Текст книги "День «Икс»"
Автор книги: Виль Рудин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
I
Просторный зал американского клуба был залит светом. Заполнившие его шумной толпой молодые люди щеголяли замысловатыми прическами, пестрыми галстуками с изображением скачущих ковбоев и голых женщин, и укороченными брючками, которые берлинцы презрительно окрестили «драй фиртель» – «три четверти».
– Хэлло, Карли! Что ты здесь делаешь? Твоя Барбара ждет тебя в постельке!
– Пусть подождет, потом крепче любить будет...
– Говорят, нам за это здорово заплатят?
– Да, ами денег не пожалеют, чтобы выбросить красных, и те из нас, кто вернется...
– Ерунда! Как только мы явимся, фопосы разбегутся, а русские не посмеют вмешиваться. Мы им зададим перцу! Так, что ты...
– Да я ничего, я говорю лишь, что и нам могут задать перцу...
– Проваливай отсюда, без трусов справимся!
Кульман бесцельно толкался в горланящей толпе. Вдруг он увидел Гетлина, который энергично расчищал себе дорогу. Его, видимо, боялись, расступались молча, тесня друг друга. За Гетлином шел какой-то мужчина с усиками. «Уж не Боб ли это? – подумал Кульман. – Полный и с усиками, как описывал Гетлин». – Он хотел пробраться им навстречу, но его так стиснули со всех сторон, что он не мог пошевелиться.
Наконец Гетлин и следовавший за ним мужчина выбрались на небольшую сцену, украшенную американским флагом и портретами Эйзенхауэра и Аденауэра.
– Эй, там, у двери, – крикнул Гетлин. – Заткните глотки! – Подождав, когда гомон утихнет, он стал говорить медленно и веско: – Настал час, которого мы давно ждали. Завтра в Восточном Берлине и в других городах русской зоны часть рабочих начнет забастовку. Эту забастовку мы используем для того, чтобы вооруженным путем положить конец господству красных!
Эти слова были встречены торжествующим ревом и свистом. Подняв руку, Гетлин дождался тишины.
– Завтра к восьми утра всем быть на Потсдаммерплац. Тащите с собой своих друзей и знакомых – чем больше, тем лучше, ясно? Все, друзья. Идите готовиться.
С возбужденными выкриками все повалили к выходу. Кульман, усиленно действуя локтями, попытался протиснуться к стене. Наконец ему это удалось, и он, тяжело переводя дыхание, оглянулся. Вилли был на месте... Наконец в зале стало свободнее, и Кульман пошел к сцене. Гетлин еще издали увидел его и подозвал его к себе жестом:
– Ну как, Зигфрид, все слышал?
– Да, шеф, спасибо, что вовремя предупредили. Вот это была речь!
– Ну, ну, ладно. Ты понял, в чем дело?
– Кажется, понял.
– Поедешь сегодня в Шварценфельз. С тобой пошлем еще кое-кого. Будешь руководить. Я доложил о тебе мистеру Бобу – он тебя похвалил и сказал, что тебе можно поручать серьезные дела, хотя ты и не смог выполнить то задание, с «Клариссой». Что же, промахи у всякого бывают, даже у меня. Так я сказал? – обернулся Гетлин к полному мужчине.
Кульман просто сиял от удовольствия и гордости, – сам мистер Боб (а это был он) похвалил его!
– Мой милый, ты поставил на верную команду, – сказал американец. – Игра будет наша. Только действуй энергичней и помни: прав всегда тот, кто стреляет первым.
– Стрелять он умеет, мистер Боб, – заверил Гетлин и, повернувшись к Кульману, добавил: – Сегодня в шесть будь у меня.
II
Когда Кульман пришел к Гетлину, у того уже собралось несколько человек.
– Где ты там болтаешься? – хмуро проговорил Гетлин. – Уж не зазнался ли после похвалы? Надо быть аккуратным.
– Я, кажется, вовремя явился, – огрызнулся Кульман. – На моих часах ровно шесть.
– Так разбей свои часы, купи другие! Они отстали на четыре минуты – ясно? Садись.
Кульман, недовольно хмыкнув, уселся в угол комнаты.
