Текст книги "Неискушенные сердца"

Автор книги: Вирджиния Хенли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

– Я не буду бриться сейчас, оставлю до вечера, чтобы не поцарапать твою нежную кожу

Когда Табризия спустилась вниз, девушки подскочили к ней, окружили. Они хотели знать, как она, пришла ли в себя после пережитых испытаний, но тактично не задавали вопросов, как велел Парис.

У Шеннон кружилась голова от предстоящих перемен.

– Хочу, чтобы все поехали в Дуглас к нам на свадьбу. И остались у нас на месяц! Я требую! – решительно заявила она.

Джеймс поднял бокал.

– Говорит моя графиня!

– Трой и Дамаскус могут тебя сопровождать, – сказал Парис. – Но мы с Табризией приедем только на свадьбу. Я не могу оставить замок без защиты, всегда есть угроза нападения.

– Близнецы тоже могут поехать, – сказала Табризия.

Парис воспротивился.

– Нет. Они поедут только с нами. Туда и обратно. Я не спущу с них глаз.

Все уже знали, что Александрия участвовала в последнем рейде и вернулась обратно целая и невредимая. Парис не собирался разглашать, что случилось на самом деле, но и не простил сестре ее поведения.

Табризия взяла его за руку и увлекла в сторону.

– Если ты позволишь им поехать, мы сможем побыть одни и вдвоем отправиться в Дуглас. – Она искушала его, ее взгляд был полон мольбы.

И Парис передумал.

– Ну ладно. Вы тоже можете собирать вещи, но предупреждаю: я жду от обоих образцового поведения! Ради Бога, не позорьте меня перед кланом Дугласа.

Табризия с трудом верила, что все уедут, но уже в середине дня кавалькада Дугласа готова была отправиться в путь. Это произошло лишь благодаря стараниям Шеннон, организовавшей слуг, сестер и всех в доме.

Парис пришел в восторг.

– Ого, Джеймс! Твои люди потрясающи! Какие ливреи! Я и сам не против немногой пустить пыль в глаза. Почему бы мне не взять полсотни своих мужчин и не проводить вас? Трой, возьми пятьдесят всадников, пускай наденут ливреи, и я поеду.

Он предупредил Яна, что его не будет часа два, и велел расставить охрану у каждого входа. Когда Табризия увидела, как Парис вынимает пару пистолетов из ящика, она со страхом попросила:

– Ради Бога, будь осторожен!

Он подошел к ней, взял за подбородок.

– Нет такой силы на земле, которая могла бы удержать меня вдали от тебя этой ночью.

Не больше часа проехал Парис вместе со всеми и, пожелав счастливого пути братьям и сестрам, с полусотней своих людей повернул на восток, назад, к побережью. Эти воины хорошо показали себя в рейде на Гордонов, он остался ими очень доволен. Вернувшись в бараки, они настояли, чтобы лорд Кокберн поужинал с ними, и Парис согласился.

Табризия видела, как возвращался Парис, видела длинную цепь всадников, над которыми реяли знамена. Ее сердце зажглось радостью. Она кинулась вниз, надела самое лучшее платье, сделала новую, очень сложную прическу и заколола волосы стрекозой, усыпанной драгоценными камнями, – она нашла ее утром под подушкой. Потом торопливо выдворила из комнаты миссис Холл и села ждать Париса.

Муж не шел, и она уговаривала себя быть терпеливой. Конечно, он должен позаботиться о лошади. Но постепенно ее терпение иссякало. Вначале она немного обиделась, потом почувствовала раздражение. Минуты тянулись и вытянулись в целый час. И тут Табризия разозлилась. Она принялась ходить по комнате, репетируя холодный прием, который окажет ему. Или нет! Лучше она выдаст ему как следует. Он слишком высокомерен, особенно с женщинами. Ну что ж, хватит обращаться с ней, как с игрушкой! Сегодня ночью он будет спать один.

Черт побери! Но почему его до сих пор нет? Прошло уже два часа! Что-то случилось! Может, он ранен, и его понесли в бараки, пытаясь скрыть от нее? Боже мой, она же знала – брать пистолеты было ошибкой. Если ожидалась опасность, то уж наверняка он с ней столкнулся. Табризия ни секунды больше не сомневалась – что-то стряслось. Ломая руки в отчаянии от неведения, она твердо решила идти к нему. Но в этот момент за дверью раздались шаги, и не успел Парис войти в комнату, как она бросилась к нему.

