Текст книги "Путь на эшафот"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

На самом же деле она сделала все это для Джорджа, а ему все равно. Он не испытывал к ней никаких чувств. Мне кажется, думала Джейн, я начинаю его ненавидеть. Она сидела и смотрела сквозь узкое окно вниз, на камни.

Джордж пришел к сестре. Он был обеспокоен.

– Джейн отправили в Тауэр, – сказал он ей. Анна объяснила ему, как это произошло.

– Все это становится очень опасным, Анна.

– И это ты мне говоришь? Уверяю тебя, я прекрасно все понимаю.

– Анна, ты должна вести себя осторожно.

– Ты постоянно твердишь мне об этом, – сказала она ему обиженно. – Что я должна теперь делать? Я действовала осторожно, и вот это к чему привело. Что с нами происходит? Мария не в фаворе. Папа часто пропускает дворцовые мероприятия, держится незаметно, старается не смотреть на меня. А дядюшка Норфолк стал слишком разговорчив. Ты же все время уговариваешь меня быть осторожной.

– Мы просто должны действовать очень продуманно, вот и все. Необходимо порвать эту связь короля, ибо так не должно больше продолжаться.

– Мне все равно. Не она, так другая!

– Анна, умоляю тебя, будь разумной. Дело не в том, будет ли у короля любовница. Нужно, чтобы этой любовницей была другая девушка, но только не эта.

– Ты полагаешь, здесь что-то большее, чем любовная связь?

– Совершенно верно.

В дверь заглянула Мэдж Шелтон.

– Извините. Я думала, Ее Величество одна.

Они с Джорджем посмотрели друг на друга понимающим взглядом, и Мэдж удалилась.

– Наша кузина Мэдж тоже очень хорошенькая девушка, – заметил Джордж, и Анна посмотрела на него удивленными глазами. – Тебе не понравится то, что я скажу сейчас, Анна. Это отчаянная попытка, но мне кажется, она будет иметь успех. Мэдж прекрасно выглядит – такая молоденькая, обаятельная. Предыдущая связь может постепенно ослабнуть и…

– Джордж, я не понимаю, о чем ты говоришь?

– Мы не можем себе позволить быть слишком порядочными.

– Боже мой, будь откровенным до конца. Ты предлагаешь подставить Мэдж королю, чтобы он порвал с той девицей?

– Мы боремся не с ней, мы боремся с ее партией!

– Я не пойду на это! Почему именно Мэдж? Она так молода, а он… Ты не знаешь, Джордж, какую жизнь он вел.

– Я все знаю. Но мы боремся сейчас за свою жизнь.

Анна решила отбросить свой страх и рассмеялась. Она слишком громко рассмеялась. И Джордж с беспокойством подумал о том, что в последнее время она слишком часто смеется.

– С того самого момента, как я решила стать королевой, появилось очень много предсказателей моей судьбы. Я помню, предсказали, что мне отрубят голову. – Она положила руку на горло. – Не беспокойся, Джордж. Мой муж, как это принято, развлекается. До свадьбы он меня боготворил. А что теперь? – Она пожала плечами и снова стала смеяться.

– Успокойся! Подумай о Елизавете.

– При чем тут Елизавета?

– Мария Тюдор была объявлена незаконной дочерью лишь потому, что королю надоела ее мать, и он решил, что коль она не может родить сына, то больше ему не жена. Да, мы прекрасно знаем, как он печется о своей совести. Вспомни, он пишет труды на религиозную тему. Мы все это прекрасно знаем и понимаем. Но, Анна, сейчас мы одни, и нам некого опасаться. Как хорошо иметь под боком такого человека, которому можно сказать все. Анна, я подумал, что мы с тобой не столь уж и невезучие люди.

– Прекрати, а то я заплачу.

– Сейчас не время для слез. Я уже сказала тебе, что Мария объявлена незаконнорожденной, хотя мать ее из Испании и родственница одного из могущественных людей в Европе. Ты же всего-навсего дочь графа Вилшайера, который еще недавно был сэром Томасом Болейном и стал графом только для того, чтобы оказать тебе честь. Его легко можно лишить этого титула – он не император, Анна! Ты понимаешь, что я хочу сказать? И тем не менее Марию объявили незаконнорожденной! А что будет с Елизаветой? Кто побоится ее родственников?

