Текст книги "Долгий путь к счастью"

Автор книги: Виктория Холт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Как-то я услышала: «Эта мисс Эллен ни то ни се. Небось когда подрастет, отдадут ее в гувернантки. А по мне так уж лучше горничной. Твердо знаешь свое место и обязанности». Мысль эта всерьез меня не встревожила. Я пребывала в уверенности, что в свое время я сумею позаботиться о себе. А в те дни мое неопределенное положение в домашней иерархии давало мне великолепную возможность «сидеть на двух стульях». Слуги особенно не стеснялись меня в разговорах. Я очень быстро усвоила, что Сама и Сам – прозвища кузины Агаты и кузена Уильяма, что Сама – скупа, придирчиво изучает каждую неделю продуктовые счета, представляемые главным поваром, да еще и сурово допытывается до всех кулинарных подробностей; что Сам не смеет даже пикнуть в присутствии хозяйки. Сама увлечена тонкостями светской жизни – вон как за этими Каррингтонами увивается. Просто бесстыдство! А у тех-то достаток, да в доме порядок, ей-богу, и в особняке на Парк-Лейн, и в Сассексе, а вот повар слышал краем уха, что Сама вынудила своего супруга обзавестись владениями в Сассексе только потому, что Каррингтоны в тех краях обитают. Для Самой главное – вверх, любой ценой.

Оказавшись свидетельницей бесконечных намеков и недомолвок (смысл которых, как думали слуги, я еще мала понять), я узнала, что Сама лелеет мечту породниться с этими знаменитыми Каррингтонами, а уж способ, который она избрала для этого, учитывая наличие у них сыновей, а у нее дочери, был прост как хлеб с маслом.

Я изумилась тому, что кто-то мог всерьез воспринимать брак Эсмеральды с Филиппом или с тем умопомрачительным всадником на белой лошади. Неудержимый смех вызывала одна только мысль о том, что я расскажу об этом Эсмеральде. Но пугать ее этим до бесчувствия не стоило. Она и так-то с трудом управляла своими эмоциями.

Жить было интересно и в детских и учебных комнатах, и в гостиных, где я внимательно следила за кузиной Агатой, постоянно напоминавшей о моем зависимом положении, интересно было и в служебных помещениях, на кухне, где я впитывала «секретную» информацию, которую щедро раздавали слуги, особенно потеряв бдительность и отяжелев после плотного обеда из куриной запеканки, например, и напитка из бузины или одуванчиков.

Таинственность моего происхождения даже нравилась мне. А уж одна мысль о том, что я могла бы иметь в качестве матушки какую-нибудь кузину Агату, внушала отвращение. Эсмеральде я об этом прямо говорила, особенно если случалось быть в плохом настроении. Возможно, кузен Уильям Лоринг мог быть и неплохим отцом, но его покорность и преданность супруге удручали меня.

Проходила осень, наступала зима. Трещали в каминах дрова, в парке лопались колючие шарики каштанов, являлся булочник изо дня в день, грохотали на улицах экипажи. Медленно ползущие эти коляски, сидящие в них чужие люди всегда будоражили мое воображение, и я выкладывала Эсмеральде очередную историю, которую она слушала разинув рот, а потом обязательно спрашивала:

– А откуда ты знаешь, кто там сидит, куда и зачем едет? Я в ответ прищуривалась и присвистывала.

– Немало есть материй на этом свете, Эсмеральда Лоринг, которые недоступны тебе, – торжественно заявляла я.

Она вздрагивала и с благоговением смотрела мне в лицо (что было ужасно приятно). Часто я выдавала ей чьи-нибудь цитаты, неоднократно при этом скрывая истинного автора этих высказываний. А она верила, что это мои собственные мысли. Память у нее была гораздо хуже моей. Жалко, что она была столь никчемной и несуразной. От этого мое самомнение непомерно разрасталось. С этим, правда, всеми возможными способами пыталась справиться кузина Агата. Я же, хоть и знала из обрывков разговоров и слухов, по манерам хозяйки, что в доме обо мне невысокого мнения, старалась не унывать, ведь мне так была нужна уверенность в себе.

