Текст книги "Воспоминания"

Автор книги: Вилли Брандт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

IV. БОРЬБА ЗА ВЛАСТЬ

Риск – благородное дело

В парламентской демократии подавляющее большинство – это не всегда преимущество и уж вовсе не гарантия успешной работы. Помимо всего прочего, редко удается воспользоваться конъюнктурой, чтобы взять на себя политическую ответственность. Мой опыт подсказывает: стрелки можно переставить, даже имея лишь ничтожное большинство.

В начале декабря 1966 года, после того как Людвиг Эрхард провалился на выборах, к исполнению своих обязанностей приступило правительство, сформированное двумя большими партиями. Сама Большая коалиция была лучше, чем ее репутация. От своих первоначальных предубеждений я отказался сразу после ее создания. Она справилась с экономическим спадом, значение которого тогда переоценивали, неплохо действовала в области внутренней политики, расчистила путь для реализма и находчивости во внешней. Однако избавление от фикций и иллюзий оказалось невообразимо трудным делом.

Моя партия хорошо подготовилась по важным вопросам внутренней и внешней политики. Но мы были ослаблены в кадровом отношении: Фритц Эрлер был при смерти, у меня тоже были проблемы со здоровьем, и поэтому я лишь в конце принял участие в предварительных переговорах. С тех пор как я однажды ранним осенним утром потерял способность дышать – это называется синдром Рёмхельда – и приготовился проститься с этим миром, я чувствовал себя смертельно усталым и, во всяком случае, лишенным всякого честолюбия. Силы и амбиции возвращались ко мне особенно медленно потому, что еще не зажили раны, нанесенные нам в предвыборной борьбе 1965 года.

Повторная кампания, в которой – в не менее оскорбительных тонах, чем четырьмя годами раньше, – мой антинацизм пытались выставить как нечто бесчестное, вызывала во мне растущее отвращение. Один видный баварский (хотя и родившийся значительно севернее) депутат бундестага договорился до того, что увязал изменение мною фамилии с таким же поступком Гитлера, а взволнованный Эрхард, впоследствии всегда относившийся ко мне с уважением, счел нужным упрекнуть меня в том, что в первые послевоенные годы я «даже еще не был гражданином Германии».

Наутро после выборов, которые Эрхард, как и ожидалось, выиграл (а СДПГ получила почти 40 процентов голосов), я, никого в это не посвятив, встретился с прессой и сообщил, что не буду еще раз пытаться занять пост федерального канцлера. При этом имело значение следующее обстоятельство: на основании различных, в большинстве своем беспомощных, описаний я пришел к выводу, что именно от своих сторонников социал-демократов я не могу требовать, чтобы они еще раз защитили меня от ядовитых националистических нападок. Правда, впоследствии многие из них еще более двух десятилетий стояли на моей стороне. Так что мне не приходилось жаловаться на недостаточную поддержку и отсутствие готовности помочь мне. Но долгий путь от кандидата на пост канцлера в 1961 году до блестящего успеха в 1972 году не был прямым как стрела, а изобиловал искушениями свернуть и пойти в обход. Были моменты собственных сомнений, а кое-где и колебаний соратников.

До сегодняшнего дня распространяются слухи, что из-за многочисленных нападок я якобы собирался добровольно или по настойчивым рекомендациям («так как здесь уже ничего не светит») отойти от германской политики и переселиться на Север, где мне неплохо жилось в эмиграции. У меня таких намерений не было, хотя это и не было бы позором. В противоположном направлении были позднее нацелены утверждения некоторых социал-демократов, что я в 1965 году якобы пытался выжить Фритца Эрлера с поста председателя фракции в бундестаге, но мне помешали это сделать. Это было хотя бы потому бессмысленным, что, как по моему, так и по общему мнению, моя должность в Берлине считалась самой важной после федерального канцлера и министра иностранных дел.