– Ты прав! – воскликнула Анна срывающимся голосом.

– А если у короля больше не будет сыновей, королевой Англии станет Елизавета или Мария! Анна, ты должна бороться. Ты должна остаться королевой, хотя бы ради дочери!

– Ты прав. У меня есть дочь.

– Поэтому… Она кивнула.

– Ты прав, Джордж. Ты часто бываешь прав. Я подумаю о том, что ты имел в виду, мы с тобой не столь уж невезучие люди. Да, нам везет, потому что мы вместе!

На следующий день она отправила Мэдж Шелтон с запиской к королю. Из окна она наблюдала, как девушка подошла к нему, когда он гулял в парке. Мэдж ему явно понравилась. А кому она не понравилась бы? Красива, умна, с чувством юмора.

Она рассмешила короля, сказав ему что-то, и он предложил ей прогуляться по парку.

Анна старалась успокоить свою совесть. Мэдж была уже достаточно взрослой и могла за себя постоять. У нее уже были любовные связи. Кроме того, она делала это ради Елизаветы.

Вдовствующая герцогиня Норфолк была обеспокоена. Причиной ее беспокойства были слухи, ходившие при дворе. С королевой не все в порядке. Она, герцогиня, поссорилась со своим пасынком, герцогом Норфолкским, потому что он не слишком лестно отзывался о королеве, и это ей было неприятно. Мне никогда не нравился этот человек, рассуждала герцогиня. Он жестокий, тупой и, к тому же, приспособленец. Из того, что он говорит, можно сразу понять, откуда дует ветер. Ну да, он всегда держит нос по ветру. Но что же происходит? Разговоры, ходившие при дворе, ей не нравились. Ее должны были назначить воспитательницей принцессы Елизаветы, что должно было послужить очередным знаком дружбы со стороны Анны. «Надеюсь, с девочкой все в порядке. Как ужасно быть королевой при таком короле», – бормотала себе под нос герцогиня.

Герцогиня была недовольна своими домашними делами. Девушки слишком шумели по ночам в спальне, она слышала разговоры о том, что они вольно ведут себя с молодыми людьми.

Она послала за Марией Ласселс, которая ей не очень нравилась. Девушка была некрасивой и угрюмой. На самом деле она была прислугой, и ей не следовало бы находиться в одной комнате с леди. Нужно будет этим заняться, думала герцогиня время от времени, но тут же об этом забывала.

– Мария Ласселс, – обратилась к девушке герцогиня, когда та вошла к ней в комнату, – ночью в опочивальне слишком шумно. Я должна следить за поведением этих девушек, но после коронации моей внучки у меня остается все меньше и меньше времени для этого, поэтому я решила принять некоторые меры, дабы молодежь вела себя прилично.

Девушка хитро улыбалась, как бы давая понять, что для беспокойства есть основания. Герцогиня разозлилась – она не хотела, чтобы ей напоминали о том, что она уделяет недостаточно внимания своим прямым обязанностям. Ей хотелось, чтобы девушка, напротив, разуверила ее, сказала бы, что нет причин для беспокойства.

– Я поручаю тебе, Мария Ласселс, следить за тем, чтобы после того, как девушки улягутся спать, дверь спальни запиралась, а ключ оставался в двери снаружи. В определенное время я буду посылать кого-нибудь, чтобы запереть дверь, а ключ принести мне.

Довольная своим изобретением, герцогиня откинулась на спинку кресла.

– Прекрасный план, ваша милость, – сказала Мария Ласселс елейным голоском.

– Я не спрашиваю твое мнение, Мария Ласселс, – высокомерно отрезала герцогиня. – Запомни, пожалуйста: я пошлю кого-нибудь сегодня ночью запереть дверь.

