Текст книги "Мурка. Королева преступного мира"

Автор книги: Виктория Руссо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Колченогий не видел, как уходила Сонька, держа под руку светящегося от счастья Александра Варфаламеева. В головах у тех, кто покидал ресторан, и тех, кто оставался за столиком посреди шумного зала, был один и тот же вопрос: «Чем закончится этот странный вечер?».

Истосковавшаяся по человеческому теплу Мурка была готова на все, чтобы провести ночь с Колченогим. Возможно, в ней плескалось отчаянье или пузырьки шампанского никак не унимались, но она чувствовала, как внутри поднималась такая буря эмоций, которая смела бы не только этот ресторан, а, пожалуй, и весь город. Страсть кипела в организме темпераментной женщины, и эти импульсы передавались Колченогому, который смутился от того, что почувствовал возбуждение.

Он, немного заикаясь, начал оправдываться и предположил, что может быть стоит пообщаться для начала, ведь прошло столько времени. Взрослый мужчина прекрасно понимал, что выглядело это по-юношески и очень глупо. Колченогий собирался с духом, чтобы озвучить главную проблему – транспортное устройство, которое большую часть времени суток находится под ним, но понятливая Мэри, резко прервала его бледную тираду:

– Неужели ты не видишь: мне плевать на твое кресло! Мне нужен ты, Сережа!

Мэри почувствовала привкус металла во рту – так она предощущала приближающуюся победу. Чтобы быть более убедительной и не дать возможность отступить уже размякшему Сереже, она намеревалась прошептать что-нибудь волнующе-интригующее и многообещающее в наступившей ночи. Придвинувшись к нему ближе, таким образом, чтобы их лица были совсем рядом, она облокотилась на стол, с ее губ готовы были слететь самые страстные, трепетные слова, как вдруг она почувствовала резкий укол в районе груди. Вытаращив глаза, Мэри резко выпрямилась и замерла, сделавшись вдруг смиренной и покорной, словно монахиня, которую застали за неприличным занятием. Проклятая брошь, спрятанная на груди, напомнила побледневшей женщине, что на ней натянуто ужасно-узкое белье мышиного цвета, которое впилось в тело так, что, казалось, срослось с кожей. И каким образом она сумела впихать под него различные безделушки на крупную сумму?!

– Мурка? Что-то не так? – забеспокоился сбитый с толку Колченогий, которому нравились ее провокации, он уже втянулся в ее игру и готов был мчаться из надоевшей «Москвы» туда, где он останется с ней наедине, и сможет быть сам собой. Без притворства и без поддавков – без маски!

– Все в порядке, просто я вспомнила об одном важном деле, – проблеяла Мэри едва слышно.

Это была более чем странная перемена: минуту назад она была дьявольски развратной блудницей, а теперь разыгрывает невинную девицу, смущенную приближением первой брачной ночи. Колченогий ошибся: от его Маруси не осталось и следа, холодная, коварная, расчетливая лицедейка – Кровавая Мэри решила разыграть плохую пьесу посреди ресторана и сумела насладиться прекрасным зрелищем: как вор-калека на мгновение открывает ей сбою душу. Больше подобных ошибок он не повторит. Над их столиком собирались грозовые тучи. По спине Мэри пошел озноб, она даже слегка задрожала. Колченогий смотрел на нее недобрым испепеляющим взглядом.

– Ты издеваешься?! – произнес мужчина мрачно.

– Нет, вовсе нет! Все, что я говорила, – это правда! Вот если бы нам перенести все на завтра…

Колченогий был поражен ее наглостью, ни одна женщина на свете не вела себя подобным образом в его обществе.

– Я думаю, наш разговор окончен. Был рад тебя повидать, Маруся! – отчуждение в его голосе больно ранило трепыхающееся сердце Мэри. Она понимала, что если не остановит его сейчас, то потеряет уже навсегда!

Он готов был призвать свою обслугу, чтобы окончить этот странный вечер, но Мэри перехватила руку Колченогого и плотно прижала его ладонь к своей груди.

