Текст книги "Сергей Дурылин: Самостояние"

Автор книги: Виктория Торопова

МЕЖДУ ССЫЛКАМИ

Тридцать первого октября 1924 года С. Н. Дурылин получил официальное уведомление о досрочном прекращении административной ссылки. Теперь он может вернуться в Москву. И он рвётся туда. Мечтает крестить Танину дочку, просит дождаться его. Но нужно закончить дела в Музее местного края. Кроме того, в Москве ни у него, ни у Ирины первые один-два месяца не будет ни угла, ни хлеба, ни работы. Да и на переезд нужно рублей 80–90, а их нет.

Он часто твердит строки из стихотворения Лермонтова «Спеша на север издалёка»:

 
Найду ль там прежние объятья?
Старинный встречу ли привет?
Узнают ли друзья и братья
Страдальца после многих лет?
 

Дурылин соглашается в конце концов принять денежную помощь старых друзей, с тем что вернёт всё до копейки. (И он будет работать «как каторжный» два года, часто выезжать в периферийные театры на консультации и режиссёрскую работу, выплачивая долги.)

В музее ему выдали удостоверение № 54, в котором сказано, что С. Н. Дурылин «состоял на службе в музее в должности учёного археолога и этнографа с 15 января 1923 года по 30 ноября 1924 года, оставив службу по собственному желанию, ввиду его отъезда в Москву»[304]304
  Челябинский областной краеведческий музей. Ф. 627. Оп. 1-л. Д. 106.


[Закрыть].

Вернулись в Москву они с Ириной в конце ноября (по другим источникам, в начале декабря). На вокзале у случайного знакомого удалось занять сумму, необходимую, чтобы нанять извозчика.

Дурылин полон надежд и творческих планов. Он не знает, что судьба отпустила ему лишь два с половиной года относительной свободы.

Своего друга – Волю Разевига застал «на волоске», он умирал в больнице, уже не мог говорить, говорили только глаза. На уверения Дурылина: «Ты поправишься. Мы ещё поживём» – слабой рукой поставил на себе крест. Он умер 20 декабря 1924 года. По просьбе вдовы Всеволода Разевига Юлии о. Сергий Дурылин в 1925 году отслужит у неё дома всенощную. Сохранилась его записка, где он просит Таню Сидорову достать у о. Ильи серебряное облачение («У меня такого нет»), кадило и ещё «хоть 5–6 свечей». Ладан он принесёт. Многие годы Дурылин будет поддерживать связь с сыном Всеволода Даниилом, в четырёхлетием возрасте потерявшим отца. Писать ему письма, посылать рисунки, а когда подрастёт, вызовет к себе специально, чтобы рассказать об отце. И в 1952 году Даниил Всеволодович запишет в зелёном альбоме Дурылина: «Вам, Сергей Николаевич, я многим обязан, что теперь, прожив без него почти 30 лет, сохранил в своём сердце, как мне кажется, верный его образ».

В Москве Ирина живёт на Маросейке, а Сергей Николаевич в Милютинском переулке. Но чаще – в Муранове у Тютчевых, куда его пригласили домашним учителем к правнукам поэта – Кириллу и Ольге Пигарёвым. Талантливым учеником Кириллом Сергей Николаевич будет гордиться, и, как всегда у него бывало, ученик станет другом на всю жизнь. Сотрудница Мурановского музея Татьяна Петровна Гончарова пишет о том, с какой тщательностью подбирались учителя для правнуков поэта. «Учитывались не только профессиональные навыки претендента, но и его нравственный облик и мировоззренческие устремления. Ведь воспитание молодого поколения – важнейшая категория жизни в дворянской среде. Это забота не только о личном благополучии своего потомства, но и забота о достоинстве и процветании всего рода». Дурылин отвечал всем требованиям, но приглашение его в семью Тютчевых было шагом небезопасным для обеих сторон. Он только что вернулся из челябинской ссылки, значит, для властей человек неблагонадёжный. А приглашён он в дом «бывшего чиновника особых поручений при генерал-губернаторе Москвы, церемониймейстера Двора его Императорского Величества, коим является Н. И. Тютчев, в дом воспитательницы детей Николая I и фрейлины, коими являлись внучки поэта Софья Ивановна Тютчева и Екатерина Ивановна Пигарёва; наконец, в дом крестников членов царской семьи (правнуков поэта Кирилла, Ольгу и Николая Пигарёвых крестили соответственно вел. кнж. Анастасия Николаевна, вел. кнж. Ольга Николаевна и вел. кн. Елизавета Фёдоровна). Ситуация достаточно тревожная»[305]305
  Гончарова Т. П. С. Н. Дурылин в Муранове // С. Н. Дурылин и его время. Кн. 1. С. 85, 87.


