Текст книги "Батальон крови"

Автор книги: Виталий Лиходед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Ну и откуда тут наступать! Все как на ладони, – возмутился Яшка. Он посмотрел через прицел своей винтовки на немецкие позиции. – Да, тут тебе не там. Встретят как надо. Давай, Гринь, включайся.

– Что, будем передавать? – спросил радист.

– Конечно. Кто там на рации?

– Федор.

– Вызывай его.

Григорий настроил волну и вызвал штаб батальона. Федор, волнуясь, ответил и позвал комбата.

– Товарищ майор, лысая местность. Посадка заминирована. Нужны танки. Без них положат здесь всех. ДОТы через каждые сто метров, а с траншеями вообще засада. Сплошные коммуникации. Там даже не семь рядов, а все двадцать. Причем первые не соединяются со следующими. Если в первый окоп спрыгнуть, то перед вторыми выскакивать и вставать придется.

– Ну а с обочины дороги? – спросил комбат.

– Да тоже ничего хорошего. Мины и редкие деревья. Вот один куст нашли, но за ним весь батальон не положишь.

– Ясно. Возвращайтесь.

– Все домой, – скомандовал Яшка. Разведчики развернулись и уже собрались уходить старой дорогой, но в это время на позициях врага вспыхнули прожекторы. Они стали с разных сторон высвечивать куст. Яшка приготовил свою снайперскую винтовку.

– Стрелять или нет, не знаю? – спросил он командира.

– Погоди пока, может, успеем отойти, – ответил Колек. Так, все встали и перебежками назад. Смотрите за метками.

Разведчики привстали и, пригнувшись, пошли вдоль посадки. Прожектор отчетливо высвечивал их, но немцы не стреляли.

– Командир, смотри! Две машины по дороге к нам едут! – крикнул Яшка.

– Так, ближе к дороге, где мин нет, и бегом назад! – скомандовал Колек. Разведчики выбежали к дороге, но машины приближались быстро. Бежать назад смысла не было – догнали бы. Николай принял решение.

– Доброволец есть? Кто останется?

– Я, – не задумываясь, ответил Паров. Все посмотрели на него, а затем на Григория.

– Ну что ж, боец. Твое имя Родина не забудет. Отдайте ему все гранаты, еще один автомат и запасные барабаны. Подпусти поближе, а потом гранатами. Главное машину подбить, чтобы они дальше не ехали. И смотри, отходи и стреляй. На месте не задерживайся. Будешь гранаты бросать, кидай все, не жалей. Главное дорогу перекрыть, понял?

– Так точно, – ответил учитель. Гриша посмотрел ему в лицо и увидел счастливые глаза. Этот человек действительно не боялся смерти.

– Ну что, уходим, – скомандовал Николай. Разведчики выскочили на дорогу и, пригнувшись, побежали к деревне. Все вырвались вперед, а Григорий немного отстал. Рация мешала быстро двигаться, да и ноги почему-то не хотели уходить оттуда.

– Может, я останусь, – крикнул он Николаю.

– Нет. Хватит одного – вот если не сможет, тогда все. Но мы еще посопротивляемся, побарахтаемся! Не отставай. Можешь рацию бросить.

– Нет. Я и так уже три штуки угробил. Опять смеяться будут.

– Гриш, тут о смехе некогда думать, бросай.

– Нет. Донесу!

– Ну, тогда давай быстрей.

Григорий прибавил и побежал за остальными. Он натянул лямки, прижал рацию, а автомат отдал Яшке. Минут пятнадцать разведчики бежали в тишине, но неожиданный взрыв разорвал ночную пустоту. Николай остановился.

– Яш, посмотри в свой «глаз» подорвал он машину?

– Ага, готова, горит, – ответил снайпер.

На дороге раздались автоматные очереди и еще несколько взрывов. За ними отчетливо застрекотал ППШа Парова.

– Давай, учитель, держись! – крикнул Николай.

– Да не слышит он, – произнес Яшка. – Пошли быстрее, а то нагонят. Может, мотоцикл за ними? Мы ж не видели.

Разведчики, то быстрым шагом, то бегом отходили. И когда в ночной темноте увидели свет деревенских окон, остановились.

– Молодец! Смотри, как долго держится, – крикнул Яшка. Он показал на дорогу и добавил: – Видать, много народу положил.

