Текст книги "Павлик Морозов [1976]"

Автор книги: Виталий Губарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

ГЛАВА V
ПЕТЬКА САКОВ

Ночью прошел дождь, но к утру небо очистилось от туч, и снова над тайгой засияло солнце. Повторенное бесчисленное количество раз, оно сверкало на каждой травинке, на каждом листке.

Дул теплый южный ветер. Деревья мягко шелестели, осыпая тугие тяжелые капли.

Растрепавшиеся светлые косички Моти были влажными от этих капель. Она шагала по высокой траве, приподнимая подол своего серенького платья, и мокрая трава приятно холодила ее загорелые коленки.

На небольшой полянке девочка присела на старый поваленный ствол дерева. Вокруг под ветром шелестела трава, со всех сторон наплывал веселый гул омытого дождем леса.

Мурлыкая песенку и улыбаясь, Мотя осмотрелась вокруг. Рядом с ней на длинный зеленый стебелек опустился большой бархатный шмель, и стебелек равномерно закачался под его тяжестью. Словно балансируя, шмель смешно перебирал мохнатыми ножками, подрагивал стеклянными крылышками.

Девочка засмеялась и протянула к нему руку. Испуганный этим движением, шмель взметнулся кверху и, кругами набирая высоту, исчез между деревьями.

Потеряв из виду шмеля, Мотя вздохнула, потянулась и, подложив под голову руку, легла на стволе. Лесной гул убаюкивал ее, и она закрыла глаза.

– Вот как ее в разведку посылать! – услышала она вдруг недовольный голос.

Мотя вскочила, одергивая платье. Перед ней стоял Павел с группой ребят.

– А что?.. Я ничего… – смущенно заговорила она.

– Ну да, ничего, – усмехнулся Павел, лукаво поглядывая на товарищей. – Ничего, только по всему лесу храп раздается!

Мотя обиженно надула пухлые и яркие, как клюква, губы.

– А я и не спала совсем. На самую чуточку глаза только закрыла…

– Ладно уж, – примирительно сказал Яков. – Давайте, это самое, на этот раз простим ее. Уж больно хорошо она научилась дорожные знаки ставить! Ведь от самой деревни по ее дорожным знакам шли и не сбились.

– Так и быть, простим, – продолжая улыбаться согласился Павел. – Ты, Мотя, так и знай: за дорожные знаки прощаем тебе нарушение дисциплины!

Он отошел в сторонку, оглядел собравшихся и скомандовал:

– Отряд, становись!

Пионеры выстроились на полянке. Когда провели перекличку, оказалось, что на сборе присутствует десять человек. Недоставало одной пионерки – Клавы Ступак.

– Ну, ясно! Девчонки, это самое, всегда подводят, – проворчал Яков.

Мотя погрозила ему пальцем:

– Ну, ну, ты потише насчет девчонок!

– Отставить разговоры! – строго прикрикнул Павел.

Он помолчал, окидывая взглядом строй, и торжественно произнес:

– Очередной сбор герасимовского отряда юных пионеров объявляю открытым! К борьбе за рабочее дело будьте готовы!

И собравшиеся не очень дружно, но горячо и громко ответили:

– Всегда готовы!

– Знаменосец, поднять флаг!

Яков торопливо вынул из-за пазухи красный флажок. Зажимая коленками выструганный из березки длинный посох, он укрепил флажок на его конце. Затем Яков вышел из строя и воткнул древко в мягкую после дождя землю. Маленький красный флажок затрепетал на ветру.

– Вольно! – скомандовал Павел. – Можно разойтись. Садись, ребята, где посуше.

Он вынул из-за пояса книгу, аккуратно завернутую в газету.

– Чья очередь читать?

– Мотина.

– Читай, Мотя!

Девочка открыла книгу.

И вот нет больше тайги. Все словно перенеслись в другой мир. У Павла горячо стучит сердце. Человека, о котором пишет Горький, тоже звали Павлом. Какой это замечательный человек! Как отважно он боролся за свободу, за счастье народа!

Тихо и ровно звучит голос Моти:

– «Заревел гудок, поглотив своим черным звуком людской говор. Толпа дрогнула, сидевшие встали, на минуту все замерло, насторожилось, и много лиц побледнело.