[Закрыть].

С Тютчевыми и Пигарёвыми сложились тёплые отношения. Он стал своим человеком в доме, его здесь любят, перед ним открыт архив, с ним советуются по всем вопросам музейного дела. Нестерову для портрета (1926–1927) он «сосватал» Николая Ивановича и Софью Ивановну. Софья Ивановна восхищает его глубиной веры: «Это удивительный человек. Вера – проста и тверда, как у бабы крепостной. Откуда сие? Дед – великий поэт. Бабушка – аристократка – немка. Отец – славянофил по фамильному долгу. И какая красота чести, твёрдой, неподкупной, прекрасной, – чести добра, чести религиозного и всякого долга. Вот пред кем можно бы исповедаться! И чистота, и милость, и строгость!»[306]306
  Дурылин С. Н. В своём углу. М., 2006. С. 675.


[Закрыть]

Дурылин многих людей, с которыми сводила судьба, испытывал их отношением к Богу, к Христу. Это особенно заметно, когда читаешь «В своём углу». О Сергее Павловиче Мансурове в год его смерти (i^-1929) Дурылин напишет, что у него «не только душа, но и мысль христианка». Этнограф Г. С. Виноградов стал близким другом, потому что в нём «нежность и тонкость Ивана Киреевского», потому что он «строитель подлинной жизни и науки, строитель со строем веры отцов в душе и мысли…». Дурылин выписывает очень важную для него информацию, что Л. Толстой читал по утрам молитву «Отче наш» и крестился, садясь за работу, что А. П. Чехов любил слушать церковный колокольный звон.

О том же и в дневнике «Троицкие записки». Услышал, как нищенка-калека у ворот лавры говорит: «Терпеть надо. Божия воля. Бог терпел», и записал: «Сумма страданий в человечестве одна и та же (голод, бедность, болезни и т. д.), а сумма счастия и мира – разная: она от человеческого отношения к страданиям. „В старину жили счастливые“. Это правда. Вот они также говорили: „Терпеть надо“; про беду: „Бог послал“. Не было исков к Богу, человеку и природе. Был упор в религию. Это видно и ныне на людях: у кого упор в Бога и веру – тот не ругает большевиков, не жаждет всяких глупых спасений от того-то и того-то <…> (Анна Мих[айловна] Фл[оренск]ая, Софья Вл[адимировна Олсуфьева], Над[ежда] Ив[ановна Успенская]). Они счастливые. А есть сущие несчастливцы: это предъявители исков – к Богу, к природе, к царю, к большевикам, к России, – и без конца, к кому. Ни одной жалобы я не слышал от о. Иосифа [Фуделя]». Позиция Дурылина – христианская позиция, он принимает мир таким, каков он есть: «Прав Ты, Господи!»

ТВОРЧЕСТВО

Бог присутствует во многих работах Дурылина. Прямо – в мыслях, в тексте; косвенно – в подходе к оценкам событий, явлений, людей…

Религиозная тема живёт в нём постоянно. Она почти во всех его художественных произведениях. Духовных стихов написано много, но за малым исключением они не опубликованы. Первое стихотворение, увидевшее свет в наши дни, – «Никола на Руси»[307]307
  Дурылин С. Н. В своём углу. М., 2006. С. 721.


[Закрыть]. Многие стихи пропали, когда Дурылин в Сергиевом Посаде сжёг свою поэтическую тетрадь.

