Текст книги "День «Икс»"
Автор книги: Виль Рудин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
ГЛАВА ШЕСТАЯ
I
Как ни был Эрих Вальтер трудолюбив и прилежен, наконец, и он не выдержал.
Ясным январским воскресеньем 1953 года, сидя с матерью за завтраком, он решительно заявил:
– Хватит. Сегодня я отдыхаю.
– Разве ты умеешь это делать?
– Мутти, мы по-разному понимаем отдых. По-твоему – это поваляться на тахте...
– А по-твоему – чем-нибудь заняться.
– Вот именно. Только заняться не «чем-нибудь» в смысле «безразлично чем». – Эрих мечтательно улыбнулся. – А ты знаешь. «Шварценфельзер курир» писала на днях о восстановлении собора в княжеском парке. А собору-то за четыреста лет! Разве не интересно посмотреть на творение рук тех простых людей, что жили четыре века назад и чьи имена остались безвестными? Обязательно пойду, посмотрю.
...Снаружи собор не производил особого впечатления. До войны Эрих, бывая в парке, не раз проходил мимо и даже не задумывался над тем, кто строил этот собор, кто был архитектором, кто высекал из камня эти каменные розетки, трилистники, фигуры Христа, апостолов. Потребовались годы, чтобы Эрих при взгляде на вещи научился думать о тех, чей труд вызвал их к жизни.
Но если при взгляде со стороны храм не казался высоким, то, попав внутрь под своды бокового нефа, Эрих ощутил над собой легкость и крылатую устремленность каменной громады ввысь. Своды тонули в полумраке, что – после яркого уличного света – еще больше обостряло ощущение бесконечной высоты.
Было тихо-тихо.
Неожиданно из-за колонны брызнули яркие лучи, и Эрих остановился: в оконный проем был вставлен подлинный витраж, сберегавшийся всю войну в подвалах. Зачарованно смотрел Эрих на это чудо. Художник шестнадцатого века, ограниченный библейским сюжетом, изобразил святого Георгия на коне, поражающего копьем дракона. Но в витраже ничего не было от иконы, ничего условного, – все было удивительно земное, прекрасно телесное, в движении, в страсти: и непреклонная решимость Георгия, и ярость могучего коня, и бессильная злоба извивающегося дракона с трепещущими крыльями и кроваво-красными ненавидящими глазами.
Вся картина была залита солнцем; уличный свет лился потоком через цветные стекла витража, и на полу плескались зеленые, синие, оранжевые, красные блики.
Эрих осмотрелся, нет ли кого поблизости, с кем бы можно было поделиться восторгом, размышлениями. И увидел у колонны девушку. Она сидела на низеньком раскладном стульчике перед мольбертом.
Поколебавшись, Эрих неслышно подошел. На листе ватмана жил повторенной жизнью мастерски схваченный витраж.
– Чудесно! – не удержался Эрих.
Девушка резко оглянулась. Черные узкие брови ее строго сдвинулись: кто этот человек, почему смеет мешать? Но глаза Эриха искрились таким неподдельным восхищением, что девушка смягчилась:
– Вы находите, что это не очень плохо?
– Уверяю вас!
– Что именно вам понравилось?
В тоне вопроса слышалось явное сомнение – стоит ли затевать разговор? Но Эрих этого почти не заметил.
– Все. И прежде всего даже не точность рисунка, не достоверность копии – дракон, его крылья и сверкающие глаза, поворот головы всадника, – а что-то иное, что-то неуловимо ваше... Ну вот – вот тут, где проходит сноп света, – как своеобразно! Стены-то ведь не черные, камень – он серый, а вы дали черную гуашь. Ведь это отлично! Иначе не было бы такого резкого эффекта, такой резкой разницы между ярким окном, залитым светом, и темными стенами.
Девушка, снова обернувшись, явно заинтересованно смотрела на незнакомца.
– Послушайте, вы кто – художник, случайно ставший полицейским, или полицейский, почему-то разбирающийся в живописи.
– Ну, откуда же вы взяли, что я во всем этом разбираюсь?
– Во всяком случае, я слышу замечания... как бы это... не лишенные смысла.
