Текст книги "Начальник острова Врангеля"

Автор книги: Виталий Гербачевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Давай, давай скорее.

Отдала дочь суслика камень, взяла хвост и убежала. Взял ворон глаз, щелкает языком.

– Самая вкусная еда – глаз.

Вертел он, вертел глаз, прицелился, клюнул – сломал себе клюв. Закричал, полетел за дочкой суслика. Но она давно дома была".

Анъялык вытирает рукавом пот с лица. Сказка рассказана неспроста. Ушаков ждет. Наливает гостям свежего чая, достает пачку галет.

– Умилек, нас здесь много.

– Много, Анъялык.

"Неужели Иерок втолковал эскимосам, что плохо, когда все живут в одном месте? Особенно плохо для охоты. Звери ходят по всему острову, они не станут приходить прямо к дому. И моржи не подплывут к ярангам эскимосов".

– Я думаю, – говорит Анъялык, – худо нам станет. Мяса мало. Эскимос не может без мяса. Это как хвостик суслика... Помнишь, ты летал на железной птице?

Да, Ушаков облетел весь остров на гидроплане, осмотрел его сверху.

– Ты говорил, что на юге острова видел много моржей. Большое стадо.

– Видел, Анъялык. Это бухта Сомнительная. Километров тридцать отсюда.

– Мы хотим поехать туда. Здесь не добудешь на всех мяса. И тогда зимой будем клевать камни, как ворон из сказки. Я хорошо говорю, умилек?

"Вот так Иерок! Помог! Уговорил!"

– Хорошо. Ты очень хорошо сказал, Анъялык. Я поеду с вами. Завтра поедем в Сомнительную.

Через пять дней путешественники возвращаются. Поход был удачным: эскимосам понравилось в Сомнительной, и они решили переселиться туда.

Если бы переселить несколько семей охотников на север острова!

А в поселке жизнь течет спокойно. Было только одно происшествие. В бухту зашли касатки. Они разорвали на части большого моржа. Прибой выбросил на берег шесть кусков моржатины. Эскимосы взволновались.

– Почему? – удивился Ушаков.

Аналько оглянулся на берег и тихо произнес:

– Здесь сколько яранг стоит? Шесть. И шесть кусков выбросило на берег. Касатки все знают. Они поделились с нами добычей.

– Подожди, Аналько. Ты забыл про дом, в котором живу я. Всего семь жилищ. И тогда должно было бы быть семь кусков моржатины. Так?

– Ты не эскимос. Ты раньше не ходил в море. Касатка тебя не знает.

Больше он ничего не добавил. Пришлось идти с расспросами к Павлову.

– Касатка – это оборотень, Георгий Алексеевич. Так считают эскимосы, и вы не переубедите их. Сильный и злой зверь. Зимой, когда море замерзает, касатка превращается в волка, нападает на оленей. Поэтому с ней лучше не связываться. Вообще убивать касатку и есть ее мясо нельзя. А шесть кусков мяса на шесть яранг... Эскимосы верят, что так касатка показывает: она хорошо относится к человеку. К эскимосу.

– Значит, они не испугались?

– Нет. Ведь касатка помогает охотникам. Она гонится за моржом, заставляет его плыть к берегу. Иногда отбирает добычу. Если касатка начинает рвать убитого моржа, привязанного к лодке эскимосов, они не сопротивляются. Наоборот, задабривают. Закуривают трубки и тут же вытряхивают табак в море. Своего рода жертва.

– Действует?

– Редко. Тогда охотники вырезают у моржа язык, бросают в воду. Если касатка по-прежнему не отстает, отдают ей всего моржа.

– Я бы не отдал, – шутит Ушаков. – У нас самих мяса в обрез.

Он идет к берегу. Да, сентябрь – не лучшая пора для охоты на острове. Но раньше просто не было времени заниматься ею. Строили дом, обживались на новом месте. Лучший сезон охоты пропустили. А без мяса – гибель. Без моржатины не перезимовать.

Смотрит и смотрит начальник острова в море. Там плывут льдины. Подходить к ним на лодке опасно. Но если бы увидеть моржей, можно и рискнуть. Сегодня солнце, небо безоблачное. Моржи любят в такую погоду спать.

Приплывите, моржи!

Ушаков чуть-чуть улыбается. Вот и он становится суеверным, как эскимосы.

Вдруг он замечает льдину с моржами! Неужели они уйдут? До них километра два.