В душе я была авантюристкой, и это послужило поводом, чтобы заговорить о моих дурных наклонностях. Предметом особого увлечения был рынок. В нашем районе рынков и близко не было, но кое-кто из слуг обычно отправлялся туда, что всегда обсуждалось заранее. Однажды я уговорила Рози, одну из горничных, взять меня ссобой. Рози была взбалмошной девицей, вечно около нее вились кавалеры, одного из которых она наконец-то приглядела в качестве мужа. Теперь все ее разговоры сводились к обсуждению «сундука с приданым», для которого она собирала всякую всячину. Часто она приносила свое богатство в кухню.

– Гляди, что я ухватила на рынке, – щебетала она, сияя, – дешево до чертиков!

В общем, я уломала ее сводить меня на рынок. Рози тоже не прочь была нарушить правила. Ко мне она неплохо относилась, даже посвящала меня в свои любовные дела. Избранник ее служил кучером у Кар-рингтонов, после свадьбы они намеревались жить вместе на извозчичьем дворе.

Незабываемым стало первое впечатление – настоящие фонари, сочный язык кокни, хриплые голоса торговцев, расхваливающих свой товар. На прилавках красовались груды румяных яблок, бок о бок с ними горы ярких груш, россыпи орехов. На дворе стоял уже ноябрь, и уже все было украшено рождественской зеленью – остролистом и омелой. В восторг привели меня гончарные и скобяные ряды, бесконечные вереницы вешалок с поношенной одеждой, чаны с тушеным угрем, другой снедью, которую можно было съесть прямо на улице или взять домой; пряный дух, исходивший из коптилен и рыбных лавок, дурманил голову. Но больше всего меня поразили люди, которые покупали, торговались, толкались, смеялись… Рынок показался самым удивительным местом, которое мне довелось увидеть. После того похода с Рози я вернулась домой сияющая и расписала свое приключение Эсмеральде.

Сгоряча я дала обещание сводить ее туда тоже. После этого она постоянно приставала ко мне с расспросами, и я откликалась, выдумывая все новые и новые истории, которые обязательно начинались словами: «Когда мы с Рози были на рынке…» Приключения – воображаемые – становились раз от раза все более невероятными, но именно от них у Эсме-ральды просто дух захватывало.

Наконец настал день, когда мы с ней на самом деле побывали на рынке, и то, что из этого вышло, послужило причиной внимания ко мне самого Ролло Каррингтона. Дело было за неделю до Рождества, день, помню, выдался сумрачный и туманный, деревья в парке скрывались в дымке. Такую погоду я обожала. Парк казался заколдованным лесом, погруженным в синеватую пелену. Одного взгляда на него мне хватило, чтобы принять решение: «Я веду Эсмеральду на рынок сегодня!»

Для всего дома день выдался непростым. Вечером предстояло дать званый обед. Все домочадцы только об этом и думали. «От нее уже в ушах звенит», – бурчал повар, имея в виду кузину Агату. Я прекрасно поняла его слова. Действительно, громогласные речи хозяйки разносились по всему дому.

– Мисс Хеймер (так звали ее многострадального секретаря), карточки с именами гостей готовы? Потрудитесь еще раз удостовериться, что леди Эмили сядет справа от хозяина, а мистер Каррингтон справа от меня. Мистер Ролло должен сидеть в центре стола, но на правой от хозяина стороне. А цветы доставлены?

Онс, как ураган носилась по всем этажам.

– Уилтон! – взвыла она к дворецкому, – проследите там, чтобы расстелили ковры, установили навес, чтобы все было безукоризненно и вовремя!

– Ивонна! – приказывала она своей горничной, – смотри, чтобы я к пяти уже встала после сна. Потом приготовишь мне ванну.

Явилась она и на кухню с указаниями для повара. «Будто я сам не знаю, что мне делать», – ворчал тот.

Трижды посылала она за Уилтоном, чтобы тот передавал прислуге ее все новые и новые приказы.

Да, денек был еще тот. С теткой мы столкнулись на лестнице, но она пролетела мимо, даже не заметив меня. И снова я подумала, что сегодня даже очень подходящий день, чтобы отправиться на рынок. Няньку Грейндж задействовали в гладильной, гувернантку поставили украшать зал цветами. Так мы оказались «без гувернантки, без няньки, без надзора, без ничего», как убеждала я Эсмеральду.

– Лучшего дня, чтобы ускользнуть да вернуться так, что никто не заметит, не будет, – твердила я.

Рынок щедро освещается фонарями, потому что в декабре уже после четырех часов дня темнеет.

