Текст книги "Мистические города"

Автор книги: Вилар Кафтан

Соавторы: Майкл Джаспер,Бен Пик,Дженн Риз,Дарин Брэдли,Пол Мелой,Каарон Уоррен,Марк Теппо
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Сейчас снова рассвет, когда большинство из нас по привычке просыпается. Тот звук опять появляется. Надо срочно спускаться в убежище.

Подсолнух. Подсолнух, хотя это всего лишь росток, дышит, выделяя кислород, или что там выделяют растения. Вдох-выдох. Совсем как мы, но подсолнух спокойно дышит весь день и спит всю ночь, покоясь в драгоценной земле. И все его так любят. Должны любить.

Этот Звук. И оттого, что он такой приглушенный, становится еще страшнее. Я всегда стараюсь с грохотом скатываться вниз по ступеням. Я пытаюсь произвести как можно больше шума, чтобы заглушить этот Звук. Но сегодня я почему-то прислушиваюсь, стараясь не двигаться.

Один из листьев Фэя. Вы способны представить, каково это – жевать лист? Комоклистьев? Горькая слюна и капля масла, которое Фэй с Джулио выбрали в качестве странного дополнения к листу. И сразу же в мою кровь, в мое сердце, в мои мысли словно бы просачивается ощущение счастья и легкости бытия. Это продолжается совсем недолго, но в такие минуты даже подсолнух вдруг становится для тебя не столь важным. Я прислушиваюсь и представляю себя Джорджем Максвеллом. Или Джулио. Нет, даже не таким, как они, потому что они тоже бегут в убежище. Я представляю себя кем-то из старого доброго времени – сильным, смелым, героическим. Как будто вернулись те люди в синем, когда они были настоящими людьми в синем.

Звук становится сильнее, но думаю, он все еще где-то далеко. Шум обрушения и оползня? Я уверен, что если бы кто-нибудь оказался внизу, то только чувствовал бы все это, но не слышал, поскольку барабанные перепонки непременно лопнули бы. Я иду. Я иду. Зря я так долго лежал в кровати. Двигаться все труднее и труднее. Обычно я бегом бегу, но сейчас самое большее, на что я способен, – выпрямиться и ползти, держась за стены. Пристыженный, я заставляю себя идти спокойно, но это всего лишь бессмысленный компромисс.

Сквозь крошечное отверстие в забаррикадированном окне в вестибюле просачивается рассветный луч, розовый, как бутон. Когда же я в последний раз видел свет? Это было так давно. Во времена роз, когда я просыпался под воркование голубей за окном. А потом костюм для бега – и в парк. Один круг – и отдых в саду, где роса лежала на лепестках роз.

А теперь эти розы на небе делали еще более невыносимой необходимость забираться, как крот, под землю при наступлении дня. Живот крутит. Разве не забавно было бы, как в старое доброе время, рассказать почему? Доктор…

И в чем решение моих проблем? Комочки спрессованных порошков.

Острый луч розового света пронизывает радужную оболочку моего правого глаза. Сейчас мне следовало бы стать кротом, съежившимся в убежище вместе с остальными. Глаза нам без надобности, когда мы пересиживаем там привычный дневной ужас.

Может, все дело в животе, а может, в цвете розы.

Я вжимаю голову в плечи и быстро произвожу все действия, необходимые, чтобы открыть заднюю дверь. Ее скрип-скрипза моей спиной так много мне говорит. Я не слышу скрипа, но чувствую его всем телом. Чувствовал.

Рассвет – точно мертвый.

Звук, заглушивший стук двери, живой.Настолько живой, что, как мышь, бежит по моим зубам. Некуда идти. Открыв дверь, я сбросил свою кротовую шкурку, а потому делаю то, о чем давно мечтал, – ступаю на тротуар. Теперь пора поднять голову… И это так здорово!

Обвожу глазами линию горизонта, пытаясь отыскать источник Звука. Сейчас Звук такой громкий, что заполняет меня целиком или хотел бызаполнить. Он такой громкий, и я даже не могу разобрать, что же на самом деле слышу – Звук или всего лишь эхо.