Поблизости стоят эскимосы. По их лицам видно, что ни у кого нет желания плыть за моржами. Море разгулялось, оно ломает лед – то и дело доносится треск. Конечно, риск. Имеет он право распоряжаться чужими жизнями? Но ведь без мяса эскимосы погибнут. Надо попробовать.

Вся надежда на Иерока. Если пойдет он, пойдут и другие. Ушаков отзывает старого охотника в сторону.

– Поедешь?

– Поеду.

К ним присоединяются Павлов и пять эскимосов. За Иероком они готовы хоть на край света.

Вельбот уже на воде. Он подходит к льдинам. Льдины сталкиваются друг с другом. Кругом грохот разламывающегося льда. Не слышно соседа, приходится кричать в ухо. Чем ближе к моржам, тем сильнее беснуется море.

Иерок стоит за рулем, правит вельботом.

Все ближе моржи. Они не спят – волнение на море не дает им уснуть. Это затрудняет охоту.

Дружный залп! Два огромных самца замерли. Удача! Так бы удачно еще добраться до берега.

Туши моржей подтянуты к обоим бортам вельбота. Лед уже закрыл вход в бухту.

Охотники веслами раздвигают льдины. Медленно, очень медленно двигаются к берегу. Каждую секунду их может раздавить. Помогают моржи у бортов – они смягчают напор льда. Все напряжены, и все понимают, что им никто не поможет. Надеяться можно только на себя, на свои силы. А их все меньше – схватка с морем длится уже несколько часов.

Совсем близко берег. И тут вельбот попадает между двумя льдинами. Треск!

Неужели пробит борт?

Нет, сломана одна верхняя доска. Опять помогли туши моржей.

Шуршит под вельботом галька. Измученные охотники выбираются на землю. Сил совсем нет. Все сидят на берегу, отдыхают. Отбили у моря две туши. В каждой по полторы тонны.

– Больше охотиться на моржа нельзя, – говорит Иерок.

Пожалуй, он прав. Это последний их выход в море в этом году.

– На кого же будем охотиться, Иерок? Где взять мясо?

– Скоро придет белый медведь. Я думаю так. На северный берег острова.

Значит, надо отправляться на север. За медведями. И не только за ними. Ушаков надеется, что уговорит хотя бы одну семью эскимосов переселиться туда.

Вместе с эскимосами он разделывает моржей. Он все должен делать, как эскимос. Руки у него в крови и в жире. До дома, до мыла и полотенца, километров десять. Попробовать, что ли, "вымыть" руки по-эскимосски?

Ушаков трет их о песок и гальку... Не так уж и плохо. Остается лишь ополоснуть руки в море и вытереть их о мешок.

Горит костер, в огне сочные куски мяса. Теперь Ушаков чувствует, как голоден. Он достает мясо из огня, отрезает ножом горячую прожаренную корочку, подхватывает ее губами.

Вкусно, очень вкусно.

Павлов вдруг поперхнулся. Он кашляет и смеется. Что с ним?

– Доска как треснет... А Кивъяна схватил гарпун. Ты льдину хотел загарпунить, Кивъяна?

– Ты сам... Сам подпрыгнул в вельботе.

Что ж, сейчас можно и посмеяться.

Ушаков имеет право смеяться вместе со всеми. Он рисковал, выйдя в море, стрелял в моржей, греб, отталкивал льдины.

Приятно сознавать это.

Хорошо, когда не отстаешь в тяжелой работе, когда кусок мяса заработан, опасности позади, а люди рядом считают тебя своим.

И в глубине души гордишься собой: если испугался ты, то не больше других. И, как все, не подал виду.

БЕЛЫЙ МЕДВЕДЬ КИВЪЯНЫ

Ночь была холодной. На стекле мороз вывел первые нежные узоры. Пожухлая трава в серебристом инее, вместо луж – корочка льда. Наступишь на лед, он разлетится с хрустом, а под ним – сухо.

Приближается зима. Ушаков живет в деревянном доме вместе с Савенко. Комната его сухая и теплая. Он плотно подогнал доски двойного пола, проконопатил стены. Не дует и от окна. Толстый войлок, линолеум, японские циновки – все в комнате сделано так, чтобы надежно защититься от мороза.

К Ушакову стучится румяный от ветра и морозца Павлов. Он вернулся со склада, где выдавал продукты Анъялыку. Тот приехал из бухты Сомнительной. Устроились там эскимосы хорошо. Им повезло. Льдину с моржами неожиданно подогнало к самому берегу. Охотники убили тридцать моржей. Для этого им не пришлось выходить в море, рисковать жизнью.

