Текст книги "Долгий путь к счастью"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
В комнате моей стоял премиленький письменный столик, наклонная крышка его, затянутая кожей, по краям была инкрустирована слоновой костью. Я еще накануне заметила его, оценила и сразу сложила туда все мои письменные принадлежности. Сейчас я попыталась открыть крышку, но что-то мешало, возможно, заело петли. Изо всех сил рванула я панель, она резко взлетела вверх, и в этот момент выпал прямо мне под ноги небольшой ящичек, который в прошлый раз под крышкой я не заметила. Я открыла его. Там лежал блокнот. Я взяла его в руки, и на первой странице увидела детским почерком выведенное «С.К. Мой блокнот». Так это она, наверное, нацарапала странные слова в глубине платяного шкафа, это, наверное, ее портрет рисовала моя мать. Я пролистнула страницы. Некоторые из них были заполнены неровными строчками, которые приковали мое внимание.
«Ненавижу. Вот бы убежать отсюда». И ниже: «Отец ненавидит меня. Я не знаю, почему. Не думаю, что он вообще кого-то любит… ни ее не любит… ни Малышку». Я взглянула на первую страничку – там был заголовок «Жизнь на Острове».
Значит, это ученическая тетрадка принадлежит той самой таинственной С.К. А уже знакомые мне слова: «Я пленница здесь» судя по всему появились во время ее «заключения» в этой комнате в качестве наказания за какую-то провинность, что почти всем детям доводилось испытывать. Однако два ее портрета в мамином альбоме настолько заинтересовали меня, что я хотела узнать об С.К. как можно больше. Надо будет спросить о ней при первой же возможности. У Гвеннол хорошо бы поинтересоваться, правда, пока нам с ней лучше не встречаться, рассуждала я.
Следующие страницы были плотно исписаны.
«Мне велели написать сочинение, – прочла я, – на тему „Жизнь на Острове“. Мисс Хоумер сказала, что я не выйду отсюда, пока не закончу его. Но я никакого сочинения писать не буду. А напишу вот что. Это мои секреты, и ей я ничего не покажу. Она хочет, чтобы я писала про крабов и медуз, про приливы и ландшафты, но мне до этого дела нет. Я напишу о НИХ и о СЕБЕ, говорить об этом я не могу, не с кем. Забавно будет все это написать, а потом когда-нибудь перечитать и вспомнить все-все. Отец меня ненавидит. И всегда ненавидел. Мачеха тоже не любит. Никто не любит, кроме Малышки, а та еще совсем маленькая и глупая. Мачеха Малышку любит. Мне она говорит: „Посмотри на свою сестричку. Ну не прелесть ли!“ А я говорю: „Она мне сводная сестра. Значит, не настоящая. Это хорошо. Не надо мне глупого младенца в сестры“. Малышка орет, требует все чего-то, а потом улыбается, как получит, и все приходят и твердят, какая она славная да хорошая, хотя она орала и ныла еще минуту назад. Наверное, я тоже была маленькой. Не помню. Мной уж точно не восхищались!»
"Прочла, что я написала вместо сочинения для мисс Хоумер. Смеялась так, что решила продолжать. И все вспоминаю, как ее перекосило, когда она увидела, что сочинения нет. Стала орать. «Я не знаю, кто из тебя вырастет!» Все ОНИ так думают, по лицам их вижу – «Кто из меня вырастет?» Конечно, я скверная и вредная, но могу быть и хорошей. Тогда они говорят: «Тихоня она, но в тихом омуте…» Хочу видеть отца. А он даже смотреть на меня не хочет, хотя иногда на Малышку смотрит. Вот на нее даже он смотрит. Наверное, дело все в моей маме. Я думаю… потому он меня не любит, что ее не любил. И наоборот – ее не любил из-за меня. А мама умерла. Мне семь лет было. Помню, что случилось это как раз перед моим днем рождения – и все забыли о нем. О дне рождения. Она теперь на кладбище. Я иногда хожу туда. И плачу там, и плачу, и плачу, потому что она меня любила, а я даже не знала об этом, пока она не умерла и не оказалось, что никто меня больше не любит Мисс Хоумер не любит. И нянька не любит Все говорят, я «плохо кончу» с таким норовом и такими фокусами. А мама мне всегда подарки дарила, и дарила много. Наверное, она хотела, чтобы я думала, будто это все мне дарят что-то. А один подарок всегда был неизвестно от кого. Я ей говорила, скажи, а она не говорила. А потом она умерла, и подарков не стало. Никаких. Значит, это ее подарки были. Она умерла, а я стала совсем скверной. Я такие гадости делаю. Например, высыпала на пол краску для волос у мисс Хоумер, о которой она никому не говорила, что мажется ей. А я высыпала. Потом мачеха появилась, стало мне жить получше. Но ненадолго. Мачеха велела им одевать меня в белое вышитое платьице, дала мне ленточку на голову голубую Но мне надо было ходить к отцу, разговаривать с ним, а я-то знаю, что меня он не любит, и терпел только потому, что мачеха просила об этом. А потом вот Малышка родилась, все около нее забегали, а я уже совсем никому не нужна. Мачеха только Малышкой занимается, перестала отца просить, чтобы он любил меня.