Партия, в которой я с начала 1964 года по всей форме являлся первым человеком и которая почти единодушно вновь выбрала меня председателем, ожидала от меня участия в боннском эксперименте совместного правления. Разумеется, друзья по партии, которые мне были еще ближе, чем остальные, предпочли бы «малую коалицию», то есть коалицию со свободными демократами, оконфузившими и приведшими к падению правительство Эрхарда. В этом случае процесс корректировки внешнеполитического курса протекал бы несколько быстрее.

То, что из этого ничего не получится, я узнал из «деловых переговоров» – в некоторых из них я даже участвовал. Один из бывших министров финансов на полном серьезе попросил занести в протокол, что в правительственном заявлении не должны встречаться слова «участие рабочих в управлении предприятиями». Но даже не говоря о содержании, на выборах канцлера тайным голосованием нам все равно бы не хватило голосов. Мой уважаемый берлинский коллега от СвДП Вильям Борм разъяснил мне причины и пришел к выводу: «Не делайте этого». Я это сделал спустя три года, но и тогда это было рискованно.

В 1966 году я считал, что уж если мне придется участвовать в правительстве, то я остановлюсь на министерстве научных исследований. Я бы направил его деятельность на решение тех задач, которым не уделяли должного внимания. Конечно, я выкроил бы время и для партии. В то время научным исследованиям придавалось большое значение, министерство считалось «ведомством будущего». Однако в узких кругах партийного руководства преобладало мнение, что председатель партии должен занять «второй по значению пост». Это было самое классическое министерство – министерство иностранных дел.

Я хорошо себя чувствовал во внешнеполитическом ведомстве, и ко мне там неплохо относились. Контакты с партнерами в других странах я установил легко. Суть большинства вопросов была мне ясна. Неприятности происходили, когда ближайшие сотрудники Кизингера из ведомства федерального канцлера начинали разыгрывать из себя начальство. Эта склонность, к которой Кизингер относился терпимо, усиливалась с приближением выборов 1969 года. Помимо этого, Кизингером владело чувство, которое никак не могло быть для него приятным: он предвидел, что я могу не только захотеть, но и стать его преемником. Я даже не пытался разубедить его в этом, разумеется, считаясь с тем, что другие члены правительства давали ему понять, что этого не будет. Кизингер слышал не только от членов собственной партии, что он должен остаться канцлером.

То, что во главе правительства стояли «попутчик» и «эмигрант», объективно доказывало немецкую правдивость. Но и эта часть «примирения» досталась не даром. За нее пришлось платить двойную цену, так как парламентская демократия подвергалась давлению сразу с двух сторон. С «левой» выступила оппозиция, называвшая себя внепарламентской, которая на короткое время больше ослабила, чем подстегнула социал-демократию. С «правого» края в ландтаги вошли люди, называть которых неонацистами мне казалось малоубедительным, ибо я не мог в них найти ничего нового, за исключением того, что они, к счастью, не имели шансов захватить власть, а тем более прийти к ней в результате выборов. Объявленный в правительственной программе переход к мажоритарному избирательному праву не состоялся. Это означало бы конец и для правых радикалов, и для либералов, а кроме того, сделало бы невозможным вступление в парламентскую жизнь новых группировок, таких, как зеленые. В обеих больших партиях – в нашей еще чаще, чем в другой, – высказывались существенные опасения. В первые послевоенные годы я, на основании опыта Веймарской республики, носился с идеей реформы избирательного права, но никогда не рассматривал это как панацею: наглядное обучение за границей было весьма убедительным.

Смена власти в 1969 году была требованием момента. В ХДС/ХСС большинство считало требуемое выравнивание фронта во внешней политике, а также в политике в отношении Германии излишним, а то и вредным, или вопреки здравому смыслу думало, что этого можно избежать. Из-за этого мы теряли доверие и внутри страны; ни тогда ни позже не следовало путать интеллигентно-критическую публику с большинством. Если партия, считающая себя обязанной служить делу прогресса, игнорирует ее настроение, это не может для нее обернуться ничем хорошим.

