Текст книги "Путь на эшафот"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)
Лорд Рочфорд сказал об этом королю, и Генрих вызвал Уолси. И Уолси, стремясь восстановить свое влияние на короля, предложил ему поселить ее в Саффолке, а не в Дорхэме, где Анна жила раньше.
– Мой лорд, король, мой дом в Йорке находится рядом с домом в Саффолке. Вам будет очень удобно жить в моем доме в Йорке, пока леди будет находиться в Саффолке.
– Замечательный план, Уолси. Вполне достоин тебя. – Король положил на плечо кардиналу свою большую толстопалую руку. Он смотрел Уолси в глаза и улыбался. Король вдруг вспомнил, что всегда любил этого человека.
Анна приехала в Саффолк. Его величие поразило даже ее. Это был дом для королевы. У нее будут прислужницы, паж, который будет носить ее шлейф, свой священник. Она будет устраивать приемы, покровительствовать церкви и государству.
– Здесь все так, будто я уже королева! – сказала она Генриху, который ее встречал.
– Ты и есть королева! – ответил он ей, дрожа от страсти. И она поняла: борьба окончена. Король ждал очень долго, но теперь решил, что больше ждать не будет.
Он сказал ей, что в Саффолке они будут вместе сидеть за столом во время трапезы. Этот милый старик Уолси предоставил ему свой дом в Йорке, который находится совсем рядом, он будет там жить и навещать ее в любое время без церемоний. Не кажется ли ей, что она слишком строго судила этого бедного старика?
Король был возбужден. Анна это поняла. И он это почувствовал.
– Возможно, я была слишком строга к нему, – согласилась она.
– Дорогая, я должен знать, что у тебя есть все, что ты хочешь. Ведь ты моя королева, а скоро будешь королевой Англии! – Он положил ей на плечи свои горячие руки. – Проси все, что тебе угодно, сердце мое!
– Я это знаю, – спокойно ответила она.
Оставшись одна в своей комнате, Анна посмотрела на себя в зеркало. Сердце ее сильно билось. «Чего ты испугалась, Анна Болейн? – спросила она себя, смотрясь в зеркало. – Боишься, что после сегодняшней ночи уже не сможешь сойти с этого пути? Почему тебе так страшно? Ты молода и прекрасна. Ты всех красивей, привлекательней и обаятельней. Разве это не так? Чего же ты боишься? Ничего! Ты решила стать королевой Англии, и ты будешь ею! Бояться нечего!»
Ее глаза горели на бледном лице, губы плотно сжаты. Она надела платье из черного бархата, оттенившее белизну ее бархатисто-нежной кожи.
Анна вышла к Генриху, и он чуть не потерял сознание от восторга. Она была оживлена. Ей льстил его восторг и поклонение.
Он повел ее к столу. Прекрасно вышколенные слуги, подав то либо иное блюдо, тут же исчезали. Эта трапеза вдвоем, к которой он тщательно готовился, доставляла ему наслаждение. Анна, поборовшая свое упрямство, была с ним нежна. Он был уверен, что она сдастся. Он так долго ждал этого, так часто видел это во сне. Но он был уверен, что реальность превзойдет все его мечты.
Он пытался рассказать ей о своих чувствах, о том, как сильно он изменился благодаря ее влиянию, как желает ее, как она не похожа на других женщин, как думы о ней скрашивали его жизнь. Он говорил, что никогда никого не любил, пока не узнал ее – он вообще не знал, что такое любовь. И это было правдой. В любви Генрих был прекрасен, ибо смирение, которое так не соответствовало его массивной фигуре с широкими плечами, делало его очаровательным. Его грубость сменилась нежностью, высокомерие – скромностью. Ее потянуло к нему. Она выпила больше, чем обычно, она больше не сдерживала себя, ибо верила в свои силы и в будущее.
Когда они встали из-за стола, Генрих сказал:
– Мне кажется, что сегодня ночью я буду счастливейшим человеком на земле!
Он испуганно ждал ее ответа, но она молчала. Он хотел что-то сказать, но не смог – отказал голос. Им руководило всего одно чувство – огромное желание овладеть этой женщиной.