Озадаченный мужчина уставился на Мэри, затем оглянулся по сторонам, проверяя: не следит ли кто из окружающих за этим диким действом. Потом он почувствовал, что помимо стука готовой выпрыгнуть из груди сердечной мышцы, рука его ощущает нечто твердое – какой-то предмет.

– Что это?

– Брошь, – тихо призналась смущенная женщина.

– По-моему украшения носят поверх одежды! – небрежно заметил мужчина, не отнимая руки, от ее груди.

– Я знаю. Это не моя брошь.

– А чья? – совсем было растерялся Колченогий, брови его вздернулись вверх от удивления. Если бы Мэри подняла в этот миг на него глаза, то обязательно рассмеялась – так комично он выглядел.

– Иногда я… брожу в толпе… и… чтобы руки не забыли… беру у людей всякие предметы… это для того, чтобы не потерять сноровку, – оправдывалась суетливо Мэри, напоминая выброшенную на берег рыбу. – Я забыла, что запихала их туда. Платье тоже не мое… Просто мне пришлось… чтобы зайти в ресторан… меня бы не пустили… и я бы не увидела тебя…

До него не сразу дошел смысл сказанного. Мэри смущенно вжалась в стул, а Колченогий так расхохотался, что чуть не выпал из своего кресла. Глядя на него Мэри тоже начала хихикать. Напуганные посетители ресторана заинтересовано оглядывались на развеселившуюся парочку.

Мэри примостилась на заднем сидении автомобиля рядом с Колченогим. Она стащила туфли и облегченно вздохнула, высвободив распухшие ноги из тисков. «Осталось избавиться от перетяжек и можно дышать свободно»», – думала она, положив голову на плечо своего Сережи. Дурноцветная шляпа, надушенная сладкими духами, мешала, он хотел было ее сдернуть, но тут она снова обомлела, испуганно схватившись двумя руками за головной убор.

– У меня есть одна просьба…

– Что еще? – настороженно уточнил мужчина.

– Моя шляпа. Она должна оставаться на мне все время.

– Вздор! Что у тебя под ней? Бомба? – усмехнулся уставший удивляться мужчина. – Достаточно сюрпризов на сегодня, ты меня уморишь!

– Так нужно!

Сидя на кровати в своей спальне, Колченогий с легкостью сдернул с нее платье, которое легко соскользнуло, т. к. было на пару размеров больше. С бельем было по-другому: он стаскивал с нее утяжки, прилагая некоторые усилия, а на пол падали дорогие побрякушки: кулоны, браслеты, часы и даже золотой портсигар.

– Ты самая дорогая женщина, с которой мне предстоит провести ночь! – отшутился он.

Мэри смущенно улыбнулась, а потом вдруг сделалась очень серьезной и тихо произнесла, погладив его по выбритой щеке:

– Позволь мне побыть сегодня с тобой… Если ты захочешь, завтра я исчезну, но сегодня я просто хочу осознать, что ты есть. Существуешь. Живешь.

Осознать, что ты есть! Звучало немного странно. Эти приятные слова согревали оледеневшую душу человека, смирившегося с тем, что жизнь его предсказуема, и ее надо завершить достойно, в рамках той деятельности, которой он занимался. В его темном царстве, где смерть является привычной гостьей, вдруг появился светлый луч, дающий надежду на то, что в одиноких ночах Колченогого появится та женщина, которая сумеет внести яркие краски в его скупой на положительные эмоции мир.

Глава 11
Сказки для двоих

Под весом мужской тяжелой руки Мэри чувствовала себя защищенно. Периодически он касался теплыми губами ее спины, она слегка вздрагивала, по коже пробегали мурашки. Трепещущая от счастья жертва в руках нежного хищника.

– Ты ведь не спишь, – мягко прошептал Колченогий. – Так странно, никогда в моей постели не было женщины, не снимающей шляпу.

Мэри рассмеялась.