Эрих смущенно промолчал.
Девушка сполоснула кисточки в банке с водой и принялась укладывать разбросанные около мольберта тюбики с акварелью. Теперь уже явно желая продолжать разговор, она сказала:
– Что же, я, пожалуй, поверю вам, что это не совсем плохо.
Эрих молча поклонился и чуть принужденно спросил:
– Простите, фройляйн, вам кто-нибудь поможет донести все это?
– Куда донести?
– Ну, я не знаю... Не бросите же вы здесь все это...
– За мной заедет отец на машине, но если вам не трудно – помогите добраться до ворот парка. Сюда машины не ходят...
Яркое солнце, потоками света заливавшее витраж древнего собора, здесь, на улице, буйствовало, как весной.
Аллеи не успели расчистить, ветви деревьев после недавнего снегопада тяжелели под белым грузом, кусты совсем были погребены под огромными сугробами – от этого, несколько необычного для Саксонии обилия снега, солнце казалось еще ослепительнее. А воздух! – воздух был насыщен чем-то щемяще-дорогим, знакомым, чему и названия не подберешь...
Прищурив глаза, Эрих со стульчиком и мольбертом в руках шел след в след за художницей по узенькой тропке, которая уже начала подтаивать и была блестящей и скользкой, хотя кругом лежал рыхлый снег.
Девушка была невысокой, стройной, и волнистые пряди волос, покрытые завязанным под подбородком платочком, отливали тяжелой бронзой.
– Не торопитесь, фройляйн, поскользнетесь! – Эриху захотелось еще раз услышать ее голос – такого необыкновенного тембра.
Девушка, оглянувшись, бросила на Эриха быстрый внимательный взгляд.
– Вы в самом деле заботливый, или хотите им показаться?
И в тот миг действительно поскользнулась, – рука с чемоданчиком взметнулась вверх, и девушка наверняка упала бы, если бы Эрих не успел подхватить ее под локоть. Только при этом он ударил спутницу стульчиком по плечу.
– Спасибо! – Художница, смеясь, потерла правой рукой ушибленное место. – Пожалуй, лучше бы вы дали мне упасть: снег-то мягкий, это не было бы так больно.
Эрих сначала смутился, но, видя, что девушка улыбается, тоже рассмеялся. Обоим вдруг стало весело и легко друг с другом.
– Послушайте, фройляйн, и часто вы тут рисуете?
– Сегодня – первый раз. Ведь храм еще не совсем восстановлен, тут еще масса работы внутри. Закончили только снаружи.
От ограды донесся звук автомобильной сирены. Художница обернулась.
– Ой, это отец. Пойдемте, пожалуйста, скорее!
...Сторож удивлено проводил взглядом девушку, которую почему-то сопровождал полицейский, хотя, кажется, рисовать здесь никому не запрещалось, это же не какой-нибудь военный объект!
Еще больше сторож удивился, когда девушка села в машину, кивнула на прощанье полицейскому и исчезла за углом.
...И только тогда Эрих сообразил, что он даже не спросил, как зовут юную художницу и где ее искать, если... если это будет очень нужно.
II
Были у Эриха знакомые девушки на заводе и в Управлении, но до сих пор ни одну из них он не выделял из общего круга, никому не отдавал предпочтения. Просто товарищи, и только. И вот – эта неизвестная девушка в причудливом свете витража, осиянная солнечным снежным светом...
При воспоминании о ней Эриха снова и снова охватывала какая-то щемящая радость. Несколько раз он поймал себя на том, что, забыв о разложенных на столе бумагах, самым тщательным образом припоминает каждое слово, сказанное художницей; он даже попытался вслух воспроизвести интонации ее голоса.
И все же желание увидеть девушку еще раз было настолько сильным, что Эрих, сознавая всю глупость и бесцельность своего поступка, в следующее воскресенье с утра пошел в старый парк.
Он заранее придумывал слова, которые скажет девушке, старался предугадать, удивится ли она встрече, или примёт его приход как должное...
В соборе гулко стучали молотки, чуть приглушенно гудел компрессор. У знакомой колонны кто-то в белом халате сосредоточенно счищал с пальцев Иисуса только ему одному видимые миллиметры алебастра, отделявшие пропорции статуи от совершенства...
