Текст книги "Серия «Рассекреченные жизни»"

Автор книги: Виталий Чернявский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Однако для самого Юрия Владимировича приход в КГБ не был простым. Он серьезно беспокоился, как его здесь воспримут, очевидно, еще не сознавая в полной мере, какие изменения произошли в госбезопасности к 1967 году, когда в системе практически уже не осталось людей, начинавших работу в органах в предвоенные годы.

В комитете Ю.В.Андропова встретили с надеждой на то, что при нем будет больше порядка, организованности, определенности и меньше сумасбродства, злоупотреблений и нарушений законности. Андропов привел с собой из аппарата ЦК КПСС небольшую команду, не более десяти человек. Держались они на первых порах тесной стайкой и все старались выяснить, нет ли вокруг Юрия Владимировича недоброжелательности или, не дай Бог, не зреет ли какая крамола. Эта группа была предана ему лично и стремилась всеми доступными средствами работать на повышение его авторитета, что порой выглядело даже смешным и наивным из-за прямоли-

143

нейности в восхвалении достоинств нового председателя, в чем вообще не было никакой нужды. Надо сказать, что и Андропов заботился о своей команде. Из нее выпали, может быть, один-два человека, а остальные стали генералами и заняли ключевые посты в системе госбезопасности.

Пока команда врастала в жизнь КГБ, Андропов сам вел постоянный поиск новых людей для выдвижения на ответственные посты. Был он на первых порах склонен к быстрым очарованиям и разочарованиям. Смелый в суждениях, эрудированный человек сразу привлекал внимание Андропова, он его быстро двигал вверх, а потом, случалось, проявлялись организаторские изъяны и еще какие-нибудь негативные качества выдвиженца. Такого работника он быстро смещал с ключевой должности, переводя на менее ответственную. При этом Юрий Владимирович не таил зла, неприязни и сохранял благожелательность по отношению к тем, кого он двигал сначала вверх, а потом вниз. Порой он сетовал на то, что человек бывает труднопредсказуем. На своей должности вроде бы хорош, а передвинь его на одну ступеньку повыше, он уже растерялся и запаниковал или – еще хуже – неожиданно превратился в грубияна и диктатора.

О том, что Андропов не был злопамятен и не стремился сводить личные счеты с людьми, причинившими ему когда-то неприятности, говорит такой факт. Однажды в разговоре со мной он поинтересовался, как чувствует себя и как работает один наш сотрудник старшего поколения, и рассказал с грустной усмешкой, что этот человек в момент, когда было сфабриковано так называемое ленинградское дело, выделил его, Андропова, вопрос в отдельное дело, что означало на практике неминуемый арест. Юрий Владимирович не только не пытался как-то наказать этого человека, но даже не увольнял его на пенсию, поскольку понимал, что не конкретный человек был повинен в подобных делах, а время тогда было жестокое.

Иногда Андропов, правда, заводил разговоры несколько двусмысленного свойства, проверяя, как люди относятся к тому или иному руководителю. Он вдруг начинал слегка поругивать какого-нибудь начальника, втягивая в обсуждение своего собеседника. Я сам не раз подвергался подобным испытаниям, когда Юрий Владимирович позволял себе нелестные высказывания в адрес человека, к которому, как

144

я доподлинно знал, он относился с большим доверием. Подобный метод, возможно, оправдан, если председатель КГБ нуждается в дополнительной информации об отношении к тем людям, которые стоят вокруг него, но мне лично такие игры не очень нравились.

Беседовать с Андроповым было совсем непросто. Он совершенно не терпел нудных докладов, построенных по стандартной схеме. Раздражался, перебивал докладчика, задавал множество неожиданных вопросов, и обычно такой неудачный доклад кончался вежливой выволочкой и занимал минимум времени. И наоборот, если докладчик попадался содержательный и рассказывал интересные вещи, сопровождая их оригинальными выводами и предложениями, беседа затягивалась и по увлекательности своей становилась сродни, выражаясь языком литературных критиков, интеллектуальному пиршеству.

