355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктория Угрюмова » Имя богини » Текст книги (страница 5)
Имя богини
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 20:05

Текст книги "Имя богини"


Автор книги: Виктория Угрюмова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

– Так гораздо лучше. Только рубить меня на части здесь, за столом, не надо. – Голос Каэ заставил ингевона остыть, а она продолжала: – Я не провинциальная простушка, впервые увидевшая мужчину в камзоле, который к тому же руки умеет целовать. Если вам действительно что-либо нужно, говорите прямо.

– Приношу свои искренние извинения. Только как убедить вас поверить мне – не представляю. Мне хотелось бы сопровождать вас в любое место и в любом качестве, только чтобы... Послушайте, я страшно глупею, потому что не могу толком объяснить самому себе, что мне от вас нужно.

– Тогда расскажите все по порядку, а потом я поделюсь с вами своими небольшими секретами. Вот и договоримся до чего-нибудь путного...

– Попробовать разве что?-как-то беспомощно обратился Джангарай к альву.

– Говори то, что тебе хочется, а не то, что, как ты предполагаешь, хотим услышать мы, – мудро посоветовал тот.

– Тогда нам надо заказать еще вина, – предложила Каэтана. Она кивнула пробегавшему мимо слуге и вложила ему в руку монету. Увидев полученные деньги, он стрелой понесся выполнять заказ.

Справедливости ради нужно признать, что, прежде чем Джангарай сумел достаточно понятно объяснить своим новым знакомым все мотивы и побудительные причины сегодняшних поисков, слуга обернулся с полными кувшинами еще не один раз. В какой-то момент альв пить категорически отказался:

– У вас сейчас нечто вроде соревнования – кто опьянеет первым, а кто вторым. Я, знаете ли, не охотник до подобных развлечений.

Каэтана и ингевон переглянулись, смутились и... расхохотались – звонко и непринужденно, как может смеяться только сама молодость.

– Извини, Воршуд! – обратилась Каэ к мохнатому человечку. – Очень уж вкусно соревноваться.

– Это я как раз понимаю, – согласился альв.

– Но вы и пить мастер, госпожа, – вмешался в их разговор Джангарай.

– На моей родине говорят, что истина – в вине.

– Хорошо говорят, – восхитился ингевон. – И кто это придумал?

– Один поэт...

– А-а, – уважительно протянул разбойник. – Поэты, они, конечно, знают толк в вине – получше любых других смертных. Их сам Алагат – божественный Виночерпий – не перепьет, куда ему... – Джангарай помолчал и задал самый главный вопрос: – А где ваша родина?

Каэтана переглянулась с альвом. Сама она уже успела почувствовать расположение к веселому и беззаботному, отчаянно смелому ингевону. Альв едва" заметно кивнул.

– Не знаю, Джангарай. И не знаю, стоит ли тебе слушать мою историю, потому что в ней замешаны чуть ли не все боги вашего прекрасного Варда.

Слова «вашего Варда» не ускользнули от внимания ингевона.

– Ты хочешь сказать... – пробормотал он. – Вы хотите сказать, что живете не на Варде? Хотя, – успокоил он себя, – Арнемвенд действительно велик.

– Да не видела я ни Арнемвенда, ни Варда. Я тут и недели не нахожусь, – рассердилась Каэ. – Дожила! Мира, в котором сейчас живу, не знаю, хотя он, похоже, мой. Мира, в котором жила, почти не помню. Не успела сюда попасть, как на меня налетел Ма...

– К Ночи Непоминаемый, – торопливо вставил суеверный альв.

Джангарай глядел на собеседницу широко открыв глаза.