– Все вы через два часа выезжаете в Шварценфельз. Часть рабочих начнет там забастовку, будут действовать под руководством участников «Восточного бюро» – тех, кто уцелел. Штаб находится в доме 18 по Грюне Ауэ. Контакт с ними для тебя, Кульман, и для тебя, Каминский, – обернулся он к невысокому, худощавому брюнету, – обязателен. Но ваша задача – превратить их забастовку в вооруженный путч. Если через два дня обстановка будет достаточно ясной, в Шварценфельз выеду я сам, и мы разгоним этот социал-демократический штаб. Власть мы им не отдадим.
Гетлин говорил внешне спокойно, медленно, обдумывая каждое слово, и от этого все сказанное им приобретало еще большее значение. Это была не мелкая провокация, не убийство какого-то активиста, не диверсия на отдельном предприятии, а попытка ликвидировать сам режим, утвердившийся на востоке Германии и столь ненавистный для них, – все присутствующие прекрасно понимали это.
Они с напряженным вниманием ловили каждое слово Гетлина, стараясь ничего не пропустить, ничего не забыть.
– Что конкретно поручается вам? – продолжал Гетлин. – Создать группы из числа тех, кто готов активно выступить против красных властей, вооружить наших сторонников, – Кульман знает, где находится оружие, и вся эта операция проводится им. В ночь с семнадцатого на восемнадцатое произведите изъятие и уничтожение тех, кто внесен в списки.
– В тех, что составил Хойзер? – спросил Кульман.
– Да, да.
– Ночи не хватит. Надо ведь время, чтобы везти за город...
– Зачем? И в квартире можно. Каминский! Ты действуешь на шахте «Кларисса». Добейся, чтобы шахтеры бросили работу. Если не выйдет – взорви.
Гетлин роздал деньги и спросил:
– Что осталось неясного?
Кульман поднял голову.
– Как действовать восемнадцатого, девятнадцатого – ну, потом?
– Слушайте РИАС, все будет объявлено. Еще вопросы?
– А американцы нам помогут? – спросил Каминский.
– Ты делай свое дело, ами сами знают, как поступать.
– А русские?
– Что русские?
– Они не выступят?
– Слушай, цыпленок! Если ты струсил, так сиди у мамочки под юбкой. Нечего тебе в Шварценфельзе делать! Это, во-первых. Во-вторых, русских первыми не трогайте. Не давайте им повода вмешиваться, ясно? А теперь всё. Идите... – он секунду помолчал, – и чтобы сегодня же в восемь выехали в Шварценфельз – слышите?
– А вы с нами не едете? – спросил Кульман на прощанье, когда все вышли.
– Нет, Зигфрид, я пока буду нужен здесь, в Берлине, хотя, признаюсь, не прочь бы поехать с тобой. Там ведь Лизхен...
– О, понимаю, шеф, понимаю...
– Да, да, цыпленок, ты догадлив. Ну иди, а мне пора к Бобу. Прощай.
III
– Сейчас вас примет очень важный человек, – многозначительно сказал Гетлину Боб. – Вы можете обеспечить себя на всю жизнь, если выполните, что потребуется. Не будьте только дураком.
После такого вступления Боб снял телефон, набрал номер и доложил по-английски:
– Человек явился.
Потом, положив трубку, встал, одернул на себе пиджак и пригласил Вилли следовать за ним. По коридору они прошли в гостиную, затем Боб, внимательно осмотрев Вилли, осторожно нажал медную блестящую ручку и открыл дверь.
В комнате был полумрак, и Вилли не сразу разглядел сидевшего в кресле мужчину с кирпично-красным обрюзгшим лицом.
Когда Боб и Гетлин расположились на стульях напротив, Боб произнес по-английски:
– Это тот самый человек, о котором я вам говорил. Я думаю поручить операцию ему.
– Хорошо, инструктируйте, – кивнул краснолицый. – Говорите с ним по-немецки, для меня можете не переводить. Я пойму.
Боб обернулся к Гетлину:
– Завтра с утра начнете на Потсдаммерплац, как условились. Пока вы там будете действовать, пусть кто-нибудь из ваших людей проверит, что происходит на Лейпцигерштрассе. Если обстановка будет благоприятствовать – начинайте. Если обстановка окажется мало подходящей, изменяйте ее.