О Боже, ну и глупость. Ну что я пишу то, о чем давно уже знаю?"
Дальше в блокноте были только пустые страницы, кроме одной, где она решала какие-то примеры и в самом низу написала «Арифметику ненавижу».
Блокнот я положила обратно в стол. Писать Эсмеральде расхотелось.
Я сидела на веслах, Яго – напротив. Мы собирались плыть на лодке на Остров Птиц, который он мечтал показать мне. От Острова Келлевэев это было совсем недалеко, и Яго сказал, что эта поездка будет мне хорошей практикой.
День был изумительный, прозрачное спокойное море больше походило на озеро, поверхность воды переливалась жемчужным блеском, тем самым, который так восхитил меня еще в первые дни.
– Сейчас лучшее время года, – сказал Яго, – пока октябрьские ветры не задули.
– А что, свирепые они?
– Да, бывает. Хотя в иные годы они так и не приходят. О погоде в наших краях можно сказать только одно – она непредсказуема. Отлично гребете, Эллен Я вижу, вы еще всех здесь обставите.
– Я просто поняла, что если собираюсь остаться тут еще на какое-то время, то этому надо непременно научиться.
– Если вы собираетесь остаться? Эллен, дорогая моя, я надеюсь, что вы пробудете здесь долго, очень долго.
Меня взволновал его пристальный взгляд.
– А почему бы и нет? – продолжал Яго. – Вы так естественно влились в нашу жизнь. Вы ведь уже полюбили Остров, признайтесь.
– Мне здесь очень интересно, да. Признание вытягивать из меня не нужно. Кажется, я ничего не скрываю.
– Вот это очень меня радует. В конце концов, вы носите имя Келлевэй.
– Есть что-то притягательное в том месте, где веками жили многие поколения моих предков. Именно этого мне и не хватало в доме кузины Агаты, хотя до сих пор я не осознавала этого.
– Вы принадлежите этим местам, Эллен, – серьезно произнес Яго.
Я молчала, сосредоточившись на веслах. Заповедник птиц лежал впереди, как зеленый холмик посреди морской воды.
– Направляйте лодку вон туда, на песок, – посоветовал Яго.
Мне это удалось, чем я была горда и довольна, потому что, как ни странно, мною постоянно владело ребяческое желание отличиться в его глазах.
Яго помог мне выбраться из лодки, сам закрепил ее на берегу, и мы двинулись по отлогому склону вверх. Птицы носились вокруг нас сотнями, в основном это были чайки; потревоженные, они издавали недовольные пронзительные крики. Яго нес с собой две корзинки с объедками.
– Я всегда приношу это «угощение», – объяснил он, – надо же как-то извиниться за вторжение. Здесь – их пристанище, а это вроде компенсации за прием непрошеных гостей. Посмотрите, вон там вороны. Сколько их – сотни и сотни. Есть здесь и малые качурки, птенцов они не высиживают, откладывают яйца – и таковы. Мне лишь однажды посчастливилось увидеть их.
– Вот уж не думала, что для таких интересов вы находите время.
– Я всегда найду время, если захочу; а вы, Эллен?
– Пожалуй, да.
Он придерживал меня за руку, якобы желая помочь в восхождении на склон, но я чувствовала, что этим жестом он выражает свои намерения провести в моем обществе время отнюдь не короткое.