Ещё в начале 1910-х годов Дурылин задумал создать поэтическую антологию русского народа – «Народный календарь» (Месяцеслов народный), в котором он собирался стихами отметить каждый праздник, почитаемый в народе. Писал он его на протяжении многих лет, но так и не закончил. В 1913 году в альманахе «Лирика» он поместил два первых «кусочка»: «Св. Себастьян», «Сорок мучеников». В 1924-м начал цикл «Венец лета» (праздники сентября, октября и мая). В 1930–1932 годах продолжил: «Власий», «Тимофей, иже в символех»… Но и цикл, и «кусочки» остались в рукописи. Те стихи, которые он писал или вспоминал в Томске, Дурылин посылал в подарок Елене Васильевне Гениевой, и они опубликованы в книге «„Я никому так не пишу, как Вам…“: Переписка С. Н. Дурылина и Е. В. Гениевой». В своих письмах и записках Сергей Николаевич почти всегда помечал, в день какого праздника это написано.

В архиве Дурылина в Болшеве хранятся рукописи его стихов (1910–1924), объединённых в циклы «Венец лета», «Бесы разны», стихотворные композиции «Прошлое», «Север», «Монастырь» и др. Проект-конспект сборника стихов «К вечеру» составлен самим Сергеем Николаевичем и подписан псевдонимом Сергей Раевский[308]308
  МДМД. MA. Фонд С. Н. Дурылина. КП-1386/2 и КП-262/8. Стихи из цикла «Венец лета» есть в РГАЛИ (Ф. 2980. Оп. 1. Ед. хр. 203).


[Закрыть]. В архиве на разрозненных листках сохранились стихотворения: «Евангелист Лука», «Ангел Благого молчания» и др. Публикация стихов Дурылина (включая стихи для детей) требует отдельного издания. Приведём одно стихотворение из духовного цикла:

Успение Пресвятые Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии

 
И вновь, в тот вечер тихо-синий,
К ней в дверь Архангел постучал:
– Твой вечереет день, – и ныне
Тебя Твой Сын к Себе позвал!
            И как на утре, в Назарете,
            Она ответила ему —
            И мир сиял в Её ответе:
            – Иду, по слову твоему!
Над гробом тёмная маслина,
Но гроб, как гроб Сыновний, пуст:
Она навеки в Доме Сына —
Лишь гробный камень Магдалина
Живит лобзаньем скорбных уст.
 

Художественная проза Дурылина почти вся религиозна: «Колокола (хроника)», «Сударь кот. Семейная повесть», «Жалостник», «Троицын день», «Николин труд», «Три беса. Старинный триптих», «Крёстная», «Сладость ангелов», «Грех земле», «В те дни» и др. Он как будто старается исправить упущение русских писателей, которые, за исключением Достоевского и Лескова, ничего не написали о «верующем русском народе <…> живущем в Церкви и церковно укрепляющем себя молитвой, просветляющем себя верой в Христа». Ещё в 1916 году он восклицал: «До чего было мало храма в русской литературе!»; «Где же эта Русь, которую „в рабском виде Царь Небесный исходил, благословляя“?»[309]309
  Дурылин С. Н. Начальник тишины // Русь прикровенная. С. 292.


[Закрыть] Городничие и помещики Гоголя, мужики Г. Успенского, чиновники Щедрина, интеллигенты Чехова, лишние люди Тургенева, глупые купцы Островского заслонили собой Русь преподобного Серафима и притекавшие к нему миллионы верующих, заслонили Храм и Россию около Храма.

Действие повестей и рассказов Дурылина обычно связано с монастырём, храмом или около него, с трудностями на пути к Богу, с борьбой тёмных и светлых сил за душу человека. Большинство их написано в форме сказаний, и часть может быть объединена в цикл «Рассказы Сергея Раевского». Герой рассказывает свою или слышанную (виденную) им историю. Ощущается влияние П. И. Мельникова-Печерского, Н. С. Лескова. Рассказ «Троицын день» Дурылин посвятил памяти Лескова. Это очень личный рассказ Дурылина. Сюжет о молоденькой попадье, одержимой «ухождением» из дома в состоянии транса, разворачивается на фоне того, что было близко и дорого сердцу автора: яблоневый сад за поповским домом, совсем как в родных Плетешках, чтение стихов А. К. Толстого, любование закатными лучами и бескрайними полевыми просторами средней полосы России, золотыми волнами хлебов и ощущение пасхального звона колоколов, словно «на тебя льётся и водой чистой обливает». И описание сладости своей молитвы в храме с неизменным окончанием: «Прав Ты, Господи!»