Участвуя в переговорах Андропова с иностранными делегациями, присутствуя при докладах резидентов разведки, обсуждая бесконечные проблемы вроде афганской, я нередко покидал кабинет председателя с чувством неудовлетворенности самим собой, так как его уровень мышления, знания, умение нестандартно и увлекательно вести беседу заставляли осознавать, и иногда довольно остро, собственную некомпетентность в ряде вопросов, неспособность так же досконально разобраться в существе каких-то проблем. Иначе говоря, Андропов подавлял собеседника не своим положением, ибо держался просто и большей частью приветливо, а своей эрудированностью, знаниями и оригинальным видением вещей и событий.

Если, принимая в своем кабинете иностранные делегации, советских представителей, сотрудников КГБ, Андропов вел беседы свободно, не сковывая их рамками строго заданной программы, то в подготовке своих публичных докладов и выступлений отличался особой тщательностью и пунктуальностью. Получив от помощников составленный по его тезисам материал, он на два-три дня отключался от текущих дел и со всей скрупулезностью работал над текстом, тщательно выверяя все его положения.

Зная динамичную и даже резкую манеру бесед Андропова, я предупреждал резидентов, что к докладам и отчетам

145

надо готовиться очень основательно, что необходимо знать все детали обсуждаемых вопросов и ориентироваться на ведение диалога, а не на спокойное повествование. «Учти, он не даст тебе спокойно говорить больше пяти минут, а будет задавать самые неожиданные вопросы», – примерно такую я давал «вводную» идущему «на ковер» к председателю.

Андропов был человеком скромным, но твердым. Он поставил себя так, что люди, как правило, не решались делать ему комплименты, пытавшийся нарушить это табу получал резкий отпор и мог потерять его расположение. Для человека такого уровня неприятие лести – несомненно, редкое качество, тем более что атмосфера вокруг Брежнева изобиловала обратными явлениями. С коррупцией и расточительством он боролся всегда, а одним из первых его актов после занятия поста генсека стало снятие с должности министра внутренних дел Щелокова. Вручаемые ему подарки Андропов, насколько мне известно, сдавал в государственную казну и требовал того же от своих заместителей.

Умел он и считать государственные деньги, решительно отвергая различные дорогостоящие проекты в КГБ и требуя сокращения расходов даже на разумные и оправданные разведывательные мероприятия. По некоторым делам, требовавшим его председательского согласия, приходилось делать к нему по три захода, пока он не давал добро или окончательно не отказывал.

О своем положении в высшем эшелоне государства он никогда не говорил, не подчеркивал своей значимости и лишь иногда, рассказывая о какой-либо сложной тяжбе с кем-то из высоких должностных лиц, употреблял такую фразу: «Я ему в ответ и сказал: „Я ведь тоже не самый последний человек в государстве"».

Юрий Владимирович, сколь ни банально звучит это утверждение, любил людей. Казалось бы, рвавшиеся в его служебный кабинет посетители и подчиненные должны были ему порядочно надоесть, и при его состоянии здоровья естественнее было бы ожидать стремления на время уединиться и передохнуть от бесконечных проблем и разговоров, а он тянулся к людям, постоянно испытывал желание расширить круг знакомств. Эту его общительность, умение слушать и рассказывать я хорошо почувствовал во время поездки

146

28—29 декабря 1981 года в Венгрию, куда он совершил свой последний официальный визит в качестве председателя КГБ. Там состоялись подписание очередных рабочих документов о сотрудничестве, вручение государственных наград СССР сотрудникам венгерского МВД, встреча уже больного Андропова с одряхлевшим Кадаром.

Делегация ехала поездом в двух специальных вагонах. Ехали весело и дружно. Обедали и ужинали все вместе в вагоне Андропова. Разговоры велись на разные темы – от высокой политики до элементарных анекдотов, общение было неформальным, а путешествие – по-настоящему приятным, К сожалению, в веселый и непринужденный разговор все время вторгалась тема о болезнях. Дело в том, что и в КГБ Юрий Владимирович пришел уже больным человеком, и его быстрое угасание происходило на наших глазах. На приемах по случаю пребывания различных делегаций он ничего крепкого не пил, а лишь пригубливал легкое вино. Соблюдал он и строгую диету. А когда-то у него был отменный аппетит, да и теперь иногда возникало большое желание съесть какой-нибудь настоящей мужской пищи.