Оказалось, что Кизингер не в состоянии осмыслить последствия землетрясения, вызванного выборами нового федерального президента, а тем более сделать из этого соответствующие выводы. Новые выборы мы провели объединенными усилиями за несколько месяцев до первоначального срока, в начале марта 1969 года, так как духовные силы Генриха Любке во второй период его президентства явно ослабли. В 1964 году СДПГ поддержала его избрание на второй срок, так же как это было в 1954 году с Теодором Хойсом. В отличие от этого либерального писателя Любке обладал обескураживающей простотой мышления, которой соответствовала такая же уверенность. Уроженец Зауэрланда, назначенный Аденауэром министром сельского хозяйства, сохранил добрую память о сотрудничестве с социал-демократами в рамках коалиции в прусском ландтаге до 1933 года. Он прямо-таки влюбился в идею Большой коалиции. Уже в 1961 году, после возведения стены, он, как и я, выступил за создание всепартийного кабинета. Хотя вице-канцлер Эрхард, рассчитывавший таким образом досрочно стать преемником Аденауэра, действовал за кулисами, заключив союз со Штраусом и Менде, затея не имела шансов на успех. В 1964 году, когда Венер и Эрлер смогли меня убедить, что нам не только следует поддержать Любке, но и самим предложить его кандидатуру (правда, выборщики воспрепятствовали этому), я уже дал поручение прощупать, существует ли возможность сотрудничества со свободными демократами. Тогдашний председатель фракции в бундестаге барон фон Кюльман-Штумм посетил меня в моей официальной резиденции в Берлине, чтобы с трогательной простотой разъяснить, что избрание либерала на пост главы государства никак не может отвечать интересам социал-демократов.

Что касается выборов 1969 года, то я своевременно – сначала в разговоре с канцлером и председателем ХДС, а потом и публично – дал недвусмысленно понять, в чем заинтересована моя партия: после десяти лет президентства Хойса и стольких же Любке было бы уместно выбрать социал-демократа. Обращаясь к Кизингеру, я предложил совместно выставить кандидатуру Георга Лебера, тогдашнего министра путей сообщения, а впоследствии министра обороны. Избрание этого пользующегося большим уважением в широких кругах населения, а не только в наших рядах, профсоюзного лидера послужило бы символическим подтверждением интеграции рабочих в демократическом государстве. Кроме того, я считал, что поддержка Лебера не доставит ХДС больших затруднений: он за год до этого стал членом центрального комитета немецких католиков.

Казалось, что Кизингер отнесся к моему предложению с интересом. Но он не смог его отстоять, а может быть, и не вполне ясно себе представлял, что совместные выборы социал-демократа могли бы укрепить его позиции как канцлера. К Герхарду Шрёдеру, тогдашнему министру обороны, а до того министру сначала иностранных, а затем внутренних дел, хорошо относилась часть либералов, но он не мог рассчитывать на голоса социал-демократов. Ко всему прочему он вбил себе в голову, что ему необходимо заручиться поддержкой «черных», представленных примерно двумя десятками выборщиков от НДП. 5 марта они чуть было не перевесили чашу весов.

Итак, найти общего кандидата, пользующегося поддержкой партнеров по коалиции, не удалось. Следовательно, для меня было важно предложить человека, который бы устраивал свободных демократов. Этим человеком был Густав Хайнеманн, член моей правительственной команды 1965 года и министр юстиции в кабинете Кизингера. В октябре 1968 года органы нашей партии «подняли его на щит», после чего я проинформировал председателя СвДП Вальтера Шееля. Он пошутил: «Вы поставили нас в очень затруднительное положение – голосовать не за Вашего кандидата». Густав Хайнеманн стал символом либеральной правовой государственности. Впрочем, даже посмертно я вряд ли обижу его, если скажу, что он весьма непринужденно отстаивал свои интересы и, будучи своенравным человеком, усердно продвигал свою собственную кандидатуру. Он попросил назначить ему встречу не в министерстве, а в правлении партии и без обиняков обратился ко мне с вопросом: «Я им стану или нет?» Кизингер мог бы затмить Хайнеманна среди членов СвДП, если бы он назвал одно часто упоминаемое имя: Рихард фон Вайцзеккер.

