокостью, всё-таки устоял и постепенно пришёл в себя.

– Слушай... – сбивчиво заговорил он. – Я тебя обманул... Извини... Никакая ты не свидетельница... Я просто тебя забрал из этого страшного дома... Жить будешь у меня, а?.. В школу пойдёшь...

Контибель молчала.

– В школу хочешь?

Контибель молчала.

– Не хочешь?

– А что там делают? – спросила она тем же пустым голосом.

Она не верила.

– Там учатся. Тебя будут учить.

– Мэдам меня тоже учила...

– Не-ет! – заскрипев зубами, простонал Геннад, представив, чему учила мэдам. – Тебя будут учить читать, писать, рисовать!

– А что такое рисовать?

Геннад растерялся.

– Рисовать? Это... Это изображать красивый мир. Где все люди добрые, где светит солнце и звёзды, где небо голубое и безоблачное, где все счастливы...

– И где нет мужчин... – эхом добавила Контибель.

Глава шестая

Околоточный Мавриж оказался кряжистым мутантом с угрюмым собачьим лицом. Он принял Геннада на пороге своей хаты, молча ознакомился с предписанием статс-лейнанта, выслушал его и, ни слова не говоря, направился к хлеву. Сбитый с толку таким приёмом Геннад остался стоять на крыльце. Тем временем околоточный вывел из хлева огромного, обросшего мхом вола и стал запрягать его в телегу.

– Садись, – мрачно буркнул Геннаду Мавриж, кивнув на телегу, и бросил на передок охапку сена.

С некоторой опаской Геннад взобрался на повозку. Вол косил на него красными выкаченными глазами, шумно выдыхая пар из ноздрей.

– Смирный, – успокоил Геннада околоточный, потрепал вола за холку и пошёл в хату.

Вол повернул к Геннаду голову, облизал ноздри широченным языком и неожиданно завращал гнутыми острыми рогами, с противным скрипом потирая их друг о друга. Что-то не убеждало Геннада это движение в смиренности вола.

Через минуту Мавриж в полушубке и шапке вышел из хаты, держа в руках громадную трубу реактивного ружья. Усевшись на телегу, он положил ружье на колени, взял в руки вожжи и вопросительно посмотрел на статс-лейнанта.

– Поехали, – кивнул Геннад. Он понял, что сопровождающий ему попался на редкость исполнительный и немногословный.

– Как это у вас вола ещё не съели? – спросил он.

– Ядовитый, – кратко изрёк околоточный.

"Мог бы и сам догадаться", – подумал Геннад, ощущая тошнотворный запах, широким шлейфом тянувшийся за животным.

– До Солдатского хутора далеко?

– Два часа, – столь же экономно буркнул Мавриж.

Геннад замолчал. Похоже, разговора с околоточным не будет до самого хутора.

Возле хаты Палуча Геннад попросил подождать пару минут, спрыгнул с телеги и вошёл в дом. Когда он привёл к Палучу Контибель и попросил до вечера приютить девочку, Палуч отнёсся к просьбе с пониманием. Но вот его жена встретила Контибель с предубеждением. Уж кто-кто, а женщины Крейдяного знали всех девиц "стойла" и, естественно, относились к их занятию весьма неприязненно. Слишком притягательным для мужчин городка был бывший палац культуры, чтобы женская половина относилась к её обитательницам с терпимостью. И потому на душе у Геннада было неспокойно.

Контибель, свернувшись калачиком под одеялом, лежала на огромной кровати и широко раскрытыми глазами смотрела в потолок. Хозяйка, впустившая Геннада в дом, тут же ретировалась в соседнюю комнату.

– Как ты здесь? – спросил Геннад.

Контибель повернула к нему лицо.

– Ты правда меня не в тюрьму везёшь? – тихо спросила она, глядя на него огромными, неподвижными глазами.

– Правда, – сглотнув ком в горле, сказал Геннад. – Отдыхай. Вечером я вернусь.

Контибель закрыла глаза, вздохнула и сразу уснула. То ли действительно поверила, то ли её измученному детскому сознанию больше ничего не оставалось, как верить.

Осторожно ступая, Геннад вышел. Сердце его успокоилось. Честно говоря, не ожидал он от себя такого поступка. Следственная работа приучила спокойно относиться к человеческим порокам, и, хотя его дела за всю службу ни разу не пересекались с делами отдела по борьбе с преступлениями против несовершеннолетних, наслышан о таких преступлениях он был предостаточно. Поэтому казалось, что ничего не сможет потрясти его. И вот, поди же, впервые воочию столкнувшись с таким случаем, строгая логика, беспристрастность и отстранённость, взятые им за правило при разборе любого дела, рассыпались в прах от искренних детских слёз.