Она лежала в кровати совершенно нагая. Увидев ее, Генрих не сказал ни слова, ибо его тело онемело на какое-то мгновение. Потом он бросился к ней и стал осыпать поцелуями ее великолепное тело.
А она думала: мне нечего бояться. Если он желал меня раньше, теперь это чувство удвоится. Он навалился на нее всей тушей, а она, чувствуя его радость, экстаз, удовлетворенно улыбалась, ибо знала, что теперь непременно доведет все до конца.
Король бормотал бессвязные слова любви, говорил о том, как хочет ее, как ему чудесно с ней.
– Такой женщины у меня никогда не было, моя Анна! Никогда. Клянусь тебе… Анна… Королева Анна… Моя королева…
Он лежал рядом с ней, этот великий человек, лицо его выражало безмятежность и счастье. И она подумала, что именно так он выглядел, когда был мальчиком. Грубые черты разгладились, смягчились, и она решила, что сможет, наверное, полюбить его. Она наклонилась к нему и поцеловала. Он крепко обнял ее и стал снова твердить, что она красавица, и то, что случилось, превзошло все его ожидания.
– Как часто, моя королева, в мечтах я держал тебя в своих объятиях. Помнишь сад в Хивере? Помнишь то счастливое время? Как высокомерна ты была со мной! Не понимаю, почему тогда я не сделал тебя своею? Не могу понять! Я никогда никого так не желал, моя Анна, моя королева, моя белоснежная королева!
А она улыбалась и думала: скоро он будет свободен. И я стану королевой… И тогда он уже не сможет жить без меня.
– Почему я был так мягок с тобой? Потому, моя любимая, что я тебя люблю и не могу обидеть. Теперь ты действительно любишь меня не как короля, а как мужчину. Ты любишь меня так же сильно, как люблю тебя я. Тебе все это так же приятно, как и мне…
И он опять возбуждался, гладил ее, целовал ее тело, волосы, грудь.
– Так еще никто никого не любил, – говорил король Англии Анне Болейн.
СЧАСТЛИВЕЙШАЯ ИЗ ЖЕНЩИН
В Хоршеме готовились к Рождественским праздникам. В спальне девушек, прислуживавших герцогине, царило возбуждение. Их радовал не столько сам праздник, который должен был проходить в главной зале, а связанные с ним обычаи. Девушки готовили подарки для своих возлюбленных, гадая, что получат взамен.
– Бедная малышка Катерина Ховард! У нее нет возлюбленного! – восклицали они и смеялись.
– А как же красавец Томас? Да, Катерина, как быстро он забыл тебя!
Катерину мучила совесть. Хотя она и не забыла Томаса, она все меньше и меньше думала о нем в последние месяцы. Она спрашивала себя, думает ли он о ней. Если и думает, то не считает нужным поставить ее об этом в известность.
– Не стоит помнить о тех, кто забыл о тебе, – говорила Изабел.
В покоях герцогини, где Катерина часто проводила время, старуха жаловалась на скучную жизнь.
– Как было бы хорошо, если бы мы были сейчас в Ламберте. Говорят, при дворе происходит много интересного.
– Вы правы, – отвечала Катерина, почесывая бабушке спину. – Ходят слухи, что моя кузина теперь стала очень важной персоной.
– Клянусь, это так! Интересно, как чувствует себя лорд Алгертон Перси, то бишь, простите, граф Нортамберленд? Что он говорит теперь? Он был слишком могущественен и благороден, чтобы жениться на ней! И Анна решила: прекрасно, я выйду замуж за короля! Ха! Ха! Ха! И я очень рада, что этот гордец плохо живет со своей женой. Так ему и надо! Все, кто считает мою внучку недостойной, будут страдать – я уверена в этом.
– Но она внучка вашего мужа, – снова напомнила ей Катерина. Герцогиня велела ей замолчать.
