Текст книги "Окончательная реальность"

Автор книги: Вильгельм Зон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– В наше время заниматься наукой сложно, только обеспеченному человеку под силу…

– Давайте ближе к делу, дружище.

– Я могу оказать вам некую помощь, но не бескорыстно. Мои сведения обойдутся в три тысячи рублей. И деньги я бы попросил вперед. Прошу извинить – это мое правило.

Я отсчитал купюры, протянул, пристально взглянув в глаза участковому. Тот удовлетворенно крякнул и приступил к передаче сведений.

– Хозяйка интересующего вас сундука была женщиной мнительной. Еще в 60-е годы она принесла мне заявление, что, дескать, ее обокрали. Точнее, не обокрали, а обманули. Приезжала, мол, иностранка, ходила все, мозги пудрила, продукты из валютного магазина носила, а потом вроде как бумаги какие-то ценные пропали. Я, как положено, открыл дело. Пришел к ней, она показала сундук. В сундуке куча макулатуры, кому это может быть интересно – непонятно. А она все свое твердит. Ценнейший архив, важнейший исторический материал. Что делать, стал разбираться. Сделал опись. Письма, подшивки какие-то, десять тетрадей исписанных. Тетрадей десять, а она утверждает – было двенадцать. Ладно, двенадцать, так двенадцать. Стал расспрашивать, что за иностранка. Фамилию не знает, имя Зоя. Высокая, говорит, черноволосая. В общем, как искать по таким приметам? Сами понимаете. Я и не стал, проверил для порядка – никаких Зой в петербургских гостиницах не прописывалось в обозримое время, а уж, извините, черноволосых всех проверять не для участкового занятие. Одним словом, посоветовал ей заявление забрать, настоятельно так посоветовал – она и забрала. Стал я уже забывать про сие происшествие, как снова бабуля в отделение прибегает. Смотрю, лица на ней нет, дрожит вся. Пожалел ее, спрашиваю, что произошло. Она напугана сильно, говорит, пришли хулиганы, стали требовать тетради. Отказала. Тогда наехали по-серьезному. Привязали вроде к стулу, ударили, что ли. В общем, десять оставшихся тетрадей она отдала, а они спрашивают: «Где еще две?» Бабка плачет и отвечает, нету – пропали. Они и так и сяк, ладно, говорят, даем тебе сутки. Не вернешь тетрадей, до смерти замучим.

Ни хрена себе, думаю, что же это творится в родном городе! Решил помочь. Пошел к ней домой, сел на кухне, пистолет под газетку положил, жду. В полдень и впрямь звонок в дверь. Иди, говорю, открой. Заходят, слышу, трое, и сразу шасть в комнату. «Ну что, вспомнила, куда тетради дела, старая карга?» Грубо так, неприятно. Ну что делать – я вхожу, сзади, с пистолетом. Руки, говорю, за голову, и ложитесь, ребята, на пол – петербургская милиция. Они спокойненько так прилегли и говорят: «Бабку, дяденька, из комнаты удали и в задних карманах наших удостоверения посмотри». Я так и сделал. Третий департамент РСХА, если не в курсе – служба безопасности СД. По-русски, кстати, болтали, как мы с вами. Ступай, говорят, отсюда, петербургская милиция, не мешай работать.

– Братцы, – говорю, – не трогайте бабку, нет у нее никаких тетрадей, не врет она.

– Откуда знаешь?

– Знаю, заявление у меня от нее было, годичной давности…Вот так. В общем, составили они фоторобот иностранки той, отобрали у старухи десять оставшихся тетрадей, и отвалили. Да еще сказали, если напишу рапорт или другие какие документы, будут неприятности. «Негласная, – говорят, – операция у нас была, а ты все испортил. Так что не надо, мы и так злые на тебя. Дашь делу ход, на зоне будешь доживать».

– А сейчас почему не боитесь? – спросил я.

– Времени много прошло. Вы лицо неофициальное, да и деньги нужны.

– Понятно. А где остальные бумаги?

– Продала она их. Когда дом на Гоголя ломали, ей как бесполезному для нации элементу отказались предоставить другую жилплощадь за бесплатно. По закону предложили социальную норму – койку в каком-то гадюшнике для престарелых. Она отказалась, молодец, быстро нашла покупателя и переехала в Павловск.