– Простите, я не понимаю...
– Сейчас поймете. – Боб потрогал усики, спокойно посмотрел на Гетлина, и в глазах его без труда можно было прочесть: «Сейчас ты поймешь, что тебе предстоит. И попробуй отказаться». – Если бастующие сомнут заслон народной полиции у здания министерства, – ваша задача значительно облегчится. Если заслон будет на месте – уберите его сами. Надо проникнуть в здание и изъять из сейфов наиболее ценную документацию, в первую очередь патенты всех новейших изобретений в области электроники, автоматики, металлургии, химии. Привлеките для этого сотрудников министерства – за деньги, или заставьте силой. Вы сами не определите ценности документов, – пусть помогут. Беретесь выполнить задание?
Гетлин несколько минут молча раздумывал. Боб тоже молчал, изредка поглаживая волосы у виска. Краснолицый дымил сигарой и в разговор не вмешивался, будто его это вовсе не касалось.
– Сколько человек будет передано в мое распоряжение? – спросил наконец Гетлин. Отказаться он, конечно, не мог и решил выяснить, на что можно рассчитывать.
– Берите из КГУ сколько сами сочтете нужным.
– Будут они вооружены?
– Это ваше дело. По-моему, оружие у них есть. Объявите, что операция серьезная, придется драться с полицией. Плата двойная. Вы получаете отдельно, в зависимости от ценности бумаг.
– Хорошо, я согласен.
Боб обернулся к краснолицему:
– Вы не хотите сказать господину Гетлииу что-либо?
– Нет, нет. Вы хорошо объяснили задачу, – ответил тот. – Мое вмешательство считаю излишним.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
I
В Шварценфельзе творилось что-то непонятное. Люди собирались кучками, группками, о чем-то громко спорили. Иногда в спор вмешивались решительного вида молодые люди, – тогда вспыхивали яростные драки.
Сама Лиза этого, правда, не видела, но так рассказывали соседи. Еще говорили, что в Берлине началась забастовка и что здесь, в Шварценфельзе, есть какой-то штаб или комитет, и он тоже призвал рабочих и всех вообще проявить солидарность с Берлином и бастовать.
Лиза подошла к зеркалу, привычным движением, закинув руки, подправила локоны прически. Надела шляпку и с сумкой через плечо вышла на узкую, душную, запруженную гомонящими людьми Августаштрассе. Еще не доходя до закусочной Ха-О, она увидела толпу у витрины, потом услышала звон разбитого стекла и крики девушек. Сомнений не было – какие-то молодчики громили закусочную. На улицу полетели стулья, столики, тарелки, несколько человек начали поливать все это мутноватой жидкостью, потом подожгли, и по улице поползли душные клубы дыма.
Стоявшая впереди Лизы пожилая женщина осуждающе покачала головой и громко сказала, ни к кому не обращаясь:
– Эти должны помочь нам? Это же совсем, как наци.
Один из поджигателей обернулся, – Лизу поразило его искаженное злобой лицо, горящие бешенством глаза. Он шагнул к женщине и, гнусно выругавшись, ударил ее по голове. Женщина упала, даже не вскрикнув. Толпа мгновенно растаяла, только Лиза, испуганно опустившись на колени, тщетно пыталась поднять потерявшую сознание женщину. Парень толкнул Лизу в плечо:
– Брось эту падаль, а то я тебе...
Слова его заглушил рев сирены. В узкую улочку с двух сторон въехали полицейские машины, из них горохом высыпало человек тридцать.
Такого ужаса Лиза еще не видела – погромщики были вооружены железными палками, ножами и кастетами, они не думали сдаваться и яростно сопротивлялись. Двое полицейских подскочили к тому, что грозил Лизе, схватили его за руки, пытаясь завернуть их за спину и вырвать кастет, но это им не удалось, – несколько секунд все трое яростно и молча вертелись на месте; подбежавший к ним верзила в сером пиджаке ударил железной палкой одного из полицейских – удар пришелся по шее. Полицейский грузно осел на мостовую. Вдвоем парни повалили второго полицейского, пытаясь вытащить у него из кобуры пистолет. Он, лежа, ударил серого в живот, – тот согнулся, прижав локти к животу, широко раскрыв рот и тяжело дыша. Что сделал полицейский со вторым – Лиза не заметила, хотя все это разыгралось в двух шагах от нее, только тот вдруг страшно закричал и повалился на мостовую, а полицейский перекатился набок – Лиза увидела, что он двумя руками держит кисть парня. Набежало еще несколько полицейских, обоих громил схватили – Лиза услыхала, как щелкнули наручники.