– Товарищи! – раздался голос Павла, звучный и крепкий. Сухой горячий туман ожег глаза матери, и она одним движением вдруг окрепшего тела встала сзади сына. Все обернулись к Павлу, окружая его, точно крупинки железа кусок магнита.

Мать смотрела в лицо ему и видела только глаза, гордые и смелые, жгучие…

– Товарищи! Мы решили открыто заявить, кто мы, мы поднимаем сегодня наше знамя, знамя разума, правды, свободы!

Древко, белое и длинное, мелькнуло в воздухе, наклонилось, разрезало толпу, скрылось в ней, и через минуту над поднятыми кверху лицами людей взметнулось красной птицей широкое полотно знамени рабочего народа…»

Голос Моти начинает дрожать от волнения. Она глубоко вздыхает и смотрит на пионерский флажок, который, словно язычок пламени, колышется среди зелени. И вместе с Мотей смотрят на флажок все пионеры.

– Знамя разума, правды, свободы… – тихо повторяет Мотя.

Внезапно Яков вскакивает с места. У него тревожное лицо.

– Слышите? – шепчет он.

Да, теперь все слышат: в лесу кричит Клава Ступак.

Пионеры растерянно переглядываются. Проходит минута, другая – и на полянку выбегает Клава. Она так бледна, что густые веснушки на ее лице видны отчетливее, чем обычно.

– Ребята, – прерывающимся голосом говорит она, – за мной саковцы гонятся… ударили…

Саковцами в Герасимовке прозвали группу ребят, которыми верховодил Петька Саков. Много неприятностей причиняли саковцы отряду. Вначале, после того как в школе был организован пионерский отряд, они всячески пытались срывать сборы: били в классе окна, если там собирались пионеры, швыряли в них дохлых мышей. Потом, когда наступила весна и пионеры начали собираться в лесу, Петька и его приятели стали подстерегать пионеров поодиночке.

Павел подошел к Клаве.

– Где они? – глухо спросил он, и в ту же секунду в него из-за кустов полетел камень. Мальчик стремительно нагнулся, и камень лишь слегка задел его.

– Трус! – яростно крикнул Павел. – Камнями кидаешься, а один на один выйти боишься!

Это был вызов. И тогда кусты раздвинулись, и на полянке появился Петька Саков. Рыжий, вихрастый, засунув руки в карманы, он стоял под сосной и презрительно глядел на пионеров. Один за другим на полянку выходили саковцы.

– Ну, кто трус? – спросил Петька и, оттопырив нижнюю губу, сплюнул через плечо.

Павел шагнул к нему навстречу. Он тяжело дышал.

– Ты брось, Петька, шутить!

– А я и не шучу.

– Смотри, доиграешься!

– А ты не пугай! Я сам пугать могу.

– Мы вас не трогаем, и вы нас не трогайте.

– Ишь ты какой!

– Какой?

– Больно важный. Тоже мне – коммунист!

– А ты подкулачник!

– Вот мы ваш флаг на тряпки пустим!

– А ну попробуй!

– И попробую!

Подбадриваемый приятелями, Петька Саков вразвалку подошел к отрядному флажку. Павел шагал с ним рядом, плечом к плечу.

– А ну попробуй! – повторил Павел сквозь зубы.

Саков, не отвечая, медленно вынул из кармана руку и вдруг рывком протянул ее к флажку. Через секунду Павел и Саков, посапывая и кряхтя, катались по мокрой траве.

– Ой-ой, Яша! Что же ты? Помоги ему, Яша! – закричала Мотя.

– Два дерутся – третий не мешайся! – наставительно сказал Яков.

– Петька неправильно хватает! – кричала Мотя.

– Ничего! Смотри, Пашка уже подмял его!

На помощь Петьке торопились приятели. И тогда в бой пришлось вступить всем мальчикам. На полянке завязалась яростная схватка.

Силы были на стороне саковцев. Мотя увидела, что один из них совсем близко подобрался к флажку. У нее захолонуло в груди.

– Ах ты, гад! – вдруг тонко закричала она и, чувствуя, что ей становится все нипочем, что она больше никого на свете не боится, бросилась на врага. И, как это делают в таких случаях девочки, она одной рукой вцепилась ему в волосы, а другой начала яростно его царапать.

