Текст книги "Серия «Рассекреченные жизни»"

Автор книги: Виталий Чернявский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Молотов, Каганович, Маленков выглядели невеселыми, были неразговорчивы, не проявляли особого интереса к заморским гостям и обращались к ним с самыми банальными фразами. Никакой гениальности от оживших портретов не исходило, и я как-то вдруг понял, что они —обыкновенные люди и, скорее всего, не самые счастливые на этой земле.

В отличие от большинства лиц в этой портретной галерее, пожалуй, только Хрущев и Булганин производили впечатление подвижных и энергичных. И на приеме, и на переговорах Булганин очень ловко вел беседы, уходил от просьб о помощи, причем делал это так умело, что собеседники оставались довольны. И Хрущев, и Булганин со вкусом беседовали с иностранными гостями и как бы ощущали перед собой большую жизненную перспективу. Ворошилов тоже проявлял активность и старался держаться на переднем плане.

На этом приеме у меня произошли мелкий инцидент с Молотовым и недоразумение с Хрущевым.

Молотов был задумчив и неразговорчив, выглядел неважно: лицо желтое, и на лбу какая-то шишка.

Нарядный принц аль-Бадр не вызвал у него никаких эмоций, даже элементарного любопытства. После двух-трех фраз наступила пауза. Аль-Бадр, надо сказать, сам вообще не проявлял никакой активности в разговорах – он просто не знал, о чем можно говорить, а Молотов глухо молчал. Тогда, чтобы как-то исправить положение, я спросил:

– Вячеслав Михайлович, может быть, предложить Его Высочеству соку?

50

Недобро блеснув стеклами пенсне, Молотов раздраженно бросил:

– А вы что, сами не знаете, что делать? Первый раз, что ли?

А я действительно впервые присутствовал на приеме в Кремле, но глава советской дипломатии не мог, видимо, предположить, что к нему допустят какого-то новичка.

Н.С.Хрущев уделил принцу аль-Бадру значительно больше внимания, чем остальные, и здесь я приобрел первый боевой опыт по части переводов ему на встречах с арабами. Второй опыт, более продолжительный и серьезный, был в 1958 году во время первого визита Гамаля Абдель Насера в СССР.

Н.С. Хрущев, всем улыбаясь и со всеми раскланиваясь, расспрашивал аль-Бадра о его отце – имаме Ахмаде, о Йемене, о йеменско-египетских отношениях, высказывался о будущем советско-йеменском сотрудничестве и, в частности, заявлял о желательности скорейшего обмена дипломатическими представителями. Об этом шла беседа и во время официальных переговоров. Была достигнута договоренность об учреждении посольств в Таизе и Москве в течение 1958 года. Собственно, в достижении этой договоренности и был главный смысл визита аль-Бадра в Советский Союз.

Хрущев внимательно следил за реакцией аль-Бадра при ответах на заданные ему вопросы, изучал своего собеседника, пытался понять, что он за человек.

Во время беседы к нам подошел разбитной господин высокого роста и начал на ломаном русском языке рассказывать Хрущеву о своей поездке в Грузию. Он практически оттеснил аль-Бадра, который отошел к своей делегации, и полностью завладел Хрущевым. Последний обратился ко мне:

– А с этим вы сможете переводить?

Я ответил, что если господин владеет французским, то смогу. Выяснилось, что собеседник говорит по-французски. Он сообщил, что только что вернулся из Грузии и хотел бы поделиться впечатлениями. Хрущев проявил заинтересованность, и его собеседник с большим ехидством начал рассказывать о том, что Грузия весьма странная республика. На полях трудятся только женщины, а мужчины в это время

51

отдыхают, ведут неторопливые беседы или в крайнем случае заняты торговлей на базаре. В Грузии свои особенные порядки, свои традиции, а главное – он-де не заметил там никаких признаков социализма ни в общественном сознании, ни в практических делах граждан республики.

«Ну, – подумал я про себя, – сейчас Хрущев врежет ему за клевету на Грузию». А Никита Сергеевич, выслушав все это, добродушно засмеялся и сказал:

– Не знаю, не знаю… Я ведь, знаете, никогда не бывал в Грузии.

Беседа продолжалась еще несколько минут на другие темы. По ее окончании я спросил Хрущева, кто был наш собеседник. Он ответил, что это временный поверенный в делах США, и назвал его фамилию. Я задал вопрос:

– Никита Сергеевич, мне следует записать вашу беседу?

