Текст книги "Павлик Морозов [1976]"

Автор книги: Виталий Губарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

В.Губарев
Павлик Морозов

ГЛАВА I
ВЫСТРЕЛ В ЛЕСУ

Человек был высок и плечист; темная с проседью щетина густо покрывала его щеки и подбородок. Медленно поднимаясь по крутому глинистому склону лесного холма, он то и дело останавливался и озирался. Серенькая трясогузка вспорхнула вдруг из-под его ног, он вздрогнул, отшатнулся и выругался громким шепотом:

– Анафема! Ишь как спугала…

Он рассеянно проследил за неровным, вихляющим полетом трясогузки и вновь двинулся по склону, слегка припадая на одну ногу. В облике этого человека можно было бы определить черты сильного и властного характера, если бы настороженные движения, бегающий взгляд, вся повадка не выдавали в нем чего-то трусливого и ущемленного.

На вершине холма он остановился и, щурясь от слепящего весеннего солнца, оглядел горизонт. Кругом, насколько хватает глаз, синели в дрожащей дымке бескрайние леса. Было так тихо, что до его слуха отчетливо доносился плеск реки, протекающей в двухстах метрах от холма.

Он долго стоял, напряженно глядя вниз, на лесную дорогу, равнодушный к сиянию дня и нежному дыханию весны.

Но вот невдалеке под обрывом послышались шаги. Хромой подался вперед и поднес к глазам руку, защищаясь от солнца.

По дороге шел высокий худощавый парень в синей косоворотке.

– Здорово, хлопец! – крикнул хромой. Голос у него был низкий, гудящий, с небольшой хрипотцой. Парень остановился, вскинул голову, ощупывая незнакомца быстрыми серыми глазами.

– Здорово, – ответил он веселым тенорком и едва заметно усмехнулся. – Кто такой будешь? Будто волк, в кустах хоронишься…

– А может, я и есть волк, – серьезно, без тени улыбки сказал хромой. – Ты не герасимовский?

– Герасимовский.

– Поди-ка, посидим… покурим…

Парень легко поднялся по глинистому склону. Подходя к незнакомцу, он продолжал ощупывать его колючим взглядом. «Занозистый», – подумал о нем хромой.

– Табак-то твой или мой курить будем? – покривил парень в ухмылке губы и присел рядом с незнакомцем на ствол поваленного бурей дерева.

– Я так вижу – скуповат ты, хлопец, – впервые усмехнулся хромой.

– Нет, зачем же… Для хорошего человека на закрутку не жалко, – бойко ответил парень, доставая кисет.

– Я ж тебе кажу, что я не человек, а волк, – снова усмехнулся хромой и похлопал парня по плечу большой твердой ладонью. – Да ты не бойся, я своих не кусаю… Тебя Данилой звать?

– Данилой… А ты откуда знаешь?

– Обрисовали мне одни люди твое обличье…

Они помолчали, изучая друг друга пытливыми взглядами. Данила отвел глаза в сторону, выдул струйку дыма, кашлянул.

– Так… Ну а тебя как же зовут?

Незнакомец вздохнул, ухмыльнулся:

– В детстве мать называла как-то, да позабыл теперь… Где был?

– На болоте осоку резал.

– Это у вас на Урале сенокосом называется? – хромой сокрушенно покачал головой.

– Молодую осоку скот очень даже любит… – парень хитро покосился на незнакомца. – А у вас на Кубани разве скот не ест осоку?

– А тебе кто сказал, что я с Кубани? – быстро спросил хромой.

– По разговору слышу… Вроде бы ты малость русский с украинским путаешь.

– Эх, Кубань, Кубань – золотая сторона! У нас болот нема, а трава на лугах по пояс!

– Хорошо жил?

– Сейчас кажется – лучше бы надо, да нельзя.

– И батраки были?

Хромой шумно выпустил дым уголком губ, повел плечами.

– У меня полстаницы работало… Да что вспоминать-то теперь…

Помолчали.

– Ты вроде хромаешь? – спросил Данила. – Ногу натер или еще что?

– Разглядел-таки! – улыбнулся незнакомец. – Это еще в детстве жаткой меня в поле царапнуло…

– Давно у нас на Урале?