– Да, хорошо воюет, держит их долго. А ты что, сомневался? – спросил Колек.

– Чего я сомневался. Гришка сказал, нормальный мужик – и не ошибся.

– Да, тот бой был у него первым, – объяснил Гриша.

– Да, – удивился Колек. – Для второго он хорошо держится. Что ты ему сказал, что он таким героем стал? – спросил он Григория.

– Да ничего особенного. Так – о жизни и войне поговорили. Верующий он – считал, что убивать врага – грех, – ответил радист.

– А ты ему что?

– Сказал, что фрицы не люди их можно, это не грех Родину защищать.

– Это точно, – поддержал его Яшка. В это время к ним на дорогу выскочили солдаты батальона. Услышав взрывы и выстрелы, они побежали навстречу.

– Ну что, все целы? – спросил на ходу ротный Ваня. Григорий остановился, снял рацию, взял у Яшки свой автомат и крикнул:

– Ну, кто со мной? Там всего-то одна машина. И то, наверное, Паров половину положил. Ротный замялся, Колек в присутствии офицера промолчал.

– Ну хорошо, давай. Первый взвод, отходите с разведчиками, а остальные за мной.

Ноги как будто стали воздушными. Григорий бежал первым. Увидев горящую машину, он сразу открыл по ней огонь. Его поддержали остальные. Послышались крики немцев и когда бойцы батальона подбежали к горящей машине, вторая успела развернуться и быстро уезжала к немецким позициям. Солдаты долго стреляли ей в след, а Григорий, увидев раненого Парова, поднял его на плечо и понес в деревню. К нему подбежал крепкий солдат и со словами «давай помогу», взял за руку учителя. Паров схватил его за шею, второй рукой взялся за Григория, и они быстро понесли раненого в расположение батальона.

– Ты как? Больно? – спросил Гриша.

– Нет. Нормально. Терпеть можно, – ответил учитель, и Гриша заметил, как в темноте блестят его глаза, полные радости и жизни.

– Я вернул сам себя! – закричал Паров.

– Не ори, молчи! У тебя легкое пробито. Вон, воздух хыкает, – предупредил его солдат.

– Смотри-ка, кто это там в темноте к нам бежит? – спросил Гриша.

– Кажись, медсестра, – ответил солдат.

– Тебя звать-то как? – спросил радист.

– Серега.

– Ну вот, Серега. Останавливаемся и потихоньку опускаем его на дорогу. Юлька, ты, что ли? – крикнул в темноту Григорий.

– Я. Как он? – ответила девушка. Она подбежала, бросила сумку и стала рвать на Парове гимнастерку. Достала бинты и начала перевязывать раненого. Паров привстал, облокотился на руку.

– Гриш. Я выжил! Смог! – спросил он.

– Еще бы. Всех немцев перебил, нам ничего не оставил.

– Ага, они как муравьи из машины высыпали.

– Молчите! Ему нельзя говорить, – крикнула Юлька. Она закончила перебинтовывать грудь и сразу принялась за правую руку, а затем и ногу. Всего у учителя обнаружилось пять ранений.

– Видал? Решето из меня сделали, – улыбаясь, произнес он.

– Ничего, все заживет, – ответил ему радист.

– Так, ребята, аккуратно берем и несем к штабу. Там машина есть. Успеем до госпиталя, – волнуясь, сказала Березкина. Солдаты взяли его под руки и быстрым шагом понесли к штабу. Дорога оказалось трудной. За двести метров до деревни Паров потерял сознание, а когда его принесли к штабу, жизнь покинула солдата. Юлька тяжело вздохнула и отошла в сторону.

– Эх, солдат, что же ты не дотянул? – обратилась она к убитому.

Вокруг собрались бойцы батальона и сняли шапки. Киселев вышел из штаба, посмотрел на Парова и приказал:

– Завтра похороните его. А я представлю этого человека к награде. Он заслужил. Из штаба вышел Яшка и виноватым взглядом посмотрел на учителя. Вслед за ним появился Колек.

– Мы выполнили задание, а он прикрыл нас, – произнес он.

– Отнесите его в дальний сарай, возьмите новую форму у старшины и попросите его, чтобы нашел человека, кто гробы умеет делать.