Юрист Хайнеманн раньше работал в экономике. В годы нацизма он прекрасно выполнял свои обязанности в организации «Исповедующая церковь», после войны примкнул к ХДС и стал обер-бургомистром Эссена. В качестве министра внутренних дел он вошел в первый кабинет Аденауэра, а потом из-за несогласия с перевооружением ушел в отставку. Попытка через собственную «Общегерманскую» партию найти политическую платформу федерации не удалась. В 1957 году он вступил в СДПГ. Федеральным президентом его избрали лишь в третьем туре голосования – 512 голосов «за» и 506 «против». Это были последние выборы федерального президента в Берлине. Не очень разделяя восторг своих избирателей, он сказал, что произошла «частичная смена власти». Его слова пытались извратить, представив дело таким образом, будто он говорил о смене власти не в предписанных конституцией формах.

Мое сотрудничество с федеральным президентом строилось на основе доверия, трений между нами не возникало. Он хотел делать больше, чем это разрешала его должность. Но он делал больше, чем он осознавал, а тем более признавал, служа благодаря своей простоте и правдивости примером президента-гражданина, призывающего к уравновешенности, хранителя свободолюбивых традиций германской истории. Вальтеру Шеелю и его коллегам из нового руководства СвДП пришлось проделать немалую работу, чтобы убедить своих депутатов и разъяснить им значение выбора Хайнеманна. Теперь возник вопрос о последствиях: сохранится ли после следующих выборов в бундестаг прежнее положение дел? В то время Шеель и я встретились за обедом лишь один раз. В одном дюссельдорфском клубе в начале мая 1969 года мы согласились, что осенью 1969 года коалиция, по крайней мере, не исключается. Я не скрывал, что могу себе хорошо представить сотрудничество с министром иностранных дел по имени Шеель.

25 сентября 1969 года: за три дня до выборов из телевизионной дискуссии между первыми кандидатами всем, если они раньше этого не знали, стало ясно, что Шеель и Брандт отвечают на спорные вопросы внешней политики как минимум сходным образом. Оказалось, что и во внутренней политике между нами нет непреодолимых разногласий. Я констатировал так, что это каждый мог услышать: СДПГ и СвДП стоят друг к другу ближе, чем каждая из этих партий к ХДС и ХСС. В ответ на недвусмысленные вопросы Вальтер Шеель заявил, что, если будет достаточное число мандатов, он за создание коалиции.

Если будет достаточное число мандатов! После первых предварительных подсчетов не исключалось, что Кизингер (и Штраус) получат незначительное абсолютное большинство мандатов. Казалось, что соратники Шееля не преодолеют пятипроцентный барьер. В ведомстве канцлера праздновали победу. «Юнге унион» (молодежная резервная организация ХДС/ХСС) устроила факельное шествие. Никсон прислал поздравления.

Но оказалось, что свободные демократы, еле-еле набрав меньше шести процентов голосов, все же достигли своей цели. Они скатились с 9,5 до 5,8 процента и располагали теперь в бундестаге не сорока девятью, а только тридцатью местами.