– Я тебе Запишу, вот еще нашелся писатель! – последовал ответ.

Так, получив две оплеухи от высших руководителей страны, я одновременно приобрел богатый опыт дипломатического протокола на приемах государственного уровня. Пребывание на Олимпе имело неожиданный результат: я как-то сразу излечился от болезни преклонения перед высшими авторитетами, убедившись на личном опыте, что это обычные люди, жизнь которых сложилась, однако, в силу обстоятельств особым образом. Они стали пленниками своего положения, рабами собственной власти, но при этом не стали ни культурнее, ни образованнее, ни, уж конечно, деликатнее. Уважение к ним все же осталось, хотя трепет и восторги улетучились.

Потом я всю жизнь искал интересных и знающих людей, живых в общении, таких, кому хотелось бы подражать, изучать их, чтобы самому обогатиться. И, слава Богу, такие люди встречались на моем пути.

Тройственная агрессия

Мне часто приходилось отвечать на вопрос, знала ли советская разведка о том, что Англия, Франция и Израиль готовят войну против Египта в качестве возмездия за национализацию Суэцкого канала.

Ответ был таков: знала. Сведения о приготовлениях к войне в этих странах поступали регулярно. Можно было давать им разную оценку: точные, достоверные, вероятные или сомнительные, – но суть в данном случае была в другом. Имела место полная убежденность руководства разведки и нашей каирской резидентуры, что война будет неминуемо, ибо Запад рассматривал национализацию Суэцкого канала как вопиющее нарушение всех международных правил, порядков и договоренностей.

Таким образом, для руководства СССР тройственная агрессия не была неожиданностью, и оно имело возможность просчитать все варианты развития событий и подготовиться к необходимым демаршам.

В этот период резидентом внешней разведки в Каире был Викентий Павлович Соболев, и он неоднократно направлял в Москву солидную информацию в подтверждение сразу сделанного вывода о том, что войны избежать не удастся.

Но сначала о самом Суэцком канале. Общеизвестна фраза отца истории Геродота: «Египет – дар Нила». Да, Нил дает Египту жизнь. Не было бы Нила – не было бы и Египта. К этому емкому определению мне всегда хотелось добавить, что в современных условиях Египет – это дар Нила и творение рук человеческих – Суэцкий канал.

53

Суэцкий канал для Египта – источник больших валютных поступлений в государственную казну. Накануне тройственной агрессии сумма доходов от канала в иностранной валюте примерно равнялась сумме, выручаемой Египтом от продажи за границу знаменитого длинноволокнистого хлопка, или сумме доходов от иностранного туризма.

Приносить прибыль Суэцкий канал стал, конечно, не сразу. Вначале, во время его строительства, он забирал жизни египетских феллахов, а затем, в период борьбы Англии и Франции за влияние в Египте, началось и ограбление египетского государства. В соперничестве двух держав немаловажное значение имело то, в чьих руках находились акции Компании Суэцкого канала.

Сооружение канала, освоение приканальной зоны открыли Египет для внешнего мира, стратегическое и экономическое значение страны возросло, и это усилило борьбу между Англией и Францией за установление своего господства над ней. Преуспевала, однако, в этом деле больше Англия, которая в 1882 году осуществила полную военную оккупацию Египта.

Накануне национализации Суэцкий канал представлял собой государство в государстве, будучи по существу иностранной собственностью на территории Египта. После национализации канала Англия и Франция с их тогдашней имперской психологией решили проучить Египет, отвоевать канал, а Израиль стал их естественным союзником, ибо его руководители видели в лице Насера главную угрозу своей безопасности.

Интересна история Суэцкого канала сама по себе. Канал уже был однажды прорыт – во времена фараонов. Конечно, это не был канал в его современном виде. Это была скорее примитивная система, позволявшая по озерам и соединявшим их протокам проходить из Средиземного в Красное море мелким судам с небольшой осадкой. Во время последующих вторжений в Египет различных завоевателей он пришел в упадок и окончательно был разрушен по приказу халифа аль-Мансура в 767 году.

Идея прорытия канала заново возникала, конечно, во все времена. Но наиболее активно она стала будоражить умы в начале XIX века.