– Хорошо, – продолжала Каэ, которую несло на всех парусах. – Пусть он так называется. Потом братец его, что ли, – я еще в их родственных связях не разобралась. Левиафаны из реки выплывают на восход солнца полюбоваться. Нет, ты мне скажи, – набросилась она вдруг на ни в чем не повинного ингевона, – скажи, пожалуйста, – это нормально?! Теперь надо идти на край света, обязательно туда, где война, в другое место никак нельзя – сюжет не тот. Да еще ты ночью нападаешь! Ответь, нервы это могут выдержать? – Тут вспышка негодования улеглась сама собой, и Каэ уже спокойно проговорила: – Не обращай внимания, просто я плохо представляю себе, что делать. Я загнанная одинокая девчонка, попавшая в незнакомый мир, где уже кому-то что-то должна. А я не умею быть должной, воин. Не умею и не люблю.

Всполошился альв:

– Дорогая Каэтана, совсем забыл, ну просто из головы вон за этими хлопотами, – я с вами на восток, знаете ли. Вдвоем веселее.

– А втроем еще веселее, – объявил Джангарай, чувствуя необъяснимую легкость на сердце. – Фехтовать с мной будете?

– Куда я денусь?

– Тогда хоть скажите, в какое место нам нужно попасть.

Альв осмотрелся по сторонам и внес рациональное предложение:

– Может, прежде чем обсуждать подробности, покинем наконец ярмарку?

– Действительно, – поддержала его Каэтана, – засиделись мы здесь.

Джангарай был тем более рад покинуть людное место, где его мог узнать и выдать властям любой. Не спеша они отправились к дому, где остановились путешественники.

Хозяева и домочадцы были в городе, и дверь им открыл слуга, страдавший в одиночестве на своем постылом дежурстве. Увидев постояльцев, он расплылся в улыбке, надеясь хоть немного расспросить у них про ярмарку. Но его постигло горькое разочарование: отвратительные попались жильцы – никаких восторгов, никаких впечатлений, даже приблизительных цен не назвали.

«Бездельники, – подумал слуга. – Бездельники и тупицы, раз не могут ни о чем рассказать. Негодные, никчемные люди».

Ну ничего, завтра он наверстает упущенное...

Наверху захлопнулась дверь.

– Вот и выходит, – закончила Каэтана свой недолгий рассказ, – что нам нужно именно в ал-Ахкаф, и никуда больше, а там, говорят, начинается война.

Джангарай задумался. Он молчал так долго, что Воршуд решил – все, конец. Ингевон испугался, струсил, а значит, они в нем ошиблись. Но Джангарай заговорил совсем об ином:

– А вы не задумывались, дорогая госпожа, что война началась именно из-за вас?

Альв возмутился:

– Да при чем тут госпожа Каэтана? Мы ведь здесь, а война...

– А война именно в ал-Ахкафе, – ровным голосом закончила Каэ. – И именно сейчас. Ни на день раньше, ни на месяц позже. Но может быть, это все-таки совпадение...

– Может быть, – сказал ингевон. – Но я бы на, вашем месте стрелой несся в ал-Ахкаф. Если даже половина того, что с вами произошло, не совпадение – а таких совпадений просто не бывает, – то, значит, боги боятся того, что вы узнаете от Тешуба. Значит, это тайна, которая способна многое изменить в нашем мире. Нам нужно торопиться...

При слове «нам» осторожный альв счел необходимым переспросить:

– Ты тоже собрался с нами?

– По-моему, это уже решено, просто я не был посвящен в детали. Но после того как вы доверили мне свои тайны, прошу поверить и в то, что у вас нет более преданного друга и слуги. – И Джангарай склонился перед девушкой в почтительном и на сей раз вполне искреннем поклоне.

Она, улыбаясь, протянула ему руку:

– Я рада, действительно рада обрести такого друга. А Воршуд насупился и пробурчал:

– Конечно, теперь оба мечами махать будут, а о деле думать кому придется?

– Главное, чтобы боги не добрались до Тешуба раньше, чем мы.

– Не пугай, – поморщился альв.

Собаку съевший на разных походах, Джайгарай в тот же день развил бурную деятельность.

– Нам нужны кони и разные мелочи, – перешел он к проблемам предстоящего путешествия.

– В таком случае покупай не просто хороших коней, а самых лучших. Денег у меня достаточно, – сказала Каэ.

– Не самых лучших, – вмешался альв, а самых спокойных и покладистых.