Тридцать штук! Несколько десятков клыков, шкуры для хозяйства, а самое главное – мясо. Людям, собакам. За зимовку в бухте Сомнительной можно быть спокойным.

– А у нас здесь, – говорит Павлов, – суд будет.

– Какой суд?

– Вы разве не слышали крики? Етуи и Нноко собаку не поделили. Эскимосы готовят нарты, упряжки, собираются объезжать собак. Одна оказалась ничейной. Вот и поссорились из-за нее Нноко и Етуи. Каждый считал своей. Разгорелся спор, сгоряча обидели друг друга.

– Дрались?

– Эскимосы не дерутся. Будет суд.

– Чей суд?

– Эскимосский.

– Нам надо вмешаться.

– Я бы не советовал, Георгий Алексеевич. Они и без нас прекрасно разберутся. Вот увидите.

Ушаков и Павлов выходят из дома. Перед ярангами эскимосов оживление. Етуи и Нноко раздеты до пояса, в руках у них полутораметровые палки. И другие мужчины обнажены, тоже с палками.

– Как бы все-таки не подрались.

– Не волнуйтесь и смотрите.

Мужчины закинули палки за спину, положили на них руки и побежали в тундру. Они не очень торопились, но и не снижали скорости, когда преодолевали довольно высокий холм. Пробежав километров десять, бегуны возвратились к ярангам.

– В чем же смысл этого бега?

– Разогревались перед борьбой. Суд – это борьба. Кто победит противника, тот и спор выиграл. Но начнут борьбу мальчики.

Двое мальчиков схватились на галечной косе. Зрители их подбадривают. Етуи и Нноко прохаживаются в стороне.

Наконец наступает их очередь. В ярангах никого нет, матери вынесли на косу даже грудных младенцев.

Бороться соперники будут до полной победы. До тех пор, пока кто-то не признает себя побежденным.

Етуи и Нноко пыхтят, от них валит пар. Никаких правил не существует. Борцы то сцепятся, то расходятся и подножкой пытаются сбить противника на землю.

Ушаков изрядно продрог, а победителя все нет. Борцы устали, никто не хочет сдаваться. Эскимосы начинают посмеиваться над ними. Надо прекращать этот спор-борьбу.

По просьбе Ушакова Павлов останавливает схватку. Соперникам объявляют: каждый получит по собаке в упряжку. Зрители шумно одобряют решение начальника острова.

Етуи и Нноко, кажется, довольны. Они не проиграли в борьбе и не остались без нужного пса. Одно плохо: шутки, довольно обидные, так и сыплются в их сторону.

Идет снег. Ветер разносит его по ложбинам. Собаки кувыркаются в снегу, хватают его. Вскоре поднимается настоящая пурга. Ушаков стоит на крыльце и смотрит.

Первая пурга за Полярным кругом! Острые снежинки больно колют лицо. Ветер гонит их над стылой землей, а вверху – синее небо, редкие облака, подсвеченные уже скупым солнцем.

Пурга скоро кончается. Из яранги выходит Кивъяна. Пять дней он не выбирался из дому – праздновал удачную охоту на белого медведя.

Это был первый медведь, убитый ими на острове Врангеля. Первый белый медведь, увиденный Ушаковым.

Какой могучий зверь!

Когда пули свалили его, Ушаков подошел к мертвому великану. Длинная с желтоватым отливом шерсть. В открытой пасти – клыки, каждый сантиметра в четыре длиной. Мощные лапы. Когти в предсмертной судороге вонзились в землю. Крупная голова беспомощно лежит на глине.

Кивъяна снял с нанука – так эскимосы зовут белого медведя – шкуру, отрезал голову. И потащил все это домой.

Взять шкуру – это понятно. За нее можно получить товары на складе. Но голова? Зачем Кивъяне голова нанука?

– Будет праздник, – пояснил Павлов. – Эскимосы считают, что они не убивают белого медведя, берут у него только мясо и шкуру. А душа нанука возвращается в тундру или во льды океана. Там опять обрастает мясом. Поэтому ее нельзя сердить. Иначе она обидится на охотника, медведь больше не попадется ему. Надо устроить пятидневный праздник в честь "гостя". А для этого нужна целая голова и шкура.