– Второй год… Как в тридцатом началась у нас коллективизация, так всех нас и турнули на север! – Он помолчал, задумавшись, старательно загасил пальцами папиросу и швырнул ее с обрыва на дорогу. – Значит, ты из Герасимовки?

– Из Герасимовки.

– Слышал я, у вас председатель сельсовета человек очень душевный.

– Ничего себе человек… А зачем тебе председатель?

– А я так, к слову… Ты его знаешь?

– Как не знать-то. Племянником ему прихожусь.

– Добре! – Хромой привстал, заложив руки в карманы, и снова посмотрел на Данилу долгим изучающим взглядом. – Это добре, хлопец! Как бы повидаться мне с твоим дядькой?

– Эва, чего хочешь! – протянул Данила. – Нельзя ему с тобой видаться. Что люди-то скажут? Ты же кулаком считаешься! Хоть и бывший, а все-таки кулак и враг Советской власти!

Хромой продолжал в упор смотреть на Данилу.

– Слышал я, что твой дядька не так уж сильно Советскую власть любит…

– Наговоры!.. Это ты брось! Его даже секретарь райкома партии товарищ Захаркин уважает!

Хромой не ответил и неторопливо вынул из кармана большие часы с серебряной цепочкой.

– Нравятся? – И, прежде чем Данила успел ответить, отстегнул цепочку от пояса и протянул часы. – Возьми, для хорошего человека не жалко.

– Да ты что? – Данила посмотрел на хромого округлившимися от удивления глазами, но часы нерешительно взял дрогнувшими пальцами.

– Возьми, возьми… Только устрой ты мне, Данила, свидание со своим дядькой.

– Да что тебе надо от него? Я передам…

Незнакомец ответил не сразу. Казалось, он решал, может ли доверить Даниле свою тайну.

– Что надо? – наконец глухо заговорил он. – А надо мне, xлопец, восемь штук удостоверений.

– Каких удостоверений?

– А вот таких… – Он вынул из кармана бумажку. – Я образец давно приготовил. Смотри: «Дано настоящее удостоверение гражданину деревни Герасимовка Верхне-Тавдинского района Уральской области (тут надо пропуск сделать: фамилии мы будем сами вписывать)… что уезжает он с места жительства по собственному желанию и по социальному положению является бедняком»…

«Бежать с Урала хочет!» – подумал Данила.

– Так, – он покривил губы. – Не выйдет из этого ничего. Не согласится дядя Трофим.

– А мы не даром, хлопец! Чуешь? Не даром! За каждое такое удостоверение по тысяче рублей заплатим!

– По тысяче?! – слабо ахнул Данила.

– По тысяче, хлопец! И тебе дадим еще! Устрой нам только это дело.

– Не знаю…

– Устрой, хлопец!

– Я скажу ему…

– Добре!

Данила помолчал, вытер вдруг выступившие на висках капельки пота.

– А ты приходи в Герасимовку, когда стемнеет… Свистнешь на крайнем огороде…

За деревьями, внизу на дороге, послышался цокот копыт. Данила и хромой молча шагнули к обрыву. Из-за поворота показался всадник в кителе защитного цвета. Он ехал медленно, отгоняя плеткой кружащихся над лошадью слепней. Покачиваясь в седле, всадник тихо напевал какую-то незатейливую песенку. У него было открытое лицо с узким косым шрамом через щеку и усталые серые глаза. На вид ему было лет сорок.

– Кто такой? – шепотом спросил Данилу хромой.

– Дымов… В райкоме партии работает. Разудалый человек – ездит по району, за колхозы агитирует… Стреляли в него уже один раз, а ему все нипочем…

– Плохо стреляли! – зло сказал хромой и вдруг рывком вынул из кармана наган.

– Да ты что, ты что?! – попятился Данила, бледнея.

– Ничего! У меня с коммунистами свои счеты!.. Ступай, хлопец, попозже я приду в Герасимовку…

Данила бегом бросился с холма в чащу леса. Он слышал, как за его спиной хлопнул короткий выстрел. Эхо подхватило его и понесло далеко по тайге. Стайка птиц с тревожным свистом сорвалась с вершины старой сосны…

ГЛАВА II
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СЕЛЬСОВЕТА

Старая, почерневшая от непогоды и времени изба Трофима Морозова стоит на самом краю деревни. Перед крыльцом растет одинокая береза. За покосившимися воротами видна гряда леса, близко подступающего к Герасимовке.