Мария промолчала. В этой комнате по ночам черт знает что творилось. Катерина Ховард теперь вела себя бесстыдно с Фрэнсисом Дерхэмом. Он приносил вино и фрукты, они сидели на ее кровати, смеялись, шептались и говорили всем, что на самом деле они поженились и нет ничего плохого в том, чем они занимаются. Дерхэм был по уши влюблен в девчонку, в этом сомнений не было, а она влюбилась в него. Совесть свою они успокаивали тем, что женаты. Как это глупо, думала с возмущением Мария. Конечно, пришло время покончить с этим безобразием.

Они думают собраться этой ночью. Пусть собираются! Как они будут поражены, когда окажется, что двери заперты. И так отныне будет каждую ночь. Больше никаких игр, никаких глупостей!

Мэнокс больше не приходил в спальню, но Мария часто думала о нем. Говорили, что он очень расстроен тем, что потерял маленькую Катерину. А ведь она еще совсем юная! Разве можно, чтобы такое ужасное поведение оставалось ненаказуемым? Когда она умрет, то обязательно окажется в аду, где будет вечно страдать. В этом нет никакого сомнения. Мысли подобного рода несколько успокаивали Марию Ласселс.

Девушки хохотали, болтали, по своему обыкновению, всякие глупости, когда Мария подошла к двери, чтобы выполнить приказ герцогини.

– Куда это ты направляешься? – спросила у нее одна из девушек.

– Выполнить приказ герцогини. – Мария всунула ключ в замок с наружной стороны двери. Девушки слышали, что она с кем-то разговаривает. Она вернулась в комнату, и дверь тут же заперли снаружи.

Девушки возмущенно спрашивали:

– Что это значит? Какая-то шутка? Что ты сказала, Мария Ласселс? Зачем ты взяла ключ?

Мария Ласселс посмотрела на них и поджала губы.

– Ее милость герцогиня очень недовольна. Всю ночь она слышит хохот и шум. Она вызвала меня и сообщила о своих намерениях. Ночью двери комнаты должны быть заперты. Ключ находится у нее.

Послышались возмущенные крики.

– Мария Ласселс, не рассказывай нам сказки!

– Это действительно так.

– Что еще можно ожидать от дочери повара…

– Конечно, ничего другого и не следовало ожидать…

– Это бессовестно с вашей стороны. Ее милость приказала мне оставлять ключ от спальни снаружи. Наверно, потому, что считает меня самой благопристойной из вас.

– Поклянись, Мария, что ничего не рассказывала ее милости о том, что происходит в этой комнате, – велела Дороти Барвик.

– Клянусь!

– Тогда в чем дело?

– Она услышала шум. Она говорит, что здесь все время кто-то шепчется. Возможно, ей что-то рассказали слуги.

– Возможно, слуги могли заметить, как джентльмены пробираются к нам по лестнице, – сказала одна из девушек и захихикала. – В прошлый раз Томас наделал много шума.

– Тем не менее вы все под подозрением, – сказала Мария Ласселс. – Надеюсь, ее милость не думает, что я тоже участвую в ваших играх.

– Это невозможно.

– Тебе будет трудно найти партнера, Мария. Девушки лежали в кроватях и безудержно хохотали.

– Бедная Мария! Но мне кажется, ты нравишься Мэноксу. Даже очень!

Это высказывание показалось всем очень забавным, и девушки захохотали снова. Только Катерина обиделась. Ей не хотелось причинять Марии боль. Она видела ее с Мэноксом еще до того, как порвала с ним, и считала, что у них дружеские отношения. Она хотела, чтобы Мэноксу кто-то нравился, чтобы у него была девушка. А Марии он определенно нравился. Они замечательная пара.

Мария посмотрела на девушку с ненавистью.

– Ладно, – сказала Дороти Барвик, – наши развлечения кончились. Хотя…

– Что хотя? – спросили сразу несколько девушек.

– Среди наших друзей есть очень богатые и влиятельные джентльмены. Возможно, они смогут заполучить ключ.

Ключ! Как интересно, приключения становятся еще более заманчивыми. Ведь сначала нужно будет украсть ключ.

