Текст книги "День «Икс»"
Автор книги: Виль Рудин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
I
Утром, когда Инга с отцом ехали на фабрику, в городе все еще было спокойно. Лишь к полудню до них стали доходить смутные слухи о беспорядках. В ателье цеха художников иногда забегали рабочие – говорили, что на других предприятиях объявлена забастовка, а на улицах дерутся. Было совершенно непонятно, кто с кем дерется и почему надо бастовать.
Инга так и сказала старому Бернгарду:
– У меня в голове ужасная неразбериха.
Она сняла трубку телефона и набрала номер Эриха. Послышались гудки, но никто не отвечал. Инга положила трубку, потом еще раз позвонила – опять никто не ответил. Досадливо поморщившись, она бросила трубку на рычаг и вдруг увидела через окно, что к воротам фабрики подошел грузовик, какой-то старый «Бенц» с разбитыми фарами. В кузове стояло человек пятнадцать, но Инга видела только одного. Это был Кульман собственной персоной. Не сводя с него глаз, Инга поспешно схватила трубку и третий раз набрала номер Эриха. Безрезультатно! Тогда она, не сказав ни слова отцу, бросилась вниз, к коменданту.
А Кульман и его орава, размахивая оружием, требовали, чтобы им открыли ворота. Шофер выскочил из машины, ткнулся в проходную – она оказалась запертой. Он беспомощно развел руками, давая знать Кульману, что сделать ничего нельзя.
Кульман сообразил, что он и его люди попали в дурацкое положение. Из окон фабрики смотрели десятки рабочих и работниц, указывали на них пальцами, смеялись... Надо было на что-то решиться.
Спрыгнув на землю, Кульман велел водителю подогнать машину кузовом вплотную к воротам. Когда машина ударилась бортом о железо ворот, он приказал своим сообщникам:
– Сшибите к чертовой матери эту вывеску! – и махнул на щит с тремя ненавистными буквами, обозначающими народное предприятие. Те, подцепив вывеску железными прутьями и действуя ими, как рычагами, со скрипом стали отдирать ее. Не довольствуясь этим. Кульман снова влез в кузов, вырвал из чьих-то рук бутылку с горючей смесью и, задрав голову, стал осматривать окна. Вдруг он увидел какого-то старика в окне второго этажа, прямо над собой. Старик что-то кричал, но из-за скрипа досок и рева «осаждающих» слов не было слышно.
– Эй, старый козел! Держи подарок! – засмеялся Кульман и швырнул бутылку в окно. Старик отшатнулся – бутылка, чуть не попав ему в лицо, пролетела в комнату. Через секунду-другую из окна вырвались клубы дыма. Это еще больше ожесточило погромщиков. Они начали стрелять по окнам фабрики.
И вдруг во двор высыпало человек двадцать вооруженных рабочих. Без всякого предупреждения они дали нестройный залп по машине. Рядом с Кульманом двое повалились через борт вниз головами. Шофер рванул машину и погнал ее прочь от фабрики. Вдогонку им не стреляли – рабочие побоялись попасть в случайных прохожих.
...– Фройляйн Инга, это не он? И этот? – спросил комендант, перевернув убитых прикладом винтовки.
Инга с содроганием посмотрела на разбитые лица.
– Нет...
– Жаль, не схватили мерзавца! Зря так долго в засаде сидели. И надо было их сюда, во двор пустить. Ни один бы тогда не ушел.
– Инга, Инга! Беги сюда! С отцом плохо! – прокричал вдруг из окна чей– то женский голос.
Когда Инга вбежала в ателье, пожар был уже потушен. На полу валялись огнетушители, и девушки швабрами сгоняли пену в угол. На столе сидел отец. Он был бледен и, не мигая, смотрел на девушку, которая перевязывала ему правую руку. Другую, уже забинтованную, он держал на колене.
– Ну, где твой полицейский? – зло спросил Бернгард, увидев Ингу. – Куда вообще смотрит полиция. Она ведь – народная! Если у них не хватает сил, пусть скажут нам. Уж мы покажем этим негодяям!
– Позвольте, позвольте! Вы мне мешаете бинтовать. – Девушка попыталась унять его. – Инга, где ваша машина? Надо отправить отца домой.
– Меня? Домой? – закричал старик незнакомым Инге высоким голосом. – Чтобы тут без меня сожгли фабрику? Да вы в своем уме?!