Павел и Федя, запыхавшись, вбежали с улицы во двор.

– Так я и знал! – тоненьким от возбуждения голосом закричал Федя, глядя на крышу.

– Чего? – спокойно спросил Павел. Он был на целую голову выше брата, которому шел всего девятый год, и относился к нему несколько снисходительно.

– Вертушки-то нету! Петька Саков сбил!

– А ты откуда знаешь, что Петька?

– А он сегодня утром шел в школу на утренник и кричал, что собьет.

Павел мрачно посмотрел на крышу.

– Да, для него я делал, как же! А может, она упала? – он вынул из-за пояса книгу и протянул ее Феде. – Подержи-ко, братко.

Павел быстро влез на забор, а с забора на серую тесовую крышу, на которой там и тут изумрудными пятнами зеленел мох.

– Паш, Петька всегда пристает! – плаксиво говорил Федя, запрокинув голову. – А вчера камнем стукнул. Знаешь, как больно!

– Вот я его сам стукну! – проворчал Павел и поднялся во весь рост на крыше. Он стоял высокий, худощавый, с острыми, как у всякого подростка, локтями и коленками. Ветер теребил его непослушные темно-русые волосы. Было Павлу без малого четырнадцать лет, а по виду можно дать и все пятнадцать. – Эй ты, рыжий! – вдруг закричал он.

– Кто там? Петька? – спросил Федя, пританцовывая от волнения на месте.

– Петька.

– Ну вот, так я и знал!

– Рыжий! – кричал Павел. – Это ты вертушку сбил? Чего? Ух, я тебе сейчас дам!

Он соскользнул с крыши на забор как раз в ту минуту, когда на крыльцо из избы вышли Татьяна и ее соседка Ксения.

– Пашутка, ты зачем это через забор? – крикнула Татьяна.

– Так быстрее, маманька!

Павел скрылся на улице. Федя, не задумываясь, полез на забор следом за братом.

– Федюшка, а ты куда? Разве калитка тесна стала? Штаны порвешь!

– Не порву, маманька!

Татьяна грустно покачала головой:

– Вот озорники!.. Рассказали бы матери, какой в школе утренник был, так нет, опять на улицу!

– А, пускай, – улыбнулась Ксения. – Ведь мальчики, Таня.

– Хлопот с ними много…

Они присели на крыльце: Татьяна – высокая, худощавая, с бледным, утомленным лицом, и Ксения – низенькая, полная, очень подвижная, с неясным румянцем на загорелом лице. Обеим им было по тридцати пяти лет, с самого раннего детства связывала их большая дружба.

– Ну что ж, что хлопот много, зато ведь мальчишки у тебя смышленые, бойкие. А мне вот скучно без детей, – вздохнула Ксения.

– Да, ребята у меня хорошие… А все ж я иной раз тебе, Ксения, завидую… Ты вон ликбез уже окончила! Грамотная! В активистках ходишь, от всей деревни, можно сказать, почет.

– Ой, подружка, да ведь я чуток подучилась только, – сказала Ксения певучим грудным голосом. – А уж ворчал мой Федор на меня за это! Как вечером, бывало, в школу собираюсь, так он на дыбы: сиди дома, и все! Однако приструнила я его.

Татьяна с ласковой улыбкой взглянула на подругу:

– У тебя нрав крутой… – Она помедлила и вздохнула. – А я вот…

Ксения положила руку на плечо подруги, тихо спросила, заглядывая ей в глаза:

– А как твой?

– Не знаю… – Татьяна неопределенно повела плечами…

– Таня… нехорошо про него болтают…

– Пусть болтают! – вдруг вспыхнула Татьяна, и ее сложенные на коленях руки дрогнули. – Ведь председатель сельсовета – завистников много!

– Ты не серчай, – мягко сказала Ксения.

– Я не серчаю, – Татьяна вздохнула, помолчала. – А вообще-то трудно мне с ним, Ксеня.

– Я вижу.

В соседнем дворе мелькнула белая рубашка. К жердяному забору, разделяющему дворы, быстро подошел Данила, окликнул:

– Дядя Трофим!.. Дома он или в сельсовете?

– Дома, – неохотно ответила Татьяна и полуобернулась к двери избы: – Трофим!