– Теплая. Уютная. Моя. – Шептал он настойчиво, сжимая хрупкое тело сильными руками. Счастье, казалось, просвечивало сквозь кожу обоих. Беспощадная бандерша наконец-то могла себе позволить побыть просто женщиной, а одинокий вор почувствовать себя по-настоящему любимым.

Варфаламеев был доволен «уловом». От Соньки он узнал очень много полезной информации, относительно распределения криминальных сил в городе. Об интересующем его убийстве с откушенным ухом девушка ничего не знала, но доблестный чекист был уверен, что тот, кто виновен в смерти высокопоставленного чиновника, находится где-то рядом и в скором времени именно она добудет нужную информацию.

Участник гражданской войны Александр Варфаламеев был человеком ответственным до фанатичности. Он любил риск и рамок в достижении цели не признавал. Он не хватал звезд с неба и не боялся работы. Большевиком стал в 1904-ом, а через год сражался на баррикадах, принимая активное участие в политической жизни страны. Позже возглавил военно-революционный штаб и был на хорошем счету у начальства. Опасался сгинуть на рутинной административно-хозяйственной работе, и ждал возможности проявить свои таланты на любом поприще, желая продвинуться по карьерной лестнице. «Лучше умереть на поле боя, чем прозябать в безвестности», – уверял всех вокруг молодой мужчина, стремясь вырваться из порочного круга скуки.

Утром Сонька ничего не помнила о прошедшей ночи. Она не подозревала, что с легкой руки нового знакомого, которая добавила в коктейль морфия, стала частью его коварного плана. Проснулась она без одежды в его гостиничном номере. Варфаламеев заверил ее, что ночь была прекрасной, но полученная информация казалась ей сомнительной. От полноценной страстной ночи уж конечно остались бы хоть какие-то воспоминания. В каком бы не была состоянии Сонька, о половом акте она ни разу не забывала. Хотя однажды, работая в притоне, она заснула под каким-то солдатом. Он был очень худой и тихий. Но ведь самое начало она запомнила! Отсутствие памяти ее тревожило намного меньше, чем тот факт, что про ее проступок может узнать Колченогий, ведь его люди видели, как девушка уходила в компании Александра. Ее смелость испарились вместе с пузырьками шампанского.

– Ты весь день собираешься ходить в этой проклятой шляпе? – взбунтовался Колченогий за завтраком. – Я в ней не вижу твоего лица! Современная мода! Не понимаю ее!

– Ты говоришь, как старик! – поддразнила его Мэри, разглядывая заставленный всякими вкусностями стол. Хозяин дома распорядился, чтобы утренняя трапеза проходила в комнате, примыкающей к его спальне. Мери сидела совсем голая, но головной убор не потрудилась удалить с головы. Колченогий был в бархатном темном халате.

Мэри смаковала персиковый мармелад, довольно причмокивая, который выковыривала из маленькой аккуратной вазочки серебряной ложкой. Мужчина же по обыкновению своему ел на завтрак кашу. Он прочитал краткую лекцию, почему так полезны крупы и порекомендовал ей покушать плотно, потому что за ночь она наверняка утомилась. Мэри рассмеялась.

– Поем. Позже, – пообещала женщина, поправив шляпу, которая съехала немного на бок. – Как ты жил без меня, Сережа?

Его скулы еле заметно напряглись, возникла пауза. Готов ли он погружать ее в помои своей жизни? Стоит ли рассказывать то, о чем вспоминать не хочется? Ночь была волшебной! А после ее вопроса будто наступил рассвет, обнажая уродство его несовершенной жизни. Когда молчать было уже не прилично, и молчание начало неприятно сдавливать атмосферу комнаты, он откинулся на спинку своего кресла и начал говорить, осторожно подбирая слова:

– Я был в трудном путешествии. Долгом. Унылом. Странном. И искал выход из бесконечного лабиринта. Мучительно. Болезненно. Прилагая усилия. Я устал. Свет в какой-то миг погас… И мне стало страшно. Очень страшно! Не сразу, но я победил свои страхи! А теперь я думаю, что мне лишь казалось, что я их победил!

– Звучит как сказка. Путанная, но философская сказка в восточном стиле.