Небо теперь цвета мокрого асфальта с кровавыми мазками. Я вглядываюсь, но ничего не вижу сквозь дымку.

Выглянуть наружу… Посмотреть вверх…

Что-то такое.

Два тонких троса (?), хотя каждый может оказаться и толщиной с дом. Не могу определить расстояние.

Они падают параллельно откуда-то из бесконечности рваного горизонта.

Скрип и треск. Где-то далеко. Резкие. Я пытаюсь понять, в чем дело, но теперь остался один только Звук, так как тросы снова исчезают в сером шерстяном небе.

Я не слышал о планах установить что-то над городом, но, как я вам уже говорил, с умниками я не знаком. Там, наверху, должно быть, гораздо безопаснее. Может, они просто не хотят, чтобы мы вмешивались, а потому производят весь этот шум. Что они делают? А вдруг это зачистка, о которой они говорили. А вдруг они все-таки решили воспользоваться случаем!

Насколько я могу видеть, даже встав на цыпочки, я единственный, кто наблюдает за происходящим. Со мной в жизни никогда такого не было.

Это лучшее, что со мной когда-либо случалось. Уоллес Эвиан Стюарт Четвертый. Маленький Уолли. Я не маленький. Просто у Четвертых судьба такая. Мой великий прадед, наверное, выбросил бы все свои деньги в сортир или потратил бы на шлюх либо лошадей, если бы знал, что их промотает мой отец, но я не хочу быть паршивой овцой. В моих предках что-то такое было. Они жили полной жизнью, а не только заключали контракты и делали деньги. Когда родители были еще живы, я слышал, как люди за моей спиной называли меня славным.

Мне необходимо сосредоточиться на том, что происходит. Они давным-давно обещали нам что-нибудь сделать, правда не уточнив, что именно, но потом они больше не утруждали себя сообщениями, поскольку мы только и умели, что жаловаться.

Ну да, действительно жаловались.

Звук сотрясает воздух. Дрожь идет прямо от земли. Теперь я чувствую ее всем телом, словно дантист делает мне в нёбо укол. Звук проходит через меня, входит через подошвы ног и пронзает до верхнего нёба, до корней волос. Я ничего не вижу, черт побери!

Удушливое облако поднимается вверх, а потом рассеивается, и выходит солнце, словно никогда нас и не покидало, и светит так, как светило когда-то. Небо между тросами опять, как в старые добрые времена, невинного голубого цвета – цвета незабудок, а серые тучи – это не дождевые облака, нет, это рукотворные облака, поскольку поднимаются над тем местом, где тросы исчезают за горизонтом. У меня словно ноги прилипли к земле, и уходить я несобирался.

Тросы (или цепи?) были даже больше, чем сперва показались, а оглушительный треск все ближе, а я все стоял столбом, закусив щеку, пока не почувствовал металлический вкус. Вкус собственной крови. Но я думал о ней как-то отстраненно, просто констатируя факт.

Еще одно облако дыма – и снова оглушительный грохот, даже сильнее, чем раньше, и гораздо ближе. Окровавленная щека начинает ныть.

Я вижу концы тросов. Они прикреплены к чему-то вроде огромной раскрытой сети.

Они тянут сеть вверх… Из нее выпирают градирни, куски автострады, дома, сквозь дыры лезут острые шпили. Ванты мостов свисают, словно спагетти с вилки во времена моего детства. И чем выше поднимается сеть, тем лучше мне видно ее содержимое. Вот, например, скульптурное изображение Земли – огромный шар. И гигантские расколотые блоки – Стена!

Куски с треском разлетаются во все стороны. Но потом грохот стихает.

Интересно, сколько ормов они сумели поймать этой сетью?

Сейчас вокруг меня полная тишина. Скорее, пронзительные отзвуки тишины, сопровождающей подъем нагруженной сети. Мне кажется, что ее раздувшееся дно больше, чем стадион «Янки». В несколько раз больше. Длинная, длинная сеть возносится прямо навстречу сияющему солнцу. Его лучи слепят глаза, и я не вижу, куда поднимают сеть. И сейчас, несмотря на окружающую меня голубизну, капли дождя падают мне на лицо. Кажется, такой дождь еще называют грибным. Солнце и дождь. В любом случае дождь скоро пройдет. А потому я, втянув голову в плечи, поворачиваю к дому.