– Парис! Ты ранен?

Он скорчил гримасу – подразнить ее, но, увидев испуганное лицо жены, посерьезнел.

– Нет, нет, дорогая! Со мной все в порядке.

– Боже мой, ты лжешь! Куда ты ранен? – Быстро работая пальцами она стала стаскивать с него тяжелую кожаную куртку, камзол, рубашку.

Обнаженный по пояс, он схватил ее и подкинул в воздух.

– Дорогая моя, это твой способ сказать мне, что ты готова?

– Ты в порядке? Ты не ранен? – настаивала она, не веря себе.

– Ты ранишь меня взглядом, – прошептал он.

– Черт бы тебя побрал, Разбойник! Сейчас же отпусти меня! Где ты был целых два часа? Я причесалась, оделась специально для тебя. И все напрасно!

– Нет! – Он вынул стрекозу из ее волос. – Теперь я могу доставить себе удовольствие и вытащить шпильки.

Он держал ее, сопротивляющуюся, и целовал в губы, едва она пыталась открыть рот, чтобы отругать его. И так, не отрывая от нее губ, он шептал:

– Вот о такой встрече я и мечтал. Чтобы кто-то беспокоился обо мне, заботился с любовью в сердце и лил настоящие слезы по настоящим ранам.

Чувствуя невероятное облегчение – Парис жив и здоров, – Табризия сразу ослабела в его руках. Он понес ее в постель.

– Ты раздела меня. А теперь доставь мне такое же удовольствие. В комнате очень тепло от камина, и ты не можешь пожаловаться, что замерзнешь.

Она позволила ему снять с нее платье, и оно тут же отправилось в дальний конец комнаты.

– Раз! – победно воскликнул он.

Следом, очертив дугу, полетела нижняя юбка.

– Два!

– Парис, остановись. – Она смеялась и краснела, оказавшись в корсете, панталонах и чулках. Опытные руки избавили ее от одного чулка.

– Два с половиной! – объявил он.

– За первым полетел и второй чулок.

– Три!

И еще один предмет туалета проплыл через комнату.

– Четыре! – с триумфом закончил Парис.

– А что это было?

– Твоя ночная рубашка из-под подушки. – И он засмеялся.

– Ты дьявол, ты снова меня обманул!

Он расшнуровал ее корсет, выпустив на свободу груди. Табризия затихла, ее дыхание застряло в горле. Нежно, краткими поцелуями, он попеременно ласкал то одну, то другую, каждый раз возвращаясь к соску и шепча при этом любовные слова. Ее тело стало отвечать, и, стоило ему на секунду отстраниться, чтобы раздеться до конца, она протестующе застонала. Его руки двинулись вниз, гладя живот. Он наклонился и поцеловал ее пупок, играя языком в ямке, а вслед затем снял с нее панталоны. Табризия глубоко вздохнула и сама раздвинула ноги навстречу его обожающему взгляду.

Никогда раньше она не испытывала ничего подобного. Она хотела его и молилась про себя, чтобы он не останавливался. Почувствовав губы Париса на бедрах, чуть выше коленей, Табризия затрепетала. С каждым прикосновением желание разгоралось все сильнее. Голова Табризии металась по подушке, и, открыв глаза, в какой-то момент она увидела его мускулистое бедро. Табризия коснулась его губами и тотчас поняла: это шрам, который он всегда пытался скрыть от нее. Любимый шрам! Она лизала его по всей длине, и это настолько возбудило Париса, что он застонал. А когда ее жадные губы коснулись там, где Парис и не мечтал, он воскликнул:

– Дорогая! Ты готова! Может быть, даже слишком.

Он навис над ней, дрожащий, нетерпеливый, и она раскрылась ему навстречу, как ночной цветущий сад. Резким ударом он вошел в нее, и она прижалась к нему горячими бедрами, тесно, как никогда раньше. Он готов был вот-вот взорваться… Их крики слились в общий вопль страсти, и ночь поглотила его.

– Я не сделал тебе больно, милая? – тихо спросил он.

– Немного. Но удовольствие того стоило.

Обняв жену, он припал к ней в поцелуе. Кожа под его губами и руками была, как шелк. Он обхватил ручищами ее талию.