Мэри понимала, что о прошлом ему говорить совсем не хочется. Она вскочила и быстро юркнула к нему на колени, после чего нежно прижалась, потираясь носом о его подбородок. Щетина уже проросла, и подбородок был колючий, но ей это нравилось. Ей нравилось в нем абсолютно все!

Колченогий столько лет таскал свои воспоминания, которыми не мог поделиться ни с одной живой душой. Не то, чтобы не хотел, просто не встретил того человека, с которым мог бы разделить эту ношу, кому соль его боли не показалась бы слишком горькой. Его Маруся, его Мурка была здесь, и он снова боготворил ее.

– Не хочешь, не говори о себе, – мягко промурлыкала она. – Просто рассказывай что-нибудь, хочу слышать твой голос…

– Конечно, ты хочешь слышать голос! Потому что в этой шляпе ничего не видишь, – проворчал Колченогий. – Что тебе рассказать?

– Сказку! – жизнеутверждающе произнесла Мурка и перебралась к столу. Урчащие внутренности требовали утолить голод. Он оказался прав – прошедшая ночь изрядно потрепала ее физические силы.

– Значит, хлеба и зрелищ тебе подавай, моя Мурка? Слушай… сказку! В ссылке, в лагере, меня называли Сказочник. Я был чтецом-романистом. Пересказывал мировые литературные шедевры в доступной форме для урок. Как ты понимаешь, пришлось освоить их язык, иначе бы они ни черта не поняли! За корку хлеба. И за то, чтобы быть неприкасаемым. Смерть в ссылке оставалась незамеченной. Был у нас важный человек – из Петроградских «козырей» – очень уважал мои побасенки. Соберутся уркаганы вокруг, сядут… «Сыпь слова, сказочник!» – проскрипит самый главный. И приходилось говорить, говорить… несколько часов подряд. Сколько же я этих сказок пересказал – не пересчитать.

Колченогий замолчал, вспоминая те времена. Ссылка – непростое испытание даже для самого сильного мужчины. Мэри внимательно разглядывала его лицо. Хворое утро, подсматривающее сквозь тяжелые шторы окна, отсвечивалось в его темных глазах, видевших многое. Она вдруг отметила, что ему идет седина – легкое серебро в волосах облагораживало любимое лицо.

– Умоляю, не отпускай меня! – сказала она вдруг очень серьезно.

– Если бы мы могли что-то изменить, – как бы оправдываясь, произнес Колченогий, отводя взгляд. Что он может ей предложить? Просыпаться каждое утро с калекой? Притворяться друг перед другом, что мир, в котором грабежи и убийства считаются нормой, прекрасен?

Этого он обещать не мог, потому что в несовершенном преступном мире, частью которого они оба являлись, каждый был за себя. Свод законов, которые вор его уровня просто обязан соблюдать, держал в рамках, благодаря которым он четко уяснил некие истины, помогающие держаться на плаву. Права и обязанности ему позволяли не работать, но запрещали иметь семью. Два полярных правила, регулирующие уровень кислорода в легких вора. Брать на себя бремя, даже в виде любимой женщины, было не только невыгодно, но и опасно. Уязвимость – вот, что приобретал вместе с близким душе попутчиком преступник. Боязнь не за себя, нет – за того, кто рядом. Как истинный джентльмен, Колченогий не мог подвергать такому серьезному риску свою Мурку, поэтому всецело принимал кодекс вора, воссоздаваемый годами в мире преступности.

– Когда тебя забрали, я боялась сойти с ума, – Мэри предпринимала последнюю попытку, повлиять на его решение. – Я сказала отцу, что не могу без тебя жить. Он даже стихотворение по этому поводу написал. Что-то вроде:

 
Лети на свет мой мотылек,
Зажги в душе лампадку счастья,
Мне жаль, что путь твой так далек,
И да развеется ненастье».
 

– Хорошие стихи.

– Не ври! Поэт он был никудышный.