Я и думать забыл об орме. Я даже не знаю, как долго это все продолжалось.

Оно было совсем близко.Я это твердо знаю. Я видел.

Я расскажу обо всем и, уверен, ни разу не запнусь. Уоллес – не самое хорошее имя, но все лучше, чем малыш Уолли. Может, я даже сменю имя. На моем месте мог быть кто угодно. Ходили какие-то слухи, но никто им не верил. Уж я-то точно, а Джулио просто смеялся над ними. Джордж говорил, что это не имеет значения. Он просто сказал: «Выйди на улицу. Глотни воздуху».

Набираться мужества?Может, Джордж и знал, как это делается, но у него самого кишка была тонка, когда он оказывался перед выбором: превращаться в крота каждое утро или все же сбросить постыдную животную личину и сделать шаг, достойный настоящего мужчины, заставить себя стать храбрецом.

Ну по крайней мере, Стены уже нет. Что очень хорошо: ведь мы ждали этого прорыва, но были слишком трусливы, чтобы признаться.

В любом случае я расскажу о том, что видел. Я, который не побоялся рискнуть.

И что теперь делать, когда источник Звука определен? Я мог бы дать хороший совет: пока мы будем сидеть под землей, зачистка нам не страшна.

Может, мне завернуться в разрисованный холст и вооружиться копьем? Или мы уже израсходовали все кресла?

А каков орм на вкус?

И что подумает Лютера, если я принесу одного домой? Когдая принесу одного домой. Надеюсь, они не успеют все подчистить, прежде чем я его поймаю.

И тем не менее я снова пойду туда. Может, слегка неуверенно, как и положено малышу Уолли. Уверен, будет здорово стать героем нашей группы. Ведь на протяжении всей истории человечества мужчина, достойный своего меча, мыслит шире, чем какая-нибудь Лютера.

БАРТ АНДЕРСОН
Последний побег
Пер. О. Александрова

Вот что должно было произойти: Скарабея закуют в наручники и посадят в сейф с тремя замками, и сейф этот будет помещен в упаковочную клеть, и клеть эта будет поднята лебедкой на главном портовом пирсе, и на лебедку эту наложат три заклятия, предоставленные Истинным Братством.

Он, конечно, способен выбраться откуда угодно, но вряд ли сумеет бежать отсюда. Разве не так?

Мы неделями спорили о том, сможет ли Скарабей это сделать. Некоторые – предсказатели судьбы в доках – считали, что очень даже сможет, и весьма на это надеялись, но они ведь ненавидели Истинное Братство.

Остальные же из нас были настроены не так нелояльно. Истинное Братство опутало наш город и гавань магическим туманом. Оно защищало нас от всяческой заразы, насылаемой с архипелага, от кровожадных бандитов, обитающих в глубине страны, и от всевозможных бунтовщиков. А тут какой-то Скарабей – болтливый чужеземец в дурацком костюме жука, с красным кушаком. Да что там говорить, Истинное Братство сделает его, как ребенка.

Хотя, конечно, трудно было сказать наверняка, чье волшебство победит, поскольку мы сами толком не знали, кто или что такое Скарабей. Может, каталонский мистик? Микронезийский знахарь? Розенкрейцер? Этот циркач-иллюзионист появился где-то три месяца назад, примерно тогда, когда неподалеку от гавани бросил якорь чумной корабль. Появился и начал обрабатывать толпы на причале, присоединившись к факирам, пожирающим огонь, жонглерам и исполнителям пантомимы «Перикл в Делавэре». Правда, в случае Скарабея имелась некоторая проблема перевода, с самого начала бросавшая на него тень. Его табличка с надписями от руки гласила:

«Он не повинуется узам, подобно жуку!»

«Вы будете непредсказанными!»