– Боже мой, ты такая маленькая!

– Но не везде маленькая.

– Нет, – засмеялся он, прижимая к себе Табризию и в ладони, как в чаши, взяв ее груди. Потом откинул одеяло, зажег свечи, поднял ее из постели и поставил перед зеркалом.

– В зеркале отражался нагой мужчина, сильный, широкоплечий, загорелый. Рядом с ним, не доставая ему до плеча, стояла женщина с пламенными локонами и молочно-белым телом.

– Тебе не противен мой шрам? – спросил Парис.

Табризия повернулась и посмотрела ему в глаза. Даже не осознавая, что делает, она инстинктивно потянулась и провела пальцами по неровностям шрама. Стоило ей прикоснуться к нему, как Парис снова возбудился. Круглыми глазами она наблюдала, каким огромным становилось его желание.

– Видишь, что ты наделала? – засмеялся он. – Быстро в постель!

– Парис, но не опять же! – заливаясь краской, пробормотала она.

– Да, опять, – весело подтвердил он.

Глава 18

Парис и Табризия ехали в Дуглас в день церемонии бракосочетания, наслаждаясь драгоценной возможностью побыть наедине. Торжество, очень пышное и официальное, происходило в церкви Сент-Брайд. Большой храм оказался заполненным народом до отказа. Огромная толпа деревенских жителей ждала снаружи, чтобы хоть краем глаза посмотреть на невесту. Дуглас-Касл – важный пункт обороны на границе Шотландии, но хозяева потратили прорву денег, чтобы сделать его удобным для жизни. Они любили комфорт. Два младших брата Джеймса – Хью и Уилл лезли из кожи, развлекая рыжеволосых красавиц Кокберн.

В большом зале стоял рев от горящих каминов, все суетились, заканчивая приготовления к вечернему торжеству и развлечениям. Праздник – именно этим словом можно было определить то, что устраивали Дугласы. Платье Шеннон впечатляло. Выдержанное в цветах клана Дугласов – голубом и белом, оно привлекало внимание таким смелым декольте, что всякий раз, когда она поворачивалась боком, ее новоиспеченный муж мог видеть со своего места розовые соски.

Парис и Джеймс сели рядом и с головой ушли в беседу. А их женщины скучали, расположившись по бокам от них. Они говорили так долго, что Табризия понемногу стала раздражаться от недостатка внимания. И лишь когда Джеймс заметил прекрасно поданную грудь жены, Парис повернулся к Табризии и предложил ей вальдшнепа. Она отказалась и, желая позлить мужа, выбрала птицу из тарелки, предложенной ей соседом справа – Хью Дугласом. Хью что-то сказал, Парис не расслышал, а над столом раздался веселый смех Табризии. Она так мило улыбалась Хью, что тот зарделся. Парис косо посмотрел на молодого человека, потом его взгляд переместился на Уилла Дугласа, и он увидел, что тот тоже ест Табризию жадным взглядом. Она же притворялась, что ничего не замечает, и провоцировала:

– Ой, я боюсь, вы меня испортите своей веселостью. Я вернусь домой и просто умру от скуки.

– Можешь положиться на меня, мадам, я позабочусь о, новых развлечениях, – пошутил Парис, но она не засмеялась.

Предложили играть в жмурки, и Парис намекнул ей:

– Я уверен, никто не заметит, если мы исчезнем.

– О, я не хочу отказываться от игры, милорд. Вы, мужчины постарше, любите поговорить, а я пока позабавлюсь с молодыми.

Он пропустил колкость мимо ушей и сказал:

– Вовсе нет. Если ты хочешь, чтобы и я играл, я готов.

Водившие очень быстро находили, кого хотели, так что у остальных возникло подозрение, нет ли в повязке дырки. Когда пришла очередь Табризии, челюсть Париса опасно напряглась – его жена сразу побежала к Хью Дугласу, дотронулась до его рук, до груди. Притворяясь, что не узнала, она ощупала его лицо, волосы и воскликнула:

– А красивый, черт, кто бы он ни был!

Парис подошел к Табризии и предупреждающе посмотрел на Хью. Тот, без всякого сомнения, понял: Кокберн недоволен. Парис прикоснулся к ее шее, она повернулась и схватилась за него. Приложив ладонь к широкой, твердой груди, сразу догадалась, кто перед ней. Но снова сделала вид, что не может узнать.