Кто-то из близких к его дому людей рассказывал, как однажды Андропов твердо вознамерился поесть хорошего шашлыка и дал команду повару изготовить это блюдо по всей форме. Повар доложил о полученной команде врачу. Врач молча показал повару кулак. После этого повар с согласия врача изобразил из отварного мяса что-то по виду напоминающее шашлык – кусочки вареного мяса на шампурах с луком и помидорами. Юрий Владимирович обиделся и не стал есть это блюдо.

Диетой его мучили постоянно. Однажды при очередном докладе текущих дел в Кунцевской больнице он предложил мне: «Сначала давай попьем чайку». На столе в комнате, которая использовалась для приема посетителей и одновременно как столовая, стояла тарелка с двумя воздушными и прозрачными крендельками. Юрий Владимирович злобно посмотрел на них и сказал нарочито ворчливым тоном: «Смотри не съешь оба кренделя, это нам дали на двоих!»

В Кунцеве доклад проходил обычно более спокойно. Не было частых телефонных звонков, и Андропову не нужно было переключаться на другие дела и экономить время.

147

Здесь иногда возникал «разговор за жизнь», но все свои высказывания и оценки он, конечно, строго контролировал.

Общеизвестны суровая в последние годы критика в адрес бывшего КГБ, обвинения в беззакониях, творившихся органами госбезопасности, в пособничестве террористам. Здесь уместны несколько фраз об отношении Ю.В.Андропова к соблюдению законов. Законы и порядки, существовавшие тогда в нашем государстве, Андропов чтил и безукоризненно выполнял. Он жестко требовал от сотрудников всех рангов абсолютного законопослушания. Поэтому критику в адрес бывшего КГБ, как мне кажется, не следует отрывать от критики законов и порядков всей существовавшей тогда системы. Так было бы правильнее.

Кстати сказать, Андропов был человеком очень осторожным и никогда не брал на себя лишнего, того, что могло быть истолковано как превышение полномочий. По всем мало-мальски серьезным вопросам писались бумаги в ЦК КПСС или непосредственно Генеральному секретарю для получения согласия на то или иное предложение.

Объективности ради надо сказать, что и либералом или пацифистом Андропов, конечно, не был. Он требовал, чтобы в подразделениях КГБ царил боевой дух, чтобы личный состав был готов к действию в экстремальных и кризисных ситуациях, умел владеть средствами оперативной техники и оружием.

За время пребывания Андропова на посту председателя КГБ значительно вырос уровень профессиональной подготовки разведчиков и контрразведчиков. В рядах сотрудников КГБ не было коррупции, крупных злоупотреблений материально-финансового порядка. Особенно ценно то, что именно так об этом публично высказался и академик А.Д.Сахаров, в нелицеприятности мнения которого о КГБ никто, кажется, не сомневался.

Вернемся, однако, к самому Андропову… Я уже упомянул, что немалую часть времени в последние годы своей жизни Юрий Владимирович находился в Кунцевской больнице, где проводились многочисленные обследования и процедуры по поводу хронической почечной недостаточности, а также нефрита, гипертонии, сахарного диабета и других недугов. По существу, у него была там как бы вторая квар-

148

тира. Последние два десятилетия он совершенно не занимался спортом и был чужд какой-либо физической активности – даже гулять не любил, превратился в кабинетного затворника и, как говорится, не нюхал свежего воздуха.

Однажды Юрий Владимирович назначил прием для доклада в Кунцеве в 12 часов дня, в воскресенье, в разгар зимы. Прежде чем ехать к председателю, я хорошо покопался в снегу – расчистил дорожку от дачи к сараю. Ярко светило солнце, и чуть-чуть вьюжило. Небольшой мороз, солнце и приятный свежий ветерок. Бодрый, разогревшийся от работы на солнце и с хорошим настроением я прибыл в Кунцево, поздоровался и начал с погоды:

– Юрий Владимирович, сегодня погода замечательная!

Вы уже гуляли?

– Какое там гулянье! Нос высунуть нельзя, ветер с ног валит!

Что было первопричиной и что следствием, судить не берусь: то ли болезнь отлучила Андропова от общения с природой, то ли, наоборот, пренебрежение к прогулкам и спорту привело к многочисленным болезням. Но не только набор всевозможных болезней осложнял деятельность Андропова на посту председателя КГБ, были еще и особые обстоятельства, мешавшие сосредоточиться на деле.