– Слышу, слышу… – раздался сонный, сипловатый голос.

– Племянник кличет.

На крыльцо вышел Трофим – худощавый мужчина с седеющими усами и мешками под глазами. Он длинно зевал и, просунув руку под расстегнутый ворот, почесывал грудь.

– Чего тебе, Данила?

– Дело есть, дядя Трофим.

– Ну?

Данила не ответил, предостерегающе кивнул на Татьяну и Ксению. Трофим кашлянул.

– Татьяна, поди-ка в избе прибери.

Ксения быстро поднялась, сказала с сердцем:

– Ты уж скажи лучше: уходи, соседка, подобру-поздорову!

Трофим пожал плечами.

– Сиди, коль охота есть…

Ксения поправила платок, подняла коромысло с ведрами.

– Ты заходи, Таня… – Она ушла, не взглянув на Трофима, покачивая пустыми ведрами на коромысле.

– И мне уходить, что ли? – повернулась Татьяна. – Что за секреты завел с Данилкой?

– Поди, поди… – Трофим выждал, пока жена скрылась в избе. – Какое дело?

Данила открыл узенькую калитку в заборе, не спеша подошел к Трофиму.

– Осоку я сегодня резал…

– Ну так что ж?

– Встретил одного хромого… из кубанских кулаков.

– Что ж такого? Вон на речке Чернушке целый поселок кубанских кулаков.

– С тобой повидаться он хочет, дядя Трофим.

– Со мной? – Трофим, прищурив глаза, подозрительно взглянул на Данилу. – Чего ему надо?

– Я так понял, дядя Трофим, что не хочет он у нас на Урале оставаться. Я, говорит он, к своей Кубани привык.

Трофим усмехнулся.

– Кто же его обратно на Кубань пустит, раз он кулак и против колхозов выступал? Пускай теперь к нашему северу привыкает.

– Так он, может, и привык бы, дядя Трофим, ежели бы на Урале колхозов не было. А то ведь у нас тоже коллективизация идет.

Трофим поморщился, потрогал пальцами ус.

– Ну, когда еще до нашей деревни дойдет… Так чего ж он хочет?

Данила опасливо оглянулся, протянул ему листок бумаги.

– Вот такое удостоверение он хочет.

Председатель медленно читал. Наконец свернул бумажку и вернул ее Даниле.

– Ишь ты, чего захотел! За такое дело меня за решетку посадят!

– Дядя Трофим, – горячо зашептал Данила, – да ведь он хорошо заплатит!

Стукнула калитка. Во двор вошла девушка – молоденькая, застенчивая, с большой русой косой.

Трофим прошептал:

– Тише, учительница пришла. Нелегкая ее носит! – и с веселой улыбкой поднялся ей навстречу. – Доброго здоровья, Зоя Александровна. Рады вас видеть.

– Здравствуйте, Трофим Сергеевич. – Она остановилась у крыльца, смущенно оправила блузку, заметив косой взгляд Данилы. – Что же вы к нам в школу на праздник не пришли?

– Дела, Зоя Александровна… Дохнуть некогда.

– Жаль… Такой веселый утренник был у нас в честь окончания учебного года. Ваш сын лучше всех выступал!

– Павел-то? Он мастак выступать. Что только дальше из него выйдет!

Учительница порозовела и вновь оправила кофточку. Ее раздражал нагловатый взгляд Данилы.

– Павлик очень способный мальчик, Трофим Сергеевич! Ему обязательно дальше учиться надо. Нельзя останавливаться на начальной школе. Потом в вуз поступит.

Председатель сельсовета коротко рассмеялся:

– Эк хватили – в вуз! Горячая у вас головка, Зоя Александровна.

– А вот и поступит! – сказала Татьяна, выходя на крыльцо. – Может, учителем или там доктором станет!.. Здравствуйте, Зоечка!

– Здравствуйте, Татьяна Семеновна! Правильно вы говорите, обязательно Павлику учиться дальше надо.

– Вот пущу его по торговой части, – нахмурился Трофим. – Парень смышленый, хорошо арифметику знает… Вы ко мне по какому вопросу, Зоя Александровна?

– Я насчет ремонта школы. – Учительница села на порожек, повернувшись спиной к Даниле.

– Не предусмотрено в смете, Зоя Александровна, – покашливая, сказал Трофим. – Я же говорил вам.