– О чем спорим! – развеселился ингевон. – Все равно каждый должен сам выбрать себе коня. Коня, оружие, походную одежду. Только еще одного спутника найду нам я, если позволите.

– Зачем нам еще один спутник? – насторожился альв. – Нам нужен караван до ал-Ахкафа. А спутник...

– Я ручаюсь за него своей честью, – сказал Джангарай. – Во всяком случае, вы на него должны посмотреть. Если бы он отправился с нами, я бы спал гораздо спокойнее. Только как его уговорить?

Жизнь Бордонкая нельзя было назвать ни легкой, ни счастливой. Он родился в семье обедневшего рыцаря, который унаследовал от предков тяжелую руку, тяжелый меч и легкие нрав и кошелек. Отец Бордонкая в течение всей своей недолгой жизни снискал себе славу отчаянного храбреца и силача, но денег не скопил и отправился навестить Баал-Хаддада, оставив жену с двумя младенцами на руках. Родня терпела их недолго и в конце концов выселила в старый полуразвалившийся замок на окраинных землях Мерроэ, где пастухи и охотники-гемерты были единственными няньками для господских детей.

Мать Бордонкая – красавица Санна – обожала своего мужа и во второй раз замуж не собиралась. Превыше всего для нее – жены и дочери рыцарей – были понятия чести, долга и справедливости. И она допустила страшную ошибку, воспитав своих сыновей в духе гордых и предельно честных предков, но не успев рассказать им о том, что в мире существуют еще и подлость, предательство, коварство. Санна умерла на двадцать пятом году жизни в нищете и забвении, моля богов позаботиться о ее детях.

Боги на эту просьбу никак не откликнулись, а вот родня съехалась со всех сторон. Правда, братья – Бордонкай и Мангалай – никого не волновали, а вот полуразрушенный замок вместе с окрестными землями внимание к себе привлек. Долгие споры родных привели к тому, что детей отдали на воспитание в рыцарский орден Гельмольда, а их наследство поделили между собой многочисленные дядья.

Кто знает, как сложилась бы дальнейшая судьба братьев, не окажись их родичи настолько беззастенчиво жадными. Возможно, кто-нибудь из них был бы вынужден принять на себя все хлопоты по воспитанию и со временем вытравил бы из податливых юных душ все представления о добре. Но братьям повезло.

Выбранный родичами по финансовым причинам орден Гельмольда был одним из лучших во всем Мерроэ. Правда, там не брали плату за обучение. Рыцари ордена предлагали свои услуги бескорыстно, руководствуясь понятиями чести и справедливости и довольствуясь добровольными пожертвованиями.

Именно в школе ордена впервые обратили внимание на исполинскую силу Бордонкая, которому в то время исполнилось всего восемь лет. Если брат его рос просто крепким и здоровым парнишкой, разумным и сильным, то Бордонкай, которому на вид было не меньше четырнадцати, славился своей мощью даже среди взрослых. Учебные копья и мечи он ломал одним неловким прикосновением, и вскоре отчаявшиеся учителя подобрали ему единственное подходящее оружие – огромную секиру, в которую мальчик сразу самозабвенно влюбился, не расставаясь с ней ни на занятиях, ни на отдыхе.

Второй его любовью был брат, которого он постоянно опекал. Обидчиков у мальчиков не было – Бордонкая начинали побаиваться и сами рыцари, а Мангалая боялись обидеть, чтобы не вызвать гнев его брата-богатыря. Единственное, что спасало окружающих, – это невероятная кротость Бордонкая. Он твердо помнил наставления матери и старался всячески им следовать. Прежде чем выполнить какое-нибудь важное поручение, он непременно справлялся, служит ли оно делу чести и справедливости, и, только получив утвердительный ответ, принимался за дело.

Однако вскоре все обнаружили, что силач и великан отличается и детской наивностью. Достаточно было наплести ему с три короба небылиц, и он уже мчался защищать, помогать, отвоевывать, не щадя тех, кто попадался под руку. И плечом к плечу шли слава о доброте и о жестокости Бордонкая. Хотя сам он до поры до времени ничего не замечал.