54

Существует правдоподобная легенда о том, как французский инженер-предприниматель Фердинанд Лессепс пришел к решению о строительстве канала. В 1832 году он был назначен на должность вице-консула Франции в Александрии. Его прибытие к месту работы совпало с эпидемией холеры в Египте, и он не мог сойти с корабля из-за объявленного карантина. Отсиживаясь на борту, Лессепс стал читать все имевшиеся в его распоряжении книги. Здесь он случайно и наткнулся на книгу математика Лепера с расчетами строительства канала через Суэцкий перешеек. После знакомства с этой книгой сооружение канала стало главной целью жизни Лессепса.

О Суэцком канале, его роли и значении в жизни Египта и других стран написано много серьезных исследований. Англичане даже свою колониальную политику измеряли по Суэцу – «политика к востоку от Суэца», например.

Обстановка в Египте перед национализацией канала была тревожной. Внешняя и внутренняя политика Насера вызывала большую настороженность на Западе. США, Англию, Францию и Израиль крайне беспокоили новые связи Египта с Советским Союзом по военной линии. СССР собирался начать поставки оружия, в страну стали прибывать первые военные специалисты. Соблюдая осторожность (конечно, это было шило в мешке), первые наши военные ехали в Каир с чехословацкими паспортами. Как раз мне пришлось наведываться в чехословацкое торгпредство и организовывать контакты прибывших с египтянами. Такая практика носила кратковременный характер ввиду ее полной бессмысленности.

США, Англия и, естественно, Международный банк реконструкции и развития отреагировали на начало военного сотрудничества между СССР и Египтом привычным способом. 19 июля 1956 года госсекретарь США Дж.Ф.Даллес заявил египетскому послу в Вашингтоне, что США отказываются от ранее данного обещания предоставить кредиты и оказать содействие в строительстве Асуанской плотины. Вслед за этим последовали аналогичные отказы со стороны правительства Англии и Международного банка реконструкции и развития.

Следующий ход был за Насером. Он начал срочную подготовку к национализации Суэцкого канала. Подготовка эта,

55

надо отдать должное египтянам, осуществлялась в глубокой тайне и весьма квалифицированно. Идея национализации зрела у Насера уже давно, и он позаботился о том, чтобы в зону канала на работу во Всеобщую морскую компанию Суэцкого канала было направлено как можно больше египтян с хорошим образованием. Возглавлял операцию грамотный и энергичный офицер Махмуд Юнис. Интересная деталь: Махмуд Юнис настолько тщательно разработал операцию по взятию канала под свой контроль, что на каждого иностранца – служащего компании был заранее подготовлен египтянин соответствующей квалификации. Не хватало, правда, своих лоцманов. На замену лоцманов компании в дальнейшем прибыли специалисты из дружественных Египту стран, в том числе из Советского Союза. Не обошлось и без спектакля: 26 июля 1956 года Насер произносит патриотическую речь в Александрии, убедительно обосновывает принадлежность канала Египту, упоминает в качестве пароля имя Лессепса, а в этот самый момент Махмуд Юнис начинает операцию. Впоследствии Юнис стал первым директором национальной Компании Суэцкого канала, а в 1966 году был назначен заместителем премьер-министра Объединенной Арабской Республики:

Англия, Франция и Израиль стали готовиться к войне против Египта, а наша резидентура – давать интенсивную информацию по всем проблемам, связанным с неминуемой войной.

Тройственная агрессия началась 29 октября 1956 года с выступления Израиля, и хотя она и для нас, и для египтян не была неожиданной, столь жестоких бомбардировок англичанами Каира и Александрии никто не ожидал. Эти бомбардировки длились пять дней, начиная с 31 октября. А затем английские и французские войска захватили зону Суэцкого канала. :

Армия и народ встали на защиту Египта, а героическую оборону Порт-Саида египетские политики, историки и журналисты в дальнейшем стали сравнивать с обороной Сталинграда.

Посольство СССР в Каире, военные коллеги и резидентура внешней разведки заработали в военном режиме. От нас требовалась постоянная информация о развитии событий.

56

Радисты и шифровальщики (тогда было ручное шифрование) выбивались из сил, работая в тесных душных каморках, а оперативные работники продолжали бесконечные выезды в город, в том числе и в район аэродрома, для сбора информации.