– Это Хью? – сладким голосом протянула Табризия.

– Все расхохотались и завопили:

– Нет, нет, неправильно!

Она продолжала исследовать свою добычу – дошла до подбородка, пробежала по нему пальцами.

– О, это Уилл! – как бы догадалась она.

– Все захохотали еще громче.

– Нет, неправильно!

– Дайте мне ваши руки, – попросила она.

Парис напряженно протянул руки, и Табризия сжала их.

– Нет, я сдаюсь. Не могу догадаться.

Она сняла повязку и изобразила на лице полное разочарование.

– Ах, это ты.

Во взгляде Париса промелькнула боль, но тут же исчезла, и глаза стали сердитыми.

– Насколько я помню, я запретил тебе носить такие открытые платья! – прорычал он.

– Открытые? – возмущенно воскликнула она. – А ты не обратил внимания, какие носит Шеннон?

– Следить за ее поведением – уже не моя обязанность, – процедил он и пошел выпить с мужчинами.

Хотя им выделили шикарную спальню, ни один из них не мог сполна насладиться ею. Молчание жены говорило Парису, что она недовольна им, но он не понимал, в чем причина ее холодности, и это раздражало. Десятки раз он готов был обнять ее, но боялся оказаться отвергнутым. В конце концов он решил оставить все как есть, надеясь, что новый день разгонит тучи. Когда Табризия проснулась, мужа рядом уже не было, он уехал на охоту в окрестности Дуглас-Касл.

День угасал, Парис все сильнее беспокоился, что ушел, не поговорив с женой, и поэтому рано вернулся. Желая удивить ее, он бегом поднялся по лестнице и вдруг, взглянув вверх на галерею, увидел целующуюся пару. Он узнал Табризию по меховой накидке, которую сам ей подарил. Черная ярость ослепила Париса, он мигом скатился вниз и ушел ждать возвращения Дугласа с охоты.

– Что тебя так разозлило? – спросил Джеймс, как только взглянул на него.

– Кто-то ведет двойную игру со мной. – Голос его дрогнул.

Джеймс догадался, что дело в женщине.

– Твой братец Хью как-нибудь испустит дух, если ты не проследишь за ним. Завтра на рассвете мы уезжаем.

И Парис отошел от Джеймса, вернувшись в большой зал.

Увидев мужа, Табризия радостно вскрикнула и побежала к нему. Ледяное презрение на лице Париса помешало ей кинуться к нему с объятиями.

– Очень трогательно, – мрачно сказал он.

Она внимательно посмотрела ему в глаза и почувствовала неуверенность под его обвиняющим взглядом.

– Наверх! – скомандовал он.

– Милорд, а что случилось?

– Отправляйся наверх, когда я тебе говорю! – повторил он сквозь зубы.

Табризия бросилась к лестнице. Ей было стыдно оттого, что другие видели эту сцену, и теперь пришла ее очередь рассердиться. Сейчас они останутся вдвоем, и она все ему выскажет! Каменные стены дрогнули, когда Парис хлопнул дверью. Но, ничуть не испугавшись, она с вызовом повернулась к нему и уперла руки в бока.

– Где ты болталась сегодня днем?

– Она с вызовом вскинула голову.

– Фу!

Он грубо схватил ее и потряс, как тряпичную куклу.

– Ты, неверная тварь!

С ужасом поняв, что он собирается ее ударить, Табризия воскликнула:

– Парис! Ты не должен себя так вести! Я жду ребенка!

– Что? – спросил он, совершенно ошарашенный наглостью ее лживого заявления.

Тут Дамаскус открыла дверь, увидела сердитое лицо брата и быстро проговорила:

– Ой, простите за вторжение, но я хотела вернуть накидку.

Парис уставился на меховую накидку, оставленную сестрой, и наконец кровавый туман в его мозгу рассеялся.

– Пожалуйста, пока я не сошел с ума, скажи мне, что и с кем ты делала сегодня днем?

Поскольку это прозвучало скорее мольбой, чем приказом, она ответила:

– Мы шили одежду для ребенка Венеции… И для моего, – добавила она, краснея.

– Ребенок… Не могу поверить, – ошеломленно пробормотал Парис.

Она внимательно всматривалась в его в лицо.

– Ты зол?