В своих художественных произведениях Дурылин часто использует семейные предания, события своей личной жизни, свои мысли и переживания отдаёт герою рассказа. Зная биографию Дурылина, мы можем всё это легко проследить. Таков рассказ «Сладость ангелов». Архимандрит, когда был студентом, много читал разных отрицателей, полагающихся «по штату русскому интеллигенту как удостоверение его зрелости». «В Бога не верил – до скуки, до пустоты». «Вражды к Богу не было, но всё без Него, всё без Него было в душе, в мире, в природе, в самом бытии, – и всё без цвета, без сути какой-то, без запаха, без вкуса. Всё на своём как будто месте, – но надо всем какая-то невидимая дыра, в которую уплывает всё тепло бытия». «И Богато оттого у меня не было, что меня самого не было. Я растерял себя. В чём же Ему было быть во мне, когда я – раздробился, разделился на отдельные дроби какие-то, бесконечные и неправильные, и весь ушёл в пустоту. Не в пустоте же Ему быть». «Я мог бы убить себя, но мне нельзя себя было убить: меня не было». Все эти цитаты справедливы и в отношении Дурылина юных лет.

«Сударь кот» имеет подзаголовок «Семейная повесть». Она посвящена истории бабушки героя-рассказчика, её пути в монастырь и жизни в его стенах. По признанию самого Дурылина, прототипами героев послужили члены его семьи: бабушка Надежда Николаевна, мама, няня, брат Георгий и сам Сергей Николаевич. Даже у сударя кота есть прототип – челябинский кот Васька. И дом прадеда с садом – это дом Дурылиных в Плетешках. И всё же художественного вымысла здесь больше, чем совпадений. Повесть нельзя воспринимать как биографическую. «Сударя кота» очень высоко оценили М. В. Нестеров и П. П. Перцов. Отзыв Перцова от 20 ноября 1940 года находим в зелёном альбоме: «Давно уже не получал я такого сильного и многозначительного впечатления, как от прочтения Вашей повести „Сударь кот“ <…> скажу о главном. Основное в Вашей повести, как Вы и сами знаете, – стихийное русское православие, и это именно удалось Вам больше всего. <…> Тут всё подлинное и несомненное, и всё глубоко русское. Русское и в своей мистической устремлённости – в этой религии покорности и мировой соподчинённостм; русское и во всём бытовом складе и самых мелких подробностях. Вы также уловили Вашими словами душу русского человека в её православной настроенности, как уловил это М. В. Нестеров своей кистью…»

Нестеров пишет, что повесть взволновала его до слёз, «и слёзы эти были благодатными слезами. За это сердечно благодарю Вас. Эта повесть Ваша, по моему разумению, – лучшее Ваше художественное произведение. И лишь наименование её б. м. не соответствует тому значению, кое Вы уделили в нём Человеку, тем прекрасным людям, возвышенным характерам, украшающим собой Ваше произведение. Благодарю Вас за радость, испытанную мною при чтении этой поразительной, волнительной повести. Обнимаю Вас, нежно целую, любящий Вас Михаил Нестеров. Болшево. Август 1939». Машинописную копию этого письма, вернее, записки, Дурылин подклеил к первому машинописному экземпляру повести. А на соседней странице написал чернилами ответ: «Я никак не могу подобрать нового названия, хотя и обещал М. В. Нестерову сделать это. Перечёл – после его, изумившего меня отзыва – свою повесть, и почувствовал, что ничего не могу переменить в ней. Внёс 2–3 поправки чисто внешнего свойства, устранив явные недосмотры. Но придумать новое заглавие – это мне [не] под силу. Если не „Сударь кот“, то пусть будет по-простому – „Семейная повесть“. С. Д. Болшево. 27. VIII. 1939». Перед словом «Внёс» сделал вставку: «Вот уж именно: „Еже писах, писах“. За 17 лет, как это написано, я так отвык от этой повести, что перечёл её как сторонний читатель, и как читателю нелепо было бы переправлять что-либо в чужом сочинении, так неуместно сделать это и мне».

Хроника «Колокола» состоит из трёх частей: «Колокола. Звоны. Звонари». Их история в городе Темьяне отражает историю нашей страны с XIX века до революционных лет XX века. Нестеров оценил «Колокола» не так высоко, как «Сударя кота». Он считал, что здесь есть прекрасные места, но у Дурылина «под ногами путается то Пушкин, то Лесков, то ещё кто», и хроника слишком изобилует «особенными, изысканными» словами[310]310
  Дурылин С. Н. В своём углу. М., 2006. С. 850–851.