Ушаков созвал эскимосов. Моржей нет, говорил он. Главная охота впереди – на белого медведя. Что же получится, если каждый убитый нанук потребует пятидневных песен и плясок? Весь поселок станет веселиться, а не охотиться.

Еле-еле, да и то с помощью Иерока, удалось ему убедить эскимосов отказаться от этого обычая.

И вот теперь Кивъяне объявляют об общем решении: больше праздников в честь "гостя" не будет. Но отдохнувшего Кивъяну будущее беспокоит мало.

– А я успел, – говорит он. – Мне теперь снова попадется нанук.

Чтобы поощрить к охоте других эскимосов, Ушаков устраивает торжественную выдачу товаров Кивъяне. Тот еще не расплатился с долгами, для этого не хватит одной шкуры белого медведя, но важно удачное начало.

При всеобщем стечении народа открывается склад. Кивъяна растерянно стоит у полок. У него разбежались глаза. Он не ожидал такого, не знает, что выбрать. Эскимосы со своими советами только путают его. Кивъяна тянется к яркому подносу.

– Его давай, – говорит он Павлову.

– Зачем он тебе?

– Я выбрал. Давай.

– А мука дома есть?

– Немного осталось.

– Тогда возьми муки. Чаю, сахару.

Павлов нагружает мешок. Сверху кладет красивую чашку, расписанную золотом, и коробку дорогого табаку.

Кивъяна в восторге. Товарищи радуются за него. Но, чувствуется, и сами не прочь получить что-нибудь со склада.

Пора собираться в дорогу – на север острова. По поселку и около него носятся упряжки собак. Четвероногие отъелись и не очень-то слушаются седоков. Кругом собачий визг, крики.

Но вот все готово к походу. На каждой нарте больше ста килограммов груза. Для первой поездки достаточно. Псы еще не втянулись в работу.

– Хок! – раздается команда. – Вперед!

Упряжки срываются с места – только вьется за ними снежная пыль.

Собаки бегут пока быстро, все время приходится их притормаживать, сдерживать. Но через несколько часов они устают. В воздухе резко теплеет. Собаки еле плетутся. Вдруг они рванулись, ремень, связывавший их с нартами, лопнул. Псы Ушакова бросились за неожиданно появившимся песцом.

– Стреляй собаку! – кричат эскимосы. – Бей одну тогда запутаются. А то не остановишь.

К счастью, поблизости оказалась нора песца, и он скрылся в ней. Собаки остановились. Таян помог вернуть их к нартам.

Вот она какая, езда! Ушаков уже изрядно намучился с собаками около дома. Сколько раз выбрасывали они его из саней, сколько сил ушло на то, чтобы освоить команды – "вперед", "вправо", "влево". Уже посмеивались над ним эскимосы, когда не мог он стронуть упряжку с места.

Надо было доказать, что умилек может справиться с собаками.

Ушаков снова и снова погонял псов, вываливался из саней и опять брал в руки остол, короткий шест с металлическим наконечником. Им тормозят упряжку.

– Хок! Пот-поть! – кричал он.

Через несколько часов, устав вконец, присел на крыльце отдохнуть. Павлов устроился рядом, посоветовал:

– Вы построже с ними. Это доктор думает, что они ласковые да податливые. Ничего подобного. Хитрые и своенравные. Без твердой руки распустятся.

– Не бить же мне их.

– Смотрите сами. На Севере всякое может случиться. Я однажды не то что бил – кусал собак.

– Кусали?

– Да. Когда выбираешь между жизнью и смертью, не очень-то думаешь, как и чем заставить собак идти. Я был с упряжкой далеко от дома. Продукты кончились, собаки устали. Я замерзал, еле двигался. Не мог поднять остол и стукнуть собак. Тогда дотянулся и начал кусать. Они побежали. Я сел в нарты, хотел закурить трубку. И вдруг почувствовал: что-то во рту мешает, какой-то там предмет. Вытащил его... Что это было, как вы думаете?

– Не догадываюсь.

– Кусок собачьего уха.

Ушаков с опаской посмотрел на своих собак.

– Конечно, собакам приходится нелегко, – продолжал Павлов. – В больших походах они стирают лапы до кости. А человек все равно заставляет их идти. На Севере жалость опасна. Или намучиться, изранить себя, собак, или – верная смерть...

Ну и денек тогда выдался. Ну и поездил Ушаков. Но укротил все-таки собак. Еще несколько дней – и он уже уверенно чувствовал себя на нартах. И теперь, в поездке на северный берег острова, вел упряжку почти на равных с эскимосами...