– Как я рада, что она сейчас живет в Саффолке! Говорят, она устраивает приемы, как настоящая королева. Она занимается благотворительностью, что и должна делать королева. Есть люди, которых ее поведение возмущает, но знай, моя девочка, завистники найдутся всегда. Как бы я хотела, чтобы моя внучка царствовала в Гринвиче. Ходят слухи, что королева в замешательстве, и что на Рождество Анна устраивала свой праздник, а Катарина свой. Кто-то был восхищен, а кто-то возмущен этим. Представь себе: два отдельных праздника! Как весело, должно быть, было у Анны и как скучно у Катарины! Сама моя внучка чего стоит! И с ней Джордж, Уайатт, Серрей и Брайан! Кто может с ними сравниться! А король пока так в нее влюблен, что делает все, что она попросит. Как бы мне хотелось все это видеть! А Уолси, этот старый интриган, как он сейчас дрожит! Так ему и надо! Как же, сметь мешать нашему повелителю королю жениться на той, кого он считает своей королевой! И если есть женщина, которая достойна быть королевой, так это моя внучка Анна!
– Мне тоже хотелось бы ее увидеть, – мечтательно говорила Катерина. – Бабушка, когда вы собираетесь поехать ко двору?
– Очень скоро. Я как раз сейчас думаю об этом. Мне нужно только сообщить ей о своем желании, и она пошлет за мной. Она всегда была моей любимой внучкой и, мне кажется, тоже всегда меня любила. Да благослови ее Бог! Да благослови Бог королеву Анну Болейн!
– Благослови ее Бог! – повторила Катерина. Герцогиня посмотрела на нее, сощурив глаза.
– В тебе нет чувства собственного достоинства, совсем нет. Поиграй мне немного, Катерина. Музыка – это единственное, к чему у тебя есть какие-то способности. Сыграй мне что-нибудь.
Катерина поспешила выполнить просьбу. Она ненавидела, когда бабка начинала критиковать ее, и сожалела, что именно этим всегда заканчивались их беседы, так интересовавшие ее.
Катерина играла, а герцогиня постукивала в такт музыки ногой, но не слушала ее внимательно, так как мысли ее были далеко: в Гринвиче, в Элтэме, в Виндзоре, в доме в Саффолке и в Йорке. Она видела свою красавицу внучку королевой с короной на голове, она видела короля, опьяненного любовью и потому покорного, смиренного, она с ужасом вспоминала этого человека, Уолси, которого всегда ненавидела.
Нужно непременно попасть туда, быть любимой той, которая сама любима королем, ее внучкой, королевой. Видеть ее иногда, оживленную, очаровательную, думать о той, которую так страстно любит король, возможно, снискать милость самого короля, потому что он будет добр к тем, кого любит его возлюбленная. Похоже, Анна всегда испытывала добрые чувства к своей ленивой, любящей посплетничать старой бабушке, хотя она ей и не родная бабка, а только жена ее деда!
– Я еду в Ламберт, – вдруг заявила герцогиня, решив, что следовало бы пристроить при дворе маленькую Катерину. А почему бы и нет? Как только это утомительное дело о разводе успешно завершится, она поедет в Ламберт. Ждать уже осталось недолго. Это дело длится уже более двух лет. И теперь, когда король понял, что представляет собой этот злодей Уолси, ждать осталось недолго.
Да, маленькая Катерина должна служить при дворе. Но она не годится на это! Анна, девочка моя, ты была в этом возрасте при дворе Франции, ты была маленькой леди, восхищавшей всех, кто с тобой сталкивался. Я не сомневаюсь в этом, зная, какая ты грациозная, очаровательная, с каким вкусом ты одеваешься, как держишься и как умеешь носить вещи. Да, Катерина Ховард, никогда тебе не быть такой, как Анна Болейн! Никто на это и не надеется. Вы только посмотрите, как она сидит за инструментом, сгорбив спину!
И все же в девчонке есть что-то привлекательное. Что-то такое, что говорит о том, что с возрастом она станет аппетитной и сексуальной. Но выглядит она сейчас очень неопрятно, и это ужасно возмущало герцогиню. Какое право имеет Катерина Ховард выглядеть такой неряхой? Она живет в великолепном дворце герцогини, за ней ухаживают леди, прислуживающие герцогине. Что-то нужно сделать с этим ребенком, думала герцогиня, считая, что в этом есть и ее вина. Ведь она так часто думала, что нужно заняться ее воспитанием, собиралась это сделать, но потом забывала. Она вдруг разозлилась на Катерину, встала с кресла и дала девочке подзатыльник.
