Текст книги "Серия «Рассекреченные жизни»"

Автор книги: Виталий Чернявский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

В-четвертых, я рискнул сказать, что выражаю общее мнение коллектива о Примакове,

Затем, затаив дыхание, я стал слушать других выступающих, следя в то же время за реакцией президента. Высказалось человек двенадцать. Мнение было единогласным: Примаков нужен во главе разведки.

Подводя итоги, Б.Н.Ельцин сказал:

– Многие лица из моего окружения советовали мне заменить Примакова, но я понял в результате состоявшегося обмена мнениями, что они были не правы.

Я должен также сказать, что когда я был в опале и подвергался всяческому шельмованию, Евгений Максимович был одним из немногих государственных деятелей, которые относились ко мне по-человечески и не стеснялись подавать мне руку. Так тому и быть! – Вслед за этим глава государства взял предусмотрительно заготовленный проект указа о Примакове (были и другие заготовки) и прилюдно подписал его.

В своем заключительном слове президент назвал как раз одну из характерных черт Примакова – его доброжелательное отношение к людям, независимо от политических или идеологических воззрений. У нас ведь как воспитывались послереволюционные поколения? Очень просто: раз ты идейный противник – значит, ты и мой личный враг.

Примаков же мог с кем-то расходиться в политических или научных взглядах, а также по вопросам этики, морали и поведения, но при этом мог относиться к этому человеку сочувственно и даже дружески. Раньше меня, признаться, удивляла эта всеядность или, выражаясь научно, поливалентность Евгения, но теперь я вижу в этом скорее проявление мудрости, так как при полном разбросе и полярности политических мнений и различном образе самой жизни в нашем нынешнем российском обществе жить по-иному вообще было бы просто невозможно.

Недоброжелателей Примакова раздражает факт его непотопляемости. «Почему, – вопрошают они,– он так долго

286

находится на верхней ступени нашей государственности: и при Брежневе был Примаков, и при Андропове, и при Черненко, и при Горбачеве, и при Ельцине? Это же вопиющая беспринципность!»

Прежде всего надо сказать, что при Брежневе, Андропове и Черненко никаких партийных и государственных постов Примаков не занимал, а функционировал в сфере науки, выполняя при этом, как и многие другие руководители академических институтов, поручения политического характера. Но не это главное. Основным в политическом поведении Евгения является то, что он всегда хотел работать на благо своего государства, приносить ему пользу и получать личное удовлетворение от хорошо сделанной работы, а вождей себе он никогда не выбирал. Скорее наоборот: Горбачев взял его себе в ближайшие сотрудники как человека знающего и деятельного. К сожалению, подобных людей было мало в окружении первого и последнего президента Советского Союза.

Есть у Евгения Максимовича еще одна особенность, которая меня всегда удивляла, а иногда и раздражала: его доверчивость к окружающим. Все у него хорошие, все знающие, все добрые. «Откуда такая наивность?» – думал я. Оказалось, что это тоже его позиция, метод, философия. Скажем, будучи уже директором СВР, к подавляющему большинству своих партнеров в силовых структурах и государственных учреждениях он относился с большим доверием и высказывался о них только в положительном ключе.

В конечном счете позиция Примакова оказалась беспроигрышной. Он создавал вокруг себя как бы положительное поле, и никто никогда не мог его упрекнуть в предвзятости, недоброжелательности, в нежелании сотрудничать и взаимодействовать.

Вообще, в том, что касается отношений с коллегами и подчиненными, Примаков всегда проявляет терпение высшего порядка. Лишь многократно и до конца убедившись в неблаговидных поступках того или иного человека, он расстается с ним, не прибегая при этом к демонстрации своего недовольства. Короче говоря, ему совершенно не свойственна та идиотская принципиальность, когда из-за какой-то несущественной мелочи люди начинают криком кричать,

287

портить настроение себе, окружающим и в своем ослеплении забывают о первопричине конфликтной ситуации и губят начатое дело.

Мне помнится, что с юношеских лет Евгений был добрым, терпеливым и отзывчивым человеком, а смерть сына и жены еще больше обострила эти качества. Все его друзья смело обращаются к нему за помощью и знают, что если это в его силах, он всегда поможет.