Рано оставшиеся без родителей и покинутые родными, братья души не чаяли друг в друге. Они прожили среди рыцарей ордена восемь лет. Мангалаю – старшему – исполнилось тогда восемнадцать, а Бордонкаю – шестнадцать – лет, хотя выглядел он уже зрелым мужчиной. Бордонкай был светловолосым и темноглазым, а Мангалай, неизвестно в кого, уродился рыжим и с зелеными глазами. Мало похожие на родичей-гемертов, веселые и добрые, братья снискали в ордене Гельмольда всеобщую любовь и уважение. Казалось, им предстоит прекрасное будущее, о котором оба столько мечтали, – строгая жизнь и бесконечные подвиги во имя справедливости и добра. Рыцари ордена были прекрасными учителями – братьев обучали верховой езде, владению любыми видами оружия, рукопашной борьбе, а также азам наиважнейших наук и искусств. И если братья и не получили университетского образования, то и невеждами их никак нельзя было назвать.

Вечерами все послушники и рыцари собирались в большом зале замка Гельмольда и слушали рассказы старого Мимера – почтенного седого рыцаря, близкого друга самого магистра Арана. Легендарные имена и реальные события причудливо сплетались в историях Мимера, и не было ни одного человека, которому бы они были неинтересны.

Беда разразилась внезапно, когда на престол Мерроэ только-только взошел Алмагеттин, старший сын Мангадхая. Новый король во всем являл полную противоположность своему предшественнику. Если его покойный отец был мудр и миролюбив, при нем процветали науки и искусства, а слава страны несказанно выросла во всем Варде, то сын отличался жестокостью, коварством и худшим из всех человеческих пороков – завистью.

Решив во что бы то ни стало превзойти славу своего отца, молодой король объявил войну Аллаэлле. Старейшие военачальники, в том числе и магистр ордена Гельмольда, советовали королю отменить это решение, указывая на необходимость мира с таким могущественным соседом, но Алмагеттин в ярости приказал казнить ослушников. Так началось его недолгое, но кровавое царствование.

Орден Гельмольда был распущен, а многие рыцари казнены или посажены в темницы. Тем, кому повезло остаться в живых, пришлось удалиться в изгнание. Самые отчаянные и молодые забаррикадировались в главной башне замка и отражали атаки королевских войск, надеясь на помощь других орденов да еще на то, что армия все-таки одумается и прекратит кровопролитие. Но их надежды оказались напрасными. Через неделю осады озверевшие солдаты ворвались в башню и устроили настоящую резню. Надо ли говорить, что среди мятежных членов ордена находились и оба брата, которые потеряли друг друга той страшной ночью, бежав порознь.

И долгое время их попытки отыскать друг друга ни к чему не приводили.

Бордонкай нанялся телохранителем к знатному вельможе из Тевера, а Мангалай неизвестно каким образом; оказался среди гемертских воинов, штурмующих один из приграничных городов Аллаэллы.

Войну с Аллаэллой Алмагеттин проиграл в несколько дней и вынужден был заплатить баснословную контрибуцию, предназначенную на восстановление двух сожженных крепостей и компенсацию гражданам потерянного имущества. Король Аллаэллы был справедлив и этим снискал любовь и уважение подданных. В поисках справедливости отправился в Аллаэллу и Бордонкай, оставив свою службу в Тевере. Однако именно с тех пор и начались его мытарства.

Привыкший всем верить на слово, гигант, которого с радостью нанимали в качестве убийцы, попадал в истории одна хуже другой. Его хозяева быстро уразумели, что достаточно рассказать этому исполину с глазами и душой ребенка, будто убийство совершается во имя справедливости, – и даже платы не нужно: огромная машина для убийства делала свое страшное кровавое дело. Жуткая слава шла о Бордонкае, слава, о которой он сам и не подозревал.