Геннад вновь взобрался на телегу, и они поехали. Вол тянул телегу без видимых усилий. Ни рытвины, ни колдобины, ни вязкая грязь, ни ямы с водой, куда колёса ухали по самые рессоры, не могли остановить его мерной поступи. Казалось, сними колёса, и вол, не ощутив разницы, потащит телегу с той же лёгкостью. Одно досаждало – тошнотворный запах животного. Поэтому, когда они выехали из Крейдяного, и в поле задул небольшой боковой ветер, Геннад перебрался на середину телеги, куда запах не достигал.

Хляби суглинистой дороги сменились песком, заскрипевшим под колёсами, слева вырос хвойный лес, огороженный крупноячеистой сеткой.

– Питомник? – спросил Геннад.

Мавриж кивнул головой.

– А ружьё такое зачем взял?

Плечи околоточного неопределённо сдвинулись.

– Что, зверьё из лесу выходит?

– Всяко бывает... – неохотно пробормотал Мавриж.

И тут Геннад увидел, как бывает. На протяжении метров двадцати на песке валялись обрывки металлической сетки; вывороченные с бетонными основаниями столбы были скручены чудовищными штопорами, местами на них виднелись глубокие следы острых зубов. Геннад попытался представить монстра, способного оставить на нержавеющей стали эти следы, и поёжился. Таких животных просто не было, и на ум приходили разве что доисторические ящеры.

Брешь уже залатали – вкопали деревянные столбы, а пространство между ними оплели ржавой колючей проволокой. Это понятно – теперь не то, что нержавейки, обыкновенного железа не достанешь. Давненько видно Хьюз приобрел питомник, а, может, лес огородили ещё до начала приватизации.

Хутор показался, как и обещал Мавриж, ровно через два часа. При столь размеренном ходе вола подобная точность была не удивительной. Хутор стоял в поле, в стороне от леса, невзрачный, серый, ни одного дерева не возвышалось над вдавленными в землю соломенными крышами мазанок. Дым из труб висел над хутором слоистым облаком. В стороне от хутора, возле леса, резко контрастируя с мазанками, высился двухэтажный каменный особняк, обнесённый такой же изгородью, что и питомник.

– Давай прямо к Хьюзу, – попросил Геннад.

Мавриж ничего не сказал, покосился на статс-лейнанта и свернул на дорогу к особняку. Возле изгороди он остановил вола, слез с телеги и, став спиной к дому, сумрачно изрёк:

– Дальше сам. Я туда не пойду.

И по его позе, по тону, с каким он произнёс эти слова, Геннад понял, что дальше он действительно с места не сдвинется.

На высоких арочных воротах чёрным нимбом на фоне блеклого неба стояли огромные металлические буквы:

ИМЕНИЕ СИВЕРА ЮЗА

Складывалось впечатление, что не только лес, земля, но и небо является неотъемлемой частью частного владения.

"Значит, Юза, а не Хьюза, – подумал Геннад. На местном диалекте к именам, начинающимся с гласных, добавлялись глухие или шипящие звуки. Пусть так..."

Он постучал в ворота. Неожиданно быстро дверь в доме открылась, и на крыльцо вышел долговязый парень в сапогах, лёгкой куртке и с автоматом на плече.

– Чего надо?! – крикнул он с порога.

– Не чего, а кого, – спокойно поправил Геннад. – Господина Сивера Юза.

– А ты кто такой?

– Есть такая организация – центурия называется. Так я оттуда.

Парень смерил его взглядом.

– А не врёшь? – недоверчиво спросил он, но тон на всякий случай понизил. – Ладно, сейчас доложу.

Он скрылся за дверью и через пару минут появился на крыльце в сопровождении лысоватого мужчины в тапочках на босу ногу, галифе и клетчатой рубашке нараспашку. Мужчина что-то жевал на ходу, активно двигая квадратной челюстью.

– Я тебя слушаю! – гаркнул он с порога.

– Господин Сивер Юз? – корректно осведомился Геннад.

– Ну?

– Так вот, господин Юз, слушать меня будешь, когда впустишь, поставил его на место Геннад.

Челюсть Юза застыла.

– А ну-ка, впусти его, – кивнул он охраннику, вытирая ладонью жирные губы.