– Вы будете погружаться в жизнь на Острове все глубже и глубже, – говорил он, – и вам не захочется так уж часто бывать на материке. Интересно, конечно, побывать в усадьбе Хайдрок. Славное место, правда? Но уж слишком традиционное. Гвеннол чисто романтически привязана к этому уголку. Бедная девушка, если она когда-нибудь выйдет замуж за Майкла Хайдрока, она будет скучать всю оставшуюся жизнь.
– Это почему же?
– Вот представьте. Светские мероприятия – охота, балы, базары, благотворительность, каждый день похож на предыдущий, и так из года в год.
Я промолчала.
– Давайте-ка присядем. – С этими словами он развернул толстый дорожный плед, который предусмотрительно взял с собой, и мы сели прямо посреди травы. Кругом море. Остров Келлевэя красовался среди синей воды, яркими пятнами сверкали крыши коттеджей, зеленели холмы, светились желтые полоски песчаных пляжей. Чуть поодаль лежал Остров Голубых Скал. Сегодня, в этот ясный день, камни действительно были на нем голубыми. Можно было различить и домик, который стоял там, притаившись за стеной высокого кустарника невдалеке от берега.
– Скажите, – неожиданно спросила я, – а кто эта С.К.?
Яго сдвинул брови.
– Кто? – переспросил он.
– Наверное, она раньше занимала комнату, ну, ту, в которой я сейчас. Там в платяном шкафу, в глубине нацарапаны инициалы С.К.
Сначала озадаченный, вдруг Яго рассмеялся.
– Должно быть, это Сильва.
– Сильва? Ее звали Сильва Келлевэй?
– Да, она была вашей сводной сестрой.
– Тогда я, значит – Малышка. Понимаете, я нашла ее блокнот в письменном столе, где она писала что-то о мачехе и малыше. Странно как! Моя сестра!
– Сводная сестра.
– Отец у нас общий, а та, кого она называла в записках мачехой, стало быть, моя мать.
– Бедная Сильва. Ее жизнь была так трагична.
– Была? Значит, она умерла?
– Почти наверняка она утонула.
– Почти?
– Тело ее так и не нашли… Лодку вынесло на песок… но Сильвы в ней не было.
– Какое несчастье. Сколько же лет ей тогда было?
– Это произошло года полтора тому назад. Ей было лет двадцать восемь.
– И она жила в замке, в той комнате… до самого конца…
– Да. Непростой она была человек. Так и неизвестно, почему в такую непогоду отправилась она в море, но ведь отправилась… Это было настоящим безумством с ее стороны, впрочем, она всегда была безумицей.
– То есть… она сумасшедшая была?
– Да нет, конечно, просто неуравновешенная психика, не в себе, как говорится. Она могла месяцами быть тихой и смирной, а потом вдруг выдать сцену. Странное создание. Я с ней общался очень мало.
– И все же расскажите о ней. Мне крайне важно все знать о своей семье.
– Рассказывать в общем нечего. Ваш отец был женат дважды. Его первая жена, Эффи, родила ему дочь Сильву. Супруги друг другу совсем не подходили, ссорились ужасно. С таким человеком как ваш отец, жить было очень трудно. Дочь свою он явно не любил. Возможно, был огорчен тем, что родилась девочка, а он мечтал о сыне. Не знаю. Так или иначе, ребенком он не интересовался, да и едва ли вообще выносил ее.
– Бедная девочка! – заметила я. – Она ведь понимала это. Не удивительно, что она была неуравновешенной, как вы говорите.
– Эффи скончалась от воспаления легких, а через пару лет после этого отец ваш по делам отправился в Лондон и вернулся оттуда уже с вашей матерью. И это тоже было ошибкой и его, и ее; она здесь так и не прижилась. После вашего появления на свет их отношения вроде наладились, но ненадолго. Счастливо и спокойно жить он был неспособен, тоже начались ссоры, и в конце концов она уехала, и дочку, то есть вас, увезла. Это было так неожиданно… Ничего она не говорила, не жаловалась, не объясняла. Взяла и уехала. С таким мужем ужиться было весьма нелегко.
– Наверное, Сильва, бедняжка, чувствовала себя такой несчастной.