Когда в очередной раз какой-то гемертский барон рассказал ему трогательную историю о своей похищенной дочери и коварном похитителе, о разбитом отцовском сердце и поруганной девичьей чести, исполин воспылал праведным гневом. Во главе небольшого отряда он отправился в Арвардин, ничем не примечательный замок недалеко от столицы.

Замок находился в состоянии глухой обороны; мост был поднят, ров заполнен водой, на стенах стояли метательные орудия и выстроились рядами лучники. Это была уже маленькая война. Бордонкай возликовал.

До сих пор он работал один или с несколькими помощниками, которые, правду сказать, больше ему мешали, нежели помогали. На этот раз под его началом находился отряд наемников – людей войны, привыкших безропотно подчиняться, которые безоговорочно признали в нем своего командира. А не будь их, поехал бы он на войну в одиночестве – бесстрашный и честный Бордонкай, который ни разу в своей жизни не поднял руку на невиновного или беззащитного. Убийца Бордонкай, палач Бордонкай, чье имя проклинали осиротевшие дети и матери; человек, оставлявший после себя кровавый след и свято уверенный в своей правоте. Слепец. Так он и назовет себя позже – Слепец Бордонкай.

Обрадовавшись случаю вспомнить воинскую выучку, гемерт повел осаду Арвардина по всем правилам. Он приказал завалить ров хворостом, привезенным из ближайшего леса, навести переправу и соорудить стенобитное орудие. Он берег своих наемников и пекся о них, как мать о детях, не желая зря губить ни одного человека. Однажды вечером, когда они сидели у костра и Бордонкай набрасывал план первого штурма, прикидывая и так и эдак, к нему подсел один из его солдат.

– Позволь задать тебе вопрос, – обратился он к исполину.

– Конечно, брат мой, – ответил Бордонкай с ясной улыбкой.

– Говорят, тебе не платят, – это правда?

– Правда. Я не беру денег за чужую кровь и свою правоту.

– Тогда, значит, тебе нравится убивать?

– Что ты, брат! Я скорблю сердцем, лишая живое существо жизни. Но долг справедливости выше.

Солдат посмотрел на него как на безумца и отошел, не сказав более ни слова. Однако с той поры за спиной у Бордонкая стали поговаривать о том, что великан-де не при полном уме. Какая справедливость может отстаиваться в этой битве? Обыкновенное бандитское нападение на чужой замок. Правда, желающих втолковать это командиру не нашлось. Да и зачем? Им-то, солдатам, хорошо платят. И платят как раз потому, что они продают; свои понятия о чести и справедливости – и так честнее.

Если бы Бордонкай знал обо всем, что говорится у него за спиной!.. Но его волновали в этот момент совсем другие вопросы.

Тот, кто защищал замок, не уступал ему в воинском искусстве. На каждую уловку Бордонкая у него находилась контруловка, на каждый удар он отвечал не менее продуманным ударом. Осада грозила затянуться надолго, а наниматель барон предупреждал, что владельца замка поддерживает сам король, который после недавней войны не больно-то жалует гемертов и ромертов, – так что, не ровен час, вышлет подмогу да и захватит отряд Бордонкая как разбойников и грабителей. И Бордонкай принял единственное решение, исполнение которого, впрочем, зависело не только от него.

На следующее утро глашатай наемников трижды прокричал перед замком.

– Решим спор в честном поединке! – кричал он, обращаясь к людям на стенах. – Если ваш воин окажется сильнее, мы уйдем отсюда, не тронув замок. В противном случае замок наш.

Долгое время ответа не было. Бордонкай и не ведал, что его слово немногого стоило в глазах обитателей замка, но его солдаты, ухмыляясь, не собирались говорить об этом своему чокнутому предводителю. Не знал исполин и того, что в замке лежит при смерти старый граф, который никогда в жизни не похищал ничьих дочерей, – безупречный рыцарь и порядочный человек. Бордонкай не догадывался, что опять стал, игрушкой в руках подлеца, который таким образом пытался решить старую распрю.