– Стой! Стой! – кричат ему. – Нанук!

Белый медведь выбежал из распадка и с любопытством смотрел на незнакомцев до тех пор, пока три пули не свалили его на снег. Видно, ему не приходилось прежде встречаться с человеком, он совсем не боялся охотников. Может быть, это и лучше – что не встречался. Тогда бы его могли убить раньше.

Это красивый самец. На носу у него большой шрам, разорвано ухо. Ушаков пытается перевернуть его. Ничего не получается. Весу в крупном медведе, наверное, килограммов четыреста или пятьсот.

– С моржом дрался нанук, – говорит Кивъяна, рассматривая шрам и ухо. – Или с другим самцом не поделил на льдине добычу.

Он уверен, что медведь достался им лишь потому, что был устроен праздник в честь первого "гостя".

– Душа его ушел, теперь вернулся в новой шкуре.

– За такое короткое время успела вырасти новая шкура? И мясо успело нарасти?

Кивъяна думает, наморщив лоб. Потом лицо его озаряется.

– Сказал другому. Сказал: иди, тебя хорошо встретят.

Все смеются. Ловко Кивъяна вывернулся. А тот уже орудует ножом, свежует медведя. Вдруг останавливается.

– Голова... Домой нести надо.

– Кивъяна, – укоризненно говорит Ушаков. – Мы же договорились.

Его поддерживает Таян:

– Мы не домой едем. Мы еще много медведей убьем. Что делать будешь?

Кивъяна вздыхает. Не так-то просто нарушить обычай предков. Одно дело собрание, другое... Вот она голова. Как не воздать ей почестей?

– Вырви клык. Или коготь вырежь. Это будет твой амулет, твой защитник на охоте.

Последнее важное дело – накормить собак, и можно в палатку.

Собаки, проглотив теплое медвежье мясо, укладываются на снегу. Они сворачиваются в клубок, пушистый хвост закрывает нежный нос и лапы. Теперь им не страшна пурга, пусть заносит снегом.

Все, ветер остался за брезентом палатки.

В темноте повисает напряженное молчание. Слышно только сопение эскимосов.

– Вы что? – спрашивает Ушаков.

– Страшно, – отвечают ему. – Лучше без палатки.

Вот как! Ушаков и забыл, что эскимосы боятся темноты.

– Давайте делать свет. У нас есть жир. Таян, ты можешь?

Таян делает свет. Он кладет в крышку от банки кусок медвежьего сала, прилаживает фитиль. Огонек освещает палатку, она дергается от порывов ветра. Быстро становится тепло. Кивъяна достает изогнутый и острый коготь медведя. Он не забыл его вырезать. У него опять хорошее настроение. Кусок свежей медвежатины вызывает в нем сладкие мечты.

– Сегодня много следов песца видел. Вот поймаю песца, сдам, умилек, тебе шкуру.

Ему, видимо, очень понравилось получать товары.

– Материю беру, жевательную резинку. Дети любят жевать резинку.

Кивъяну разбирает смех.

– Слушай, слушай. В бухте Провидения торговал купец. Томсон его звали. Американец. Помнишь, Таян? У него не был свой зубы, чужой. Он делал так...

Эскимос показывает, как Томсон вынимал изо рта вставную челюсть.

– В капкан Иерока попался песец. Вороны расклевали его, остались только голова, хвост и лапы. Мы говорим Иероку: давай шутить с Томсон. Он жадный. Взяли шкурку зайца, пришили голову, хвост и лапы от песца. Приходим к купцу: бери. Тот берет. Ничего не надо, угощай нас. Он обрадовался, ест, пьет с нами, нам говорит: спасибо за угощение... Мы поели, Иерок говорит – смотри хорошо песца...

У огромного Кивъяны совсем нет сил от смеха. Хохочет Таян, улыбается Ушаков. Теперь он знает: эскимосы могут крепко подшутить над человеком, которого не уважают.

Через день упряжки вынесли людей к берегу моря. Здесь много следов белого медведя, есть и следы песцов. На косе – выброшенные волнами бревна.

Путешественники перебираются на длинную косу. Лед потрескивает под полозьями, но собаки бегут быстро, лед не успевает разломаться. Все расходятся по косе, собирают топливо для костра. Кивъяна ходит за плавником далеко, он легко поднимает и переносит тяжелые бревна. После очередного бревна эскимос говорит Ушакову:

– Больше плавника нет. До воды дошел. Плохая земля.