– Хотелось бы знать, конечно, почему Сильва решила тогда выйти в море, куда она собиралась и, самое главное, действительно ли она погибла.
– А разве пустая лодка, выброшенная на берег, не достаточное доказательство?
– Ну, знаете, какие здесь люди! Где еще такие бывают, кто в самых очевидных случаях будет усматривать влияние сверхъестественных сил. Кто-то говорит, что ее гномы «утащили», а этот народец, как вам известно, большим уважением у нас пользуется. Кто-то говорит, она была «меченая», то есть вроде как из их компании, вот они забрали ее туда, откуда она пришла в наш мир. Кто-то говорит, она так негодовала на свою судьбу, что обратилась к самому дьяволу за помощью. Он о ней и позаботился. А дьявол, если помните, уже фигурировал в наших семейных преданиях.
– Да, вы рассказывали.
– Ну, а теперь от кого угодно можно услышать, что якобы в ненастные штормовые ночи сквозь шум прибоя и рев ветра доносятся и крики Сильвы. Некоторые даже считают, что ее призрак по замку бродит.
– Вы думаете, этот призрак обитает в моей комнате?
Яго расхохотался.
– Эллен, надеюсь, я не напугал вас этими сказками? Дорогая моя девочка, мы переселим вас в другую комнату.
– Нет, не надо! Я лучше встречу Сильву, если дух ее «бродит» по замку, я с удовольствием познакомлюсь с ней. Ведь она была мне сестрой. Как я могу забыть об этом? Все детские годы, которые я провела с Эсмеральдой, я мечтала иметь настоящую сестру, и она, оказывается, была у меня. Лучше бы я всю жизнь росла и жила в этом замке!
Он неожиданно близко наклонился ко мне и сжал мою руку.
– Как бы я этого хотел, Эллен. Тогда вам не надо было бы сейчас привыкать ко мне, мы уже давно и крепко дружили бы. Впрочем, надеюсь, мы и так скоро станем друзьями.
Чайка пронзительно вскрикнула почти над головой, будто насмехалась над нами. Яго не заметил этого. Лицо его было задумчивым, в глазах – теплый свет.
Мы помолчали. Я думала о своей сестре, так одиноко жившей в огромном замке, в то время как я мучилась в милости у кузины Агаты. Несколько страничек в блокноте нарисовали мне четкую картину тех лет: нелюбимый ребенок, мучительно переживающий свое одиночество. Вряд ли кто-нибудь мог понять ее лучше, чем я. Но мне достался от природы счастливый дар жизнелюбия, у меня была подружка – Эсмеральда, тихая и кроткая, по-своему страдавшая не меньше, а может, даже больше, чем я; несомненно, ко мне судьба была благосклоннее, чем к Сильве. А она, бедняжка, в громадном замке не смогла найти ни одно! доброй души! Уверена, что моя мать жалела ее, была добра с ней, но ведь мать сбежала с острова, когда мне было три года. Сильва сама тогда была маленькая, лет двенадцати, наверное.
Яго окружила целая стая птиц, он бросал им корма из корзины. Я присоединилась к нему, чтобы разделить его восторги от лицезрения этой картины: птичий гвалт, шум крыльев, порывы ветра, запахи моря.
– Красавицы какие, а? – кричал он сквозь гомон. – Вы знаете, что эти огромные птицы весят всего несколько унций? Хочется вам парить вот так же в воздухе, а, Эллен?
– Это, наверное, потрясающее ощущение. А почему они так тоскливо, так печально кричат?
В этот момент я почувствовала, что на нас смотрят. Резко обернувшись, я увидела на склоне позади себя незнакомого человека. Увидел его и Яго.
– О-о, да это Джеймс Мэнтон! – сказал он. – Мэнтон, здравствуйте. Что, работаете здесь?
Мы шли друг другу навстречу.
– Эллен, – сказал Яго, – разрешите представить вам Джеймса Мэнтона. Мэнтон, это моя подопечная мисс Эллен Келлевэй.
– О, да вы художник! – воскликнула я. Он кивнул с очень довольным видом, уверенный, что я знакома с его творчеством.
– Рад встретить вас, – сказал художник, – я на лодке сюда приплыл, собирался эскизы делать.
– Значит, вы хотите писать наш Остров? – спросил Яго.