Пораженный такой отчаянной храбростью, противник оглушительно завопил, рванулся и позорно побежал с поля боя. Клава Ступак ринулась за ним, неумело тыча в его спину кулаками.

– Гад такой!.. Да мы тебе за наш флаг глаза выцарапаем!

Трусость заразительна. Вслед за одним побежали и другие саковцы. На полянке остался только Петька Саков, который на четвереньках копошился в траве. Мотя крепко держала его за волосы.

– Пусти, больно! – взмолился Петька.

Яков увидел беспомощно согнувшегося Петьку и захохотал:

– Вот представление!

– Больно… – хныкал противник.

– Я тебе еще добавлю сейчас, – тяжело дыша, сказала Клава.

– Отпусти его, Мотя, – посмеиваясь, проговорил Павел.

– Не пущу!

– Будешь камнями кидаться? – спросила Клава, становясь на колени и стараясь заглянуть Петьке в лицо.

– Бо-о-льно…

– Я тебе все волосы повыдергаю!

– Вот представление! – покатывался Яков.

– Мотя, отпусти же его! – серьезно сказал Павел.

Мотя разжала пальцы. Петр поднялся и, выплевывая траву и размазывая по лицу кровь из разбитого носа, побрел в сторону. За кустиком он остановился и крикнул хохочущему Якову:

– А ты чего ржешь, заика?

– Кто заика? – мгновенно рассвирепел Яков.

– Ты!

Яков ринулся на Петра, но тот уже исчез в зарослях.

– Я тебе… это самое, покажу з…заику!

– Ладно, Яша, битва кончена, – сказал Павел.

Он посмотрел на Мотю и улыбнулся:

– Ишь ты какая, даром что девчонка!

– А что ж, думаешь, девчонки драться не умеют? – задорно спросила Клава.

Яков снова расхохотался:

– То-то по лесу ты, как жеребенок, от Петьки скакала!

– Хочешь, с тобой подерусь? – Клава воинственно двинулась на Якова. Он со смехом попятился, закрывая руками голову:

– Не хочу, не хочу, мне волос жалко!

Однако победа не радовала пионеров. Сбор был сорван. Они молча окружили Павла.

– Айда в деревню, ребята, – сказал он, осторожно трогая пальцами вздувшийся под глазом синяк. – Зоя Александровна говорила, что сегодня нужно будет еще лозунги писать.

На обратном пути все молчали. И лишь когда между стволами деревьев стали видны избы, Павел снова с улыбкой посмотрел на Мотю:

– А все-таки храбрая ты у нас! – Он перевел глаза на Клаву и прибавил: – И ты тоже!

ГЛАВА VI
УПОЛНОМОЧЕННЫЙ РАЙКОМА

Перед вечером учительница встретилась с Дымовым в сельсовете. В небольшой комнате с длинными скамьями вдоль стен и ситцевыми занавесками на окнах было накурено и душно.

– У вас целый день люди, Николай Николаевич, – сказала она, глядя на его утомленное, бледное лицо. – Вы очень устали?

– Ничего, ничего, Зоя Александровна… – Он прошел через комнату и распахнул створки окна. – Садитесь сюда, здесь прохладнее.

– Очень болит голова?

– Нет, сегодня куда лучше.

– Вам бы в больницу надо было лечь, Николай Николаевич, а вы…

– Что вы! Какая там больница! Я совсем здоров… Итак, вас беспокоит ремонт школы?

– Очень беспокоит, Николай Николаевич, – горячо заговорила она. – Вы подумайте, до нового учебного года всего три месяца, а ремонт еще не начинался. Палец о палец никто не ударил.

– Почему?

– Морозов говорит – в смете не предусмотрено.

– Ошибается Морозов… – Дымов с отеческой нежностью посмотрел на учительницу. – Вы только не волнуйтесь, Зоя Александровна… Школу вам отремонтируют. Это я вам твердо обещаю.

– И вообще так трудно с Морозовым… – вздохнула она.

– Отчего же?

– Не может он быть председателем Совета! – быстро сказала учительница.

Он помолчал, прежде чем ответить.