Катерина перестала играть и с удивлением посмотрела на бабку. Ей не было больно, и она не очень обиделась, потому что герцогиня часто шлепала ее, но не сильно – ведь она старая, и сил у нее почти не было.
– Возмутительно! – бушевала старая леди.
Катерина не понимала, в чем дело. Единственное, что у нее получалось, так это игра на музыкальных инструментах. Она не знала, что герцогиня, думая о Саффолке, где ее другая внучка вела себя как королева, еще не имея этого звания, не слышала ее игры, и думала, что герцогиня ударила ее за то, что она плохо играет.
– Катерина Ховард, – сказала герцогиня, пытаясь убедить себя в том, что во всем виновата сама девчонка, – ты позоришь наш дом! Как ты думаешь, что скажет королева Анна, если я попрошу ее найти тебе место при дворе, которое, конечно, она найдет тебе, если я ее попрошу, тем более, что она твоя кузина? Посмотри на свои волосы. А платье? Ты скоро вылезешь из него – оно мало тебе. Ну а твои манеры просто возмутительны. Я так тебя изобью, что ты не обрадуешься, грязнуля ты эдакая! Бестолковая девчонка. И это тем более обидно, что у тебя смазливое личико. Теперь уж мы займемся твоим воспитанием как следует. Довольно проводить дни в мечтаниях. Ты будешь работать, Катерина Ховард, и не вздумай лениться – я спрошу с тебя! Слышишь?
– Слышу, бабушка.
Герцогиня позвонила, и вошла горничная.
– Позови ко мне сейчас же этого юношу, Генри Мэнокса. Горничная вышла, и вскоре появился молодой человек с низким узким лбом, но с красивой походкой и довольно элегантный. Его черные глаза поблескивали гордо и смело, что делало его достаточно привлекательным. Он низко поклонился герцогине.
– Мэнокс, это моя внучка. Боюсь, с ней нужно позаниматься, многому научить ее. Я хочу, чтобы ты сел за спинет и немного поиграл нам.
Он улыбнулся Катерине, давая ей понять, что они будут друзьями. Катерина, всегда готовая к дружбе, улыбнулась ему в ответ. Он сел за инструмент и стал играть. Играл он великолепно, и Катерина, любившая музыку, была восхищена его игрой и громко захлопала в ладоши, когда он закончил.
– Вот, дитя мое, – сказала герцогиня, – как нужно играть. Мэнокс, ты будешь заниматься с моей внучкой. Можешь начать прямо сейчас.
Мэнокс встал и поклонился, потом подошел к Катерине и поклонился ей тоже, взял ее за руку и повел к инструменту.
Герцогиня наблюдала за ними – она любила наблюдать за молодежью. В них есть что-то совершенно очаровательное, решила она. Движения их так грациозны. Особенно ей нравились юноши, ибо мужчин она любила с пеленок. Она вспомнила свою молодость. У нее был замечательный учитель музыки, и такой красивый. Он ей очень нравился, но в этом не было ничего плохого – она всегда соблюдала приличия. Однако было очень приятно, что музыке ее учил такой обаятельный человек. Она тоже ему очень нравилась. Но герцогиня соблюдала дистанцию.
Вот они сидят – эти двое детей – за инструментом. Для нее они только дети. Вместе они кажутся более привлекательными, чем в отдельности. Если бы Катерина была постарше, думала герцогиня, мне следовало бы последить за Мэноксом. Кажется, у него не слишком хорошая репутация – любит прихлестнуть за девушками.
Наблюдая за своей внучкой, герцогиня думала: теперь я буду сама следить за ее образованием. Быть кузиной королевы – это кое-что да значит. Когда придет время, она должна не упустить возможностей, которые перед ней откроются.
И чувствуя себя очень благородной и хорошей бабушкой, она решила, что не стоит оставлять девочку один на один с Мэноксом, у которого неважная репутация. Уроки всегда должны проходить в этой комнате, и она должна присутствовать при них.