[Закрыть].

Ярким, сочным языком, слегка стилизованным под позапрошлый век, написана повесть «Чертог памяти моей. Записки Ельчанинова»[311]311
  Опубликована: Дурылин С. Н. Рассказы, повести и хроники / Сост. А. Резниченко, Т. Резвых. СПб., 2014. С. 686–750.


[Закрыть].

«Николин труд» – трёхчастный рассказ о делах на Русской земле почитаемого народом Николая-угодника. «Дедов бес» – об исцелении крестами и молитвами с помощью юродивого души отставного генерала, которого за греховную страсть к карточной игре мучил зелёный бесёнок. «Крёстная» – рассказ о том, как в набожной купеческой семье умирали новорождённые детки, а жить остался ценой смерти матери мальчик Васенька, которому в крёстные позвали женщину праведной жизни, у которой «крест лёгкий». В рассказе «Жалостник» – о мальчике, который молился за бесёнка, и о «чёрненьком», который надеялся этими молитвами получить спасение, – Дурылин использовал афонское изустное предание.

Но сюжетная линия – это только видимая часть айсберга в художественной прозе Дурылина. Его произведения – это вероучительная проза. Некоторые исследователи считают, что это религиозная философия, облечённая в художественную форму[312]312
  О философских аспектах прозы Дурылина, о «нефилософской форме философского по сути высказывания», о раскрытии темы бесов и ангелов см. статью Анны Резниченко «Сергей Дурылин: проекты и наброски» в сборнике «С. Н. Дурылин и его время» (Кн. 1. С. 426–478).


[Закрыть].

Понятно, что в советские годы проза Дурылина оставалась под спудом, была глубоко запрятана в личном архиве. Читали её всего несколько человек, очень близких. Среди них М. В. Нестеров, высоко ценивший литературный талант друга и его язык «старых мастеров русского слова».

«Хивинка. Рассказ казачки» – это художественное переложение рассказа реального лица – Акулины Григорьевны Степановой о её пребывании в плену в Хиве в 1833–1841 годах, записанного в 1888 году Н. К. Бухариным. Дурылин изучил архивные и исторические документы о том времени, об Оренбургском крае, казаках и Хиве, так что его художественный вымысел имеет под собой твёрдое историческое основание. И в художественных произведениях проявляется научная основательность работы Дурылина.

САНА НЕ СНИМАЛ

После возвращения из ссылки о. Сергий Дурылин в церкви больше не служил (хотя продолжал совершать тайные службы в домах надёжных друзей). Получив в своё время благословение о. Алексия Мечёва на литературную работу и поняв, что открытый путь служения Богу для него теперь невозможен, Дурылин примирил в своей душе эти две ипостаси. Видимо, права была Ирина Алексеевна, считавшая, что, став приходским священником, принимая на свои плечи чужую боль и беды, Дурылин взвалил на себя непосильную ношу. Сергей Фудель пришёл к выводу, что «Сергей Николаевич принял на себя в священстве не своё бремя и под ним изнемог». Гонения на церковь и общее людское горе, обрушившееся на хрупкого здоровьем Дурылина, стали для него нелёгким испытанием.

Из Владимирской тюрьмы Сергей Николаевич пишет брату Георгию: «Как путана и сложна моя жизнь – но и в своеволиях моих, в ошибках, заблуждениях, в выходе из них – я вижу Руку Господню, щадившую меня и изводившую из жестоких обстояний и бед. Поэтому, что бы ни случилось со мною далее, ты помни твёрдо, что я приму это как Волю Божию, бесконечно милостивую ко мне, – и если бы я мог много писать, я сказал бы тебе, как внутренне необходимо мне было то, что я теперь переживаю, как это спасло меня от многого, поистине тяжёлого. Я не знал бы, что делать со своей жизнью, если б не Божий удар» [313]313
  Семейный архив С. Г. Дурылина.


[Закрыть] (выделено мной. – В. Т.). То же почувствовал и друг Дурылина художник Р. Р. Фальк. Он пишет Дурылину во Владимирскую тюрьму: «Дорогой Сергей Николаевич. Ваш брат сообщил мне, что, может быть, скоро придётся вам уехать дальше. Не знаю отчего, но мне кажется, что Вам будет от этого лучше, и даже лучше, чем раньше было. <…> Благодарю Вас за Вашу доброту ко мне и целую Вас. Ваш Р. Ф.»[314]314
  Архив Г. Е. Померанцевой. Машинописная копия.