– Не слишком ли поспешный вывод, Зоя Александровна? Опыта у него, конечно, мало, да где же взять опытного? Вот поработает и научится. Не боги горшки обжигают.

– Ничему он не научится! – Зоя Александровна нервно встала, прошлась по комнате, заложив руки в карманы вязаной кофточки. – Он же равнодушный, холодный человек. Бьешься как о стенку! И не откажет и ничего не сделает… Не знаю, может быть, мне кажется, но он… не советский человек…

– Ой-ой, Зоя Александровна! Не слишком ли?

– Может быть, я ошибаюсь…

Дымов задумался. Вероятней всего, эта молоденькая взволнованная девушка не ошибается. Точно такие же мысли появились сегодня и у него. Но эти мысли не подкреплены фактами, их надо еще проверить. Годы партийной работы научили его не делать скоропалительных выводов, присматриваться к людям, изучать их.

– А не пьет ли он? – спросил вдруг Дымов.

– Пьет! – быстро кивнула она. – И компания у него такая: все местные богатеи!

– Это уже плохо, – тихо сказал Дымов. – Да вы садитесь, Зоя Александровна. Все может быть. А в районе он был на хорошем счету. Хотя в свое время и Захаркин был на хорошем счету. Да, да, – громко прибавил он, услышав стук в дверь.

В комнату вошел пожилой худощавый крестьянин в расстегнутой поддевке.

– К вам я, товарищ Дымов.

– Входите, входите, – приветливо сказал Дымов и снова обратился к учительнице: – Так вы пришлите своих пионеров, я приготовлю текст для лозунгов. А может, и вы с ребятами зайдете? Нам бы еще поговорить надо.

– Обязательно зайду, Николай Николаевич. – Она поднялась и вышла.

Дымов пожал руку крестьянину в поддевке.

– Садитесь, товарищ.

– Ничего, мы и постоим. – Он покашлял. – Потому как вы человек партийный, я спросить у вас хочу.

– Спрашивайте, товарищ… Вот знакомо мне ваше лицо, а фамилию никак не припомню…

– Иванов. Федор Тихонович Иванов.

Дымов сощурил в улыбке глаза. Эта мягкая улыбка очень красила его лицо с глубоким шрамом на щеке.

– А ведь вспомнил я вас, Федор Тихонович! Кажется, месяц назад вы с женой в район приезжали. Правда? Ксенией Петровной ее зовут?

– Ее весь район знает, товарищ Дымов… – невесело улыбнулся Иванов. – Только толку мне от нее мало.

Дымов недоуменно поднял брови:

– Почему же вы так против жены настроены?

Иванов снова покашлял, сказал мрачно:

– Так я не то что настроенный… Я спросить хочу, могу я с ней, значится, разойтись законным образом и кому надо заявление давать?

– Федор Тихонович! – укоризненно проговорил Дымов. – Зачем же расходиться?

Иванов потоптался на месте, застегнул и снова расстегнул свою поддевку. Он явно волновался.

– Могу сказать, товарищ Дымов… Мне скрывать нечего. Разногласие у нас получилось…

Дымов пытливо посмотрел ему в глаза.

– По какому же вопросу разногласие?

– Да вы-то, как я думаю, ее сторону примете. Ну а мне оттого не легче… Вам, значится, известно, что она, Ксеня-то, активисткой считается?

– Знаю, знаю.

– Женотдел! – вдруг громко проговорил Иванов, начиная горячиться. – Ну ладно, это еще полбеды, хотя, конечно, дома от этого женотдела прибыли нету. Однако пусть своими делами занимается, общественными, раз она ликбез кончила и грамоте научилась. Я не возражаю… Детей у нас нету, не дал бог. Так что времени у нее на все хватает, это так, – он говорил быстро, машинально застегивая и расстегивая свою поддевку. – Но когда, значится, речь про наши домашние дела заходит, то уж тут ты слушай мужа. Это тебе не изба-читальня!

– Да о чем у вас спор идет?

– Да все о том же, – вздохнул Иванов, – о чем теперь все люди спорят.

– О колхозе?

– Так и есть.

