Текст книги "Батальон крови"

Автор книги: Виталий Лиходед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Ну ты, даешь! – произнес Киселев. – Возвращайся за новой, а эту сдашь в ремонт. Заодно Титову увидишь.

Григорий промолчал. Челюсть болела, и ему было не до смеха. Нужно было идти обратно в поселок и потом догонять свой батальон.

«Титова была тут ни при чем», – подумал он про себя, но обижаться на старшину и комбата он не стал.

– Ночью чтоб вернулся. Мне рация нужна. Возьми своих помощников, двух Федоров, – уходя крикнул Киселев.

– Есть, – ответил радист.

– Один остался, – объяснил старшина. Комбат остановился, посмотрел на Савчука и произнес:

– Ну, дай ему кого-нибудь. Пусть сразу три рации возьмет.

– Три не дадут. Две дадут. Одну для штаба, другую для разведки, но ты у меня в сарае возьми еще одну, тебе так на них не везет, запас, конечно, нужен. Вот ключ, – произнес Савчук и протянул Григорию ключи от своего сарая в поселке. – И ученого Парова забирай, у него носить лучше получается, чем воевать. Бежит мужик и в землю стреляет, а в окопе с немцем борьбу устроил, пока его ребята прикладом не оглушили. Забирай, пусть поможет. Скажи, я приказал.

Григорий позвал Парова и Федора. Бойцы подбежали, и он объяснил им, что надо вернуться в поселок за рациями. Они немного покрутили головами но, затем побежали за ним. Радист ушел вперед. Он шел по полю, не оборачиваясь, а навстречу, в другую сторону – к передовой – шли бойцы Красной армии, ехали машины и танки. Они смотрели на него и ни о чем не спрашивали. Лишь один веселый солдатик крикнул из машины:

– Что, браток, досталось?

– Немцам досталось, хребет им сломали, – со злостью ответил Григорий.

– Так их, сволочей! Так! В море гнать и топить! – крикнул в ответ солдатик. Машина уехала, а он еще что-то неразборчиво добавил встретившемуся незнакомому связисту.

– Григорий, – догнав, обратился Паров. – Ты успокойся. Раньше люди тоже воевали и тоже убивали, но после них приходили другие. Они ценили жизнь и знали, как дорога она.

– Ты это о чем?

– Да о том, что жить нужно всегда. Вот ты сейчас кипишь, злишься, а все равно ничего изменить не можешь. Лучше живи отмеренные минуты в. счастье. Есть возможность, наслаждайся тем, что есть вокруг тебя: лес, поле, снег, и возможность вспомнить Новый год, дом, девушку.

– Откуда ты знаешь?

– Что я знаю?

– Ну что на Новый год было? Про девушку?

– Ничего я не знаю. Праздник был хороший, как до войны, радуйся тому, что ты можешь это вспомнить. Был бы убит, ни о чем бы не думал.

– А-а, ты вон о чем. Да, воспоминания штука хорошая. Особенно если есть что вспомнить.

– Это точно. Так что не грусти: закончился бой, остались живы – и слава Богу!

– Федор, а ты как друга потерял? – спросил Григорий солдата.

– Полез он в окоп, а там три немца. Он одного застрелил, а второй его, он и крикнуть не успел.

– Вот и Рыков. Тоже крикнуть не успел, прямо в сердце пули попали. А я даже выстрелов в этой суматохе и шуме не услышал. Как старшина говорит, раз – и все.

– Это ваш разведчик? – спросил Паров.

– Да, наш разведчик. Хороший честный парень, боксер. Он немцев побил от души, а этого пацана-фашиста не заметил, видать, он притворился, что мертвый. Зато я его заметил и пристрелил, да так, что теперь челюсть болит и самому противно.

– Если противно, оттого что убил, значит, Бог в твоей душе живет, – объяснил Паров.

– Ты же ученый, учитель, а тут о Боге заговорил? Почему? – спросил его Гриша.

– Вот потому и заговорил, что ученый. Ты думаешь, откуда вера в человека берется. Все от Бога. Сотни лет наши деды и прадеды в него верили, а тут взяли и запретили – нет, эту силу из души никакими клещами не вырвешь. Она в крови, в молоке матери, во всем, что нас окружает.

– И даже здесь, в этой войне? – спросил Григорий.

– И даже здесь. Без веры человек никуда, – ответил учитель.