– И Остров, и птиц. С этого холма открывается удивительный вид на ваш Остров. И освещение сегодня исключительное. Посмотрите, как море играет красками.
Мы согласились, что море особенно красиво.
– Трудно передать такую игру света, – произнес он, – но я попытаюсь. Надеюсь, вы не жалеете, что приехали на Остров, мисс Келлевэй?
Я сказала, что меня все здесь восхищает. Он следил глазами за высоко парившей в небе птицей; потом быстро поклонился, пожелал нам всего хорошего и пошел своей дорогой.
– Значит, это тот самый человек, который живет на Острове Голубых Скал? – спросила я, когда мы остались одни.
– Да, уж много лет, как он там поселился. Рисует он все больше птиц, море. Разбирается в этом неплохо. Мне кажется, это его здесь и держит. Но живет он на острове всего по несколько недель. В Лондоне он занимается продажей своих работ, а может, выставками.
– А на Острове Келлевэев он бывает?
– Нет, с тех пор как они с вашим отцом поссорились, не бывает. При встречах мы с ним, естественно, здороваемся, но друг у друга в домах не бываем. Ну что, может, пора нам возвращаться? Отдохнули достаточно, чтобы не потерять весла на обратном пути?
– Да я и не уставала вовсе.
Яго потянулся, потом разбросал птицам остатки корма – я сделала то же самое, – свернул дорожный плед и, взяв снова меня за руку, направился с холма к песчаному пляжу, где на привязи осталась наша лодка.
– Забирайтесь, – сказал он, – а я столкну ее!
Лодка закачалась на мелководье, я взялась за весла.
– Никакие занятия греблей вам не нужны, – сказал Яго, – вы будто с веслами в руках родились.
Скоро доплыли мы до нашего острова; лодку оставили у причала.
– Прежде чем мы вернемся в замок, – вдруг заявил Яго, – я отвезу вас к старой Тэсси, нашей ведунье-знахарке…
– …И колдунье? – пошутила я.
– Вот-вот. Она предскажет вам будущее. Уверен, что вам хочется узнать его. Уж таковы все женщины.
Мы пошли в гору в глубь Острова и оказались у маленького домика, утопавшего в зелени. Вокруг щедро разрослись деревья, кусты и травы, среди которых я сразу узнала розмарин, петрушку, шалфей, но было и множество других, неизвестных мне растений.
Навстречу нам из домика вышла старая женщина.
– Добрый день вам, господин Яго, – приветствовала она.
– Добрый день, Тэсси, – ответил он, – вот привел к тебе свою подопечную – мисс Эллен Келлевэй.
– Добрый день и тебе, красавица, – сказала старушка.
Здороваясь с ней, я изучала ее лицо. Невероятно морщинистое, с яркими выразительными глазами, оно говорило о хитрости и прозорливости старой вещуньи. На плечи ее была накинута серая вязаная шаль, у ног ее терся угольно-черный кот с ярко-зелеными глазами, очень хорошо смотревшийся в этой картине, которая, конечно, до мелочей была продумана.
Мы зашли в комнату, чем только не заваленную, пропитанную едкими запахами. С обеих сторон большой печи располагались скамейки, на одну из которых сразу забрался большой черный кот, улегся и внимательно наблюдал за нами. Всюду стояли горшочки, мисочки, банки с таинственным содержанием, с потолочных балок свисали пучки засушенных трав.
– Стало быть, господин наш привел в мою нору эту юную даму, – улыбка ее походила на ухмылку, – что же, я ведь ждала этого.
– Эллен хочет изучить наш Остров вдоль и поперек, Тэсси, а что она может узнать, не побывав у тебя?
– Так, так. И впрямь я живу в этой хижине всю свою жизнь, дитя мое, матушка моя жила, а до нее – бабка жила. А вот ее матери и достался этот домик от мужа «Лунным светом» его нарекли, ставили его на одну ночь, правда, позже как только не переделывали.
– То было, наверное, во времена моей прабабки, – заметил Яго.
Старуха кивнула.
– А ведь говорят, что трудно сыскать на островах семью, которая не заимела бы примеси крови Келлевеев в те далекие времена.
– Это сближает нас, – сказал Яго. – Так что ты можешь нашей Эллен?