Социально-либеральный прорыв обернулся для них значительной потерей «клиентуры». Не поддадутся ли они заманчивым предложениям ХДС, вместо того чтобы разыграть рискованную партию вместе с «социс» (социал-демократами. – Прим. ред.)? Напряжение нарастало, очень нарастало. В конце концов, ХДС и ХСС, набрав 46 процентов голосов, оставались сильнейшей фракцией в бундестаге. Количество голосов, отданных за СДПГ, возросло с 39,3 до 42,7 процента. Последние три избирательные кампании прибавили нам более десяти процентов. Впервые мы получили больше прямых мандатов, чем «Союз» (224 по сравнению с 202, полученными ранее). Особенность этих выборов состояла в том, что правоэкстремистская НДП, набрав 4,3 процента голосов, споткнулась о надежный пятипроцентный барьер, предусмотренный положением о выборах в ФРГ. Потерянные голоса ее избирателей пошли при распределении мандатов на пользу другим партиям.

В новом бундестаге СДПГ и СвДП вместе имели на двенадцать мандатов больше, чем ХДС/ХСС, и только на пять больше, чем это было необходимо для избрания канцлера. Можно ли было с этим рассчитывать на успех? Могли ли мы исходить из того, что зыбкое большинство удержится в течение четырехлетнего срока полномочий бундестага? Я в этом не был уверен, но считал, что нужно пойти на оправданный риск. Сколько надежд мы бы обманули, не сделав этого! А главное, у нас не было никакого желания возвращаться на скамьи оппозиции. Ибо чего только не стояло на повестке дня германской политики!

Итак, 21 октября 1969 года 251 голосом «за» при 253 «против», пяти воздержавшихся и четырех недействительных бюллетенях я был избран четвертым федеральным канцлером Федеративной Республики Германии. 251 – это всего на два голоса больше, чем необходимо. Недостающие голоса почти наверняка шли на счет нового партнера по коалиции. Но при тайном голосовании никогда нельзя быть уверенным, и я тоже не был вполне уверен. Разве не могло случиться, что не хватит голоса из своей фракции? Или, что добавились один-два голоса из фракции противника, уравновесившие дальнейшие «потери» на стороне коалиции? Как бы то ни было, я стал главой правительства – с третьей попытки.

Насколько широкой была смена декораций? С марта 1930 года, когда ушел в отставку последний социал-демократический рейхсканцлер Герман Мюллер, прошло почти сорок лет. С тех пор как кончилась война, я был преисполнен желания доказать, что мы способны править не только городами и федеральными землями, но и в общегосударственном масштабе. Благодаря своей способности к переменам Федеративная Республика выдержала испытание на демократию. Именно в этом, в способности к мирным изменениям, заключалось для демократического мира значение смены власти.

В тот вечер в день выборов в сентябре, как и в течение нескольких последующих дней, среди населения распространились неуверенность и в еще большей степени волнение. А разве могло быть иначе? Вечером я позвонил Вальтеру Шеелю и сказал, что хочу обратить внимание прессы на простой факт: у СДПГ и СвДП больше мандатов, чем у ХДС и ХСС. Шеель ответил как бы между прочим: «Давайте». Неудача его партии на него сильно подействовала. Он еще не был готов к конкретным договоренностям. Слишком велико было разочарование. Мы встретились лишь на следующий день.

Члены президиума моей партии разошлись прежде, чем прояснилась обстановка. Венер и Шмидт не находили в моей модели ничего или почти ничего привлекательного. Они оба с большим удовольствием продолжили бы ту Большую коалицию, которую Кизингер, по крайней мере, в такой же степени, как я, уже списал. Венер ругал либералов, называя их «челночной партией», в то время как Алекс Мёллер, «товарищ генеральный директор», ставший моим первым министром финансов и, к сожалению, недолго продержавшийся на этом посту, в ту же ночь приступил к переговорам с коллегами из СвДП. Его и мою линию поддерживал также министр экономики профессор Карл Шиллер, своенравный и блестящий специалист, помогавший мне еще в берлинском сенате. Поддерживали нас и некоторые более молодые люди, способные к участию в выработке решений, а за кулисами – Густав Хайнеманн. На следующий день противники из руководства партии также пошли на уступки. Пусть он проведет социально-либеральный эксперимент, заявили они. Всем было ясно, что я больше не дам себя остановить.