– Зол? – Он как будто запнулся, а сердце заныло.

– Парис, ты только что назвал меня неверной сукой. Может, ты обвиняешь меня в том, в чем виноват сам?

– Дорогая моя, моя ненаглядная, любимая малышка! Ты – единственная в мире женщина, которая что-то значит для меня. И так будет всегда! – поклялся он. – Мое сердце навеки отдано тебе.

Слезы облегчения полились у Табризии из глаз, и Парис подхватил ее на руки.

– Мой ягненок, моя сладкая, – принялся он ворковать, – давай поедем завтра домой.

На ужин они не пошли. Вместо этого быстро разделись и наслаждались друг другом, отгородившись от внешнего мира.

– Я просто жажду потрогать тебя во всех моих любимых местечках, шелковых и мягких, – прошептал он.

– Например, в каких? – спросила она с хрипотцой в голосе.

– Например, под коленками.

Его пальцы погладили то место, которое он назвал. Наклонившись, Парис коснулся его губами. Его руки и губы блуждали от коленей к груди, оттуда – к животу, палец кружил вокруг пупка, потом устремился ниже…

– Ах, самое нежное, самое мягкое и самое влажное место из всех…

Она едва не перестала дышать, от желания нервное напряжение достигло предела.

– Забавно, но я люблю трогать у тебя самые твердые места, – прошептала она, поглаживая каменные мускулы на спине.

Он застонал:

– О Боже, сейчас я уже везде твердый!

Табризия упивалась им. Она добралась до самой главной твердости и обожглась. Сейчас от этого огня ее тело целиком раскроется, все до единой мысли вылетят из головы. Табризия уже знала, как это будет: острая мгновенная боль, а потом море удовольствия – сумасшествие! Она извивалась под ним, снова и снова звала его по имени, умоляла – еще, еще… И он дал ей все, чего она желала, и даже больше.

Раздался крик. Его? Ее? И пульсация, и освобождение. Оно длилось и длилось, пока Табризия не обмякла в сладостном бессилии после испытанной страсти, охватившей их тела столь бесстыдным образом. Она лежала, касаясь его и чувствуя новую жизнь, затаившуюся под сердцем. Сколько мгновений чистого блаженства, как это, ожидает ее впереди? «Я подарю ему сына, – страстно поклялась она, – если это единственное, что я могу для него сделать».

Наступила середина дня, прежде чем кавалькада Кокбернов тронулась домой. Парис с тоской думал, насколько легче путешествовать вдвоем с Табризией. Дамаскус дулась всю дорогу, и Табризия понимала причину – девушка созрела для замужества. Она безудержно флиртовала с Хью Дугласом. «Надо поскорее поговорить с Парисом, – подумала Табризия, – пусть уладит дела с Робертом Керром». Она ехала рядом с мужем, и тот улыбался, глядя на красавицу жену.

– Парис, прости, что рискую вмешиваться, но лучше

бы уладить дело с лордом Сессфордом и Дамаскус. Ей теперь будет особенно тяжело, после того, как Шеннон вышла замуж.

Он нахмурился.

– Она еще молодая. Разве нет?

– Она моя ровесница. А ты считаешь, что я вполне женщина.

– Вполне для чего? – засмеялся он.

– Для всего, я думаю…

Их первым гостем после возращения в Кокбернспэт был молодой Сессфорд. Очевидно, он так истосковался по Дамаскус, что отважился поговорить с Парисом еще раз. Парис быстро вывел его из тоски, объявив, что будет гордиться таким зятем. Тут же подписали контракты, и Дамаскус, оказавшись в центре внимания, наслаждалась каждой секундой своего нового состояния. Она думала, как устроить такую церемонию, чтобы затмить абсолютно все торжества, происходившие когда-либо в этих местах. Роберт надеялся устроить свадьбу на Пасху, но Дамаскус уперлась – только в июне. Девушка хотела предстать перед гостями в легком платье, украшенная живыми цветами, под безмятежным летним солнечным небом.

От Ботвелла пришло официальное послание, он просил Париса как можно скорее увидеться в Эдинбурге. Встреча была назначена в Эдинбург-Касл, и это насторожило Кокберна. Стоит быть осмотрительным: Эдинбург-Касл – крепость, туда проще войти, чем оттуда выйти. Длинноногий Ботвелл прошагал навстречу Парису с поразительно радушным видом, похлопал гостя по спине и с нарочитой строгостью воскликнул:

– Что за адское снадобье ты там готовишь?