– Я тоже верю. Но верю в силу человека, в его честность, в правду. Они тоже могут быть верой, и она, если это честно делать, – спасает.

– Во всем этом и есть Бог, простоты не называешь его имя, но говоришь его словами. Это обыкновенные заповеди. Их должен каждый соблюдать: быть честным и искренне верить. Хочешь, я тебе Библию дам прочитать. Сейчас всем солдатам разрешили ее. Сам Сталин согласился, что вера русского народа – это непобедимая сила.

– Сила? – удивился Григорий. Сила в мужестве, честности и единстве. Так нас в учебке учили на политзанятиях, и я почему-то с нашими учителями-фронтовиками согласен.

– А ты попробуй, посмотри на все со стороны, – предложил Паров.

– А что мне смотреть со стороны? Я и так все вижу. Вот сегодня в глаза смерти заглянул.

– Это как? – спросил Федор. Он шел рядом, внимательно слушал разговор и никак не решался о чем-то спросить.

– Вот так. Рыков мне улыбнулся, головой кивнул, за то что я двух фрицев, что на него со спины напасть хотели, убил, а потом взгляд его стал холодным и неживым. Только что глаза улыбались, а тут раз и умерли – стеклянными стали. Тут, кто хочешь, одуреет, а старшина мне за это в челюсть, чтобы я не дурил.

– Ну а ты этого, что в Рыкова стрелял, убил?

– Конечно, убил, всю башку снес.

– Эй, ребята, смотри, машина в нашу сторону возвращается, – крикнул Паров.

– Федор, давай тормози ее.

Машина остановилась.

– До поселка добросишь? – спросил Григорий.

– Да тут идти-то осталось пару километров, – ответил молодой лейтенант.

– А что, подбросить трудно? – еще раз поинтересовался Гриша.

– Рядовой, как вы с офицером разговариваете? – разошелся лейтенант.

– Ты, мил человек, не горячись, – вступился дед-водитель. – Глянь, у него вся рация пулями побита. Ребята после боя, они как вы по тылам не шатаются.

– Ну ладно, прыгайте. А в поселке куда? – спросил лейтенант.

– К дому связисток, за новой рацией.

– А потом опять на передовую?

– Да.

– А челюсть что синяя?

– Так рукопашная ж была, – ответил Григорий.

– Да, ну давай я вас и туда и обратно до взятых немецких позиций. Хотите? Пока я добрый и время есть.

– Конечно, хотим. Выручите здорово, а то немного устали, а нам еще батальон догонять.

– Прыгайте, поехали, – крикнул им лейтенант.

– Эх, – вздохнул дед. – Совсем мальчишки, а уже в рукопашной были и выжили же. Значит, добьем немца, никуда он не денется, раз такие мальчишки воевать умеют.

Машина быстро доехала до поселка и остановилась у дома радисток.

– Оля, – окликнул Григорий знакомую радистку. – Позови Титову.

– Да, сейчас, – ответила девушка. Через секунду Титова выскочила из дома.

– Товарищ лейтенант, опять рацию прострелили.

– Ну что ж, бывает.

– Да, бывает и очень часто. Комбат попросил три взять. Сколько дадите?

– Сколько нужно. Оля, принеси рации, – обратилась Титова к девушке.

– Да, вон сейчас Федор поможет.

Солдат ловко спрыгнул на землю и, сбегав в дом, вынес сначала две, а затем еще одну рации.

– Мою в ремонт возьмете? – спросил Григорий.

– Оставляй, – ответила Титова. Григорий подал из кузова рацию, Федор отнес ее в дом и, вернувшись, шустро залез в кузов. Паров постучал по кабине ладошкой и крикнул:

– Давай, батя, погнали обратно! Григорий посмотрел на Титову, и увидел, как у девушки по щеке скатилась слеза. Но на мгновение слезинка застыла на щеке и напомнила ему родинку Тани. Чья-то невидимая рука схватила сердце солдата и сжала его изо всех сил. Григорий вздохнул, вытерпел боль и, опустив голову, подумал:

– Хорошая она девушка. Верю, ей еще повезет. Вон ребят сколько хороших вокруг. А верить в приметы нельзя, хотя все говорят, надо.

Машина съехала с дороги в поле.

– Стой, – закричал Григорий. – Не пойму, Березкина, что ли. Юль – ты?

– Да я, я. Кто же еще. Видишь, солдата нашла, живой еще.