Понуро брел Эрих по расчищенным от снега аллеям. Отчего она не пришла? Он даже не задумался над тем, почему, собственно, она должна была прийти?
Неожиданно кто-то негромко, нараспев, окликнул его:
– Господин полицейский инспектор!
Оглянувшись, Эрих увидел сторожа – седого сгорбленного старика, лукаво смотревшего на него.
– Вы меня звали?
Вместо ответа старик поманил его рукой, и когда Эрих подошел, заговорил, насмешливо глядя на него и растягивая на саксонский манер слова:
– Это не вы прошлое воскресенье подсаживали в машину смуглую девчонку с фарфоровым лицом?
– Какое же у нее фарфоровое лицо?
– Ну, ну, я понимаю... Как же вы с ней потеряли друг друга?
– А я вас что-то не пойму...
Сторож склонил голову, осмотрел юношу с головы до ног.
– Да, парень вы хоть куда, и форма к лицу, да еще инспектор! Шишка' То-то она два раза приходила. Часов в восемь, после работы. Темно, холодно, а она идет, и прямо – туда. Заглянет – вреде надеется найти кого, а потом такая же кислая, как вот вы сейчас, обратно...
Эрих мог ждать чего угодно, – только не этого.
– Ого, господин инспектор, у вас будто чертики в глазах запрыгали!
– Папаша, а она с вами не говорила?
– Ну вот еще.
– Где же ее искать?
– Зачем искать? Сегодня воскресенье. Жди. Уж она явится – даю слово.
Все было необычно. И то, что Эрих остался у решетчатых ворот парка. И то, что старик сторож вместе с ним от всей души хотел, чтобы девушка пришла.
И то, что она действительно пришла.
Эрих еще издали увидел знакомое пальто из толстого зеленого драпа, потом разглядел открытую улыбку – без всякого сомнения, девушка улыбалась ему.
– Здравствуйте! И вы тут?
Пожав нежную руку с длинными тонкими пальцами, Эрих почувствовал, как теплая волна прокатилась по его сердцу. Он, все еще не решаясь поверить своему счастью, серьезно объяснил:
– Я хотел посмотреть... второй витраж..., но его не поставили.
– Да, я знала это, и я сегодня собиралась сделать карандашный набросок Иисуса – ведь это работа знаменитого Людвига Юппе. – Девушка мягко отняла свою руку и сняла с плеча папку на зеленом шелковом шнурке. – Тут ватман и карандаш... А статую уже установили?
– Кажется, да – у той колонны, где вы сидели прошлый раз.
– Да... какое это все-таки изумительное творение зодчества.
– О! У меня просто не хватает слов, чтобы выразить... Ведь таких сооружений, как это...
Но сейчас им не было никакого дела ни до этого, ни до других храмов. Они медленно пошли по улице вдоль решетки парка, и Эрих все не мог осмелиться взять ее под руку, и самые обычные слова, сказанные девушкой, казались ему необыкновенными и исполненными глубокого смысла...
Словом, все было так, как бывает в таких случаях всегда и со всеми... потому, что им казалось, что так случилось только с ними и больше ни с кем!
III
В квартире Хойзеров мир и уют. Макс, сидя за столом, прилежно пишет; время от времени, подняв к потолку глаза и шевеля губами, он что-то припоминает, потом, довольно улыбнувшись, опять берется за самописку с золотым перышком... Белокурая Лизхен, как всегда, за рукоделием. Из радиоприемника льются нежные звуки вальса какого-то русского композитора: бог их разберет, Хойзер не очень памятлив на славянские фамилии.
Посмотреть со стороны – какая идиллия! Но эта идиллия обманчива. Макс Хойзер составляет списки.
Он прекрасно понимает, что в случае захвата власти в городе такими, как Кульман и Гетлин, по его спискам будут уничтожать людей. Нет, нет, он не станет убийцей! На нем не будет ни одной капельки чужой крови. Он только составит списки.