– В чем меня обвиняют? – спросил Парис.

– Да нет, ничего такого, старина. Просто у меня есть документ, на котором нужна твоя подпись. Только и всего.

– Документ? – с невинным видом, словно эхо, повторил Парис.

– Да, мировое обязательство, старина.

– О, искренне жаль, Фрэнсис, что на тебя повесили это проклятое дело, – извиняющимся тоном сказал Парис.

– А, ладно, распоряжение короля. Нужны две подписи на бумаге, вот и все. Проще простого, да?

– Надеюсь, Фрэнсис. Я бы рад черкнуть свое имя. Но после Хантли. Не стоит пренебрежительно относиться к старому графу, предлагая ему подписать вторым. Верно?

Ботвелл опустил тяжелые веки, не желая выказывать свою проницательность. Он и не ожидал, что Разбойник Кокберн подпишет первым. Если вообще подпишет. Но попробовать стоило.

– Я слышал, Черный Дуглас увел твою красавицу сестру? – ухмыльнулся Ботвелл.

– Увел, – подтвердил Парис.

– Подкрепляешься союзниками со всех сторон? – погрозил ему пальцем Ботвелл. – Смотри, не стань чересчур сильным, мой петушок!

– С тебя беру пример, Фрэнсис, – улыбнулся Парис.

– Да. Именно так. Ладно, как только получу подпись Хантли, призову и тебя. Предупреждаю: я больше не потерплю никаких уловок.

Парис пошел от замка на северную сторону Кэннонгейта, где дамы семейства Кокберн превратили одно ателье в свой магазин. Модистка без устали вынимала ткань, рулон за рулоном показывая привередливым клиенткам. Она не сомневалась, что эта свадьба обеспечит ее средствами на весь год. Наконец часа через два до женщины дошло: Дамаскус Кокберн знает, что именно ей нужно, поэтому и отказывается от всего предлагаемого.

– Ну, я решила! Буду в серебряном и в белом, – объявила Дамаскус.

Когда Парис зашел за дамами, чтобы проводить их домой, он думал, они уже освободились. Но не тут-то было. Модистка еще только снимала мерку.

– Боже мой, вы до сих пор не закончили?! От столь бесполезной траты времени любой мужчина готов рвать на себе волосы.

– Радуйся, братец, что с нами нет Шеннон, – нарочито вежливо ответила Дамаскус, – при ней тебе пришлось бы ждать три дня, а не три часа.

Парис взглянул на Табризию и пошутил:

– Ишь, какие вы все тщеславные!

– Ага, если ты распускаешь хвост, как павлин, это у тебя называется гордость. А когда мы – тщеславие, – живо отпарировала жена.

– Совершенно верно, – согласился Парис.

– Ах ты, противный Разбойник! – рассмеялась она.

Табризия стояла в нижней юбке, и Парис с вожделением впился в нее глазами. Он просто не мог дождаться момента, когда они останутся одни и он стащит с нее эти бессмысленные тряпки. Она сладостно затрепетала под его взглядом, говорившим ей гораздо больше всяких слов.

Так дело не пойдет, решил он. Надо, чтобы портниха приехала и пожила в Кокбернспэте. Дамаскус согласилась, и они отбыли. Весь апрель и май в замке ничем больше не занимались, кроме подготовки к свадьбе века. Наконец наряды были дошиты, отглажены, и утомленные белошвейки собрались домой в Эдинбург.

В спальне Парис приподнял волосы Табризии и поцеловал ее в шею.

– Слава тебе, Господи, наконец-то все уехали! И я могу быть с тобой, сколько хочу.

Табризия быстро сняла нижнюю юбку, и они улеглись на коврик. Она обняла Париса за шею, теснее прижалась к нему, и он поднял ее на руки От охватившего ее желания Табризия задрожала. У Париса закружилась голова, он чувствовал, что женщина дрожит от страсти к нему и ее страсть ничуть не меньше его собственной. Он взял ладонями ее грудь и стал целовать шелковую кожу. Она тихо застонала. Его губы спустились к пупку и дальше, к рыжему треугольнику. Он гладил, целовал, лизал, ощущая горячую влажность. Табризии казалось, что еще чуть-чуть, и она сойдет с ума от возбуждения. Вцепившись пальцами ему в волосы, она обессиленно попросила:

– Парис, больше не надо!