Службой в разведке Примаков дорожил, рассматривал ее как подарок судьбы и как проявление к нему доверия со стороны сотрудников СВР. Назначение на должность начальника разведки гражданского человека и академика многие зарубежные политологи расценили как свидетельство демократических тенденций в нашем обществе. И по большому счету это именно так и было. Не случайно новый директор СВР с первых дней пребывания на своем посту начал думать о создании закона о разведке, о придании деятельности службы цивилизованных форм и методов. Я думаю, что Примаков поступил очень мудро и дальновидно, отказавшись и от больших генеральских звезд при назначении на должность начальника разведки, чем еще больше повысил свой авторитет среди ее сотрудников.

Кстати говоря, приход Евгения Максимовича в разведку после провала ГКЧП заранее был вычислен нашими аналитиками, и он отнюдь не свалился нам как снег на голову. Примаков легко и естественно вписался в наш коллектив, так как многих сотрудников здесь он знал лично, а главное, хорошо понимал международную обстановку и место России в изменившемся мире. Знание российской действительности, многочисленные деловые контакты с прежними и новыми государственными деятелями и острое политическое чутье позволили ему избежать на новом посту каких-либо ляпов и ошибок. Он никогда не выдвигал авантюрных предложений и не делал ошибочных прогнозов в развитии международных событий, тщательно сам выверял разведывательную информацию, предназначенную для доклада руководству страны.

Всю работу разведслужбы Примаков ввел в спокойное русло – систематический доклад актуальной информации, прогнозы, предложения, содействие средствами разведки

288

внешнеполитическому курсу государства и никаких самостоятельных акций в сфере международных отношений. Всем абсолютно ясно, что руководить разведывательным ведомством при устоявшейся государственной системе намного легче, чем в условиях политической нестабильности в стране, раздираемой острыми противоречиями. Всем также понятно, что удержаться на плаву в таких условиях разведка может, если ее руководитель обладает высокими профессиональными и нравственными качествами и способен к тому же создать в руководстве службы коллектив единомышленников. Евгению Максимовичу все это удалось.

Прошло полвека с тех пор, как мы познакомились с Примаковым в Московском институте востоковедения. В те далекие годы нам не дано было знать, кем мы станем впоследствии, и тем более, что оба окажемся на работе в Службе внешней разведки. Я вообще на первых курсах института не знал, что это такое, и не мог, конечно, предполагать, что спустя пять десятилетий не раз скажу Примакову: «Спасибо тебе, Женя, что ты спас разведку в самое тяжелое для нее время!»

Спокойное и разумное руководство Службой внешней разведки предопределило и назначение Примакова министром иностранных дел в январе 1996 года. Для него это был не свободный выбор: он подчинился логике обстоятельств.

Естественно, как человеку и политику Примакову было лестно и приятно, что ему был предложен этот высокий пост, однако я уверен, что если бы он был свободен в выборе, он предпочел бы остаться на посту директора СВР. Прощаясь с руководящим составом разведки 10 января 1996 года, новый министр иностранных дел сказал: «Я прирос к разведке… Я провел здесь свои лучшие четыре года и четыре месяца… Ухожу от вас не по своей воле…»

Новое назначение Примакова повсеместно вызвало многочисленные отклики. Серьезные комментаторы отмечали знание им проблем внешней политики страны, компетентность в международных делах. При этом подчеркивалось, что новый министр не представляет никаких политических платформ, не служит интересам каких-либо политических групп, а движим лишь государственными интересами России, и, кроме того, его линия в проведении внешней политики будет полностью предсказуема.

289

Наряду с объективными и спокойными комментариями, было много и гнусностей, злопыхательства и просто охаивания. Появились и решительные прогнозы: «Специалисты дают новому министру один-два месяца, чтобы проблемы и трудности не оставили от маски самоуверенного сановника и следа». Активно обыгрывалась и тема утечки через Примакова секретов СВР на Запад. Со ссылкой на тех же анонимных специалистов утверждали, что на одном из первых заседаний руководства разведки Примаков потребовал дать ему список всей агентуры СВР, а потом эти данные, понятно, и утекли…

Мало-мальски знающие и разбирающиеся в делах разведки люди осведомлены, конечно, о том, что никогда ни в одной разведслужбе не составлялись и не составляются полные списки агентуры. Это категорически запрещено, и если бы какой-либо безумец дал такое распоряжение, то оно не было бы выполнено ввиду явно преступного характера подобного указания. Начальники подразделений разведки, конечно, знают свою основную агентуру, ибо иначе они не могут осмысленно руководить оперативными мероприятиями на своем участке работы. При этом в подавляющем большинстве случаев агентура известна им по псевдонимам, а не по их настоящим именам. Настоящие имена агентов в разведке вообще никогда не произносятся.