Гнусно ругаясь, парни пошли к машине.
Из закусочной вывели еще несколько погромщиков – у одного была разорвана штанина, сквозь прореху виднелась голая коленка.
Лежавшего на мостовой полицейского осторожно подняли – голова его неестественно склонилась. Лиза до боли прикусила губы: она поняла, что этот человек мертв. Ему перебили шейные позвонки. И вдруг Лиза закричала:
– А-а-а! Это он, это он сделал, я видела! – Она вскочила, схватила какого-то полицейского за рукав и потащила его к машине, где сидели арестованные. На ее крик кое-кто из них обернулся – Лиза узнала убийцу в сером пиджаке. – Он, он, он, убил!
– А женщину?
– Что – женщину? – Лиза не поняла.
– Кто... ее? – полицейский кивнул в сторону пожилой женщины, которую как раз клали в машину рядом с мертвым полицейским.
– Я тоже видела! – заторопилась Лиза. – Да, да, видела! Это вот он, – она указала.
– Где вы живете? Их будут судить, на суде вы все расскажите.
– Я? В суд? – Лиза вдруг вспомнила, что и ее Макса будут судить. Судить? Ну да, – пусть! Но он не убийца. Он просто несчастный человек. А этих – этих надо, как убийц! И она будет свидетелем! Лиза назвала полицейскому свою фамилию, адрес. Он записал.
– Куда вы ее повезете? – спросила Лиза.
– В больницу.
– Я поеду с ней, – Лиза подумала, что полицейские оставят эту женщину, и никто не будет знать, как и что с ней случилось.
– Тогда скорее в машину. Да нет, не туда! В кабину – садитесь.
II
– Товарищи! Сейчас я был у шефа. Он просил передать вам следующее: сегодня в шесть часов утра по всей Республике боннским провокаторам и американской агентуре удалось спровоцировать массовые беспорядки. На улицах наших городов снова пролилась кровь. Недобитое фашистское зверье подымает голову и готовит массовый террор. Нам приказано: на всех заводах, фабриках, во всех учреждениях разъяснять людям, обманутым провокаторами, как необходимы сейчас величайшая бдительность и гражданский, государственный порядок. Только изолировав вражескую агентуру, мы сможем восстановить мир и спокойствие в Республике. Никакой пощады убийцам и погромщикам! От нас требуется решительность и величайшая преданность партии и народу. Я не хочу скрывать серьезности положения. Кто не чувствует себя готовым к жестокой борьбе – может сейчас уйти.
Вернеман внимательно смотрел на подчиненных.
Вот они – товарищи по трудной и славной борьбе – сын Курта Вальтера, Фелльнер и многие другие. Молодежь, смена. Им отдавал комиссар все, что знал, все, ради чего билось его сердце коммуниста. О таких мечтал он там, за колючей проволокой концлагеря – смелых, решительных, беззаветно преданных делу рабочего класса. Сумел ли он воспитать их действительно такими? Окажутся ли они достойными великого дела в тяжкий час испытаний?
Эрих Вальтер первым не выдержал.
– Товарищ комиссар! – вскочил он. – Разрешите получить задание.
И все, сколько их было в кабинете, мгновенно встали, сомкнувшись плечами, и глянули на старого комиссара десятки молодых, ясных, требовательных глаз.
Эрих, долгие годы знавший своего старшего друга, не мог не заметить в облике комиссара, как всегда спокойного, собранного, чего-то нового – в сурово сомкнутых губах, в жестком блеске глаз. Вот такими, наверно, были спартаковцы в ноябрьские дни восемнадцатого года! Такими, должно быть, были бойцы Тельмановского батальона в далекой Испании! Таким, вероятно, бывал в трудную минуту отец. И он, Эрих, как и его друзья, не запятнают трусостью и изменой их гордой славы.