II
До «Клариссы» Эрих добрался без происшествий, но попав на шахту, он сразу ощутил царившую здесь напряженность. Это сквозило во всем – и во взглядах рабочих, видимо, не собиравшихся расходиться по домам, хотя их смена закончилась, и в репликах шахтеров новой смены, которые, переодевшись в рабочие комбинезоны, все же медлили спускаться под землю, и в настороженности работников шахтоуправления.
В комнате у секретаря парторганизации было полно людей – Штарке, Корвиц, Копанке, задержавшие когда-то Виндпфеннинга, и еще человек до двадцати, которых Эрих не знал. Сам секретарь, попыхивая трубкой, встретил его, как старого знакомого. Эрих беседовал с ним в прошлом году, расследуя дело об убийстве Зигфрида Вольфа.
– Вот, товарищ инспектор, смотри, какие наши дела. – Секретарь вышел из-за стола и, подведя Эриха к окну, показал рукой вниз. На асфальтированном дворе собирались группами по нескольку человек рабочие, что-то, видимо, обсуждая. Эрих обратил внимание, что рабочие теснятся к некоему подобию трибуны, устроенному прямо против въездных ворот. – Мы на прошлой неделе разъясняли по сменам смысл и цели постановления ЦК о введении прежних норм выработки. И остальное тоже объясняли – и насчет возвращения конфискованных хозяйств в деревнях, и насчет учителей. Но, видимо, кто-то все же мутит воду, кто-то и у нас хочет устроить забастовку. Но только у нас это не выйдет. Нет, не выйдет! – И, в упор посмотрев на Эриха, без всякого перехода спросил: – Какое у вас задание?
– Вместе с вами и вашей боевой группой обеспечить безопасность шахты.
– О, это хорошо! – обрадовался секретарь. – Боевая группа у нас есть, сто пятнадцать человек записалось, но оружие...
– Плохо?
Секретарь с сердцем стукнул трубкой по подоконнику:
– Какой там плохо! Просто отвратительно. На вас надеюсь.
Эрих оглянулся.
– Мне нужен телефон.
Секретарь указал трубкой на аппарат.
Эрих остался доволен разговором: комиссар обещал немедленно выслать карабины. Когда Эрих сообщал об этом секретарю, в комнату вошел мужчина лет сорока, с небольшой светлой бородкой.
– Что будем делать, товарищи? – с тревогой спросил он.
– Охрану шахты мы берем на себя, – сказал секретарь. – А вам, как директору, надо обеспечить работу.
– С кем же прикажете выполнять план? Разве вы не видите, что творится? – с этими словами директор стал рядом с секретарем и глянул в окно. Остальные сгрудились за их спинами.
Со двора доносился гомон. Но обстановка изменилась. Теперь весь двор был запружен рабочими, а по ту сторону ворот собралась другая толпа, человек в пятьдесят. Это были все молодые люди, – многие с оружием. Сверху нельзя было разобрать их криков, но можно было догадаться, что они требуют впустить их во двор. Через несколько секунд ворота распахнулись, и они рванулись во двор, к импровизированной трибуне, бесцеремонно расталкивая шахтеров.
Некоторые взобрались наверх, и один из них, худой, чернявый, отчаянно размахивая руками, начал что-то истерически выкрикивать.
Толпа отозвалась глухим рокотом.
– Ну, кажется, началось.– Не выходя из тесного круга столпившихся у окна людей, не повышая голоса, секретарь распорядился:
– Друзья, оружие сейчас прибудет. Соберите своих и будьте начеку. Я пойду к трибуне. Штарке, ты проследи за раздачей оружия. И не мешкайте. Ну, пошли.
Эрих еще раз выглянул в окно, достал из кобуры пистолет, вогнал патрон в патронник, поставил флажок на предохранитель. Потом, убрав оружие в кобуру, бросился вслед за секретарем.
Внимательно следивший за ним Штарке, пожилой, но еще крепкий муж чина, задумчиво произнес, ни к кому не обращаясь, и все же уверенный, что его слышат все, кто остался в комнате:
– В сорок пятом я, тогда вахмистр, сдаваясь русским, поклялся, что эти руки никогда не возьмут оружие. В сорок седьмом, когда возвращался из плена на родину, еще раз сказал себе: никогда! А сегодня я требую – дайте оружие! В мой дом пришел убийца. Я должен защищаться.
Секретарь, Копанке, Корвиц, Эрих и еще несколько человек обошли толпу и оказались с обратной стороны трибуны. На ней все еще распинался истерический оратор, которого они видели из окна. Он что-то кричал о Берлине, о забастовке, о солидарности, о демократии. Рядом с ним стояли три человека. Все они настороженно поглядывали на толпу, из которой неслись то протестующие, то одобрительные выкрики.
Секретарь легко вспрыгнул на трибуну – доски чуть затрещали – и встал рядом с оратором. За ним взобрались Эрих и остальные. Пришельцев оттеснили в сторону, – только тот, первый, не обратив на это внимания, продолжал кричать об обманутых рабочих русской зоны, о западной свободе...
– Послушай-ка! – хлопнул его по плечу секретарь. – Ты сам-то с какого завода?
– Чего? – обернулся тот.
Секретарь повысил голос – так, чтобы слышали все:
– Я говорю – ты сам с какого завода?
– Я – с завода? – он растерялся.
– Друзья, ошибка вышла! – закричал секретарь, теперь уже обращаясь прямо к рабочим. – Я думал, это делегат с какого-нибудь завода, а это кудэммхен[13]13
Дамочка с улицы Курфюрстендамм. Игра слов, означающая: «проститутка».
[Закрыть] в штанах!
По двору прокатился хохот.
Эрих заметил, как в толпе возникло какое-то движение: то тут, то там люди вдруг начинали протискиваться ближе к трибуне, другие, наоборот, выбирались из толпы и быстрым шагом уходили за здание шахтоуправления.
«Это из боевой группы, – сообразил Эрих. – Они уходят за оружием. А протискиваются сюда шахтеры, видимо, чтобы в случае чего защитить секретаря».
Но сам секретарь, казалось, просто не думал об этом. Переждав, пока затихнет хохот, он крикнул в толпу:
– Друзья! Вы меня знаете, – я вырос на этой шахте и здесь начинаю стареть. Эй, Краних! Мы работали в одной бригаде – ты можешь на меня пожаловаться?
– Ты верный товарищ! – пробасил кто-то из толпы.
Говорившего Эрих не заметил. Он только удивился, как смог секретарь увидеть нужного ему человека в тысячной толпе.
– Эй, Хаммер, – я был у тебя бригадиром, – может, я тебе не угодил?
– Что ты старое ворошишь? Дело давай! – выкрикнуло в ответ несколько голосов.
– Вот вам дело! – резко повернулся в их сторону секретарь. – Можно мне верить или нет?
– Можно! Верим! – зашумели в толпе.
Секретарь вдруг схватил за руку стушевавшегося оратора и вытолкнул его вперед.
– А может, этому сопляку поверим? Ты кто? – набросился он на чернявого. – Скажи-ка им. Ты кому душу продал? Тебя кто послал? Что ты болтаешь о рабочей солидарности, – ты же молотка в руках не держал! – Секретарь снова схватил его за руку, рванул ее вверх и потряс. – Полюбуйтесь вот на мозолистую лапу пролетария! – Тот вырвался, но было поздно – кругом засмеялись, увидев его нежные пальцы и узкую белую ладонь. Секретарь оттолкнул его в сторону.
– Друзья! К вам обращается Окружной Комитет нашей партии. Окружной Совет и правление профсоюзов. – В руках секретаря затрепетал белый листок. – Правительство признало последние мероприятия ошибочными, они отменены – вы это знаете?
– Ясно! Чего спрашиваешь? – раздалось с разных сторон.
– А раз ясно, то и другое надо понять: смутьяны и провокаторы, агенты западных держав пытаются толкнуть вас в бездну, они хотят вашими руками разрушить в муках рожденную, новую, нашу с вами Германию. Не выйдет! Мы били этих господ, мы разобьем их сейчас и будем всегда бить и впредь. Пусть запомнят: всегда! Друзья! Мы решили: никакой забастовки! Мы будем работать. Нас, рабочих, не собьет с толку этот слюнтяй...
И тут Эрих увидел, что посланец «западной демократии» – не такой уж слюнтяй: он выхватил пистолет, передернул затвор. Еще не успев, казалось, ничего сообразить, Эрих, как на занятиях дзю-до, перехватил кисть с пистолетом, чуть потянул на себя и резко повернул влево. Дико взревев от боли, чернявый юнец повалился с трибуны. Пистолет остался в руках Эриха.
Оставшиеся на трибуне трое молодчиков бросились на него, – одного Эрих свалил ударом пистолета по голове, другому Копанке подставил ногу, и он растянулся на досках. Его тут же скрутили. Третий спрыгнул вниз, к своим.
В этой давке, притиснутые один к другому «провозвестники свободы» не могли пустить в ход свое оружие. Они пытались вырваться из толпы, но людям некуда было отступать.
Глухо зарокотав, как море перед бурей, толпа еще теснее сомкнулась вокруг них.
Сверху Эрих увидел, что какой-то молодчик ухитрился все-таки приставить пистолет к груди стоявшего перед ним пожилого рабочего, выстрелил в упор, и рабочий, который из-за давки не мог ни отклониться, ни поднять руки, вдруг стал оседать. И вот плечи его, а потом и голова окрылись в людском водовороте... В другом месте шахтер, схватив какого-то рыжеволосого коротышку левой рукой за горло, гнул его назад, потом ударил кулаком по лицу... И разом вспыхнула драка – пришельцев тут же смяли. Перед тем, как броситься вниз, – нельзя же, чтобы всех перебили. – Эрих увидел, как из-за шахтоуправления выбегают вооруженные рабочие.
– Пробейтесь к воротам, закройте! – бросил Эрих секретарю. Тот понимающе кивнул. Но сделать это было невозможно: метущаяся толпа очень быстро переместилась к воротам и мешала сдвинуть створки. Тогда Эрих, с помощью нескольких шахтеров, перетащил трибуну к самой стене. Еще секунда-другая, и они спрыгнули на тротуар по другую сторону. Кто-то уронил винтовку, – она глухо стукнулась, кто-то чертыхнулся, ударившись об асфальт... Эрих, не оглядываясь, бросился к воротам, из которых на улицу уже выкатывалась толпа. Он махнул рукой бежавшим за ним рабочим:
– Скорее! Надо оцепить, чтобы не ушли. В драку не лезьте, близко не подходите! В цепь! Заходи с той стороны!
Но их было слишком мало, чтобы создать сомкнутую цепь, а стрелять они не могли. Самым отчаянным молодчикам удалось вырваться из свалки, и они во весь дух улепетывали по улице...
Остальных, – их было человек двенадцать, – избитых, окровавленных, рассвирепевшие рабочие чуть не волоком затащили в грузовик – тот, на котором было доставлено оружие.
У грузовика поставили охрану, ворота закрыли – около них стали вооруженные шахтеры.
– Вам большой конвой надо? – Секретарь взглянул в пылавшее от возбуждения лицо Эриха и заметил нечто необычное. Секунду-другую он припоминал что-то, потом нерешительно спросил: – Извините, вы приехали в фуражке?
Эрих машинально провел пальцами по волосам – ее не было.
– Фу, черт! Слетела в этой свалке. – Он махнул рукой: – не до этого. Конвой неплохо бы – человек десять. И еще одну машину. Мы этих милых юношей рассадим, чтобы не все вместе.
– Сейчас все сделаем.
...А во дворе продолжала гомонить тысячная толпа, и Эрих видел, как возбужденные рабочие потянулись в здание шахтоуправления – пошла на работу очередная смена; как понесли на носилках в медпункт несколько шахтеров; как на асфальтированном дворе стали строиться шеренги вооруженных рабочих, быстро подравниваясь; как сноровистый Штарке с перевязанной головой, бывший вахмистр, словно это само собой разумелось, быстро и решительно разбивал их на десятки, назначал командиров...
Да, теперь за шахту можно было быть спокойным. Сюда никто больше не сунется.
III
Кульман, еще не пришедший в себя после бегства с фарфоровой фабрики, поднимался по лестнице на второй этаж. Эти горлодеры в штабе, наверно, по-прежнему спорят о местах в магистрате.
Сволочи, когда они начнут действовать?
– Эй, парень, постой! – окликнул его снизу кто-то.
Обернувшись, он увидел Каминского. Рука у него была перевязана какой-то тряпкой с бурыми пятнами.
– Ты с «Клариссы»? – Кульман не сводил взгляда с руки Каминского, он вдруг понял, что пятна эти – кровь.
– Будь она проклята, ваша «Кларисса»!
– И тебе не повезло?
Они прошли по коридору мимо двери, за которой все еще заседал штаб, и уселись на том же подоконнике, где утром сидел Кульман.
– Вот, видишь, как повезло? – Каминский покачал перевязанной рукой. – И не взорвал, и забастовки не вышло. Еле ноги унес! У них там какой-то коммунист с трубкой – отчаянный человек. Я им начал про забастовку, про Берлин, а он меня кулачищем по шее!
– А ты что же, размазня? Пистолета не было? – возмутился Кульман.
– Был. Вот он, пистолет, – Каминский сунул под нос Кульману кукиш. – Нас было всего с полсотни, а их тысяча! Да я и не заметил, что сбоку какой-то фопос стоит. Я только пистолет вытащил, а он как крутнул меня за руку, я про пистолет и думать забыл. Да когда падал, руку вот себе раскровянил. Ну, тут драка пошла, а тут рабочие набежали да все здоровенные и вооруженные...
– К черту! Почему нас так принимают? Месяц назад мне казалось – все злы на коммунистов: и цены повысили, и то, и се, а драться с этой народной полицией никто не хочет.
– При чем тут драться с полицией? Самим бы целым остаться.
– Тебе же сказал Гетлин – не ездить в Шварценфельз, если трус! – не стерпел Кульман. Он сейчас ненавидел весь белый свет, и ему было плевать на самолюбие этого хлюпика. Он не понимал, как мог Гетлин поручить этакому мальчишке серьезное дело. Кульман не знал, что на счету Каминского несколько убийств и крупная диверсия – год назад именно он устроил пожар в кинотеатре. Но сейчас Каминский и не думал оскорбляться. Поддерживая нывшую от режущей боли руку здоровой, он тоскливо посмотрел в глаза Кульману:
– А ты не боишься?
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
I
Начавшийся так трагически день клонился к вечеру.
Уже несколько часов сидела Лиза Хойзер в вестибюле больницы. К той женщине ее не пустили, но ведь она была единственная, кто видел, где и как случилось это несчастье.
Наверху, на галерее, распахнулась стеклянная дверь, и молоденькая санитарка, дробно стуча каблуками, слетела вниз по лестнице. В руках у нее оказался халат.
– Вы доставили сюда ту женщину с Августаштрассе? С ней плохо, доктор просит вас наверх, – выпалила она единым духам.
Машинально Лиза надела халат и, дрожа от волнения, вошла в кабинет врача.
– Она ваша родственница? – спросил вполголоса доктор. Слова доходили откуда-то издалека. Лиза отрицательно качнула головой,
– Вы ее не знаете?
– Нет.
– Мне сказали, вы ждете внизу. Я думал, вы хотите проститься.
– Проститься?
– Ничем нельзя было помочь. Перелом височной кости, сотрясение мозга, кровоизлияние.
Лизу охватил ужас. Эта женщина умерла! Кто остался у нее дома? Муж? Дети? Они ждут ее, беспокоятся. Боже мой, за что ее убили?!
Лиза стремительно распахнула дверь и выбежала из кабинета. И здесь, в вестибюле, уткнувшись лицом в спинку дивана, она тяжело зарыдала.
...Наверху, на галерее, послышался разговор. Лиза обернулась. Из перевязочной вывели красивую женщину со светлыми волосами и нежным, очень бледным лицом. Два санитара, бережно поддерживая под руки, свели ее вниз и усадили на диван рядом с Лизой. Правая рука женщины была в лубке. Наверное, ей было очень больно, но она сидела с плотно сжатыми губами, устремив взгляд куда-то вдаль. Она, видимо, не замечала Лизу, которая все хотела спросить ее, и не решалась. Наконец, отважилась:
– Вы извините, – это катастрофа?
Женщина обернулась.
– Что вы говорите?
– Вот, с рукой, – Лиза указала глазами на лубок, – вы разбились?
– Нет, это меня хотели убить, а я закрылась.
– Вас? Убить? Это, верно, все та банда?
– Ну да, парни из КГУ. Их много сюда заслали из Западного Берлина.
– Из Западного Берлина? Но зачем?
– Вы что, не знаете, что творится в городе? Они захотели покончить с народной властью. Затеяли драку. Жгли магазины, машины с продовольствием. Где вы были все это время?
– Да, я видела, как громили закусочную. Только я не знала, что они... оттуда и... специально за этим. Я думала – люди злы на что-то...
– Как же, очень злы. Просто озверели! – женщина покусала губы, что-то припомнив. – Только они не люди. Они и есть звери! Мы на Тельманштрассе в засаду попали – они автобус поперек улицы поставили...
– Простите, – перебила Лиза, – кто попал в засаду?
– Да мы, – женщины из Союза. Понимаете, эти бандиты хотели, чтобы люди сидели без хлеба. Совсем без еды! Вот мы и взялись грузить продовольствие на машины, развозить его по магазинам, помогать продавцам...
В вестибюль вошел юноша, в лихо сдвинутой набекрень фуражке. Оглядевшись, он увидел собеседницу Лизы и еще издали заулыбался:
– Товарищ Вольф, я за вами. Сможете и домой заехать. Карлхен, наверно, заждался.
– Как-то он там, мой мальчик?.. Но домой мы сейчас не поедем, пока не до этого... Мне раньше необходимо – в правление ДФБ.
Так, вот, оказывается, кто это! Член правления Демократического Союза женщин Эмма Вольф. Когда муж Лизы руководил социал-демократической организацией Шварценфельза, Лиза часто слышала об этой женщине, но Макс почему-то всегда поносил и чернил ее.
А она, как видно, совсем неплохой человек.
Лиза неожиданно для самой себя сказала:
– Фрау Вольф! Можно, я поеду с вами? Может, смогу помочь чем-нибудь?
Та внимательно посмотрела на нее, собираясь спросить о чем-то, но, вероятно, прочла в ее глазах нечто такое, что просто сказала:
–Ну, что же, пожалуйста.
II
Спустя еще два часа Лиза с несколькими другими женщинами работала в магазине. Прилавки и окна были разбиты, провода порваны. Но люди приходили, и надо было торговать.
– Алло, продукты привезли! – крикнул кто-то из задней комнаты, где находилась контора.
Вероника, – молоденькая продавщица в лыжных брюках и синей блузе СНМ, – пригласила Лизу:
– Пойдемте, поможете принять.
Они вышли во двор. У самой двери стоял грузовик с ящиками. Из кабины выглянул парень в синей блузе:
– Эй, девочки, скорее снимайте свое, мне надо успеть еще в два адреса.
Из-за машины вышла невысокая стройная девушка со смуглым удивительно матовым лицом и бронзовыми волнистыми волосами. На ней было изящное сиреневое платье.
«Какая красивая, – отметила про себя Лиза. – Губки пухлые, как у ребенка. И не боится!»
– Кто у нас продукты примет? – Девушка переводила взгляд с Лизы на Веронику.
– Продукты всегда принимаю я. – Вероника с сомнением посмотрела на красавицу. – У вас есть накладная?
– Да, пожалуйста.
Совсем неожиданно для себя Лиза спросила незнакомку:
– Вы не боитесь? Ведь они могут убить.
Девушка серьезно взглянула ей в глаза:
– Я перестала бы себя уважать, если бы поняла, что боюсь их. Когда позвонили на нашу фабрику и спросили, кто хочет помочь возить продукты, отец мне сказал: у наших властей неоспоримое достоинство – в трудную минуту они обращаются за помощью к простым маленьким людям.
– Так вы не член Союза? А я еще подумала, что вы побоялись надеть нашу синюю блузу! – Подошедшая Вероника доверительно обняла за плечи девушку и привлекла к себе. – Я раньше думала, что такие, как ты, – ну, красивые и расфранченные, – хоть и в Союзе, но от них мало толку, и надеяться на них... – Вероника не договорила.– А ты молодец!
Девушка высвободилась из объятий Вероники:
– Во-первых, я не красивая и не расфранченная. А если хочешь дружить – давай познакомимся. Меня зовут Инга Келлер.
Она протянула руку, но в этот миг из магазина послышались крики и шум.
Несколько мгновений они неподвижно смотрели друг на друга. И все трое разом сообразили: вот оно, то – страшное. Оно пришло к ним, сюда. Лиза первой бросилась в магазин – и остановилась у входа: на прилавке стоял Кульман. Это было отвратительно – грязные, пыльные ботинки топали по белой эмали. – Убирайтесь отсюда, чертовы куклы! – сипло орал он.
Какой-то белобрысый здоровенный, как борец, верзила, орудуя железной палкой, пытался выгнать из магазина перепуганных продавщиц и трех женщин из ДФБ. Еще человек пять, не обращая ни на кого внимания, вытаскивали из-за прилавка колбасу, головки сыра, масло и вообще все, что подвернется под руку, и сваливали трофеи в несколько ящиков, стоявших у двери. Сквозь разбитые витрины в магазин заглядывало несколько покупателей, но войти никто не решался.
Лиза почувствовала, что ее кто-то решительно отстраняет. Она обернулась: красивая смуглянка, назвавшая себя Ингой, не сводила ненавидящих глаз с Кульмана. Вот она подошла к прилавку:
– Здравствуйте, Зигфрид... – Голос ее прозвучал неестественно спокойно. Кульман, изумленный, спрыгнул на пол.
– Инга?! Здесь?
– Ну, как, рыцарь... с большой дороги, разбегаются от вашего пистолета?
Кульман вспыхнул.
– Не ваше дело, фройляйн! Если вы приятно проводите время в обществе народного полицейского, это еще не дает вам права допрашивать меня.
И в ту же секунду Инга хлестко ударила Кульмана по щеке.
– Трус! Что же ты смотришь? Доставай свой пистолет, – тот, которым, хвастался!
– И так сдохнешь! – Кульман, даже не подумав, что перед ним девушка, в бешенстве взмахнул рукой, и Инга, коротко охнув, ударилась спиной о стену, потом медленно стала сползать на пол.
– Негодяй! Что ты делаешь?!
Кульман с удивлением оглянулся на этот звенящий, до странности знакомый голос.
И увидел перед собой Лизу, жену толстого Макса.
– Тебе только с женщинами воевать! Все вы трусы – и ты, и твой Гетлин! – Лиза, оттолкнув Кульмана, опустилась рядом с Ингой, приподняла ее. – Да помогите же, ради бога! Или вы боитесь их? – она оглянулась, ища Веронику, но той не было. К Лизе нерешительно подошли две женщины и, видя, что их не трогают, подняли Ингу и понесли в контору. Встав с пола, Лиза с омерзением взглянула на Кульмана:
– Я думала, что подлее твоего шефа никого нет. Оказывается, ты...
– Но, но, потише! – Кульман смешался, он никак не ожидал этого. Почему-то жена Хойзера держалась совсем не так, как, на его взгляд, должна была себя вести. – Вам-то что за дело до этой...
– Мне теперь до всех дело! Это из-за вас умирают люди, это из-за вас всё... Ненавижу! Все, все, что знаю, обо всем, что видела, расскажу людям! Этого мерзавца ждет виселица, и тебе качаться рядом с ним!
– Эй, Гуго, Карли! – завопил Кульман своим друзьям, с любопытством наблюдавшим за этой сценой.– Возьмитесь-ка за эту...
– Только троньте! – Лиза схватила стул, но Кульман вырвал его из ее рук и отшвырнул – где-то звякнули осколки. Сжав руки Лизы, он потащил ее, кричащую, к двери в контору. Он мог бы застрелить ее здесь, в магазине, но почему-то не хотел убивать при всех.
В то же мгновенье он услышал чей-то властный возглас:
– Оставьте женщин в покое!!
Кульман, резко обернувшись, увидел идущего на него молодого полицейского без фуражки, – это был Эрих Вальтер. Выхватив пистолет. Кульман в упор выстрелил, но Лиза успела толкнуть его руку, – пуля ушла куда-то в стену. Удар в подбородок свалил его на пол. Кульман попытался было вскочить, но Эрих наступил ногой на руку с пистолетом.
На Кульмана тут же навалилось еще двое, пистолет вырвали, руки завернули за спину, подтянули одну к другой.
И сейчас же щелкнули замки наручников...
Остальные сдались сразу – перевес был явно не на их стороне. Только белобрысый, похожий на борца молодчик, прижавшись спиной к прилавку, отчаянно вращал над головой железную палку, не подпуская к себе никого.
Эрих перепрыгнул через прилавок, схватил белобрысого сзади за шею и потянул к себе. Тот вырвался и, обернувшись к Эриху, ударил. Эрих почувствовал жгучую боль в плече, по которому разлилось тепло. Бандит еще раз взмахнул палкой, но на него бросилось сразу несколько человек, палку вырвали, на руки надели наручники. Он повалился на пол – не хотел идти, но его поставили на ноги и, держа со всех сторон, повели к машине, где уже сидели остальные погромщики.