– А… а фонари эти брызжут искрами, как вулканы, – расписывала я Эсмеральде все прелести предстоящего похода, – их зажигают уже в сумерках.

Няньке Грейндж мы пообещали, что спокойно займемся своими делами, и вот сразу после ленча, примерно в половине четвертого, когда уже смеркалось, мы выбрались из дома. Давно я приметила номер нужного омнибуса, остановку, так что до цели мы доехали без происшествий. На рынок мы прибыли около пяти вечера.

С ликованием я заметила разгорающийся восторг в глазах Эсмеральды. Она влюбилась во все сразу: в витрины лавчонок, украшенные «снегом» и «инеем», рождественские хвойные лапы, покрытые ватой, сувениры, игрушки, безделушки… Я тащила ее дальше, к мясникам, в чьем царстве главным богатством были свиные туши, развешанные на крюках, груды бифштексов, рулетов с яркими пятнами апельсинов между ними. Сами мясники в ярких фартуках, с острыми длинными ножами в руках орали: «Покупай! Покупай! Покупай!»

Изучили мы и фруктовые прилавки, ломящиеся от яблок и орехов, развалы старьевщиков, бесконечные ряды чанов с дымящимися угрями, которых жадно поглощали прохожие. Из какой-то лавки донесся до нас умопомрачительный дух гороховой похлебки, не удержавшись, мы заглянули внутрь. Там было полно людей, они сидели на лавках, каждый что-то ел, пил, жевал. Был среди всей этой роскоши и шарманщик с непременной обезьянкой, у ног его лежала шляпа, куда зеваки бросали монетки.

Мне было очень приятно, что мои рассказы о прелестях лондонского рынка не обманули ожиданий Эсмеральды. Вдруг жена шарманщика затянула немного резким, пронзительным голосом какую-то песенку, толпа вокруг нас стала сгущаться. Мы заслушались, но тут появилась тележка, доверху груженная скобяным товаром.

– Па-аберегись! – раздался озорной голос ее хозяина. – Дорогу, дорогу! Едет Рэг и Бон'Эрри! Па-асторонись!

Я подалась немного назад, и тут же толпа сжала меня и потащила к тротуару. Кто-то рядом окликал медленно ползущего Рэга и Бон'Эрри, тот в свою очередь отвечал – весело и дерзко. Я зазевалась, привороженная этими картинами «простой» жизни, а когда опомнилась, увидела, что Эсмеральды со мной рядом нет.

Тут же я начала озираться, высматривая ее, заметалась в толпе, звала ее громко. Но той словно след простыл. Я не стала сразу впадать в панику. Она должна быть где-то на рынке, уверяла я себя, далеко она не могла уйти. Я ведь предупреждала ее, чтобы она никуда от меня не отходила, да это и так не в ее характере. Толпу я всю прочесала вдоль и поперек, но нигде не видно было Эсмеральды. И вот спустя минут десять, после отчаянных поисков, я начала всерьез беспокоиться. В моих карманах были все монеты, с огромным трудом изъятые из нашей копилки, куда так легко соскальзывали пенсы и шиллинги и откуда так нехотя они «выбирались» (для этого нужно было просунуть в щель копилки лезвие ножа, поймать на его поверхность денежку и потом все это выудить). Как Эсмеральда сама, без денег доберется до дома? Прошло еще полчаса, я уже была просто в ужасе. Это ведь я притащила сюда Эсмеральду, я ее потеряла!

Мое воображение, так увлекающее других, когда я была в хорошем настроении, сейчас обернулось моим безжалостным врагом. Я уже представляла Эсмеральду в лапах какого-нибудь злодея, вроде Фиджина из «Оливера Твиста», видела, будто ее заставляют шуровать по чужим карманам. Разве она сможет этому научиться?! Да ее полиция сразу схватит и доставит в родительский дом. А может, цыгане ее умыкнули? Вон стоит посреди рынка прорицатель-цыган. Ей они лицо намажут соком грецкого ореха и поставят корзинками торговать. Конечно, кто-то мог и специально ее похитить, чтобы потребовать выкуп… И все это – дело моих рук! Городские приключения, вроде рынка, были с нашей стороны невиданной дерзостью. Предпринимая эту затею, стоило подумать, как мы сможем незаметно пробраться обратно в дом, раз уж удалось потихоньку выскользнуть. Только потому, что вечером ожидался прием, можно было на что-то надеяться.

А тут еще и Эсмеральда пропала. Что же мне делать? Ответ был один. Надо возвращаться домой. Повиниться в содеянном и снаряжать розыскную группу.

Все это было так неприятно, досадно, ибо я понимала, что такого мне никто никогда не забудет, более того, возможно, результатом станет переселение меня в приют. Уж после совершения такого страшного греха никто не осудит кузину Агату, если она сдаст меня в богадельню. Может, она только и ждет повода для оправдания?

С рынка я никак не могла уйти. Снова и снова вглядывалась в лица – а вдруг? Вдруг появится Эсмеральда? Один раз мне показалось, что она мелькнула в толпе, я бросилась туда, но нет, это была ошибка.

Вечер сгущался. Дорога сюда да плюс целый час здесь, потом дорога обратно, размышляла я, да, пора возвращаться.

Я пришла к остановке омнибуса, стала ждать. Как же долго я ждала! Вдруг какое-то злобное отчаяние охватило меня. Ну что за дура эта Эсмеральда! Ругань облегчала душу. Безмозглая маленькая дура! Стояла бы уж около меня, что ли?

Наконец появился омнибус. И что же я скажу всем? Да, без неприятностей не обойтись. А как она найдет дорогу домой? А вдруг с ней действительно случится что-нибудь?

Я сошла около дома, надеясь незаметно проскользнуть в служебный вход. У парадного подъезда я заметила алый навес, красный ковер, прибывающих гостей. Бегом я помчалась за дом, к другой двери. Надо срочно найти Рози! Она больше других расположена ко мне. А сейчас она, скорее всего, на извозчичьем дворе, ведь, наверное, приехал кучер Каррингтонов, так что возможности повидаться с ним она не упустит.

Но там ее не оказалось. О небо, единственное, что мне оставалось теперь, – явиться в дом и повиниться первому встречному. Повару? Он, должно быть, бушует на кухне, доводя все блюда до совершенства. Няньке Грейндж? Она, может быть, даже не будет сильно осуждать меня, ведь она уверена, что мне по наследству передалась масса отрицательных качеств. «Дурная кровь играет», – обычно со знанием дела шепотом говорила она.

У черного входа было пусто, никто меня не заметил. Я поднялась по лестнице в холл и тут услышала голоса, увидела… полицейского, такого важного, самоуверенного, благожелательного, а рядом в сравнении с ним, такая маленькая, такая бледненькая Эсмеральда.

– Бродила по улицам, – объяснял полицейский, – говорит, потерялась. Мы доставили ее к вам сразу, как только она сообщила адрес, мадам.

Это выглядело настоящей жанровой картиной, которую никогда мне не забыть.

Кузина Агата, сверкая белизной декольте, мерцая переливами бриллиантов и изумрудов, кузен Уильям в безукоризненном вечернем костюме спустились в холл с верхних ступеней лестницы, где они встречали гостей. Вместо этого им теперь пришлось встречать собственную дочку-"бродяжку", доставленную полицейским.

Несколько гостей находились прямо на лестнице. Только что прибыли Каррингтоны – мистер Кар-рингтон, леди Эмили и сам Ролло. Я заметила, будто каждый дюйм огромной фигуры кузины Агаты источал возмущение и досаду; ее изумрудные серьги колыхались от негодования. Эсмеральда принялась плакать.

– Ну что вы, теперь все будет хорошо, – попытался успокоить девочку полицейский.

– Боже! – воскликнула леди Эмили. – Что, ради всего святого, случилось?

– Да вот дочь наша заблудилась… – начал было кузен Уильям, но тут же смолк от одного взгляда своей дородной супруги.

– Где няня? О чем она думает? – гремела та. – Эсмеральда, иди в свою комнату!

Тут сквозь слезы Эсмеральда увидела меня и завопила:

– Эллен!

Кузина Агата развернулась, ее грозный взгляд пронзил меня насквозь.

– Эллен! – голос звучал зловеще.

Я сделала шаг вперед и начала:

– Мы просто хотели съездить на рынок…

– Уилтон!

Дворецкий, сама сдержанность, само достоинство, явился пред хозяйские очи.