– Известно, кто купил?

– Да. Как-то я ездил к ней в гости. Она рассказала. Купил некто Брунс – коллекционер с Востока.

– А с ней самой можно увидеться?

Участковый усмехнулся.

– Можно, но торопиться не надо. Померла она, года четыре уже.

– Вот как! Ну что же, спасибо за информацию.

Информация была небесполезной. Ясно, что единственное, до чего я могу добраться, – это архив Крюкова, доставшийся коллекционеру Брунсу. Тетради, о которых сообщил Моложавенко, мне вряд ли доступны. Две исчезли без следа вместе с вороватой Зоей, остальные находятся в СД. Что они ищут в этих рукописях? Зачем подключили меня, если бумаги уже у них? Однако взглянуть на архив любопытно.

– Разрешите откланяться…

– Постойте, куда вы спешите, я не закончил. Осенью 1968-го меня неожиданно отправили в отпуск, а когда я вернулся, в два счета проводили на пенсию. Но до меня успели дойти слухи, что, пока я был на взморье, пришел запрос из центрального гестапо по поводу некой Зои и якобы пропавших бумаг. На запрос был дан официальный ответ, что, мол, ничего не знаем. Естественно, никто ничего и не знал, а я был в отпуске и не мог ответить. Думаете, случайно?

Нет, я подумал о другом: «Старикан-то, похоже, свихнулся на этой истории. Уж не мировой ли заговор ему мерещится?»

– Ну, знаете, всякое бывает. Совпадения, например.

– А это тоже совпадение? Он запустил руку куда-то в темноту старинного шкафа и вытащил желтоватую фотографию в простой латунной рамке.

– Забрал в Павловске, у старушки нашей, когда померла. На память. Взгляните.

Я взял: поздние 30-е годы; мужчина и женщина, одетые в военную форму, кажется, форму НКВД; милое лицо женщины. Я взглянул на мужчину. Сначала даже не сообразил, потом отпрянул: у него было мое лицо.

– Похож, правда? Вот и я все смотрю, понять не могу, что в вашем визите не так, откуда беспокойство?

– Фотографию могу забрать? – спросил я отрывисто, пытаясь скрыть волнение.

– Не хотелось бы расставаться, но что делать, – участковый вздохнул, – еще три тысячи.

От нахлынувших мыслей я растерялся и потерял контроль над собой.

– А в попе не слипнется? – прозвучало, действительно, излишне грубо.

Варфоломеев-Коробейников опешил.

– Но как же так? – взвизгнул он. – А деньги?!

Мне удалось взять себя в руки, благоразумие восторжествовало.

– Я дам вам еще штуку, и на этом остановимся. Как ее звали?

– Екатерина Георгиевна, – участковый чуть дулся. – Витицкая.

– Витицкая, – повторил я, отдал деньги, похлопал старика по плечу и откланялся.

В этом районе такси так просто не поймаешь. Пришлось пройтись. Наконец, остановив машину на углу, я забрался на заднее сиденье и внимательно разглядел фотографию. На самом деле мужчина не так уж и походил на меня. Я хочу сказать, что это не был мой двойник. Просто два очень похожих человека, как бывают похожи только братья или… отец и сын. Женщина – значительно моложе. Неужели сослуживец? Самые неожиданные мысли роились в голове.

Я велел остановиться у почтамта. Вытряхнув горку полтинников на железную полку рядом с телефоном, набрал номер Боббера.

– Шура! Как хорошо, что вы на месте. Да, это Вильгельм. Отлично, ваш коллега участковый просто душка. Слушайте, мне нужна вся возможная информация о Екатерине Георгиевне Витицкой. Вся информация, да, да, именно вся, какая возможна. Я понимаю, но вы же видели, лимит по моей карте практически не ограничен. Хорошо. Само собой. Жду. Да, еще, чуть не забыл, адрес коллекционера Брунса.

Я положил трубку. Надо хоть немного расслабиться. Пора двигать к Кнорозову.