К побледневшему Эриху подошла Лиза.
– А, фрау Хойзер... – Эрих через силу улыбнулся. – Я ведь ваш должник.
– Нет, я только вернула долг. Если б не вы...
– Не будем считаться.
– Вам помочь? – Лиза посмотрела на плечо Эриха.
– Нет, спасибо, это пустяк. Удар был скользящий... – Эрих попытался поднять левую руку, но от острой боли ему вдруг не хватило воздуха.
В магазин вошел полицейский.
– Товарищ инспектор, все в порядке, можем ехать.
– Да, да, поехали.
– Подождите! – К ним подошла Вероника. Волосы ее растрепались, рукав синей блузы был разорван, лицо исцарапано. – У вас будет место в машине, отвезти одну девушку? Она привозила продукты, но когда эта банда явилась, я машину с продуктами отправила...
Эрих оглянулся.
– Где же эта девушка?
– Там, в конторе, откуда я вас вызывала.
– Так это вы звонили?
Вероника кивнула.
Они прошли в контору – на диване, запрокинув голову на валик, лежала мертвенно-бледная девушка. Глаза ее были закрыты. Не помня себя, Эрих бросился к дивану.
– Инга, милая, девочка моя! Да что же это!
Инга приподняла голову, узнала Эриха и слабо улыбнулась:
– Не волнуйся. Я упала. Скоро пройдет.
В разговор вмешалась подошедшая к дивану Лиза:
– Ничего она не упала. Ее этот мерзавец ударил, Кульман. Зверь, он бы ее убил. Вы не упустите его, это подручный самого Гетлина!
Эрих непроизвольно стиснул правый кулак и оглянулся, ища Кульмана. Не сразу вспомнил он, что тот уведен из магазина конвоем.
– Хорошо, фрау Хойзер, я запомню. Инга, ты молчи, тебе нельзя волноваться.
Он опустился на колени рядом с диваном, здоровой рукой приподнял голову девушки.
– Подложите ей что-нибудь, так же неудобно.
Кто-то подал свернутый белый халат, Вероника аккуратно подложила его под голову Инги. Деловито, как бы между прочим, спросила:
– Знаете ее?
– Невеста.
– Смелая!..
– Домой бы ее... А нам бандитов в Управление везти...
Эрих с тоской посмотрел на нежное, бескровное лицо, по-прежнему не вынимая своей руки из-под головы Инги. Вдруг она улыбнулась, повернула голову набок, и Эрих почувствовал, как она поцеловала его руку. Не стесняясь десятка людей, набившихся в комнату, Эрих поцеловал девушку. Потом осторожно высвободил свою руку и встал.
– Послушайте, я вас попрошу... – Эрих повернулся к Веронике, – позвоните к ней домой, отец немедленно приедет.
Вероника понимающе кивнула:
– Ну, разумеется.
Эрих нагнулся, ласково, как ребенка, погладил Ингу по голове.
– Ты слышишь?
Инга приподнялась.
– Ты так переживаешь, будто я при смерти. Успокойся, пожалуйста, это скоро пройдет. Иди. Эрих, иди – тебя люди ждут.
Когда Эрих ушел, Вероника подсела к Инге.
– Хорошего ты парня выбрала.
– Я не выбирала. Это он...
– Ну давай телефон, куда звонить?
– Не надо звонить. Отец тушил пожар на фабрике и обжег себе руки. Он теперь не скоро за руль сядет.
Лиза – она так и не отходила от дивана – с удивлением посмотрела на Ингу:
– Что же ты ему не сказала?
– Меньше волноваться будет. Ну, что, – пойдемте? Продукты-то еще остались? Наладить торговлю надо.
Она обняла за шею Веронику и Лизу, и все трое медленно пошли в зал.
III
А в Берлине утром этого же дня Вилли Гетлин приступил к выполнению ответственного задания своих хозяев – задания, которое могло озолотить его, или, при определенных обстоятельствах, могло стоить ему жизни. Но о второй вероятности Гетлин не думал: он непоколебимо верил в успех.
Под свист и улюлюканье друзей он спокойно поджег газетный киоск на Потсдаммерплац, предварительно избив и прогнав владельца. Вся площадь была запружена тысячной толпой, но действовали, как заметил Гетлин, только люди, вроде тех, которые были и в его распоряжении. Остальные молча присматривались, перешептывались.