Фары посольских автомашин были закрашены в синий цвет, а на переднее и заднее стекла по указанию египетской администрации наклеивалось изображение советского государственного флага. Эта рекомендация была далеко не лишней, так как разъяренные толпы египтян вылавливали в городе европейцев, устанавливали их национальную принадлежность и, случалось, избивали англичан, французов и евреев. Первые дни и нам приходилось туго. Экспансивные египтяне, размахивая кулаками, гневно кричали: «Русские, где ваши самолеты?», «Где ваше оружие?», «Где ваши солдаты?», «Почему Россия не спасает Египет?» В тот период подобные претензии мне были непонятны, но в дальнейшем, пережив еще две войны в Египте, я уже не удивлялся подобным возгласам.

Сколько будет длиться война, никто, естественно, не знал, и встал вопрос об эвакуации жен и детей сотрудников советских учреждений в Египте. Все были заняты войной, и договориться об эвакуации было трудно.

С большими усилиями через свои связи в Министерстве внутренних дел Египта мне удалось получить один вагон для членов наших семей. Для моей семьи эта эвакуация была как острый нож в сердце. На руках у жены были пятилетний сын и годовалые дочери-близнецы.

От Каира до Асуана наши семьи ехали поездом, постоянно опасаясь бомбежек. От Асуана до Вади-Хальфа (граница с Суданом) – на допотопном пароходике с прицепленной к нему баржей, а затем до Хартума – самолетами. Из Хартума жен и детей стали направлять различными рейсами в Европу, и около десяти дней мы вообще не имели о них никаких известий. Но в конце концов все обошлось благополучно, только старая няня в Москве, увидев наших детей после этого путешествия, воскликнула с сожалением: «Ой, какие худые, ну прямо колхозные курчата!»

Когда выезжать в город было категорически запрещено египетскими властями, мы вылезали на крышу посольства

57

и пытались установить, где бомбят, что бомбят и какова сила бомбовых ударов.

Когда же прозвучал выдержанный в жестких и решительных тонах так называемый «ультиматум Булганина» 1и агрессоры решили отступить, ситуация для нас изменилась коренным образом. Мы сразу обрели статус спасителей Египта и его лучших друзей. Однажды мой небольшой «остин» с изображением двух флагов СССР на стеклах толпа приподняла и несколько метров пронесла вместе со мной. Горячую восторженность египтян испытали на себе даже русские эмигранты, покинувшие родину после Октябрьской – революции. Нина Александровна Бруксер, случайно оказавшаяся в эмиграции и посещавшая все культурные мероприятия в посольстве, рассказывала, что толпа египтян долго несла ее на руках, узнав, что она русская.

А еще один русский по фамилии Дмуховский, штабс-капитан белой армии, сразу после тройственной агрессии исчез из Египта. Это был непримиримый враг советской власти, злобу свою не скрывал и занимался тем, что выискивал в городе советских граждан («Я вас сразу узнаю, – хвастался он, – по широким штанам и по длинным шнуркам, свисающим с ботинок») и начинал сладострастно рассказывать с мельчайшими подробностями, как он пытал, а потом вешал большевистских комиссаров.

Так я еще раз после Великой Отечественной встретился с войной. Не та, конечно, война, но все равно война, и на ней тоже нужно было сохранять и самообладание, и расторопность и работать круглые сутки. Тогда мы не знали, что впоследствии наше участие в этих делах получит название «выполнение интернационального долга» и что государство нас за это как-то отблагодарит. В дальнейшем в моей жизни будут еще две войны в Египте и тяжелая афганская эпопея.

1Н.А.Булганин в то время был Председателем Совета Министров СССР. 5 ноября 1956 года возглавляемое им правительство направило правительствам Великобритании, Франции и Израиля резкое послание с требованием прекратить вооруженную агрессию против Египта. Советское предупреждение подействовало. Вывод войск Великобритании и Франции закончился 22 декабря 1956 года, а Израиля – 7 марта 1957 года.

58

В условиях кризиса одни люди сразу находят себе полезное дело, а другие, не зная, чем заняться, собираются в кучки, курят и ждут распоряжений от начальства.

Сотрудники советской разведки, пройдя через многие кризисы и войны, научились работать в экстремальных ситуациях четко, слаженно и бесперебойно. Для этого потребовалось, конечно, время, нужно было критически осмыслить прошлый опыт – и сейчас у нас есть и методика, и планы действий на случай возникновения кризисных ситуаций. Хотелось бы, однако, чтобы их было все же поменьше.

Суэцкий канал живет, модернизируется, расширяется и углубляется. Если подъехать к каналу, когда по нему проходит караван кораблей, и остановиться на некотором удалении, то открывается удивительное зрелище. Самого канала еще не видно, а корабли, словно поставленные на колеса, медленно движутся среди песков на фоне Синайской пустыни. Красиво и загадочно!