В сотый раз герцогиня уверяла себя в том, что это счастье, что воспитание маленькой Катерины Ховард поручено ей. Ведь кузина королевы должна быть хорошо воспитана, потому что ее могут ожидать большие почести.
Анна одевалась к банкету. Леди, помогавшие ей в этом, суетились вокруг и делали лестные замечания. Счастлива ли я, спрашивала она себя, вспоминая годы, когда стремилась достичь высот власти и роскоши, годы, полные неприятностей, опасений и даже страха.
Она очень сильно изменилась, и никто не понимал это лучше, чем она сама. Стала твердой, расчетливой. Больше не было той девочки, которая так глубоко и страстно любила Перси. Она уже не была так добра к людям, чувствовала, как в сердце ее другой раз закипает ненависть, а вместе с ней новое, удивительное для нее чувство – мстительность.
Она смеялась, встречаясь с Перси. Он больше не был тем нежным и красивым юношей, которого она любила. Он все еще оставался тоненьким, так как страдал какой-то неизвестной болезнью, и лицо его было таким несчастным, что ей хотелось плакать, глядя на него. Но она не плакала – она горько смеялась, думая, какой же он дурак, что навлек на себя эту муку, испортил свою и ее жизни! Пусть же он теперь страдает за свою глупость, а она попробует извлечь из этого выгоду для себя!
Но какую выгоду может она извлечь для себя из его страданий? Теперь Анна научилась прекрасно понимать короля. Она может им командовать. При дворе больше нет такой красавицы и умницы, как она. И он будет ее рабом. Но как долго? Как долго может такой мужчина, как Генрих, оставаться верным одной женщине? Иногда она подолгу раздумывала над этим вопросом. Уже сейчас она видела, что он изменился. Нет, он все еще влюблен в нее, хочет нравиться ей, исполняет ее малейшее желание. Но кто был больше всего возмущен тем, что они не могут пожениться, что женитьба откладывается? Анна или Генрих? Генрих хотел развода, он очень хотел, чтобы Катарина освободила трон для Анны. Но Анна уже была его любовницей. И он мог подождать. Анна должна была что-то делать, чтобы ускорить ход событий, она вынуждена была беспокоиться и то и дело спрашивать себя, согласится ли Папа на развод.
Иногда эти мысли бесили ее. Она уступила, несмотря на то, что заявляла, что никогда ему не уступит. Уступила, поверив королевскому обещанию, что он сделает ее королевой. Он ничего не обещал ее сестре Марии. Но в чем разница между ней и Марией, которая шла на поводу у своего сладострастия? Она, Анна, тоже уступила, только в обмен на корону. И она видела себя в Хивере, сломленной, побежденной или же вышедшей замуж за какого-нибудь незначительного человека, вроде Уильяма Кэри.
Генрих пожаловал Томасу Уайатту пост главного маршала Кале, поэтому его теперь часто не бывало в Англии. Анна думала еще и об этой стороне характера Генриха. Да, он любил своих друзей, и Томас был одним из них. Он не посадил Уайатта в башню Тауэр, что было бы очень просто сделать, а просто выслал его… Генрих мог быть сентиментален по отношению к тем, кого он действительно любил. Томаса нельзя не любить, думала Анна, и на глазах ее появлялись слезы.
Анна пыталась ясно и без прикрас вспомнить о прошедшем годе. Был ли это счастливый год? Конечно, конечно, счастливый! Она не может сказать, что была несчастна. Она была счастлива и даже очень! Будучи гордой и надменной, она получала большое наслаждение от почестей, которые ей воздавали. Сознавая свою красоту, как она могла не получать удовольствия от прекрасных одежд, принадлежащих ей? Такие, как королева Катарина, называют это тщеславием. Разве нет ничего общего между гордостью и тщеславием? И разве она не должна радоваться, когда ее сравнивают со звездой, называют самой красивой и просвещенной женщиной, самим совершенством, женщиной, которую любит король?