Восточная Москва. 1976 год

Боббер деньги свои отрабатывал. Через неделю я получил ориентировку на Брунса. Коллекционер проживал в Восточной Москве на улице Полярная. Полярная – главная улица жилого района Медведково, расположенного в треугольнике между Яузой и ее притоком речкой Чермянкой, по берегу которой стена уходила на север к МКАДу. Прекрасный район застроен особняками. Отличную экологию обеспечивает соседство с национальным парком «Лосиный остров» на востоке и Пироговским лесопарком на севере. Цены, конечно, запредельные. Скромный особняк, наверное, за миллион стоит. Дороже, пожалуй, только в Мытищах. Брунс мог себе позволить. Работал он по нефтяной части. Мотался в Баку, застать его было сложно.

Тем не менее, Боббер договорился о встрече. Я пересек границу по красной ветке, пересел на оранжевую линию и через четыре остановки добрался до станции «Медведково».

Брунс поджидал меня на каменной веранде. Накрахмаленная белая рубашка и бритый затылок выдавали в нем делового человека.

– Андрей Михайлович, – представился он. – Не желаете ли отобедать?

Легкий салат с гусиной печенью, бокал вина. Я приступил к делу.

– Уважаемый Андрей Михайлович, мне известно, что несколько лет назад вы приобрели на Западе, в Санкт-Петербурге, некий архив…

– Возможно, я много покупал, в том числе и на Западе. У меня, знаете ли, прекрасная коллекция автографов. Уточните, пожалуйста, о каком именно архиве идет речь.

– Речь идет об архиве донского писателя Крюкова, приобретенном вами, насколько мне известно, у госпожи Витицкой.

– Да, совершенно верно, такая покупка имела место.

– Не могу ли я, с вашего разрешения, ознакомиться с данным архивом. Мне это очень важно в связи с моей научной работой.

– К сожалению, вы опоздали. Я его продал.

– То есть как?!

– А что такое?

– Вы же коллекционер. Зачем же вы продали?

– Так он мне не нужен. Дали хорошую цену, вот и продал.

– Если он вам не нужен, зачем покупали?

– Вы странные вопросы задаете, Вильгельм… э-э-э?

– Павлович.

– Да, Вильгельм Павлович, ну так вот: собирательство, к вашему сведению – тоже бизнес. Купил дешево. Подождал. Продал дорого. Я, знаете, в 60-е иконы почем покупал? У меня богатейшая коллекция была. По двести рублей! А отдал, все скопом, за пять миллионов. Пятнадцати лет не прошло. Сам Вагитов купил. Вот теперь автографами занимаюсь. Начинал – почти даром брал, сейчас дорожают. А я как знал! Так и должно было быть. Любит русский купец литературу, куда деваться, будут автографы дорожать. Покупать поздно, теперь подождать чуть-чуть – и продавать.

Я слушал, открыв рот.

– Так чего же Витицкой бумаги продали, не подождали?

– Ну, здесь особый случай. Цена выше рынка, да и в такие руки, грех не отдать. Солженицын купил. Как откажешь?

Я уже не мог сосредоточиться на разговоре и, погрузившись в мысли, почти не слушал, что говорит предприимчивый любитель икон и рукописей.

– В современное искусство надо вкладываться. Американцы давно поняли, как на нем деньги делать. Апсайд огромный. Вон Телин молодец, скоро галерею открывает, а Арбат Салахович просто так ничего не делает. Нюх как у собаки.

Ответив что-то для приличия, я стал прощаться. Было непонятно, что делать дальше.

* * *

Гостиница «Рэдисон» выглядит неплохо. Дороговато, но за казенный счет в самый раз. Включил телевизор, лег на кровать. Боже мой, какую ерунду показывают. Надо бы заглянуть в TV-гид. Неохотно поднялся, раскрыл программу. Путешествия, происшествия… Так, это что: 4-й канал, 19.30, ток-шоу «Между Сциллой и Харибдой», гости передачи – лидер Христианско-демократической партии академик Солженицын, лидер Либерально-демократической партии академик Сахаров. Покупатель крюковского архива Солженицын выступает по телевизору. Опять совпадения? Да нет, просто в Российской Федерации начинается предвыборная гонка. Дебаты! Я переключился на 4-й канал.