Известно – и об этом уже писали, что Брежнев приставил к Андропову на должности вторых лиц в Комитете госбезопасности своих близких друзей – С.К.Цвигуна и Г.К.Цинева, из-за чего ситуация в комитете сложилась непростая: Юрий Владимирович должен был постоянно оглядываться на этих заместителей, искать к ним особые подходы и заниматься дипломатией вместо того, чтобы уверенно требовать от них рабочей отдачи как от своих главных помощников. Оба они все время что-то докладывали лично Брежневу, и это ставило Андропова в неудобное и щекотливое положение. О непростой ситуации в верхах были осведомлены все более или менее ответственные работники комитета и сочувствовали Андропову.

По этому поводу в Москве даже ходил анекдот – не то чтобы очень смешной, но точно отражавший реальную ситуацию. За час до наступления Нового года Брежневу звонит Цвигун и докладывает: «Леонид Ильич, в стране все тихо,

149

происшествий нет, граница на замке, можете спокойно встречать Новый год! Поздравляю вас!» За полчаса до Нового года звонит Цинев и говорит: «Леонид Ильич! В стране полный порядок, никаких ЧП нет, в армии тоже порядок, можете спокойно встречать Новый год. С праздником!» За четверть часа до Нового года звонит Андропов, чтобы доложить обстановку, а Брежнев говорит ему: «Юрий Владимирович, в стране все спокойно, в армии полный порядок, граница на замке, можете спокойно встречать Новый год!»

В общем, отношения с ближайшими помощниками были весьма непростыми, и при всей своей сдержанности Андропов иногда жаловался своим близким и даже относительно близким собеседникам на условия, в которых ему приходилось работать.

Я встречался с Юрием Владимировичем довольно часто, и работая в Каире, и в бытность свою начальником нелегальной разведки, и тем более с 1979 года в качестве первого заместителя начальника ПГУ, когда мне приходилось систематически исполнять обязанности начальника разведки. Запомнился мне последний доклад Юрию Владимировичу. Это было 25 января 1982 года, незадолго до его ухода из КГБ.

Уже тяжело и неизлечимо больной, Андропов рассматривал дела без прежней живости. Ему было трудно читать. Просмотрев несколько документов, он попросил меня зачитывать ему короткие бумаги, а содержание длинных – просто излагать. Иногда он отвлекался на телефонные звонки, а время от времени заводил беседы на темы, не связанные с докладом: ему просто нужен был отдых и переключение внимания. Вдруг раздался один телефонный звонок, а потом одновременно зазвонило несколько телефонов. Андропову докладывали из разных мест, что умер М.А.Суслов. Я попросил разрешения прервать доклад, чтобы не мешать Андропову обсуждать создавшуюся ситуацию, и он отпустил меня на десять минут. Я вышел в кабинет напротив, к начальнику секретариата, сообщил ему новость, и он, не моргнув глазом, сказал: «Все… Юрий Владимирович уходит от нас в политбюро!» Как я понял, это было давно решенным делом: Андропов садится в кресло Суслова. Затем доклад продолжился. Юрий Владимирович совсем как-то расслабился и сказал:

150

– Ох и надоели мне все эти бумажки, живого голоса за ними не слышишь. Давай лучше поговорим на другую тему. Вот, например, пытаюсь я читать перевод Корана и ни черта не понимаю, что там написано. Или я совсем уж поглупел?

Я рассказал Андропову, что и мусульмане, даже образованные, далеко не все понимают Коран и что разобраться в нем можно, лишь специально изучая этот предмет. Затем речь шла о пророке Магомете, его жизни и окружении, о различных направлениях в исламе, о роли ислама в политике и жизни арабского общества. Юрий Владимирович неожиданно оживился и задавал, как в былые времена, очень много вопросов. Беседа на эту тему заняла более часа. В заключение он сказал:

– Спасибо тебе огромное за интересную беседу. Теперь это случается все реже и реже!

Так закончилась наша последняя встреча. Потом был еще прощальный телефонный звонок. Я позвонил Юрию Владимировичу, поблагодарил за все, что он сделал доброго для коллектива разведки, сказал, что все мы искренне сожалеем о его уходе от нас. По его ответу чувствовалось, что ему тоже тяжело отрываться от коллектива и переключаться на новую работу. А в самом конце разговора он неожиданно посоветовал: «А ты все-таки будь более осторожен!»