У нее были враги, и самый главный среди них – кардинал. Ее дядя Норфолк считался ее другом, но она никогда не могла любить его и доверять ему. И ей казалось, что теперь, когда король не уделил внимания его старшей дочери Марии Ховард, которая была более высокого происхождения, чем Анна Болейн, он затаил злобу. Еще один враг, опасный и жестокий. Анна вспомнила о днях и ночах, проведенных во дворце в До-вере, когда Мария Тюдор рассказывала ей о великолепии какого-то Чарлза Брэндона. Это был безжалостный и честолюбивый человек. Он женился на сестре короля и оказался тем самым очень близко к трону. А так как Анна была к трону еще ближе, стал ее врагом. Все эти мысли пугали ее.
Какой она чувствовала себя счастливой, танцуя с королем на Рождество в Гринвиче, смеясь в лицо тем, кто осуждал ее за то, что она отмечает праздник в Гринвиче, тем самым бросая вызов королеве, ненавидя королеву, которая отказывалась уйти в монастырь и тем самым признаться в том, что она действительно жила с Артуром. Танцевала она великолепно, делая колкие замечания в адрес королевы и принцессы, показывая свое превосходство над ними, а потом ненавидя себя за это, презирая свое отражение в зеркале, смотрящее на нее с упреком возбужденно блестящими глазами.
Принцесса ее ненавидела и не скрывала этого. Она шептала на ухо придворным из окружения Анны Болейн, что с ней сделает, когда станет королевой.
– Если бы я была королевой, – говорила она, – я посадила бы ее в подвалы Тауэра. Посмотрим, что останется от ее красоты после того, как ею займется палач. Я сама лично посадила бы ее на дыбу! Сможет ли она тогда говорить колкости крысам, которые соберутся там, чтобы погрызть ее кости? Но я не хотела бы, чтобы ее сожрали крысы. Ее нужно сжечь живьем на костре. Она ведьма. И я слышала, что вокруг нее собираются люди, распространяющие новую веру. Я бы собрала вязанки хвороста у ее ног и подожгла их. Но я не хочу, чтобы она сразу сгорела. Я бы тушила костер и зажигала его снова. Пусть она уже на земле испытает то, что ее ждет в аду – вечное горение в огне.
Глаза принцессы фанатично сверкали, когда она видела Анну, в них была ненависть к ней, а Анна смеялась в лицо этой глупой девчонке, притворяясь, что это ее не трогает, хотя эти глаза преследовали ее и во сне и наяву. Но Анна понимала, что будет значить для этой девушки восхождение на трон ее, Анны. Мария пользовалась всеми привилегиями, которые имеет дочь короля, принцесса Мария, наследница английского престола. Король же хотел объявить ее незаконнорожденной, и это означало бы, что у нее будет меньше привилегий, чем у герцога Ричмондского, который, хотя еще и мальчик, имеет их больше.
Лежа в постели в объятиях короля, Анна говорила о принцессе:
– Она не должна так ко мне относиться! Это невозможно! Кто-то из нас должен покинуть двор!
Генрих успокаивал ее, защищал Марию. Он чувствовал слабость по отношению к своей дочери – сказывалась сентиментальность его натуры. Он был привязан к ней, хотя всегда мечтал о сыне. До того, как ему пришла мысль о том, чтобы освободиться от Катарины, а Анна ему заявила, что никогда не станет его любовницей, он успел смириться с мыслью, что его дочь может стать в будущем королевой.
– Я уезжаю в Хивер, – заявила Анна. – Не желаю быть предметом оскорблений.
– Я не позволю тебе уехать в Хивер, моя возлюбленная. Твое место здесь, рядом со мной.
– Тем не менее, – холодно заметила Анна, – я еду в Хивер!
Страх, что она покинет его, не оставлял Генриха ни на минуту. Он не мог себе представить, что не будет видеть ее. Она могла влиять на короля, угрожая отъездом.