«Почему бы вам немедленно не опробовать его желание?»

Первая аудитория Скарабея состояла из проходивших мимо портовых работяг, которых скорее заинтересовала странная табличка, нежели банальное сбрасывание уз.

Однако Скарабей довольно быстро завоевал репутацию человека, способного высвободиться из любого захвата. Встав в позу борца, он кричал проходившим мимо извозчикам: «Идите сюда и попробуйте меня удержать! Эй, вы там! Попробуйте меня удержать!» Когда он их окончательно достал, они побились об заклад, что на счет двадцать сделают его.

Именно в тот первый день стало ясно, что Скарабей действительно не шутит: такой махонький, а двум мужикам с ним не справиться. Пятерым? Бесполезно. Скарабей лежал себе распростертый на земле, красная шапочка съехала набок, а десять-одиннадцать здоровенных мордоворотов, раздевшиеся до нательных комбинезонов, держали его мертвой хваткой. Так, что только треск стоял. Окружавшие их причальные крысы, как обычно, делали свои ставки, а затем из-под всей этой груды увесистых ягодиц и необъятных ляжек выбирался Скарабей – целый и невредимый.

Несчастные пьянчуги с кривой ухмылкой отдавали свои денежки, но в душе ненавидели Скарабея и все как один жаждали мщения.

Итак, цеховые старосты корабелов и механиков сошли на причал по деревянным мосткам, и Скарабей в один прекрасный потный полдень обчистил все цеха. Обчистил руководство, обчистил и цех кузнецов, которые изготовили особый наряд: спаянные между собой железные рукавицы и латы в форме туловища гигантского жука, а потом поместили туда Скарабея и всю конструкцию крепко-накрепко завинтили болтами. Мы толпами стали сбегаться, запрудив причал, чтобы воочию увидеть необыкновенное зрелище. Хотя, конечно, наша аристократия, обитающая на Китовой горе, не пожелала спуститься по лакированной деревянной лестнице, соединяющей их владения с доками. Авантюрные дамочки с костюмированной свитой да маги Истинного Братства в напудренных париках стояли на нижней площадке, демонстрируя величайшее страдание, словно присутствовали при повешении, а не смотрели, как человек пытается выбраться из железного костюма жука.

С тем костюмом Скарабею, конечно, пришлось повозиться, и после нескольких минут, показавшихся нам вечностью, железный жук был с трудом вскрыт, и все присутствующие убедились, что иллюзионист исчез. В панцире никого не было, и мы стояли, ошалело уставившись на пустые створки. И тут кто-то захлопал в толпе. В полной тишине хлопки эти прозвучали как-то издевательски, мы повернулись, чтобы посмотреть, кто бы это мог быть, и увидели Скарабея в разорванном костюме и с окровавленным лицом.

Вот тогда-то мы и поняли, что ему это с рук не сойдет, и просто умирали от желания узнать, как будут разворачиваться события.

В результате Скарабей даже внес вклад в местный лексикон, ибо после каждого освобождения он хлопал в ладоши и восклицал со своим немыслимым акцентом: «Нет-нет! Я неисправим!» Это тут же пошло в народ. И теперь всякий раз, сделав что-нибудь эдакое (например, выиграв три кона подряд в картишки у своего босса), любой из нас поворачивался к друзьям, хлопал в ладоши и говорил: «Я неисправим!»

Примерно в то же самое время в нашу бухту зашло судно под черным флагом.

Весь порт замер в тревожном ожидании, продавцы палтуса подняли весла, да так и застыли, удивившись столь печальному повороту событий.

На привычном месте Скарабея можно было увидеть странную живую картину: молотки замерли в воздухе над наспех закрытой крышкой гроба, гвозди зажаты в перекошенных ртах. Группа из семи человек уже практически успела поймать Скарабея в капкан, когда увидела черный флаг. Да, не повезло так не повезло. И пока они стояли, отвернувшись, неведомая сила встряхнула гроб, кто-то откинул крышку, и все увидели Скарабея в костюме жука, с красной накидкой, который во все глаза смотрел на чумной корабль.