И главное, он не ведал о том, что сейчас в оружейном зале тщательно готовится к поединку высокий рыжеволосый и зеленоглазый рыцарь, улыбчивый и веселый послушник разогнанного ордена Гельмольда. Облачается в доспехи, подбирает самое лучшее оружие, исполненный решимости убить предводителя наемников и таким образом если и не спасти замок, то облегчить битву, – наемники без командира воюют недолго. Бордонкай не знал, что все жители замка уговаривают своего защитника и предводителя не выходить на поле – вон ведь главарь наемников какой истукан, закованный в железо. И слава о нем недобрая. Лучше повременить, пересидеть еще недельку в замке, глядишь – его величество король и почешется, пришлет подмогу и покарает разбойников. Но веселый рыцарь-гемерт был непреклонен. Он не хотел рисковать всеми и давал строгие наставления капитану стражи на случай своего поражения, в которое, впрочем, не верил. Мало было на свете воинов, способных одолеть его в рукопашной схватке.

И еще не знал Бордонкай, что именно сейчас, когда он одевается в своей палатке, там, в замке, рыцарь взвешивает на руке громадную секиру, которую назвал Ущербной Луной. Он добыл это древнее благородное оружие в честном бою и с тех пор берег его как зеницу ока – подарок для любимого младшего брата, Бордонкая. Если того посчастливится когда-нибудь найти. И вот впервые решил взять ее с собой в битву. – больно грозен противник, настоящая гора.

Когда ворота замка растворились и тяжелый подвесной мост, вздымая клубы пыли, упал, пропуская вышедшего воина, чтобы тотчас подняться, Бордонкай застыл в нерешительности. Что-то странное почудилось ему в походке противника, в манере держать щит на полусогнутой руке, прижатой к груди, в посадке головы. Но сколько он ни всматривался, ничего больше не заметил. Обычные доспехи – правда, богатые – с серебром и чернением, тяжелый шлем с навершием в виде раскрывшего крылья коршуна. Тоже, кстати, дорогой, равнодушно отметил Бордонкай, разглядывая изумрудные глаза птицы, – к драгоценностям он относился, как и к деньгам, безразлично. А вот секиру рыцарь выбрал себе прекрасную. И исполин решил, что эту добычу он возьмет себе. Она как для него сделана и, пожалуй, великовата для противника, хоть тот и выглядит настоящим здоровяком. Могучий, ненамного ниже Бордонкая, он шагал по полю уверенной легкой походкой человека, прекрасно владеющего своим телом. И Бордонкай искренне обрадовался серьезному противнику. Он уже истосковался по рыцарской сече: до сих пор попадались настолько слабые воины, что поединок с ними больше походил на откровенное убийство.

Они оба не собирались приветствовать друг друга – каждый считал противника недостойным этой чести, – но вышло автоматически: отдали салют и оторопело уставились друг на друга. Затем, обозлившись на себя за этот промах, рыцарь замка первым пошел в атаку. Он вел себя как очень опытный воин, не допуская ошибок "и не суетясь, обходя врага по широкой дуге. В одной руке он держал щит, в другой, чуть отведя ее в сторону, – великолепную тяжелую секиру – чуть тяжелее, чем ему было бы нужно.

Громадная, закованная в железо черная башня возвышалась над ним. Шлем с жесткой щеткой конского волоса на гребне полностью закрывал лицо исполина. Щита у него не было, а в руках он держал боевой топор – тяжелый, разбойничий, погубивший немало жизней. Спокойно стоял – только слегка поворачивался, следя за своим противником.

Когда арвардинец нанес первый удар, он не рассчитывал на успех – что называется; щупал соперника, но и ответного удара такой силы тоже не ждал. Словно сама земля взбесилась под ним, отказавшись носить, и громадной скалой придавила, – только грохот пошел по полю.

Со стороны лагеря наемников раздался радостный крик да испуганный ропот пошел по стенам замка, откуда его защитники наблюдали за боем. Исход сражения был уже всем ясен. Могучим, как бог войны, оказался разбойник. И как бы ни был искусен в сражении рыцарь, он не мог противостоять этой мощи. Только защитник замка был не из трусливых – и опять столкнулись две скалы и разошлись. Удары сыпались один за другим. Исполин двумя руками держал топор, нанося удары с размаху, как дровосек. Он был удивительно легок и подвижен для своих роста и веса, он был сильнее всех людей, которых доводилось видеть рыцарю. Только один человек мог бы поспорить с этим не знающим жалости и чести воином – любимый брат, Бордонкай. Но Бордонкай далеко, не найдешь, не встретишь, не успеешь передать подарок.