– Все ясно, Федор Тихонович. Она за колхоз, а вы…

– А я против! – решительно махнул рукой Иванов. – Ни в какой колхоз я не пойду, как вы меня ни агитируйте! А силой никто заставить не может!

– Никто, никто, – кивнул Дымов.

– Сами посудите… Всю жизнь голоштанным мужичонкой был, ни кола, ни двора своего не было! – говорил Иванов, и в голосе его звучала неподдельная тоска. – Все по людям с женой мыкались, батрачили. Только стал на ноги становиться, лошадку завел… Землица у меня неважнецкая, да все же хлеб родит… И вот, значится, брось все это к лешему!

Дымов сказал ласково и убедительно:

– Зачем же к лешему? Колхозы для того, чтобы люди лучше, богаче жили.

– Слышал я это уже, товарищ Дымов! И учительница наша и жена, всей деревне уши колхозом прожужжали. Не верю! Вот что хотите делайте – не верю! А с ней жить, не буду, раз согласия нету… Вы скажите, товарищ Дымов, как мне с ней развод сделать?

Дымов поднялся, развел руками:

– Не знаю… Честное слово, не знаю, Федор Тихонович. Сам-то я не разводился… Вернусь в район – специально для вас узнаю.

– А то у нас не житье, а мука!

Дымов улыбнулся хитровато:

– А сколько лет вы с ней мучаетесь?

– Да уж восемнадцатый пошел…

– Значит, всю жизнь вместе, а теперь порознь? – вздохнул Дымов и покачал головой. – Нескладно получается, Федор Тихонович! А вдруг она права?

– Ксеня-то? – вскрикнул Иванов и горько прибавил: – Она кого хошь уговорит! Только не меня! Разведусь! – Он снова махнул рукой, круто повернулся и вышел.

Дымов высунулся в окно:

– Куда же вы, Федор Тихонович? Разговор-то мы не кончили.

Иванов шел по улице, не оглядываясь. «Горяч, горяч, – подумал Дымов, – а ведь все-таки поверит в колхоз. Этот обязательно поверит!»

В комнату вошел Трофим. За прошедшие сутки он осунулся, похудел. Исчезла его медлительная важность, глаза смотрели беспокойно, перебегали с предмета на предмет.

– Все сделал, как вы говорили, товарищ Дымов: в избе-читальне актив соберется. Сам оповестил всех.

Дымов подошел к столу, над которым висел кусок картона с надписью: «Председатель сельсовета Т. С. МОРОЗОВ».

– У меня к вам вопросы есть, товарищ Морозов. Я тут внимательно просмотрел список дворов – Дымов посмотрел в глаза председателю. – Честно говоря, странный список…

– А в чем странность, товарищ Дымов? – Морозов отвел глаза в сторону.

– Выходит, что у вас в Герасимовке кулаков нет? Что ни фамилия, то бедняк или середняк. А вот люди говорят другое.

– Да кто говорит-то, товарищ Дымов?

– Хотя бы Потупчик.

Председатель хрипловато рассмеялся.

– Больной человек Потупчик этот, товарищ Дымов. Я вас предупредить позабыл…

– Странно… я не заметил.

– Больной, больной! В умственном расстройстве.

Дымов помолчал.

– Ну а учительница тоже «в умственном расстройстве»?

Морозов заулыбался снисходительно.

– Зоя Александровна? Да ведь она, товарищ Дымов, без году неделю в Герасимовке живет. Где же ей знать всех? – Он вдруг сделал серьезное лицо и понизил голос, чуть склоняясь к собеседнику: – А вообще я вам сказать должен, что заметил я за ней левацкие загибы!.. Не из троцкисток ли она, товарищ Дымов? Конечно, считается комсомолкой, да ведь Захаркин и того выше был – секретарь райкома партии! Не была ли связана с Захаркиным?

Дымов сказал резко:

– Ну, уж это – вы меня простите, Морозов, – глупости!

– Я не в смысле наговора. Я, товарищ Дымов, в порядке бдительности. Все-таки маскируются враги!

– Да, враги маскируются…

Председатель встретился с Дымовым глазами и снова отвел их в сторону.