Когда прибывает чумной корабль, то смотреть особо не на что. Различная зараза распространялась с новых островов в Атлантике, а еще из всяких удаленных уголков. Обезображенные жертвы кормили Истинное Братство явными небылицами о чуме, которую моряки торгового флота привозили с бракованным такелажем, – болезни, которая превращает ноги в раздвоенные копыта, а людские голоса – в блеяние. Обычно при появлении чумного корабля администрация порта подавала сигнал, чтобы команда бросила якорь и, не входя в гавань, встала на карантин подальше от судоходных путей, там, где дно океана круто уходит вниз. Затем Истинное Братство подплывало к кораблю, чтобы поговорить с командой и спасти тех, кого могло. Через день судно должно было быть потоплено орудийным огнем.

Итак, пока один из членов Братства стоял на носу двадцатифутового ялика администрации порта, по правому борту от чумного корабля, Скарабей, так и не вылезший из своего гроба, начал что-то кричать на родном языке. Скарабей был явно возмущен, почти на грани паники, но затем потихоньку успокоился, посмотрел на мужчин, над которыми только что взял верх, потом – на стоявших рядом зевак, словно хотел найти хоть одно понимающее или знакомое лицо.

– Вы что, полоумные комедианты, верите в это колдовство? Чем же вас действительно можно напугать, дремучие вы люди?! – кричал он что было мочи. – Вы хоть знаете, чтоэто за судно?

Когда и мы ему не ответили, он весь напрягся, что-то сердито пробормотал себе под нос, отшвырнул ногой гвозди от гроба и, размахивая полами красной накидки, побрел к таверне «Сирена».

Никто из нас не мог понять, с чего это он так разозлился. Те, кто стоял достаточно близко, говорили, будто он глаз не сводил с мирового судьи на носу ялика, но никто не мог объяснить его реакцию или что значит выражение «полоумные комедианты».

Тут портной, шивший спецовки, решил не упускать удобный момент, хлопнул в ладоши и заорал: «Вы неисправимы!» – чем вызвал дружный смех облегчения.

Но потом все пошло по-другому. Тон Скарабея изменился прямо на следующий день. Он продолжал вызывать купцов, представителей цехов и отдельных желающих схватить его, но на табличке теперь было написано: «Никакое полоумное колдовство не может его удержать!»

Мы каждый день ходили через порт на базар или в церковь и видели вдали чумной корабль с черным флагом, трепещущим на фоне стены вездесущего наколдованного тумана. Но ни одного выжившего на берег почему-то не доставили. Никаких спешащих на помощь санитарных лодок тоже не наблюдалось. Не было и военной галеры, чтобы потопить корабль пушечными ядрами. Нам страсть как хотелось знать, что же будет дальше.

Через два дня после появления чумного судна табличка Скарабея снова изменилась… Слово «колдовство» было перечеркнуто, а сверху написано: «Истинное Братство».

Мог ли Скарабей избежать действия магических заклинаний Братства? Наши сомнения были так восхитительны, что мы прямо-таки смаковали их, заедая лепешками на цеховых кухнях и запивая пенистым пивом.

Когда на профессиональном языке порта термин «колдовство» стал синонимом Братства, тогда уж и Истинное Братство попалось на удочку и договорилось со Скарабеем насчет ставок. Предсказатели судьбы, взмахивая серебряными палочками, кудахтали: «Видите? Истинное Колдовство хочет публично его опозорить. Он для них угроза».

Несколько чиновников встретились со Скарабеем на его обычном месте возле доков и попытались обездвижить его с помощью наручников и ножных пут Братства. Зимние ветры уже стали кусачими, но событие собрало целую толпу, которая наблюдала за тем, как чиновники, заковав иностранца, стояли столбом, их напудренные парики слегка припорошило пылью, но не тронуло непогодой. Скарабея заковали, потом поместили в мешок из плотной парусины, и чиновники затянули свое: зря-зря-зря, и держи-меня-крепче, и вяжи-узлы, и ночь-ночь-ночь. Но Скарабей снял путы и заклинания со своего тела и пританцовывал перед зрителями, выпятив бочкообразную грудь.