Бой закипел с новой силой. Щит рыцаря разлетелся на куски. Все чаще он не успевал уклоняться от ударов противника, пока еще скользящих по поверхности доспехов, но все более неумолимых. И рыцарь понял, что, когда он устанет через несколько минут, придет его безжалостная смерть. И он уже знал, как она будет выглядеть – в виде лезвия топора, падающего из самых глубин пронзительно голубого неба, со свистом рассекающего плоть небес, облака, солнечные лучи и его самого. Страшная смерть. Но и красивая. А Бордонкай был на вершине счастья. Впервые за долгое время он сражался почти в полную силу. Разминал кости. Он пока не хотел убивать соперника – тот пришелся ему по душе и смелостью, и боевым мастерством. Ведь немногие могли противостоять даже первым его ударам. Если бы не долг чести, они стали бы друзьями, – но это невозможно. Ведь недобрый человек этот рыцарь, несправедливый. Хотя сражается лихо. Впрочем, пора заканчивать поединок, и Бордонкай увеличил частоту ударов. Он работал мерно, как дровосек. Именно работал, иначе он и не представлял себе своих действий, – смертоносная машина, уверенная в справедливости того, что делает. Человек, выступивший против него, только сейчас понял, до какой степени заблуждался относительно силы этого исполина. Он едва успевал уклоняться да парировать удары, – секира пока спасала – хорошо знали свое дело древние кузнецы. Но вот топор взлетел в последний раз и изо всей силы вонзился в грудь стоявшего перед ним рыцаря. Доспехи треснули, и острие топора вошло в податливое человеческое тело. Рыцарь покачнулся, из огромной раны струёй хлынула кровь, и он с грохотом свалился под ноги разбойнику и убийце. В правой руке защитник замка все еще сжимал секиру.

Бордонкай испытывал нечто вроде сожаления, убив такого прекрасного воина. Он приблизился к смертельно раненному врагу, поднял его на руки и широкими шагами пошел в сторону замка. Он считал своим долгом вернуть тело погибшего в честном бою его родным. Ему и в голову не приходило, что наемники последуют за ним, чтобы атаковать замок, со стен которого доносились крики и плач.

– Открывайте! – крикнул Бордонкай, и голос его, до неузнаваемости искаженный за опущенным забралом, пронесся по всему полю.

Ворота остались закрытыми, а мост неподвижным. Пораженный коварством защитников замка, которые не хотели принять своего поверженного рыцаря, Бордонкай осторожно положил его на землю, по которой тут же растеклась лужа крови. Жизни у рыцаря оставалось еще на пару минут – и то потому, что он был силен и здоров как бык.

– Я могу для тебя что-нибудь сделать? – спросил исполин почти против воли.

– Умереть, разбойник, – прохрипел рыцарь с ненавистью. – Ничего, у меня брат – отомстит... – Он задыхался, из разрубленной груди со свистом вырывался воздух, и было видно, каких мучений стоит ему каждое слово.

– Справедливость восторжествует... – невнятно хрипел. – Брат отомстит... Найдет...

Исполин из уважения к умирающему противнику поднес руку к пряжке, отстегнул ее и снял с себя шлем.

– Бордонкай! – С этим криком вылетела из груди и душа павшего в бою рыцаря.

Дрожащими руками гигант стащил с его головы шлем и замер. Залитое потом и кровью, с широко распахнутыми глазами, с искусанным ртом, перед ним было лицо его старшего брата, любимого Мангалая.

И никто не понял, отчего, поднявшись во весь свой исполинский рост, отчаянно заревел победитель. Заревел так, как ревет дикий зверь, умирающий в неволе...