Она быстро расплетала и заплетала кончик косы.

– Этого не может быть, Трофим Сергеевич! Зимой нельзя будет с ребятами заниматься!

– Не предусмотрено, – повторил он и, давая понять, что разговор окончен, прибавил: – Вот так, стало быть…

– Это ваше последнее слово? – вспыхнула учительница.

– Последнее…

Она быстро поднялась.

– Я сегодня же поеду в райком партии, Трофим Сергеевич!

– Счастливого вам пути… Передайте привет секретарю райкома товарищу Захаркину.

Учительница круто повернулась и пошла к воротам.

– Вот, черт, настырная! – прошептал Трофим и громко прибавил: – Одну минуточку, Зоя Александровна! Вы зайдите ко мне завтра в сельсовет. Может, придумаем, что-нибудь.

– Я к вам уже раз десять приходила!

– А вы не зазнавайтесь, зайдите, зайдите! – он проводил ее сердитым взглядом, покручивая ус. – Ушла! Скажи на милость, какая важная! Одну зиму ребят проучила, а всю деревню уже свихнула. То ей избу-читальню подавай, то школу ремонтируй. А теперь всем мужикам мозги колхозом крутит!

– Комсомолка… – Данила все еще смотрел с усмешкой на калитку, за которой исчезла учительница – Пионерский отряд устроила. Ты слышал, дядя Трофим? Пашку пионеры своим начальником выбрали. Тоже, как и ты – председатель совета! Смехота!

– Вот я ему настегаю одно место, председателю!

Неподвижно стоявшая на крыльце Татьяна шевельнулась, сказала резко:

– Ну да, настегаешь! Так я тебе и дала настегать!

– А это не твоего ума дело! Ступай, хозяйством занимайся!

– Зверь был, зверем и остался! – Она ушла в избу, громко стукнув дверью. Данила и Трофим помолчали.

– Так что же еще хромой говорил?

– Говорил, что денег не пожалеет за такие удостоверения.

– А много ему таких удостоверений надо?

– Я так понял, что их человек восемь, раскулаченных, бежать собираются. А может, и больше.

Трофим помедлил.

– Не знаю… Подумать надо…

– По тысяче за удостоверение дадут, дядя Трофим!

– Врешь?!

– Ей-богу!

Трофим молча крутил ус и вдруг, прищурившись, посмотрел Даниле в глаза:

– А сколько тебе уже хромой дал?

– Мне?… Ничего, дядя Трофим, – смутился Данила.

– По глазам вижу, что дал. Ну, ладно, ладно… Когда он придет?

– Сегодня, чуток попозже.

– Ладно, пусть приходит, – махнул Трофим рукой. – Только чтоб не видел никто!

– Ну, это уж будь спокоен, дядя Трофим! – многозначительно подмигнул Данила и поднялся. Хотелось ему рассказать еще Трофиму о том, что хромой стрелял в райкомовского работника Дымова и, наверно, убил его, но раздумал. Труслив Трофим, чего доброго, еще совсем испугается и не захочет с хромым встретиться.

– Кажись, еще кто-то к тебе идет, дядя Трофим, – сказал он, направляясь к жердяному забору.

– Кто там еще?

– Арсения Игнатьевича батрак.

– Потупчик?

– Он самый. – Данила скрылся в соседнем дворе, где жил со своим дедом – отцом Трофима. А с улицы во двор вошел рослый человек с пышной бородой, такой ярко-рыжей, что она горела на его груди, как пламя.

– К вам я, Трофим Сергеевич… – сказал человек густым басом, снимая у калитки картуз.

Трофим недовольно покривился.

– Вижу, что ко мне. Чего надо?

– Я про Арсения Игнатьевича Кулуканова хочу сказать… Не хочет платить он мне, Трофим Сергеевич.

– Это твое дело. Сельсовет здесь ни при чем.

– Да как же ни при чем, Трофим Сергеевич?! Я же у него, почитай, год батрачу, и хоть бы копейку заплатил!

– Арсений Игнатьевич человек обходительный, – убеждающим тоном сказал Трофим, – напрасно ничего делать не станет.