– Дай-ка я посмотрю на тебя, дитя мое. Подойди ближе, садись со мною.
Старая знахарка взяла меня за руки, но на ладони не взглянула, ее интересовало мое лицо.
– Дорогая моя, вижу кое-что, вижу теперь. И хорошее вижу, и дурное.
– Наверное, обо всех такое можно сказать? – промолвил Яго.
– О многих, да не обо всех.
Яго просто не отрывал от нее внимательного взгляда, а я волновалась и от присутствия Яго, и от присутствия старухи.
– Беда у тебя была, – продолжала она тем временем, – трагедия. В жизни своей потеряла ты близкого человека. Черные то были дни. А теперь ты на распутье. Две дороги – выбирай сама. Но ты выберешь верную.
– У Тэсси особый дар, – тихо сказал Яго, – ее очень уважают на Острове.
– А как мне узнать, какая из двух дорог верная? – спросила я.
– О тебе позаботятся, душа моя. Есть кому о тебе заботиться, рядом совсем. Ты вернулась в лоно родной семьи, в родные стены, и это хорошо, это правильно, твое место здесь.
Черный кот спрыгнул со скамьи, потянулся, подошел к хозяйке и вновь стал тереться об ее ноги.
– Будет тебе счастье, дитя мое, будет, если верной дорогой пойдешь, и будет тебе погибель, если ошибешься. Сейчас верная та дорога у ног твоих – ступай смело, но вот шагни назад – потеряешь ее.
– Прислушайтесь к советам Тэсси, – посоветовал Яго, – все девушки Острова приходят к ней, все говорят, что она никогда не ошибается.
– Так, так. Им-то всем любовного приворотного зелья надо, а у меня оно всегда есть. Они хотят, чтобы молодые красавцы полюбили их. А тебе, красавица моя, этого не потребуется. Судьба твоя определена, суженый ждет. Скоро, скоро уж этому быть, скоро, ибо совсем близко он.
Яго засмеялся, очевидно, ему понравились слова старухи.
– Ну-ну, Тэсси, дальше, – поторопил он ее.
– Красавице юной надо только правильный шаг вделать, и счастье не оставит ее до самых последних дней. И будет у нее пять сыновей и дочь, и вторая дочь, и все будут утешать и лелеять ее. Долго бродила она, но наконец скоро обретет покой – ныне она дома.
– Вот так-то, Эллен, – улыбнулся мне Яго. Глаза его светились, и я подумала: он влюблен в меня.
Мысль эта взволновала меня, вдохновила, но и насторожила в то же время. Я понимала, что в чувствах Яго неистов, полутонов он не признавал. Он молод – ему немногим больше тридцати; он не женат до сих пор, и это удивляло меня, и, самое главное, что сразу, стой первой встречи у Каррингтонов, я ощущала, что его влечет ко мне… физически.
Тэсси, судя по всему, предсказание моего будущего закончила. Мне надлежало быть ведомой по жизни; нем? Яго?..
Колдунья начала рассказывать, как, зачем ходит к ней местная молодежь.
– Я могу заговорить боль, вывожу бородавки, ячмени, сохранить от сглаза могу. Многие здесь мне обязаны больше, чем докторам. И будущее человека я вижу. Бабку мою казнили как ведьму. Теперь ведьм не казнят. Люди стали разумнее. Они добрую колдунью от злой ведьмы отличать научились. А наш род – меченый. Много-много лет назад на этот Остров русалку выбросило, и один из предков моих помог ей вернуться в морское царство. Вот за это и наградили нас – на десятки поколений вперед – «меткой», даром предвиденья. До сих пор не иссяк он.
– Так что если вы увидите невзначай русалку, Эллен, – повернулся ко мне Яго с улыбкой, – обязательно тащите ее в море. Возможно, и вас отблагодарят.
– Это так, – подтвердила Тэсси. Она почти вплотную подошла ко мне. – Я могу помочь избежать бед, что ждут тебя, могу отвратить злой рок. Так что приходи ко мне, девушка, будешь в беде – приходи.
– Эллен, это не просто приглашение, – пояснил Яго, – это означает, что Тэсси считает отныне вас за свою на Острове.