[Закрыть].

Пётр Петрович Перцов пишет Дурылину: «Всё против нас – вся сила времени! Вот уж именно плывём „против течения“ – труднее, чем эстетики в эпоху 60-х годов. Что делать – таков жребий! <…> Вам время не даёт сложиться как нужно в самом себе…»[315]315
  Письмо от 16 декабря 1926 г. // МДМД. MA. Ф. П. П. Перцова. КП-322/9.


[Закрыть]

В 1926 году Дурылин записал: «Всё, что со мной было в годы 1918–1922, я давно предчувствовал и выразил, твердя без конца строки З. Гиппиус:

 
Покой и тишь во мне,
Я волей круг свой сузил,
Но плачу я во сне,
Когда слабеет узел…
 

„Покой и тишь“ – от „узла“. О, как тихо в узле! Но рано или поздно уют узла пропадает… и тогда узел оказывается верёвкой»[316]316
  Дурылин С. Н. В своём углу. М., 2006. С. 309.


[Закрыть].

Сергей Фудель приводит слова епископа Стефана (Никитина), хорошо знавшего Дурылина на протяжении многих лет, о том, что Дурылин «никогда и нигде не отрекался от Церкви и не снимал сана». Александр Борисович Ефимов, сын Екатерины Александровны (Рины) Нерсесовой, близко знавший владыку Стефана, помнит, что тот всегда поминал Дурылина как священника. А его брат Георгий Борисович Ефимов присутствовал при встрече в их квартире Дурылина и отца Стефана, тогда уже открыто служившего в церкви (видимо, это было в начале 1950-х годов), и они долго, часа два, говорили наедине в комнате Евгении Александровны Нерсесовой[317]317
  Ефимов Г. Б. Сергей Николаевич Дурылин. Записки Семинара по истории церкви памяти ев. Стефана просветителя Пермского. Вып. 11. М., 2004. С. 36–47.


[Закрыть]. В глазах людей, общавшихся с епископом Стефаном, знавших его праведность, духовную чистоту и прямоту в суждениях, слова его имели силу авторитетного свидетельства.

Отец Сергий Дурылин венчал сестру Ирины Алексеевны Александру Алексеевну и Ивана Фёдоровича Виноградова в их комнате на Маросейке 10 мая 1926 года. Сохранилась фотография, где среди многочисленных гостей рядом с молодожёнами сидят Ирина и отец Сергий в рясе. Наталья Михайловна Нестерова, младшая дочь художника, говорила мне, что в 1945 году Сергей Николаевич тайно венчал её с Фёдором Сергеевичем Булгаковым[318]318
  Наталья Михайловна говорила это не только мне. – См.: Хасанова Элеонора. Торопясь запечатлеть дорогие образы. К 145-летию со дня рождения М. В. Нестерова // Бельские просторы. 2007. № 6.


[Закрыть]. Е. Н. Берковская, частый гость дома Дурылина в Болшеве в 1940-е годы, однажды спросила Ирину Алексеевну, были ли они с Сергеем Николаевичем на заутрене, и услышала в ответ: «А мы дома бываем на заутрене, Сергей Николаевич служит»[319]319
  Берковская Е. Н. Судьбы скрещенья: Воспоминания. М.: Возвращение, 2008. С. 622.


[Закрыть].

Галина Евгеньевна Померанцева пишет: «Ведь сняв рясу священника, Дурылин не изменил своей сущности. И хотя он пытался уговорить себя, что путь духовного пастыря, с которого его насильственно столкнули, не единственно возможный для него путь, и хотя вера его перед лицом всего происходящего, не столько с ним, сколько вокруг, подвергалась тяжёлому испытанию, он до конца дней своих останется глубоко верующим человеком, живущим по законам Христа. Да и пасторство было его призванием, он и сам осознавал это, только применительно к новым условиям предпочтёт обозначать его в иных терминах – педагогика»[320]320
  Померанцева Г. Е. О Сергее Николаевиче Дурылине // Дурылин С. Н. В своём углу. М., 1991. С. 37.