– Да я только начал! – воскликнул он и, смеясь, от нес ее в постель.

Она лежала в объятиях Париса, чувствуя избыток счастья, отравленная его магической близостью. Он любовался ею, не уставая восхищаться. Как она хороша на подушках! Рыжие волосы ниспадают на белые плечи пушистым солнечным облаком. Когда он прижался к Табризии губами, ей показалось, что они поплыли в тайный, только для них двоих созданный, сладостный мир. Он обнимал ее все крепче, пока их сердца не слились в едином стуке. Парис перестал целовать ее и вошел. Он хотел быть нежным, но от сумасшедшего желания обо всем забыл.

Требования тела затмили разум. Табризия вскрикнула от резкого нетерпеливого рывка, после которого он очень быстро вознес ее на пик невероятного блаженства… Они достигли его одновременно и еще долго лежали, не разжимая объятий.

За неделю до свадьбы Дамаскус захотела провести репетицию и потребовала, чтобы все оделись как положено. Вздохнув, но сдаваясь, Парис согласился провести ее по церковному проходу к алтарю. Женщины устроили в солярии подобие алтаря, приготовились и стали оглядываться по сторонам: а где же маленькая, где Александрия?

– А, вот и ты, противная девчонка! Знаешь, сколько времени мы тебя ждем? Почему не надела новое платье? – строго спросила Дамаскус.

– Я не влезаю в него, – заявила Александрия.

– Что за чепуха! Конечно, влезаешь. Оно прекрасно на тебе сидит. Я сама видела.

– Это было раньше, – упорствовала Александрия.

– Ты просто все делаешь мне назло. Давай надевай сейчас же, посмотрим, в чем дело.

– Ты хочешь обвинить меня во лжи? – Александрия покраснела от обиды.

Трой, которому надоело ожидание в парадной одежде, взорвался:

– Ради Бога, Александрия! Я хочу успеть на охоту до вечера!

Алекс, взволнованный откровенным отчаянием близняшки, сказал:

– Давайте оставим ее в покое. Ее рвет уже неделю. В последние дни она сама не своя

Все уставились на Александрию

Дамаскус, чувствуя вину за свою грубость, упала перед сестрой на колени.

– Любовь моя, что случилось? – Ее взгляд уперся в живот Александрии, вне всякого сомнения раздувшийся.

– Слушай, да ты, часом, не беременна?

– Да, – несчастным голосом прошептала Александрия.

Табризия обняла ее.

– Почему ты ничего мне не сказала?

Все замерли, ошарашенные неожиданным открытием. Парис взорвался.

– Эти проклятые молодые Дугласы! Я знал, что им нельзя доверять!

Александрия в панике затрясла головой.

– Это не Дуглас.

– Тогда кто? Как? – завопил Парис. – Если кто-то из моих людей приставал к тебе, я повешу его до захода солнца!

Она снова беспомощно покачала головой

– Нет, никто из твоих людей не виноват

– Кто же это? Я узнаю имя того, с кем ты путалась, потаскушка! – заорал он.

Александрия подняла голову. В глазах блестел вызов

– Я никогда не назову его имя. Скорее отрежу себе язык!

– Это мы еще посмотрим. Ах ты, маленькая мадам! – угрожающе проговорил Парис, вынимая кнут и направляясь к ней.

Алекс, испугавшись за сестру, выпалил, не думая:

– Остановись! Это я, я отец.

В ужасе от услышанного, Парис повернулся к нему, и кнут выпал у него из рук. Он мигом схватил Алекса за горло и двинул кулаком в челюсть. Мальчишка упал, а Трой и Табризия кинулись останавливать Париса.

– Уберите их с глаз моих, или я за себя не отвечаю! – Он был в таком бешенстве, в каком никто и никогда его не видел.

Солярий опустел. Табризия разрывалась – идти к Александрии или к Парису? Она пошла к Александрии.

– Давай быстро в постель! У тебя нервное истощение.

Она раздела ее и заставила лечь под одеяло.

– Я пришлю миссис Холл посидеть с тобой. Она как настоящая мать.

Александрия разразилась смехом вперемежку со слезами.

– Никто из нас не знает, что такое мать!