Когда Мария оказалась в немилости и отец перестал ее поддерживать, нашлись люди, которые стали ее жалеть и обвинили Анну в мстительности. Такую же позицию они заняли в отношении Уолси. Это правда, что Анна не забыла унижений, которые от него вынесла, и постоянно его преследовала, твердо решив добиться смещения Уолси с высокого поста. Возможно, те, кто ее обвиняли, забывали, что Анна ведет борьбу не на жизнь, а на смерть. Несмотря на богатства и власть, восхищение и любовь короля, сыпавшиеся на нее, Анна понимала, что люди шепчутся за ее спиной, что враги строят козни, пытаясь уничтожить ее. Самыми опасными были Уолси и принцесса Мария. Что было ей делать, как не бороться с ними. И раз у нее в руках было такое эффективное оружие, она использовала его, как это сделали бы на ее месте Уолси и Мария.
Однако ее победа не приносила ей радости, а только горечь. Она любила, когда ею восхищаются, одобряют ее, она не хотела иметь врагов. И она, и Уолси, хотя внешне были очень любезны друг с другом, притворяясь друзьями, прекрасно понимали, что кто-то из них должен сдать позиции, что вместе им наверху не быть. И Анна сражалась так же упорно, как в свое время сражался за власть Уолси. И так как звезда Уолси закатывалась, а звезда Анны восходила, она побеждала. Многое указывало на это. Но борьба продолжалась, что подтверждалось хотя бы и не слишком значительными, но все же характерными событиями. Одним из них было, по мнению Анны, конфискация ее книги, которая каким-то образом оказалась у ее конюха, молодого Джорджа Зача. Говорили, что Анна – и эти слухи не могли не беспокоить кардинала – интересовалась новой религией, которая вызывала интерес на континенте, и один из реформаторов подарил ей перевод Священного писания.
Анна прочла эту книгу, обсудила ее со своим братом и друзьями, сочла очень интересной и дала почитать одной из близких ей леди, которую звали Гейнсфорд и которую она считала умной девушкой. Анна думала, что книга ее заинтересует. За девушкой ухаживал Джордж Зач. Однажды он застал ее за чтением этой книги, решил пошутить, выхватил ее и убежал. Он взял книгу в часовню короля и во время мессы открыл ее и стал читать. Это привлекло внимание настоятеля, который попросил показать ему книгу. Познакомившись с ее содержанием, он поспешил с книгой к кардиналу Уолси. Леди Гейнсфорд очень испугалась, узнав об этом, и поспешила к Анне. Анна, возмущенная действиями кардинала, пожаловалась королю и потребовала, чтобы ей немедленно вернули книгу. Книгу тотчас вернули.
– Что это за книга, наделавшая столько шума? – спросил король.
– Вы должны прочесть ее, – ответила ему Анна. – Я настаиваю на этом.
Генрих пообещал ей и выполнил свое обещание. Кардинал очень расстроился, что Его Величество так же, как и молодой Зач, заинтересовался книгой. Это указывало на поражение Уолси.
Этот год, думала Анна, сидя перед зеркалом, был довольно неудачным для кардинала. Суд затягивался. Удастся ли когда-нибудь получить этот развод? Папа был непреклонен, а народ выражал недовольство. Нэн Бален никогда не будет нашей королевой, шептались повсюду.
Генрих почти ничего не рассказывал о том, что происходило на суде, но Анне кое-что стало известно. Катарина вошла в залу и преклонила перед королем колени, прося справедливости. Анна представляла себе, как это все происходило: торжественная обстановка, майское солнце светит сквозь окна, король, возмущенный всей этой процедурой, Уолси с посеревшим лицом, молящий Бога, чтобы король образумился и отказался от своего сумасшедшего намерения жениться на Анне Болейн, старик Кампеджио, страдающий от подагры и постоянно откладывающий вынесение приговора. Король произнес длинную речь, в которой рассказал о том, как его мучает совесть. Здесь губы Анны скривились. Конечно, он утверждал, что просит развода не потому, что его сжигают плотские желания – ведь королева нравится ему так же, как любая другая женщина. Его беспокоит его совесть… только совесть… его сомневающаяся совесть…
Суд тянулся все лето, пока наконец Генрих, потеряв терпение, не потребовал окончательного решения. И тогда Кампеджио вынужден был взять слово, чтобы выразить свою позицию, которая заключалась в том, чтобы не давать развод. Он обязан, сказал Кампеджио, чем привел в бешенство короля, посоветоваться со своим наставником, Папой. И вот тут Саффолк решил начать открытую войну против кардинала. Он поднялся и крикнул: «Пока нами будут править кардиналы, в Англии никогда не будет порядка!» Король в бешенстве вышел из зала суда, проклиная Папу, проволочки, Кампеджио и вместе с ним Уолси, которого он считал чуть ли не сообщником Кампеджио.