И, чуть покачивая головой в такт чарующей мелодии, Хойзер вспоминает одного за другим своих старых друзей. Довольный своей памятью, он вносит в списки все новые и новые фамилии, а жене его даже в голову не приходит, что это пишет Макс.
Но куда труднее, чем составить списки, оказалось установить адреса. Ведь уже несколько лет Хойзер не встречался ни с кем из этих людей, многие за минувшие годы наверняка переехали. Надо было проверить, кто остался жить по старому адресу, и надо было установить новые адреса. Но не мог же Хойзер сам лазить по городу – это исключалось.
Было два выхода: привлечь к этой хлопотной работе своих уцелевших людей из «Восточного бюро» – но для этого пришлось бы объяснять, кто и для чего требует проверку адресов, и пришлось бы признать то, чего Хойзер открывать никому не хотел; был и второй выход – поручить проверку адресов Кульману и его громилам.
Правда, Гетлин не говорил, что по адресам можно посылать Кульмана, но он, конечно, поймет, что сам Хойзер никак не мог сделать эту работу...
IV
Перед концом обеденного перерыва Эрих, сидя на диване, углубился в книгу о таких далеких и вместе с тем – таких понятных ему судьбах людей с необычными именами – Григорий Мелехов, Аксинья, Листницкие.
Фелльнер – любитель головоломок – разложил на столе «Уленшпигель» и трудился над шуточным кроссвордом.
– Извини, Эрих, я тебя оторву от чтения...
– Что случилось? – поднял голову Эрих. – Ты каждую свободную секунду мучаешь этот кроссворд. Взял бы решение из следующего номера.
– Подожди... И сами решим. Вот тут – тридцать по горизонтали – сказано – «Не совсем безупречный город в Северной Италии». О чем речь?
– Я тоже не понял, о чем речь. Дай-ка журнал, сам посмотрю.
Фелльнер, свернув журнал трубочкой, бросил его Эриху, но неудачно: несброшюрованный журнал на лету развернулся и рассыпался.
– Эх, ты, старый лентяй. Не мог сделать, как добрые люди.
Эрих встал и принялся собирать с пола листы. Его заинтересовал вдруг один лист – на черном фоне фотографии шести гитлеровских офицеров и генералов, и человек на верхнем угловом фотоснимке с левой стороны показался Эриху странно знакомым: чуть прищуренные глаза, тонкие, энергичные черты, зачесанные наверх русые волосы – где он видел это лицо? Несколько секунд Эрих рассматривал снимок. И вдруг вспомнил:
– Ну, конечно, это он! Фелльнер, посмотри, посмотри! – Эрих бросил на стол страницу из журнала. – Вот на него смотри – узнаешь?
– Позволь, но ведь это же тот самый тип, с фотокарточки Эммы Вольф.
– Слава богу, понял! И к тому же в форме эсэсовского майора, – ты понимаешь, что это значит? И если он встречается с Кульманом, кто же тогда Кульман? И связь Кульмана с Хойзером... – Ты понимаешь, что тут целое гнездо гадов? Надо сейчас же запросить редакцию журнала – откуда у них этот снимок? И фамилия – смотри, его фамилия Лангер!
...Через три дня пришел ответ.
«Лангер Иохим-Людвиг, майор войск СС – до 1941 года служил в Заксенхауэене, нацистском концлагере под Берлином, отличался исключительной жестокостью в обращении с заключенными. Фотоснимок его найден при разработке архивов СС. Разыскивается, как военный преступник». К документу была приложена большая фотография Гетлина.
Собрав все материалы, Эрих пошел к комиссару.
– Здравствуйте, товарищ Вальтер. Как ваши успехи? – Вернеман, читавший до прихода Вальтера какой-то документ, положил его в кожаную тисненую папку, которую тут же захлопнул.
– Здравствуйте, товарищ комиссар. Вот ответ из редакции. – Эрих протянул комиссару документ. Быстро пробежав его глазами, комиссар одобрительно хмыкнул.
– Хорошо! Даже очень хорошо. И вам, видимо, кажется, что вы напали на что-то интересное?
– Безусловно!
– И вы полагаете, что убийца...