Охранник отпер ворота, и Геннад поднялся на крыльцо.

– Из центурии, говоришь? – недобро сказал Юз, сверля Геннада маленькими глазками. – Так вот, слушать будешь ты, а говорить буду я. Я тебя и твою центурию... – Он сделал недвусмысленный жест рукой. – Понял?! А теперь выметайся отсюда, пока мои парни в тебе дырок не наделали. И чтоб духу твоего здесь не было!

Охранник сорвал с плеча автомат и направил его на Геннада.

Кровь ударила Геннаду в голову, но он сдержался.

– Понял, – одними губами проговорил он. Повернулся, сделал шаг с крыльца мимо охранника, а затем резким движением рванул в сторону ствол автомата, одновременно проводя подсечку. Автомат затарахтел по ступенькам, а охранник полетел в грязь у крыльца. Увернувшись от кулака Юза, Геннад перехватил его запястье, завернул руку за спину и ткнул в лоснящийся подбородок Юза ствол пистолета.

– Учти, я успею нажать на курок даже с дыркой в голове, – сказал он в ухо Юзу. – Понятно?

Юз хрипел, брызгал слюной, брыкался, пытаясь освободиться. Охранник броском из лужи схватил автомат, перекатился по земле и навёл его на Геннада.

– Отставить, – негромко прозвучало с порога. В дверях особняка стоял седой жилистый старик в парчовом халате. Лицо его было каменным и властным.

– Что здесь происходит?

Юз, наконец, перестал брыкаться, только шумно дышал и вращал налитыми кровью глазами, вывернув голову к стоящему за спиной Геннаду.

– А вы кто такой? – спросил Геннад.

– Владелец имения Сивер Юз, – всё тем же негромким голосом проговорил старик.

– А это кто?

Геннад надавил стволом на подбородок лже-Юза.

– Мой сын. Сивер Юз-младший. Так что здесь происходит? – не меняя интонации, повторил старик.

– Оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей, – усмехнулся Геннад.

Юз-старший махнул рукой охраннику. Тот опустил автомат и поднялся с земли.

– Я тебе сколько раз говорил, что власти нужно уважать, – сказал Юз-старший сыну и вновь обратился к Геннаду: – Вы можете предъявить документы?

– Кхм...

Геннад повертел пистолетом у лица Юза-младшего.

– Мне кажется, что при таких тылах, – Юз-старший кивнул в сторону ворот, – это излишне.

Геннад скосил глаза. У ограды, широко расставив ноги и взвалив на плечо реактивное ружье, стоял Мавриж. Ствол ружья был направлен на крыльцо. Что у Маврижа было с Юзами, из-за чего он отказался зайти во двор, неизвестно, но, по читавшейся на лице у околоточного решимости в случае чего без колебаний пустить парочку ракет, было видно, что ненавидел он обитателей особняка люто.

Геннад отпустил Юза-младшего и показал удостоверение старику.

– Из столицы? – Брови старика взлетели. Он бросил гневный взгляд на сына, и Геннад заметил, как тень недоумения и растерянности скользнула по лицу Юза-младшего.

– И что привело к нам господина статс-лейнанта?

– Я должен допросить вашего сына в качестве свидетеля.

– Свидетеля? – вновь удивился Юз-старший. – Свидетеля чего?

В старике ощущалось какое-то внутреннее напряжение, которое он умело скрывал. Связывало Юзов и околоточного что-то такое, чего в имении опасались. Искренне сожалея, что он и намёком не в курсе этой связи, Геннад протянул фотографию.

– Ваш сын встречался с этим человеком. Мне необходимо выяснить подробности встречи.

Старый Юз глянул на фотографию и передал её сыну.

– Сопляк... – не сумел он скрыть облегчения.

Юз-младший растерянно уставился на снимок.

– Кто это? – спросил он.

– Я приношу извинения за поведение моего сына, – сказал Юз-старший. Это просто недоразумение. Власти мы уважаем... Да чего стоим на пороге? Прошу в дом. Я надеюсь, мы загладим инцидент.

– Просим, просим... – вторил за отцом Юз-младший. Он угодливо кланялся, махал руками, чуть ли не шаркая ногой. Превращение Юза-сына из крутого парня в подобострастного полового выглядело отвратительно.

Геннад оглянулся на Маврижа, всё ещё стоявшего у изгороди с базукой на плече, пожал плечами и шагнул в дом.

Как и ожидал Геннад, убранство дома отличалось крикливым богатством и столь же вопиющей безвкусицей. Всё здесь было рассчитано не на удобство обитателей, а на то, чтобы поразить возможных гостей достатком хозяев.