Он положил на стол несколько монет, и я увидела в глазах старухи алчный огонек, который скрыть она не могла; уверена, что, еще не подержав денег в руках, она успела сосчитать их.
Мы вышли на теплое осеннее солнышко.
– Ну как, Эллен, счастливое будущее она вам предсказала?
– Да, и похоже, неплохо заработала на этом.
Яго внимательно посмотрел на меня.
– Разве она не заслужила этого?
– Если клиенты платят соответственно тому, что они услышат, не сильно ли искушение давать исключительно радужные прогнозы?
– Не думаю, что это ваш случай. К тому же я знаю, что вы уверены в своем будущем.
– Конечно, оно – в моих руках.
– Вы мудрая женщина, Эллен. Я понял это cpaзу, как вас увидел. Но шутки в сторону; все-таки старуха колоритна, настоящая колдунья, вам не кажется? Для молодежи нашей столько радости от нее. Целое приключение для местных девушек пробираться сюда ночью за приворотным зельем, которое предназначается возлюбленному.
– А что, она действительно ведьма в седьмом поколении?
– Ее легенду о русалке и «награде» я оставляю на ваше усмотрение. Но старуха Тэсси живет на Острове столько, сколько я себя помню.
– И люди верят ей?
– Многие верят. Если желания их исполняются, они считают, что только благодаря Тэсси. А если нет, всегда можно найти причины в чем-то другом. И Тэсси все это устраивает.
– А вы? Вы верите ей?
Яго пристально посмотрел мне в глаза.
– Я – как все. Если получаю то, чего желаю, да, верю тогда.
– А если нет?
– Эллен, дорогая, я не желаю того, чего не могу добиться.
Мы вернулись в замок. Весь оставшийся день до вечера я размышляла о новом повороте в наших отношениях, все спрашивала себя, показалось мне это или нет. И только уже совсем поздно, поднявшись в свою комнату, освещенную мерцанием свечи, среди теней и мрака я вспомнила о Сильве, и казалось мне, что дух ее бродит сейчас где-то рядом, может быть даже в полутьме этой комнаты.
– Сестра, моя сестра, – прошептала я. Чу! Я слышу ее ответ? Нет, показалось, конечно. Яго посмеялся бы надо мной. Он ведь смеялся надо мной сегодня, у Тэсси (интересно, что из всего сказанного старухой – по личной заявке Яго?); эта его манера уже знакома мне – так он вел себя на концерте у Каррингтонов, потом в пустом лондонском особняке. Смущало то, что в присутствии Яго я воспринимала его отношение ко мне так, как он того желал; и только позже чувства этого человека, его манеры начинали казаться невероятными, даже странными. Впрочем, он действительно человек необычный. Непредсказуемый. Я его не понимала. Хотя кое-какие свои эмоции он сегодня все же обнаружил: он против моих дружеских отношений с Майклом Хайдроком, ему это не нравится даже больше, чем самой Гвеннол или Дженифрай. С чего, правда, я взяла, что возражает он по каким-то иным, чем его родственницы, причинам? Он слушал с удовольствием Тэсси, мудрую старуху, которая говорит своим посетителям то, что они хотят услышать, да еще и болячки исцеляет на теле и на сердце.
Может ли быть, чтобы Яго Келлевэй желал стать моим мужем?
Беспокоила меня эта мысль ужасно, но я не могла не признаться, что и восхищала тоже. Боже мой, да что я вообще знаю о нем? Что я знаю о всех, кто здесь живет?
– Сильва, – прошептала я снова, – где ты, Сильва?..
Прислушалась. Занавески на окнах легонько покачивались от ночного бриза, но ни звука не доносилось – только отдаленное шуршание прибоя.
Следующим утром я решила разыскать Слэка.
Я нашла его на хозяйственном дворике. Он кормил чайку, которая клевала кусочки рыбы из миски, стоявшей прямо на земле.
– Она летать не может, мисс Эллен, – обернулся ко мне Слэк, – вот, нашел ее среди скал. Перышки у нее все слиплись, сама съежилась, небось, сто лет ничего не ела. А еще… еще другие птицы клевали ее, гнали. Птицы очень жестоки друг к другу. Если одна покалечилась или просто не похожа на остальных, ее забьют до смерти. Вот и люди иногда такие же. Не всегда они любят тех, кто не похож на них.