– Да как же не станет, Трофим Сергеевич! – загорячился Потупчик. – Я на него целый год спину гну, а он платить не хочет. У меня же дочка есть, ей и обуться и одеться надо, и сам я поизносился… А он говорит: «Ты у меня кормился, значит, мы и в расчете».

– Так ведь харчи тоже денег стоят, – усмехнулся Трофим.

– Это что ж, выходит, за харчи на него хребет гнуть? Пятнадцатый год Советской власти идет! Нет теперь таких порядков!

– Не знаю, не знаю… Это ваше там дело.

– За кулака заступаетесь, Трофим Сергеевич!

Трофим медленно подошел к Потупчику, заложив руки в карманы. В калитку вбежали Павел и Федя и, увидев нахмуренное лицо отца, притаились у ворот.

– Арсений Игнатьевич Кулуканов в списках сельсовета числится середняком, гражданин Потупчик! – подчеркивая каждое слово, сказал Трофим. – Ты на честного человека не наговаривай!

– Да когда же он середняком стал? – все громче гремел бас Потупчика. – Вы сами посудите: одного рогатого скота десять голов, лошадей столько же, паровая молотилка, да батраков пять человек! Нет такого правила у Советской власти, чтобы такого мироеда середняком считать. Вы его еще в бедняки запишите!

– Ты меня правилам не учи, Потупчик: я сам Советская власть! Меня товарищ Захаркин всегда поддержит.

– Много берете на себя, Трофим Сергеевич! Вам народ доверие оказал, председателем Совета вас выбрали, а вы против народа выступаете!

– Это кто ж народ? Ты, что ли?

– А хоть бы и я!

Трофима раздражал разговор с Потупчиком. «Выгнать бы его к дьяволу!» – подумал он, но не решился: смелый человек этот Потупчик, наделает шуму на целый район, потом расхлебывай! И Трофим сказал примирительно:

– Ты попусту не горячись. Я помочь всегда помогу, только закон есть закон. Вот так, стало быть.

– Ничего, мы правду найдем, Трофим Сергеевич! – Потупчик надел картуз, вышел на улицу.

– А вы чего, как мыши, притаились? – сердито сказал Трофим, увидев вдруг у ворот сыновей. Но тут же рассеянно отвернулся: его не покидали мысли о хромом. Восемь тысяч рублей не шутка! Он покрутил ус и молча прошел на соседний двор, где скрылся Данила.

Из избы вышла Татьяна, начала накрывать на стол под березой.

– Ух ты, пирог-то какой! – подбежал Федя. – Вкусный, маманька?

– А вот попробуешь… – Она взглянула на детей. Глаза ее засветились лаской. Все свои тридцать пять лет прожила Татьяна в постоянном труде, радостей видела мало. В детстве не пришлось учиться: батрачила у богатого соседа. Замужество не принесло облегчения. Хозяйство и дети отнимали здоровье и силы. Но в них, в детях, находила Татьяна свое счастье. Вон Пашка какой большой и разумный вырос, лучший ученик школе. Может, действительно станет доктором или учителем! Почему-то ей очень хотелось, чтобы он стал именно доктором или учителем… Домой всякие книжки из школы носит, все читает газеты да журналы. И ее по складам читать выучил. Сначала смешно было, думала – впустую все занятия, а потом приятно стало складывать из букв слова и понимать их затаенный смысл.

Татьяна кончила накрывать на стол, склонилась к Павлу:

– Пашутка, ты о чем задумался?

Павел нахмурил брови. Они у него густые, сросшиеся на переносице. Над правой – небольшая коричневая родинка. Шевельнет бровью – и родинка вздрагивает.

– Маманька, чего к нам дядя Вася приходил?

– Какой дядя Вася?

– Потупчик.

– Не знаю, Пашутка. А что такое?

– Так просто… – уклончиво ответил Павел.

Татьяна обняла сына, с тревогой заглянула ему в лицо.

– Ты чего будто в воду опущенный? Что у тебя на сердце, Пашутка? Я же все вижу, ты не отворачивайся.

– Ты слышала, что дядя Вася кричал папаньке? «Вам народ доверие оказал, а вы против народа выступаете…»

Она ответила не сразу, не зная, как объяснить сыну то, что давно тревожило ее самое и что лежало на сердце тяжелым, томящим грузом.

– Работа у отца такая, Пашутка… На всех угодить трудно. Одному – хорошо, другому – не нравится. Отец-то законы лучше знает… Его ведь сам секретарь райкома уважает.