Йеменское средневековье

В практике дипломатической да и разведывательной работы у каждого, я уверен, создаются необычные ситуации, в том числе и комического свойства. У меня, пожалуй, больше всего их связано с Йеменом, а точнее, со старым Йеменом, когда он назывался Йеменским Мутаваккилийским Королевством.

Дело в том, что по приезде в Каир при распределении служебных обязанностей «по крыше» (так несколько вульгарно в разведке называется учреждение прикрытия) мне предложили, в числе других вопросов, заниматься советско-йеменскими связями с ближайшей целью добиться полного восстановления дипломатических отношений и обменяться посольствами. Отношения эти нарушились во время больших репрессий 30-х годов, когда наши послы отзывались и, как правило, объявлялись агентами тех стран, в которых они работали.

Дела у меня пошли довольно быстро. Хорошим стимулом был интерес к этому живому делу, к арабскому языку, к загадочной, малоизвестной стране. Не меньшее значение имело и желание сделать что-то полезное и конкретное, а на этом участке как раз были реальные предпосылки для успешного завершения дела. Йеменская королевская семья – и сам имам Ахмед, и наследник престола эмир Сейф аль-Ислам Мохаммед аль-Бадр – понимали, что надо выходить из средневековой изоляции, но надо и постараться избежать односторонней связанности с Западом, как это случилось с большинством арабских государств на первом этапе после получения ими независимости.

60

Таким образом, интерес СССР и Йемена к установлению тесных связей был обоюдным, и мне было легко работать на этой ниве.

Начал я с установления хороших личных отношений с Ахмедом аш-Шами, временным поверенным в делах Йемена в Египте, а затем перешел к налаживанию контактов с видными йеменскими деятелями, часто посещавшими Каир. Об одном из них, впоследствии известном йеменском государственном деятеле, – Салехе Мохсине у меня сохранились особенно теплые воспоминания. Это был очень открытый, доброжелательный человек, без каких бы то ни было проявлений хитрости и расчета. Нередко наведывался в Египет и сам наследный принц аль-Бадр, с которым меня; связывали довольно тесные и даже, можно сказать, дружеские отношения. Все перечисленные деятели понимали необходимость восстановления дипломатических связей по полной форме, и мы обменивались мыслями о том, как убедить в этом имама и рассеять недоверие противников советско-йеменского сближения из его окружения.

Наконец все договоренности были достигнуты, и в январе 1958 года делегация во главе с послом Киселевым отправилась на самолете «Ил-14» из Каира в Таиз, тогдашнюю столицу Йемена и резиденцию имама Ахмеда.

Объединение Египта и Сирии в единое государство и вхождение Йемена в федерацию с Объединенной Арабской Республикой заставило посла СССР в Каире активно заниматься проблемами всех арабских государств. В Йемен Киселев ехал уже полностью подготовленным по всему кругу вопросов сложных межарабских отношений. Посол должен был вручить свои верительные грамоты имаму Ахмеду и договориться, уже в деталях, об учреждении нашего посольства в Йемене.

Путь до Таиза был долог, с несколькими остановками и ночевками из-за скромных возможностей «Ил-14». Таким образом на нашем маршруте мы познакомились с Джиддой, Хартумом, Асмарой и наконец прибыли в Ходейду, где уже находилось несколько наших специалистов по реконструкции порта, которые за неимением другого жилья были размещены на верхнем этаже провинциальной тюрьмы. Вообще-то говоря, жилье было неплохое – здание прочное,

61

крыша над головой, но на первом этаже иногда по ночам пытали преступников, и спать советским специалистам было невозможно. Потом, правда, дело «поправили»: преступников увели в горы и отрубили им головы.

Даже в январе в Ходейде было душно и жарко, а летом, как нас уверяли, здесь можно было печь яйца в раскаленном песке. Встречали нас торжественно. Вышел на аэродром сам губернатор Яхья Абд аль-Кадер. На более чем примитивном аэродроме был выстроен босоногий почетный караул с винтовками времен первой мировой войны. Начальник почетного караула, офицер, был, правда, в ботинках. Рядом с караулом размещался и оркестр, тоже сплошь босой. Оркестр исполнил трудноузнаваемый Гимн Советского Союза. Но все равно было приятно.