Лежа в постели, девушки долго беседовали. А Мария Ласселс сгорала от злости и возмущения. Но особенно выводила ее из себя Катерина Ховард.

Маргарита Роупер пришла на свидание к своему отцу. Он стоял в камере, худой, с глубоко запавшими глазами, но улыбался ей своей смелой улыбкой, и она поняла, что он сейчас спокойней, чем раньше. Маргарита бросилась к нему на шею, кляня в душе тех, кто мог посадить его сюда. Но она не могла выразить свою ненависть в присутствии отца, зная, что он ее не одобрит.

Они стояли и смотрели друг на друга, стараясь запомнить каждую черточку любимого лица, ибо знали, что им скорее всего не придется больше свидеться. Он вел себя отважнее, чем она. Возможно, думала Маргарита, умереть легче, чем остаться в живых и потерять близкого человека. Он мог смеяться, а она не могла. Когда она разговаривала с отцом, слезы текли по ее щекам.

Он понимал ее чувства. Он всегда понимал ее.

– Дай мне посмотреть на тебя, Мэг! Ты слишком много времени проводишь на солнце. Твой нос весь в веснушках. Смотри за детьми, Мэг. Пусть они будут счастливы. Мэг, мы можем говорить с тобой откровенно, ведь так?

Она кивнула. Она знала, что им не пристало притворяться друг перед другом. Он не мог сказать ей, как сказал бы другим, что все пройдет, все будет хорошо. Они были слишком близки и ничего не могли скрывать друг от друга. А он знал, что скоро ему придется положить голову на плаху.

– Позаботься о детях, Мэг. Не пугай их рассказами о смерти. Рассказывай им о блестящих колесницах, о всем самом красивом в этом мире. А смерть, они должны это понять, не страшна. Сделай это для меня, Мэг. И не печалься, что я покину эту мрачную камеру. Душа моя рвется наружу. Она не может дождаться топора, ей тесно. Пусть же она вырвется из тесной оболочки. И не важно, кто поможет ей в этом: король или его любовница.

– Не упоминай о ней, отец. Это из-за нее…

Он закрыл ей рот ладонью.

– Не суди ее, Мэг. Откуда мы знаем, может, она тоже страдает в этот самый момент.

Маргарита возмутилась.

– При дворе только и знают, что танцуют и веселятся. Они не думают о том, что ты, благороднейший из людей, должен умереть! Они развлекаются и уничтожают всех, кто мешает им это делать. Отец, не проси меня не проклинать их… Я их проклинаю! Проклинаю!

– Бедная Анна Болейн, – сказал он печальным голосом. – Да, Мэг, что значат мои страдания в сравнении с теми, что ждут ее. Сейчас по ее воле летят наши головы, но настанет день, и полетит ее.

Он действительно святой, думала Маргарита, потому что защищает ту, которая его убивает, скорбит о ее судьбе.

В тот день он говорил с ней о короле более откровенно, чем когда-либо раньше. Он сказал, что человек, который не может сдерживать свои страсти, всегда очень жесток.

– Не беспокойся, дорогая моя дочка, даже если увидишь мою голову на Лондонском мосту. Запомни, я смотрю на них сверху и жалею их.

Он спросил о домашних, о саде, доме, павлинах. Он улыбался и даже шутил. С болью в сердце, но несколько успокоенная, Маргарита покинула отца.

После суда его снова привезли в Тауэр. Он шел с высоко поднятой головой, хотя одежда его истрепалась и выглядела жалкой. Она смотрела на него и вспоминала золотую цепь, украшенную двумя розами, темно-зеленый камзол с меховым воротником и длинными рукавами. Ему нравились длинные рукава, потому что руки его были некрасивы. Она смотрела сейчас на его руки, и в ней с новой силой вспыхнула любовь. Она была возмущена тем, что он шел между двумя охранниками, державшими оружие наготове на случай, если он захочет убежать. Какие они идиоты, если думают, будто он может бежать! Они не понимают, что он рад предстоящей казни. Он сказал Уиллу, что рад тому, что сделан первый шаг – ведь первый шаг это самое трудное дело! Разве не говорил он, что выступить против короля – значит лишиться тела, но подчиниться ему – означает лишиться души!