– Да я сам сделаю, – крикнул из толпы Савчук. – Там у дома доски готовые есть. А похороним мы его вон там. – Он показал на два дерева. Они росли недалеко от деревни на небольшой покрытой белым снегом поляне.

– Хорошее место, там ему спокойно будет, – сказал старый дед-партизан. За эти дни Гриша потерял его из вида, но теперь узнал. – Никто не знает: он был верующим? – поинтересовался дед.

– Все знают! В Бога верил, – ответил Григорий.

– Значит, я завтра ему крест сделаю, – ответил старик.

Солдаты взяли тело Парова и отнесли в дальний небольшой сарай. Положили на доски и накрыли белой простыней.

Утром несколько человек ушли копать могилу. Савчук стругал гроб, а старик-партизан делал крест. Он всю ночь провел с убитым в сарае. Читал церковную книгу.

Смерть учителя как-то странно подействовала на всех. Кто-то его не любил, кто-то считал трусом, но когда разведчики рассказали о его героическом поступке, все поняли, что погиб настоящий русский человек. Действительно, Савчук был прав, когда говорил, что первый бой не считается. И этот обыкновенный учитель, сумевший, несмотря на бронь, вырваться на фронт, доказал всем, что на фронте человек открывается по-другому и в каждом просыпается сила нашего народа. Он смог перебороть себя и погиб как герой.

Комбат собрал разведчиков и попросил написать письмо родственникам. Это считалось высшей наградой, когда кто-то писал родным о том, как погиб их отец, брат или муж. На родине погибшего героя это письмо будет тысячу раз перечитываться, его будут хранить как святыню. Доверили Георгию. В конце письма он написал: «Спасибо за то, что он спас нам жизнь. Мы отомстим за него фашистам».

Многие на войне погибали незаметно, хотя и они были героями, но вот так перешагнуть через страх и доказать свою любовь к земле родной – не у всех получалось. Паров смог. Получалось, что этот человек обманул смерть. Все кто доживут до победы, вспомнят о его подвиге. Расскажут другим, и этот учитель будет вечно жить в сердцах многих поколений. Он не просто показал пример, он доказал, что каждый способен быть настоящим солдатом.

Похоронили рядового Парова в два часа дня на поляне у двух кленов. Комбат рассказал о его подвиге. Солдаты дали прощальный залп в честь этого человека, и молча разошлись. Савчук выдал желающим спирт. Бойцы помянули учителя и всех, кто погиб за эти дни.

Григорий долго думал об этом человеке, и то, что он обязан ему жизнью, помнил всегда. Могли немцы догнать их на машине, и неизвестно чем бы кончился этот бой. Разведчики, Яшка и Николай, тоже вспоминали и даже оправдывались, в том, что они вернулись.

– Разведотряд обязан вернуться – с потерями или без, но он должен прийти в расположение и доложить о выполненном задании, – говорил Николай.

И все понимали, что задание – это главное. На войне люди погибают, но если на кого-то возложено ответственное задание этот человек через «не могу» должен дойти и выполнить приказ. Разведчики подтвердили данные дивизионной разведки, и командование, зная о трудной местности, стало планировать наступление. Казалось бы, ничего особенного, увидели, что кроме дороги подходов нет, но и эта информация была важной. Командиры знали, где можно пройти быстро, и куда послать минеров, чтобы Красная армия могла нанести решающий и мощный удар.

На следующий день деревня ожила. Подошли танкисты, два полка пехоты – и батальон Киселева растворился в таком количестве народа. По деревне ходили незнакомые офицеры, солдаты, и все ждали приказ о наступлении.

Вновь, как и раньше, перед обводным рубежом, Красная армия накапливала силы. Недалеко от деревни встала батарея артиллерии, немного дальше – танки. Через неделю прибыли две роты минеров. Они сняли заложенные мины с посадки и поля. Бойцы батальона Киселева прикрывали их. Им помогали пехотные роты. Немец был совсем близко, но уже не решался выезжать на машинах за пределы траншей.

Целый месяц в деревне продолжалась непонятная суета. Солдаты и офицеры бегали из сарая в сарай, некоторые заняли дома, и там тоже все бойцы находились в напряжении и ожидании.