На торжественном обеде, который дал губернатор, уже царил сухой закон. Помнится, что после утомительного перелета хотелось выпить холодного виски с содовой, чтобы немного расслабиться и продезинфицироваться, но увы…

В Таизе начались другие чудеса: здесь окончательно выяснилось, что мы совершили фантастический перелет назад, в глубины истории, и попали в настоящее средневековье.

В стране не было своей печати, радио, элементарных дорог, банков. Категорически были запрещены такие учреждения, как кино и театр. Женщины на улицах города появлялись крайне редко, закутанные с ног до головы в черные одежды. Бумажных денег тоже не было. В качестве главной валюты ходил талер времен австрийской императрицы Марии-Терезии – большая серебряная монета, которую для Йемена чеканили в Италии и других европейских странах старыми штампами, и на каждой из них значился год выпуска– 1780-й.

В дальнейшем первые советские специалисты дали этой монете название «дунька», что, по их мнению, более всего подходило к пышнотелой Марии-Терезии. Впрочем, эта «дунька» как главный, полновесный серебряный денежный эталон продолжительное время имела хождение во многих странах Ближнего Востока и Северо-Восточной Африки.

По пятницам на центральной площади Таиза время от времени рубили головы приговоренным к казни преступникам. Вершилось гласное правосудие. Присутствовал при

62

этом и имам Ахмед. Других массовых зрелищ, даже спортивных, не было.

Весьма оригинальным был порядок въезда в страну и выезда из нее. Разрешения на въезд и выезд иностранцам давал лично имам. И самой пикантной в этой практике была «забывчивость» имама, когда дело касалось разрешений на выезд из страны. В таком щекотливом положении оказался живший вместе с нами в гостевом доме имама саудовский государственный министр. Он прибыл в Йемен для переговоров по вопросу саудовско-йеменских отношений, всегда весьма напряженных, а пока он ждал приема у имама, отношения эти еще более осложнились. Имам и аудиенции не давал, и из страны не выпускал. На просьбы саудовца о выезде королевские чиновники неизменно отвечали, что имам в данный момент очень занят или что он вообще уехал куда-то в горы лечить ноги в целебных источниках. Короче, мы приехали, вручили грамоты и уехали, а бедный саудовский министр, весьма импозантный, с холеной белой бородой, остался ждать решения своей судьбы в гостевом доме с бесплатным питанием и антисанитарными условиями.

В ожидании приема у имама мы ездили по стране на мощных «лендроверах». Дорог в Йемене тогда вообще не существовало, и наши машины двигались по вади – руслам высохших рек, – проезжая за час не более 15-20 километров. Приходилось все время делать привалы и пить чай из термосов. После шестичасового путешествия на теле не оставалось живого места.

Живя в Таизе, мы совершали ежедневную прогулку из гостевого дома на базар, где собирались горожане, чтобы обменяться новостями и купить необходимое. Где бы мы ни появлялись, тотчас, как из-под земли, вырастал перед нами принявший ислам американец в йеменской национальной одежде. Звали его Бержес Ла Брюсс. Перемещался он по городу на маленьком ослике и являл собой более чем странную картину. Иногда он доверительно сообщал своим йеменским собеседникам, что является майором американской разведки – эти его рассказы были известны всему городу. У меня сохранилось несколько фотографий Бержеса. Йеменцы считали его чудаком и относились к нему иронически-снисходительно. Государственные чиновники рассказы-

63

вали нам, что он очень хочет быть американским Лоуренсом, но у него это плохо получается. Худо-бедно, но американец прилично говорил на местном диалекте и знал все столичные новости». Где-то он все-таки попался на шпионских делах и был выдворен имамом из Йемена, но каково же было мое удивление, когда я прочитал в какой-то газете после антимонархической революции в Йемене, что Бержес является главнокомандующим «армией» бывшего наследника престола, а ныне свергнутого имама аль-Бадра, моего многолетнего друга. «Армия» эта базировалась на саудовской территории близ йеменских границ. Просуществовала она совсем недолго и рассеялась как дым. Но для Бержеса все-таки наступил его звездный час, и он почти сравнялся с Лоуренсом. Посмеиваясь над ним, мы в то же время и отдавали ему должное: жить одному в средневековом Йемене несколько лет подряд – это что-то сродни подвигу. Не у всякого на такое хватит выдержки и самообладания.