Прорвавшись сквозь охрану, она подбежала к отцу и обняла его за шею. Охранники отвернулись. Они не могли видеть этой сцены без слез.

– Мэг, – зашептал он ей, – Христом молю, не лишай меня мужества.

Больше она ничего не помнит. Она очнулась на земле, окруженная людьми, которые пытались привести ее в чувство, подбадривали, выражали сожаление. Но она ничего не видела и не ощущала, кроме ужасной июльской жары. Ее не покидала мысль о том, что она больше никогда не увидит своего отца.

Он написал ей письмо из Тауэра, используя для этого кусок угля. В письме сообщил, когда состоится казнь. И даже тогда он не утратил присущего ему чувства юмора. «Это произойдет накануне дня Святого Томаса, что мне очень удобно. Ты великолепно держалась, когда целовала меня в последний раз. К счастью, дочерняя любовь и милосердие подчиняются правилам этикета».

Она ходила на его похороны. Король дал на это свое письменное разрешение. Это было уступкой с его стороны, однако было поставлено условие сэру Томасу не произносить длинную речь.

Итак, он умер. Его голова была выставлена на обозрение на Лондонском мосту, чтобы довести до сведения народа, что этот человек был предателем. Но народ смотрел на его голову и высказывал возмущение. Люди роптали, потому что знали, что смотрят на голову человека, который был скорее святым, чем предателем.

Генрих был недоволен. Он устал от женщин. Женщины должны доставлять удовольствие, способствовать отдыху после государственных забот, которыми он был обременен.

Французский король пытался возобновить переговоры по вопросу о браке Марии. Мор находился в тюрьме в ожидании казни. Фишер тоже. Король отложил казнь этих людей, зная, как любит их народ. Он всегда считался с настроением народа, боялся идти против него.

Но все его заботы так или иначе были связаны с Анной. Он злился на нее за то, что она поставила его в такое положение, что все еще была для него желанной, хотя и не всегда. Но без нее его жизнь стала бы пустой. Это Анна заставила короля вступить на этот путь. О, если бы она не вошла в его кровь и плоть, если бы он не встретился с ней! Он ненавидел ее и в то же время любил. Она не давала ему покоя, вызывала раздражение, но он не мог вычеркнуть ее из своей жизни. Больше того, он сам не знал, хочет ли он это сделать. Конечно, положение его, могущественного короля, было очень неприятным. Из-за Анны он порвал с Римом, имя Папы изъяли из молитвенников, его не упоминали во время службы. Но люди на улицах не переставали говорить о Папе и относились к нему с большим почтением. Уолси умер, с его смертью изменилась политика Англии. Уолси считал, что Англия должна сохранять равновесие власти в Европе. Политика Генриха была иная: Англия отделилась от Европы. Она осталась одна.

Все эти вопросы, которыми раньше занимался Уолси, теперь легли на плечи короля. Кромвель был лицемерным и хитрым, но он был исполнителем, а не лидером, и делал то, что ему говорили. И почему человек, у которого так много забот, должен еще постоянно объясняться с женщинами, успокаивать их. Мэдж Шелтон прекрасная девочка. Но она ему надоела. Анна – это Анна, такой больше нет. Но она настоящая ведьма, настырная к тому же. Очень умная, старающаяся через него управлять Англией. Она постоянно торопит его в решении тех или иных вопросов. Сейчас положение в стране такое, что кровь человека, и без того горячая, может взять и закипеть.

Он думал, что сможет проявить твердость. У Анны больше не будет детей, от нее лучше избавиться, она его беспокоит, отвлекает от государственных дел. Женщины должны знать, что место их в кровати, они не должны вставать между королем и его страной.