Этим загадочным пожеланием и завершилось наше многолетнее общение. В чем же следовало быть более осторожным? Скорее всего, в острых ситуациях, когда приходилось давать резкие оценки кое-кому из сотрудников, имевших родственные связи в окружении Брежнева. Наверное, именно это имелось в виду.

Эпоха Андропова в Комитете государственной безопасности закончилась, но сам он остался в памяти сотрудников живым человеком и великим работником. Но наше время быстро заметает следы прошлого. Сейчас уже и Андропова мало кто вспоминает. Увы, нам почему-то все хочется забыть – и как можно скорее. Мы постепенно превращаемся в людей без традиций и без истории. Нам уже никого и ничего не жаль. Впечатление такое, что остается только каяться, или предавать все анафеме, или делать то и другое одновременно…

Председатели КГБ: взгляд в прошлое

После ликвидации Комитета государственной безопасности я не раз мысленно возвращался к теме его создания в 1954 году и его расчленения в 1991 году на отдельные службы и, естественно, думал о тех людях, которые в разное время возглавляли КГБ.

Какими должны быть органы государственной безопасности в России, к данной теме не относится, – это вопрос особый, сложный и дискуссионный, а вот личности бывших председателей КГБ – это уже совершенно конкретная материя.

Однажды я поймал себя на мысли, что был лично знаком со всеми без исключения председателями, общался с ними по конкретным делам и о каждом из них имел свое собственное представление. Складывалось оно и в результате непосредственного служебного взаимодействия, из выступлений председателей на служебных совещаниях, партактивах, коллегиях КГБ, а также под воздействием бесед с коллегами по работе, в ходе которых очень часто возникал обмен мнениями по поводу личных и деловых качеств того или иного председателя. Это последнее обстоятельство нуждается в некотором пояснении. Среди оперативного состава КГБ практически не существовало полярных мнений о личности председателя. По прошествии нескольких месяцев после назначения нового руководителя органов госбезопасности сотрудники КГБ давали ему точную оценку, которая в дальнейшем уже не менялась.

Многообразие функций КГБ, сложная и особо деликатная роль этого ведомства в государстве предполагали, что

152

председатель КГБ должен обладать всеми мыслимыми достоинствами при отсутствии недостатков и пороков.

Личная ответственность за безопасность государства, за судьбы отдельных людей, за положение страны в международном сообществе, за соблюдение законности и порядка – все это просто обязывало каждого председателя КГБ быть особо одаренной личностью. Он должен был знать внутренние политические и экономические проблемы, международную обстановку, быть эрудитом и интеллектуалом, обладать сильной волей, организаторскими способностями и, естественно, знать контрразведывательное и разведывательное дело. Ну и, конечно, он должен был обладать бесконечным терпением и безупречным чувством справедливости.

И теперь, когда перед моим мысленным взором предстают поочередно председатели КГБ, я вижу, как далеки от идеала председателя конкретные лица, занимавшие эту должность. И дело не в том, что каждый раз происходили ошибки в выборе личности, а в том, что людей, даже приближающихся к идеалу, просто не существовало и не существует в нашей российской действительности.

Да что там говорить о председателях, если система отбора была такова, что и на посты генеральных секретарей ЦК КПСС не находилось по-настоящему достойных кандидатов. Многие из них были вообще карикатурны, давали многочисленные поводы для насмешек и пищу для нескончаемых анекдотов… Выдающимся председателем, пожалуй, был лишь один Юрий Владимирович Андропов, равно как и выдающимся премьер-министром был только Алексей Николаевич Косыгин. Недаром многие мемуаристы наших дней (я не имею в виду оголтелых ниспровергателей всего и вся) выделяют именно Андропова и Косыгина как деятелей, которые по. своим личным и деловым качествам превосходили остальных членов Политбюро ЦК КПСС. К сожалению, наличие кланов и раскладка сил в высших сферах нашего государства развели этих двух деятелей в разные стороны. Зная о недоброжелательном отношении Брежнева к Косыгину, Андропов, чтобы не обидеть генсека, держался подальше от Алексея Николаевича.

Все остальные председатели КГБ, несомненно обладая большой силой воли и будучи неплохими организаторами, в то

153

же время не были ни эрудитами, ни интеллектуалами, и даже не знали в достаточной степени всех линий работы в КГБ.