Когда в статье то ли о Примакове, то ли о разведке вообще идут ссылки на анонимных «специалистов», «знающих людей», «аналитиков», «ветеранов разведки», «высокопоставленных друзей-генералов», то далее обычно следует беспардонное вранье, неуклюжие выдумки и просто злобное кудахтанье. Как правило, сами такие авторы никогда никакого отношения к разведслужбе не имели, Примакова в глаза не видели, а просто выполняли за деньги чьи-то поручения.

Из боязни сделать хотя бы маленькую рекламу авторам подобных статей и из чисто гигиенических соображений я не буду приводить их имен и злоупотреблять цитатами, но кое-кого все же надо упомянуть.

Дело в том, что более определенный внешнеполитический курс Примакова, проводимый в национальных интересах России, вызвал истерическую реакцию со стороны некоторых лжедемократов – сторонников полного подчине-

290

ния российских интересов интересам США. Очередная антипримаковская кампания началась, когда окончательно была определена наша внешняя политика по вопросу о продвижении НАТО на Восток и когда весной 1997 года Примакову сделали операцию по поводу удаления желчного пузыря. Пошли заказные статьи, а на телеэкранах снова замаячил бывший министр иностранных дел Козырев – как новая старая надежда российской дипломатии. В телепередаче «Герой без галстука» Козырев даже поведал, что его любимый поэт – Брюсов и в подтверждение этого признания прочитал, запинаясь и перевирая, стихотворение «Мне не нравится томность ваших скрещенных рук»… которое написал вовсе не Брюсов, а, простите, Николай Гумилев.

Страстный призыв к возвращению Козырева в министерское кресло прозвучал в бесцеремонной статье Константина Борового, опубликованной в «Независимой газете» 6 февраля 1997 года под заголовком «От Козырева к Примакову – путь назад». Название статьи более чем неудачно, так как путь от Козырева к любому другому министру может быть только путем вперед. Пятиться назад и сдавать все наши позиции во внешней политике, как это делал Козырев, дальше было просто невозможно.

Бессмысленные выдумки Борового со ссылками на анонимных «бывших коллег Примакова» и на «намеки специалистов» о том, кто привел Евгения Максимовича на министерский пост (Коржаков!) и кто сидит у Примакова на крючке (Кучма и Квасьневский!), не поддаются разумному истолкованию и несовместимы со здравым смыслом.

В подтверждение грубого и крайне тенденциозного характера статьи приведу несколько цитат.

«За деньги американцев российская разведка наносила ущерб американской безопасности». Вот, оказывается, о чьих деньгах и о чьей безопасности печется в Думе Константин Боровой!

И далее:

«Примакову было позволено лишь облизывать ручки дверей, за которыми проходили переговоры, а на подписание договоров, участником которых был Козырев, Примакова даже не приглашали». Эта хамская фраза хорошо иллюстрирует уровень интеллекта и воспитания Борового, а в со-

291

четании с первой цитатой показывает наглядно, ручки чьих дверей он готов лизать сам.

И еще один шедевр из статьи: «…Всего этого было недостаточно, чтобы старого волка назначить министром иностранных дел вместо молодого и уважаемого всеми профессионала»… Кто, спрашивается, позволил Боровому давать оценки Козыреву от имени всех? Очевидно, в данном случае действует принцип: если Боровой любит Козырева, а Козырев любит Борового, и их обоих любит Новодворская, то все трое они суть любимцы всего нашего народа!

Среди статей, написанных о Примакове в критическом ключе, есть одна явно заказная, где каждая строчка дышит недоброжелательством. Статья называется «Канцлер», помещена она в еженедельнике «Собеседник» № 11 от марта 1997 года. Автор – некто Владимир Воронов, обозначивший свое журналистское амплуа как «расследователь». Судя по тону и содержанию статьи, ее автор придерживается крайне правых, экстремистских взглядов по отношению к арабскому миру. Президенты Сирии и Ирака, естественно, называются диктаторами, палестинцы – террористами, а Израилю присваивается эпитет «дружественное нам государство Израиль»!