Поскольку мы провели в Йемене около двух недель, нам пришлось менять американские доллары на талеры Марии-Терезии. Банков, как уже было упомянуто, не существовало, и мы ходили по таизскому базару и приценивались, где больше дают за доллар. Выбрали лавку с наилучшим курсом обмена. Талеры во всех лавках хранились в больших кованых сундуках с ключами устрашающих размеров. За несколько зелененьких бумажек мы получили целый мешок денег, и я понес его на спине. Так и сфотографировался с ним на выходе с базара. Через двести метров пришлось передать мешок спутнику, одному из членов нашей группы: поклажа оказалась довольно тяжелой.

А у нас в валютно-финансовом управлении Министерства иностранных дел вышел скандал.

– Почему деньги менялись у купца на базаре?

– Потому что в стране нет банков, – отвечал я.

– Этого не может быть! Раз есть государство – значит, есть банки! – был ответ.

– А в этой стране нет банков, – упорствовал я. Положение спас посол, подтвердивший своей подписью

законность нашей финансовой операции.

О вручении верительных грамот следует рассказать особо.

64

Передвигались мы по Таизу, так же как и по стране, на «лендроверах», объезжая громадные валуны и ямы. За сто метров до дворца сопровождавшая нас йеменская стража согнала прикладами ружей с проезжей части дороги местного жителя, присевшего справить нужду. Нам объяснили, что жители города стремятся использовать для этих целей именно центральную часть дороги, опасаясь змей, гнездящихся в кустах на ее обочинах.

Сам дворец представлял собой неказистое сооружение из камней, со множеством каких-то пристроек. Внутри дворца стены были неровные, небрежно помазанные известкой.

В приемной мы расписались в книге для почетных гостей, и наступило томительное ожидание. Наконец представитель протокольной службы объявил, что можно входить в тронный зал, предварительно сняв обувь. Свита посла (нас было трое сопровождающих) быстро рассталась со своей обувью, а Евгений Дмитриевич Киселев заявил, что ботинки снимать ни в коем случае не будет, так как он при парадном мундире.

На нем действительно были мундир, форменная фуражка, на груди – ордена и медали, ботинки начищены до блеска. Наступила заминка. Пришлось долго согласовывать этот вопрос. Протокольщики, дипломаты, министры ушли на совещание. Время от времени они появлялись, и я, представлявший с нашей стороны и протокол, и переводчика, вел изнурительные переговоры, разъясняя, что, сняв ботинки, посол нарушит установленную его правительством форму и проявит тем самым неуважение к имаму. Противоположная сторона, ссылаясь на свои порядки и традиции, доказывала, что вход в тронный зал возможен только без обуви. А посол при этом все больше свирепел, всем своим видом демонстрировал непреклонность и злобно глядел на меня.

Мероприятие явно срывалось, дело зашло в тупик, а мне почему-то захотелось разбежаться и проломить головой стену приемной дворца.

Наконец йеменская сторона стала проявлять обеспокоенность и некоторые колебания. Какой-то протокольный чин подошел ко мне и заговорщическим шепотом спросил, равняется ли ранг посла генеральскому званию. Почувствовав брешь в йеменской обороне, я радостно воскликнул: «Что вы,

65

что вы! Он выше генерала, он – маршал!» (В то время звание «маршал» – аль-мушир – уже появилось в арабском лексиконе.)

– Тогда можно в ботинках, но одному лишь послу!

Потные, злые и обессилевшие, мы ввалились в так называемый тронный зал, и мучения наши возобновились, но уже в связи с другим инцидентом. Я перевел (заранее подготовившись) речь посла по случаю вручения им верительных грамот, а когда имам Ахмед открыл рот для ответного слова, то послышались странные звуки, не напоминавшие мне ничего знакомого…

Но сначала о самом имаме. Он сидел на высоком позолоченном троне. Вместо короны на голове возвышалась феска – тарбуш, – тоже позолоченная. Одет имам был в белый бурнус, с традиционным кинжалом – джамбией – на широком позолоченном поясе. Скорее всего, и украшения на поясе, и ножны кинжала были из чистого золота… Все эти атрибуты царского величия были йеменского происхождения, и лишь тапочки без задников, надетые на босые ноги имама, были произведены фирмой «Батя», и именно они напоминали о том, что где-то далеко-далеко существует другой, цивилизованный мир. Глаза имама были сильно навыкате (базедова болезнь), челюсть отвисла (что-то нервное), и понять его речь было просто невозможно.