Юз-старший провёл Геннада в столовую, усадил за накрытый стол.

– Прибор гостю, – бросил он прислуге.

Тотчас перед Геннадом появилась тарелка, вилка, нож.

– Угощайтесь, чем бог послал, – широко развёл руками хозяин.

Геннад окинул взглядом стол. Бог хорошо позаботился о хозяевах особняка. Блюда на столе словно сошли с иллюстраций поваренной книги доперелицовочного времени. И всё это в фарфоре, в хрустале, со столовым серебром с вензелями.

– Вынеси Маврижу, – приказал Юз-старший, наливая рюмку. Прислуга поставила рюмку на поднос и вышла.

– Очищенная, – проговорил хозяин, наливая гостю прозрачную жидкость из графина. – Так сказать, за знакомство.

– Благодарю, но я недавно отобедал, – спокойно отказался Геннад. Кроме "крекера", которым его угостил Палуч, сегодня в желудке у него ничего не было, но принимать угощение от антипатичных ему людей было не в правилах Геннада.

– Батя! – предостерегающе воскликнул Юз-сын.

Лицо Юза-старшего снова окаменело. Он сел на стул напротив статс-лейнанта и внимательным неподвижным взглядом уставился на него.

– Обедайте без меня, – усмехнулся Геннад. – Я не помешаю вопросами.

Он повернулся к Юзу-младшему.

– Тридцать третьего дня летней гекатоды на вашем лесовозе в качестве кочегара работал этот человек. Кто он?

Юз-младший наморщил лоб, глядя на фотографию, затем расплылся в улыбке.

– А! – вспомнил он и, наконец, окончательно расслабился.

Залпом опрокинул в себя рюмку, рукой схватил клёцку, обмакнул в сметану и целиком отправил её в рот.

– Был такой, – хохотнув набитым ртом, проговорил он. – Я тебе, батя, рассказывал. Еду я, значит, по просеке из вырубки, а он стоит на обочине и так это ручкой мне машет. Голосует. Как на трассе. Ну, я ему и дал, чтобы в чужие владения не забирался. Шугнул как следует и заставил пахать на меня кочегаром.

– Кто он?

– А бог его знает. – Аппетит у Юза-младшего был просто нецензурный, а столовых приборов для него как бы не существовало. Он брал куски с блюд руками, откусывал, клал рядом с собой на скатерть и тут же запускал пятерню в следующее блюдо. Разноцветные соусы живописными разводами расплывались перед ним на скатерти. – Показал он мне какой-то документ. Из столичного института, что ли. Так я его ему в морду швырнул.

Геннад покосился на Юза-старшего. К свинскому поведению сына за столом он относился с аристократической невозмутимостью, задумчиво вращая в руках так и не пригубленную рюмку.

– Что он там делал?

– Да откуда мне знать?! Стоял и голосовал. Ну, я его и...

– Это я уже слышал, – оборвал Геннад. – При нём что-нибудь было?

– При нём? – Юз-младший вытаращился на статс-лейнанта. – Было! Рюкзак был. Я в него кинематическим зарядом ка-ак шарахнул – во фейерверк был! Все его удочки так и разлетелись!.. Ба! Да он же там рыбу ловил! Говорит, у меня в рюкзаке удочки, палатка... Только идиоту придёт на ум в Клешне рыбу ловить!

– Клешня – это что? – попросил уточнить Геннад.

– Озеро на старице. Я как с вырубки ехал, так следы на песке видел. Я на просеку справа выехал, а его следы слева появились, как раз с тропки на Клешню.

– Значит, вы его как увидели, так "шугнули" и "определили" к себе на лесовоз кочегаром?

– Ну да. Пусть не шастает по чужим владениям.

– А ваш кочегар куда подевался?

Юз-младший поперхнулся.

– А там на вырубке одного лесовика бревном насмерть придавило. Так я своего кочегара на рубку поставил. Заказчику лес нужен, а они, скоты, еле шевелятся... Думал, до хутора дотяну, а здесь уж найму кого.

Врал Юз-младший беспардонно. Даже стажеру-следователю было бы ясно. Но к разыскиваемому Таксону это отношения не имело.

– Ладно. И на том спасибо.

Геннад встал. Очень ему не хотелось говорить "спасибо".

– Кстати, от Клешни до кордона далеко?

Вопрос неожиданно оказался "в точку". Юз-младший так и застыл с открытым ртом и протянутой над столом рукой. Старик выпрямился на стуле и поставил рюмку на стол.