Бордонкай мог ручаться за то, что его брат никак не Мог быть насильником, убийцей или бесчестным человеком. А значит, его, Бордонкая, обманули, и обманули жестоко. Страшной ценой заплатил он за момент своего прозрения. Он, сам прозвавший себя Слепцом. Его руки были обагрены кровью единственного по-настоящему дорогого и любимого им человека. Но так же страшно расплатятся с ним и те, кто сыграл такую злую шутку.

Обитатели замка, высыпавшие на стены, чтобы оплакать своего рыцаря, удивленно смотрели, как победитель наклонился и поцеловал противника в лоб, а затем огромной рукой в боевой перчатке осторожно закрыл мертвые глаза. После чего поднял на плечо секиру, которая пришлась ему как раз по руке, и широко зашагал в свой лагерь.

Гемерт знал, что арвардинцы лучше него позаботятся о теле брата, защищавшего их до последней капли крови. Он же собирался по-своему отдать Мангалаю последний долг.

Наемники были людьми простыми, но отнюдь не дураками и прекрасно понимали, что случилось нечто непредвиденное – кажется, великан стал кое-что понимать. Только храни боги от такого счастья – попасться ему под руку в момент просветления, думали солдаты, глядя, как их командир поспешно седлает лошадь. Сержант и капитан наемников заключили пари, кто будет первой жертвой этого внезапного прояснения сознания.

Джангарай познакомился с ним уже гораздо позже, года через два или три после смерти Мангалая. О том, что происходило с ним за эти годы, Бордонкай рассказывать не любил. Он исходил пешком почти весь Мерроэ и Аллаэллу, где и осел наконец, нанимаясь изредка для , охраны караванов. Ютился он в крошечном домике на окраине Аккарона, беден был как храмовая крыса и единственной ценной вещью в мире считал Ущербную Луну – наследство старшего брата.

К Джангараю он привязался почти сразу, когда в ответ на свой извечный вопрос, справедливо ли поступает ингевон, получил совершенно непривычный и неожиданный ответ.

– Конечно, несправедливо, – ответил тогда Джангарай. – Но я поступаю несправедливо только с несправедливыми людьми. – И это была чистейшая правда. Бордонкай неоднократно помогал другу в самых рискованных затеях. Вот почему, собираясь сопровождать Каэтану в ал-Ахкаф, Джангарай сразу подумал об исполине – ему пришло в голову, что сила и верность Бордонкая были бы нелишними в этом путешествии. Но согласится ли он поехать? Последнее время великан стал неуступчивым, и подозрительным. Ему мерещились, обманы и заговоры, и хотя он по-прежнему доверял, ингевону, но все реже брался за работу. И был не так уж не прав – интересовал он работодателей только как убийца или защитник от убийц, что, строго говоря, почти одно и то же. Вот почему волновался ингевон, когда постучал вечером в дверь маленького домика условным стуком.

– Входи, – прогудел знакомый голос.

– Спасибо. – Джангарай встал на пороге, не очень торопясь зайти в дом. – Я к тебе по делу, Слепец.

– Если хочешь выпить, заходи, посидим. У меня как раз хорошее вино по случаю праздника появилось. И кусок мяса есть – не хуже, чем у людей. А если ты по делу, то я делами не занимаюсь.

– Послушай, я тебя уговаривать не стану. А вот пойти со мной к одному человеку попрошу по старой дружбе. Послушаешь две минуты, от силы три. Задашь, вопросы. Если дело тебе не подойдет, то просто уйдешь.

– Мне деньги не нужны, так что выходить из дому не собираюсь.

– Тебе никогда не были нужны деньги. Слепец. Но это путешествие, эта работа тебе нужнее, чем тому человеку. Это я уговариваю его взять тебя, а не меня просят об этом. Понимаешь?

– Чего тут непонятного. Денег жалеет?

– Незачем ему денег жалеть. Там на десять жизней, хватит. Просто не нужны, честно говоря, телохранители. Спутники нужны. Я вот еле напросился. И тебя хочу с собой вытащить.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю