Текст книги "Замок Менфрея"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Глава 6
Жизнь опять утратила всякое подобие реальности. Я не могла поверить, что это действительно случилось. Передо мной вставали сцены, похожие на картины безумного художника. Я видела лица Полдена, миссис Трант и слуг – перепуганные и одновременно восторженно-восхищенные. В этой трагедии – из тех, о которых они раньше только читали, – они были чуть ли не главными участниками.
Высказывалось предположение, что мою мачеху отравили. Будет проведено судебное расследование, чтобы установить точно, отчего она умерла, и, возможно, найти виновника.
Тетя Кларисса вызвала меня в библиотеку. Она выглядела лет на пять старше, нежели сегодня утром, когда мы обсуждали расшитый золотом атлас.
– Хэрриет, какая ужасная новость!
– Да, тетя.
– Говорят, это передозировка лекарства. Ужасно. Теперь будет скандал. Как раз в середине сезона. Он может оказаться губительным… с самыми неприятными последствиями.
– О! – произнесла я и услышала в своем голосе дребезжащий смех, который напугал меня саму. – Для сезона?
– Не вижу поводов для смеха, скажу я тебе. – Бедная тетя Кларисса, она так давно убила в себе все человеческие чувства, что даже не умела распознавать их у других. – По-твоему, кто-нибудь захочет иметь дело с семьей, в которой происходят подобные скандалы? Это – полное крушение всех наших надежд. И в самый неподходящий момент…
– Для такого не бывает подходящего момента, – сказала я. – Тетя Кларисса, она умерла… умерла!
– Перестань кричать. Слуги услышат. Могу поручиться, они сейчас это обсуждают. Честно говоря, Хэрриет, я думаю, тебе не стоит здесь оставаться. Если тебя тут не будет, мы сумеем как-нибудь устраниться от этого дела. Конечно, всплывет, что она была женой Эдварда. О, как же он мог быть так слеп? Он всегда проявлял такую осмотрительность…а тут…Увлечься этой ужасной особой…и пусть она мертва, я все равно повторю…увлечься женщиной, которая чуть ли не сразу после его смерти накладывает на себя руки… или еще ужаснее – кто-то ее убивает.
Я слушала тетю Клариссу и понимала, что у меня начинается истерика. Я сказала:
– Значит, вы меня выгоняете, тетя?
Она не ответила, и я продолжила:
– Я уеду завтра же утром.
Я страшно устала, но не могла уснуть, а задремав, тут же пробуждалась в ужасе. Меня мучили кошмары, и я обрадовалась, когда стало светать.
Горничная, которая принесла мне горячую воду, посмотрела на меня с любопытством. Я была замешана в трагедию – несчастный случай, самоубийство… или убийство.
Я умывалась и одевалась очень медленно, оттягивая тот миг, когда мне придется покинуть дом. Как странно, что я хотела задержаться подольше в доме тети! Я ведь так ждала, когда же, наконец, смогу отсюда уйти, и то, что теперь это происходило так, только увеличивало мое отчаяние. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой и беспомощной.
В дверь постучали.
– Вас зовут, мисс. В библиотеку, – объявила служанка.
Я кивнула и притворилась, что смотрюсь в зеркало, чтобы расчесать волосы, хотя она, без сомнения, видела страдание на моем лице.
Тянуть больше было невозможно. Вещи сложены. Я готова ехать. В библиотеке меня ждет тетя Кларисса, которая сообщит, что мне следует убраться из ее дома, поскольку так будет лучше для всех нас, и что она приказала подать карету через десять минут.
Я медленно побрела в библиотеку. Да, тетя Кларисса была там, но не одна.
Леди Менфрей подошла ко мне и, взяв мои руки в свои, поцеловала меня.
– Моя дорогая Хэрриет, – пробормотала она. – Моя бедная, дорогая Хэрриет.
И тут я увидела Бевила. Он поднялся с кресла, тоже взял меня за руки и притянул к себе. Я едва держалась на ногах. Перемена была слишком внезапной. Отчаяние, одиночество – и вдруг – нежность и сочувствие человека, который был для меня единственным в мире. Говорить я не могла; я боялась, что, попытавшись произнести хоть слово, расплачусь.
– Моя дорогая Хэрриет, – проговорил он, и в голосе его звучала такая удивительная нежность, что у меня защипало глаза. – Это было ужасным испытанием для вас. Но не тревожьтесь более. Мы здесь… мы приехали, чтобы присмотреть за вами.
Я все еще не могла вымолвить ни слова.
– Хэрриет! – Это была тетя Кларисса. – Мистер Менфрей и его мать приехали из Корнуолла, чтобы побыть с тобой, пока это отвратительное дело не будет окончено. Леди Менфрей предложила забрать тебя в дом мистера Менфрея, где ты побудешь с ней до тех пор, пока ситуация не прояснится. Я полагаю, что это – отличная мысль.
Все напряжение последних часов разом отпустило меня.
Я услышала собственный возглас:
– О да, да…пожалуйста!
Меня отвезли в маленький домик Бевила в тупике с северной стороны парка. В доме жили только двое слуг – горничная и дворецкий, который умел готовить то немногое, что требовалось в прошлом Бевилу. Это было просто временное пристанище, которое Бевил приобрел до того, как стал членом парламента.
Леди Менфрей настаивала, чтобы я отправилась прямиком в кровать, потому что, как она утверждала, я была совсем без сил, даже если сама того не сознавала. Я охотно покорилась, с удовольствием вручив свою судьбу этой доброй и благородной даме, тем более что Бевил всеми возможными способами давал мне понять, как он за меня тревожится.
Мы мало говорили о случившейся трагедии, больше – о Менфрее, и леди Менфрей сказала, что Бевил – и она, конечно, – будут настаивать, чтобы, как только расследование окончится, я уехала с ними в Менфрею – приходить в себя после столь ужасного потрясения.
Я со всей горячностью заверила их, что нет на свете ничего более для меня желанного и необходимого. На том и порешили.
Так я прожила те томительные дни, которые последовали за трагедией; они были долгими, похожими на сон, но, поскольку я часто видела Бевила и постоянно находилась в обществе леди Менфрей, которая всеми силами старалась убедить меня, что она так же озабочена моей судьбой, как если бы я была ее собственной дочерью, я уже не чувствовала себя такой потерянной и несчастной, как раньше. Лучшей компании, чем леди Менфрей, в такой ситуации трудно было пожелать. Она была ясна и спокойна – она, богатая наследница, похищенная сэром Энделионом, которого она полюбила так романтически; а потом вынуждена была оставить все свои романтические воззрения и научиться жить с человеком, постоянно ей изменявшим, чья неодолимая страсть была обращена вовсе не на нее, но на ее богатство! Но она до сих пор сохранила свою красоту, не похожую на красоту Менфреев, – спокойную, исполненную гармонии и нежности и, я бы сказала, смиренную. Именно такой сделала ее жизнь, вся состоявшая из жертв и попыток приспосабливаться к диким выходкам Менфреев, которые, хотя и были людьми плотскими и, вероятно, отличались эгоизмом и корыстью – ради Менфрей, – все же несли в себе невыразимое очарование.
А Бевил так беспокоился обо мне, так старался меня утешить, и его нежность порождала во мне страсть, которую я едва могла сдержать. Его рука гладит мою руку, взгляд ласкал меня, и весь воздух вокруг, казалось, звенел от напряженного ожидания. Все выглядело так, словно мы обручены и вот-вот поженимся. Я не сомневалась, что скоро так оно и будет. Леди Менфрей выражала в этом уверенность на свой манер и, говоря о Менфрее, говорила о ней как о моем доме.
В эти тревожные дни они, похоже, всеми силами старались отвлечь меня от произошедшей трагедии мыслями о близкой счастливой жизни.
Они в этом преуспели, и я любила их за это – леди Менфрей как мать, которой у меня никогда не было, и Бевила – больше всех на свете.
Бевил сказал, что мне нет необходимости присутствовать на расследовании. Это только принесет мне лишнюю боль, при том что меня, когда все случилось, вообще в доме не было.
Я опасалась, что он может пустить в ход свои связи, чтобы добиться для меня поблажки.
– А как только следствие закончится, – сказал он, – уезжайте в Менфрею. Вы можете отправиться с мамой, а я присоединюсь к вам через несколько дней.
Я ответила, что не знаю, как их и благодарить, и что я не могу себе даже представить, как возвращаюсь в тот дом… и живу там – после всего этого.
Бевил взял меня за руку и ободряюще сжал ее.
– Ну, теперь вы знаете, что можете без всякой опаски доверить свою судьбу Менфреям, – сказал он.
Я подумала, что он сейчас откроет мне свои чувства, но он этого не сделал – во всяком случае, в словах, хотя его взгляды были полны нежности и, я верила, желания вовеки оберегать меня.
В день заседания даже Бевил и леди Менфрей казались обеспокоенными, хотя и старались всячески скрыть это от меня.
Леди Менфрей большую часть утра провела в своей комнате, готовясь, как она объяснила, к отъезду в Корнуолл, куда мы предполагали отправиться на следующий день.
– Мне понадобятся кое-какие мои вещи, – сказала я. – Нужно будет съездить…
Леди Менфрей покачала головой:
– В этом нет необходимости. Вы напишете из Корнуолла, и они вам пришлют все, что требуется, с вашей горничной.
– Так я и сделаю, – согласилась я. – Что теперь будет с ним? Я, наверное, больше никогда не захочу войти в него. Я не смогу забыть…
– Не стоит пока думать о подобных вещах. Оставьте все как есть. Там ведь есть слуги, которые присмотрят за домом. Когда дойдет до какого-то дела, мой муж и Бевил помогут вам. А пока не надо ничего трогать. Сейчас вам нужно уехать – как только завершится расследование.
– Иногда я думаю, что оно никогда не завершится.
– Девочка моя, что вы хотите этим сказать?
– Я никогда не забуду… эта душевная рана не заживет…
– Так всегда кажется, когда случается нечто подобное. Особенно с кем-то из близких.
– Я так благодарна вам, что вы решили все за меня.
– Я надеюсь, вы согласитесь и дальше принимать от нас такого рода помощь.
Я сочла это еще одним подтверждением того, что вскоре стану женой Бевила.
Бевил присутствовал на заседании суда. Когда он вошел в дом, я сидела в маленькой гостевой комнатке, окна которой выходили в крошечный палисадник. Леди Менфрей была в гостиной, и я не спустилась вниз, понимая, что должна сначала успокоиться и взять себя в руки.
Весь тот день я была сама не своя. Я так живо представляла себе судебную залу, словно бы и вправду находилась там. Теперь все зависело от заключения коронера!
Неожиданно в комнату вошла леди Менфрей и сообщила мне, что Бевил вернулся и хочет меня видеть. Присяжные констатировали смерть от несчастного случая.
– Как же так? – едва выдохнула я.
– Пойдемте к Бевилу. Он вам все расскажет. А завтра уедем в Корнуолл.
Едва я вошла в комнату, Бевил бросился мне навстречу и заключил меня в свои объятия.
– Все кончено, – сказал он. – Боже, у меня камень с души свалился. Я сам не знал, чего ждать. Но теперь все разрешилось. Давайте присядем.
Мы опустились на софу, и он поцеловал меня.
– Но, Бевил, – слабо возразила я, – что же случилось? Как это может быть?
– Выяснилось, что она принимала мышьяк… чтобы улучшить цвет лица. На самом деле это не так уж необычно. Женщины порой принимают мышьяк, чтобы стать красивее, и порой это кончается плохо… не так редко, к сожалению.
– Мышьяк! – воскликнула я. – Чтобы улучшить цвет лица! Ну да, у нее был особый цвет лица! Это ее очень красило, но…
– Красота достигалась дорогой ценой. Коронер подробно об этом рассказал. Некоторые используют мышьяк в качестве лосьона, но находятся и те, что достаточно безрассудны, чтобы принимать его внутрь. Где она его брала, так и не выяснилось. Разумеется, человек, который снабжал ее ядом, никогда не признается. Я подозреваю, что это был кто-то из ее театральных друзей. Но ваша Фанни видела, как она кидала его себе в лимонад и другое питье.
– Но что за дикая мысль – принимать мышьяк! Ужасно!
– В действительности медики его часто используют при изготовлении лекарств, но они, конечно, умеют с ним обращаться. Коронер припомнил случай Мэйбрика. Это дело в свое время наделало много шума. Муж умер от отравления мышьяком, и леди Мэйбрик обвинили в убийстве. Ее приговорили к смерти, но в последний момент помиловали, – я думаю, потому, что были подозрения, что Мэйбрик мог сам принимать яд – как и Дженни. Так что, видите, это – распространенная практика, хотя и чрезвычайно опасная, как доказывают случаи с Джеймсом Мэйбриком и вашей мачехой. В ее комнате нашли изрядное количество яда. Коронер разродился целой проповедью о глупости несведущих людей, которые используют медицинские препараты, не разбираясь в их действии, – и потом был вынесен вердикт о смерти от несчастного случая.
У меня перед глазами стояла сияющая, хорошенькая малышка Дженни…И вот теперь она мертва. Бевил догадывался, что со мной происходит, и постарался утешить меня.
– Все уже кончилось, – сказал он. – Завтра вы уедете с мамой. Я появлюсь через несколько дней. А вы тем временем начнете готовиться, ибо мы не желаем ничего откладывать.
– Готовиться к чему?
Бевил рассмеялся. Его уверенность передалась и мне, впрочем, я не могла бы ему сопротивляться, даже если б пыталась.
– К свадьбе, разумеется. Это будет не вполне по правилам. Менфреи – это Менфреи. Привозим невесту прямо к себе домой. Очень волнующе.
– Но ведь есть дом на острове, – осторожно предложила я.
– Только представь себе, – отозвался Бевил. – Невеста ступает прямо в лодку – во всем своем свадебном великолепии. И юго-западный ветер – если, конечно, он будет, а он будет, можешь не сомневаться – уносит фату и флердоранж…
– И лодка переворачивается, и невесту несут к берегу гигантские волны, но венчаться уже поздно…
– Кстати, я вспомнил… – прервал меня Бевил. – Ты еще не сказала мне, что согласна.
– Согласна… на что?
Он недоверчиво посмотрел на меня; а потом опустился на колени и, взяв меня за руку, произнес:
– Мадам, если вы выйдете за меня замуж, я подарю вам ключи от рая…
– Для начала хотя бы – ключи от Менфреи, – важно ответила я.
Бевил вскочил и, смеясь, обнял меня.
– Хэрриет, знаешь, за что я тебя люблю? Ты меня изумляешь. Именно это мне и нравится. Я люблю неожиданности чуть ли не больше всего на свете. А теперь я хочу, чтобы ты сказала, что любишь меня, что ты меня обожаешь и хочешь стать моей женой так же сильно – ибо сильнее хотеть нельзя, – как я хочу стать твоим мужем.
– Вы сделали мне замечательное предложение, Бевил, – заметила я, – хотя и выразили его несколько легкомысленно.
– Моя дорогая, это потому, что чувства мои слишком глубоки. По-настоящему, я должен стоять на коленях и говорить тебе, как сильно я этого хочу… как я всегда этого хотел… и что на свете нет и не будет никого, кого я любил бы так, как люблю тебя. Дорогая, дорогая Хэрриет, ты принадлежишь нам… ты принадлежишь Менфрее. И всегда все считали, что мы будем жить там вместе. Ты согласна, правда?
– Я люблю тебя, Бевил. Я не смогла бы отказаться, даже если бы хотела, ибо я не скрывала своих чувств в прошлом и не скрываю теперь. Но ты…
– А что я? Разве я не сказал все сейчас ясно?
– Ты говоришь, что любишь меня, но на самом деле так, конечно, было не всегда. Не мог же ты полюбить обычную девочку, да еще хромую, изрядную брюзгу и с ужасными манерами?
Бевил поцеловал меня в губы. С каким очарованием он делал все то, о чем только и мечтает влюбленная девушка, которая отказывается признаться себе, что такая ловкость появляется исключительно благодаря обширной практике.
– Интересная девочка, поразительная девочка, которая почему-то вбила себе в голову, что она хуже других детей, – просто потому, что не была похожа на куклу. Я не люблю кукол, Хэрриет, но обожаю одну живую, искреннюю, молодую леди, на которой я намерен жениться, согласна она на это или пет.
– Ты что, похитишь меня?
– Именно. Это – в традициях нашей семьи.
– Хорошая основа для будущего брака.
– Один из примеров – непосредственно перед тобой.
Так ли? Да, леди Менфрей наслаждалась своим тихим счастьем. Но что она вынесла в те годы, когда интриги сэра Энделиона с другими женщинами обсуждались по всей округе? И полагал ли Бевил такой брак удачным? Возможно, для него в порядке вещей, что муж изменяет, а жена – терпит.
«Нет, – подумала я, – со мной этот номер не пройдет. Я не стану еще одной леди Менфрей». Но я была слишком довольна настоящим, чтобы чересчур беспокоиться о будущем.
– Тебе нет необходимости похищать меня, – сказала я. – Так незачем говорить об этом. Лучше приведи мне разумные доводы, почему ты решил на мне жениться.
Бевил склонил голову набок и посмотрел на меня с насмешливой серьезностью. Я подумала: мы всегда сможем смеяться вместе. На этом строилась и моя дружба с Гвеннан – наши души были настроены в унисон. Я мельком подумала о Гвеннан, сбежавшей накануне собственной свадьбы, и услышала опять голос Фанни, мрачно возвещавший, что Менфреям нельзя доверять.
– Поскольку ты – дочь члена парламента, ты будешь хорошей женой для члена парламента.
– Весьма здравое соображение.
– А почему бы мне не проявить здравомыслие? К выбору жены следует подходить очень тщательно. Значительно более тщательно, нежели к выбору своего депутата. Депутата через пять лет можно переизбрать. А с женой тебе придется оставаться всю жизнь. Так что дочь парламентария – это наилучшая жена для начинающего парламентария, особенно если он баллотируется от того же округа.
– И ты надеешься, что я буду помогать тебе на выборах, а в промежутках пестовать округ?
– Ну, разумеется. Ты будешь просто восхитительна.
И тут я почувствовала, что у меня на глаза навернулись слезы, которые я не в силах удержать. Мне было очень стыдно – Бевил никогда раньше не видел, как я плачу. Я и сама не могла вспомнить, когда я плакала в последний раз.
Он чуть отстранился, и такая непередаваемая нежность сквозила в каждом его движении, когда он вытащил носовой платок и принялся вытирать мне слезы.
– Невообразимо! – воскликнул он. – Слезы!
– Одно к другому не подходит, правда? Но не воображай, что я буду плаксивой женой. Это – просто потому, что я счастлива.
Он тоже был глубоко тронут, но считал, что ему удается это скрывать.
– Ты еще ничего не знаешь, – заключил он. – Все это – только начало. Мы станем известны на все графство – как счастливые Менфреи.
До того как отправиться в Корнуолл, я встретилась с мистером Гревиллом из конторы «Гревилл, Бейкер и Гревилл», чтобы выяснить, как обстоят дела с моими деньгами. Он сообщил мне, что смерть мачехи делает меня наследницей солидного состояния. Теперь все будет моим, как только я достигну возраста двадцати одного года, или в случае замужества, причем мой выбор должен быть одобрен им самим и еще одним опекуном по завещанию.
– Я уже слышал от мистера Менфрея, что вы обещали выйти за него замуж, и могу без всякого промедления вас успокоить. С нашей стороны возражений не будет, ваше состояние перейдет к вам в руки практически сразу после бракосочетания.
– А второй опекун?
– Это – сэр Энделион Менфреи. – На бесстрастном лице мистера Гревилла изобразилось нечто похожее на улыбку. – Я думаю, ваш отец был бы очень доволен вашим обручением. Этот брак обсуждался между ним и сэром Энделионом, еще когда вы были детьми.
– Значит, – сухо сказала я, – мы оправдали их ожидания.
Пухлые белые руки юриста лежали на столе, и их владелец созерцал их с явным удовольствием.
– Я убежден, – произнес он деловым тоном, – что это – чрезвычайно желательный союз, и могу сказать вам, мисс Делвани, что он в большой степени упрощает дело. – Он собрал со стола какие-то бумаги, подержал их в руках, словно взвешивая, и посмотрел на меня поверх своего пенсне в золотой оправе. – В данный момент ваше содержание будет начисляться обычным порядком, пока не будут улажены все формальности. Я слышал, что вы скоро уезжаете в Корнуолл в сопровождении леди Менфрей. Превосходно! Превосходно! И бракосочетание произойдет там. Мои поздравления! Едва ли у подобных несчастливых обстоятельств мог быть более удовлетворительный финал.
Я почувствовала себя так, словно меня аккуратно уложили в папку и поставили в кабинете на полку, украсив предварительно ярлыком: «Наследница благополучно избавлена от опасности, как то и предусматривалось. Неудачная ситуация получила благополучное разрешение».
Выйдя на улицу и садясь в экипаж, я подумала, как было бы хорошо, если 6 мой отец не обсуждал с Менфреями мое будущее в таких подробностях. Мне хотелось, чтобы мы с Бевилом встретились всего несколько месяцев назад и были захвачены врасплох страстью, которой невозможно противиться.
Я начала подозревать, что, хотя я всегда старалась показаться циничной, в сердце моем жила романтика.
– Больше нет причин откладывать наш отъезд в Корнуолл, – сказала леди Менфрей. – Вам осталось только решить, что вы намерены делать с домом… и со всем прочим. Бевил присмотрит за тем, чтобы ваше решение было исполнено.
Я подумала о нашем лондонском доме, в котором жизнь будет продолжаться так, словно ничего не случилось. Теперь он станет тихим. Я представляла себе, как слуги говорят шепотом и на цыпочках пробегают мимо комнаты, где нашли тело Дженни. Они, должно быть, гадают, какое будущее им уготовано, и нечестно и дальше держать их в неведении.
Фанни, конечно, поедет со мной, но остальным придется искать себе новое место. Я обсудила все это с Бевилом и в результате снова отправилась в «Гревилл, Бейкер и Гревилл», где было решено, что миссис Трант, Полден и старейшие слуги получат ежегодную ренту, а те, кто помоложе, – денежные подарки. И хотя им придется оставаться на службе еще два-три месяца, они могут заняться поисками, и, если им удастся получить новое место, они немедленно будут освобождены от своих обязанностей.
Разобравшись с этим делом, я почувствовала себя свободной и решила навестить дом за день до того, как мы собирались уехать в Корнуолл.
Я попросила миссис Трант собрать всех слуг в библиотеке и рассказала им о своих планах и о том, что сделано для них. Их благодарность глубоко тронула меня, а Полден от имени всех выразил мне признательность и пожелал счастья.
– Наверное, вы скоро продадите дом, мисс Хэрриет, – сказала миссис Трапт.
– Да.
– Ну, мисс, если когда-либо вам и мистеру Менфрею понадобятся услуги кого-нибудь из нас… вы только скажите, и, ручаюсь, любой с радостью покинет свое будущее место и вернется к вам.
Я поблагодарила всех, потом поднялась в свою старую комнату вместе с Фанни – чтобы обсудить, что она должна привезти мне в Корнуолл, куда она собиралась через пару дней после моего отъезда.
Я попыталась быть максимально практичной.
– Большинство вещей я оставлю, – сказала я. – Во время медового месяца мы будем в Париже, и я намерена купить там кое-какую одежду. Так что тебе не придется везти много, Фанни.
– Ваши книги и любимые безделушки, – заявила она.
Я уже думала о них. Мой альбом с открытками; письма, которые я всегда хранила; коробка, украшенная раковинами, где я держала иголки и пуговицы; музыкальная шкатулка, игравшая «Уиддикобскую ярмарку», – Уильям Листер привез ее мне, когда проводил свой краткий отпуск в деревне в Девоне; нитка жемчуга – отец всегда дарил его мне на Рождество (о моих днях рождения он предпочитал забывать), и год за годом ожерелье становилось длиннее. Я никогда не любила это украшение, хотя сейчас, глядя на превосходной формы жемчужины густого кремового цвета, на сверкающий бриллиант застежки, поняла, что оно прекрасно и, вероятно, очень дорого стоит. Но для меня в нем воплотилось безразличие отца. Обычай требовал, чтобы он дарил мне что-то, и он выбрал жемчуг, который стоил неизмеримо больше, чем те безделушки, которыми радовала меля Фанни, однако он и вполовину не был мне так дорог.
В который раз я осознала, скольким я обязана Фанни, которая понимала, как может чувствовать себя ребенок, который рождественским утром заглядывает в чулок и обнаруживает, что он пуст. Она рассказывала мне рождественские сказки; она покупала все эти апельсины, орехи, коробочки с помадкой, хлопушки ценой в пенни и этих шестипенсовых кукол. Именно Фанни озаряла радостью праздник; она бродила между ларьками рынка, выискивая яркие и блестящие вещички, которые мне понравятся, а мой отец в устеленном толстыми коврами ювелирном магазине выбирал жемчужины, чтобы добавить их к моему ожерелью, которое одновременно было неплохим помещением капитала.
Я выложила на кровать несколько вещичек: музыкальную шкатулку от Уильяма Листера, свои книги – да, их нужно перевезти, все до одной, потому что они помогали мне забыться. «Элиза Динсмор», «Непонимание», «Этот огромный, огромный мир», «Загляни за кулисы», «Корзина цветов» – истории детей, чьи судьбы складывались так же несчастливо, как и моя собственная; «Маленькая леди» (сколько раз я представляла себя членом этой чудесной семьи, играя роли то Мэг, то Джо, то Бесс, то Эми – всех по очереди). «Джейн Эйр» и «Грозовой перевал». Истории о терпении и триумфе. Я ни за что не расстанусь с ними. Фанни смотрела на меня.
– Ну, уж это вы взять не захотите.
Она указала на картонную сцену с фигурками, раскрашенную дешевыми красками.
– Фанни, – сказала я, – я помню, как я в первый раз ее увидела. Это было…просто чудо. В шесть часов утра на Рождество.
– Вы любили рано просыпаться. Я обычно лежала и прислушивалась. Я-то просыпалась в пять утра. А вы обычно вставали с кровати, когда было еще темно.
– Да, и на ощупь искала чулок; а потом тащила его в кровать и лежала, гадая, что там. Я всегда себе говорила, что не должна развязывать его, пока на небе не появится первый луч, потому что, если я это сделаю, он исчезнет и все окажется только сном.
– Ох уж эти ваши фантазии!
– Если бы не ты, Фанни, у меня бы не было чулка с подарками.
– О, нашлись бы другие, кто присмотрел бы за этим.
– Вряд ли. То были самые лучшие утра в году. Я помню, как просыпалась неделей позже и испытывала ужасное разочарование, потому что было уже не Рождество, а до следующего ждать еще пятьдесят одну неделю.
– Детка! – воскликнула Фанни, нежно улыбаясь.
Внезапно я бросилась ей в объятия.
– О, Фанни, дорогая Фанни, мы всегда будем вместе.
И она отозвалась с воинственной пылкостью:
– Поклянитесь, что так и будет, мисс. Хотела бы я посмотреть на того, кто разлучит меня с вами.
Я отпустила ее и присела на кровать.
– Я буду рада расстаться навсегда с этим домом. Не знаю, вряд ли была хоть когда-нибудь по-настоящему счастливой, не считая Рождества и времени, проведенного с тобой. Помнишь, как мы ходили на рынок – бросали жребий у пирожника и покупали горячие каштаны?
– Вы всегда любили рынки, мисс.
– Они казались мне такими восхитительными и яркими, и все эти люди, которые так заботились о том, чтобы продать свой товар… они были бедны, а я – богата… но я им завидовала, Фанни.
– Вы просто не знали, как они живут, мисс. Вам казалось, что торговать на рынке – это такая занятная игра; вы не знали, как болят отмороженные руки, как потом корчит и крючит ревматизм…Вы никогда не умели видеть оборотную сторону вещей.
– В то время я чересчур жалела себя, Фанни. А теперь все позади. Я жду тебя в Корнуолле к концу недели.
– Не сомневайтесь, мисс. Я сяду в поезд, как только со всем здесь управлюсь. А как насчет мебели и всего остального?
– Я полагаю, самую лучшую перевезут в Менфрею, а остальную мы продадим. Мистер Бевил сделает на этот счет все распоряжения.
– Ну вот, он станет всем распоряжаться, мисс.
Я улыбнулась, и, наверное, в этой улыбке отразилась вся моя радость, потому что Фанни замолчала; в следующее мгновение я заметила, что лицо ее помрачнело, и все поняла. Фанни была не из тех, кто прячет свои истинные чувства, и она не одобряла моего замужества.
– Надеюсь, так оно и будет, Фанни. Это естественно, если он мой муж.
– О да, тут он справится без труда.
– Фанни, ради всего святого, перестань! Сейчас время для поздравлений, а не для скорбных пророчеств.
– Пророчества говорятся, когда есть повод.
– Бога ради, что ты хочешь этим сказать?
– У меня нехорошо на душе, мисс. Не могли бы вы подождать немного?
– Ждать, Фанни? Чего ради?
– Вы все решили наспех.
– Наспех. Я много лет ждала, когда Бевил попросит меня стать его женой.
– Я боюсь…
– Понимаете, мисс Хэрриет, я хочу, чтобы вы жили счастливо. – Фанни неловко всплеснула руками. – Я просто хочу для вас самого лучшего. А когда все с самого начала идет вкривь и вкось, то так оно потом и будет продолжаться.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я не могу не думать о бедной леди. Она у меня из головы не идет. Я видела, как она смотрела в зеркало на свою чудесную кожу, а потом добавляла в питье этот порошок… и вот чем все кончилось.
– Это просто ужасно. Я стараюсь об этом не думать, Фанни, но у меня тоже ничего не получается. Умереть вот так… неожиданно.
– Неожиданно, – прошептала Фанни, – да, так оно и есть. Ее никто не предостерег. Вот она здесь, а завтра ее уже нет. Билли было предостережение. Он ведь слышал, как поднимается шторм, разве нет? Они боролись с бурей, и они знали, что в опасности…но она, бедняжка, она не знала…
– Давай не будем об этом, Фанни.
– Думай не думай, ничего путного не придумаешь, – согласилась она.
– А за меня ты не беспокойся. Все будет хорошо.
– Ладно. Посмотрим, кто окажется прав.
Ее рот был сжат, глаза стали жесткими; она выглядела словно генерал, идущий в битву.
И хотя ростки сомнения уже поднимались в моей душе, я знала, что, пока жива Фанни, у меня всегда будет кто-то, кто меня любит.
– Не надо бояться. В любом случае я больше не собираюсь обсуждать это с тобой. Все будет хорошо.
– Мне хотелось бы знать одну вещь…
– Ладно. Что именно?
– Он сделал вам предложение до того, как умерла ваша мачеха… или после?
– Какая разница?
– Для меня – большая, мисс. До того у вас был лишь ваш скромный доход, так? Я не много понимаю в таких вещах, но вроде бы, когда ваша мачеха умерла, все деньги стали ваши…без всяких ограничений… Ну, понимаете, если он дождался, пока она умрет…
Мне хотелось ударить ее, в такой я была ярости, но я достаточно хорошо знала себя, чтобы понимать, что распаляю себя только для того, чтобы скрыть страх. Фанни выразила терзавшие меня смутные подозрения в словах, так что я не могла больше отгонять их от себя. Теперь оставалось только вытащить их из глубины сознания и рассмотреть при свете дня.
– Что за чепуха? – отозвалась я. – Он собирался просить моей руки еще до того, как она умерла… но только нас прервали.
Если бы тетя Кларисса не вошла в комнату как раз тогда, когда он собирался что-то мне сказать! Я не сомневалась, он хотел сделать мне предложение. Но было ли это в самом деле так? Если он действительно намеревался просить моей руки, неужели он не выбрал бы момента?
Фанни неотрывно смотрела на меня, в глазах читались страх и подозрение. Она была твердо убеждена, что Бевил женится на мне ради моих денег, более того, она и в мою душу заронила семена сомнения, которые уже давали всходы.