Бойцы спрыгнули с машины, и Гриша обратился к лейтенанту:

– До батальона сами дойдем. Вы раненого в госпиталь отвезите, а то она на себе его так и будет тащить, никому помогать не разрешит – упрямая, я ее знаю. А на машине вы быстро туда доедете. Человека спасете.

– Давай, грузи, – согласился офицер.

Солдаты отстегнули задний борт, положили раненого, подсадили Юльку Березкину, забрали рации и еще минуту смотрели в след уезжающей машине.

– Ладно, пошли. Каждый по рации берет. Комбат сказал, чтобы мы ночью прибыли. Идти далеко, а уже темнеть начинает.

Солдаты прошли позиции, ДОТы и подошли к домам. Григорий вспомнил, как у этих домов гуляли немцы. Совсем недавно, в разведке он видел их, и слышал, как они смеются. Теперь эта земля молчала. Дома были разрушены, люди покинули их: кто-то ушел, остальные погибли.

«Эти немцы были врагами, но они оставались людьми и тоже хотели жить в счастье. Почему же мы убиваем друг друга? Неужели целый народ должен страдать из-за одного Гитлера?» – думал Григорий. Паров и Федор шли молча. Но неожиданно Федор спросил:

– Гриш, а ты помнишь свой первый бой?

– Конечно. Мы высоту брали.

– Ну и как?

– Взяли. «Катюши» помогли.

– «Катюши»? Ни разу не видел.

– А что ты, вообще, на фронте видел?

– Ничего. Вот первый раз сегодня был. Добежал до окопа, спрыгнул, а там одни трупы. Пока опомнился, все и кончилось.

– Молодец, если в первом бою сам добежал.

– Нет. Ротный Ваня пинка дал и наорал. Я его испугался. Он сказал, что расстреляет как труса и дезертира.

– Не боись. Все через это проходят. Мне тоже в первом бою старшина в ухо засветил.

– Любит тебя старшина. Часто оплеухами награждает, – произнес Паров.

– Он воевать умеет и знает, когда и как поступить. От самого Сталинграда сюда пришел. Таких, как он, очень мало, но они есть и помогают выжить.

– Я вот не боялся умереть и просто бежал, – ответил учитель.

– Бежал, – возмутился Гриша. – Я слышал, что о тебе старшина сказал. Так, в землю для вида стрелял. Так только предатели поступают.

– Послушайте, молодой человек! Я не позволю так меня оскорблять. Я пришел Родину защищать – и я не предатель.

– Да! – со злостью произнес Григорий. – А ты понимаешь, что значит твой автомат. Если бы ты стрелял во врага и твоя пуля убила бы хоть одного фрица, этот немец не смог бы убить наших – не успел бы, потому что ты бы его убил. А он, наверно, стрелял из окопа и убивал тех, кто с тобой табачком делился.

– А я-то причем? – дрожащим голосом спросил Паров. Он немного опешил от такого грубого и резкого обвинения.

– Как причем? Ты что, не понял? Если бы каждый в землю стрелял, нас бы всех, как зайцев, в поле положили, но кто-то стрелял во врага и не давал ему убить тебя. И этот кто-то, к примеру, погиб. А ты мог сохранить ему жизнь, если бы выстрелил не в землю, а во врага.

– Гринь, дай я ему морду набью, умнику этому, – возмутившись, попросил Федор. Он бы сделал это, и Григорий увидел, как горят ненавистью его глаза. Но Гриша поступил иначе.

– Ты первый раз в бой пошел? – спросил он Парова.

– Да, – ответил ссутулившийся мужчина.

– Ну, если первый бой, то не считается. Первый бой всем прощается, это закон войны, его нарушать нельзя. Понял? – спросил он у Федора.

Тот промолчал.

– В первом бою главное выжить, не подставиться по глупости под шальную пулю, а то, что убивать не смог, – ничего, научишься. Я не знаю, что там говорит твоя вера, но если рядом будут убивать друга, что ты сделаешь? – спросил он Парова.

– Не знаю, – ответил учитель.

– Если не знаешь, уйди в дальний окоп и застрелись. А если хочешь остаться среди солдат, должен намотать на свой ус: нужно убивать немцев, чтобы они не убили тебя – прикрывать каждого кто рядом с тобой, так как они прикрывают тебя. Понял?

– Да, – буркнув в нос, ответил Паров.