Статья эта интересна тем, что в ней собраны практически все публиковавшиеся ранее обвинения в адрес Примакова, поэтому имеет смысл прокомментировать некоторые ее положения по порядку.

В начале дается характеристика личных качеств Примакова. «Самое яркое впечатление от министра – его неяркость», самое его любимое место обитания – кабинетный полумрак, улыбка у него «дежурная», а его речь «поразительно скупа, суха, бледна, обтекаема и трудновоспринимаема на слух».

Ну что сказать? Здесь нет ни слова правды. Все люди, которые знают Примакова и общаются с ним, знают, что он – яркий, живой, общительный, остроумный человек. Евгений Максимович всегда на людях, он никогда не замыкался в темных кабинетах, речь его точна, конкретна, выразительна, а все его доклады и выступления имеют еще одну прекрасную особенность – они сжаты и предельно понятны.

Следующее обвинение: это служба Примакова на высоких постах при всех режимах. Он-де вписывался в «номенк-

292

латурную вертикаль – при Хрущеве и Брежневе, Андропове и Черненко, Горбачеве и Ельцине». Каждый новый ниспровергатель добавляет к списку вождей по меньшей мере одну фамилию. Последующим авторам, пишущим о Примакове, я советую начинать прямо с Маркса, примерно так: горячо исповедуя ложные принципы учения Маркса, Энгельса и Ленина, Примаков занимал партийные и государственные посты при Сталине, Хрущеве (далее по известному списку).

Воронов обвиняет академика в том, что он учился в привилегированном Институте востоковедения, где студенческая жизнь «была отравлена премерзостным духом гниющей сталинской диктатуры». На самом деле это высшее учебное заведение было открыто для всех, и я тому свидетель. Хороший был институт, много было в нем отличных преподавателей, радостная и здоровая атмосфера царила там, было скромное, но уютное общежитие в Алексеевской студгородке, все студенты получали стипендии и имели государственное распределение по окончании учебы. Но вот прошло с тех пор 50 лет, и некто Воронов, наверное, годящийся нам по возрасту во внуки, наконец открывает нам глаза и публично объясняет, как нам было плохо. Нам-то было хорошо, а вот каково теперь нынешним студентам?

Далее идут уже набившие оскомину подробные «исследования» «расследователя» на тему – кто же все-таки посылал Примакова в командировки за рубеж? Ну, успокойтесь же, наконец! ЦК КПСС посылал, в том числе и по инициативе разведки, и по согласованию с другими ведомствами. Ну что, теперь вам полегчало немного?

Следующие абзацы уже связаны непосредственно со мной. Удостоился, однако, высокой чести быть упомянутым! То Фредерик Форсайт в своей книге угробит и похоронит на Новодевичьем кладбище, то Олег Калугин обвинит в сдаче Эймса, а теперь вот некто Воронов компрометирует Примакова тем, что он не только не скрывал свои тесные контакты с резидентом КГБ в Каире Вадимом Кирпиченко, но «более того, после своего воцарения в Ясенево Примаков сделал Кирпиченко своим консультантом, фактически замом…»

Вот беда! Опять Примаков дал промашку! Не мог скрыть от широкой мировой общественности дружбу с кагебешником!

293

Далее автор статьи бросает Примакову кость, которая призвана быть своего рода показателем объективности «расследователя». Он пишет: «Сотрудники ИМЭМО характеризуют своего бывшего шефа положительно. Примаков был единственным директором, про которого ни разу не сочинили анекдот, сплетню. Да и поводов он не давал». Эта констатация, кстати говоря, опровергает вольно или невольно многие другие инсинуации Воронова.