– Да, мадам. Дети безотлагательно будут отправлены в спальни. – И уже обращаясь к полицейскому, он произнес:

– Соблаговолите следовать за мной, надеюсь, прохладительные напитки в какой-то степени возместят ваши хлоплты. Вот и няня, мадам.

В холле появилась нянька Грейндж. Она крепко взяла нас за руки. Гнев ее сочился даже из пальцев. Объяснения еще впереди, но в тот момент я чувствовала только облегчение – с Эсмеральдой все в порядке. К тому же самое сильное впечатление на меня произвело совершенно неожиданное явление: пристальный, изучающий взгляд голубых глаз самого Ролло, который я заметила на себе. Что же так заинтересовало его, думала я, плетясь за нянькой. Все гости с любопытством наблюдали за нами. Кое-кто улыбался. А мы тем временем шли наверх, в детскую.

– Мы просто хотели посмотреть рынок, – вновь принялась объяснять я.

– Это может стоить мне рабочего места, – буркнула нянька Грейндж злобно. – И я прекрасно знаю, кто из вас зачинщик. Ты, мисс Эллен. И не вздумай ничего валить на мисс Эсмеральду. Она просто поддалась тебе.

– Я сама хотела туда, няня, – заскулила Эсмеральда.

– Она тебя подбила, – возразила Грейндж, – я что, не знаю мисс Эллен?

– Да, затеяла все я, и нечего ругать Эсмеральду, – сказала я.

– Что тебе скажет мадам, дорогая мисс, я не знаю. Но оказаться в твоей шкуре я бы не хотела.

Без ужина – что, впрочем, совершенно не волновало нас – отправились мы по своим комнатам. Лежа в кровати, я все прикидывала, каково мне будет в приюте.

Уже совсем поздно, когда гости разъехались, заглянула Рози. Глаза ее блестели, как обычно после свиданий со своим кучером. Рози присела на краешек кровати и тихонько засмеялась.

– Ну, ты и штучка! Вот только мисс Эсмеральду зря потащила. Ясное дело, что она потерялась, могло быть и хуже.

– Да разве я знала, что она окажется такой бестолковой.

– Отправиться вот так, на свой страх и риск… По-моему, ты здорово влипла.

– Я знаю, – вздохнула я.

– Ну-ну, выше нос. Хуже морской стихии ничего не бывает, как говаривал мой первый любовник. Он был моряком.

– А как там, в приюте?

Лицо Рози неожиданно смягчилось, потеплел взгляд.

– Вот моя родственница Элис вышла из одного. Ничего. Вполне видная из себя дама. В гувернантки пошла. Обычная работа горничной не по ней. Куча подруг. Знаешь ведь, сколько среди людей приютских!

Она наклонилась и поцеловала меня. Ей явно хотелось утешить и подбодрить такую девочку, как я. Она была так счастлива со своим женихом, что хотела своим счастьем одарить весь мир.

Я подумала, что, пожалуй, ничего страшного для меня не будет в приюте…

Следующим утром кузина Агата послала за мной. Вид у нее был, будто она провела бессонную ночь.

– Что за поведение! – заявила она. – Ты знаешь, я потеряла окончательно веру в тебя. Понимаю, что многое досталось тебе «в наследство», как говорится, по крови. Но мы с мистером Лорингом действительно не знаем, что делать с таким ребенком, как ты. Другие давно пристроили бы тебя в приют. В конце концов, у нас есть своя дочь, она требует забот и внимания. Но для меня родственные узы святы, а ты все-таки принадлежишь нашей фамилии. Ты, однако, жестоко испытывала наше терпение, мое и мистера Лоринга. И я хочу предупредить тебя, что ты должна исправиться, если намереваешься впредь оставаться в стенах нашего дома.

Я сказала, что не предполагала, что Эсмеральда может потеряться, и добавила, что, не случись этого, никто даже и не узнал бы, что мы были на рынке.

– Какая низость! – вскричала она. – Это невыносимо! Да, я очень рада, что она потерялась, хоть это и напрочь испортило мне вечер, но по крайней мере теперь я осведомлена, какую змею пригрели мы у себя на груди!

Няньке Грейндж приказано не выпускать меня из комнаты, пока я не выучу целой сцены из «Венецианского купца», говорила она. Может быть, это научит меня быть благодарной к тем, кто проявляет ко мне такое милосердие (кстати, возможно, в последний раз). Меня посадят на хлеб и воду до тех пор, пока я идеально не выучу этот отрывок.

– Оказавшись в изоляции, – продолжала кузина Агата, – ты сможешь поразмыслить, какой же урон нанесла сама себе. Что подумают о тебе Каррингтоны, я просто не могу представить. Не удивлюсь, если отныне тебе не позволят общаться с Филиппом.

Наконец она меня отпустила. «Наказательный» отрывок я легко и быстро выучила. Уже потом кузина Агата выяснила, что мне, при моей любви к стихам и книгам, запомнить наизусть какой-нибудь кусок ничего не стоит. После этого меня стали наказывать принудительным рукоделием. Это совсем другое дело Читать и перечитывать замечательные страниць было для меня большой радостью, а делать обметочные стежки – настоящей пыткой. Но это кузине Агате еще предстояло узнать.

Несчастная Эсмеральда не могла даже мечтать выучить свой отрывок с моей скоростью, и когда ее вызвала гувернантка отвечать наизусть, мне пришлось ей всю дорогу подсказывать.

Близилось Рождество, и неприятное приключение с городским рынком стали забывать. Во время зимних каникул Филиппу разрешали играть с нами в парке. Я рассказала ему о нашем походе, об исчезновении Эсмеральды, и вне себя от презрения он толкнул Эсмеральду прямо в озеро Серпентин, около которой мы гуляли. Эсмеральда визжала, Филипп, глядя на нее с берега, покатывался со смеху, в то время как я лазила в воду и вытаскивала свою подругу. Тут появилась нянька Грейндж, и нас погнали срочно домой менять сырую одежду, пока мы не околели полностью.

– Мне за это достанется, – сообщила я Филиппу.

– Так тебе и надо, – прокричал он в ответ. Ему было совершенно все равно, схватит Эсмеральда смертельную простуду или нет. – Ну, с тобой-то уж ничего не случится! Ты ведь не такая дура, как она.

Когда Эсмеральда в результате все-таки разболелась, нянька Грейндж не удержалась и кое-кому из слуг рассказала эту историю. Уверена, что все кругом решили, что это я толкнула ее в воду.

Бедная Эсмеральда! Боюсь, что мы были к ней слишком безжалостны. Нельзя, конечно, сказать, что мы с Филиппом объединились против нее, просто ей недоставало нашего отчаянного озорства, а уважать в ней человека другого склада, непохожего на нас, мы еще не умели. Помню, как панически она боялась местечка Дэд Мэнз Лип11
  Дэд Мэнз Лип (Dead Man's Leap англ.) – прыжок Мертвеца.


[Закрыть]. Одно название вселяло ужас в робкие души, а именно к ним и относилась Эсмеральда. Эта «достопримечательность» была расположена неподалеку от Трентхэм Тауэре. Нужно было карабкаться на гору, к вершине которой уклон становится более чем ощутимым.

Опасность действительно была велика, тропинка шла по самой кромке крутого обрыва и в сырую погоду становилась предательски скользкой. По всей протяженности каменистой дорожки стояли таблички вроде «Вы рискуете!» или «Небезопасно!», которые только привлекали таких людей, как мы с Филиппом.

Местечко было не просто опасное, но и зловещее. О нем ходила дурная слава, поскольку оно приглянулось самоубийцам. Жертв здесь и вправду было немало. В округе даже существовала поговорка: «Да что это с тобой? На Дэд Мэнз Лип собрался?» Так обращались к подавленному, унылому человеку.

Тем не менее это был наш любимейший уголок, и мы глумились над Эсмеральдой, когда она отказывалась составить нам компанию. Филипп обожал стоять у самого края пропасти, бравируя своей отвагой. Ну а я, конечно, от пего не отставала.

Однажды нас там заметили, о чем было немедленно сообщено гувернеру Филиппа; ходить туда нам категорически запретили, что естественно сделало это место просто вожделенным. Дэд Мэнз Лип стал местом тайных встреч. «Встретимся у Дэд Мэнз Лип», – бросал небрежно Филипп, всякий раз полагая, что я побоюсь отправиться туда в одиночку. Но такой вызов я не могла не принять, хотя и трусила; местечко действительно было жутковатое, особенно если находиться там без компании.

Время летело очень быстро. И еще один эпизод из нашего детства добавил мне печальной известности в семье. Он тоже мог развязать руки кузине Агате и стать поводом для расставания со мной путем определения в приют. Мне тогда было уже четырнадцать лет, так что воспоминания мои более четкие. Филиппу исполнилось пятнадцать.

Дело было в Сассексе.

Филипп захотел устроить пикник, точнее чаепитие на природе. Мы собирались развести костер, вскипятить чайник и ощутить себя вольным народом – цыганами, индейцами, это было неважно, как говорится, на месте разобрались бы. Костер был делом особой важности. Чайник надлежало раздобыть мне.

– У вас в кухне их целая прорва, – говорил Филипп, – должен быть обязательно лишний. Бери чай, бутылку с водой, пирожные. А костер мы разведем.

Эсмеральде я поручила принести с кухни пирожных, сама я разыскала чайник. Филипп разжился жидким парафином, который, по его словам, очень хорош для разжигания огня.

– Лучше мы будем цыганами, – решил он, – похитим Эсмеральду. Похитим, свяжем и потребуем за нее выкуп.

– А можно мне быть цыганкой тоже? – заныла Эсмеральда.

– Нет, нельзя, – жестоко оборвал ее Филипп. Страдалица Эсмеральда! Ей всегда доставалась роль жертвы.

Дело кончилось тем, что мы переборщили с парафином. Филипп набрал кучу хвороста, щедро облил его горючей жидкостью. Взметнувшееся бурно пламя сначало привело нас в восторг, беспокойство появилось позже. Оказалось, что мы не можем даже приблизиться к костру, а вот Эсмеральда, связанная, с кляпом во рту, очень неудобно лежавшая на земле (но того требовала ее роль!), оказалась к полыхавшему огню слишком близко. Мы хотели сбить пламя, но оно только пуще разгоралось. Когда я собралась развязать Эсмеральду, казалось, пылала уже вся лужайка.

Ничего не оставалось, как звать на помощь. Вся прислуга, весь рабочий люд сбивали, тушили огонь, чтобы он не достиг засеянного поля.

Скандал разразился страшный.

– И это во владениях Каррингтонов, – возмущалась кузина Агата, будто мы по меньшей мере осквернили храм. Еще повезло, что в нашей компании был родной сын Каррингтона, впрочем, все равно кузина Агата во всем винила только меня. Я слышала, как она говорила мужу:

– Совершенно очевидно, что Эллен просто неуправляема. Боюсь уже думать, во что она может втянуть Эсмеральду.

Мне пришлось выслушать очередную нотацию.

– Тебе уже четырнадцать лет. В этом возрасте многие девушки, не имеющие средств, начинают сами зарабатывать себе на жизнь. Мы не предаем семейных связей, именно поэтому так долго пытались быть тебе опорой и подмогой. Но уже совсем близок тот день, Эллен, когда тебе придется всерьез задуматься о своем будущем. Ни мистер Лоринг, ни я не собираемся бросать тебя на произвол судьбы, мы сделали для тебя все, что в наших силах, несмотря на твое отношение, которое мы получаем от тебя в ответ на заботу. Твоя последняя возмутительная эскапада вновь привела меня к мысли, что наши усилия оказались тщетны. У тебя просто прискорбный недостаток дисциплины Ты должна быть наказана. Порка подошла бы лучше всего. Я сообщила мистеру Лорингу, что вынесение наказания должно исходить от него как от хозяина дома, так что позднее он придет в твою комнату, чтобы выполнить эту пренеприятную обязанность. В дополнение к этому ты начнешь новую вышивку, и работу твою я буду проверять ежедневно. Наизусть ты должна будешь выучить несколько стихотворных строк.

То, что она сказала дальше, оказалось еще огорчительнее.

– Мы с мистером Лорингом обсуждали твое будущее и сошлись на том, что ты должна обеспечивать себя самостоятельно. В конце концов, почему ты вечно должна жить нашими щедротами? Тебе было позволено расти и учиться бок о бок с Эсмеральдой – не самой лучшей компаньонкой ты для нее стала, увы. Эсмеральде скоро предстоит обзаводиться мужем, так что в тебе она более нуждаться не будет. Мы с мистером Лорингом ни на минуту не забываем, что ты принадлежишь нашему роду, и мы не будем бросать тебя посреди дороги. Мы подыщем подходящее место, когда придет время, ибо немыслимо, чтобы кто-то из наших родственников оказался в рабском положении. Так что, гувернантка или компаньонка какой-нибудь дамы – вот все, на что ты можешь рассчитывать. Наш круг знакомств достаточно широк, и мы найдем что-нибудь приемлемое. Правда, это не так просто, как тебе кажется, потому что для нас нежелательно отправить тебя в дом, в который мы сами вхожи. Это может вызвать некоторые пересуды. Твое будущее место будет выбрано со всей тщательностью. А тебе пока следует готовиться к этому. Учиться вдумчиво, трудиться активно, особо следует обратить внимание на рукоделие. Я поговорю с вашей гувернанткой на сей счет. К тому времени, когда Эсмеральда начнет выезжать и выйдет замуж, работа для тебя будет найдена. Теперь я полагаю, ты раскаиваешься в содеянном. Что же. пройди через наказание, ты заслуживаешь этого. Иди в свою комнату. Мистер Лоринг поднимется к тебе.

Бедный кузен Уильям! Мне было просто жалко его. Он робко вошел, держа в руках хворостину, которой следовало высечь меня. Занятие это было ему ненавистно. Мне надлежало лечь лицом вниз. Он несколько раз опустил «орудие наказания» мне на спину, да так легко, что я чуть не рассмеялась.

Он смущался и краснел. Потом сказал:

– Надеюсь, это послужит тебе уроком.

Хорошо, что он дал мне хоть какой-то повод для веселья, уж больно мрачными были теперь мои думы о будущем.

В эту ночь как раз и явился мне в очередной раз тяжелый сон, когда, увидев комнату с красным ковром, я проснулась от предчувствия своей гибели.

Прошло несколько лет. Справили мое восемнадцатилетие. День, когда мне предстояло выйти в мир, чтобы зарабатывать свой хлеб, становился все ближе и ближе. Эсмеральда все старалась утешить меня.

– Когда я выйду замуж, Эллен, – говорила она, – ты останешься в моем доме.

Эсмеральде я не завидовала. Это было просто невозможно. Она была такой мягкой, незлобивой, похорошела. Правда, я ничего не могла сделать, когда люди, если видели нас вместе, смотрели прежде всего на меня. Черные волосы, пронзительные голубые глаза, «любопытный», как называл его Филипп, нос – весь облик говорил о моем живом, любознательном характере.

Будущее Эсмеральды было ясным и безмятежным. Примеров кругом было предостаточно: девушки выходили в свет, им подбирали жениха, и вот перед нами уже матрона в окружении малышей. Все это было тщательно спланировано и происходило без сучка без задоринки.

Труднее приходилось тем, кому надо было самостоятельно заботиться о себе. Таким, как я, например.

Были еще два-три досадных случая, когда я своим поведением вызывала недовольство кузины Агаты, но все это даже в подметки не годилось приключению на рынке или пожару во владениях Каррингтонов. Теперь, приезжая за город, мы активно занимались общественными делами. То мы навещали бедные семьи и носили им «деликатесы», по словам кузины Агаты. На самом деле это были просто отвергнутые ею в качестве угощения для своего стола блюда. То мы украшали церковь к первому осеннему празднику урожая. Это бывало уже незадолго до возвращения в Лондон. То посещали благотворительные базары, где всегда открывали собственный прилавок. Всюду мы играли роль помощников самой леди Баунтифул22
  Баунтифул (Bountiful – англ.) – щедрость.


[Закрыть]; на «журфиксах» кузины Агаты мы бесконечно разносили прохладительные напитки и закуски. Обездоленных мы обшивали, в парке гуляли степенно – ни дать ни взять примерные юные девицы. Однако кое-что для меня в жизни, пусть незаметно, но изменилось. Нас с Эсмеральдой начали потихоньку разделять, и тем чаще, чем ближе становился день ее светского дебюта. С родителями она теперь отправлялась в театр, меня же не приглашали. На визиты теперь кузина Агата ездила вместе с дочерью, и меня они в свою «компанию» не брали. Портниха, которая уже много лет работала на всю семью и частенько просто селилась в доме, когда предстояли «серьезные» приемы, теперь обосновалась, кажется, надолго – она занималась новым гардеробом Эсмеральды. А вот в отношении моих нарядов все оставалось по-прежнему – одно платье было весеннее, одно – летнее, одно – зимнее, одно – осеннее. Обнова полагалась мне раз в году.