Между тем Курт-Георг Кизингер занервничал и стал проявлять активность. Еще поздним вечером он натравил своего протеже Гельмута Коля, молодого премьер-министра земли Рейнланд-Пфальц и, вероятно, будущего председателя партии, на управляющего делами фракции СвДП в бундестаге, заместителя председателя партии Ганса-Дитриха Геншера, с которым тот был дружен, чтобы крайне щедрыми предложениями перетянуть свободных демократов на свою сторону. Им обещали несколько министерских постов, соглашение о «широком долгосрочном сотрудничестве на всех уровнях», безопасную для либералов реформу избирательного права. Разве федеральный канцлер не грозил – в узком кругу, а позже и публично – «выкинуть» их из ландтагов? Однако подумали и о своих людях. Нелюбимый председатель фракции на другой день после выборов получил извещение, что он может в качестве моего преемника принять на себя руководство министерством иностранных дел. Как писал Райнер Барцель, он ответил: «Но мы потеряем правительство, господин федеральный канцлер».

Прозондировав почву, Коль пришел к выводу, что среди свободных демократов число противников социально-либеральной коалиции достаточно велико, чтобы провалить мое избрание. Встретив 24 часа спустя – в ночь с понедельника на вторник – в годесбергской квартире Эриха Менде, куда он пришел вместе с генеральным секретарем ХДС Бруно Хеком, десять депутатов от СвДП, для которых новая коалиция «ни в коем случае еще не была решенным делом», он почувствовал, что его оценка была правильной. Как-никак, во вторник к Кизингеру явилась для «информационной беседы» делегация свободных демократов.

В чем заключались предназначенные либералам благодеяния? Согласно высказываниям Менде, СвДП предложили те же ведомства, которые во времена Большой коалиции принадлежали СДПГ. Таким образом, министерством иностранных дел распорядились дважды. В другой связи речь уже шла о «полдюжине министров». «Широкое и долгосрочное политическое сотрудничество» должно было предусматривать договоренности, действующие до конца семидесятых годов, то есть в течение десяти лет, и распространяться на бундестаг, ландтаги и даже на коммунальный уровень. Чтобы избавить СвДП от риска, связанного с пятипроцентным барьером, ХДС заявил о своей готовности уступить три верных избирательных округа.

В довольно неопределенно сформулированном предложении, переданном Кизингером 3 октября Шеелю, о ведомствах речи не было. Но в это время канцлер и не мог уже питать никаких иллюзий. В ту пятницу я вместе с Шеелем посетил федерального президента, чтобы сообщить ему, что в основном мы пришли к общему мнению относительно формирования правительства. Переговоры о создании социально-либеральной коалиции готовились в моей служебной квартире и велись в помещении представительства земли Северный Рейн-Вестфалия: в Дюссельдорфе социал-демократы и свободные демократы сотрудничали при полном доверии уже в течение нескольких лет. Когда союз был скреплен, Улоф Пальме признал, что он ошибался, утверждая, будто Брандт может быть избран главой правительства в любой стране Европы, кроме своей собственной. (Позже он говорил со свойственным ему лукавством, что он все же был прав.)

Когда я сказал, что теперь Гитлер окончательно проиграл войну и я буду считать себя канцлером освобожденной, а не побежденной Германии, это не было высокомерием. Мир будет теперь иметь дело не с удобным, но с лояльным правительством, сказал я. У меня не было ощущения, что я хвастаюсь и слишком много на себя беру. Обновление политики мира диктовалось так же, как ликвидация «затора» при проведении реформ, интересами дела. Я хотел стать канцлером внутреннего обновления. Упреки в том, что я якобы не уделял должного внимания внутренней политике, я всегда считал несправедливыми.