Павел спросил порывисто:

– Значит, он все по закону делает?

– Я так думаю, что по закону… – неуверенно сказала Татьяна.

– Правда, по закону, маманька? – допытывался он.

Что сказать сыну? Она увидела за его поясом новую книгу.

– Что это?

Федя ответил за Павла:

– Премия, маманька! Зоя Александровна Паше дала за учение.

– Премия? Ну-ка, посмотрю сейчас, сынок, как ты меня читать выучил. – Она открыла книгу и прочитала по складам: – Го… рьк… ий… Горький… «Мать»… Правильно?

– Правильно, – улыбнулся Павел.

– Этак я скоро и Ксеню догоню.

– Маманька, ты скоро и газеты читать будешь! – радостно сказал Федя.

– Буду, Федюша, буду! Хорошие вы мои! – она широко распахнула руки и притянула сыновей к груди. – Что бы я без вас делала? Только и радости у меня в жизни! Федюшка, а что ж у тебя красного галстука нету?

– Не принимают меня в пионеры, маманька… – вздохнул Федя и потрогал красный галстук брата. – А как хочется!

– Пашутка, почему его в пионеры не принимаете?

– Рано ему еще. Через год вступит.

– Придется потерпеть, Федюшка, – улыбнулась мать.

В калитку заглянула светловолосая девочка с остреньким, чуть вздернутым носом.

– Здравствуйте, тетя Таня!

– Здравствуй, Мотя… Подойди сюда, что ты в калитке застряла?

– Я на минутку, тетя Таня… я к Паше… по делу.

– Ох, батюшки! Такие все деловые стали… А ты кажись, тоже пионерский начальник?

– Член совета отряда, – сказал Павел.

– Активистка, значит, – кивнула Татьяна. – Вроде Ксени… Ну, активничайте, активничайте…

Из избы послышался детский плач. Это проснулся самый младший сын – Роман. Татьяна торопливо на правилась в избу. Федя шел следом за ней и быстро рассказывал, какой в школе был утренник и как все хлопали в ладоши, когда Зоя Александровна дала Паше книгу.

– Паша, я, знаешь, чего пришла? – робко спросила Мотя. – Читать Горького будем?

– Ну, ясно, будем.

– Зоя Александровна говорит – такая книжка интересная! Давайте сегодня вечером?

– Сегодня вечером не могу. Мы с Яшкой Юдовым на озеро рыбу удить пойдем.

– А ты приходи тогда завтра утром к нам. Ребята соберутся. Я им уже говорила.

– Утром я тоже не могу: на огороде буду.

– Ну, тогда завтра вечером. Ладно?

– А вы сами завтра ко мне вечером приходите.

– К тебе? Ой нет, Паша!.. Я твоего отца боюсь…

– Что ж он медведь, что ли? – обиженно сказал Павел.

– Я сама не знаю почему, а боюсь… Сердитый он очень… – Мотя помолчала. – Паша, а Петька Саков опять камнями кидался.

– Вот не попадется он мне никак!

– Кричит, как война будет, так заграничные буржуи всех пионеров за галстуки повесят.

Павел презрительно улыбнулся.

– Руки коротки у заграничных буржуев! А Петьке Сакову по шее надо дать покрепче!

– Не надо, не связывайся… – Мотя снова помолчала. – Паша… ты не знаешь, о чем мой папанька с твоим отцом разговаривал?

– А что? – насторожился Павел.

– Очень расстроенный папанька домой вернулся… Понимаешь, ему Кулуканов не хочет за работу платить, а твой отец говорит, что вроде бы так и надо.

У Павла над бровью задергалась родинка.

– Мой отец по закону поступает!

– Да ты не сердись, Паша… Я ведь только так… Я и сама папаньке сказала, что раз выбрали Трофима Сергеевича председателем, значит, он все законы знает… – Мотя в замешательстве открыла книгу, негромко прочитала: – «Лучшему ученику Герасимовской школы – Павлу Морозову»… Как приятно тебе, наверно! Да, Паш?.. А у меня все с арифметикой не ладится… Ну, я побежала… Всего, Паш…

Мотя убежала, а Павел долго еще стоял неподвижно, задумавшись о чем-то и рассеянно глядя ей вслед.