Народ роптал. Многие из благородных лордов готовы были выступить в поддержку католицизма, – возможно, они состояли в заговоре с Чапуисом. В настоящее время это не было опасно, но такое положение всегда связано с риском. Ему нужно следить за своей дочерью Марией. Он полагал, что существует заговор, цель которого вывезти ее тайно из страны и отправить к императору. А что если этот вояка поднимет против короля свою армию и возведет на трон Катарину и Марию? Интересно, сколько благородных лордов Англии, которые в настоящее время поддерживают короля, перейдут на сторону императора и встанут под его знамена? Все эти вопросы очень беспокоили Генриха. Он говорил себе, что решился на развод для того, чтобы у него родился сын и таким образом Англия могла бы избежать гражданской войны. Но сын не родился, а его поступки приблизили Англию к гражданской войне еще больше, чем в период конфликтов между домами Йорка и Ланкастера.

Он посоветовался со своими самыми близкими людьми в отношении новой тактики поведения. Что если он разведется с Анной? Такое впечатление, что она не может родить ему сына. Может быть, это всемогущий Бог предупреждает его, что небеса не одобряют его брак с Анной! Ведь это удивительно: здоровая девушка, а не может родить сына, не может забеременеть. Родила всего одну дочь, а потом сделала вид, что забеременела! Он скривил губы в улыбке. Хотела обмануть его. Она и сейчас продолжает его обманывать. Он уверен, что без нее ему будет лучше, а она соблазняет его, притягивает к себе, и он, вместо того чтобы как-то избавиться от нее, оказывается в ее объятиях.

Его советники отрицательно относились ко второму разводу. Есть черта, которую не в состоянии переступить даже самые послушные подданные, и никакой деспот король не может их заставить это сделать. Возможно, эти люди думали о сэре Томасе Море и о Фишере, так стоически ожидавших казни. Или же о том, что народ недоволен королем.

Король может развестись с Анной, считали советники, но только при условии, что он вновь сойдется с Катариной.

Катарина! Король взвыл, как раненый зверь. Вернуть Катарину! Анна выводила его из себя, досаждала ему, но по крайней мере она его возбуждала. Не стоит об этом пока говорить, но ничто не заставит его жить снова с Катариной!

Все это бесило короля. А новый Папа окончательно вывел его из себя, назначив Джона Фишера, человека, сидевшего в Тауэре, кардиналом. Когда Генрих узнал об этом, он чуть не сошел с ума от злости.

– Я пошлю его голову в Рим, и пускай Папа наденет на нее кардинальскую шапку! – кричал король. Его терпение лопнуло, и Фишер был казнен. За ним должен был последовать Мор. Но Англия кишела предателями. Эти монахи из Чартерхауза, которые отказались признать его верховным главой церкви, должны быть строго наказаны. Народ должен знать, что все, кто не подчиняется воле короля Англии Генриха VIII, понесут наказание. Казни должны происходить публично, предателей нужно вешать, жечь на кострах, воздавая дань могуществу короля. Король стал кровожаден. Теперь он убивал более изощренно, чем тогда, когда казнили Эмпсона, Дадли и Бекингема. Убийства этих людей были продуманы хладнокровно, теперь же король убивал из мести и ненависти. В темницах подвалов тюрьмы Тауэр орудия пыток работали день и ночь. Король пытался полностью подчинить себе тех, кто выступал против него.

Туман опустился над Лондоном. Люди собирались в кучки, обсуждая казни и слушая крики и стоны мучеников.

На Континенте возмущались казнями Фишера и Мора. Церковь была взбешена смертью Фишера. Политиков шокировала казнь Мора. Ватикан обрел голос и в четвертый раз проклял чудовище из Англии. Император, до предела удивленный глупостью короля, который уничтожил умнейшего человека в стране, заявил:

– Что касается меня, я скорее бы расстался с самым прекрасным городом в моем владении, чем с таким советником.

Европа скорбила по мудрецам, а Англия по мученикам. Король был потрясен и испуган. Но кровь его кипела. Он был достаточно хитер и понимал, что слабость ему не поможет. Он слишком далёко зашел. Когда Мор говорил, что человек, который не может справиться со своими страстями, жестокий человек, он был прав. И красивый, веселый, благодушный король, которого так любил народ Англии, показал свою истинную сущность. Он оказался холодным, жестоким, безжалостным эгоистом.