– Вёрст десять будет... – медленно, с расстановкой холодным тоном сообщил он.

Геннад кивнул и ретировался. Кажется, он невзначай нащупал то, огласки чего так боялись в имении. Несомненно, что Юзы контактировали с забугорцами. Этим можно объяснить и отсутствие кочегара на лесовозе. Но, если Таксон и пришёл оттуда, то не по установившемуся каналу с Юзами.

В сопровождении охранника Геннад покинул дом, пересёк двор и вышел за ворота. При виде статс-лейнанта Мавриж взобрался на передок телеги и, подождав, пока Геннад усядется, тронулся с места.

Когда они подъехали к лесу, Мавриж неожиданно обернулся и спросил отстранённым голосом:

– Отобедал с ними?

– Нет.

Тогда околоточный достал из-за пазухи лепёшку, разорвал её и половину протянул Геннаду. И по тому, как Мавриж стал уплетать свой кусок лепешки, Геннад понял, что он тоже не принял юзовского угощения.

– Что у тебя с Юзами? – спросил он.

Мавриж только повёл головой, не желая отвечать.

– Может, помочь?

– Я сам, – мрачно ответил околоточный.

Вряд ли его дело было связано с контактами Юзов с забугорцами. Здесь что-то личное. А там – чем чёрт не шутит! Геннад вспомнил застывшую над столом после его вопроса руку Юза-младшего и капающий с неё на скатерть красный соус.

– У тебя дома карта питомника есть? – без всякой надежды спросил он.

Мавриж бросил на него сумрачный взгляд, полез в карман и достал сложенную в несколько раз потёртую карту.

"Ого!" – изумился Геннад. Вот уж чего не ожидал он, так это карты у околоточного и, тем более, что она сейчас при нём. Видно, далеко зашли отношения Маврижа с Юзами. Он вспомнил лицо околоточного, когда тот стоял за оградой и держал на плече реактивное ружье. Чуть ли не до боевых действий. Но сама карта поразила ещё больше. Это была компьютерная распечатка аэросъёмки с масштабом один к тысяче.

Он нашёл на карте Клешню. Действительно, до кордона от озера около десяти верст. В озере не было ничего примечательного, а вот красный крестик, обведенный разноцветными концентрическими кругами, верстах в тридцати от озера на север вдоль кордона привлёк внимание Геннада.

– Это что? – спросил он.

Мавриж посмотрел на карту.

– А! – пренебрежительно сказал он. – Летом забугорцы здесь что-то взорвали. Комиссия из Столицы приезжала...

– Карта у тебя от них?

Околоточный молча кивнул. Похоже, столь длинная фраза, исчерпала отпущенное ему природой на сегодня время на разговоры.

Геннад вновь обратился к карте. Красный крестик вызвал у него смутное беспокойство. По словам Контибель, она встретилась с Таксоном на следующий вечер после взрыва. Ночью взрыв, а днём лесовоз Юза подбирает Таксона на дороге. Так, вот дорога с лесоразработки, а вот еле приметная тропка от озера... Геннад прикинул расстояние, которое пришлось пройти Таксону. Если Юз подобрал его где-то здесь, то выходить от озера нужно было ранним утром. А если он шёл от места взрыва? Нет, не получается. Взрыв произошел на севере, недалеко от юзовской лесоразработки. В принципе, за ночь до озера от места взрыва можно дойти. По прямой. Но здесь лес, болота... Да и зачем всю ночь идти вдоль кордона, а затем поворачивать на запад? Зачем делать такой крюк? Заблудился? Заблудившийся человек столько бы не прошёл... Тем более, по болотам. Однако в случайное совпадение этих факторов верилось с трудом.

Геннад вздохнул и вернул карту. Нужно будет обязательно поднять из архива дело о взрыве в Крейдяном лесу. Если оно не засекречено.

Весь обратный путь они с Маврижем молчали. Впрочем, как и весь предыдущий. Но чувство товарищества, возникшее после съеденной пополам лепешки, соединило их взаимным молчаливым доверием.

В Крейдяное въехали, когда уже вечерело. Геннад слез у хаты Палуча, попрощался с околоточным. Мавриж сдержанно кивнул, и телега медленно покатила дальше, увозя неожиданно обретённого товарища. Безобразного, со звериным лицом, но который оказался Геннаду ближе, чем обитатели особняка на хуторе с человеческими лицами.