– Да, товарищ комиссар, это он. – Эрих указал на фотоснимок из редакции. – Судите сами: место для убийства Вольфа выбрано исключительно удачно. Убийца сидел в засаде – значит, он знал и время, когда Вольф должен был проезжать мимо озера. Он мог это установить только наблюдением, причем довольно продолжительным, – ну, скажем, в течение трех-четырех дней. Теперь дальше. Вот тетрадь с записью рассказа Эммы Вольф – слушайте: «Этого мужчину я за два дня до убийства Зигфрида видела, он из нашего переулка выходил...» Ведь речь шла об этом самом майоре СС. И он знаком с Кульманом – это установлено. Мои выводы: этот эсэсовский майор мог быть прислан Бобом из Западного Берлина; он через окно дома Кульмана мог наблюдать за Вольфом и потом убить его.
– Что же, это вполне логично.
Комиссар еще раз прочитал сообщение редакции.
– И запросите, какие конкретные имеются данные о жестокости этого бывшего майора. Когда сведения поступят, заготовьте документы о немедленном его аресте, как только он будет обнаружен на территории нашего района. С этим все.
Эрих встал, но комиссар задержал его:
– Подождите, есть еще один вопрос. Сегодня я получил один любопытный документ из Берлинского Управления... – с этими словами Вернеман подвинул к себе папку и вынул из нее несколько скрепленных вместе листов. – Слушайте, товарищ Вальтер, это касается Хойзера. Значит – так: «Перешедший недавно в ГДР бывший сотрудник Берлинского филиала Восточного бюро социал-демократической партии Гельмут Копанке сообщил, что видел упомянутого Хойзера неоднократно в помещении Восточного бюро. В 1948 году Хойзер имел личную беседу с мистером Бобом...»
– Как с Бобом? С тем самым?
– Спокойно, товарищ Вальтер. Да, с тем самым. Сейчас его резиденция в Берлине, Ваннзее, Кастаниеналлее, 13. Возьмите этот документ, ознакомьтесь с ним – Гельмут Копанке ясно и недвусмысленно говорит, что до 1948 года Хойзер шпионил, но потом перестал ездить в Берлин. Надо продумать, как быть с Хойзером дальше. Мне думается, с этой фигуры и надо, наконец, разматывать весь клубок. Завтра я вас вызову. Теперь все.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
I
...И вновь пришла весна – нежная, ласковая.
Зацвели липы в парке, наполняя воздух дурманящим ароматом; зазеленел плющ на серых угрюмых бастионах замка; сочная трава поднялась у берегов Заале.
Но Эрих Вальтер почти не замечал этих чудесных перемен в природе. Он весь был погружен в кропотливую и сложную работу. Он начал постепенно, очень осторожно соединять разрозненные нити доказательств. Результатом этой работы мог быть крах новой вражеской резидентуры. Допросы, опознания, очные ставки, опять допросы и снова очные ставки; кропотливое изучение документов; сопоставление и анализ показаний; запросы и еще запросы. Фелльнер однажды сказал Эриху, что двадцати четырех часов в сутки ему явно не хватает.
В заветной прошнурованной и опечатанной сургучом тетради были теперь и фотоснимок Вилли Гетлина, доставленный ему прошлым летом Эммой Вольф, и ответ из редакции вместе с фотоснимком Гетлина в форме майора войск СС; там было донесение о связи Хойзера с «Восточным бюро» и показания свидетелей о ежемесячных посещениях бывшего социал-демократа бывшим эсэсовцем; там были материалы по убийству Вольфа с предполагаемыми анатомическими данными убийцы, и совпадавшие с этими данными описания внешнего вида Гетлина, полученные через соседей Хойзера. Все это были прямые и косвенные улики.
Но самую неопровержимую улику Эрих получил в отношении Кульмана, и пришла она от Инги – от его Инги!
За день до этого Инга позвонила Эриху и совершенно серьезно сказала:
– Эрих, ты еще не забыл меня? (Они давно уже перешли на ты).
– Инга, здравствуй! Если бы не твои глаза – мне было бы много труднее. Они постоянно светят мне, как огоньки в ночном мраке...
– Да ты поэт! Эрих, завтра праздник – помнишь?
– Да, я ухитряюсь еще иногда читать газеты.