«Я неисправим!» – дружно подали мы свою реплику.

Были еще состязания, и после каждой встречи Скарабея с чиновниками ставки удваивались, так что к тому времени, как было объявлено Большое шоу, когда Скарабея должны были подвесить в сейфе над гаванью, Истинное Колдовство уже поставило против иллюзиониста целое состояние.

Так кто же из наших двоих героев в конце концов одержит верх?

Как ни грустно, но две недели кряду температура все понижалась и злобные ветры с гор завывали над нами. Иностранные суда уплыли прочь, боясь попасть в ледяной плен, и состязание между Скарабеем и Истинным Колдовством было отложено. Это привело Скарабея в ярость, но вовсе не потому, что он жаждал выиграть пари. Он, скорее, казался чем-то напуганным, смущенным или сердитым, хотя трудно было понять почему, поскольку он и так уже заработал кучу денег.

– Они не смогут остановить эту заразу, – объяснял он нам в баре «Сирены». – Давайте стащим у них галеру, сами расстреляем из пушек чумной корабль и потопим его. Пошли! Кто со мной?

Кучка зубодеров соблазняла Скарабея сделать тур по архипелагу. Чумной корабль определенно уже не представляет угрозы, говорили они ему. Чума, что была на борту, определенно сожрала весь запас человеческих тел уже много недель назад.

– Я хочу вытащить вас из теплых постелей, поскольку, послушайте, у Истинного Братства уже не осталось магии! – кричал Скарабей. – Вы что, не видите тот черный флаг у вашей гавани?! Тот корабль! Вот где истинное колдовство, подлинная угроза! Но ваше Истинное Братство не в состоянии его остановить!

– Скарабей, здесь еще никогда ничего плохого не случалось, – отвечали зубодеры. – А вот сможешь ли ты завтра освободиться во время Большого шоу – действительно вопрос.

На что Скарабей лишь насмешливо расхохотался.

– О да, я смогу освободиться, – заявил он, стукнув пустым стаканом о стол. – Но, вне всякого сомнения, только я и смогу – единственный и неповторимый.

Возможно, Скарабей еще что-то там говорил, но посетителей бара он уже успел утомить, а потому никто ничего больше не запомнил.

Надо же, Скарабей стал утомлять, решили мы. Ну точь-в-точь как предсказатели судьбы с их нравоучительным негодованием в адрес Истинного Братства. Нет, нам он нравился гораздо больше, когда выскальзывал из стального туловища жука.

В тот вечер накануне перенесенного состязания, когда воды в нашей гавани словно закипели от ледяного зимнего воздуха, мальчик понес обед Скарабею в его комнату в таверне «Сирена».

Постучав несколько раз в дверь и не получив ответа, мальчик-слуга и дряхлый портье решились войти в комнату, и, согласно более достоверным официальным источникам, Скарабея там не оказалось, причем в помещении царил странный беспорядок. Костюм жука был разорван в клочья, хотя остальная одежда аккуратно висела на трубе парового отопления. В комнате опасно пахло способным в любой момент загореться маслом из разбитой лампы; на уцелевшем оконном стекле красовалась кровавая завитушка, а на каминной полке поблескивали два нетронутых стакана с коньяком. Дряхлый портье сообщил администрации порта, что в тот же день, но чуть раньше, Скарабей принимал посетителя – высокого человека, одетого, как знахарь с архипелага (в медвежий мех), – но больше ничего путного сообщить не смог, так как вовсе не обязан был знать местонахождение Скарабея.

Администрация порта тут же перекрыла все дороги в районе причала, а Истинное Братство объявило, что накладывает на нас два заклятия с тем, чтобы ни одна живая душа не могла ни приехать в город, ни уехать из него. На всех чиновников неожиданно была возложена миссия найти Скарабея ради его же блага.

Зима наглухо заморозила наши двери, а булыжные мостовые стали такими скользкими, что только тягловые лошади стражников цокали по льду. Было ли это волшебством? Была ли такая погода делом рук Истинного Братства? Или это была просто-напросто зима? Мы надеялись, что это все же не зима.