Григорий вернулся в штаб, чтобы быть при деле. Федор помогал ему. Они с утра до вечера связывались со штабами и докладывали о подготовке. С Таней Гриша никак не мог связаться. Титова обещала помочь, но так и не смогла сообщить Григорию дополнительную, только для них, частоту. За такое могли наказать – да еще и вызвать, куда надо. А там пришлось бы оправдываться и объяснять, зачем выходил на связь и с кем именно разговаривал… Вдруг, ты предатель и передаешь врагу зашифрованную секретную информацию? Гриша хотел написать письмо, но так и не узнал адрес. Никто не знал Таню. Складывалось впечатление, что ее не существует, но радист решил, что в таком количестве штабов и соединений можно легко потеряться одной радистке. Он прекратил поиски и решил что позже, когда они войдут в город, он продолжит их.

А вокруг уже чувствовалось приближение весны. Устав от зимы, все радовались потеплению, но пришла другая беда – грязь. Поля и дороги превратились в сплошные лужи и земляную жижу. Танки и машины окончательно утвердили бездорожье. Все это отодвигало предстоящий штурм. Но и сидеть на месте не получалось. Иногда разведчики выбирались и исследовали местность. Утопая в грязи, проходили через поля и докладывали о состоянии и подготовке немцев. В разведотряде появились новые бойцы. Одним из них был Сергей, тот самый, что помогал нести Парова, а еще двое – армянин Арен и казах Саша. Дважды отряд попадал под обстрел. А один раз в совместном походе с полковой разведкой к морю нарвались на засаду. Из разведгруппы батальона все остались целы, а из полковой разведки двое погибли и одного разведчика тяжело ранило. Его сумели донести назад и отправить в госпиталь.

Киселев снова начал нервничать. Не любил он сидеть на месте, а в середине марта даже запил. Война стала для него другой – он ждал открытого боя, а приходилось докладывать одно и то же и козырять разным штабным полковникам.

В марте весна полностью вступила в свои права: остатки снега растаяли, а к концу месяца подсохла земля. На начало апреля было назначено главное наступление. Сам маршал Василевский приезжал на передовую. Он лично смотрел и проверял, всели готово к главному удару. Григорий впервые увидел маршала. Он не представлял, как может выглядеть командующий третьим Белорусским фронтом, но, увидев, решил для себя, что он такой же человек, как и все: немного напряженный, но уравновешенный. Уверенный мужчина с тяжелым проникающим внутрь взглядом. Он не кричал и всегда спрашивал спокойно. Лишь старшие командиры услужливо тянулись у него за спиной.

Пятого апреля Киселев построил батальон и объявил: завтра идем в наступление. Его глаза горели, и он был счастлив закончить очередной отдых. Война возвращалась, и то, что предстояло сделать, радовало. Никто не думал о мощных укреплениях, ДОТах и фортах, все хотели поскорее взять этот город и закончить войну.

Замполиты рассказывали, что Красная армия форсировала Одер и подошла к Берлину. Все знали, что скоро начнется один мощный штурм, который навсегда покончит с фашистами.

Неожиданно до Киселева дошла новость, что военнопленные взорвали подземный завод. Комбат долго сомневался, но позже все же представил к наградам всех, кто участвовал в той операции и доставил пленникам рацию. Не забыл он и об англичанине. Указал его имя и доложил о его немалом содействии. Майор не знал, как поступить, и решил всех отметить, хотя сомнения, что это дело еще всплывет, были.

На рассвете шестого апреля батальон Киселева в составе 11-й гвардейской армии при поддержке танков и авиации начал штурм города Кенигсберга.

13. Три рубежа города

За четыре дня до начала штурма началась артподготовка. Она продолжалась до самого наступления. Земля, превращаясь в пыль, сплошной стеной поднималась к небу. Здания и укрепленные позиции не могли выдержать такого удара. На внешних подступах к городу вели огонь вставшие там артиллерийские батареи, а с моря их поддерживали крупнокалиберные орудия Балтийского флота. Позиции и укрепрайоны врага и в городе, и на обводных рубежах были сильно разрушены, но враг не ушел и мощным огнем встретил войска Красной армии. Первыми пошли танки, солдаты побежали за ними. Многие сели на броню, чтобы быстрее приблизиться к первому рубежу обороны города.