Нет, они будут достойными наследниками отцов!
А комиссар, отдав ровным голосом распоряжение, последним подозвал к себе Эриха.
– Вам, товарищ Вальтер, пожалуй, самое трудное.
– Благодарю, товарищ комиссар.
Вернеман скупо улыбнулся:
– Поедете на «Клариссу».
Эрих недоуменно приподнял брови.
– Товарищ комиссар, но это наиболее надежный...
– Подождите. Если враги пытались вывести из строя шахту в спокойное время, то разве они упустят малейшую возможность сейчас? Нам надо быть втрое, впятеро бдительнее. Необходимо принять самые решительные меры, чтобы обезвредить врага, пресечь все его попытки дезорганизовать работу на шахте. Вы, конечно, понимаете, что это можно сделать только при помощи самих шахтеров. Там уже создана боевая группа – как и на других предприятиях. Оружие у них пока что неважное, главным образом, за счет военизированной вахтерской охраны. Правительство поддержало инициативу рабочих, им передадут оружие из запасов народной полиции. Я думаю, во второй половине дня мы сумеем нанести погромщикам решительный удар. Посмотрите, что и как на «Клариссе», если надо будет – позвоните мне, немедленно вышлем оружие. Задача: не допустить на шахту ни одного провокатора и диверсанта; не дать взорвать шахту. Если попытаются прорваться силой, – действовать без промедления, не колеблясь. – И, с затаенной нежностью глядя в лицо Эриха с решительно сдвинутыми бровями, комиссар добавил: – Только помните, терять голову нельзя ни при каких обстоятельствах.
Эрих поднялся.
– Товарищ комиссар, на «Клариссе» меня могут спросить: что делают наши русские друзья? Почему они... допустили это кровопролитие?
– Это что, предполагаемый вопрос воображаемого рабочего, или реальный вопрос инспектора народной полиции Эриха Вальтера?
Эрих, опершись двумя руками о спинку стула, за которым стоял, подался вперед:
– Да, если хотите, – мне, инспектору Вальтеру, тоже неясно.
Комиссар откинулся на спинку кресла, побарабанил пальцами по столу.
– Сегодняшние события – это внутреннее дело суверенной Германской Демократической Республики. Мы с вами, товарищ Вальтер, отвечаем за случившееся. Мы с вами – вместе с нашим народом – и обуздаем фашиствующих молодчиков. Ну, а русские, – что же, они выполняют свою задачу. Ведь американские танковые колонны со вчерашней ночи стоят на исходных рубежах у границы Республики. Если они двинутся – их встретят и... проводят русские. Как надо, проводят! А порядок в нашем доме мы будем наводить сами.
Вернеман чуть помолчал и вдруг очень тепло и просто спросил:
– Слушай, Эрих, ты ведь веришь, – сумеем?
И от этого задушевного – «Слушай, Эрих...», – повеяло на юношу давно забытой отцовской лаской. Понимая, что служебное «так точно» в эту минуту неуместно, он только утвердительно кивнул.
III
Три полицейских грузовика были уже нагружены, когда во двор торговой базы въехал Фелльнер. Развернув машину, он весело посигналил, увидев Эмму Вольф. Но она, увлеченная разговором с несколькими другими женщинами, не обратила внимания ни на машину, ни на Фелльнера, ни на его сигнал. Тогда он сам подошел к ней.
– Товарищ Вольф! – голос Фелльнера заглушил женское щебетанье. – Осмелюсь доложить: прибыл в ваше распоряжение!
Женщины обернулись. Увидев комически-серьезное выражение на лице Фелльнера (надутые щеки, выпученные глаза), кто-то прыснул. Но Эмма Вольф осталась серьезной:
– Здравствуйте, товарищ Фелльнер. Вы будете нас сопровождать?
– Никак нет! Вы поедете следом за мной. Да нас же целая армия – три шофера, я – четвертый, и вас вон сколько. Все из Женского Союза? Ну, тогда и моя хозяйка в хлопотах.
– Значит, все готово? – Эмма Вольф явно не была расположена шутить. – Поехали, товарищи! Фелльнер, я с вами – не возражаете?
– Что вы, товарищ Вольф. Мне очень приятно...