[Закрыть].

Можно надеяться, что теперь, после того как открылись многие документы и истина стала известна, перестанет бередить умы легенда о его якобы отречении. Эта легенда стала соблазном для некоторых членов мечёвской общины, прекративших общение с Дурылиным. Знаменательно, что Дурылин отчеркнул на полях следующие строки письма Е. В. Гениевой[321]321
  Подробно об отношениях Сергея Николаевича с Еленой Васильевной, о большой роли, которую она играла в его жизни, написано в книге «Я никому так не пишу, как Вам…».


[Закрыть] от 2 июля 1929 года: «Не находите ли Вы, что просьба Вяземского „опровергать слухи, распространяемые недругами Пушкина“, необычайно действенна сейчас?» Но сам он не занимался опровержением слухов о себе.

Дурылин не был по природе своей ни борцом, ни социально активным, не стремился к карьере, избегал официальных должностей, и если они выпадали ему на недолгое время, стремился поскорее избавиться от них. Его стихией было творчество. Он никогда публично не отрекался от своих убеждений и от друзей, не каялся в своих «ошибках», не подписывал письма «против кого-то».

Писатель Георгий Иванович Чулков посвятил Дурылину замечательные стихи:

 
                              О. Сергію Дурылину
Ты не герой, не подвижник, не воин, в боях закалённый, —
                Но у тебя, іерей, сердце – как чаша любви,
И на Агапах[322]322
  Агапе (греч. любовь) – основное понятие в христианской литературе. В противоположность эросу, то есть страстной любви, агапе имела значение деятельной одаряющей любви. Агапы устраивались для выражения и культивирования связывающей всех членов общины любви (Словарь античности. М., 1989).


[Закрыть] блаженных ты первый по праву меж равных.
            Земно тебе поклонюсь. Христианин! Человек!
                      16 апреля 1926
           Великий Четверг. Москва.
 

Георгій Чулков[323]323
  Дурылин С. Н. Альбом. Л. 164.


[Закрыть].

Сразу по приезде в Москву – в декабре 1924 года – Дурылин устроился на работу в Государственную академию художественных наук (ГАХН), где учёным секретарём был А. А. Сидоров, а президентом – П. С. Коган. Но приняли только внештатным сотрудником. Дурылин с увлечением отдался работе. Он собирает библиографический материал для «Словаря русских художников» и читает доклады по русской литературе, театру, изобразительному искусству о Гаршине, Гоголе, А. Добролюбове, Леонтьеве, Лескове, Нестерове, Достоевском, актёре МХАТа Артёме и др.[324]324
  Полный перечень докладов этого периода можно найти в «Бюллетенях ГАХН» за 1925–1927 годы (№ 1–9).


[Закрыть]. Бывая в Муранове, погружается в тютчевский архив. Иногда водит экскурсии по музею.

Заботы о незавершённых делах в Челябинске не оставляют Дурылина. Два года этой ссылки оказались очень плодотворными. У него была интересная, творчески насыщенная работа. Здесь он реализовал себя как учёный-археолог, этнограф. Такого поприща жизнь ему больше не предоставит. Здесь он пережил большой творческий подъём. Удалось многое сделать для науки и написать свои произведения в прозе и поэзии, в литературо-искусствоведении. Признавался, что в Москве ему никогда не удавалось так плодотворно, созидательно поработать. Кроме того, Челябинск дал душевный покой (несмотря на надзор ГПУ). Определилось его жизненное назначение. Он должен заниматься наукой и творчеством. В Москве его тянет в Челябинск. И его там ждут. Он и едет туда летом 1925 года, уже по доброй воле, участвует в раскопках курганов и читает доклады по результатам раскопок, печатает статьи, собирает материал о крестьянских восстаниях и о декабристах в Челябинском крае.

Ирина Алексеевна поехать с ним не могла из-за болезни: у неё обнаружили туберкулёз, и её лечит доктор С. А. Никитин. Дурылин пишет ей часто. «Не могу я жить один – не могу, не хочу, не в силах… В 40 лет как не желать своего угла! А кто его может мне дать, кроме тебя? <…> Как надоело мне бродяжничество, которое я веду вот уже 11 лет – со дня смерти мамы!» Но и на следующее лето она вынуждена была уехать в свою деревню долечиваться после перенесённого туберкулёза.