Но совесть не давала ему покоя. Все, что я сделал, говорил он себе, я сделал для Анны. Он не считал себя великим ненавистником – он думал о себе как о великом любовнике.

Ему сообщили о казни Мора, когда он играл с Анной в карты. Он сидел напротив нее, и вдруг представил рядом с ее красивым лицом эстетическое лицо человека, которого повелел лишить жизни.

Генрих встал из-за стола. Играть ему расхотелось. Он понимал, что уничтожил великого и доброго человека. Король испугался.

Он снова взглянул на Анну, сидевшую за столом, и вдруг понял, как успокоить свою совесть, заставить замолчать внутренний голос, который не давал ему покоя.

– Это ты виновата в смерти этого человека! – бросил он, вышел и заперся в своей комнате, не в силах избавиться от обуявшего его страха.

Пересекая Лондонский мост, люди старались не поднимать головы, чтобы не видеть ужасного зрелища: окровавленные головы храбрецов. Да, храбрость проявлять опасно, когда на троне сидит такой ужасный король.

Все только и говорили о Фишере и Море. Народ считал их святыми, поклонялся им. Однако никто за них открыто не молился. Монахи в Чартерхаузе предпочли смерть, но не признали Генриха VIII главой церкви. Многих из них отправляли в Тауэр, сажали на дыбу, заставляя предавать своих друзей. Пытки были разнообразны. Некоторых подвешивали за руки, скованные цепями, к потолку, кому-то вырывали зубы и ногти. Люди рассказывали об этих ужасах друг другу и считали тех, кто сидит в Тауэре, святыми. Других приковывали цепями к стенам в темницах и оставляли умирать там от жажды и голода, или сажали в комнаты пыток, где невозможно было шевелиться, настолько они были малы. Людей, связанных по рукам и ногам, бросали в колодцы, кишащие крысами. Особо упорные монахи подвергались публичной казни, ужасной и безнравственной. Их вначале вешали, а потом полуживыми вынимали из петли и, разрезав живот, вытаскивали внутренности и сжигали их на костре. Мертвые тела подвергались надругательству.

Король хотел показать народу, что такая судьба ждет каждого, кто не подчинится ему. Лондонцы слышали, как кричали анабаптисты, сжигаемые на кострах, видели, как корчились их тела. В Европе знали о терроре, царившем в Англии, но в открытую об этом не говорили. Однако слухи о том, что мир возмущен его деяниями, дошли до Генриха. Он засмеялся и сказал, что пускай они лучше вспомнят о своих методах борьбы с еретиками и о том, как всего несколько месяцев назад Франциск со своей семьей шел по Парижу, распевая псалмы, а в это время лютеран сжигали на кострах у Собора Парижской Богоматери.

Генрих знал, как можно подавить мятеж и подчинить народ. Он часто говорил, что делает это для того, чтобы спасти корону. Он был сильным и безжалостным, и его боялись. Он уже не был молодым и страстным юношей, ищущим удовольствий, за которого правил страной кардинал. Теперь он сам правит своей страной. И он всех заставит преклонить перед ним колени, сколько бы крови ему не пришлось пролить. У него был план, который казался ему очень интересным: он хотел сделать Кромвеля генеральным викарием, что дало бы ему возможность посещать все церкви и монастыри Англии. И тогда верховный глава церкви будет знать, что творится в монастырях. Его беспокоили рассказы о распутной жизни, которую ведут монахи и монахини. Что если это на самом деле не монастыри, а притоны? Что если под рясами монахов скрываются распутники?! А эти монашки, закутанные в свои темные одеяния, так ли они благочестивы, какими хотят казаться?

Он вспомнил о родственнице Анны, монахине Элинор Кэри, которая родила двух незаконных детей от священника. Он, как верховный глава церкви, не потерпит этого! Покончит с этим беспутством, прекратит разврат! Раньше король не занимался этим. Но теперь по воле Бога он стал верховным главой церкви. И он клянется Богом, что покончит с этими дьявольскими кознями.