После этого единственно позитивного абзаца в статье опять идет одна чернуха. Автор буквально изничтожает своим сарказмом Примакова за дружбу с арабами, явно людьми десятого сорта: «…Лично знакомый с лицом арабской национальности Арафат-Асад-Саддамом, академик был одним из тех, кто влиял на ближневосточную политику нашего государства добрых два десятка лет. Не в последнюю очередь благодаря ему мы мило дружили семьями с палестинцами, йеменцами и прочими лицами саддамхусейновской национальности…»

Еще один решительный удар Воронов наносит Примакову за то, что тот осмелился в своей книге сожалеть относительно гибели тысяч мирных жителей Ирака в результате бомбежек и обстрелов его территории американской авиацией. Во-первых, как можно понять автора, выражать сочувствие по поводу смерти каких-то арабов вообще нельзя, поскольку это просто неприлично, а во-вторых, почему Примаков не сочувствует чеченцам? «Никак не пойму, – пишет сочинитель, – почему академик и член Совета безопасности России не уронил и слезинки по поводу гибели десятков тысяч мирных граждан собственной страны от бомб уже российской авиации и снарядов российской же артиллерии во время «восстановления конституционного порядка» в Чечне?»

Дальше идут знакомые уже пассажи о сдаче Эймса («Отдельные профессионалы утверждают, что Эймса «сдали» в Москве»), ну и, конечно, (а как же без этого?) о «золоте партии», поискам которого, естественно, мешал академик Примаков. И не просто мешал, а прямо пустил под откос «попытки расследовать каналы утечки за рубеж и местонахождение „золота партии"».

Справедливости ради следует отметить, что Служба внешней разведки полностью отчиталась за все денежные

294

операции ЦК КПСС, к которым она имела отношение, и перед президентом, и перед парламентом, и перед многочисленными комиссиями, и никаких претензий по этой части к разведке нет. Ну, а «расследователь» Воронов пусть теперь сам уже ищет «партийное золото». Может, глядишь, и обнаружит его где-нибудь в Израиле.

А в конце повествования автор пишет о чем-то вообще малопонятном: о каких-то мертвецах, выползших из брежневского гроба, и братьях-славянах, убегающих «прочь, прочь от араболюбивых канцлеров…» После этих мистических сцен делается вывод, что канцлер Примаков все равно всех переживет и будет канцлером при новом режиме. Я лично ничего не имею против этого, а также против того, что Евгений Максимович переживет и самого автора, потому что пользы государству от Примакова больше, чем от Воронова.

Итак, Служба внешней разведки в январе 1996 года рассталась со своим директором. Рассталась с большим сожалением, но сохранила его в своей памяти на долгие годы. Портрет Примакова висит на Доске почета в кабинете истории разведки, а его имя золотыми буквами написано на стенде, где перечислены все разведчики, награжденные знаком «За службу в разведке».

На посту директора СВР с этого времени находится Вячеслав Иванович Трубников, бывший при Примакове его первым заместителем. Он исходит из того, что, осуществляя свои служебные задачи, разведка вместе с тем должна самым активным образом способствовать успешному выполнению Министерством иностранных дел внешнеполитического курса России. Тесное взаимодействие между Примаковым и Трубниковым привело к тому, что впервые в истории нашего государства перестали существовать серьезные раздражители между МИД и разведкой. Обнаружилась поистине удивительная вещь: как только на постах министра и директора оказались два порядочных человека, живущие интересами государства, сразу ушли в прошлое долголетние противоречия и недопонимания. При этом, конечно, играет большую роль знание обоими руководителями специфики работы каждого из ведомств. Короче говоря, никогда раньше такого благополучия между дипломатическим ведомством и ведомством разведывательным не наблюдалось.

295

Ну, а пресса будет продолжать делать свое дело —печатать про Примакова и хорошие статьи, и плохие. Это нормально в нынешних условиях. Знаю, что Евгений Максимович на критику не обижается, а на инсинуации и злобные сплетни не реагирует. Он по-прежнему ведет активную, интересную и созидательную жизнь. Да и сама она, жизнь, у него за последние годы стала полегче. В доме его появился уют, тепло, покой. Это все обеспечила жена Примакова – Ирина Борисовна, врач по профессии и призванию, женщина под стать мужу, жизнерадостная, приветливая, умная. Оба они многим обязаны друг другу. В их дом приятно приходить…

В прессе иногда писалось, что Примаков – это человек-загадка. Так кто же он такой на самом деле?

В меру своих сил и способностей я попытался ответить на этот вопрос.

Наши новые знакомые – директора ЦРУ

Если лет 25 тому назад Уильям Колби, тогда директор ЦРУ США, обращаясь к какой-либо аудитории, объявил: «Вот, познакомьтесь, пожалуйста, мой хороший друг и коллега Вадим Кирпиченко!», я бы сам скомандовал себе: «В Сибирь, шагом марш!» и отправился бы в какой-нибудь лагерь, где обретались вероотступники, узники совести и правозащитники.