– А может, конечно, и я сам в чем не разобрался. Человек я не шибко ученый…

За порогом послышались шаги, коротко скрипнула дверь, и в комнату просунулась седая бородка Кулуканова. Морозов оживился:

– Вот, пожалуйста, товарищ Дымов, Арсений Игнатьевич Кулуканов – первый агитатор за колхоз.

Кулуканов неторопливо переступил порог, пригладил пальцами бородку.

– Я с превеликим удовольствием в колхоз вступлю, – сказал он и с достоинством кивнул Дымову. – За мной дело не станет. Только народ в Герасимовке у нас несознательный.

– Почему вы так думаете? – спросил Дымов быстро. – Я со многими гражданами уже беседовал.

Председатель усмехнулся:

– Лукавят, товарищ Дымов, правду в лицо сказать боятся.

– Боятся? Не заметил. У вас люди прямые. Сегодня еще на активе поговорим, завтра на собрании. Вот они правду-то и скажут.

– А в душе против, – вздохнул Кулуканов и сел рядом с Дымовым. – Не все у нас до колхоза доросли.

Снова заскрипела дверь. Стукнув сапогами, порог переступил Иванов в расстегнутой поддевке.

– Опять я к вам…

– Пожалуйста, Федор Тихонович, – привстал Дымов.

– Входи, входи! – сердито крикнул Иванов в дверь и, обернувшись к Дымову, прибавил: – Только я домой пришел, а жена опять за свое!

Вошла Ксения, смущенно прислонилась у двери к стене, заложив за спину руки.

– Здравствуйте, Николай Николаевич.

– А-а, Ксения Петровна! – улыбнулся Дымов.

– Вот вы ей сами скажите, товарищ Дымов, как Ленин-то насчет земли рассуждал?

– Я ж тебе толкую, что Ленин за колхозы был, – начала Ксения.

– Ты помолчи, помолчи, – перебил ее муж. – Тут пограмотнее тебя есть люди… Так как, товарищ Дымов? За колхозы был Ленин или против?

– За колхозы, Федор Тихонович! – сказал Дымов. – Владимир Ильич указывал, что мелким хозяйствам из нужды не выйти.

Ксения тряхнула головой, вынула из-за спины руки и сложила их на груди.

– Вот видишь, я же говорила…

– Да помолчи ты… – Иванов помедлил. – А что же раньше, при Ленине-то, коллективизации не было?

– Не время было, Федор Тихонович. Для крупного хозяйства нужна техника. А какая у нас была техника? – Дымов задумался. Все молчали, ожидая, что он еще скажет. – Вот скажите, Федор Тихонович, вам на фронте довелось быть?

– Да кто ж не был! – Иванов застегнул поддевку. – После гражданской, почитай, только в двадцать втором домой вернулся.

– Значит, вы помните, какой наша страна была после гражданской? – Дымов прошелся по комнате, повел вокруг руками. – Щебенка кругом! Заводы стоят, окна выбиты, в цехах ветер гуляет!

Иванов покашлял.

– Это, конечно, верно.

Дымов говорил, все более оживляясь:

– Все это надо было восстанавливать, Федор Тихонович! И не только восстанавливать! Надо было строить новое. – Он подошел к открытому окну, у которого столпилась группа ребятишек, и рассеянно погладил одного из них по голове. – Надо было и такие заводы строить, которые дали бы деревне машины и тракторы. Есть теперь у нас такие заводы! И с каждым годом будет все больше и больше! И вот теперь настал час объединить мелкие, разрозненные крестьянские хозяйства в колхозы!

– Вот и я говорю… – начала было Ксения, но муж сердито оборвал ее.

– Разрешите мне вопросик, товарищ Дымов, – вдруг сказал Кулуканов.

– Да.

– Колхоз – это, конечно, дело очень даже хорошее, – неторопливо и певуче говорил Кулуканов. – Но вот есть статейка товарища Сталина насчет добровольности, чтобы перегибов не было…

Иванов перебил:

– А меня, Арсений Игнатьевич, силой в колхоз никто и не загоняет.

– Совершенно правильно, Федор Тихонович! – Дымов задумчиво поглаживал через окно застенчиво ухмылявшегося мальчика. – Мы действуем не принуждением. Сами вы скоро поймете, какая это силища – коллективное хозяйство! Разве на мелких наших делянках, товарищи, передовую технику применишь? А как разойдутся тракторы на колхозных землях – какие хлеба зашумят! – Дымов посмотрел на детей и тепло улыбнулся: – Вот у кого замечательное будущее!