Григорий, как и многие бойцы батальона, впервые оказался на броне знаменитой «тридцать четверки». Взявшись за ручку командирского люка, он старался не слететь во время движения. Танк резко бросало от каждой кочки. Тяжелая машина дергалась, но бойцы, готовые вступить в бой, ждали и крепко держались. Их танк ехал по полю, а те, что мчались по дороге, приближались к позициям врага быстрее. Григорий переживал: он был готов первым вступить в сражение, но понимал, что они не успеют быть первыми. На секунду танк задержался и выстрелил. Тяжелое эхо выстрела прокатилось по полю и толкнуло резкой отдачей – да так, что солдаты чуть не слетели на землю.

Поднятая артиллерией к небу пыль постепенно садилась. Черное облако накрывало позиции, пряча врага. Первые танки, что мчались по дороге, вспыхнули и задымились.

– Фаустпатроны, – крикнул старшина. – Хреновая штука.

Танки, что шли за ними, съехали в посадку и повернулись к позициям врага боком. Первый успел развернуться, а остальные загорелись. Пехоту, что сидела на них, взрывной волной разбросало в стороны.

– Давай, родной, давай! – подгонял Гриша механика. Тот, конечно, не услышал солдата, но старался ехать на предельной скорости: чувствовал, как бойцы горят желанием вступить в схватку.

С другой стороны дороги три танка прорвались. Бойцы спрыгнули с них прямо в окопы и стали расстреливать врага в упор, очищая брешь для прорыва пехоты. Григорий увидел, как завязалась перестрелка, и зарядил автомат. Они тоже приближались к траншеям. Неожиданно рядом взорвался снаряд: двое бойцов, сбитые осколками, упали с танка.

– Ничего ребята, осталось немного! – крикнул Савчук. – Сейчас и мы ответим!

Последние сто метров танк несся, несмотря на кочки и ямы. Гриша вцепился двумя руками в командирский люк, и когда они, разорвав заграждение из колючей проволоки, выскочили на позицию врага, спрыгнул вслед за старшиной. Он упал, и, не удержавшись на ногах, еще метра два катился по земле по инерции. Немного запутался в колючей проволоке, но постарался сразу встать. Со всех сторон по нему стреляли. Пули свистели, врезаясь в насыпи. На рыхлой земле от их ударов подпрыгивали фонтаны песка. Солдат рванулся вперед, но проволока, словно пружина, потащила его назад. Гриша не удержался на ногах и свалился в окоп. На том месте, где он только что стоял, взорвалась бомба, присыпав землей упавшего в траншею солдата. Гриша стряхнул грязь и стал отрывать колючие стальные пальцы войны – проволоку. Вспомнил своего первого немца. Тот тоже пытался выбраться, но от страха дергался и запутывался все сильнее. Григорий собрался, резко встал, отцепил впившуюся в шинель проволоку, вылез из окопа и, пробежав между воронками, упал в нескольких метрах от следующей траншеи. Выстрелил из автомата, и, увидев свободный проход, вскочил, сделал два больших прыжка, перелетел через насыпь и кубарем скатился в глубину окопа. Сбил толстого немца, выронив из рук автомат. Толстяк опомнился и, схватив за шею, стал душить Григория. Но его руки быстро ослабли. Он всей своей тушей упал и накрыл радиста. Савчук сзади ударил немца прикладом по лысой голове.

– Живой? – крикнул ему старшина.

– Ага. Ща выберусь.

Григорий изо всех сил уперся руками в грудь убитого немца и свалил его в сторону. Он схватил автомат, встал и открыл огонь по фашистам. Савчук волчком крутился рядом и успевал отстреливаться в разные стороны. Трое немцев неожиданно выскочили на них из соседней траншеи.

– Сзади! – крикнул старшина, и Григорий, увидев врага, выпустил длинную очередь.

– Короткими бей – короткими! – крикнул ему Савчук. – Видишь, лезут как тараканы! Перезарядиться не успеешь! Давай, ты с права держи, а я слева! Понял?

– Да!

– Давай, Гришань, не стесняйся!

Рядом раздался мощный взрыв, и взрывной волной забросила в окоп бежавших слева немцев. Один получив ранение в живот дико заорал. Савчук короткой очередью прервал этот крик. Рядом разорвались еще несколько снарядов. Взрывы разбросали фашистов. На несколько секунд противник словно исчез, лишь раненые стонали и кричали.