Говорил он без эмоций, без печали, хотя я понимала, что себя он сопоставлял с птицей, которая на других не похожа. Жизнь свою он принимал такой, какая она есть. Он был доволен своим отличием от обычных людей, он не забывал, что Господь дал ему силу, по его словам.
– Какой славный твой найденыш! – сказала я.
– Да она еще боится всего. Когда я с ней говорю, она затихает, успокаивается. Первый раз когда я ее взял, она билась и рвалась, но мы с ней поговорили, я сказал, что это всего лишь старина Слэк, который знает, как ей помочь, ну, она тихая, ласковая стала. Смотри, все перышки-крылышки я уже почти очистил. Но не хочу, чтобы она сразу начинала летать. Пусть подкормится еще… сначала по капельке, наедаться до отвала нельзя. Ну что ты, что ты, красавица, что ты, Слэк тебя не бросит, вот увидишь.
– А что с тем голубем, у которого лапка была поранена?
– Стал смелый и нахальный. Уже позабыл, что вообще болел.
– И полон к тебе благодарности, наверное?
– Да мне этого не надо, мисс Эллен. Самая большая радость видеть, как они зернышки свои клюют, как садятся мне на плечи, головку вот так набок наклоняют, будто говорят: «Слэк, привет. Вот и я».
– Слэк, – сказала я, – я ведь пришла к тебе с просьбой. Ты можешь сегодня выйти со мной на лодке? Я сама буду грести. Я просто хочу, чтобы ты сопровождал меня. Я обещала мистеру Яго, что одна не буду садиться в лодку… пока не буду.
Он был очень рад, что его попросили о помощи. Самую светлую сторону его жизни составляло общение с людьми, а мое доверие к нему, просьба сопровождать на лодке просто привели в восторг.
Я решила на лодке объехать Остров вокруг.
– А ты прекрасно веслами работаешь, мисс Эллен, – сказал мальчик, – еще надо тебе узнать, где подводные камни, где отмели. Здесь совершенно безопасно плавать, если, конечно, недалеко от берега держаться. В таком море, как нынче, опасности нет. Ветер, правда, ох как быстро поднимается. Вот море перед тобой, будто шелковое, а прошло пятнадцать минут, оно уже хмурое и тревожное. Вот за этим и надо следить, когда на лодке отправляешься на материк. А вокруг острова плавать беды не будет. Здесь столько бухточек, всегда можно укрыться.
– А что, тонут люди в море?
Я внимательно наблюдала за ним, и вновь показалось мне, что пелена набежала на его глаза.
– Бывает, – сказал Слэк.
– И это случилось с моей сводной сестрой Сильвой, – спокойно произнесла я.
Он молчал.
– Ты ведь, конечно, знал ее, Слэк? – продолжала я.
– Да, знал.
– Тогда сам подумай: она была мне сестрой, а я никогда не знала о ней, не видела ее. Ведь трехлетней меня увезли отсюда, а ей, наверное, было двенадцать – тринадцать. Я так хочу узнать о ней что-нибудь. Расскажи, что знаешь..
– Она птиц любила.
Ага. Значит, что-то их связывало. Я так и думала.
– И что, она часто приходила на голубятню, помогала тебе кормить птиц, наверное?
Он заулыбался и кивнул.
– Да. Да. И они все ее хорошо знали. Садились ей на руки, на плечи. Она обожала и птиц, и зверей, вообще всякую живность. Она такая добрая с пимп была, ласковая.
Лицо его вдруг осветилось счастьем, я поняла, что сейчас он вспомнил те дни, когда Сильва сидела среди голубей или баюкала на руках какую-нибудь больную зверюшку, обсуждая, чем бы полечить несчастного.
– Она часто с тобой разговаривала, Слэк?
– О да, мисс Эллен. О птицах она говорила постоянно.
– А о себе? Может, она говорила тебе, счастлива ли, нет ли?
– Она говорила, и говорила, и говорила… будто меня и не было рядом, а потом вдруг поднимала голову, улыбалась; что, мол, заговорилась я, Слэк? «Это ты такой слушатель хороший, что я обо всем забываю», – шутила потом.
– Она была очень несчастна?
Счастливое выражение на лице мальчика сменилось тревогой. Потом он кивнул.