– И запомни: на войне свои законы. Родина тебя одела, накормила, чтобы ты стрелял. Сейчас знаешь, сколько народу в тылу голодает? И если ты ничего не сделал в ее защиту, грош тебе цена. И даже на том свете тебя как воина не примут, а вот они, те, что там, на поле остались, заслужили рай, если он действительно существует.

– Да, сволочь он! Я тоже в первый раз, но я точно одного толстого уложил – видел сам. А он, скотина, начал слова говорить: немцы люди, они тоже жить хотят, один Гитлер во всем виноват. А в Белоруссии Гитлер не видел и не знал, как они над людьми издевались. Сгонят всех – и детей и стариков – в сарай и сожгут его, а сами в этот же вечер гуляют, музыку слушают. Если бы такие скоты, как ты, все были, хрен бы мы их прогнали. Я хоть и пацаном был, но на всю жизнь запомнил, что это за люди. И офицеры, и солдаты, все – сволочи, гады. Они же нас за людей не считают, мы для них коровы, овцы, но не люди. Они могут идти за цветами в луг и по пути так это от нечего делать застрелить тетку, у которой пятеро детей голодных, и им плевать, что с ними будет. Они цветочки нарвут и пистолетиком побалуются. Так кого ты пожалел? Фашистов? – выкрикнул Федор и, сняв рацию, подбежал и ударил Парова ногой в живот. Мужчина упал на колени, согнулся и Федор хотел добавить, но Григорий поймал его за руку и оттолкнул в сторону. Мальчишка вскочил и со злостью кинулся на Гришу, но интернатовское воспитание гораздо сильнее деревенского. Григорий один раз, хлестко врезал ему в челюсть и произнес:

– Остынь! Хочешь воевать и немца бить?

– Да, – вытирая кровь и сопли, ответил Федор.

– Тогда держи себя. С немцами дерись, а своих не трогай. Первый бой самый трудный – он не считается, а во втором, я тебе обещаю как разведчик, лично пристрелю его, если он опять вздумает на дурачка проскочить.

Федор встал и произнес:

– Ты, Гриша, извини, что я на тебя попер. Хотел ему.

– Я тоже ошалел сегодня и тоже в челюсть получил, но это было во время боя. И то мне старшина замечание сделал: «Нельзя в зверя превращаться – убил, иди дальше, помогай другим». Понял?

– Да, – ответил радист Федор.

– А ты, понял? – спросил Гриша Парова.

– Понял. Вы меня, ребята, извините. Да, здесь война и гибнут люди. Здесь совсем другие заповеди жизни: или ты – или тебя. Все, я обещаю, что заплачу этим людям за смерть близких, у меня ведь тоже вся семья погибла. Считал, что Богу это было угодно, но, послушав тебя, за какие-то полчаса, понял, что Бог здесь ни при чем. Во всем фашисты виноваты. А сегодняшний прокол во время атаки я отвоюю. Знаю, мне самое опасное задание не доверят, но если вдруг так случиться, ты Григорий подскажи. Я умру, согласен, и если моя смерть сохранит хоть одну жизнь, я сделаю это без сомнения.

– Ну, вот. Это уже слова бойца Красной армии, а то мямлишь тут. А ты что? С тобой как? – спросил он Федора.

Мальчишка, только что готовый порвать мужика сидел на снегу, и, спрятав за локтем лицо, распустив длинные, до самого снега слюни, ревел.

– А вдруг меня убьют, и я не успею за мамку отомстить? – заикаясь, произнес он.

– Встать, солдат! Ты забыл, что я старший радист в батальоне! Выполнять приказ!

Федор поднялся, взял рацию и, вытирая слезы, пошел вперед. Григорий отвернулся, чтобы Паров не заметил, как у него сама по себе навернулась слеза. Слова мальчишки зацепили за душу, и он не смог сдержатся.

– Жалко! Всех жалко, и я тоже – гад! Увидел вчера мирных немцев, и пожалел фашистов. Какие они люди? Были бы нормальными, вышли бы из окопов и сдались. Спросили бы, если сами не знают, за что мы убиваем друг друга. Я бы им ответил, что их всех обманули: высшая раса, непобедимая армия! Идите домой, но прежде посмотрите, что вы наделали! Но нет, они надеются, как мы в сорок первом, отбросить нашу армию и начать свое наступление. На что они надеются? У них же нет Урала, Сибири, Дальнего Востока. Вон уже пацаны воюют, а все верят в свою победу. А может, так и надо. Настоящий солдат до конца должен верить в победу. Это настоящие солдаты, а они кто? Обезумевшие люди! Пытаются спасти себя. Наверняка ведь понимают, что война проиграна. На что надеются, непонятно? Боятся! Гитлера, Сталина, русских, всего мира – что их, как собак, перевешают. А может быть, так и надо? Это ж не первая война с немцами? Сколько раз мы их били, неужели до сих пор не поняли, что не победить им нас? Лучший выход – просто всех их уничтожить, но тогда мы сами станем фашистами, а это невозможно.