– Отдышись, не гони коней, – крикнул Савчук. – Чо это мы тут, двое? Где же остальные? – Не успел он досказать, как над окопом пролетела чья-то фигура, за ней еще одна. Григорий выскочил и увидел, как сотни солдат единой лавиной бегут вперед.

– Ну вот и пехота догнала. Глянь, сзади два окопа и впереди четыре, это нас на танке в самую гущу закинуло? – вытирая пот, произнес Савчук.

– Давай вперед, старшина! Потом обсудим! – крикнул Гриша и слился с бегущими солдатами. Он подбежал к следующему окопу, но там все немцы уже стояли с поднятыми руками, он перепрыгнул через него и побежал дальше. Сбоку его обогнал танк, а за ним показалась, ревущая «Ура!», толпа бойцов. Гриша замер на мгновение, огляделся и побежал к последним окопам, где еще раздавались выстрелы. Рядом, сбоку, сзади бежали солдаты, и он почувствовал силу Красной армии, ее мощь. Каждый стрелял, и этот треск автоматов сливался в общий монотонный грохот. Где-то в стороне взрывались снаряды, отбрасывая солдат, но на их месте, словно из-под земли, вырастали новые.

Подбежав к последнему окопу, он еще несколько раз выстрелил. Немцы спрятались в глубь траншеи и, выворачивая руки, тянули их, пытаясь сдаться. Григорий остановился, посмотрел на них и со злостью заорал:

– Захватчики хреновы. Ну что, навоевались? Теперь ручки тянете, выжить пытаетесь, сволочи!

Ему так хотелось разрядить барабан в этих людей, но он сдержал себя. А в это время из ДОТа на небольшой высоте загрохотал крупнокалиберный пулемет. Несколько человек разорвало на глазах. Остальная волна солдат залегла. Григорий спрыгнул в окоп, оттолкнул ногой, сжавшегося немца и, прицелившись, стал стрелять по ДОТу. Откуда-то сзади раздался мощный выстрел. Он оглушил его и солдат. Но следом раздался еще один. Гриша присел, прижался к стенке окопа и закрыл ладонями уши. И в этом глухом состоянии он неожиданно услышал, как кто-то кричит ему:

– Сынок, отползи в сторону! Ты что ж под танком-то сел? Оглохнешь!

Гриша взял автомат и на четвереньках пополз в сторону, отталкивая рукой живых и мертвых немцев. Несколько минут состояние глухости не уходило, но затем свит пуль и грохот выстрелов вернулись. Звук нарастал с каждой секундой и солдат понимал, что возвращается в пекло. Григорий решил пробежать по окопу. Оглянулся, но, увидев немецкий пулемет, перекинул его на другую сторону траншеи и начал стрелять по ДОТу и отступающим немцам. Он вспомнил слова песни комбата и стал в такт коротким очередям кричать их:

– Ой-вы ка-мушки мо-и, ой-вы пти-цы в не-бе-сах, ой пе-со-чек у ре-ки да тво-и цве-ты в по-лях. Ой-ты круж-ка мо-ло-ка обжи-гаешь слов-но спирт…

Он видел, как падают фашисты, и старался добить каждого. Пулеметчик из ДОТа заметил его и выстрелил по Григорию длинной очередью. Брызги земли хлестко ударили по лицу, а большие ломти дерна, вывернутые пулями крупнокалиберного пулемета, разлетелись в стороны. Пули вырыли ямы в крае окопа и почти достали, но Григорий успел спрятаться. Рядом другой пулеметчик отвлек внимание ДОТа на себя. Гриша схватил автомат и уже почти выскочил из окопа, пытаясь приблизиться к врагу, но кто-то поймал его за ногу и сбросил обратно. Он со злостью выставил в незнакомца автомат, но, увидев комбата, замер.

– Ты куда это собрался? – спросил майор.

– Щас, я его! Поближе подойду! – со злостью ответил солдат, не понимая, откуда появился комбат.

– Не горячись – там и без тебя все сделают.

Через несколько секунд раздался мощный взрыв и из бойницы ДОТа вырвалось пламя.

– Ну вот и все. Пошли, – приказал Киселев. Они вылезли из окопа и направились к последней полосе укреплений. Кругом уже спокойно ходили наши солдаты и друг у друга спрашивали закурить.

– Товарищ майор, ща я сержанта табачком угощу? – произнес радист. Бой еще продолжал жить в нем, и он сам не понял, зачем спросил об этом комбата.

– Пошли! У них свой есть, – неожиданно ответил комбат.

– Как, а чо ж тогда спрашивают?

– Привычка такая. Свой в кармане, а после атаки все ходят и друг друга табачок просят. Дай закурить – значит, жив, а у тебя табачок есть, и кто-то отвечает – есть, значит, тоже жив. «Дай закурить» – это как «Привет» после боя. Странное состояние. Все ищут товарищей, но главное – себя.

– Это как?

– Если курить хочешь, значит живой. Понял?

– Да. Я тоже тогда закурю.

– Закури. Успокойся. Вишь, как мы его? Немца-то? Если бы у меня всегда столько бойцов было, – задумчиво произнес Киселев. – На одном дыхании: саданули – и вышибли фрица! – улыбнувшись, добавил он.

Григорий достал завернутый в газету табак, оторвал кусочек бумаги, отсыпал на нее и стал скручивать сигаретку.

– Табачок есть? – спросил проходящий мимо солдат.

– Конечно, – ответил Гриша. Солдат улыбнулся и пошел дальше, ничего не взяв. Он тоже, как остальные, решил попробовать. Сделав самокрутку, спросил у проходящего мимо пожилого солдата:

– Есть закурить?

– А то, – ответил боец.

– Эх! Здорово, – ответил Гриша, а боец, усмехнувшись, пошел дальше.

– Есть табачок? – вновь услышал Гриша.

– Конечно.

– Ну так, давай, – прохрипел кто-то. Григорий в растерянности обернулся и, увидев старшину, протянул ему газету с табаком.

– Я-то свой где-то посеял, – объяснил Савчук.

– А-а, – совсем запутавшись, ответил радист, и тут до него дошло, что Савчук жив и хочет курить. Он хотел броситься и обнять его, но лишь выдавил из себя: «Спасибо».

– Чего это ты?

– Ну, за того толстого. Задушил бы сволочь меня.

– А-а, ну ладно, – ответил Савчук, и отдал табак радисту. – А я все хочу спросить, чего это ты сегодня без рации?

– Теперь штаб полка единый, а мы у них в соединении. Там свои радисты.

– Понятно. В соединении, говоришь?

– Ну, не знаю. В составе их.

– Да, но только вел всех Киселев. И ты должен был быть с ним рядом, со своим говорящим ящиком. Он-то, конечно, тебе ничего не скажет, ты поступил, как положено, и воевал смело, но по-человечески твое место у него за спиной или сбоку. А вдруг чего скорректировать нужно?

– Да, но он сам сказал – не надо.

– Да мало ли чего он сказал? Ты должен был ответить, что останешься рядом. Он же в тебя верит! Специально нашел, проверил, жив или нет. Я ж видел, как он тебя за ногу не пустил. А остальные побежали. Хорошо, ребята у нас ушлые, со стороны обошли и забросали гранатами этого пулеметчика. А ежели б он стрелял? Крупнокалиберный – это тебе не игрушки. Зацепило, считай все, а если выжил – инвалид. Так что ты на будущее – имей в виду!

– Что? Тогда, нужно за рацией в деревню возвращаться?

– Не нужно. Я случайно одну захватил. Вон видишь, танк подбитый дымиться? Подойди к танкистам, скажи: я за рацией прислал. Они там ремонтируются, еще долго стоять будут, но ты иди сразу и потом к комбату. Порадуешь его.

– А Федора не видел?

– Видел. Он еще в поле лег.

Григорий промолчал, посмотрел на небо и спросил:

– Много наших погибло?

– Да считай все. Человек пятьдесят от пяти сотен осталось. Там вон, правее, глянь. Места нет, где покойник не лежит. По трупам бежали.

– Получается, мне повезло, – задумавшись, произнес Григорий.

– Ты, это, за рацией иди и не думай об этом. Рано тебе еще такие вещи обмозговывать.

– Значит, я еще войне нужен, – решительно произнес солдат.

– Все мы ей нужны и те, что погибли тоже, – ответил Савчук. Он хлопнул радиста по плечу, повернулся и ушел искать тех, кто остался.

Григорий побежал к подбитому танку.

– Эй, ребята! Савчук рацию оставлял?

– Да. Заберешь? – спросил командир танка.

– Конечно.

– А что ж сразу-то не взял? Забыл?

– Нет. У нас штабы объединили, там своих радистов навалом. А теперь нужно рядом с комбатом быть. Мы ж где-то остановимся перед следующим рубежом.

– Нет, радист. Вечером должны в город войти. Слышал, да? Второй рубеж на окраине.

– Знаю.

– Ну вот. Значит, штаб твой будет на ногах.

– Посмотрим. Если вечером в город войдем, то и штаб там уже сделаем. Да у нас и штаб-то – я да комбат.

– Это неважно, главное, что он есть.

– Ну все, ребята-танкисты, покедово, я побежал комбата искать. Вдруг связь понадобиться.

– Давай, удачи. Если что – в городе встретимся.

Григорий надел за спину рацию и быстрым шагом пошел к окопам. Увидев Савчука, спросил где Киселев, и тот показал ему на укрепленное мешками заграждение.

– Товарищ майор, разрешите обратиться? – спросил солдат.

– А, Гриша. Ну, как сам-то? Чего у тебя?

– Да вот, рация. Связь не нужна?

– Золотой ты мой – конечно, нужна. Давай, вызывай!

Григорий снял рацию, включил ее, настроил волну и стал по старому позывному вызывать штаб дивизии.

– Рядовой Михайлов – ваш позывной «Город семь», наш – «Поле», – услышал он радостный голос Титовой.

– Леночка привет! Соедини с комдивом.

– На связи, – ответила радистка.

– Товарищ майор, комдив!

– Палыч, я знаю, что я с 11-й, но у меня все люди кончились. Дай подкрепления.

– Хорошо. После обеда принимай две роты.

– Ну вот и ладненько! – ответил Киселев. Он отдал микрофон Григорию, улыбнулся и добавил:

– Живем!

– О, смотри, каша едет, – закричали рядом солдаты. Гриша обернулся и увидел три полуторки с прицепленными к ним полевыми кухнями. Они подъехали к первому окопу и остановились. Кашевары залезли на котлы и, открыв крышки, стали кормить тех, кто уцелел в этом бою.

Из кабины выскочил Егор. Увидев своих, он подбежал к старшине и слезно стал умолять:

– Ну дайте мне хоть одного фрица кончить! Дайте, братки, я в долгу не останусь.

– Да ты чо, сейчас нельзя, – ответил Савчук и посмотрел на комбата. Майор отвернулся и махнул рукой.

– Ну… значит, можно, – подытожил старшина. – Тока смотри, в сторонку отведи! Эй, ребята, помогите ему, – обратился он к двум бойцам из батальона.

– Братки, ну не могу. Война кончается, а я все с этой кашей вожусь, – заныл Егор.

– На, – Савчук сунул ему в руки автомат. – Иди вон в окоп.

– А кого? – спросил кашевар.

– Да вот видишь офецерюга – эсесовец. Скажем, что власовец, по-русски говорил – их приказано в плен не брать.

– Спасибо, старшина, – обрадовано ответил Егор. Его глаза загорелись, и он с ненавистью посмотрел на немца. Солдаты оттащили его в окоп и крикнули кашевару:

– Ну, иди сюда.

Он быстро спрыгнул и пробежал к ним, перезарядил автомат и, увидев глаза немца, замер.

– Вот дурак, в глаза не смотри! – крикнул комбат, но Егор остолбенел. Он увидел взгляд врага и не мог вот так лишить его жизни.

– Что, слабо? – спросил стоящий рядом солдат. – Иди тогда, кашу вари.

Егор молчал, на его пухлых розовых щеках и лбу появились здоровые капли пота.

– В глаза не смотри! – еще раз сурово крикнул комбат.

– Ну, давай, – стал подгонять его крепкий солдат.

– Не мешайте ему! – крикнул старшина.

Егор обернулся, посмотрел на Савчука и, не поворачивая головы, нажал на курок. Немца отбросило от ударов пуль. Он простонал и замер.

– Все, готов, – посмотрев на труп, произнес здоровый парень. Егор выронил автомат, сел в окопе и прижался руками к земле.