На следующее утро мы проснулись и обнаружили, что гавань наша полностью замерзла, льды взяли в плен и последнее оставшееся там судно – чумной корабль. Когда немного прояснилось, мы увидели безжалостное холодное небо и разбитое солнце. По заснеженным улицам не тарахтели повозки с товарами, а доки были укрыты плотным одеялом изо льда и морской соли. В ту ночь, когда пухлая луна залила гавань синим светом, небольшая группа портовых шкиперов выскользнула на пронзительный холод, чтобы распить вместе пару бутылок водки. Работа их в основном была летней: доставлять бочонки рома и свежей воды со складов на суда, пришвартованные в порту, а потому выпивать поздно, даже в такую холодную ночь, как эта, было для них делом привычным.

Один из шкиперов бросил взгляд в сторону чумного корабля, стоявшего в безжалостном лунном свете, и увидел какие-то фигуры на льду рядом с судном:

– Эй! Посмотрите-ка туда!

Шкиперы с удивлением наблюдали за тем, как с высокого фальшборта чумного корабля спрыгивали какие-то люди. Человек двадцать-тридцать.

– Что там задумали эти идиоты? Разве они не знают, что судно опасно?

– Я слыхал, что Истинное Братство давным-давно успело дезинфицировать судно, – отозвался кто-то.

Фигуры, словно исполняя какой-то ритуальный танец, потихоньку собирались небольшими группами. Потом они двинулись через замерзшую гавань в сторону порта.

Группа людей все приближалась, отбрасывая на бледно-голубой лед длинные чернильные тени, хорошо видные во время вспышек маяка.

– Наверное, это священники. Возвращаются после отпевания мертвых на чумном корабле, – сказал старший из шкиперов.

– А может, это корабельные плотники, которые обследовали корпус на предмет повреждений льдом?

– Интересно, выжил ли там хоть кто-нибудь после чумы?

– Это без всяких припасов?!

– Интересно, кто ж они такие?

Прошло еще много времени, прежде чем группа людей миновала скованные льдом бакены и поднялась на пирс. По мере приближения этих странных фигур становилось видно, что на них разномастная морская форма и длинные шинели различных иностранных флотов. Пустые бутылки со звоном покатились по обледеневшему пирсу. Шкиперы стояли, подняв руки вверх, точно готовились остановить наступление этой невероятной команды. Самого молодого тут же отправили в администрацию порта, чтобы доложить об увиденном, но когда он вошел в зал с дубовыми колоннами, на которых были вырезаны корабли и морские символы, то обнаружил, что там никого нет. Ни дежурного сержанта за высоким барьером. Ни офицеров, играющих в карты. Ни коек со спящими солдатами, ожидающими приказа «в ружье!».

Тогда молодой шкипер побежал в магистратуру Истинного Братства. Но и там никого не оказалось. Ни толстого управляющего, который выругал бы мальчишку за то, что ломится в дверь. Ни чиновников, толкущихся за грязными стеклами в зале Триады. Ни членов самого Братства. Нигде – ни одной живой души.

А в замерзшем порту моряки с чумного корабля построились в шеренгу – и разбежались. Рассыпались по всей территории порта, забирались по каменистым насыпям на маленькие пристани и, стуча каблуками сапог по обледеневшему настилу и булыжникам мостовой, растворились в тени наших магазинов и сараев.

Много дней мы следили за происходящим сквозь щелочки в крепко-накрепко запертых ставнях и ждали, чтобы кто-нибудь пришел и сказал, что опасность миновала и уже можно выходить. Сидеть в карантине было до одури скучно и одиноко, но страх сделал нас осторожными. Наши ноги, теперь копыта, нетерпеливо били о полы наших кухонь. Хвосты испуганно двигались из стороны в сторону. Мы пронзительно кричали враз огрубевшими голосами, напрасно пытаясь задать вопрос. Но в ту минуту даже больше, чем страх или сожаление, нас, конечно, мучило нездоровое любопытство: что же будет дальше?