– Ах, Фелльнер! – отмахнулась Эмма. – Что тут приятного, – люди умирают.
Линденштрассе, Ваумшуленвег и Лейпцигерштрассе проехали благополучно. Вот и Науэнские ворота, за которыми начиналась длинная Тельманштрассе. Фелльнер, не останавливая машины и придерживая руль левой рукой, поправил наушники. Затем он включил радиопередатчик.
– Сейчас свяжемся с подвижной автогруппой, – объяснил он Эмме.
– Фелльнер, Фелльнер, внимание! Я Бушман, я Бушман!– послышалось в наушниках. Фелльнер кивнул, давая понять смотревшей на него попутчице, что он слышит своих. – Фелльнер, на Тельманштрассе засада! Мы будем через пять минут. Задержи транспорт! Фелльнер, на Тельманштрассе засада! Задержи транспорт!
Но ответить Фелльнер не успел – засада была перед ними, метрах в двухстах. Поперек улицы стоял автобус, перед которым толпилось человек пятьдесят. У многих в руках были железные палки, у некоторых пистолеты и даже автоматы. Все они угрожающе молчали, ожидая, пока Фелльнер и следовавшие за ним грузовики подъедут поближе. Надо было любой ценой не дать им в руки транспорт. Надо было продержаться ровно пять минут.
Фелльнер сбавил газ, открыл дверку и, держа правой рукой руль, оглянулся. Отлично, три грузовика значительно отстали, а сейчас, увидев, что произойдет, шоферы, конечно, остановятся. Пока банда до них добежит – подоспеет подвижная группа. Только Эмму жалко. Почему-то о своей жене и сыне Фелльнер в эту минуту не вспомнил.
Стоя на подножке, он демонстративно, привлекая к себе внимание, открыл кобуру, вынул пистолет. Не доезжая метров пятидесяти до толпы, остановился и посигналил. Видя, что машина стоит, несколько человек из толпы нерешительно подошли.
– Какой олух велел вам ставить здесь автобус? – закричал на них Фелльнер. – Кто из вас водит машину? Ты? – он ткнул рукой с пистолетом в ближайшего. Тот попятился. – Сейчас же отгони автобус, он мешает проезду!
Но машина теперь была окружена.
– Чего он там командует? – послышался чей-то окрик. – Тресните его по черепу!
Фелльнер обернулся:
– Эй, ты, иди сюда, чего за других прячешься? Сам боишься треснуть?– Фелльнер уперся ногой в крыло и вскочил на радиатор. Теперь он глядел на противников сверху. – Ну, где ты прячешься?
– А вот я где. Привет! – и над толпой в Фелльнера полетела железная палка. Он пригнулся – палка просвистела над его головой, и тогда он выстрелил в воздух:
– Сейчас вам тошно придется, сволочи! Спасайся, кому жизнь дорога!
Но на него со всех сторон посыпались удары. Двое ухватили его за ноги – одного Фелльнер застрелил, другой успел резко дернуть ногу к себе. Потеряв равновесие. Фелльнер свалился на мостовую.
Первые удары он еще чувствовал. Его стали топтать.
Потом на голову обрушилось что-то невыносимо тяжелое – и все для него погасло.
Навсегда!..
Кто-то обратил внимание, что в машине сидит женщина. С гоготом рванули дверцу и вытащили белую – без кровинки в лице – Эмму Вольф. Она пыталась что-то сказать, но ее голос заглушил рев толпы.
– Стерва! Посмотри на своего любовника. Иди, смотри! – кричал ей кто-то в самое ухо. Видя, что она не двигается, один из бандитов взмахнул железным прутом. Инстинктивно Эмма закрыла голову рукой – удар пришелся по руке. Эмма без сознания повалилась на землю. Опьяненные кровью, погромщики с дружным ревом опрокинули полицейскую машину набок, бросили в нее бутылку с горючей смесью, и тут-то из-за автобуса, с обратной стороны Тельманштрассе неожиданно для них появилась подвижная группа.
– Бросай оружие! – загремел репродуктор на одной из машин.
Часть банды сдалась сразу, остальные попробовали прорваться.
О них потом писали газеты в Западном Берлине, как о «жертвах коммунистического террора».