– Мы пойдем?
– А какой завтра день?
– Суббота.
Эрих проверил, что у него намечено на завтра – получалось, что часов с пяти вечера он был свободен.
– Инга, в шесть мы встретимся у ворот парка. Согласна?
– Как тебе не стыдно! Еще спрашиваешь.
Ах, какой это был чудесный вечер! Эрих и Инга – веселые, радостные – уже целый час танцевали под звуки оркестра на площадке, в парке перед дворцом, потом катались на «альпийских горах». Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, вагонетки бежали, догоняя одна другую,– вперед, вперед, вверх-вниз, вверх-вниз! Фонари слились в один огненный круг, то подымавшийся, то падавший куда-то вниз, под ноги, и небо с тысячами звезд и луной то летело навстречу, то уносилось в обратную сторону.
Эрих первый выпрыгнул на дощатый помост и, помогая Инге вылезть, случайно бросил взгляд на только что подходившую к аттракциону парочку: это был Кульман с какой-то размалеванной девицей.
Взглянув на Ингу, Эрих поразился: она смотрела на Кульмана с испугом, а рука ее судорожно сжала пальцы Эриха. Не говоря ни слова, Эрих высвободил свою руку из пальцев Инги, подхватил ее под локоть и быстро увлек в тень деревьев, что росли вокруг.
– Инга, в чем дело? Ты знаешь этого парня?
– Ах, это такая история!
– Какая история, Инга?
– Эрих, милый, но я люблю только тебя, ты понимаешь – одного тебя! – девушка крепко прижалась к Эриху.
– Откуда ты знаешь его, этого?
– Я познакомилась с ним еще прошлой зимой, когда возвращалась домой из Берлина, потом я несколько раз с ним тут встречалась, а однажды он показал мне пистолет... Ах, Эрих, я так испугалась!
– Пистолет? Какой пистолет?
– Да такой, я не знаю, как он называется, небольшой, черный. Он сказал, что вот те, кто марширует сейчас по улицам нашего города и поет: «янки, уходите домой», они еще... узнают силу... нет он, кажется, сказал – испугаются его пистолета.
– Но почему ты не рассказала об этом мне раньше?
– Я не знаю... – она, не отстраняясь от Эриха, откинула голову и снизу вверх прямо посмотрела в его глаза. – Я не знаю. Не подумала просто, что надо рассказать. Я не хотела говорить о нем. А вдруг ты ревнивый...
Эрих не мог удержаться от улыбки.
– Ребенок! Честное слово – ребенок. Да ты понимаешь, что значат для меня эти твои слова?!
II
Вилли Гетлин проснулся и несколько мгновений неподвижно лежал, не открывая глаз и прислушиваясь к бодрой песне, гремевшей в радиоприемнике. Потом вскочил и пошел в ванну.
Вдруг раздался звонок. Гетлин чертыхнулся от неожиданности. Вечно явится кто-нибудь некстати! Перекрыв душ, он выскочил из ванны на кафельный пол, накинул на плечи мохнатый халат, поискал глазами комнатные туфли – будь они прокляты – оставил в спальне! Мокрыми босыми ногами прошлепал в коридор и, чуть пригнувшись, посмотрел в круглое дверное окошечко. Там, за дверью стояла женщина, которую он в первые секунды не узнал. Вдруг он сообразил: да ведь это жена Хойзера!
Вилли метнулся в спальню, потом обратно к двери, не открывая, крикнул неожиданной гостье, чтобы подождала, и бросился одеваться. Еще через несколько минут, приглаживая щеткой сырые волосы, он открыл дверь.
– Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйтесь. Я попрошу ваш чемоданчик...
Лиза как-то механически, не трогаясь с места и не раскрывая рта, отдала ему чемодан. Видя, что она все еще не решается переступить порог, Вилли бросил щетку на полочку, вежливо, но настойчиво взял женщину под локоть и ввел в квартиру. Все так же не говоря ни слова, Лиза вдруг положила голову на плечо Гетлина и зарыдала.