Мэри вспомнила, как страдал ее отец от невнимания. Его отказывались печатать в журналах, объясняя малоизвестностыо. Кто-то говорил прямо, что уровень творчества весьма сомнительный. У него никак не получалось завести выгодную дружбу с каким-нибудь почитаемым и известным поэтом. У всех у них уже были друзья и единомышленники талантливее и надежнее, чем он. Папа Маруси переживал эти несправедливости тяжело, с рюмкой в руке. После плакал, писал стихотворные строки, а в завершении этого ритуала торжественно сжигал их.

– И далась тебе эта революция! Нашла бы хорошего парня, который увлек тебя не идеями, а замужеством! – Колченогий улыбнулся по-мальчишески, напомнив юного Сережку – просвещенного мечтателя, уверенного, что Россию ждет великое будущее. Он строил планы и был уверен, жизнь его будет необыкновенной и героической.

– Мне нужен был ты. Всегда. Завтра я уеду из города, обещаю! Кажется, я уже сыта! – выдавила Мэри едва слышно и торопливо сбежала в спальню. На глаза Кровавой Мэри навернулись слезы. Искренние и настоящие. Не просто соленая вода брызнула, а поток горечи из самых недр ее глубокой как колодец, но давно высохшей души. Она знала, что Сережа наблюдает за ней в проеме смежной двери, поэтому сдвинув свою уродливую шляпу чуть вперед, сделала вид, что внимательно изучает убранство спальни. Ничего лишнего в ней не было: огромная кровать, занимающая чуть ли не половину просторной комнаты, кресла, комод, столик. Зеркало было небольшое и висело над комодом, Колченогий не мог видеть себя в нем.

– Ты не думал перевесить зеркало пониже? – спросила Мэри, кокетливо поправляя шляпку.

– Ни к чему. Я в него не смотрюсь.

Мэри хотела было уточнить: для кого в таком случае зеркало в его спальне, но не успела задать вопрос. Сделав несколько шагов к самому темному углу комнаты, она замерла, уставившись на церковную икону, чему была удивлена до глубины души.

– Ты уверовал?

– Скорее, уворовал… веры. Это Николай Чудотворец. Он меня оберег от беды. Рядом с прииском, в котором мы намывали золото в ссылке, была заброшенная церковь. Охранник отправил меня за досками для костра. Я нашел эту старую икону случайно. Было ощущение, что я иду на чей-то зов. Нас часто обыскивали, подозревая в краже золота. Интересно, но я ее практически не прятал, однако при обысках ее не находили. Это было странно и удивительно. У нас там был вольнодумец-батюшка, позже он меня окрестил возле этой иконы. Смастерил из дерева крестик и обратил в свою веру.

– Как это пошло! – произнесла она чуть потухшим голосом и рассмеялась, немного искусственно. Вор не под знаменем революции, а под ликом святого – это было выше ее понимания. Тем более – во времена гонения всего, что связано с религиозным культом. Сама Мурка ни во что не верила. Ни в Бога, ни в черта. Только в собственные силы.

Мэри одевалась молча. Внешне она казалась отстраненной и равнодушной, но по немного резким, дерганым движениям можно было определить, что внутри нее бушует ураган, вырывающий деревья обид с корнями. Девчонкой она вела себя абсолютно также: если что-то было не по ее сценарию, Маруся непременно начинала дерзить, прячась под маску равнодушия.

Она стояла перед ним в своем нелепом платье, все время норовящим соскользнуть, босая, и, конечно, в шляпе, с которой по непонятным ему причинам никак не хотела расставаться.

– Запомни меня такой! Все равно мы больше не увидимся, – голос ее звучал холодно, будто прекрасной ночи, наполненной нежностью и чувственностью, вовсе и не было. Мэри удалось взять под контроль свои эмоции, и она хотела уже поскорее покинуть место, которое уже доставляло ей беспокойство, связанное с приятными воспоминаниями.

– Ты выглядишь, как непослушная девчонка, взявшая без спроса одежду из шкафа матери, – мягко произнес Колченогий и протянул к ней руки.