Бойцы шли молча. У развилки дорог они встретили солдат из соседнего полка. Те Показали, куда пошел батальон Киселева.

– Да тут не перепутаешь, иди вперед и все, – произнес Григорий.

– А сколько еще идти? – успокоившись, спросил Федор.

– Не знаю, увидим, – ответил Гриша.

Дорога продолжала петлять. Наступила ночь.

Солдаты шли по незнакомой местности, ориентируясь по следам солдат, танков и машин. Вскоре они увидели костры. Часовые стрелкового полка встретили их и отвели в штаб. Пожилой полковник связался с Киселевым и тот прислал за отставшими бойцами замполита Суворова.

Через два часа, на рассвете Григорий встретился с комбатом и старшиной.

– Ну что, прогулялись? – спросил он.

– Так точно! – ответил Михайлов.

– Рации взяли?

– Да. Титова три дала. У старшины со склада я ничего не брал, – Григорий отдал ключи Савчуку, и после этого комбат попросил связаться со штабом.

Гриша включил рацию, настроил волну и сообщил об этом комбату. Майор доложил в штаб, что позиции батальона в двух километрах от первого рубежа города. Рассказал об усиленной обороне, ДОТах, фортах и нескольких рядах траншей. Получил приказ разместить батальон в ближайшей деревушке и ждать.

Бойцы батальона ждали команду Киселева. Никто не готовился к обороне и не окапывался. Они сидели у костров и курили. Комбат собрал ротных, показал на карте ближайшую деревню и приказал вести батальон туда.

Утром остатки батальона вошли в деревню. Солдаты увидели несколько домиков. Они стояли в ряд, а за ними начинались хозяйственные постройки: сараи и конюшни.

Бойцы не стали трогать местное население и расположились в холодных сараях. Каждый натаскал себе сена и сделал лежанку. Около сараев для тех, кто хотел согреться, жгли большие костры. Киселев устроился на сеновале с солдатами, приказал замполиту выставить караулы, а остальным отдыхать. Он понимал, что после боя и перехода люди устали. Старшина договорился с машиной – и к утру пригнали полевую кухню.

Веселый кашевар Егор встречал и расспрашивал каждого. Но вскоре его настроение изменилось. Он увидел, сколько человек осталось, и уже не спрашивал где тот или другой боец. Живые сами приходили за едой. Увидев Григория, Егор улыбнулся и, спрыгнув с подножки котла, попросил его отойти в сторону. Один из солдат, залез на котел, взял черпак в руки и продолжил раздавать горячую кашу.

Гриша рассказал Егору, что бой был тяжелый. Погибло много ребят, но приказ они выполнили – прорвали обводной рубеж. Кашевар хотел услышать что-то еще, но не стал упрашивать солдата. Он видел, как измотан Гриша. Радист поел и отправился в сарай к комбату. Увидев, что он спит, будить не стал. Проверил рацию и связался со штабом. Дежурная радистка ответила.

– Доложи, что в указанную деревню прибыли! – крикнул Киселев, не открывая глаз.

Григорий выполнил поручение, отключил рацию, нашел в углу удобное место и лег спать.

«Нет, зря я шинельку сдал. Сейчас бы укрылся», – с сожаление подумал он.

Около сарая Савчук раздавал водку. Он привез две канистры, но солдатам не хотелось пить, многие даже не пошли получать ее. Всем хотелось отдохнуть и прийти в себя после трудного дня.

Два дня бойцы отсыпались и отдыхали, к вечеру третьего дня комбат вызвал к себе Григория. К этому времени он перебрался в один из домов, потеснив немцев. Старый сутулый хозяин ушел жить к соседям. Долго ворчал, сверкал глазами и выказывал свое недовольство, пока один из солдат не припугнул его. Спросил, кто из его родственников воюет за Гитлера. Дед отмахнулся рукой, сделал вид, что не понял, но после этого из дома соседей не выходил.

Григорий приходил в этот домик всего один раз, когда относил рации. Он спал и проводил свободное время с остальными в сарае. Старшина привез печки, и на мягком сеновале стало не так холодно, к тому же Гриша сменил ватник на шинель: он накрывался ей, согревался во время сна.

В штабе комбат собрал тех, кто остался жив из группы разведки. Воувка, Рыков и Сашка погибли. Остались лишь Колек, снайпер Яшка и радист Григорий.

– Нужно идти в разведку, – собрав ребят, произнес комбат. – Пощупать местность, определить минные поля. В общем, все как всегда. Единственный вопрос к вам: кого возьмете с собой?

Разведчики долго совещались, кого им выбрать. Батальон сильно поредел, из опытных бойцов остались лишь те, кто не особо умел бегать и снимать мины. Оставалась молодежь. Григорий подумал о Федоре, но, вспомнив его истерику, понял, что в трудный, напряженный момент он может сорваться. А вот учитель Паров был как раз. Он хотел показать себя, обещал, что сможет доказать и исправить свою ошибку. Григорий рассказал об этом.

– Паров? – удивился комбат. – В последнем бою, он себя не очень показал.

– Товарищ майор, этот бой был для него первым. Вы сами когда-то говорили, что первый бой не считается.

– Я этого не говорил. Это старшина так считает, но я с ним согласен. И что, твой учитель сможет?

– Знает немецкий, не дохлый, силы в нем есть, и мозги вроде на место встали. Он обещал мне, что докажет то, что он солдат и пришел сюда защищать Родину.

– Ишь, какой умный. А мы, по-твоему, здесь что делаем?

– Мы тоже защищаем, но он желает отличиться, готов на самое трудное и смертельное задание. Он меня попросил подсказать ему. Этот человек готов умереть, чтобы спасти чью-то жизнь. Но я не настаиваю. Если есть другие люди можно взять их.

– Народу много, но что это за люди я не знаю, – задумавшись, произнес комбат. – Разведка дело такое – иногда и промолчать надо, чтобы товарищи не пострадали. Ты думаешь, этот учитель лишнего не скажет.

– Нет. Я его научу, расскажу, чтобы зря не болтал. Да он несильно-то и разговорчивый. Может о Боге, конечно, поговорить, но не думаю, что это кому-то в глаза бросится.

– О Боге, говоришь. Ну ладно, найди его, – попросил Киселев.

Григорий выскочил из штаба и побежал в сарай. Он открыл дверь и крикнул в темноту:

– Рядовой Паров, в штаб, комбат вызывает!

В темноте зашуршала солома, и к дверям подошел сонный учитель.

– Пошли со мной.

– Куда?

– В штаб.

Гриша закрыл дверь, остановил за руку Парова и предупредил:

– Я помню, о чем ты меня просил. Ты-то не передумал?

– Нет.

– Ну, раз готов пожертвовать собой, послужи общему делу.

– Что я должен сделать?

– Пошли, в штабе узнаешь.

Гриша вошел в дом и позвал за собой учителя.

– Ну что вижу крепкий мужик, – осматривая солдата, произнес Киселев. – Спортом занимался?

– Да.

– Каким? – с интересом, спросил комбат.

– Борьбой.

– Борец! Надо же? И что, как результаты?

– Отлично!

– Это как? Чемпион?

– Выигрывал, отрицать не стану. Но и хвастаться не хочу.

– Ну ладно. До войны в школе работал?

– Да, но не в простой. Интернат, для инвалидов.

– И что ж ты там преподавал?

– Физкультуру.

– А немецкий откуда знаешь?

– Я учился в институте, но не закончил. Выгнали из-за религиозных убеждений.

– Ясно. Ну что, в разведку пойдешь? – сурово спросил комбат.

– Так точно! Пойду!

– Знаешь, как себя там нужно вести?

– Нет, но догадываюсь.

– О чем же ты догадываешься? – улыбнувшись, спросил Киселев.

– Обо всем, что вижу – молчу, командир сам доложит. А если что, первым умру. Я готов.

– Ну, вроде наш человек. А что ж в атаке так плохо себя вел?

– Заблуждался. Но Григорий мне объяснил, где я.

– И что? Понял?

– Так точно. Это война. Здесь все по-другому! Люди гибнут и законы жизни другие.

– Ну ладно, не будем об этом. Я понял, что ты можешь и о войне, и о смерти, и о Боге. Пойдешь в разведку – слушай, что ребята говорят, и зря никого не отвлекай. И смотри – не подставляйся и не высовывайся. Понял?

– Так точно.

Ну и хорошо. Командиром группы назначаю Николая. Пойдете завтра вечером и присмотритесь, может, пятого найдете. Понаблюдайте за людьми, а я еще с ротными поговорю. А сейчас все, идите отдыхать: отсыпайтесь, хорошо поешьте, завтра в двенадцать сбор в штабе. Гриш, а ты мне этого Федора на рацию пришли.

– Есть, – ответил Михайлов. – Сейчас его прислать?

– Нет, пусть завтра, с утра приходит.

У Григория появилось чувство ревности. Как это, кто-то вместо него будет выходить на связь. Он вспомнил деда-наставника и сам себе сказал:

– Нет! Я теперь разведчик и мое место не здесь, насиделся в штабе. Пусть он, молодой парень, теперь докладывает, а я в разведке погуляю. Я должен быть там, впереди!

Григорий выходил из штаба последним. Он задержался и спросил комбата:

– Товарищ капитан, а те двое разведчиков, что после госпиталя, где?

– Они еще раньше в свою часть перевелись. Ты тогда, перед Новым годом, в разведке был. Не прижились они в батальоне. У них в полку, видать, особое отношение к разведчикам было, а у нас, сам знаешь, все по-простому: что офицер, что солдат, что разведчик – все равны.

– Это точно. Ну, в общем-то, если бы я из госпиталя возвращался, тоже попросился бы обратно к вам.

– Ну и нечего их судить. Все мы тут одним делом заняты. И каждый рискует, что на передовой, что в тылу. Еще неизвестно, где труднее.

– Ладно, я пошел, – произнес Григорий, но комбат уже в дверях спросил:

– Как Федор-то, нормальный?

– Да, но дерганый. Отомстить рвется. Всю семью у него немцы сожгли, – ответил солдат. Он попрощался и вышел из штаба. На улице его ждал Паров.

– Спасибо, Григорий. Я не подведу, постараюсь, – произнес учитель.

– Надеюсь, а то меня подведешь.

– Нет, не волнуйся. Но ты, если что, подскажи мне.

– Конечно, какой разговор.

Они пошли в сарай. Вскипятили чайник, попили сладкого чая и легли спать. Паров расположился рядом с Григорием. В батальоне радист оказался единственным человеком, кто после неудачного для него боя поверил, что учитель тоже солдат. Но уснуть Парову не дал старшина. Он поднял его и повел налаживать контакты с местным населением. Савчук хотел поднять настроение батальона. После Нового года никак не получалось восстановить боевой дух. Все мечтали о мирной жизни и не рвались в схватку. Из тех, кто пытался спрятаться от пуль, многие погибли. Люди начинали метаться, искали удобное и безопасное место, но находили смерть. А из тех, кто шел и честно смотрел в лицо смерти, многие выжили. Конечно, смелые люди тоже погибли. Белорус-разведчик Воувка, Санек, Рыков и многие другие бойцы. Они первыми спрыгнули в окоп и там нашли свою смерть. Григорий снова вспомнил немца без головы. Стало немного не по себе, даже затошнило.

– Как я ему так голову отстрелил? – удивился солдат. – Наверное, все пули попали в шею.

На смену воспоминанию пришло видение лица войны. Солдат не мог крепко уснуть и ворочался в какой-то дреме. В этом состоянии видение становилось все отчетливей. Он видел это огромное лицо: глаза – бойницы ДОТов, траншея, словно рот, а холм-высота – подбородок. Все это сливалось в одно общее обгонное лицо, и Григорий, увидев его в своем сознании, почувствовал, как где-то внутри рождается страх. Ему хотелось упасть перед этим существом на колени, вымолить для себя жизнь. Но он вспомнил, как по-детски ревел Федор. Ему стало стыдно за себя. Однако видение лица не ушло, оно поднялось в небо и встало над ним. Этот окоп, похожий на зловещий, рваный рот, стал смеяться, и Гриша отчетливо увидел эту гримасу войны.

– Что? Какую гадость ты мне приготовила? Хочешь сделать меня калекой, или убить в самый последний момент? – кричал он во сне. Этот крик уносился в небо и отдавался эхом.

– Гриш, ты что? – толкнул его учитель. Он вернулся отдыхать. Когда старшина узнал, что он идет в разведку, то отпустил его. Григорий открыл глаза и, увидев солдата, подскочил на своей соломенной лежанке.

– Давай на улицу! – предложил Паров. – Печка задымила весь сарай. Тут дышать нечем, можно задохнуться. Наверное, дрова сырые кто-то сунул, или коры промокшей бросили.

Григорий встал и, качаясь, выскочил на улицу. Свежий морозный воздух ворвался в грудь. От этого еще сильнее закружилась голова. Гриша сел на бревно, что лежало у сарая и отдышавшись, спросил:

– Паров, у тебя табачок есть?

– Да ты что? Спал там в этом дыму, чуть не задохнулся, а тут еще курить подавай. Совсем себя не жалеешь.

– Ага, давай, – улыбаясь, ответил Гриша. – Какой же табачок дым, это наоборот хороший воздух.

– Ты подожди немного, отдышись, а то в таком состоянии в разведке нелегко будет.

– Ну ладно, не надо. Сейчас пойду, отосплюсь.

– Вместе пойдем, я тоже устал. Нервы они тоже, знаешь, сколько сил отбирают.

– А что ж ты так занервничал?

– Да стыдно стало перед ребятами, а потом страшно, когда они вспоминать бой начали.

– Чего ты испугался?

– А вдруг они меня в спину – за то, что я не смог людей убивать?

– Забудь. Теперь все будет по-другому

– Да. А старшина к комбату пошел, сказал, что нечего мне в разведке делать, и добавил: «Из-за таких уродов, нормальные пацаны гибнут».

– А ты ему что?

– Ничего.

– Ну и не бойся. Он наверно просто не знал, что у тебя первый бой был. Ты ж по возрасту давно должен был повоевать.

– Бронь у меня была, не отпускали. Но я все равно добился.

– Ну вот, это тоже многого стоит. Некоторые сами эту бронь через знакомых достают, чтобы на фронт не забрали, а ты, значит, человек нормальный, раз не воспользовался этим. Не переживай. Штаб рядом. Раз Киселев не вызвал, значит, не изменил своего решения.

– Хорошо. Но всем-то не объяснишь?

– И не надо. Воюй, как следует. Глуши немца так, чтобы все это увидели, и тогда никто не напомнит тебе о твоем первом бое.

– Тебе, Григорий, в политическое училище нужно после войны идти.

– Почему ты так решил?

– Ты, хоть и молодой, но эту жизнь правильно видишь и понимаешь.

– Да, и комбат о том же.

– Ну и иди.

– Нет, я до конца войны отсюда не уйду. Как ни рассуждай, а получается – сбежал. А я убегать не хочу. Будь что будет. Да и девушка у меня здесь недалеко. Как же я ее брошу? Тут знаешь, сколько охотников в погонах командирских. Всем девчонок молодых подавай. Конечно, нормальных больше, но и негодяи встречаются.

– Согласен. Плохие люди везде есть.

– Да, проветрим сарай, протопим и спать ляжем. В разведке всякое бывает. Прошлый раз почти сутки в грязи лежали, и полдня бегали.

Солдаты вернулись в сарай и распахнули ворота. Подождали, пока дым уйдет, почистили печь и, набрав у запасливых немцев сухих дров, протопили печку. Почувствовав тепло, легли спать. Григорий укутался в шинель. Стараясь прогнать страшные мысли, быстро уснул.

На следующее утро разведчики собрались все в том же сарае. Яшка долго рассказывал о данных разведки и о местности. Единственным спасением были деревья, растущие вдоль дороги. Но и они были редкими.

– Не исключено, что все посадки заминированы. Пойдем осторожно, как всегда, по-кошачьему. Все с ним согласились. В обед хорошо поели и вечером пришли в штаб. Киселев ничего нового не сказал: нужно было разглядеть на месте удобную для удара позицию.

В начале первого ночи разведчики ушли. Первый километр шли спокойно, но когда увидели оборонительные укрепления, спустились в посадку. Как и предполагалось, посадку и лежащее за ней поле немцы заминировали. Пришлось пробираться медленно. Яшка и Колек шли впереди, проверяя землю примотанными к палкам спицами. Они, как и раньше ветками, метили опасные места. Подобравшись совсем близко, разведчики залегли под кустом и стали осматривать местность. Как назло, ни холмов, ни хоть какой-то рощи не было.