«Между Сциллой и Харибдой» – знаменитая передача. Известные всей стране позывные, какой-то новомодный спецэффект, и мы оказываемся в студии. По ней блуждают две звезды – ведущие. Харибда Шустер – в черном длинном платье, короткая стрижка, очки. Она спокойна и рассудительна. Ее безупречные вопросы, логически выверенные аргументы, как водоворот, засасывают неосторожного гостя, вовремя не почувствовавшего подвох. Когда несчастный понимает, что случилось, уже поздно. Пусть он кричит, клокочет, брызжет слюной, но неизбежно тонет, поглощенный холодным взглядом беспощадной ведущей.

Сцилла Пушкова попроще. Одета в юбку, обтягивающую чуть тяжеловатый зад, и блузку в крупный горошек. Экранная роль – истеричка. Стоит кому-то избежать Харибды, и Сцилла, оглашая студию пронзительным визгом, бросается на жертву. При этом она страшно двигает руками и показывает мелкие остренькие зубы.

Поначалу дискуссия развивалась спокойно. Христианский демократ Солженицын говорил о консервативных ценностях, либерал Сахаров соответственно о либеральных, представитель партии власти капитан I ранга Власов сдержанно отдувался. Я уже стал клевать носом, когда начались вопросы приглашенных экспертов.

Режиссер Никитов(Союз русского народа и купечества. Вопрос Солженицыну): Александр Исаевич, как вы относитесь к перспективе восстановления монархии в России?

Солженицын: К сожалению, отрицательно. Монархия – сильная система, но с монархом не слишком слабым. Российское правительство в феврале семнадцатого не проявило силы. Оно вело себя слабее мыши. Безвольный царь, он фактически предал нас.

Никитов: Но, Александр Исаевич, разве вы не поддерживаете мысль, что главной движущей силой петроградских волнений были немецкие агенты и немецкие деньги?

Солженицын: К сожалению, факт притекания последних нельзя доказать документально, но признаки есть. И все же надо искать российские внутренние причины. «Немецкую» причину полезнее недооценить, чем переоценить.

Публицист Фон Шуллер(магистр ордена православных крестоносцев за национально-трудовую солидарность; возбужденно): Верно! Не надо «немецкую» причину искать нам в наших бедах. Германия лучший друг России. Давайте прямо скажем: после неискупимого греха цареубийства великого европейского монарха Павла I, наследника дел Петровых, покатилось Российское государство не туда. Встали русские властители на губительный путь отказа от истинно европейских ценностей в пользу англо-саксонского образа жизни. Только вместе с Европой, вместе с Германией найдем мы тропинку к объединению и столь желанному возрождению России.

Сахаров: Не могу согласиться. Национал-социализм, фашизм нисколько не свойственен народам России и Европы. Он был жестоко привнесен силой германского оружия лишь во второй четверти ХХ века. Либеральные идеи свободы и гражданских прав еще вернутся в Европу, и я уверен, при нашей жизни.

Фон Шуллер(возмущенно): Вы просто не знаете историю. Весь путь европейской цивилизации это естественный эволюционный путь к идеям национал-социализма. От Древнего Рима к национальным государствам, через бонапартизм к национал-социализму!

Напряженность дискуссии нарастает. Пушкова предоставляет слово пожилому седовласому господину, одетому в светлый полотняный пиджак и лиловую косоворотку.