Иванов вздохнул.

– Машины да тракторы – оно вроде бы и неплохо, только не для наших мест. У нас ведь так: выйдет мужик пахать, обопрется на соху, глядь – пень, перенесет через пень соху – снова пень! Покуда полоску пройдет, рубаха до хребта прилипнет и лошадь мокрые бока раздувает! Где ж по нашим пням машинам ходить?

– А мы с этих пней и начнем, Федор Тихонович! Поля раскорчуем, болота осушим! Машины-то как раз и помогут. Ведь есть у нас уже тысячи колхозов! Урожаи какие собирают!

Все молчали. Иванов потрогал голову, вздохнул:

– Вот какая башка у меня, товарищ Дымов!

Дымов рассмеялся весело и заразительно:

– Распухла малость? Ничего, все войдет в норму. Я понимаю, к новому всегда трудно привыкать… Но другого пути к зажиточной жизни нет! – Он помедлил и обвел всех глазами. – Так учит партия, а партия, товарищи, видит далеко вперед!

– Да, тут задумаешься, – повел плечами Иванов и снова начал расстегивать поддевку.

Ксения ядовито шепнула ему:

– А тебе полезно подумать, а то уперся как бык!

Расталкивая ребятишек, в окно просунулся Потупчик.

– Актив собирается в избе-читальне, Николай Николаевич, – сказал он басом. – Вас дожидаются!

Кулуканов поспешно поднялся:

– Пойдемте к народу, товарищ Дымов.

Потупчик метнул взгляд на Кулуканова и проговорил со сдержанной яростью:

– А ты-то что здесь делаешь?!.

Морозов постучал по столу карандашом.

– Ты не шуми, Потупчик.

– Не шуми! – не унимался он. – Кабы моя воля, я бы ему голову оторвал!

Председатель посмотрел на Дымова и пожал плечами, давая понять в каком сильном «умственном расстройстве» Потупчик.

– Василий Иванович… – мягко начал Дымов, но Потупчик перебил его, указывая на Кулуканова:

– Почти год на него ни за что батрачил.

– Это еще доказать надо! – повысил голос Кулуканов.

– Подождите, Кулуканов, – нахмурился Дымов. – Работал он у вас?

– Да как вам сказать…

– Что там сказать? – покачала головой Ксения. – Вся деревня знает!

– Что было, то было, – закивал Иванов. – Ты, Арсений Игнатьевич, не отпирайся…

Дымов полуобернул лицо к председателю:

– Вот какие у вас середняки, Морозов!

Кулуканов растёрянно шагнул к Дымову.

– Да где записано, что он батрачил у меня, товарищ Дымов? Никакого договора у нас не было!

Дымов поморщился и вдруг резко повысил голос:

– Довольно, гражданин Кулуканов! – Он стукнул по столу костяшками пальцев. – Отдайте Потупчику все, что вы должны! А если не знаете сколько отдавать, тогда мы сами посчитаем сколько! Понятно?.. Пойдёмте, товарищи!

Он, не оборачиваясь, пошел, на улицу.

Последним из сельсовета вышел Кулуканов.

У крыльца к нему подошел Данила.

– Что там стряслось, Арсений Игнатьевич?

Кулуканов не ответил.

– Нет, врешь, – шептал он, глядя на Данилу ненавидящими глазами. – Я себя за горло не дам хватать! Я сам схвачу! – Он, наконец понял, что перед ним стоит Данила, и понизив голос до шопота: – Убрать его надо!

– Кого?

– Дымова… Два раза стреляли мимо, в третий раз пуля мимо не пролетит…

К ним подошел Потупчик и сказал сдержанно:

– За долгом я завтра приду. Больше людей грабить не будешь. Конец твоей силе!

Они молча враждебно смотрели друг на друга.

Павел и Яков, стоявшие поодаль в группе ребятишек, многозначительно переглянулись. Яков прошептал:

– Во дела какие, Пашк… Бежим, это самое, Зое Александровне расскажем…