– Не думаю, что это хорошая идея! – усмехнувшись, заметила Мэри, подбирая несколько золотых червонцев с пола, не трогая драгоценности. – Это на пролетку!

– Тебя отвезет мой шофер…

Мэри отрицательно покачала головой. Она несколько секунд постояла, глядя на него, чтобы запечатлеть этот момент в памяти, как фотоснимок. То первое прощание, когда поезд увозил его в ссылку, женщина совсем не помнила.

– А как же твои несметные богатства, добытые нечестным трудом? – пытался шутить Колченогий, боясь выдать, что ему больно, не меньше чем ей.

– Оставь себе. Сэкономишь на подарках.

– Мурка, – мягко прошептал Колченогий, – упрямая, своенравная, гордая! Теперь я тебя узнаю…

Мэри с трудом выдавила из себя «Прощай» и торопливо исчезла из его спальни. Она слышала, как он что-то крикнул ей вслед, но остановиться уже не могла. Мурка шлепала босыми ногами по холодному полу огромной усадьбы и изо всех сил старалась не думать о Сереже.

– Кажется, вчера в своем тарахтящем и дурно пахнущем авто он говорил, что выкупил этот домище у какого-то бедного дворянина… Ненавижу усадьбы! Они слишком огромны! Коридор… поворот… коридор, – шептала она, держа в глазах две маленькие соленые лужицы, искажающие ее путь. – Вот широкая парадная лестница… лишь бы не споткнуться… дверь… проклятье, как же тебя открыть?! – ругалась она, беспомощно дергая за ручку.

Оказавшись на улице, Мэри вдохнула воздух полной грудью, словно вырвалась на волю из глубокого подземелья после долгого плена. Она бежала к высоким ажурным воротам, не представляя, как будет выбираться из этой глуши. Вряд ли возле укрытой от посторонних глаз усадьбы дежурят экипажи. Из ее глаз покатились огромные слезы. Они стремительно стекали по щекам и падали прямо на землю. Казалось, она даже слышит звук от их удара, похожий на тот, что издается при ударе земли о крышку гроба…

По другую сторону от кованных ворот, Мэри увидела пролетку и поспешила скорее к транспортному средству, чтобы не упустить возможность выбраться из этого ненавистного места. И…

Сонька сидела неподвижно, не желая идти в дом.

– Извольте либо выходить, либо доплатить, – проблеял извозчик, ерзая на месте. Девушка протянула еще одну монету, нервно заметив, что на автомобиле сегодня ездить намного выгоднее.

Сонька снова и снова прокручивала в голове «Варфаламеевскую» ночь, воспоминания о которой заканчивались в момент, когда она выходила из ресторана, оставив своего мужчину в компании облезлой кошки в странном одеянии. Что мог найти в подобной женщине эстет Колченогий? Девушка уже даже не ревновала его. Если бы это было просто сном! Вот она сейчас вбежит в его кабинет, и он на мгновение оторвется от своей проклятой газеты, пообещав, что через пару часов уделит ей внимание. Конечно же, он заметил ее отсутствие… Что она ему скажет? На ум приходила только одна отговорка: поехала на бывшее место работы и провела ночь у приятельниц в притоне. Ну, конечно, она ничего не делала – просто спала. Ей просто хотелось, чтобы он заметил ее отсутствие. Утвердив эту нелепую версию своего отсутствия ночью дома, Сонька обреченно вздохнула и нехотя вышла из экипажа, столкнувшись нос к носу с Мэри. Обе стояли неподвижно, как застывшие ледяные скульптуры, сцепившись взглядами. Первой очнулась Мэри.

– Пролетка свободна? – уточнила она без лишних эмоций. Сонька молча пожала плечами и направилась к воротам усадьбы.

– Поздравляю! – вдруг воскликнула Мэри, вскочив на пролетку. Услышав, как бурчит извозчик, что деньги он предпочитает брать вперед, она сунула ему червонцы, процедив сквозь зубы: «Трогай». Сонька долго смотрела, как пролетка увозила из ее жизни женщину с кошачьим именем…