Гетлин растерялся – он не любил женских слез. Он вообще не уважал женщин. У него никогда не было жены, и он, сходясь сегодня с одной, а завтра с другой, не видел ни в одной из них друга. Да перестанет ли она, наконец, хныкать? Еще не хватало, чтобы ее вопли услыхал кто-либо из соседей!
Выпустив чемоданчик, он решительно поднял Лизу на руки, быстро внес ее в столовую и опустил в кресло.
– Дайте воды. Только похолоднее, – прошептала она.
Когда она выпила и чуть успокоилась, он спросил:
– Они арестовали Макса?
Лиза молчала, только из глаз ее побежали слезы.
– Когда?! – зло крикнул Гетлин, окончательно потеряв терпение. Экая плаксивая дура! Дрянь! Нашла из-за кого горевать. Старый барбос – много ли он понимал в любви?
– Вчера ночью, – наконец ответила Лиза. – Пришли к нам и...
– Еще кого взяли?
– Послушайте, это жестоко. Разве я знаю, кого еще вы втянули в ваши аферы? Меня никто не касается, кроме мужа, – понимаете, никто! Никто! Никто! – С ней опять начался нервный припадок...
...Вечерело... Гетлин метался по комнате, изредка поглядывая на задремавшую в кресле Лизу. Сколько же времени она спит? Жалко, что не заметил по часам. Сейчас уже пятый – верно, часа три. Что же случилось в Шварценфельзе? Случаен ли арест Хойзера или провалилась вся резидентура? Ах, конечно, все провалено – старый барбос выдаст всех, кого знает, на первом же допросе. А долг? Он мне должен порядком – и все лопнуло! Проклятье! Что скажет Боб? Впрочем – следующая встреча только через неделю. Спокойно, спокойно... А что, если воспользоваться этой плаксой? Пусть-ка съездит и узнает. Зачем же говорить Бобу? А фигура у нее... Черт, при чем тут фигура? Потом, потом, сначала дело...
Но мысль всплыла откуда-то из темного уголка мозга, и заглушить ее Гетлин не мог.
Он вплотную подошел к креслу, сел на подлокотник.
– Лизхен, проснись, – позвал он и с этими словами привлек к себе. Лиза вздрогнула, открыла глаза. Первое мгновение не могла понять, что происходит, потом отодвинулась от Вилли и обернулась. Взгляды их встретились. Это продолжалось долго – целую вечность – и никто не отводил глаз. И оба молчали – как тогда, при первой встрече в магазине. Наконец Вилли положил руки на плечи Лизы и попытался снова привлечь ее к себе, но она резко сбросила его руки со своих плеч.
«Что же, значит, не время» – подумал Вилли. Встав с кресла, он прошелся по комнате. Потом сказал:
– Побудь здесь одна и никуда не выходи. Это опасно, – фопосы могли устроить слежку. Я вернусь часа через два.
С этими словами Гетлин ушел.
Что же будет дальше? Кто знает, что случится через месяц, через неделю – даже сегодня ночью? Разве думала она еще в прошлое воскресенье, что сегодня ей придется искать убежища в Западном Берлине, у Вилли Гетлина? А Макс? Бедный, – разве не говорила она, не умоляла его бога ради бросить это опасное занятие, все эти табачные махинации и продажу сигар из-под прилавка? Так нет, – не послушался. Ведь он был на шестнадцать лет старше ее – как же мог он послушать совета своей жены? Вот теперь и попал в руки к этим фопосам, и они его, наверное, мучают, как об этом пишут в «Телеграфе». У Лизы при мысли о всех этих ужасах мурашки побежали по спине. Она зябко повела плечами и забилась в угол кресла. И Гетлин – почему его так долго нет? Уже совсем темно. Света Лиза не зажигала, – так было спокойнее.
Да, вот Гетлин... Она почему-то не могла сейчас сообразить, по какому поводу Макс назвал ей адрес этого человека – и она как-то сразу запомнила его.