Первуша Щукин(Союз русских язычников): Братья и сестры! Слушаю я ваш достопочтенный разговор и не перестаю удивляться. Какой бонапартизм? Существуют же новейшие исследования, научные открытия. Слава богам, правящий клептократический режим все еще позволяет заниматься непредвзятыми историческими изысканиями. Давайте же ответим на простой вопрос: кто истинные вожди наши? Откуда род свой ведут? Теперь уже известно, что не из варягов они, но уж и не из жидов, это тоже верно. Хотя по древности своей род их постарше даже жидовинов будет. Ведут корень свой они от самого изначала. В моей монографии, выдержавшей девять переизданий, излагаю я фундаментальное открытие. Открытие это по аргументированности не имеет себе равных в области индоевропеистики. Приведу ключевые выводы означенного труда. Установлено: прародиной индоевропейцев – русов – является Ближний Восток. Сорок – сорок пять тысяч лет назад кроманьонец в результате генной мутации выделился из среды других архантропов светлым окрасом своих волосяных и кожных покровов, светлым цветом глаз. Стоит заметить, что исходное значение слова-этнонима «рус» и есть «светлый». Русы-кроманьонцы оказались в чисто антропологическом плане более развитыми, что позволило им, используя земледелие, накопить достаточные запасы продовольствия и высвободить время для самореализации и творческого труда. Но земледелие сыграло и злую шутку с суперэтносом. Богатство и достаток вызывают зависть, стремление присвоить заработанное другими. Со временем вокруг богатых и развитых городищ русов по всему Ближнему Востоку стали собираться племена-таборы кочевых предэтносов. Сначала они питались отбросами с городских и поселковых свалок русов, угоняли скот, умыкали людей, затем сами стали просачиваться в городища… Это и явилось началом трагического конца нашей цивилизации на Ближнем Востоке, катастрофой для всей Ближневосточной Руси. Начался великий исход. Сначала русы основали город у побережья Эгейского моря, недалеко от входа в пролив Дарданеллы. Здесь поклонялись они великому богу Траяну-батюшке, воплощению триединой мощи Сварога – Перуна – Велеса. Город назвали, конечно, Троей и почти две тысячи лет мирно трудились на зависть инородцам. Но не тут-то было, хитростью и обманом захватили город греко-семиты, жадные до чужого золотишка. Вновь погибала русская цивилизация. Погибала, но и возрождалась. Троянский герой Эней покинул город с частью троянцев и основал второй русский город Рим. Не случайно пришел Эней на Апеннинский полуостров. Шел он к братьям своим, давно жившим в этой части света – светлому народу этрусков. Объединились два русских племени и создали могучую империю, отомстившую грекам и вернувшую свои исконные земли в Палестине. Росла и богатела Русская империя, достигнув пика богатства и процветания при воплощенном божестве императоре Траяне. Но, несмотря на всю мощь и благополучие, уже поражена была держава смертельным вирусом христианства. Уже была она обречена вновь погибнуть и вновь возродиться.

В марте 101 года так называемой нашей эры двухсоттысячная армия Траяна по понтонному мосту перешла Дунай. Здесь, в Дакии, решил он тайно основать новую династию. Почти четыре века томился сей скрытый корень русских королей в высоких горах Трансильвании. Ждали рождения нового героя. В ожидании основали временную столицу – городище Киевец на Дунае. Наконец свершилось: родились избранные богами герои – братья Кий, Щек, Хорив и сестра их Лыбедь. Возвестили вещуны, что пришло время отправляться в поход и основать третий по счету русский город, третью Трою – мать будущих городов русских, город-герой Киев! «Повесть временных лет» сообщает: «Сидел Кий на горе, где ныне подъем Боричев, а Щек сидел на горе, которая ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, которая прозвалась по имени его Хоривицей. И построили город в честь старшего брата своего, и назвали его Киев». Остался Кий в городе править и византийцев с хазарами поганой метлой гонять, остался и брат его Хорив и сестра их Лыбедь. Щеку же вещуны велели возвращаться назад в Трансильванию, где ждать, пока боги вновь призовут его или потомков его к служению. Ровно четыреста лет процветало еще Киево государство, пока злобный викинг Олег, Рюриков воевода, поработивший северных русичей, не пришел в город и не убил законных русских властелинов. Вновь задрожали устои великой империи. На тысячу лет погрузилось отечество наше в слепоту. Не Романовых и не Рюриковичей должны воззвать мы на царствие, а истинных наших властителей, наследников Энея и Траяна.

– Да где же их найдешь, наследников Энея? – выкрикивает кто-то с места.

Щукин: Хороший вопрос. Я давно работаю над этим вопросом. Лучшие годы отдал необходимому России решению. И я нашел его там, где и должен был найти. (Пауза.) В Трансильвании. Кий по-старославянски – «жезл», «посох», а Щек по-старославянски – «змей», «дракон». Недаром змиевы валы вокруг Киева наверчены. Хотел Щек город защитить, но поважнее ему боги дела поручили. Возвратился он на родину и сохранил тайный род Драконов, от Траяна корень ведущий! Дракон, то есть Дракула – вот истинный наследник русского престола. Дракула и его потомки! Гробовая тишина. Представители парламентских партий сидят с каменными лицами. Слово вынужден взять представитель действующей власти.