Такой шизофренический сон мог привидеться прежде только в результате неумеренного употребления алкогольных напитков.

Но прошли годы, и этот бред стал явью. Действительно, Билл Колби и я прилюдно называли друг друга коллегами и друзьями. Мир изменился, и люди тоже.

Впрочем, Билл Колби, увы, уже покойный, – это особый случай. Из всех директоров ЦРУ он наиболее активно боролся за избавление своего учреждения от таких его функций, как многочисленные «тайные операции», связанные с грубым вмешательством во внутренние дела суверенных государств, похищением и уничтожением неугодных Вашингтону людей, совершением государственных переворотов и так далее. Надо сказать, что Колби нашел в себе мужество, чтобы публично не один раз осудить эти варварские действия. Многие подчиненные уважали его за это. Но матерые волки «холодной войны» считали диссидентом и даже предателем.

Впервые мы познакомились с Колби в Софии в апреле 1992 года на международной конференции представителей

297

спецслужб, а затем стали регулярно встречаться на различных форумах, конференциях и семинарах в Вашингтоне, Нью-Йорке, Сеуле, но чаще всего в Москве. Затем последовали знакомства с другими директорами ЦРУ, бывшими и действующими, – Гейтсом, Вулси, Хелмсом, Уэбстером и, наконец, Тернером. Повезло мне, однако, на контакты со «шпионами № 1» Америки. Долгие годы мы изучали названных и подобных им деятелей на расстоянии, не имея какой-либо прямой связи с ними, и все они представлялись нам людьми, наделенными какими-то сверхъестественными качествами, не похожими на простых смертных. Главное для нас было определить поточнее их политические взгляды, отношение к СССР, к России, проанализировать их практическую деятельность по руководству Центральным разведывательным управлением.

И теперь, время от времени встречаясь с этими, в основном пожилыми уже людьми, я с интересом изучаю их, пытаюсь обнаружить в них какие-то необычные свойства характера, интеллекта, что-то отличающее их от простых людей, но, честно признаться, не обнаруживаю ничего удивительного.

Объективности ради следует признать, что у всех них есть характерные особенности и свойства: выдержка, спокойствие, вежливость, умение слушать собеседника. Никто из них не страдает недержанием речи, все мало едят и очень мало пьют спиртного на приемах и званых обедах. Они никогда не выказывают раздражения или явного удивления.

Очевидно, все эти качества выработаны долгой работой в службах, где неврастеникам нет места, где приходится принимать важные государственные решения и распоряжаться судьбами людей. В этих условиях и рождается привычка взвешивать каждое сказанное слово и не давать произвольного выхода своим эмоциям.

Все бывшие директора ЦРУ с большим удовольствием приезжают в Россию, чтобы, наконец, понять, кого они победили в «холодной войне», с кем и зачем они все-таки боролись, отдав этой борьбе лучшие годы жизни. Во время встреч с ними у меня возникало ощущение, что, посещая наши города и веси, они прежде всего хотели убедиться, что Россия побеждена навсегда, что больше она никогда не под-

298

нимется, и испытывали от увиденного у нас чувство большого облегчения. Поэтому столпы американской разведки были милы, ласково улыбались и горячо благодарили за гостеприимство.

Меньше всего дарил нам улыбок Гейтс. Приезжал он в Москву в октябре 1992 года в качестве действующего директора ЦРУ, был сдержан, осторожен, недоверчив и боялся сделать какой-нибудь неверный шаг. По всему чувствовалось, что отойти от мысли, что перед ним находится уже не «главный противник», он не мог, да и беседы с нами он пытался временами вести с позиции силы. Идея поддержания контактов на равных ему никак не подходила. Поведение Гейтса, манера излагать свои мысли, его взгляды находились в полном соответствии с имевшимися у нас характеристиками: убежденный воин времен «холодной войны», сильный аналитик, противник поиска разумных компромиссов.