Итак, моя служба в разведке проходила при следующих председателях КГБ: Серове, Шелепине, Семичастном, Андропове, Федорчуке, Чебрикове, Крючкове и Бакатине. При первых трех я занимал должности от оперуполномоченного до начальника африканского отдела Первого главного управления и имел с ними непродолжительные контакты по отдельным вопросам, возникавшим время от времени на моем участке работы. С Андроповым, Чебриковым и Крючковым я уже общался повседневно и могу судить о них не со стороны, а по личному общению и по конкретным делам. Федорчук оказался фигурой эпизодической, а Бакатин, несмотря на кратковременность своего пребывания на посту председателя КГБ, вошел в историю отечественных органов безопасности как их главный и бездумный могильщик. Все его семеро предшественников пытались укреплять систему государственной безопасности, а он один, опираясь лишь на горстку приспешников, разрушил все, что было создано за 37 лет существования КГБ. Результаты этого безумия государство ощущает и по сей день.

Но начнем по порядку…

Иван Александрович Серов

(март 1954 г. – декабрь 1958 г.)

Военный, затем контрразведчик, долгое время работавший вместе с Берией, но не из его близкого окружения. Он вовремя понял опасность нахождения с Берией в одной лодке и успел дистанцироваться от него, что в какой-то мере и предопределило назначение Серова председателем КГБ после ареста Берии и реформирования Министерства внутренних дел СССР. Однако главной причиной этого назначения была близость Серова к Хрущеву. Когда в довоенные годы Хрущев был Первым секретарем ЦК Компартии Украины, он выдвинул Серова на должность наркома внутренних дел республики, и они вместе вершили здесь «праведный суд».

Небольшого роста, быстрый в движениях, Серов не мог подолгу сидеть на одном месте и доставлял много хлопот охране, так как любил передвигаться по Москве, лично находясь за рулем автомобиля обязательно иностранной мар-

154

ки. От него исходили флюиды нервозности и непостоянства. Иногда оперработники с оттенком иронии говорили, что он и внешне, и по характеру похож на генералиссимуса Суворова, что, конечно, доходило до ушей Серова и, надо полагать, доставляло ему большую радость.

С назначением Серова на должность председателя КГБ у оперативного состава стал исчезать страх за свою личную безопасность. При Берии судьба каждого сотрудника была непредсказуемой. Любой из них мог исчезнуть, мог быть выброшен на улицу, получить клеймо вероотступника. Суд и расправа были короткими.

Одно из основных обвинений, предъявленных Берии, состояло в том, что он хотел вывести органы госбезопасности из-под контроля партии и даже поставить их «над партией». Обвинение справедливое: все мы и тогда ясно осознавали, что контроль партийных органов, а точнее – руководства ЦК ВКП(б) над госбезопасностью – намного предпочтительнее, чем бесконтрольное господство Берии и его ближайшего окружения. Во времена Берии аресты, допросы, увольнения следовали один за другим, процветала атмосфера подозрительности, доносительства, сведения счетов, отсутствовала уверенность в завтрашнем дне. Всем уже давно хотелось элементарного порядка, стабильности и хотя бы мало-мальски нормального рабочего дня. Ночные бдения измотали людей: почти десять лет прошло после окончания войны, а режим работы в органах оставался прежним.

У нас, молодых выпускников 101-й разведшколы, помнится, настроение было хорошим от сознания того, что мы переступили порог Лубянки уже после ареста Берии, а, следовательно, полностью непричастны к тому, что творилось в органах безопасности в прежние времена.

Во время многочисленных совещаний, заседаний и собраний актива Серов громил и разоблачал Берию и его окружение, то есть занимался привычным ему делом – все время надо было кого-то разоблачать, клеймить позором «врагов народа» и призывать к повышению классовой, революционной и чекистской бдительности. Одновременно выдвигались требования соблюдать законность и партийные нормы в работе.

155

Когда кампания по разоблачению Берии и чистке чекистских рядов от его единомышленников несколько утихла, Серов начал заниматься и делами разведки, которые находились в запущенном состоянии вследствие волюнтаристских действий Берии.

Руководители отделов разведки стали получать какие-то осмысленные указания по работе, началось заново формирование резидентур, поиски сотрудников на роль резидентов. В нашем восточном отделе Первого главного управления, сфера деятельности которого простиралась на всю Азию и Африку, было необходимо подобрать кандидатов на должности резидентов практически во все резидентуры, а также укомплектовать их оперативным составом.