Ей сразу понравился сильный, энергичный поставщик сигар – настоящий мужчина! Но ведь это он довел бедного Макса до тюрьмы. Вне себя после ареста Макса она бежала из Шварценфельза и решила высказать ему все, посоветоваться. Но... что же теперь делать? Сиди вот в чужой квартире, у человека, которого толком и не знаешь. А ночевать? Куда идти? В гостиницу? А вдруг на улице, и, правда, следят? Ведь пишут в «Телеграфе», что красные агенты хватают людей в Западном Берлине и на машинах увозят в Карлсхорст. Нет, уж лучше ночевать здесь, в кресле...
И, утомленная вконец событиями этих суток, – к тому же она в поезде провела бессонную ночь – Лиза снова уснула. Да так крепко, что не слыхала, как наконец вернулся Вилли Гетлин, как он включил свет, приготовил еду, навел порядок на столе.
Потом, когда он разбудил ее, она улыбнулась виноватой, усталой улыбкой, лениво пожевала что-то и попросила:
– Отпустите меня спать, пожалуйста.
Вилли был великодушен, – он предложил ей свою спальню, а сам решил устроиться в столовой на сдвинутых креслах. Лиза благодарно глянула в глаза Гетлина и кивнула на прощанье:
– Спокойной ночи.
Засыпая, она вспомнила, что дверь осталась незапертой, встала, повернула ключ и, подумав, оставила его в двери, доверять Гетлину не следовало, вдруг у него есть второй ключ. Где же ей было знать, что на такой случай у Гетлина есть уистити[12]12
Уистити – специальный инструмент для открытия двери, если изнутри скважины оставлен ключ.
[Закрыть]!
Разбудили ее чьи-то грубые объятия, из которых невозможно было вырваться.
III
Гетлин, сидя на подоконнике, смотрел на спину Лизы,– она, стоя у зеркала, заканчивала свой туалет.
– Послушай, это невыносимо. Почему ты все время молчишь?
Лиза с возмущением обернулась:
– Подлец! Если бы только у меня было другое пристанище! Боже мой, куда мне деваться?
– Поезжай домой, в Шварценфельз.
– Да, это естественно – теперь вы посылаете меня в руки этих палачей. Как это на вас похоже!
– Послушай, но ведь они могли арестовать тебя вместе с Максом. Если они этого не сделали – значит, ты им не нужна. По-моему, тут все ясно. – Гетлин, не желая поступиться пережитым, упорно называл ее «ты».
Лиза задумалась над этой простой истиной. Да, конечно, Гетлин прав. Ах, как гадко все, что случилось! И только из-за собственной трусости. Зачем она приехала сюда, к Гетлину? Зачем послушалась Макса?
– Только, попрошу об одной услуге. Ты знаешь, где Тауенциенплац?
– И что же?
– Там рядом марочный магазин Кульмана. Надо будет проверить, арестован Кульман или нет. Пройдешь мимо и увидишь: если все опечатано, значит – арестован. Тогда дашь мне телеграмму: «Папа умер». И все. Если же Кульман не арестован, то передашь ему мою записку. Больше я тебя ни о чем не прошу.
– Почему я должна вам помогать? Я не желаю участвовать в ваших табачных аферах, во всей этой спекуляции.
Гетлин сообразил, что Макс все же не посвятил жену в их тайную деятельность. Конечно, это было хорошо. Но теперь ее следовало припугнуть, иначе она не сделает, что нужно.
– Дело не в сигаретах и не в спекуляции. За твоим обожаемым Максом водятся грешки и пострашнее. – Глядя прямо в широко раскрытые от ужаса глаза Лизы, жестко добавил: – Он мне кое-что сообщил. О русских. И Кульман об этом знает. Так что, если фопосы схватили Кульмана, и он даст показания – Максу не сдобровать. В твоих интересах, чтобы Кульман не попался. – В конце концов, говоря об этом, Гетлин ничем не рисковал. Уж если полиция взялась за Хойзера, то конечно не из-за сигар и спекуляции. Конечно, они знают, что Макс – шпион. Да и барбос все им выложит.
А Лиза – Лиза была просто сражена этим известием. Как! Ее Макс шпион? Боже мой, этого только не доставало! Нет, нет, Макс был хорошим, пока не пришел этот... Это он, Гетлин, втянул ее мужа в свои грязные сети. Вырваться, любой ценой вырваться! И спасти Макса.
– Я согласна, пишите вашу записку.