Роберт Гейтс возглавил ЦРУ в 1991 г. после Уильяма Уэбстера, во время правления президента Буша. Исследователи разведывательных служб, политологи, представители средств массовой информации всегда называли Гейтса опытным разведчиком, прошедшим все ступени служебной карьеры вплоть до высшего директорского поста. Позволю себе с этим не согласиться. Вряд ли можно назвать опытным разведчиком, асом разведки человека, который сам ни разу не работал «в поле», не встречался с агентурой в «боевых» условиях, не вербовал агентов и не докладывал добытую им самим информацию в Центр.

Люди наподобие Гейтса, сделавшие карьеру в разведке исключительно в штабах, на мой взгляд, и по характеру, и по образу жизни отличаются от сотрудников, прошедших свой путь через работу в резидентурах. Конечно, мои наблюдения не являются универсальными и их, естественно, можно опровергнуть различными живыми примерами, но все-таки люди, работавшие «в поле», как правило, более коммуникабельны, более открыты для общения, у них меньше комплексов и, наконец, они вообще более дружелюбны и оптимистичны, чем бюрократы, которые всю жизнь провели в коридорах власти.

299

Аппаратчик, не нюхавший настоящей разведывательной работы, страдает, как правило, комплексом неполноценности и отсутствие конкретного опыта пытается компенсировать показной строгостью, жесткими подходами и неразумной мелочной требовательностью. Такие люди встречались и в отечественной разведке. Они могут быть хорошими организаторами, неплохими аналитиками, но до конца понять душу и проблемы «полевого» работника им не дано.

Оценивая Гейтса, пишущие о нем люди как раз и отмечали его неразумную требовательность, жесткое отношение к подчиненным, недоверчивость и даже грубость.

Сейчас уже трудно установить, какие международные анализы и прогнозы Гейтса оказались точными, а какие нет. Но среди множества высказываний о Гейтсе мне хочется выделить один пассаж, связанный с его отношением к Советскому Союзу, к России. В своих докладах президенту США Роберт Гейтс очень часто преувеличивал разведывательную и военную мощь СССР, что вызывало ответную реакцию руководства США в виде новых финансовых вливаний в американское разведывательное сообщество и в создание новых военных программ вплоть до известной программы «звездных войн».

Исследователи ставят вопрос так: а не заключается ли дальновидность и коварство Гейтса именно в том, что, сознательно преувеличивая опасность, исходящую от СССР, он подталкивал президентов США на принятие новых военных программ? Этим самым супераналитик Лэнгли вызывал ответные действия СССР, в результате которых советская экономика потерпела крах, что в свою очередь поставило российскую военную мощь на грань исчезновения. Если это именно так, то надо признать гениальность Гейтса и поставить бюст на родине героя в городе Уичито в штате Канзас, где Роберт Гейтс родился 25 сентября 1943 года, в результате чего, кстати, я вынужден отмечать свой день рождения одновременно с Гейтсом.

Следующим директором ЦРУ, с которым мне пришлось познакомиться, был Роберт Джеймс Вулси. Встреча состоялась в Вашингтоне в январе 1993 года, когда он еще не был окончательно утвержден в своей новой должности. Вулси

300

произвел на меня очень хорошее впечатление своей политической незашоренностью, искренним желанием понять собеседника, готовностью к поиску полей сотрудничества.

В отличие от Гейтса, у него уже был обширный опыт взаимодействия с советскими представителями на различных международных совещаниях и конференциях, в основном по вопросам разоружения.

Так, он принимал участие в качестве члена делегации США на переговорах по ограничению стратегических наступательных вооружений в Хельсинки и в Вене, а затем был уже руководителем американской делегации на переговорах в Женеве в 1969-1970 годах. При президентах Рейгане и Буше работал в ряде правительственных комиссий, в том числе по реформе Федерального законодательства по стратегическим силам.

Поражает количество университетов, которые Вулси окончил с отличием: 1963 год – Стенфордский, 1965 – Оксфордский, 1968 – Йельский.

Разговор с Вулси был конкретным, насыщенным и профессиональным и касался главным образом вопросов будущих контактов между ЦРУ и СВР. И, надо сказать, что в дальнейшем Вулси стремился пунктуально выполнять все договоренности.

И Гейтс, и Вулси не справились с задачей реформирования ЦРУ, которое оказалось необходимым в период после окончания «холодной войны», они систематически подвергались критике со стороны общественности и Конгресса США и, наконец, пали, став жертвами дела Олдридча Эймса 1. Долго он будет им еще являться в кошмарных сновидениях!