Анна думала о двух людях, которые за последний год приобрели большую известность, двух Томасах – Кромвеле и Крэнмере. Оба нравились Анне, и они с Генрихом очень на них надеялись. Крэнмер был известен своими современными взглядами, особенно по вопросу о разводах. Он был тактичен и сдержан, хитер и образован. Будучи ученым, преподавателем и священником, пользующимся уважением в Кембридже, он интересовался лютеранством. Он предложил Генриху обратиться к церковному суду Англии, вместо того чтобы обращаться к Папе. Он столь часто выступал с этим предложением, что оно достигло ушей короля.
И Генрих, пытающийся выпутаться из паутины Рима, готов был приветствовать любого, кто мог бы помочь ему разорвать эту паутину. Ему понравилось предложение Крэнмера.
– Боже, – воскликнул король, – этот человек прав!
Послали за Крэнмером. Генрих тщательно обдумал вопрос. Он знал, что Уолси тесно связан с Римом – Рим опутал его паутиной, как это делает паук с мухой. И король хотел, чтобы место Уолси занял новый человек. Он понимал, что такого, как Уолси, ему больше не найти. Но, быть может, несколько человек смогут нести то бремя, которое было возложено на одного Уолси? Поговорив несколько раз с Крэнмером, Генрих понял, что это очень способный человек, отвечающий его требованиям. Он был послушен, понимал, чего от него хотят, к тому же верный слуга. Он может оказать неоценимые услуги Генриху, который потерял Уолси, запутавшегося в паутине, сотканной римским пауком.
Анна стала думать о другом Томасе – о Кромвеле. Кромвель, как и Уолси, вышел из народа, но между ними была огромная разница. Кромвель кичился тем, что был из народа.
Уолси же, будучи интеллектуалом, это скрывал, хотя некоторые говорили, что его происхождение выдает неуемная – вульгарная – любовь к роскоши. Тут Анна, смеясь, подумала: а разве король, несмотря на свое высокое происхождение, не любит блистать своим богатством? Итак, Кромвель, приземистый, оскорбительно непреклонный, с рыбьими глазами и безобразными руками, не мог скрыть того, что происходит из народа, да и не пытался этого делать. Кромвель хорошо служил Уолси, Кромвель был не слишком любезен, и Генрих знал это. Король никогда не прибегал к его помощи, но видел его огромные возможности.
– Не люблю этого человека, – говорил он Анне. – Меня от него тошнит! В нем есть что-то рабское!
Генрих обладал странным характером. Были люди, которых он по-детски пылко любил и которыми восхищался. И он старался защитить этих людей даже тогда, когда понимал, что их следует уничтожить. Так он относился и к Уолси. Он любил его за ум, за его великолепные дома, за прекрасные одежды. Уолси нравился ему как человек. Кромвель, как бы он ни был полезен, никогда королю не нравился. Он был для него даже более полезен, чем можно было бы ожидать. Кромвель никогда не чувствовал, что его унижают. Он много работал, спокойно воспринимал оскорбления и был хитер. Это он посоветовал Уолси быть любезным с друзьями Анны, задобрил Норфолка и таким образом получил место в парламенте. Интересно, думала Анна, получается так, что просто ниоткуда возникают люди, которые вдруг оказываются нужны королю. Что будет, если король ее разлюбит? Гораздо легче заменить одну любовницу на другую, чем найти замену Уолси…
Хорошенькая Анна Савиль, любимая прислужница Анны, заметила, что ее повелительница несколько обеспокоена, и сказала ей об этом. На что Анна Болейн ответила, что она действительно размышляла о своей жизни, особенно в последний год.