Как до воды? Ведь это коса. Коса должна соединяться с берегом. Ушаков медленно обходит ее. Со всех сторон она окружена морем, покрытым молодым льдом. Значит – остров.

Они открыли новый остров! Первое географическое открытие!

Ушаков в честь этого события стреляет в воздух. Скорее бы устроить эскимосов и приняться за главное дело – обследовать Землю Врангеля.

А эскимосов открытие не очень-то волнует. Остров и остров, пусть будет так. Их больше интересуют медведи. От нанука, подстреленного по дороге сюда, ничего не осталось.

Что ж, следующий день они посвятят охоте. Ушакову хочется, чтобы эскимосам понравилось тут.

– Поедете еще раз на север?

– Поедем, умилек.

– Дорога вам известна, пора ездить без меня.

– А с тобой лучше, – отвечает Кивъяна.

Нет, так не пойдет, нельзя же быть нянькой у эскимосов.

– Ты ведь мужчина, Кивъяна. Неужели боишься заблудиться?

– С тобой лучше, – упрямо повторяет Кивъяна и почему-то оглядывается.

Ушаков тоже смотрит по сторонам. Никого, кроме них, нет.

Мрачные тучи быстро летят над землей, серая мгла подбирается с севера. Ветер режет лицо.

– Плохое место, – Кивъяна плюет под ноги. – Тут живет злой дух.

– Почему ты решил?

– Так, – отвечает Кивъяна.

– Так! Так! – поддерживают его остальные эскимосы.

Этого еще не хватало – духов!

– Без тебя, умилек, сюда не поеду, – твердо говорит Кивъяна.

Глава третья

ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ

БЕДА ЗА БЕДОЙ

Завыли, засвистели метели. Все меньше света в дневное время, все длиннее ночь – как будто кто-то добавляет и добавляет в небо черной краски.

Около яранг намело сугробы.

Море сковал лед.

Ветер злится, ищет щелки в стенах дома, на чердаке. Он срывает с земли снег и бросает его в лицо человеку, рискнувшему выйти на улицу.

Приближается полярная ночь. Улетели почти все птицы. Вот уже солнце в последний раз выглянуло из-за горизонта – показало краешек оранжевого диска и спряталось.

Только в новом году увидят теперь люди солнце.

В тихий час на небе играют сполохи северного сияния. Дивный свет – то зеленый или матово-белый, то желтый или палевый – переливается над головой. Красиво, очень красиво, но почему-то немного не по себе после этой безмолвной музыки.

Ртутный столбик на градуснике опускается уже до отметки минус тридцать пять. Тридцать пять градусов мороза! Летит ворон, за ним тянется в воздухе белый след. Это замерзший мгновенно пар от дыхания ворона.

Зима.

С нею пришла первая беда.

Эскимосы реже и реже выходят охотиться. Они не отъезжают далеко от дома, а это значит, что добычи не много.

Трудно эскимосам приживаться на новом месте. Страшно. Чужая земля.

Только Иерок ничего не боится.

Вместе с Ушаковым ездит на север, где почти всегда есть добыча. Бывает, соберутся с ними и другие эскимосы, но стараются не отходить от Ушакова, держатся поближе к палатке, мешают охотиться.

Так не добудешь достаточно мяса для людей, для собак.

Лучше уж промышлять вдвоем с Иероком. Вдвоем они всегда привозят тушу медведя, и тогда в ярангах слышен смех ребятишек, звонкие голоса женщин.

Но разве прокормишь одним или двумя медведями целое поселение?

Есть еще два смелых охотника – Скурихин и Павлов. Скурихин обосновался на западной стороне острова, там и живет. До него далеко. А Павлов стал заместителем Ушакова. Он всегда остается в поселке, когда умилек уезжает.

Вот и сейчас Ушаков в походе, вместе с Иероком. Они убили одного медведя, но этого мало. Надо убить хотя бы трех. Можно убить – очень много медвежьих следов. Только держатся звери ближе к морю, а там после шторма взломало лед.

Медведю купание в море – ерунда, у него слой жира сантиметров шесть-семь. Охотникам купаться в ледяной воде ни к чему.

Нужно найти зверя на берегу.

– Свежий след! – кричит через час Ушаков.

В снегу огромные вмятины. Можно опустить в дыру ногу, и еще останется место. Ну и лапка у этого зверя!