Томас Кромвель должен посетить монастыри, проверить, что там происходит. А на Кромвеля можно положиться. И если он решит, что монастыри следует распустить, то так и будет! Кромвель сделает опись церковной утвари и других ценностей, хранящихся в монастырских сундуках, драгоценностей, произведений искусства. Такие вещи могут храниться только в королевском дворце. Он прекрасно все это задумал. Нужно будет поговорить с Кромвелем.

Из окон дворца Генрих видел, что на Лондон опустился туман. Это Бог выражает свое недовольство. Анабаптисты не верят в святость Христа, они должны умереть.

Перед дворцом собирались люди и перешептывались. Что-то затевалось. Король нервничал. В молодости он безбоязненно выходил к народу. Теперь все было иначе. Если он оставался в доме на ночь, то вызывал мастера поставить новые болты на дверь его опочивальни. Солома на его кровати просматривалась каждый раз из-за опасения, что там может быть кем-нибудь спрятан кинжал.

– Что опять случилось? – закричал он, высунувшись из окна.

Придворные, стоявшие небольшой группой, в страхе подняли головы.

– Какие-то новости, верно? Говорите, ничего не скрывайте!

– Неприятности, Ваше Величество. Голова сэра Томаса Мора исчезла с моста.

– Что? – изо всей силы рявкнул король, чтобы никто не заметил, как дрожит его голос. – Кто убрал ее?

Ответа не последовало.

– Кто снял ее? – снова потребовал он ответа.

– Неизвестно, Ваше Величество. Мы только знаем, что ее там больше нет.

Он закрыл окно. У него подгибались колени. По всему огромному телу пробежала дрожь. Головы мученика Мора на мосту больше нет, хотя она должна находиться там вместе с головами других предателей. Что это могло значить? Уже был случай, когда один воскрес из мертвых. Что если этот Мор тоже воскрес?

Перед его глазами стояло мудрое и доброе лицо, но только с закрытыми глазами. Он вспомнил мягкий юмор Мора, его доброту. Он так хорошо помнил этого человека, потому что часто заходил к нему в сад в Челси, обнимал его за плечи. Он вспомнил, что когда писал книгу в осуждение Лютера, этот человек работал вместе с ним. Книга была написана в основном благодаря великолепному стилю Мора, его прекрасному знанию латыни. И он убил его только потому, чтобы доказать: королю нужно во всем подчиняться. Конечно, в руках у него не было топора, и он не выставлял его голову с головами остальных предателей, но он все равно был убийцей. Его старый друг Мор – самая светлая личность во всем королевстве! Он вспоминал, как этот человек гулял вместе с ним и Катариной в дворцовых парках, как они беседовали о звездах и он показывал королевской паре звезды и называл их, потому что Генрих и Катарина интересовались астрономией. Теперь он был мертв. Мор не любил блистать при дворе, предпочитая спокойно жить в кругу своей семьи и среди книг. Он был мертв, и голова его исчезла. Это могло оказаться знамением!

Анна вошла в комнату и увидела, что король расстроен. Она решила успокоить его, что было не в ее правилах.

– Что-то случилось? – спросила она.

Генрих с надеждой глянул на нее, и ей показалось, что он похож на испуганного ребенка, оказавшегося в темноте.

– С Лондонского моста пропала голова Мора!

Она была поражена. Она смотрела на него широко открытыми глазами, охваченная таким же ужасом.

– Анна, – спросил он, стараясь взять ее руку в свою, – как ты думаешь, что это может значить?

Она крепко сжала его руку. Она забыла о чудесном исчезновении головы, потому что страх, не покидавший ее ни днем ни ночью, вдруг испарился. Генрих нуждался в ней в такие моменты, как этот, он обращался к ней. Она напрасно чувствовала себя униженной, напрасно показывала это людям. Она была женой человека, который, обладая абсолютной властью, делал все так, как ему хотелось. Однако умная женщина могла руководить им. Анна поняла, что повела себя неправильно сразу после коронации, а потому решила, что теряет над ним власть. Теперь он здесь, рядом с ней, испуганный, объятый мистическим ужасом, столь характерным для их века. У него нет той смелости, которая присуща ей, – безрассудной слепой отваги.