Власов(капитан I ранга): Уважаемые Сцилла и Харибда. Должен сказать… знаете ли, это недопустимо. Мы все-таки обязаны находиться в политическом поле, в поле здравого смысла, наконец – ну я понимаю – монархизм, ну я понимаю – критика власти, ну я понимаю – права трудящихся, но Дракула, кроманьонцы! Извините, я вынужден буду поставить вопрос о вынесении предупреждения вашей передаче.

– Вам бы только предупреждения выносить! – снова кто-то кричит с места.

Шустер(заносчиво): Наша передача всегда стояла на позициях объективности и непредвзятости. Свободу мнений у нас никто не отменял. Сейчас я предоставлю слово беспартийному.

Мужчина исключительно приятной наружности поднимается из первого ряда.

Сергей Бондарчук(Союз кинематографистов): Уважаемые господа, позвольте мне задать вопрос, не касающийся Дракулы. Вопрос, который, наоборот, касается культурного наследия нашей страны. В течение уже нескольких лет я пытаюсь осуществить постановку великого романа русской литературы – «Тихий Дон». Вначале мне казалось, что он просто незаслуженно забыт, и я счел своим долгом возобновить его жизнь на киноэкране. Но те трудности, с которыми я столкнулся, те ничем не обоснованные отказы студий работать над проектом, то нежелание государственных чиновников обсуждать возможность экранизации – заставляют меня думать, что существует негласный запрет. Цензура! Как же может демократическое государство допускать цензуру, да еще в отношении величайшего романа современности?! Власов: Что вы, что вы, дорогой Сергей Федорович! Никакой цензуры нет. Я знаю, вы обращались за государственным финансированием постановки. Но поймите правильно: Шолохов – любимчик Сталина. Мы не приемлем всякое наследие сталинизма, и мы не будем финансировать такую ленту. Дорогой Сергей Федорович, не обижайтесь, экранизируйте нам лучше «Войну и мир» Толстого, или вот «Красное колесо» Александра Исаевича.

Солженицын: Вы знаете, я согласен. В первом – непредвзятом и необдуманном чтении «Тихого Дона» в тридцатые, еще в юности, я больно ощутил ухаб между вторым и третьим томами. Как будто сломался роман, как будто иначе пошел. Откуда эти неувязки? Откуда этот вздор, от которого отмахиваешься, как от досадливой мухи… (Солженицын отирает пот со лба.) С самого появления своего в 1928 году «Тихий Дон» протянул цепь загадок, не объясненных и по сей день. Случай небывалый в мировой литературе. Юный продкомиссар создал произведение на материале, далеко превосходящем жизненный опыт и уровень образованности. Опубликовал труд, который мог быть подготовлен только долгим общением со многими слоями дореволюционного донского общества. Книга удалась такой художественной силы, которая достижима только после многих проб опытного мастера. Получается – несравненный гений? Чудо? Уже тогда по стране поползли слухи, что роман подписан не тем автором, которым написан. Давайте и сейчас не станем торопиться с экранизациями. Уверен, найдется достойный исследователь, призванный изучить и объяснить все загадки «Тихого Дона», помешавшие ему быть книгой высшей, чем она сегодня есть.

Я слушал как зачарованный: «Найдется достойный исследователь, призванный изучить и объяснить! Изучить и объяснить…»

Резкий вой прервал мои мечтания. Заставка, стилизованная под милицейскую сирену, возвестила о начале следующей передачи. Сирена на экране поиграла красно-синими огнями, затем над ней со странным звуком пропорхал двуглавый орел, и в студию вальяжно вошел Александр Штопаный. Тогда еще восходящая звезда только-только начинал свою карьеру, совсем недавно перебравшись в Москву с Бийского телевидения. Поглаживая клиновидную бородку, Штопаный неторопливо заговорил:

– Сегодня «Сирена» выходит после только что завершившихся дебатов. Поблагодарим уважаемых Сциллу и Харибду за интересный эфир и объявим наши темы. Итак, – Штопаный поднял вверх палец, – «Был ли Агамемнон евреем, или Причины и следствия Февральской революции». А также: «Возможный наследник российского престола работает на станции переливания крови в Беркли…»

Я выключил телевизор.