– Так не надо делай, – просит Иерок. – Не наступай. Медведь узнает, что ищем его, уйдет.

Ушаков послушно обходит след, ему не хочется огорчать друга. Они торопятся за недавно прошедшим медведем, но следы приводят их к морю.

Дальше не пройти. Молодой лед – тонкий. Видно, что в нескольких местах он разломан – не выдержал тяжести медведя.

Приходится начинать все сначала.

И второй, и третий, и четвертый след выводят их к морю. Все ясно: где-то там, у чистой воды, медведи охотятся на нерпу.

Сидят охотники на берегу, посасывают трубки. Настроение неважное. Только даром теряют время.

– Будем хитрить нанука, – решает Иерок.

Эскимос сует трубку за пазуху, достает с нарт жирный кусок нерпы. Из плавника разводит костер.

– Смотри нанука, – говорит Ушакову. – Нанук услышит нерпу, придет сюда.

Потрескивают в огне дрова, шипит и шкварчит нерпичий жир. Легкий ветерок с берега уносит запах нерпы в море.

– Идут! – Ушаков напрягает глаза, вглядывается во мглу и замечает, как по льду торопится к ним целая медвежья семья. Мать и два годовалых медвежонка. В каждом, наверное, килограммов по сто весу.

Охотники прячутся, готовят оружие. Но медведи до берега не доходят. Они останавливаются неподалеку – на куске старой льдины.

Десять минут, двадцать... Звери не спешат к людям, играют или просто лежат. Три смутных Пятна. По меньшей мере, полтонны мяса.

Не сговариваясь, Ушаков с Иероком подхватывают винчестеры и бросаются по молодому льду к медведям. Будь что будет!

Ух! Ушаков погружается в море. Сильное течение тянет под лед, ледяная вода обжигает тело. Рукавиц уже нет, пальцы судорожно вцепились в кромку льда.

Жжет, жжет мороз мокрые руки. Течение тащит за ноги в глубину.

– Умилек! – слышит Ушаков голос Иерока. – Нож! Нож!

Да, он забыл о ноже. Одной рукой Ушаков держится, другой находит на поясе нож и втыкает его в рыхлый лед. Это уже точка опоры.

– Лови! – снова кричит Иерок.

Эскимос достает тонкий ремень, к одному концу привязывает точильный брусок. Бросает ремень Ушакову.

Георгий Алексеевич пропускает ремень под мышки.

Иерок осторожно вытягивает его из воды. И тут же проваливается сам. Тоже втыкает в лед нож, держится.

Теперь Ушаков тащит эскимоса на ремне.

Они ползут по льду, но стоит встать на ноги – проваливаются.

Сколько уже раз искупались они? Тело не чувствует холода. Сводит судорогой ноги. Пальцы с трудом удерживают ремень.

Вот и берег. Ушаков валится на снег.

– Беги! Беги! – кричит Иерок. – Нельзя лежать.

Мокрая одежда быстро заледенела, хрустит на ходу. Зубы выбивают дрожь.

– Беги!

Острая боль пронзает Ушакова. Он останавливается; Боль не утихает.

– Иди! Плохо будет! – толкает в спину эскимос.

Под одеждой хлюпает вода. Скоро она превратится в лед.

До дома семьдесят километров.

Что за мальчишество – гоняться по молодому льду за медведями?! Начальник острова... Эскимосы без мяса...

Они забираются на нарты, погоняют собак. Темно, мороз. Уже, кажется, нет ни рук, ни ног – Ушаков не чувствует их.

Трясутся на кочках нарты. Каждая кочка отдает болью.

Не заболеть бы серьезно. Тогда – конец всем планам, надеждам.

Час, второй, третий... Сколько они едут?

– Умилек! Умилек! – едва слышит он голос Иерока. – Упадешь. Надо держаться за нарты.

Десять часов пути. В глазах какой-то туман. Ушаков и Иерок – две ледяные глыбы. Их снимают с нарт, вносят одного в дом, другого в ярангу. Острыми ножами разрезают одежду.

ЗЛОЙ ВОЛШЕБНИК И АЗБУКА

...Ушаков идет по тайге.

На высоких кедрах зреют шишки с орехами – он чувствует во рту маслянистый вкус этих орешков.

Под ногами кустики голубики, сизые ягоды с темным отливом висят на веточках. С дерева на дерево скачет рыжая белка. Она хитро посматривает сверху.