Египетское направление, где я начал свою работу в 1953 году, являло собой типичную для всей разведки картину: в Каире остался только один оперативный сотрудник, недавно туда направленный и не имевший никаких полномочий. Весь состав резидентуры надо было срочно подбирать, в том числе и резидента. К этому времени в ПГУ пришли выпускники разведшколы, Военно-дипломатической академии и различных гражданских вузов. После интенсивных поисков резидентура для Каира была сформирована из шести человек, один из которых уже находился в стране, и однажды мы впятером во главе с резидентом В.П.Соболевым предстали перед Серовым. Таких встреч у Серова было немало, и в условиях продолжающейся неразберихи он, по всей вероятности, не имел возможности серьезно готовиться к каждой из них.

Разговор носил формальный характер. Серов высказал ряд общих, уже набивших оскомину рекомендаций, вроде того, что нужно много работать, проявлять инициативу, вербовать агентуру, направлять информацию и так далее. Единственным отступлением от унылого стандарта была выраженная Серовым озабоченность по поводу того, что нам будет трудно встречаться с агентурой из числа египтян ввиду черного цвета их кожи. Обмениваясь после встречи мнениями о председателе КГБ, мы дружно отметили его неосведомленность в вопросах внешней политики, небогатый словарный запас, а то, что он представлял себе египтян чернокожими африканцами, нас просто шокировало.

156

В начале этой главы я уже упоминал о том, что знания всех председателей КГБ далеко не соответствовали тем требованиям, которые предполагались для их высоких должностей. Впервые я увидел это на примере Серова. Правда, что-то такое о его высокой образованности писал в своих мемуарах Серго Берия, который в свойственной ему манере все выдумывать приписал Серову и знание японского языка. Почему японского, а не, скажем, более распространенного у нас тогда немецкого? Дело, однако, в том, что никаких иностранных языков Серов, конечно, не знал, как не знали их и все другие председатели, за исключением Крючкова, и более того, не испытывали никакого дискомфорта от этого незнания. Один только Андропов переживал из-за своей некомпетентности и время от времени обзаводился учебными пособиями по английскому языку, но нечеловеческая загруженность разнообразными делами не позволяла ему серьезно заняться изучением иностранного языка, да и состояние здоровья серьезно ограничивало его возможности.

Вспоминая разгром разведки в 1937 и 1938 годах, волюнтаризм и профессиональную неподготовленность Берии, я все время задаю себе один и тот же вопрос: как в этих ужасных условиях могла уцелеть наша ценнейшая агентура в Англии, Франции и некоторых других странах? Ответ напрашивается один: отнюдь не благодаря заботам высшего руководства органов государственной безопасности, занятого интригами и кровавыми разборками, а исключительно благодаря самоотверженной работе, высокому профессионализму и верности долгу рядовых, немногочисленных к тому же разведчиков, трудившихся в те годы как «в поле», так и в Центре.

Ценная агентура и во времена Серова обеспечивала руководство СССР самой достоверной информацией о военных приготовлениях США и других западных стран, направленных против Советского Союза. По мере стабилизации положения в разведке и в других подразделениях КГБ тематика и география получаемой информации все время расширялись. Такое состояние дел позволило Серову даже пошутить на одном из партийных активов КГБ в середине шестидесятых годов:

157

– Никита Сергеевич постоянно жалуется мне, что он начисто лишен возможности изучать марксистскую литературу, так как все его время уходит на чтение разведывательной информации за подписью Серова!

Быстрое сближение СССР с Египтом во времена Насера и активная работа резидентуры на гребне подъема наших межгосударственных отношений вызвали одобрение со стороны Серова и повысили его внимание к каирским делам. Пик этого внимания пришелся на 1958 год, а именно на конец апреля этого года, когда состоялся визит Насера в СССР.

В этот период Серов уже более реально представлял себе, что такое Египет и кто такие египтяне. Во время пребывания делегации Насера в Москве Серов лично встретился с руководителем египетских спецслужб. Насер сам проявил инициативу и попросил Хрущева во время первой же встречи с ним, чтобы Серов принял начальника Службы общей разведки Египта Салаха Насра и установил с ним постоянный деловой контакт. Дело развивалось следующим образом.