– Нет. Но мы обе собираемся на себе испытать материнство, – ласково улыбнулась ей Табризия.

Когда она вошла в спальню, Парис пил виски – Сдается мне, на всех нас лежит проклятие, – в отчаянии вымолвил он.

Она знала, что хотела бы ему сказать. Но приходилось быть очень осторожной, взвешивать каждое слово, чтобы не затронуть лишний раз его и без того расстроенные чувства.

– Хотя, – Парис покачал головой, – это, наверное, не проклятие, а моя вина! – Он посмотрел жене в глаза, и она увидела в них невыносимую боль. – Мне было ужасно трудно растить их. С самого момента их рождения я считал, что близнецы стали причиной смерти нашей матери. Они действительно очень преданы друг другу, но, клянусь, любовь моя, я никогда не подозревал, что у них какие-то неестественные отношения!

– А их и нет! – возбужденно воскликнула Табризия – Послушай меня, дорогой! Ты ни секунды не должен мучить себя, думая, что Александр – отец ребенка Он просто бросился защищать ее, он всегда так поступает. Он и сам не понимал до конца, что говорил. Ты знаешь, его единственное желание – взять вину сестры на себя.

Парис посмотрел на Табризию со слабой надеждой

– Ты думаешь, может, они просто врут?

– Александрия действительно беременна, но я убеждена – Алекс ни при чем. Я попытаюсь уговорить ее рассказать мне об отце ребенка, и мы с тобой решим, как действовать дальше.

– Тысяча чертей! – снова вспылил Парис – Я знал, что Шеннон такая Но я и понятия не имел, что маленькая Александрия тоже ночная подстилка

– Ночная подстилка? Ты и обо мне так думаешь?

– Конечно, нет, дорогая! Иди сюда. Я очень сожалею, что взваливаю на тебя такую тяжесть, но иногда моя проклятая семья доводит меня до белого каления. – Он привлек ее к себе, усадил на колени и коснулся губами виска.

– Ты такая стройная! Ты действительно уверена, что ждешь ребенка?

– К ноябрю у тебя будет сын, – пообещала она.

– А я думаю, внутри сидит крошечная девочка, вроде тебя, – Парис довольно улыбнулся.

– А может, там двое, – пошутила она.

В ту же секунду улыбка исчезла с его лица.

– Даже не думай об этом! Боже мой, я до смерти боюсь, как ты родишь хотя бы одного ребенка!

– Со мной все будет в порядке. Я так страстно хочу дитя, что ничего не может случиться. А с Александрией я поговорю.

– Узнай имя. И через неделю я их обвенчаю, – мрачно поклялся Парис Кокберн и крепче обнял жену.

В июне у Дугласов и Ленноксов были свадьбы. Дамаскус и Табризия подхватили Шеннон и Венецию и повели их в комнату Александрии. Табризия заперла дверь, все столпились у кровати.

– Что случилось? – спросила Шеннон.

Табризия тихо сказала:

– Александрия собирается рожать. Но отказывается назвать имя отца.

– О моя девочка! – воскликнула Шеннон. – Ты не знаешь, кто отец?

– Конечно, знаю! – негодующе воскликнула Александрия.

– Дорогая, мы все любим тебя. И единственное, чего хотим, – помочь тебе. Пожалуйста, скажи, кто он, и увидишь, как просто можно все уладить! – воскликнула Табризия.

Александрия тяжело вздохнула.

– Сначала я опозорилась, отправившись в тот рейд на Хантли, а потом опозорилась, забеременев.

– Так это один из проклятых Гордонов? – воскликнула Шеннон. – Парис убьет его!

– О Боже! Так не Адам ли Гордон? Неудивительно, что ты молчишь, – догадалась Табризия, чувствуя огромную тяжесть, придавившую ее.

– Когда он об этом узнает, наверное, разверзнутся небеса, – покачала головой Шеннон.

– Ради Бога, не говорите ему ни слова до свадьбы! – взмолилась Дамаскус.

– Все было ужасно, Александрия? – спросила Табризия, воображая наихудшее.

– Это было неизбежно. Адам Гордон и я влюбились друг в друга с первого взгляда, – тихо призналась она.

– Ты хочешь сказать, что тебя не насиловали?!

Венеция была в шоке от мысли, что кто-то из них по своей воле мог улечься в постель с кем-то из Гордонов.