Запах смолы кружит голову. Родные леса... Таежный ручей булькает у корней могучей ели, в нем мелькают тени рыб. Рыбы вяло плавают в холодной торфяной воде...

Командир партизанского отряда сидит у костра. Острым ножом он режет из чурбачка деревянную ложку. Командир вынимает из рыжей бороды залетевшую туда белую стружку, говорит: "Товарищ Ушаков, мы плутаем по тайге седьмой день. Все устали, разбита обувь. У нас раненые, больные, нет еды. Вы родились в таежных местах. Я приказываю вам, прошу вас: выведите отряд к какому-нибудь селу".

За плечами винтовка, на кожаном ремне подсумок с десятком патронов. Ушаков почему-то один в тайге. Поваленное сгнившее дерево преграждает ему путь. Резко кричит какая-то птица.

Надвигаются сумерки. Под ногами чавкает болотная жижа. Еще шаг – и Ушаков проваливается в трясину. Схватиться не за что. Его засасывает, он уже погрузился по грудь.

Страшно. Тяжело дышать. Скоро трясина подберется ко рту и...

"Ты что делаешь здесь? – спрашивает Дерсу Узала. Он сидит на корточках напротив и не проваливается в трясину. – Зачем лезешь в грязь? Глаза есть? Тебя по всему тайга Арсеньев ищет. Долго будешь сидеть здесь?"

– Тону, погибаю, – шепчет сдавленно Ушаков. – Спаси, Дерсу...

"А-а..." – Дерсу поднимается, хватает Ушакова за волосы и резко дергает вверх...

Ух, как быстро несутся нарты. От лихой езды и морозного воздуха перехватывает дыхание. Собаки не знают удержу. Впереди обрыв, под ним скалистый берег моря. У края обрыва сидят розовые свиньи.

Надо навалиться на остол, попытаться затормозить нарты. Остол вылетает из рук. Все ближе обрыв. Свиньи визжат и показывают клыки. Первая собака срывается вниз. Нарты соскальзывают в пропасть и... они плавно парят в воздухе.

Ушаков вытирает пот с разгоряченного лица. Собаки летят рядом с ним, свиньи сидят на облаке и злорадно хрюкают. Далеко-далеко виден лед в торосах, по нему бродят белые медведи.

Сколько медведей! Сколько мяса! Кивъяна ловит их, запрягает в упряжку. У него медвежья голова. "Я гость! – говорит он. – Устройте в мою честь праздник. А то больше меня не увидите".

Наплывает медленная и унылая музыка, потом раздается громкий удар в бубен...

Начальник острова открывает глаза. Он лежит в своей постели. В тумане какие-то фигуры рядом. Холодная рука на горячем лбу. Приятно. Голос доктора:

– Острое воспаление... Тридцать девять температура. Он бредит.

Георгий Алексеевич снова куда-то проваливается...

Теперь он с эскимосами на берегу. Далеко в море видна "черная" льдина. Он уговаривает эскимосов поплыть за моржами. Они не хотят. Не хочет и Иерок.

– А я так надеялся на твою помощь, – говорит Ушаков. – Ты был моим самым надежным помощником.

Иерок и еще четыре эскимоса идут к вельботу. За ними увязывается мальчишка Нанаун. Они отплывают, и тут сильный ветер подхватывает вельбот, быстро несет в море. На берегу мечутся оставшиеся переселенцы. Льдины бьют в борт, ломается одно весло.

Нанаун сидит в вельботе. Лицо у него побледнело, он плачет от страха.

Все дальше, дальше от берега – уже не видно поселка, не видно бухты Роджерса. Выстрел из пушки – это трескается льдина. Иерок направляет вельбот к старому крепкому льду. "Прыгайте! – кричит он. – Надо сидеть там. На вельботе утонем".

День прошел или два? Или три? Холодно, нечего есть. Ушаков находит в кармане пачку галет. Он делит галеты поровну. Все боятся уронить хоть крошку. Ушаков замечает голодный взгляд подростка. Он отдает свою галету Нанауну. И Иерок отдает.

Льдину носит по морю. Не видно ни берега, ни моржей. Иерок встает, начинает раздеваться. Вот он уже голый – на морозном ветру. Иерок придвигает свою одежду к Нанауну. "Одевайся, – тихо произносит он. – И помоги мне попасть к богу. Я попрошу его, чтобы он вас спас. Я уже старый. Вы должны жить. Я помогу".