Палуч уже вернулся со службы, хозяйка накормила всех густой растительной похлебкой и, как не отказывался Геннад, собрала в дорогу небольшой узелок с провизией. Палуч проводил их с Контибель на поезд, посадил в вагон и пожелал всего доброго.

Они пожали друг другу руки и расстались. И Геннад подумал, что, несмотря на воцарившуюся в мире жестокость, сохранились в людях теплота и участие. Даже жена Палуча, вначале принявшая Контибель чуть ли ни в штыки, при расставании расчувствовалась и погладила девочку по голове.

Геннад застелил обе полки, закрыл купе, разделся и забрался на верхнюю. И только тогда обратил внимание, что Контибель стоит возле умывальника, боясь пошевелиться.

– Ложись спать, – мягко сказал он. – И погаси лампу.

Он отвернулся к стене и сразу заснул.

Разбудило его среди ночи прикосновение маленьких холодных рук. На стыках стучали колеса, вагон раскачивало. Контибель сидела рядом на полке и гладила его. Почувствовав, что Геннад проснулся, она прильнула к нему и поцеловала.

– Я пришла к тебе, – сбивчиво зашептала она. – Возьми меня... Я постараюсь не кричать... А ты не обращай внимания. Только не отдавай меня в тюрьму...

Геннада словно ударили. Он оторвал от себя худенькое голое тельце.

– Послушай... – хрипло выдавил он.

– Не отдавай меня в тюрьму... – беззвучно заплакала Контибель.

Геннад отстранил её, спрыгнул с полки и зажёг масляную лампу. Затем взял на руки плачущую девочку, уложил на нижнюю полку, укрыл одеялом.

– Слушай, девочка, – сказал он, садясь рядом, – ты ведь мне в дочки годишься...

Она замотала головой, подтягивая одеяло под самый подбородок.

– Я тебе не нравлюсь как женщина, да? – всхлипнула она.

– Ну-ну, – против воли усмехнулся он. – Какая ты женщина? Ты девчонка. – Он ласково вытер ладонью слёзы с её щек. – Забудь о том, что было в доме мэдам. Хочешь, я расскажу тебе сказку?

Контибель замерла, уставившись на него во все глаза.

– Тебе мама в детстве рассказывала сказки?

Девочка неуверенно кивнула.

– Вот и хорошо. А теперь представь, что ты маленькая девочка, а я, скажем, твой отец. Сижу рядом и рассказываю сказку.

Зрачки Контибель расширились, заполнили все глаза, застыв в неподвижности. Тяжёлый был взгляд, не верящий.

– Тогда слушай, – проговорил Геннад, старательно избегая её взгляда. – Жила-была маленькая девочка...

С трудом вспоминая сказку о красном башмачке, он повёл неторопливый рассказ и вдруг где-то посередине с ужасом понял, что нельзя рассказывать ей эту сказку. Какой ещё прекрасный принц?! Видывала она их, "принцев", во всей красе! Он скомкал середину сказки, лихорадочно перебирая в памяти полузабытые святочные истории, пока, наконец, не нашёл нужную – сказку о временах года. Прекрасный принц сразу после бала превратился у него в чванливого избалованного мальчишку, пожелавшего на Новый год иметь букет весеннего первоцвета, фея-крестница – в Весну-девицу; и уже спокойно довёл повествование до счастливого конца, где каждый получил своё. Принц – урок на всю жизнь не приставать к маленьким девочкам, злая тётка-мачеха превратилась в сторожевую собаку, а девочка зажила тихо и счастливо в уютном домике с названным отцом – добрым старым отставным солдатом.

– А так бывает? – совсем по-детски спросила Контибель. Она не уснула. Может, мать и рассказывала ей на ночь сказки, но это было так давно, что наивная история потрясла её душу.

– Это было давным-давно, в сказочные времена, – сказал Геннад, аккуратно заправляя под неё одеяло. – А теперь спи.

– А ты был солдатом? – внезапно спросила Контибель.

Что-то кольнуло сердце Геннада.

– Я и сейчас солдат, – сказал он.

– Да? А почему ты не в форме?

– Потому, что служба такая. Форма висит дома. Спи.

Контибель заворочалась в постели, устраиваясь поудобнее. Она слушала сказку замерши, и тело её затекло.

– Тётку-мачеху жалко. Зачем её превратили в собаку? Они ведь с девочкой хорошо жили... Я тоже у своей тетки полы мыла, посуду..., на огороде, в хлеву помогала... И тётя меня не сильно ругала... И била редко...